"Тринити" - читать интересную книгу автора (Арсенов Яков)

Глава 4 НАЗНАЧЕНЦЫ ВСТУПАЮТ НА ВВЕРЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ

Шахматы, строкомер, толковый словарь, сборник кодексов — с таким набором средств Прорехов и Артамонов вступали во вверенный им регион. Кое-что из одежды, немного утвари: кофемолка, мини-кипятильник — вот и все хозяйство. Жизнь вынуждала подмять местность с минимальным боекомплектом. Подбор инвентаря был не случаен. Каждая единица имела свое значение, назначение и предназначение. Шахматы держали в тонусе мозговой ресурс, сборник кодексов напоминал о двойственности природы света, бьющего в камеру через маленькое окошечко, а словарь был необходим для толкования неоднозначных текстов людей при исполнении. Обе книги считались настольными.

Прорехов и Артамонов не глядя передвигали фигурки на магнитных подушечках и занимались каждый своим делом. Прорехов дочитывал сборник кодексов, все более укореняясь в мысли, что прямо сейчас его можно привлечь по любой статье. Хобби Артамонова было толще — «Советский энциклопедический словарь» под редакцией академика Прохорова. В качестве закладки Прорехов использовал свой трофейный металлический строкомер — в прошлом учебное пособие, которым при случае можно было и огурцы нарезать, и колбасу покромсать. А у Артамонова роль ляссе — чтобы не потерялась читаемая страница — играл двусмысленный галстук в виде килы, которая время от времени пружинисто вскидывала голову и угрожающе шипела.

Артамонов неспешно вглядывался в страницы и читал вслух колонку, относящуюся к месту назначения:

— До тридцать первого года — пристань на Волге, железнодорожная станция, население — четыреста одна тысяча жителей по переписи семьдесят седьмого года. Машиностроение — вагоны, экскаваторы. Текстильная, полиграфическая промышленность. Четыре вуза, в том числе университет, три театра. Трамваи. Возник в двенадцатом веке нашей эры, хотя ни одного живого свидетеля, который бы мог это достоверно подтвердить, до сих пор не найдено. С тысяча двести сорок шестого года — центр княжества. Отсюда в середине пятнадцатого века стартовал в Индию один знаменитый эсквайр.

— Давай без отсебятины, — сказал Прорехов. — Словом можно обидеть.

— Словом можно обидеть, а словарем ушибить! — не остался в долгу Артамонов.

— И помедленнее, я записываю, — призвал друга к степенности Прорехов.

— Нет проблем. В ты-ся-ча че-ты-ре-ста во-семь-де-сят пя-том го-ду, зачитал Артамонов по слогам, — город был присоединен к Московскому княжеству. Награжден орденом Трудового Красного Знамени…

— За что? — отвлекся от своего сборника Прорехов.

— За то, что отсоединился, естественно! Темнота! — было указано профану его место в историческом процессе.

— Раз так, то об этом факте надо срочно донести Макарону, — сообразил Прорехов. — Находка может стать хребтом его диссертации. Это ему как раз в тему.

Необходимо пояснить, что Макарон сверстал диссертацию задолго до поступления в аспирантуру. Единственным больным местом в его научном труде была тема — Макарон никак не мог с ней определиться. Конечно, доведись ему поприсутствовать на защите своей собственной диссертации, он бы придумал. Но время шло, материалы и библиографические изыскания пухли и получались настолько обширными, что придать им какой-то единый вектор становилось все невозможнее. В муках Макарон съедал батон за батоном. Выручил его случай. Как-то Макарон пошел сдавать древнерусскую литературу, и попалось ему «Хождение за три моря». Накануне Макарон вызубрил древние записки на старославянском, и, когда на экзамене стал выдавать текст наизусть, как тарабарское заклинание, преподаватель с поплывшими по лбу глазами предложил ему для простоты понимания как-нибудь осовременить текст, приблизить его к новейшей истории, рассмотреть в контексте развития словесности.

— Ну, а на чем же знаменитый путешественник вернулся из-за трех морей? — cпросил преподаватель Макарона.

— На подводной лодке! — осовременил текст аксакал. — На тростниковой! Взял там, в Индии, напрокат! — приблизил он историю вплотную к нашим дням.

У преподавателя отпала челюсть, и поставить ее на место смогли только в ветеринарной клинике.

…Электричка равномерно постукивала на стыках. За окном плескалось водохранилище. Местные жители пытались продать каждому пассажиру по вяленой вобле и всовывали рыбу в окна на полном ходу. Забирать товар было удобно, а расплачиваться — не очень. Да и что тут говорить, взимание денег за свой товар всегда связано с определенным риском, а тем более в переходный исторический период. Необратимый шок.

Началась проверка билетов. Обыкновенно это приводило к урежению случаев безбилетных проездов. Молодая билетерша, явно выходя за рамки обязательной программы, спросила о произвольном:

— Что это вы тут делаете, пьете, что ли? — Как будто иная локализация вообще не могла и предполагаться.

— Ну вот, пошла ревизионная корректура, — недовольно вздохнул Артамонов и отвернулся к окну.

