"Вечный союз" - читать интересную книгу автора (Форстен Уильям)

Глава 5

«Отступили в город. Карфагеняне приближаются, чтобы взять Рим в кольцо осады. Насчитал три тысячи мушкетов и не менее сорока полевых орудий. Двадцать тысяч пехоты, если не больше. Подвозят две тяжелые пушки, по крайней мере пяти — повторяю — пятидюймовые».

Эндрю сделал паузу и оглядел собравшихся. Здесь присутствовали, помимо всего штаба, также Калин и Касмар, который был теперь не только первосвященником и председателем Верховного суда, но и доверенным лицом президента. Помещение имело спартанский вид, вся обстановка состояла из простого длинного стола и стульев с прямыми спинками вокруг него. Три стены были увешаны разнообразными картами, таблицами и диаграммами, отражающими всю многообразную деятельность по управлению армией, промышленностью и железной дорогой, которой занимался Эндрю в качестве военного министра. Через окно доносился гомон толпы на площади. Люди занимались своими делами и не подозревали, что над ними занесен дамоклов меч. Вздохнув, Эндрю вернулся к телеграмме:

«Ситуация критическая. Запасов пищи в городе хватит только на две недели. 5-й Суздальский и батареи потеряли триста человек убитыми и ранеными. Вельников, командир батареи, убит. Три пушки выведены из строя. Телеграфная линия скоро будет перерезана. Оборудую станцию за пределами города, чтобы докладывать о происходящих изменениях. Марк надеется на помощь. Если она не придет, может капитулировать. Остаюсь с полком в Риме, пока не будет прорвана блокада. Подпись: Готорн».

Эндрю со вздохом снял очки и откинулся в кресле.

— Какого черта эти карфагеняне вдруг поперли в Рим? — выпалил Ганс, вопросительно оглядывая всю компанию.

— Точнее, Кромвель попер, — сухо поправил его О'Дональд.

— Ну что ж, зато теперь мы по крайней мере знаем, где он и чем занимается, — философически заметил Эмил.

— Ага. Было бы гораздо лучше, если бы этот подонок пошел на дно вместе со своим судном, — буркнул артиллерист.

— Подозреваю, что все это гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, — произнес Калин, пробуждаясь от задумчивости, в которой он пребывал все это время. — Тугары пришли к нам на два года раньше срока — они должны были появиться здесь только этой осенью, тогда же когда и мерки в Карфагене. Мне кажется, что это нападение на Рим связано с планами, которые вынашивают мерки.

— Каким образом? — спросил Эндрю.

— Пока не знаю. — Калин недоумевающе развел руками.

— От нас до Карфагена семьсот миль, — возразил Эмил, как будто сама эта цифра служила гарантией безопасности.

— Если лиса передушила кур в соседней деревне, то, возможно, не мешает обзавестись дубинкой, — отозвался Калин.

— Так вы полагаете, что все это неспроста? — спросил Эндрю.

— Пока только подозреваю, не больше.

— Для того чтобы бронировать «Оганкит», нужен настоящий завод, — заявил Майна. — Не говоря уже о том, чтобы отливать тяжелые пушки. Кромвель, без сомнения, заключил договор с Карфагеном. Иначе он никак не смог бы переоборудовать свое судно. — Мы ведь продали им какое-то количество мушкетов и пушку пару лет назад, — напомнил Эмил. — Очевидно, у них разыгрался аппетит.

— А может быть, карфагеняне собираются дать отпор меркам? — предположил Касмар с надеждой в голосе.

— Если бы собирались, то вряд ли стали бы тратить силы на римлян, — ответил Калин. — Сколько послов мы к ним ни отправляли — ни один не вернулся. Мы могли бы предоставить им техническую помощь, если бы они захотели.

— В таком случае есть все основания предполагать, что эта кампания развернута с одобрения мерков, — спокойно резюмировал Эндрю.

— Ты хочешь сказать, что этот ублюдок стакнулся с язычниками? — в негодовании воскликнул О’Дональд.

— Их оповещатель должен был прибыть в Карфаген прошлой осенью, — сказал Калин. — Так что мерки в курсе наших дел.

— Не исключено, что и Кромвель помог им в этом разобраться, — тихо проговорил Эндрю, и ему стало не по себе от этой мысли. «Боже, неужели все снова?!» — крутилось у него в мозгу. — Мы слишком мало знаем обо всем этом, — прибавил он, проклиная себя за то, что не предусмотрел эту возможность. Не считая создания оборонительного рубежа на юго-западе и планов проведения туда железной дороги, все их внимание было устремлено на восток, так как они полагали, что если со стороны мерков и возникнет угроза, то не ранее следующего года. А через год у них уже была бы армия, вооруженная шестьюдесятью тысячами нарезных мушкетов с ударными капсюлями и более чем четырьмя сотнями полевых орудий, в том числе и тяжелыми бронзовыми. А главное, благодаря союзу с римлянами они могли бы пополнить свои ряды их легионерами, не говоря уже о бесценных природных ресурсах, которыми они располагали. Ему и в голову не могло прийти, что мерки станут воевать с ними их же оружием.

— Согласно последним донесениям наших передовых постов, мерки по-прежнему продвигаются на восток по берегу Внутреннего моря в тысяче миль отсюда, — сказал Ганс.

— Когда поступило это сообщение?

— Неделю назад.

Хорошо, по крайней мере, что они стали наконец получать медь из Рима и могли возобновить производство телеграфного провода. Старые запасы закончились, когда налаживали связь с Римом. Теперь надо было немедля тянуть линию к сторожевым постам на юго-западной границе.

— А как они вооружены?

— Да как обычно, ничего нового.

— Странно… — протянул Эндрю, стараясь отогнать тревогу и соображая, что надо сделать в первую очередь. — Орда движется по своему привычному маршруту и должна достичь Карфагена где-то в середине зимы. А карфагенские войска в это время отправляются в поход на Рим и оснащены при этом современным оружием.

— Может быть, этот подонок просто ищет, где лучше? — вмешался О’Дональд. — Он каким-то образом добивается видного положения в Карфагене, организует производство металла и пороха, — возможно, даже воображает, что ему удастся возглавить восстание против мерков. А затем все его планы рушатся, его вместе с его сторонниками прогоняют на все четыре стороны, и он начинает искать новых покровителей.

