"Вечный союз" - читать интересную книгу автора (Форстен Уильям)

Глава 7

Еле передвигая ноги от усталости, Винсент подошел к краю парапета и перегнулся через него. В стеке зиял пролом шириной около сотни футов. Еще одна брешь была проделана с южной стороны города массированным огнем батареи двухдюймовых пушек, но этот пролом, являвшийся результатом работы всего лишь двух тяжелых орудий, установленных в каких-нибудь шестистах футах от цели, был куда хуже.

Сюда согнали сотни рабов, сооружавших позади пролома защитный земляной вал. Несмотря на нарушенную линию обороны, солдаты 5-го Суздальского полка были вполне способны отразить попытки врага проникнуть в город. Все ближайшие улицы, пострадавшие от артобстрела, были перегорожены баррикадами из камней. Однако силы, находившиеся под командой Винсента, были чрезмерно разбросаны. Сто человек охраняли пролом, еще пятьдесят расположились у южной бреши, остальных он оставил в резерве на форуме, чтобы бросить туда, где создастся критическая ситуация.

Положение усугублялось тем, что при возведении стен никто не думал об их устойчивости против пушечных ядер. Они были слишком высокими и слишком тонкими, а самое главное — на них не имелось достаточно широких бастионов, где можно было бы установить полевые орудия, которым требовалось большое пространство для отката. Попытались привязывать верхний станок лафета веревками, чтобы уменьшить откат, но после четвертого выстрела цапфа треснула, и пушка окончательно вышла из строя.

Самыми дальнобойными орудиями, имевшимися в распоряжении Винсента, были двадцать баллист с двойным торсионом, но и их дальность стрельбы составляла всего четыреста футов, что не позволяло накрыть вражеские укрепления. Он опять взглянул в ту сторону. Ах, если бы у него была хоть парочка снайперов с оптическими прицелами — они бы задали перцу орудийным расчетам противника. Винсент дал себе слово, что если выберется когда-нибудь отсюда, то обязательно позаботится об этом.

— Ложись! — закричал дозорный.

Рабы, побросав орудия труда, разбежались. Винсент чувствовал себя под огнем противника так, будто он был обнажен, но, как командир, он обязан был явить подчиненным образец бесстрашия. С показной беспечностью он повернулся спиной к батарее карфагенян и стал рассматривать пролом в стене.

Раздался пронзительный вой. Винсент окаменел, почувствовав, как его обдало струей воздуха, и на мгновение с ужасом подумал, что это конец. Но тут в доме, стоящем против пролома, образовалась зияющая дыра, а секунду спустя последовали громовый разряд и вспышка. Повалил дым, и боковая стена дома обрушилась, похоронив под собой трех рабочих, спрятавшихся под ее защитой. Черепица с крыши градом застучала о стену здания, стоявшего на другой стороне улицы.

Рабы вскочили на ноги и в ужасе бросились прочь от этого гибельного места. Но тут же перед ними выросли легионеры, перегородившие улицу щитами. Сверкнул металл, и один из рабов, держась за бок и крича от боли, заковылял обратно. За ним угрюмо поплелись и остальные, ворча и посылая проклятия.

— Как вы думаете, удастся ли нам избежать полного разрушения города?

Обернувшись, Винсент увидел подходившего к нему Марка. — Я думаю, сэр, что неразумно нам обоим находиться здесь, под огнем.

— То есть, по-вашему, я должен прятаться на форуме?

— Сэр, вы сами знаете, что случится, если вас убьют.

— Катулла и Петрония это вполне устроило бы, — усмехнулся Марк. — Вы можете удержать город?

— Подкрепление прибудет только через пять дней. Если противник будет продолжать в том же духе, то скоро брешь в наших укреплениях достигнет сотни ярдов и преградить путь их многотысячной армии будет практически невозможно. Я уже потерял половину своих людей.

— Петроний вчера говорил примерно то же самое.

— А вот его вы не могли бы удержать, сэр?

Марк оглянулся на Бориса и других следовавших за ним телохранителей.

— Вы были правы насчет попыток убийства, — спокойно сказал он.

— Что?!

— Это произошло час назад, — возбужденно сказал

Борис, подходя к ним.

— Пусть он расскажет — он видел это гораздо лучше меня, — сказал Марк, с улыбкой похлопав Бориса по плечу.

— Консул шел в сторону южной стены, — приступил к рассказу Борис. — На улице было полно народа. Неожиданно я заметил, как блеснуло что-то металлическое. Гляжу — они уже около него. Ну, одного из них он запросто уложил сам, а я проткнул штыком второго. — Он продемонстрировал клинок, покрытый засохшей кровью.

— Ты не должен был подпускать их так близко! — возмущенно бросил Винсент.

— Не сердитесь на него, — умиротворяюще произнес Марк, почувствовав гнев в его тоне. — Он умело расправился с ними. Возможно, это были просто какие-то маньяки.

— Очень сомневаюсь, — буркнул Винсент.