— Поддерживаем отечественных производителей, — объяснил Прорехов, пытаясь наладить контакт. — Слыхали, указ вышел. О поддержке всего российского. И мы, как законопослушные граждане… сидим, поддерживаем…

— Не дурите мне голову! — засомневалась в истине высказываний кондукторша. — Быстро все убирайте!

— Мы и не дурим, — сказал Прорехов. — Просто играем в поддавки, пьем русского рецепта питье и захрустываем огурцом от старушки — все отечественное. Вы слышали, сейчас лозунг такой — покупайте российское! Вот мы и покупаем!

— Пить здесь запрещено! Разложились тут, видите ли! — подняла тревогу служащая. — Сейчас линейный наряд!

— Вызывайте! — не выдержал Прорехов. — С ними нам будет проще договориться!

— Не кипятись, пятачок, милиция здесь ни при чем! — приосанил его Артамонов. — Ты встань да повернись. Небритый, пиджак мятый, брюки без стрелок, туфли не блестят. Теперь понял?

— Что «понял»? — спросил Прорехов, не въезжая в затею.

— Просто девушка не видит в тебе никакой племенной ценности! Отсюда все проблемы, — объяснил Артамонов и включил спецэффект своего галстука.

— Не умничайте! — шарахнулась в сторону проверяющая.

— А вы хоть представляете, кто мы такие и куда едем? — теперь уже невзыскательно спросил Прорехов. — Если б знали, вы бы наверняка так не гоношились.

— Знаю я, куда вы едете, — выпалила ревизорша. — Есть у нас одно местечко! Туда всякий сброд ездит!

— А вот и не угадали, — смилостивился Артамонов, оторвавшись от окна. Мы едем выполнять триединую задачу. Знаете, что такое триединая задача? принялся он рисовать пальцем по потному стеклу. — Это когда трое не могут сделать то, с чем запросто справляется один. Так в словаре написано.

— Вас высадить надо! — сверкнула проверяющая строгими глазами.

— А вы сами, девушка, откуда? — попробовал прогнуться Прорехов.

— Какая разница?! — отмела происк казенная девушка, выказав стойкий клинический эффект.

Наступила менопауза.

— Разницы никакой, просто смазываете первое впечатление, — вздохнул Прорехов, потому что все его помыслы противились ситуации. — А может, нам жить вместе!

— Если сейчас же не уберете, я иду за нарядом милиции! — все больше воодушевлялась кондукторша.

— Вы бы лучше присели к нам да поговорили за жизнь, чем вот так принародно шуметь, — пригласил Прорехов к столу служивую даму. — Вы же видите, что это не карты, а шахматы.

— А вот это — тоже шахматы?! — ткнула она в бутылку. — Если вы сейчас же не прекратите, я доложу о вас начальнику поезда!

— И этим окажете ему большую честь! — сказал Артамонов, поправив нагрудные ромбы на лацкане, и вернулся к брошенному разговору с Прореховым. — И, что самое интересное, он лично подписал указ об этом!

— Кто? — спросила девушка, наделив ответчиков суперответственностью. Какой указ?

— А как вас зовут? — поймал ее на интересе Прорехов. — Если признаетесь, и я скажу, какой указ! И даже открою, каким он был набран шрифтом.

— Енька, — ответила девушка.

— Коринна, — сказал Прорехов. — Звучит, как песня.

— Коринна? — переспросила контролерша.

— Шрифт так называется. А указ — о присвоении городу своего имени, пояснил он девушке в форме акцессорного правоотношения и далее обратился к Артамонову: — Давай сыграем нормальную партию, — отвернулся он от судьбы, и начал заново расставлять шахматы. — Население, видишь ли, не признает поддавки.

— А кто против? — не стал перечить Артамонов.

Получив ответы на поставленные вопросы, девушка проследовала дальше по вагону.

— Только ты успокойся, — сказал Артамонов Прорехову. — Ну не получилось снять девушку прямо на марше, что поделаешь. Не совладал, не возобладал, такое бывает

— Действительно, — безропотно принял вес кручины Прорехов, как безмен. — Хотя жаль, на первый взгляд очень даже ничего… Енька, значит…

— А я никак не пойму, зачем переименовывать? — заговорил параллельно Артамонов, окунувшись в прерванный проверкой разговор. — Это мошенничество! Сделай что-нибудь свое и называй в свою честь!

— Все правильно, — встал с ним бок о бок Прорехов. — Каганович так и сделал. Он не поленился и, как только начали строить московский метрополитен, тут же присвоил ему свое имя. На всякий пожарный. Представляешь, был бы сейчас — Московский ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени и ордена Великой Октябрьской Социалистической Революции метрополитен имени Кагановича…

— Неплохо звучит. Шах! — объявил Артамонов.

— Ослеп, что ли! — тормознул его Прорехов. — Открываешь своего короля! Настолько мы развлекли кондукторшу, что про билеты забыла.