— А знаете, в этом что-то есть, — встрепенулся Эмил. — На юг он двинуться не может: там бродят ближайшие родственники тугар… Впрочем, они бродят повсюду. Единственное надежное убежище для людей в этом мире — здесь, на севере, откуда мы изгнали тугар. Так что ему остается только мотаться с места на место в этих краях.

— Болван несчастный, — пробормотал Эндрю, — ведь он мог вернуться к нам, мы приняли бы его.

— Это было исключено, — мягко возразил Касмар. — Он для этого слишком самолюбив. Все видели, что вы с ним не ладите, и вернуться после того, как он сбежал, значило бы для него унизить себя.

— Но в команде у него в основном Суздальцы, — сказал Эндрю. — Возможно, он обманывал их, скрывая правду о том, что у нас происходит, и пугая суровыми карами, которые они понесут.

Эндрю согласно кивнул, вздыхая. Корабль им сейчас очень пригодился бы — да и сам Кромвель тоже, несмотря на его несносный характер.

— А знаете, — сокрушенно усмехнувшись, сказал Калин, — мерки на своем пути должны пересечь Внутреннее море, и сделать это они могут только в одном месте — там, где узкий пролив соединяет северную и южную половины моря. Не исключено, что Кромвель хочет этим воспользоваться.

— Да-да, — подхватил Эндрю. — Если он обоснуется где-нибудь в тех местах, то с приходом зимы сможет сместиться к югу и с одним лишь своим «Оганкитом» перекрыть переправу и запереть мерков на западном берегу. А это значит…

— А это значит, что меркам останется только один путь, — перебил его О’Дональд, поднимаясь и подходя к висящей на стене карте Внутреннего моря. — Если они не смогут переправиться через пролив, то им придется идти на север, огибая море.

— То есть прямо к нам, — сказал Ганс. — Эта скотина, можно сказать, прямо-таки зазывает их сюда.

Однако Эндрю вдруг засомневался в том, что дело обстоит именно так, — слишком много было других возможностей.

— Но зачем это ему? — спросил Касмар.

— Тогда все козыри будут у него на руках. Он единолично правит на море, может в любой момент переместиться туда, куда ему надо. Если падет Рим — в котором, не забывайте, с нашей помощью вовсю развернулось производство металла, — то он будет иметь в своем распоряжении всю осень и всю зиму, чтобы еще больше нарастить свою мощь. А после этого он может сделать все, что угодно, — задержаться в Риме, вернуться в Карфаген или даже поживиться тем, что останется после ухода мерков.

— Если падет Рим… — задумчиво повторил Эндрю. Все обернулись к нему. Он взял телеграмму и просмотрел ее еще раз. — «Марк надеется на помощь. Если она не придет, может капитулировать…» — медленно прочитал он вслух. — Послушайте, достоверно их замыслы нам не известны, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Возможно, Кромвель работает на мерков, но даже если так, он наверняка вынашивает и собственные планы. Гадать о них можно сколько угодно. Давайте лучше исходить из сложившейся обстановки, а размышления оставим до тех пор, когда у нас будет больше фактов.

— Надо действовать быстро, — сказал Ганс, вставая и подходя к О’Дональду у карты.

— Этот Марк — старый лис, — бросил Калин. — Хочет получить наше оружие и наши знания, но ни в коем случае не нашу революцию и прогрессивные идеи.

— А Тобиас как раз и может предложить только первое, — вставил Эндрю.

— Если Рим падет, наше положение сильно ухудшится, — сказал Ганс, вглядываясь в карту. — Путь на восток для нас будет перекрыт, и мы лишимся весьма ценных ресурсов — в первую очередь ртути, которая нужна для оружия с ударными капсюлями, а также меди, цинка и олова, без которых не будет телеграфа и придется распроститься со всеми надеждами на оружие, заряжающееся с казенной части.

— Оружие — это еще не главное, друзья мои, — мягко возразил Касмар. — Важнее то, что мы, не успев стать на ноги, будем иметь враждебно настроенного соседа. Я денно и нощно молюсь, чтобы сбылись наши мечты, чтобы все люди в этом мире объединились ради общей цели — мира и процветания, чтобы они встали единым фронтом против орд и никто из них никогда больше не был скотом.

— Святой отец, если это нападение организовали мерки, то они восстановят против нас не только Карфаген, но и Рим. Если же это дело рук Тобиаса, то мы можем оказаться на их пути, — подчеркнул Эндрю.

Только сегодня они с Кэтлин радовались новому дню, и им казалось, что мир становится надежным местом для их малыша. Неужели вся эта свистопляска начнется снова? Он выругался про себя. — И потом, джентльмены, это ведь дело нашей чести, — мягко напомнил им Эндрю. — Мы дали слово Марку. Вы правы, Калин, он старый лис, и ему, конечно же, ни к чему наши социальные реформы. Но мне кажется, что он человек благородной души. Мы подписали договор, и он рассчитывает, что мы выполним свои обязательства.

— Итак, мы выступаем, — оживился О’Дональд.

— Мистер президент, — обратился Эндрю к Калину поддернуто официально, не поднимая глаз от стола, — я рекомендую вам мобилизовать всю армию и отправить экспедиционный корпус на выручку Риму.

— Мне никогда не приходилось делать ничего подобного, — осторожно заметил Калин. — В прошлый раз вы командовали всем этим.

— Процедура очень простая, мистер президент, — ответил Эндрю, все так же старательно соблюдая все формальности. — Как глава государства, вы имеете право объявить мобилизацию и распорядиться армией в соответствии с заключенным международным договором.

— А сенат?

— Главное, справиться с этим мерзавцем Михаилом, — бросил О’Дональд.

— Пока что вы можете назвать это просто военной экспедицией, не объявляя войны. Мы ни на кого не нападаем, и на нас не нападают. Мы просто посылаем войска на помощь союзнику. — Эндрю сделал паузу и посмотрел на изможденного офицера, в мрачном молчании сидевшего на противоположном конце стола. — Джон, что нам понадобится для этого и сколько времени уйдет на подготовку?

Все обернулись к Майне.