— Ну поскольку проверить это мы не можем, то лучше всего закрыть эту тему.

Винсент подошел к Борису вплотную.

— Ты выполнил свою задачу только наполовину, — произнес он холодно. — В следующий раз постарайся справиться с ней полностью. Если его убьют, все полетит к черту, и ты будешь отвечать за это головой.

— Слушаю, сэр, — ответил Борис дрогнувшим голосом.

— Ну вот и хорошо, мы поняли друг друга, — заключил Винсент и отвернулся от него.

Молодой командир терпеть не мог проявлять свою власть подобным образом. Он привык делить с подчиненными все тяготы службы и всегда отдавал приказы спокойным и ровным тоном, действуя в первую очередь собственным примером. Впервые он применил угрозу, и это казалось отвратительным ему самому. Но иначе было нельзя.

Винсент опять взглянул на рабов, трудившихся над возведением защитного вала.

— Марк, ведь в городе почти двести тысяч жителей, а под ружьем всего десять тысяч.

— И что вы предлагаете?

— Если карфагеняне пойдут на штурм, то у них будет неоспоримое преимущество в вооружении.

— Если бы вы прислали нам все то оружие, что обещали, соотношение было бы лучше.

— Сэр, сначала нам надо вооружить еще одну собственную дивизию. После того как это будет сделано и появится излишек оружия, мы передадим его вам.

Он говорил неправду. Когда после подписания договора Калин увидел, как трудятся рабы в Испании, он дал понять, что не станет поставлять оружие правительству, способному обратить его против своего народа. На их складах громоздились тысячи гладкоствольных мушкетов, ожидая переделки в нарезные ружья. Теперь Винсент жалел, что не уговорил Калина послать часть мушкетов в Рим.

— В городе больше ста тысяч таких рабов, — сказал Винсент, указывая на бригаду рабочих, которые опасливо поглядывали на двух обсуждавших их патрициев.

— Вооружить рабов?!

— Но они же дрались с Тугарами не щадя своего живота. — Потому что знали, что если Тугары победят, то двое из каждых десяти пойдут в убойные ямы.

— Возможно, они будут сражаться и с карфагенянами. Тогда мы сравнялись бы с ними численно.

— Ради чего они станут сражаться?

— Ради возможности получить за это свободу, Марк.

— Вы сказали Петронию, что не допустите государственного переворота. А то, что вы сейчас предлагаете, — разве это не настоящий переворот?

— Я предлагаю путь к спасению. Если бы вы пообещали отпустить рабов на свободу, они все как один поддержали бы вас. Ведь вы и так в их глазах героическая личность, потому что прогнали тугар. Они пойдут за вами.

— А что станет с моей страной, когда все это закончится?

— Марк, без них от вашей страны вообще ничего не останется.

— Не берите меня за горло, — сухо сказал консул. — Через пять дней здесь будут ваши товарищи. Нужно, чтобы карфагеняне узнали об этом, — они поймут, что было бы безумием оставаться здесь до прихода вашей армии, которая раздавит их.

— Они знают, что Эндрю должен прибыть сюда с армией, — ответил Винсент, вспомнив о том, что телеграфная линия была перерезана не сразу. — И я подозреваю, что они даже хотят этого.

— Хотят? Почему?

— Не знаю. Но у меня такое ощущение, что и вами, и Эндрю, и всеми нами манипулируют с каким-то тайным умыслом.

— Так не пытайтесь и вы манипулировать мной в своих целях, — сказал Марк. — Вы мне нравитесь, я даже восхищаюсь вами, несмотря на вашу молодость. Но вы неисправимый мечтатель, Винсент Готорн. Очевидно, сказывается ваша квакерская закваска.

— По-моему, во мне уже ничего не осталось от этой закваски, — печально отозвался Винсент. — Я слишком много убивал, чтобы иметь право называть себя квакером.

— Но разве вы предпочли бы сдаться Тугарам или карфагенянам, за которыми, по всей вероятности, стоят мерки?

— Нет, — признался Винсент, стыдясь того, что так открыто признался в отходе от своих религиозных убеждений. — Но моя вера в свободу остается неколебимой.

— Точно так же как и моя вера в незыблемость римских традиций, — откликнулся Марк, и тонкая улыбка промелькнула на его озабоченном лице. — Мне кажется, что мы зашли в нашем споре в тупик, дорогой посол, — добавил он тоном, дававшим понять, что разговор на эту тему окончен.

Винсент вдруг осознал, что они уже давно стоят на бастионе и за это время осаждающие не произвели ни одного выстрела ни из тяжелых, ни из легких орудий. Он подошел к краю парапета.

По полю вдоль батареи противника ехала группа всадников. Он достал подзорную трубу.

— Это Кромвель, — процедил Винсент, передавая трубу Марку. — Эх, все бы отдал за хорошую винтовку, — кинул он с досадой.

— Они что-то затеяли, — заметил Борис.