— Население, — продолжал Артамонов чтение словаря, — полтора миллиона человек. Из них треть — пенсионеры. Регион находится на водоразделе, испокон веков оттуда уходила молодежь, а в обмен получала отправляемых в ссылку за 101-й километр персональных пенсионеров. Один процент от общего числа жителей — интеллигенция. Негусто, прямо скажем. И ревизорша нам это только что продемонстрировала. Работать придется без поддержки интеллекта, без всякого расчета на понимание. Причем в крайне стесненных условиях — площадь региона всего 85 тысяч квадратных километров. Это всего две-три Швейцарии примерно. В последний раз высшее лицо государства посещало местность в 1963 году. Забытый богом край. Депрессивный регион, один из самых отсталых в России. Но для Водолеев — чем хуже, тем лучше. Двадцать две тюрьмы, восемь СИЗО, семь детских приемников, пять приютов, три публичных дома. Поверхность, в основном, равнинная, на западе — возвышенность. Одна-одинешенька. Средняя температура января — минус одиннадцать, июля плюс семнадцать, доминирующая культура — лен. Осадки — семьсот пятьдесят миллиметров в год.

— Не маловато ли будет? — по-деловому, как на планерке, спросил Прорехов.

— Чего? Осадков? — попробовал уточнить Артамонов.

— Нет, публичных домов.

— Сколько есть, — развел руками докладчик.

— Сто сорок два памятника Ленину в полный рост, сто сидячих, восемьдесят бюстов, — продолжил заочное знакомство с регионом Артамонов, шесть лепнин Крупской, сто сорок семь постаментов Калинину, шестьдесят три Марксу, скульптурная композиция Маркс, целующий Энгельса по случаю завершения первого тома капитала, — одна, десять памятников Пушкину, пять Салтыкову-Щедрину, Крылову и Жукову — по одному экземпляру, девушек с веслом — сто десять, без весла — десять, без весла и без головы — девять, девушки без ничего вообще учету не поддаются, лепнин северного оленя — сто тридцать две…

Объявили конечную остановку. Пассажиры бросились стягивать узлы и сумки с багажных полок. Возникла опасность получить по голове мешком. Когда народ сидел, казалось, что в вагоне свободно, но как только все бросились в тамбур, желая выйти первыми, стало ясно, что в вагоне ехало втрое больше положенного.

— Граждане пассажиры, при выходе из вагона требуйте полной остановки подвижного состава! — посоветовал Прорехов, прикрывая шахматную доску от погрома. — Кажется, приехали. Пакуемся?

— Куда спешить? — тормознул его Артамонов. — Давай доиграем.

— Какой «доиграем»? — отмахнулся Прорехов. — Тебе через ход — мат!

— Не скажи, пятачок! Как минимум полчаса я еще продержусь, — не принял условий Артамонов, но предложил обсудить ситуацию. — Что-то я в последнее время проигрывать стал.

— Надо менять дебют, — вскрыл его проблему Прорехов, — мне больше тебе нечего посоветовать.

— Ни за что! — не согласился Артамонов. — Я доведу его до ума. И тогда ты поймешь, в чем его сила!

— Странно, что оркестра нет, — удивился Прорехов, оглядывая перрон.

— И виватного канта никто в нашу честь не выводит, — продекламировал Артамонов.

— Я считаю, регион не готов к нашему приезду, — сделал вывод Прорехов.

— Не возводи напраслину! — предупредил его Артамонов. — Может, его представители затаились.

Поток пассажиров затащил назначенцев в подземный переход. С потолка и стен перехода текла вода, под ногами хлюпало. Швеллеры для подъема детских колясок были смонтированы так круто, что молодые мамы по три раза скатывались назад вместе с колясками и поклажей. Прорехов поставил на землю свою сумку и открыто залюбовался жанровыми сценами бытового альпинизма.

— Да, есть еще ягоды в ягодицах! — заключил он свое первое серьезное исследование подведомственной территории и уже на полном серьезе добавил: От красоты нынешних российских телок просто волосы стынут в жилах!

Тут же строился новый железнодорожный вокзал в виде перевернутой с ног на голову буквы Н. Часы на башне показывали попеременно то 12 градусов мороза, то полночь, как в Петропавловске-Камчатском.

В целях визуальной рекогносцировки агенты ползучей информатизации двигались к гостинице пешком. Так было легче заполнить маршрут. Город был весь перерыт. Вскрытые теплотрассы, как разошедшиеся секционные швы, обнажали внутренности, трубы, как шунтированные сосуды, лежали выдранными из земли. Похоже, с зимы. В отверстые траншеи этого свинороя медленно сползали малые архитектурные формы и оборудование детских площадок. Груды мусора, подготовленные к вывозу, вновь растаскивались нуждающимися. Прошипели несколько открытых канализационных люков с кипятком. Обойдя их стороной, назначенцы двинулись дальше.

— Именно поэтому слово «загородная» у нас лексически лучше сочетается со словом «свалка», чем со словом «вилла», — сообщил Артамонов. — Надо не забыть продать идею Макарону. Для диссертации.

— Паршивый городишко, — хмыкнул Прорехов. — Грязный.

— Придется лотерею проводить, — подытожил предварительный осмотр Артамонов.

— Какую лотерею? — насторожился Прорехов.

— Экологическую, — просто сказал Артамонов.