— Какие войска вы посылаете?

— Двадцать пять тысяч пехотинцев и сто артиллерийских орудий.

— Двадцать пять тысяч? — воскликнул Ганс. — Сэр, но это пять дивизий из имеющихся у нас шести, а шестая к тому же держит одну бригаду на границе. Вы до предела оголяете город.

— Мерки в данный момент не представляют для нас опасности, — сказал Эндрю. — Угроза нависла над Римом. Готорн сообщает, что они уже высадили двадцать тысяч.

— Может быть, у него просто разыгралось воображение, — заметил О’Дональд. — Он все-таки еще недостаточно опытен.

— Я доверяю его суждению, — возразил Эндрю. — Он сегодня попал в серьезную переделку, но не потерял головы. Я думаю, Винсент достаточно разумен, чтобы понимать, насколько опасным может быть преувеличение.

— Тут я согласен с Эндрю, — поддержал его Калин. — И не потому, что он мой родственник.

Все рассмеялись, радуясь поводу разрядить атмосферу.

— Это только первый день, и неизвестно, чего ожидать в ближайшее время, — продолжил Эндрю. — Многое еще не ясно, так что лучше противопоставить им превосходящие силы. Важен также политический аспект. Я хочу, чтобы Марк увидел на деле, каковы наши возможности, и отбросил всякие сомнения на этот счет, если они у него есть. А при численном превосходстве и потерь у нас будет меньше.

— Вами движут благие помыслы, и, по-моему, это мудро, — сказал Касмар. — Как знать, может быть, все сложится так удачно, что наши крупные силы отпугнут этих нечестивцев и они уберутся восвояси, не вступая в бой.

— И все-таки мне это не нравится, — упорствовал Ганс. — Вы не учитываете, что он в любой момент может направить свой «Оганкит» вместе со всеми войсками сюда.

Эндрю посмотрел на своего старого учителя и улыбнулся:

— Я подумал об этом. Но ты забываешь, что у нас есть железная дорога, и по ней мы можем при необходимости перебросить сюда войска за пару дней, в то время как у него путь займет не меньше пяти, а у галер и того больше. У нас будет преимущество. Если мы прогоним его из Рима, то, куда бы он ни направился, мы опередим его. Пока нас не будет, на всякий случай усильте охрану на юго-западном бастионе для наблюдения за рекой.

— А как быть со старым Форт-Линкольном? — спросил Калин. — Он почти в пяти милях от города, — ответил Ганс. — Если «Оганкит» пройдет выше по реке, то форт окажется отрезанным.

— Вернемся к Риму, — вмешался Эндрю, отметая возможность нападения на Суздаль. — Мы придем туда не первыми, и потому нас должно быть больше. К тому же здесь будешь ты, дружище, вместе с О’Дональдом, а это стоит целой дивизии.

— Минуточку, минуточку! — прогремел артиллерист. — Полковник, дорогуша, раз там завязывается драчка и, по всей вероятности, недурная артиллерийская перестрелка, то я никак не могу это пропустить.

— Я беру с собой Тридцать пятый Мэнский, но Сорок четвертую батарею оставляю здесь, под твоим командованием. Так мне будет спокойнее.

— Ага, самому небось не терпится посмотреть спектакль, — пробурчал О’Дональд. — Как раз тебе-то, как военному министру, следовало бы оставаться здесь, а послать нас с Гансом.

— Я должен быть с армией. А Калину нужна надежная поддержка. — Эндрю взглянул на Калина, который, поколебавшись, кивнул в знак согласия.

— Ну, Калин… — умоляюще произнес О’Дональд.

— Президент Калинка, к вашему сведению, — ухмыльнулся тот. — А также, в соответствии с конституцией, главнокомандующий. Так что придется подчиниться, Пэт.

— Оба вы самые настоящие свиньи! — простонал О'Дональд и, прислонившись к стене, впал в угрюмое молчание.

— Джон, еще вопрос к тебе, — произнес Эндрю решительным тоном, давая понять, что дебаты на эту тему закончены. — Что именно нам потребуется, чтобы переправить армию в Рим?

Джон, лихорадочно делавший какие-то подсчеты в блокноте, состроил кислую мину.

— Справиться с этим можно только при самой строгой экономии. Если бы мы делали нормальную колею в четыре с половиной фута вместо трех с половиной, то перевезти все, что требуется, было бы легче. Нам понадобится что-то около семисот вагонов и пятидесяти паровозов, но это очень приблизительно. Рационом людей надо обеспечить, по-видимому, на двадцать пять дней. Недельный рацион они могут унести на себе, остальное придется перевозить в грузовых вагонах. С каждой пушкой можно будет взять не больше одной лошади и одного зарядного ящика. Самое трудное — транспортировка лошадей и фуража. Проще перевезти двадцать человек, чем одну лошадь с ее кормом.

— По одной лошади на пушку? — не выдержал О'Дональд. — Это существенно снизит маневренность артиллерии.

— Мы делали так в прошлую войну, — возразил Майна. — Чем хороши старые двухдюймовки — так это тем, что люди могут катить их сами в случае необходимости. И даже при всех этих ограничениях меньшим количеством железнодорожных составов нам не обойтись.

— Да, задачка не из простых, — согласился Эндрю.

— Паровозы у нас есть, но многие устаревшей конструкции и способны тянуть чуть больше пятидесяти тонн, то есть пять груженых вагонов. Десять из них требуют ремонта Если произвести его ускоренными темпами, то можно уложиться в два дня. Одиннадцать паровозов в данный момент переправляют строительное оборудование на восток или работают на самом строительстве. Им надо дать команду бросить все и идти сюда Проблема с вагонами. Пассажирских у нас всего шестьдесят с небольшим, чего недостаточно даже для одной дивизии. Грузовых вагонов около двухсот и примерно столько же платформ. Хорошо, по крайней мере, что более четырех тысяч строителей уже находятся на месте. Они входят в состав регулярной армии и экипированы соответствующим образом. Это несколько облегчает задачу, правда не намного.

— Так что же, нам не справиться с этим?

