"Пурпурная линия" - читать интересную книгу автора (Флейшгауэр Вольфрам)ВОСЕМЬ ДОПРОС ЛА-ВАРЕНАС ШАРЛЬ ЛЕФЕБР: В какой день герцогиня направилась в церковь, чтобы присутствовать на мессе? ЛА-ВАРЕН: Это было в среду. Ш.Л.: Не было ли у нее какого-либо недомогания до того, как она отправилась в церковь? ЛА-ВАРЕН: Она вообще довольно тяжело начала переносить свою уже подходившую к концу беременность. К тому же ее душа — и об этом знали все — была смущена самыми разнообразными суеверными страхами. Тем не менее в тот день она ела с большим аппетитом. Ш.Л.: Действительно, в своем письме господину де Рони вы особо подчеркнули этот факт. Я читаю в вашем письме от девятого апреля, что герцогиня была в церкви, слушала проповедь, а потом хорошо и с аппетитом поела, при этом, как вы добавляете: «Хозяин побаловал ее самыми вкусными и дорогими блюдами, о которых он знал, что герцогиня их очень любит». Но у вас не было причин этому удивляться. Герцогиня ела у господина Дзаметты не впервые. Стол у этого финансиста всегда богат и накрывается с отменным вкусом. В тот раз он, без сомнения, делал то же, что делал всегда, принимая у себя короля или иную высокопоставленную персону. Я не могу дать разумное объяснение этому вашему замечанию. Но еще меньше я понимаю смысл слов, которые следуют за только что процитированными: «…что не могло ускользнуть от вашего внимания, ибо моего оказалось недостаточно, чтобы сделать предположение о деле, которое не слишком сильно бросилось мне в глаза». Что хотели вы сказать этими словами? Нет ли в них какого-то скрытого намека? ЛА-ВАРЕН: Болезнь герцогини развилась довольно внезапно и многим показалась весьма необычной. Но существует ли здесь какая-либо почва для подозрений? Этого я не знаю и просто хочу сказать, что не увидел ничего, что могло бы привести к таким умозаключениям. Ш.Л.: Складывается, однако, впечатление, что вы на что-то намекаете, на то, что вы не называете прямо, но хотите обозначить. Не подозреваете ли вы господина Дзаметту? ЛА-ВАРЕН: Я никогда не высказывал ничего подобного. Ш.Л.: Не был ли господин Дзаметта вашим другом? ЛА-ВАРЕН: Я действительно очень тесно с ним связан. Когда армия господина Майенна стояла у Дьепа, король послал меня в Шампань и Пикардию призвать на помощь маршала д'Омона и герцога де Лонгвиля. Однако я попал в плен к людям Суассона, и господин Дзаметта внес деньги на мой выкуп. Ш.Л.: Видимо, это обстоятельство заставляет вас сохранять верность и не делать пустых замечаний, если, конечно, за ними не прячутся какие-то намеки, которые могли бы быть отнесены на его счет. Можно подумать, что вы из страха оказаться замешанным в расследование заранее решили себя обезопасить, чтобы потом сказать: я был первым, кто высказал сомнение по этому поводу. ЛА-ВАРЕН: Зачем мне было вообще предпринимать какие-то меры предосторожности? У меня очень мало общих дел с господином Дзаметтой. Услуга, которую он мне когда-то оказал, была больше нужна королю, нежели мне, и деньги ему вернул именно король. Я вообще ничего не знаю о финансовых делах Дзаметты. И мне не стоит бояться быть впутанным в дело, если против него действительно начнут какой-то судебный процесс, потому что каждый знал, что я пользуюсь доверием как герцогини, так и самого короля, который поручил мне охранять госпожу де Бофор. Еще накануне ее отъезда из Фонтенбло я не знал, что должен буду ее сопровождать. Каким образом я должен был участвовать в заговоре на ее жизнь и ради каких интересов? Мои истинные интересы предписывали мне охранять ее, а не причинять ей вред. Мне вообще не нужно было принимать меры предосторожности, а тем более опровергать какие бы то ни было сомнения. Ш.Л.: Когда началась болезнь герцогини? ЛА-ВАРЕН: После возвращения из церкви Сент-Антуан. Герцогиня немного прошлась по саду господина Дзаметты, и во время этой прогулки у нее случился приступ судорог, которые едва не задушили ее. Ш.Л.: Не было ли у этих судорог каких-либо предвестников? ЛА-ВАРЕН: Да, были. Во время богослужения герцогиня почувствовала приступ слабости, по причине которого она вернулась в дом Дзаметты раньше, чем предполагалось. В церкви было очень тесно и душно. Кроме того, там было очень много народа. Ш.Л.: Да, это верно. Таким образом, можно считать установленным, что герцогиня, чье здоровье было ослаблено беременностью, сильно страдала от духоты. Не ела ли герцогиня после возвращения в дом Дзаметты фрукт — большой, похожий на лимон фрукт, который называют айвой? ЛА-ВАРЕН: Возможно, да, но я этого не заметил. Ш.