— Правильно! — одобрил идею Прорехов

. — И всю прибыль пустить на очистку города! На этом можно сделать приличное реноме!

— Во-первых, при социализме не бывает ни реноме, ни прибыли, — осадил его Артамонов. — Прибавочную стоимость вводят в расчеты только капиталисты. Во-вторых, ни копейки прибыли нельзя направлять на уборку города. Пусть канализацию чистит тот, кто ее забил, — продолжил перебитую мысль Артамонов. — Просто с помощью лотереи мы соберем первоначальные деньги для рывка.

— Тогда нужно сделать лотерею беспроигрышной, — как мог, снабжал беседу вариантами Прорехов, — чтобы привлечь побольше участников!

— У тебя не мозги, а трехпроцентный раствор! — начал распаляться Артамонов. — Лотерея, наоборот, должна быть безвыигрышной! — По сложившейся традиции все свои замыслы, не созревшие для воплощения, он опробовал на Прорехове.

— Теперь, когда ты получил два взаимоисключающих высших образования, признался Прорехов, — я вконец перестал тебя понимать.

— А что тут понимать? — бросился объяснять Артмонов. — Комбинаторика и геометрическая прогрессия — страшные вещи! Помнишь, в сказке шах погорел, когда ему предложили рассчитаться за услугу зерном. На каждую последующую клетку шахматной доски нужно было положить в два раза больше зерен, чем на предыдущую. Всего в два раза. Но на шестьдесят четвертой клетке должны были стоять уже эшелоны зерна. Невообразимо. В голове у рядового слесаря большие цифры не помещаются. Так и с лотереей. Если в систему ввести два дополнительных параметра, которые завязаны на трех предыдущих, то вероятность угадать или выиграть становится равной единице в минус сотой степени. Другими словами, чтобы угадать задуманное при условии, что в лотерею будет играть все население Земли, необходимо, чтобы оно, это население, равнялось ста миллиардам!

— Ужасный ты человек, — сказал Прорехов. — Но здесь, когда должны быть задействованы миллиарды человек, с наскоку нельзя. Это дело надо как следует обсудить, устаканить.

— А вот это неплохо сказано, сынок! — оценил идею Артамонов.

Прогулочным шагом друзья дошли до гостиницы «Верхняя», где и поселились…

— Хорошо, хоть не нижняя, — утешился Артамонов. — На болоте я бы не смог.

Ландыши-светильники у входа в гостиницу создавали иллюзию уюта. Прилавок администратора был сдан в аренду коммерческому магазину. «Recepcion», — было написано углем на фанерке над каморкой под лестницей, поэтому оформить поселение дежурная предложила прямо в вестибюле.

Номер, предложенный назначенцам, выходил окнами на Советскую улицу. Кафе «Старый чикен» в подвальчике на противоположной стороне улицы бойко торговало цыплятами-гриль. Правее постукивала шарами бильярдная — судя по стоявшим у входа нескольким иномаркам, ставки там ходили немалые.

Прижавшись вплотную к оконному стеклу и до упора закосив глаза влево, можно было видеть, как на одноименной площади Ленин, вытянув руку, ловил тачку. Туда же, влево, тянулись и цветочные ряды, которые начинались влажными цинниями и заканчивались у самого цоколя памятника пластмассовыми букетами для ритуальных обрядов и процессий.

Бросались в уши и въедались в желчный пузырь трамваи. Они заглушали даже музыку в ресторане на первом этаже. Стоял такой грохот, будто рельсы пролегали по гостиничному коридору, головы жильцов безудержно тряслись от их соседства, как будто лежали не на подушках, а на телегах.

— Трамваи придется убрать из города, — заявил Артамонов, — я долго не выдержу.

— Вот станешь депутатом и уберешь, — спокойно сказал Прорехов.

В водопроводных кранах номера присутствовали обе воды — горячая и теплая, был исправен телевизор и даже работал телефон. Так что — никаких претензий. Календарь на стене имелся. Правда, прошлогодний, но это не меняло дела. Какое тысячелетье на дворе — существенного значения не имело.

Полистав телефонный справочник, Прорехов привел оперативные данные по объекту:

— Пять газет и три банка.

— Да, нестыковка вышла, — призадумался Артамонов. — Денег может оказаться недостаточно.

— В смысле? — насторожился Прорехов.

— Ну, чтобы разорить пять существующих в регионе газет, — подсчитал Артамонов на ходу, — трех банков может не хватить.

— Тогда придется поработать головой, — обусловил положение Прорехов.

— Завтра осмотримся, познакомимся с городом. Потом зарегистрируем фирму и приступим к проведению лотереи, — набросал план Артамонов. — А сегодня давай совершим акт вандализма над советской действительностью! Сходим в гостиничную сауну, вылежимся как следует между пивом и воблой, — сказал он и постучал по столу рыбьим сухостоем, — потом красиво и беззаботно поменяемся пиджаками и пойдем в кафе. Учиним там ужин с отрывом от производства, дадим на чай вышибале, красиво выпьем подпольной «Хванчкары», бесперспективно поболтаем с первыми попавшимися девушками, дадим на чай официантке, потом пешком вернемся домой, ляжем вот в эти стоячие простыни и выспимся. А наутро разведем тут полнейший бардак и никогда больше не будем пытаться его устранить.