— Можно задействовать все хопперы, служебные вагоны и платформы с лебедками, а также сорок вагонов, в которых спят строители, и загрузить их по самую завязку, но и тогда будет не хватать еще сотни. Придется пускать составы с большой перегрузкой, ничего другого не остается. Но при этом они смогут делать не более десяти-пятнадцати миль в час. — А почему бы не перевезти сначала половину, а потом вернуться за второй? — спросил Калин.

— Ничего более кошмарного я и представить себе не могу, сэр. Отправить пятьдесят составов друг за другом в одном направлении не трудно. Правда, зрелище будет уникальное. Сплошная четырехмильная цепь железнодорожных составов. Да, зрелище не для слабонервных…— Майна замолк под впечатлением от этой картины. Все терпеливо ждали. — Но попробуйте вообразить, что будет, если вы попытаетесь повернуть их все обратно, — заговорщическим тоном продолжил он. — У нас есть только четыре запасных пути на конечном пункте и один поворотный круг в Испании. Следующий крупный разъезд — только возле моста через Кеннебек. Так что распутать этот клубок — это та еще задачка, скажу я вам. Проблема также с водой. Я даже не уверен, что ее вообще можно решить. Обычно на этой линии гоняют по три состава в день в каждую сторону. Резервуары на заправочных станциях, расположенных по пути, будут опустошены очень быстро. Придется, очевидно, везти с собой уйму ведер, чтобы брать воду из рек и водоемов и фильтровать ее через миткаль… Теперь дрова для топок. Та пара тысяч кордов, что у нас запасена, будет практически израсходована за один рейс, так что гонять поезда обратно, а затем отправлять их второй раз — это просто нереально. Если мне удастся раздобыть лишний состав, я целиком нагружу его дровами — на всякий случай. Учтите также, что тот или иной паровоз — особенно старый — может забарахлить и даже совсем выйти из строя. И что тогда делать тем, кто едет сзади? Это тоже надо продумать.

— Но в целом это выполнимо? — спросил Эндрю.

— Сколько вы мне на это даете, сэр?

— Два дня, — невозмутимо бросил Эндрю.

Майна лишь безнадежно улыбнулся. Эндрю внимательно посмотрел на своего начальника по тылу. Подготовка к тугарской войне явно выбила его из колеи, но это было и неудивительно при той ответственности и той нагрузке, какие легли на его плечи. Напряжение было чудовищным, и Джон, похоже, так и не оправился от этого. Но он был настоящим гением в области организации хозяйства и за три года превратил средневековое аграрное общество в мощный индустриальный механизм. Без Майны было бы скорее всего просто невозможно справиться со всем этим — экипировать тридцатитысячную армию, вооружить ее стрелковым оружием и двумя сотнями полевых орудий, построить почти семьсот миль железной дороги, не считая массы других дел. Эндрю боялся, что Джон в конце концов не выдержит.

— За неделю я сделал бы это, — так же невозмутимо отозвался Майна.

— У нас нет недели, Джон, — мягко сказал Эндрю. — Два дня мы будем в пути. Полдня уйдет на разгрузку. Затем предстоит марш в сорок миль — еще не менее двух дней. Итого неделя. Я боюсь, что к тому времени кромвельские пятидюймовки сровняют стены Рима с землей.

— Эта кампания застопорит нашу промышленность бог знает на какое время, — проворчал Майна-Все предприятия придется остановить, так как некому будет работать. Мы и так уже не укладываемся в сроки по выпуску уборочных машин к осеннему урожаю, а также водопроводных труб. Все это придет в расстройство. В результате мы даже можем потерять часть урожая.

— Но у нас все-таки будет здесь пятитысячная дивизия, — угрюмо напомнил О’Дональд.

— Да, это существенно, — согласился Джон. — Особенно если оставить Первую дивизию, в которую набирали людей с шахт и металлургических предприятий.

— Первая едет со мной, — сказал Эндрю. — Для предстоящего сражения мне нужны лучшие.

— Оставьте по крайней мере Одиннадцатый полк Третьей дивизии, — настаивал Майна. — Там рабочие, занятые на производстве паровозов и котлов для паровых насосных станций и лесопилок.

Мгновение Эндрю колебался. Довод представлялся ему логичным, но какое-то внутреннее чутье, которому он доверял, не позволило ему согласиться.

— Они тоже поедут. Возможно, они понадобятся нам, — спокойно ответил он. Джон безнадежно помотал головой, но промолчал. — Итак, даю тебе два дня, Джон. Майна устало поднялся с места, собирая исписанные им листы:

— В таком случае, сэр, прошу меня простить, но мне надо запускать весь этот механизм в действие. — Отдав честь Калину, он покинул помещение.

— Итак, джентльмены, нам предстоит потрудиться вовсю, — сказал Эндрю, сознавая, что перехватил у Калина руководство собранием. Спустя год после того, как он передал Калину бразды правления, взять их снова в свои руки было приятно. Калин, поглядев на Эндрю, улыбнулся, и ему на миг стало неловко.

— Во время войны должны командовать военачальники, — выразительно произнес Калин.

— Прошу прощения, мистер президент, — сказал Эндрю. — Вы согласны с принятым мною решением?

— Это немного напоминает старые времена, — ответил Калин. — Я думаю, ваш Линкольн тоже порой чувствовал, что надо возложить ответственность на генералов.

— О да, и лучший пример — Мак-Клеллан, прирожденный политик, — рассмеялся О'Дональд. — Наш маленький Наполеон.

Эндрю вспомнил слухи, ходившие в армии в связи с разжалованием Мак-Клеллана после Антьетама. Говорили, что Линкольн поступил так, подозревая, что Потомакская армия, которую тот возглавлял, участвует в заговоре. И хотя это были только слухи, Линкольну впоследствии было очень трудно иметь дело с политической кликой, заправлявшей армией в 1862 году.

— Я ваш военный министр и никогда не хотел быть вице-президентом, — сказал Эндрю. — Но не забывайте, сэр, у нас республика, и не позволяйте генералам указывать вам, что делать.

— Всегда следует исходить из сложившейся политической обстановки, — заметил Касмар.

— Ну что касается международной политики, — отозвался Калин, — то я немедленно вышлю телеграмму Марку — если линия еще работает — и сообщу ему о наших приготовлениях и о том, что через восемь дней мы снимем с него осаду. Это подкрепит наш союз.