Л.: Этот факт подтверждают многие свидетели, которые считают, что внезапная лихорадка, поразившая герцогиню, имела причиной то, что она, не оправившись от действия духоты, поела холодный и горький фрукт, что привело к колике и плевриту. ЛА-ВАРЕН: Внезапные сильные судороги, жертвой которых стала герцогиня, не дают оснований для таких предположений. Ш.Л.: Как выглядели эти приступы? ЛА-ВАРЕН: Это были приступы удушья и судороги, которые беспрестанно повторялись через короткие промежутки времени. Ш.Л.: Фрейлина де Гиз говорила о судорогах, а врачи в один голос утверждали, что такого рода болезнь часто встречается у беременных женщин при приближении родов. Продолжайте, однако. ЛА-ВАРЕН:Уже после первых приступов она утратила сознание и зрение. Спазмы в горле, удушье и судороги сопровождали каждый приступ. Мы думали, что она может умереть в любой момент. Однако ее удалось привести в чувство, и когда она пришла в себя, то не говорила ни о чем, кроме своего желания тотчас покинуть дом Дзаметты. Она хотела только одного — чтобы ее перевезли в монастырь Сен-Жермен, в дом ее тетки, которая в тот момент находилась в своих владениях в Аллюе. Ш.Л.: В своих письменных показаниях господин Шиверни утверждает, что после того, как о герцогине позаботились и ее состояние немного улучшилось, она провела спокойную ночь в доме господина Дзаметты. И только утром в четверг она начала настаивать на переезде в дом тетки. ЛА-ВАРЕН:Канцлер заблуждается. Вечером в среду, придя в себя после первого приступа, герцогиня сразу же приказала перевезти себя в дом тетки. Она выказала такое страстное желание покинуть дом Дзаметты, что у нас не осталось иного выбора, как незамедлительно перевезти герцогиню в деканат монастыря. Ш.Л.: Что произошло после того, как герцогиню перевезли в дом ее тетки? ЛА-ВАРЕН:Она сразу же легла в постель, и мы немедленно послали за врачом. Но так как приступы становились все сильнее и чаще, я счел необходимым известить обо всем короля, сообщив ему, что врачи опасаются за жизнь герцогини. Из-за беременности нельзя было применять средства, могущие усмирить силу болезни. Ш.Л.: Первое письмо королю вы написали в среду? ЛА-ВАРЕН: Нет, в четверг. Ш.Л.: Не написала ли герцогиня в это время отдельное письмо? ЛА-ВАРЕН: Это возможно, хотя сам я этого не видел. Она была окружена камеристками и придворными дамами, которые поспешили к ней, как только услышали о ее болезни. Правда, со временем часть из них покинула герцогиню, увидев, в сколь плачевном и сомнительном состоянии она находилась. Сам я тоже не все время проводил в ее покоях. Ш.Л.: Господин Шиверни сообщает, что за время болезни герцогиня написала королю три письма. Когда она заканчивала третье письмо, ее поразил приступ, который оказался тяжелее всех предыдущих. В тот момент сознание ее помутилось, несколько часов спустя она утратила зрение, затем слух, а потом и все остальные чувства. ЛА-ВАРЕН: Я не думаю, что она была в состоянии написать три письма в течение короткого промежутка между приступами в четверг вечером. Канцлера в этот момент вообще не было в Париже. Он знает о событиях только из вторых рук. Ш.Л.: Достоверно известно, что одно письмо герцогиня все же написала. Королю его доставил господин Пюилейру. В этом письме она просит разрешения короля вернуться в Фонтенбло. Она была убеждена, что он избавит ее от утомительного переезда и приедет в Париж сам. Действительно, едва Пюипейру успел приехать к Его Величеству, как тот немедленно послал его в Париж с заданием держать в Тюильри наготове карету, чтобы король мог сразу переехать из Сен-Жермена в Лувр, минуя Париж. Его Величество выехал следом верхом и был весьма разгневан, когда вскоре нагнал Пюипейру. Король был очень рассержен такой медлительностью, однако дальше они поехали вместе, но на полпути король получил от вас весть о том, что герцогиня умерла. Слуги короля преградили ему дальнейший путь в Париж и убедили Его Величество вернуться в Фонтенбло. Когда вы составили врученное королю послание? ЛА-ВАРЕН: В пятницу, незадолго до полудня. Ш.Л.: Однако герцогиня умерла только на следующее утро. Как вы могли в пятницу сообщить королю о ее смерти? ЛА-ВАРЕН: Лицо герцогини превратилось в отвратительную маску. Голова судорожно и неестественно запрокинулась. Увидев ее в этом положении, я подумал, что королю не следует смотреть на нее в таком состоянии. Кроме того, врачи потеряли всякую надежду на выздоровление. Я решил уберечь короля от ненужной боли и страданий, которые он неизбежно бы испытал, если бы застал герцогиню в таком виде. Я отважился написать королю, что он может не приезжать, только потому, что герцогиня была уже все равно почти как мертвая и ее вид мог только усилить боль Его Величества. Ш.