— Я — за! — согласился Прорехов.

— Значит, кворум, — подвел черту Артамонов.

Заперев номер на два оборота, они отправились на первый этаж погреть кости, после чего стали перемещаться ближе к подвальчику.

Из «Старого чикена» потягивало холдингом на паях. В этом подземном кафе, под которое было переоборудовано пыточное в прошлом место, витали запахи всех известных в мире кухонь. Ради экономической безопасности владельцами заведения были предприняты небывалые превентивные меры против воровства — все стулья и столы были привинчены к полу мощными корабельными шпильками. Торговая точка располагала несколькими залами, оборудованными одинаковыми металлическими столами, похожими на разделочные. Основным считался гриль-бар с невообразимой толчеей. В левом крыле подземелья имелись залы моченостей и копченостей, отдел «соки-воды» и несколько стоек с шаурмой, лавашами и другими колониальными товарами. Спиртопитейные возможности в холдинге отсутствовали, потому что «Горби» наложил полные штаны вета на излишнее производство алкоголя в стране. В моду вошли безалколгольные свадьбы с последующим непорочным зачатием. Очереди у винных магазинов, в которых Прорехов плавал как рыба в воде, стали называться «петлей Горбачева». В Крыму вырубили все виноградники с лозой «Черный доктор». Хранитель виноградников — потомок бывшего владельца — повесился. На восстановление винограда с прежними винными качествами потребуется триста лет. Поэтому все триста лет вино с этим именем обязательно будет поддельным, объяснял Прорехов друзьям правила виноделов и, как фокусник, достал откуда-то бутылку с соответствующей этикеткой. Президент наложил вето и сам влетел. Когда произошел Михаил Сергеевский посад на Форосе, президент, говорят, покупал у охраны спиртное по очень высоким ценам.

— Как приятно иногда вот так посидеть поничего понеделать, — сказал Прорехов, занимая свободный стол. — Хоть раз в жизни!.

Пока глумились над действительностью, переходя из частичного улета в полный отпад, в городе вершилось событие, о котором предупреждал куратор: в типографии за углом готовились к печати пять газет с одинаковым сообщением на первой полосе — оно гласило, что в связи с многочисленными обращениями граждан грядет переименование города.

Акт вандализма был совершен полномасштабно. На следующий день Прорехов с Артамоновым встали только к двенадцати.

— Процесс вживания в чужеродную среду достаточно непрост, — с трудом произнес неоперабельный Прорехов, пытаясь выправить голову рублеными мыслями.

— И, тем не менее, он пошел, — помог ему завершить высказывание Артамонов.

— Да уж.

— Напитки, как и лыжную мазь, надо уметь правильно подобрать, — заметил Артамонов, удачно отказавшийся вчера от местного розлива «Наполеона» на посошок.

Обменявшись любезностями, друзья принялись за составление Устава фирмы. Понятно, каким дремучим должен был получиться Устав, если пива смогли раздобыть только к вечеру.

— Ах, так! — угрожающе кусал авторучку Артамонов. — Тогда и мы поизгаляемся!

— Если здесь за флаконом светлого надо ехать к старухам на вокзал, как мог, помогал ему Прорехов, — тогда и мы давай введем в Устав пунктик о достраивании долгостроев и об использование пустырей для организации спортивных площадок!

— Спортивные площадки для отвода глаз, что ли? — не понял Артамонов.

— Для отвода земли, почему же, — прикинулся обиженным Прорехов.

— Итак, пятачок, — подытожил Артамонов наброски, — пишем: скупка земли фиакрами.

— Может быть, акрами, а не фиакрами? — пожелал поправить писаря Прорехов.

— Насколько я знаю, акрами у нас землю пока не продают, — сказал Артамонов. — Земля все еще принадлежит государству. А вот фиакрами — сколько угодно. Таким образом, государство как бы выказывает нам свое «фи» по поводу частной собственности на землю.

— Что верно, то верно, — согласился с ним Прорехов. — Тогда давай введем в Устав один пунктик и для меня, поскольку я намерен стать публичным политиком.

— Давай, — уселся поудобнее Артамонов. — Какой?

— Платное произнесение речей, — сказал Прорехов, — в местах общественного пользования и массового скопления людей.

— Как скажешь, записываем… — строчил Артамонов, — массового оскопления людей…

— Скопления, — поправил его Прорехов, — а не оскопления.

— Извини, не подумал, — спохватился Артамонов. — Действительно, что это я? Идет массовое оскопление, а тут ты со своей платной речью в публичном месте. У комиссии при регистрации предприятия могут возникнуть вопросы…

— Вопросы возникнут и сникнут, а Устав останется, — сказал Прорехов. Мы его пишем не под дядю. Нам по нему работать, и мы должны чувствовать себя в нем как рыбы в воде. Не мне тебе объяснять. Надо предусмотреть все.