Эндрю усмехнулся. Последнее замечание Калина как нельзя лучше раскрывало его политический гений. Послание будет абсолютно дружеским по тону, обещающим поддержку, но в нем же будет таиться намек, что Марку не стоит переходить на другую сторону.

Встретившись взглядами, они улыбнулись друг другу.

— Мне кажется, предложение Эндрю оптимально и с точки зрения нашей внутренней политики, — продолжил Калин. — Здесь тоже каждый день дорог. Поначалу кампания будет развиваться в соответствии с объявленной президентом мобилизацией, и я думаю, мы получим необходимую поддержку. Мой писец продумает соответствующие формулировки для обращения к народу. Будем надеяться, что экспедиция не продлится больше двух недель и дело не дойдет до раскола парламента и объявления военного положения.

Эндрю хотелось высказать предупреждение по этому поводу. Все войны неизменно начинались с заверений, что они окончатся после первого же сражения. В данном случае тоже казалось, что это всего лишь отдельный мелкий эпизод. Но Эндрю слишком много лет воевал, чтобы доверять оптимистическим прогнозам.

— Ничто и никогда не происходит в соответствии с разработанным планом, — проворчал Ганс из своего угла. — В ближайшие недели вы сами убедитесь в этом. Боюсь, за тем, что мы видим сейчас, кроется какая-то очень хитроумная пакость.

Довольно улыбаясь, Михаил переглянулся с двумя своими товарищами-боярами, Александром и Петрой. Кивком он дал понять писцу, прочитавшему текст телеграммы, что тот свободен. Они подождали, пока за ним не закроется дверь.

— Итак, он все-таки клюнул! — воскликнул Александр, расплываясь в улыбке.

— Но этому сообщению можно доверять? — спросил Петра. — Все три сообщения были переданы по проволоке, которую они натянули. Одно из них — ответ нашего дорогого президента. — Михаил скривился в презрительной гримасе. — Оно было отправлено час назад. У меня есть свои люди на их телеграфной станции. Я хорошо плачу им.

— По правде сказать, — холодно заметил Петра, — все эти твои заговоры всегда казались мне пустой затеей. Я до сих пор не могу поверить, что это серьезно.

Михаил с трудом совладал с охватившим его гневом. «А где ты был, когда они скинули нас, бояр?» — хотелось ему спросить. Старик прикинулся больным и спрятался в своей Мосве. Ему не пришлось пережить все эти унижения. Уклонившись как от сотрудничества с Тугарами, так и от борьбы с ними, он вынырнул из своего убежища только после того, как всем боярам была объявлена амнистия.

— Я занимаюсь этим уже больше года, — сказал он спокойным тоном, — и отвечаю за свои слова.

— Давно пора кончать с этим безобразием, — сказал Александр, опустошая свою кружку. Радостно рыгнув, он потянулся к открытому бочонку, стоявшему возле стола, и зачерпнул себе еще пива. — Это позорище, которое они называют сенатом, у меня уже в печенках сидит. Напрасно ты заставил меня изворачиваться и лгать, чтобы пролезть в это заведение. Меня тошнит от той чепухи, которую несут там мужики, думающие, что они умнее нас.

— А почему ты не пригласил других бояр? — сухо поинтересовался Петра. — Почему только нас двоих?

— Потому что вы не станете болтать где попало, — проворчал Михаил. — Когда придет пора действовать, я скажу остальным, но не раньше. Пока что им достаточно знать ровно столько, сколько надо, чтобы все шло по плану. Но теперь уже близок момент, когда они узнают все.

— Однако же мне очень трудно поверить в то, что ты рассказывал мне о своем заговоре в прошлом году. Как тебе удалось выйти с ним на связь, когда даже этот грязный мужик Калин ничего об этом не знает?

— Один из янки был платным агентом нашего любезного, оплакиваемого всеми патриарха Раснара, — терпеливо принялся объяснять Михаил. — После смерти Раснара этот человек связался со мной и предложил свои услуги. Я велел ему покинуть город, когда мы потерпели поражение, и готовиться к нашему будущему выступлению. Он оказался очень полезен для нас. Связь мы поддерживали через наших разведчиков, которые без всяких помех пробирались в Суздаль и обратно. Я даже не думал, что это будет так легко.

— Оплакиваемый-то Раснар оплакиваемый, но вот насчет того, что любезный… — Александр покрутил головой и рассмеялся. — Пройдоха — каких мало. Готов был не моргнув глазом обчистить собственную бабушку на смертном одре, это точно. Жаль, конечно, что он погиб. Но доверять ему я не стал бы ни за какие коврижки — как и тебе.

Михаил усмехнулся:

— Слышу речи истинного боярина. Но друг другу мы можем доверять, по крайней мере, больше, чем этому вонючему быдлу. Сил уже нет терпеть его. До прошлого года, пока эта проклятая железная дорога не дошла до нас, деревенщину можно было хоть как-то держать в руках. Наша старая гвардия, пережившая эту катавасию с Тугарами, служила нам надежной опорой. Но теперь крестьянам из любого медвежьего угла ничего не стоит добраться по этим железкам до столицы и так называемого сената. И с каждым днем сюда мотается их все больше. А возвращаясь из Суздаля или с работы на этих дьявольских фабриках, они расхаживают с таким видом, что тебе благородные бояре.

— Ко мне во дворец на прошлой неделе тоже явился этот сброд, — подхватил Петра. — Они не просили, чтобы я к ним вышел, — нет, черт побери, они требовали! И пригрозили, что вышвырнут меня из моего собственного дома, если я не проголосую так, как им нужно. А один из них имел наглость заявить, что он ничем не хуже меня!

— Ни стыда ни совести! — со злобой откликнулся Александр. — Надо было прикончить мерзавца на месте и выставить его голову на городских воротах. — Ага, а меня потом судили бы за убийство! — гневно бросил Петра. — Законодатели хреновы. Судить нас за урок какому-то зарвавшемуся наглецу плебею! Уму непостижимо.

— Бедняга Иван! — не мог успокоиться Александр. — Они таки арестовали его. Да это испокон веков было нашим законным правом! Раньше никто и пикнуть не смел, когда боярину хотелось развлечься с какой-нибудь деревенской девкой. А теперь они кричат, что это преступление, и собираются судить его по всей строгости.