Л.: Это не слишком убедительные основания. Это непростительно, что вы обманули короля в таком серьезном и важном деле. Вы помешали ему утешить в смертный час ту, которую он любил больше всего на свете. Ваше письмо поразило его, как удар молнии. Его слуги, господа Роклор и де Фонтенак, доставили короля в аббатство Соссей в Вильжюифе и уложили в постель. Однако вскоре он поднялся и сказал, что настаивает на том, чтобы увидеть ее мертвой и в последний раз заключить в свои объятия. Пришлось едва ли не силой усадить его в карету и увезти в Фонтенбло. На каком основании вы воспрепятствовали Его Величеству прибыть к одру умирающей, чтобы он мог сам представить себе картину происшедшего? ЛА-ВАРЕН: Никаких иных оснований, кроме тех, о которых я уже сказал, у меня не было. Король ничего не смог бы узнать от самой герцогини, ибо она все время была без чувств. Я хотел защитить короля от ненужной боли и уберечь от страшной картины, которая могла бы заставить его совершить какой-нибудь необдуманный поступок. Я сделал то же самое, что сделали самые преданные слуги короля, которые удержали его от ненужной поездки в Париж. Господин Бельевр, встретивший Его Величество на пути в Париж, сказал ему, что герцогиня мертва, хотя и знал, что это не так. Этими господами руководил такой же порыв, какой руководил и моими действиями, — уберечь короля от тягостного зрелища, которое ожидало его в Париже. Ш.Л.: Я прекрасно вижу, что для вас самым главным было пощадить чувства короля. Но господа д'Орнано и Бассомпьер в такой милости не нуждались. Однако им вы рассказали ту же вымышленную историю, что и королю. В пятницу вы нашли их на пасхальной службе в Сен-Жермен-л'Оксеруа и сказали им, что герцогиня умерла. Потом вы попросили обоих этих господ выехать навстречу королю, который, без сомнения, уже находился на пути в Париж, и предпринять все возможное, чтобы Его Величество повернул назад. ЛА-ВАРЕН: Эти господа либо неверно передали мои слова, либо неверно их поняли. Я не сказал, что герцогиня умерла, я сказал, что можно считать ее мертвой. Господин де Рони тоже друг Его Величества и пользуется большим доверием короля, чем господа д'Орнано и Бассомпьер. Сокрыл ли я от него правду? Вы держите в руках письмо, которое я написал в пятницу вечером и передал с курьером короля, посланным к маркизу де Рони, которого Его Величество хотел видеть в Фонтенбло. Разве не сказал я ему в том письме о своем мнении относительно поступков короля? Разве я не обосновал свое к ним отношение? Разве я оставил его в неведении о том, что, хотя госпожа де Бофор еще дышала, король уже оплакивал ее? Вот мои доподлинные слова: «И вот я нахожусь здесь и держу в своих руках эту несчастную, уже почти мертвую женщину и думаю, что она проживет не больше часа, учитывая те ужасные припадки, которыми она одержима». Прошу вас обратить внимание на слова «почти мертвую»! Я написал это письмо около девяти часов вечера. Но с того времени, когда я писал королю, положение не изменилось, и мы с минуты на минуту ждали конца, который наступил лишь утром следующего дня. Ш.Л.: Фрейлина де Гиз, однако, утверждает, что к этому моменту герцогиня разрешилась от бремени после приема средств, которые ей дали. ЛА-ВАРЕН: Фрейлина де Гиз заблуждается. Она не является свидетельницей, так как оставила герцогиню сразу же после того, как ее перевезли в дом тетки. Верно противоположное. Врачи не могли применять средств, успокаивающих приступы, поскольку герцогиня была беременна. Ее не смогли разрешить от бремени, и только после ее смерти живот вскрыли и по частям извлекли из чрева ребенка, который умер в первый же день болезни герцогини. Ш.Л.: Врачи вскрыли и труп матери. Они попытались выяснить причину болезни. Известны ли вам результаты этого исследования? ЛА-ВАРЕН: Нет. Однако там собрались лучшие парижские врачи, включая тех, которых прислал сам король. Речь идет о людях, которые благодаря своим знаниям и положению пользуются всеобщим уважением. Они никогда не утаили бы правду. Если бы они обнаружили признаки неестественной смерти, то было бы странным, если бы они отказались обнародовать свою находку. По меньшей мере о ней узнал бы король. Однако ничего подобного королю сказано не было. Ш.Л.: Все это в достаточной степени указывает на легкомыслие, которое вы проявили, высказав подозрения, ничтожность которых сами же и удостоверили. |
||
|