— Логично, пятачок, — потирал руки Артамонов, радуясь тому, как все удачно складывается. — Идем дальше, следующий раздел — культмассовое пространство. Чего бы такого туда забить?

— Можно ввести выставочную деятельность, — подсказал Прорехов, продажу с молотка работ местных художников. Или что-нибудь в этом роде.

— А почему, ты считаешь, именно с молотка? — решил уточнить Артамонов.

— Современных авторов начнут покупать, когда они помрут, — вскрыл смысл своей затеи Прорехов. — Был у меня случай. Приходит к нам в редакцию один знаковый поэт и спрашивает, не напечатаем ли мы его. «Отчего не напечатать? — говорим мы. — Если стихи хорошие — напечатаем». — «Видите ли, — говорит он, — тут есть одна тонкость». — «Какая?» — спрашиваем. «Дело в том, что я еще не умер», — сказал он вполне серьезно.

— Ну и что, напечатали? — заинтересовался случаем Артамонов.

— Конечно, нет.

— Почему? — посочувствовал поэту-неудачнику Артамонов.

— Сам посуди, — наклонил его в суть Прорехов. — Стихотворение называлось « И был даден нам месяц январь». Хотя внешность у поэта была совершенно непреднамеренной. Мы выдали ему рецензию с колес. «Вы думаете, сказали мы поэту, — что с помощью таких загогулин вы поднимаетесь до уровня поэтической метафоры?! — «Да, думаю», — ответил поэт. — «Ни хера!» — сказали мы.

— А кто это — вы? — не поленился уточнить Артамонов. — Кто вместе с тобой корчил из себя рецензента?

— Начальник ПТО, — признался Прорехов.

— Тогда ясно, — сказал Артамонов. — В суете мы забыли вставить в Устав основное — проведение экологической лотереи.

— Экология — отличная вывеска, — похвалил Артамонова за находку Прорехов.

— И еще — взятие кредитов, — напомнил Артамонов. — Этот пункт необходимо ввести в основные виды деятельности.

— Взятие кредитов — это право любого юридического лица, — внес правку Прорехов, — а не уставная прерогатива.

— Ничего ты не понял, пятачок, — чуть не обиделся Артамонов. — Взятие кредитов — не как реализация права любого субъекта хозяйственной деятельности, а как аспект деятельности. Кто-то выращивает молоко, шьет сапоги, а кто-то берет кредиты. Постоянно и всегда. Работа такая — брать кредиты, понимаешь? Ведь тот, кто сидит на паперти, не рассчитывает посидеть годик, напросить на жизнь — и бросить дело. Он сидит постоянно, и никому в голову не приходит, что это неправильно. Ему дают деньги потому, что его идея — сидеть и брать — общепризнана. Поэтому взятие нами кредитов надо сделать общепризнанным.

— Хорошо бы не забыть основополагающий пункт — издание газеты, вспомнил Прорехов.

— Это само собой, — заканчивал писанину Артамонов. — Ну вот, теперь, кажется, все.

— Разве что садово-огороднической деятельности добавить на сладкое, подыграл Прорехов.

— А почему не добавить? — калякал Артамонов. — Пока все еще в наших руках. Плодово-ягодной, говоришь? Записываем.

Устав сочиняли неделю. Насилу дошли до раздела «Ликвидация предприятия». В разгар прений по этому животрепещущему пункту приехал Артур с якутской девушкой Галиной.

— О! Какие люди! И без охраны! — поприветствовали гостей первопроходимцы.

— Привет, подельники! — был взаимно вежлив Варшавский. — Нам достался угловой номер на третьем этаже, — сообщил он. — Пойдем, совершим купчую, пока воду не отключили.

— Гал, тебе Артур никак золотые горы наобещал? — поинтересовался Прорехов. — А? Признавайся!

— А что? — не сдавалась якутянка. — Может, и пообещал.

— Его фильтровать надо, — вскрыл Артамонов внутренности Варшавского. Кинуть солнечный Азов и примчаться сюда в дожди и туман быстрее Деборы и Ульки — для этого надо было иметь серьезный стимул. Не так ли, Артур?

— А что, разве здесь нет перспектив? — выкрутился Варшавский. — По крайней мере, «комок» при входе в гостиницу я видел основательный. Не знаю, как по вашей, а по моей линии перспективы здесь точно налицо.

— Честно говоря, мы ничего подобного не обнаружили, — по поводу то ли перспектив, то ли «комка» высказался Артамонов.

— Лично мне местность нравится, — продолжил Варшавский. Он всегда говорил с такой интонацией, будто выпутывался из положения.

— А мне пока не очень, — не стала врать Галка.