— Он дурак! — презрительно бросил Петра. — Заставил своих людей держать ее прямо посреди трактира. Что он, не мог притащить ее к себе домой?

— А потом перерезать горло, чтобы не болтала лишнего, — прибавил Александр. — Михаил, если твой план не сработает, нам всем будет крышка!

— Да, они были дураками, когда объявили амнистию, — сказал Михаил с улыбкой.

— Знай они, что ты жив, то вряд ли сделали бы это, — ухмыльнулся Александр. — На их месте я прикончил бы тебя потихоньку, и хрен с ней, амнистией.

— Ну что это за власть? — вторил им Петра. — Пишут свои правила на кусочках бумаги и требуют, чтобы все жили по ним.

Михаил тоже не мог понять логику янки. И с каждым днем, проведенном в этом проклятом сенате, понимал все меньше. Единственное, что он знал точно, — они делают его жизнь все более невыносимой. Самодовольные ухмылки, появлявшиеся на их наглых рожах, когда они голосовали против всего, что бы он ни предложил, действовали на него как зловредная язва, вгрызающаяся в его нутро и постепенно съедающая его заживо.

Но были и те, кто поддерживал его. В состав сената входили восемь бывших бояр и полдюжины членов старых купеческих гильдий. Он видел, как в них нарастает протест. Поначалу купцы с радостью ухватились за идею республики. Но промышленность, которую развивали янки, разоряла их одного за другим. Нетрудно было понять, куда дует ветер.

А этот тип по имени Уэбстер придумал фигню под названием… вроде бы корпорация или что-то другое, такое же дурацкое. Было совершенно непонятно, по какому такому праву деревенские мужики, сдавшие клочки бумаги, которые они называли деньгами, и получившие взамен другие клочки бумаги, на следующее утро вдруг открывали собственное дело и назначали такие цены, что старые опытные торговцы вылетали в трубу. Он зашел как-то в тот дом, где они совали друг другу эти клочки бумаги, и тут же покинул его, не в силах вынести вида этих галдящих плебеев, одетых так, что несколько лет назад их повесили бы за одно это. Его до сих пор трясло от ярости, когда он вспоминал, как один из мужиков предложил ему деньги за урожай еще до того, как он был собран. Михаил решил, что тот просто-напросто свихнулся. А потом оказалось, что этот ублюдок, как и еще несколько сотен тех, кого он представлял, выручил в итоге вдвое больше его!

Старые зажиточные семьи — не считая бояр — разорялись одна за другой. А эти выскочки из крестьян расхаживали в пышных нарядах, как будто так и полагается. Естественно, у многих это вызывало недовольство, которое было ему на руку, — когда придет время, он этим воспользуется.

— Подождите, очень скоро их ожидает большой сюрприз, — холодно рассмеялся Михаил. — Тогда посмотрим, много ли проку от их бумажек.

— Связь только что прервалась, — доложил Винсенту вестовой.

— Были какие-нибудь новые сообщения?

— Как раз перед тем, как линия вышла из строя, передали вот это. — Молодой человек протянул ему листок бумаги.

Винсент развернул листок и, пробежав его глазами, посмотрел на Марка и улыбнулся.

— Ну что там, прочтите, — сухо сказал Марк.

— «Марку Лицинию Граке, первому консулу римского народа, — продекламировал Винсент торжественным тоном, словно читал манифест. — Через два дня двадцатипятитысячная армия со ста полевыми орудиями отправляется вам на выручку. В восьмидневный срок наши войска прибудут в ваш город для оказания поддержки в борьбе с нашим общим врагом. После того как он будет уничтожен, мы готовы оказать вам всемерную помощь в восстановлении разоренного хозяйства. Мы возмущены тем, что на вас, нашего союзника, было совершено столь жестокое и коварное нападение, и в этот грозный час мы встаем плечом к плечу с вами. Знайте, если русские заключают с кем-нибудь союз, они остаются верны ему до конца. Подпись: Президент Калинка».

— Через восемь дней! — презрительно фыркнул Петроний. — Что останется от нас через восемь дней? — Он указал на земляные укрепления, возводившиеся в полумиле от городских стен.

Тысячи карфагенян трудились по всей линии, окружая город кольцом траншей и орудийных окопов. Работали они не спеша, с максимальными предосторожностями. Часть легких полевых орудий уже была установлена на позициях и время от времени обстреливала южную стену города. Но две самые тяжелые пушки были упрятаны на холме на расстоянии более мили от города, вне пределов досягаемости двухдюймовых орудий, имевшихся у Винсента. Тобиас не хотел подвергать их лишнему риску и выдвигать на передовую, пока там не будет обеспечена надежная защита.

Осторожность, с какой они действовали, представлялась Винсенту даже чрезмерной. Всего лишь семь часов назад защитники города в панике отступали, преследуемые карфагенянами. А затем, вместо того чтобы развивать свой успех, противник вопреки всякой логике внезапно остановился в двух милях от города. В тот момент Винсент благодарил Бога за предоставленную им передышку, ибо в городских воротах творилось нечто невообразимое и ничего не стоило перебить там их всех. Но по зрелом размышлении это показалось ему очень странным. На их месте он обязательно продолжил бы наступление и уничтожил врага. Их действия противоречили здравому смыслу.

— Мне нравится эта последняя строчка, — прервал Марк размышления Винсента.

— Прошу прощения?

— Насчет того, что русские верны союзу до конца.

— Я знаю президента достаточно хорошо, сэр, — ответил Винсент. — Это человек исключительно честный, и на его слово можно положиться.

— Но не связано ли то, что он пишет, и с нашей безопасностью? — надменно вопросил Петроний.

Винсент даже не сразу понял смысл вопроса.

— Очевидно, сенатора интересует, не будут ли русские войска представлять угрозу и для римлян, — пояснил Марк.

— Я не вижу, откуда могла бы возникнуть такая угроза, — ответил Винсент.

— Для посла вы слишком простодушны, — улыбнулся консул.