Галка сопровождала Варшавского со школьной скамьи. Артур женился, разводился, а она за счет малых народов Севера осваивала Европу сопровождала экскурсии по линии интуристического ведомства «Спутника». При этом она профессионально вязала чулки, играла на хамузе, вырезала фигурки из моржового клыка и легко выжигала по оленьим шкурам. Национального шарма в ней было с избытком — черные с блеском волосы, восточный разрез глаз, высокий голос и тяжелая, как у божка, фигура. Ее крупные звонкие зубы были настолько выразительны, что казалось, будто контуры своих нэцке она выводит зубами, а не резцом. Однажды она вырезала человечка — руки по швам, без лица и без головы — и послала на выставку под чужим именем. Фигурка заняла первое место, но приз Галка не получила — не смогла доказать, что изделие сотворила она. Одевалась якутянка дорого, с наворотами — под синюю юбку надевала синие туфли, а клетку на одной половине костюма дополняла полоской на другой, в узоре ткани предпочитала поперечную исчерченность, чтобы у любопытного рябило в глазах и не возникало желания отыскивать недостатки в фигуре и во внешности. А случись выпить, накатывала она тоже по национальному признаку. Во время одной из вылазок на природу, гуляя по мелководью, Галка неуловимым движением схватила костлявого ротана, запрокинула голову, молниеносно отправила рыбку с потрохами в свой зев и вмиг зажевала. Европа осталась с носом.

— Ну ладно, мы примем ванночку с дороги и сразу к вам, — сказал Артур.

— Может, сначала добьем Устав? — предложил Прорехов. — А уж потом разные льготы. Нам же всем его подписывать. Мы тут работаем в попе лица, а он, понимаешь ли, — сразу под теплый душ! И на этом вы хотите построить партнерство во имя мира?! Моему возмущению нет предела!

— А что его сочинять, этот ваш Устав?! — весело сказал Артур. Запишите для меня простенько, но каллиграфическим почерком: съемка фильмов, подготовка телепередач, создание студии.

— Не много ли будет? — повел игру на понижение Артамонов.

— В самый раз, — уверил честную компанию Варшавский. — Мы договорились с Галкой, она поможет.

— Знаем мы эти твои масонские штучки, — сказал Артамонов, — вбросишь для потехи пару уток, а мы потом занимайся.

— При составлении Устава главное — не ожесточаться, — проявил предельную полезность Артур.

— Вот именно, — сказал Артамонов.

— Хорошо, — согласился Артур, — я выберу, где ужаться. Я снимаю свои требования к почерку. А остальное — будьте добры…

— Как скажешь… записываем, — положил все на бумагу Артамонов.

— Сейчас ехали в электричке и подслушивали разговоры, — признался Артур. — Люди везут в Москву парнуху — свежее парное мясо, а на вырученные деньги затариваются ливерной колбасой. Парадокс. Я так и не уловил смысла обмена.

— А вот когда начнешь на принтере визитки печатать — уловишь, спрогнозировал Артамонов.

— Всюду по дороге предлагают колбаски из вареной картошки, а я бы съел сейчас клубень из хорошего мяса или курочку хлеба, — не циклясь на подколе, допел о своем внутреннем Варшавский. — Хочу пищевых добавок!

— Если ты считаешь, что наша кармическая задача — кормить тебя, то мы будем делать это долго и беспрекословно, — сказал Артамонов.

— Ты глубоко ошибаешься. Здесь не группа продленного дня, — объяснил Прорехов. — Хотя, впрочем, я и сам не прочь поцедить какого-нибудь планктону, а то вчера под видом деликатеса местные рестораторы сбыли нам замшелые ноздри лося и вынудили залить все это клубничным ликером. Прикинь, после водки клубничный ликер!

— А не завалялось ли у вас чего-нибудь попить для дамы? — спросил Варшавский.

— С утра оставался где-то баллон джин-тоника. — Артамонов осмотрелся по сторонам. — Но, похоже, Прорехов уже всосал его с молоком матери! ненамеренно сдал друга подельник.

— Тогда мы пошли, — засобирались якуты.

— Погодите, нам осталось немного

дать название фирме, — тормознул гостей Прорехов. — У меня, конечно, есть мнение на этот счет, но я с ним не согласен.

— А мое мнение вы знаете, — сообщил Артур, — лишь бы не «Пейс оф бэйс» и не «Первый часовой завод».

— Правильно, здесь нужно без закидонов, — придал нужное направление дебатам Артамонов, — чтобы название отображало идею.

— Как, например, «Serla» — финская фирма по производству туалетной бумаги, — первое, что пришло в голову Прорехову.

— Где-то так, — подтвердил Артамонов. — Имя — это очень серьезная штука. Попробуйте зарегистрировать фирму без названия — у вас ничего не получится. По Конституции, право на название является неотъемлемым правом субъекта. Название — это средство индивидуализации структуры в общественной жизни и гражданском обороте, — читал Артамонов по словарю академика Прохорова.

— Вот как? — притих Варшавский. — Я вижу, вы тут без дела не сидите.

— А со мной казус приключился, когда я сдавал английский, — продолжил мысль Артамонов. — Я не смог перевести старошотландскую идиому «rent all». Как выяснилось, это очень красивое выражение. Оно обозначает отдушину, просвет в облаках. Причем необратимый просвет, просвет навечно, так что небо уже больше никогда не заволочет тучами.

— Или не заволокет? — спросил Прорехов.

— А как правильно? — напрягся Варшавский

— Не помню, — отмахнулся от них Артамонов. — А буквальный перевод идиомы звучит еще прекраснее: «все схвачено».

— Так прямо по-английски и назовем? — уточнил Варшавский.

— Можно и по-русски — Ренталл, — сказал Артамонов. — С двумя «л» в конце. И пусть мучаются.

Название прошло. Оно несло в себе тайный смысл.

— Решение принимается методом аккламации, — объявил Прорехов, — без голосования и подсчета голосов, на основании аплодисментов.

— Теперь и я желаю получить ударный паек нитрофоски! — потянулся Артамонов. — Ну что, улусные люди, — обратился он взбодренно к Галке с Артуром, — хватит устраивать тут тундровые советы! Топайте купаться — и резко ужинать!

— А хотите анекдот? — тормознул якутов Прорехов.

— Только быстро, — зависли они на минутку на пороге.

— Быстрее некуда, — заторопился Прорехов. — Большое или маленькое государство Израиль? — спрашивает сын папу. — Конечно, большое, — отвечает папа, — иначе бы его назвали Изя.

— Пять баллов, — сказала Галка.

Бригада рабочей гарантии, усиленная двумя новыми членами, отправилась перекусить в «Старый чикен», поскольку больше было некуда. Официальное отсутствие в кафе алкогольных напитков было не единственным минусом — за прослушивание музыки, как и за бутлег, на входе взималось какое-то количество рублей.

— У нас двое глухих, — показал Прорехов на Варшавского с Галкой. — За них платить?

— Спрошу у администратора, — буркнул бармен и нырнул в подсобку.

Вскоре Артур с Галкой в результате подпольного процесса накачались персональной клюквенной из-за пазухи и подозвали бармена.

— А сколько стоит вырубить всех этих ваших Шариковых?! — полез в карман за мелочью Артур. — Мы тут пришли перекусить, а вы нас попсой кормите.

— Спрошу у… — вновь изготовился бармен и тут же осекся. — Но вы же глухие!

— От вашей музыки и прозреть можно! — сказал Артур.

— Ну, а что вам поставить? — спросил бармен.

— Им бы что-то такое нечтовое, нетутошнее, — попросил за товарищей Артамонов.

— Было бы так, — размечтался Прорехов, — пусть бы после плохой песни у певца выпадала грыжа. Поешь и боишься — выпадет грыжа или не выпадет. Небось, из кожи бы лезли вон, старались, и пошли бы, потянулись потихоньку на сцену профи…

— Неплохая рацуха, — сказал Артамонов, — А то действительно, самыми глубокомысленными местами во всех этих текстах являются запятые перед что. И подозвал бармена. Обнажив из-под кепки бритую голову, Артамонов объяснил ему прописные истины: — Дело в том, что мы поселились неподалеку и, похоже, станем вашими постоянными клиентами. Пока мы не заводим разговоров о скидках или абонентском обслуживании, к этому мы вернемся позже. Сегодня мы пришли сюда перебазарить о судьбах страны, а решать ее участь под такие синглы… так и беду накликать можно…

— Сейчас все устроим, — залебезил бармен. — Так бы сразу и сказали.

Порционные блюда, которыми потчевали в подвале, давали о себе знать настолько долго, что все кооперативные туалеты в округе подняли входную плату.

— Не вижу логики, — жаловался на тупизм Прорехов, — пьем соки по пятьдесят копеек, а ссым в кооперативном сортире по рублю!

Наутро по хорошей погоде зарегистрировали малое коммерческое предприятие «Ренталл». Комиссия задала всего несколько вопросов по хорошо скроенному Уставу.

— Вы что, действительно собираетесь использовать пустыри и долгострои? — спросил председатель.

— Действительно, — ответил Артамонов, — и не только пустыри.

— И не только долгострои, — добавил Варшавский.

— И не только использовать, — сказал Прорехов.

— И не только действительно, — оставалось вставить Артамонову.

— И вот тут у вас ошибка! — заметил председатель, радостный оттого, что нашел, за что зацепиться. — Написано: «проведение лотереи». Нужно штришок над буковкой и поставить, чтобы «й» получилось — «лотерей».

— Не нужно. Здесь все правильно, — пояснил Артамонов. — Мы проведем лотерею только один раз.

— Как это так? — не поняли остальные члены комиссии.

— Туалетная бумага «Serla» разовой бывает? — спросил их Артамонов.

— Бывает, — ответил кто-то из комиссии.

— Почему же в таком случае не может быть разовой лотерея? — поставил он в тупик регистрационную комиссию.

Комиссия не нашлась, что ответить. Неясности иссякли. Регистрация малого коммерческого предприятия «Ренталл» прошла на редкость буднично, хотя новость тянула на то, чтобы быть переданной ведущими мировыми информационными агентствами по всем каналам.

— Малыя и белыя, — сказал отвлеченно Прорехов на выходе из здания администрации. — Теперь придется работать вчистую. Никакой черноты!

— Как получится, — не стал зарекаться Варшавский.

А когда вовсе покинули администрацию, Артамонов подвел итог.

— Ну, вот, метрики, кажется, выправили, — листанул он бумаги. Свидетельство о регистрации номер двадцать девять. А Устав мы будем исполнять настолько примерно, что всем станет от этого дурно!