— Это не столько наша война, сколько их, — вмешался Петроний, все больше раздражаясь. — Карфагеняне воюют их дьявольским оружием. Если бы не оно, мой дом и мои владения не дымились бы сейчас в руинах. То, что происходит здесь, — это конфликт между ними и Карфагеном, а мы лишь невинные жертвы, попавшие меж двух огней. — Петроний обращался исключительно к Марку, как будто Винсента здесь и не было вовсе. — Ты должен вступить в переговоры с карфагенянами и выдвинуть наши условия. Мы все единодушно считаем, что янки несут нам гибель. У карфагенян имеется то же самое оружие, а их пушки даже больше — мальчишка сам это признал. Не исключено, что они могли бы поделиться с нами своим оружием и секретом его изготовления, и тогда мы послали бы этих янки с их драгоценными крестьянами подальше.

Полдюжины сенаторов, окружавших Петрония, согласно кивали.

— Они принесли нам одно лишь несчастье! — выпалил Катулл.

— Мы потеряли сегодня триста человек убитыми и ранеными, — произнес Винсент голосом, полным холодного бешенства. — Это были лучшие воины, какие когда-либо существовали в этом мире. Я обучал их военному искусству, они были моими друзьями, и я никому не позволю говорить, что они принесли вам одно несчастье. Вернувшись домой, я встречусь с их семьями и постараюсь объяснить им, ради чего сражались их мужья и сыновья. Они погибли, защищая вас, а вы насмехаетесь над этим!

Винсент сознавал, что поддается овладевшему им гневу, но терпеть это издевательство он больше не мог. Дмитрий, стоявший рядом, не понял ни слова из сказанного, но видел, в каком состоянии Винсент, и жестами призывал его успокоиться. Однако Винсента уже понесло.

— Мы сломали хребет Тугарам, мы остановили распространение оспы и заплатили за все это дорогой ценой. Половина нашего населения погибла.

— А мы не просили вас ни о каких одолжениях, — парировал Петроний. — Нам жилось очень хорошо, пока не появились вы.

Винсент чувствовал, что самообладание вот-вот окончательно покинет его. Половина его сознания велела ему остановиться, вспомнить, кем он является сейчас и кем был недавно, но вторая половина напоминала о другом — о тысячах убитых на улицах Суздаля, обо всей этой мясорубке, о глазах солдата, которого он оставил всего несколько часов назад на растерзание врагу. Он испытывал такое непреодолимое желание прикончить Петрония собственноручно сию же минуту, что это испугало его самого.

— Хватит!

Марк стоял, повернувшись спиной к сенаторам и глядя прямо на Винсента. В глазах его было предупреждение.

— Когда вы командовали сегодня на поле боя, — произнес он мягко, — то показали себя настоящим воином и заставили меня пересмотреть свое мнение о вас. До этого я не мог понять, почему именно вы получили назначение на этот пост, — разве что из-за знания языка. Я думал, что вы достигли такого высокого положения лишь потому, что женаты на дочери президента.

Винсент было вскипел, но взгляд первого консула по-прежнему взывал к его благоразумию.

— Теперь же я знаю, что вы добились этого благодаря собственным заслугам, — заключил Марк и повернулся к Петронию: — Кстати, я не спросил тебя сразу, но спрошу теперь: где ты был, когда наша армия бежала сегодня с поля боя?

Петроний в ярости уставился на консула, лишившись дара речи.

— Ты бежал вместе со всеми. Я видел, как ты несся сломя голову в сторону города далеко впереди остальных, — гневно бросил Марк и указал на Винсента: — А он и его русские солдаты сражались, прикрывая наше отступление. Ты недостоин носить тогу сенатора. Бог Цинциннат взирает на тебя с презрением.

— Ты не имеешь права!… — завопил Петроний.

— Я имею полное право! — прорычал Марк. — Сегодня на поле боя этот молодой человек служил примером всем нам, включая меня. Он принял командование на себя, в то время как я не знал, что делать. И когда он отдал мне приказ, я подчинился, потому что он был прав. Я тогда сказал ему, что не забуду того, что он сделал, и я буду верен своему слову. Я буду ждать их восемь дней.

— Сенат оспорит твое решение, — бросил Петроний.

— Пусть попробует! Я прикажу распять всякого, кто посмеет заявить в сенате или на форуме, что мы должны просить пощады у тех, кто осаждает наш город.

— Мы сместим тебя! — крикнул Петроний.

— Род Лициниев правит Римом уже четыреста лет. Легионеры станут на мою сторону.

— Твои легионеры сегодня — это перепуганный ничтожный сброд, — прошипел Катулл.

— Зато мои солдаты не перепуганы, — вмешался Винсент, в ком ярость сменилась убийственным спокойствием.

— А ты не суйся, командуй своим сбродом! — язвительно кинул Петроний,

— Мы заключили договор прежде всего с первым консулом, а уже потом с сенатом, — ответил Винсент. — Мы не будем спокойно стоять в стороне, если кто-нибудь попытается совершить переворот и отнять у него власть.

— У тебя, мальчик, нет полномочий решать такие вопросы, — заметил Катулл. — Ты всего лишь посол. — Я представляю здесь наше правительство, и оно поддержит любое решение, которое я приму. К тому же, — добавил он, и тонкая улыбка скривила его губы, — я женат на дочери президента, и ему придется встать на мою сторону, что бы мне ни вздумалось сделать — даже пристрелить тебя как предателя. — Не сводя глаз с Катулла, он как бы между прочим расстегнул кобуру и сделал вид, что хочет вытащить пистолет.

Катулл ошеломленно попятился и завертел головой, ища поддержки у окружающих.

— Это грубый произвол! — завопил Петроний. — Надругательство над сенатом!

— Я вижу здесь только шестерых сенаторов, — сухо бросил Марк. — И если у вас ко мне больше ничего нет, попрошу вас удалиться.

Сенаторы стояли, переглядываясь и словно раздумывая, что предпринять. Винсент сделал шаг вперед, встав рядом с Марком и не убирая руки с кобуры. Дмитрий тоже приблизился и со скучающим видом прислонился к стене, небрежно держа в руках мушкет дулом вниз.

— Мы этого так не оставим! — рявкнул Петроний и, круто развернувшись, стал спускаться по ступенькам укрепления. Остальные пятеро последовали за ним.

— Я не понял ни слова, друзья, — протянул Дмитрий с улыбкой, — но я видел, что они буквально готовы убить Марка.

Что он сказал? — спросил Марк, который стоял отвернувшись от них и медленно переводя дух.

— Что они были готовы убить вас, сэр.

— Не посмели бы, — холодно рассмеялся Марк.

— «И ты, Брут», — вырвалось у Винсента.

— Кто такой Брут?

— Как-нибудь я расскажу вам об этом, — пообещал Винсент, — а пока что выделю десять своих лучших людей для вашей охраны.

— Как это будет выглядеть, если ваши люди станут охранять меня в моем доме? И потом, это ведь далеко не весь сенат. Еще четверо находятся сейчас в своих поместьях, а за остальных я уверен. Если бы эти шестеро попытались убить меня, остальные выступили бы против них. Никогда не бывало такого, чтобы первого консула убивали.

— Все случается когда-нибудь в первый раз, — философски обронил Винсент.

— Они направились в сенат, — сказал Марк. — Я тоже должен быть там и первым делом объявить об обещании вашего президента. Это придаст уверенности остальным.

— Правильно, — отозвался Винсент и обернулся к Дмитрию: — Следи в оба. Поручи Борису охрану консула. У него есть голова на плечах. Скажи ему, пусть стреляет без предупреждения, как только кто-нибудь сделает угрожающий жест в сторону Марка.

— Слушаюсь, сэр! — Дмитрий отдал честь и сбежал с бастиона.

Марк пытался протестовать, но Винсент сделал каменное лицо, и он сдался.

— Ну ладно, так и быть, — произнес он и начал было спускаться по лестнице, но остановился и посмотрел на Винсента: — И все же в этой телеграмме есть и несомненная угроза. Петроний был прав.

— Я не вижу там никакой угрозы, сэр, — ответил Винсент невозмутимо.

— Как бы то ни было, теперь обратного пути нет. Если ваши не придут, все это плохо кончится, — заключил Марк и удалился.

Винсент осмотрел с бастиона укрепления карфагенян, освещенные предзакатным солнцем. На западе весь горизонт был охвачен алым мерцающим сиянием. Винсент мог бесконечно любоваться закатами на этой планете, где огромное красное солнце с наступлением сумерек разрисовывало небо буйной гаммой пастельных тонов. Сегодня он научился очень важному для посланника делу — убедительно лгать. Ему потребовалось чуть больше времени, чем Петронию и другим римлянам, чтобы прочитать то, что было между строк телеграммы. Калин в самом деле недвусмысленно давал понять, что если Рим пойдет на мировую с Карфагеном, то пусть пеняет на себя. Винсент понимал, что с военной точки зрения вполне логично применить политику силы, чтобы вынудить Рим оставаться на их стороне. Если бы Рим отвернулся от них, то на восточной границе Руси появился бы непримиримый враг и рухнули бы все надежды на нормальную жизнь. Мир людей оказался бы расколотым, и тугары, мерки или другие орды воспользовались бы этим и поставили Русь на колени.

Им было нужно, чтобы Марк сохранил свою власть, и в то же время Винсент понимал, что само их присутствие подрывает ее. Жертва, принесенная 5-м Суздальским на поле боя, и поведение самого Винсента тронули сердце Марка, и что-то в нем изменилось. Он пошел на союз с Русью, потому что Винсент обещал, что они не будут пытаться совершить в Риме революцию, и теперь Винсент боялся, как бы это обещание не связало ему руки, если Марк впоследствии воспротивится всяким социальным изменениям.

Установившееся на фронте равновесие вполне устраивало бы Винсента, если бы в нем не содержалось столько непонятного. К тому же и конечная цель Тобиаса была им неясна.

На дальнем холме он увидел вспышку и почти сразу же за ней вторую.

— Мерзавец, — прошептал Винсент.

Прошло несколько секунд, и одновременно с отдаленным громом двух тяжелых пушек над головой Винсента раздался пронзительный вой. Огромный столб земли взметнулся перед самой стеной ярдах в ста левее его. И в тот же момент бастион содрогнулся от ударной волны, которая, казалось, перетряхнула буквально все у него внутри. Перегнувшись через парапет, Винсент увидел, как кусок стены в несколько футов в поперечнике взлетел в воздух в туче пыли и каменных осколков.

С городской стены послышались испуганные крики; им вторили торжествующие вопли карфагенян.

— Да уж, и вправду неплохо бы, чтобы они добрались сюда поскорее, — прокричал появившийся рядом Дмитрий.

— Не бойся, продержимся, — заверил Винсент старика, и тот действительно приободрился от его слов. «Как странно, — подумал Винсент. — Только сегодня утром я рыдал у него на руках, как младенец, а теперь он ищет у меня утешения».

Постепенно паника улеглась, и на поле опустилась тишина.

— Все это очень странно, — сказал Дмитрий.

— Что именно?

— Они уже взяли нас за горло, а потом вдруг отпустили.

Винсент согласно кивнул.

— И с телеграммой тоже. Они ведь дошли до того места, где проложены провода, еще несколько часов назад, но перерезали их только после того, как было передано обращение Калина. Было бы логично, если бы они прервали нашу связь с президентом сразу же, чтобы не дать нам договориться.

— Да, правда. А я об этом даже не подумал.

Еще одна загадка. Ганс сказал как-то, что проникнуть в замыслы противника и держать его под контролем, не ослабляя хватки ни днем ни ночью, — половина успеха на войне.

Винсент взял подзорную трубу и в сгущавшихся сумерках еще раз осмотрел укрепления карфагенян. Ему показалось, что рядом с двумя тяжелыми пушками он различает фигуру в синей форме, но уже слишком стемнело, чтобы быть уверенным.

— Знать бы, что у Кромвеля на уме, — вздохнул Винсент и направился к пролому в стене, чтобы оценить нанесенный урон и поднять подавленное настроение римских легионеров.

Отойдя от пушек, Кромвель принялся разбирать каракули на клочке пергамента. Почти все слова были искажены — русскую азбуку Морзе понимал лишь один из членов его команды, да и то разбирал ее слишком медленно. Тем не менее смысл сообщения был ясен.

Холодная самодовольная улыбка появилась на его лице.