Один из всадников отделился от группы и направился к ним через поле. К его копью был прикреплен белый флаг.

— Что означает белый флаг? — спросил Марк.

— Временное перемирие. Они хотят переговорить с нами.

Консул вопросительно посмотрел на Винсента.

— Им нечего предложить нам, Марк. Это просто хитрость, рассчитанная на то, что мы пойдем на уступки, сознавая свою слабость.

— Но надо все же выслушать их.

Всадник, размахивая флагом над головой, приближался к стенам города. Не доехав ярдов пятидесяти, он остановился и высоко поднял флаг.

— Подъезжай ближе! — крикнул Марк.

Всадник осторожно приблизился к пролому, с интересом разглядывая произведенные разрушения.

— Борис, возьми его на мушку, — приказал Винсент. С довольной ухмылкой Борис подошел к краю пролома и взвел курок. Услыхав щелчок, парламентарий поднял голову. — Говори, что тебе надо, или я прикажу тебя застрелить! — крикнул Марк.

— Мне нужен первый консул Рима, Марк Лициний Грака.

— Он перед тобой.

— Мой командир хочет, чтобы ты пришел к нему на переговоры и вы уладили бы наши разногласия, не проливая больше крови. Он гарантирует твою безопасность.

— Только не консул, — вмешался Винсент. — Так не делается. Вы, Марк, не имеете права бросать город на произвол судьбы.

— Хорошо, я пошлю дипломатического представителя.

— Тебе нечего бояться, — насмешливо бросил карфагенянин. — Мы ручаемся, что с тобой ничего не случится.

— Нет, — отрезал Винсент. — Мы пошлем кого-нибудь другого.

— Тогда вас, — сказал Марк.

— Меня? Но я русский посол. Как я могу быть вашим дипломатическим представителем?

— Но кого еще мне послать? Кого-нибудь из враждебно настроенных сенаторов? Эта война в такой же степени ваша, как и наша. И разговаривать вам предстоит с вашим же Кромвелем. Так что я выбираю вас.

Зазвенели колокольчики, и поезд снизил скорость до минимальной. Выйдя на открытую площадку тамбура, Эндрю поспешно ухватился за поручень. Если и было что-нибудь, что он переносил с трудом, так это высота. Он осторожно посмотрел на речную долину в ста футах под ним.

— Переезжаем Кеннебек, сэр? — спросил ординарец, вышедший вслед за ним из вагона.

— Да, что же еще? — сухо ответил Эндрю. Его желудок свело судорогой, когда юноша подошел к самому краю площадки и с интересом свесился вниз.

— Ого, высота приличная, да, сэр?

— Да, больше ста футов, сынок. Отойди-ка лучше от края.

Молодой солдат послушно подошел к Эндрю и посмотрел на него взглядом ребенка, которому взрослый портит удовольствие.

— Как тебя зовут? — спросил Эндрю с некоторым смущением. Дошло уже до того, что он забывает имена сотрудников своего штаба. Они работали с ним по нескольку месяцев, проходя своего рода подготовку, а затем переводились адъютантами в другие подразделения.

— Григорий Василович, сэр. — Юноша широким жестом с гордостью указал вниз: — Мой отец тоже строил этот мост.

— Да, тебе и вправду есть чем гордиться, Григорий. Поезд слегка качнуло, и Эндрю еще крепче ухватился за поручень. На площадке не было бокового ограждения, и казалось, будто они плывут прямо по воздуху. У него возникло ощущение, что они вот-вот полетят с моста вниз.

— Не беспокойтесь, сэр. Такие мосты абсолютно безопасны. А этот самый большой в мире.

Эндрю наблюдал за строительством моста с душевным трепетом. На него ушло более трехсот тысяч погонных футов древесины. Конструкция длиной пятьсот футов была плодом инженерного гения Фергюсона. Все деревянные опоры и балки имели стандартные размеры и заготавливались прямо в лесу в пятнадцати милях севернее, откуда сплавлялись по реке и крепились на месте с помощью деревянных нагелей. И самое удивительное, что все это заняло меньше месяца. Фергюсон ощущал себя соперником легендарного военного строителя Германа Гаупта, который буквально творил чудеса в армии Союза и возвел однажды мост примерно таких же габаритов за три дня. Линкольн назвал как-то этот мост чудом из бобовых подпорок. Это прозвище так всем понравилось, что и творение Фергюсона многие иначе как мостом из бобовых подпорок не называли. Однако в данный момент это название отнюдь не вдохновляло Эндрю. Им предстояло построить еще пять крупных железнодорожных мостов и дюжину поменьше, но для Фергюсона теперь это было раз плюнуть.

Когда они приблизились к противоположному берегу, Эндрю заметил две цепочки людей, взбиравшихся вверх по склону, — это были водоносы, спешившие пополнить запас воды в заправочной цистерне. Переехав через реку, их паровоз выпустил мощную струю пара и остановился.

— Стоянка пятнадцать минут! Стоянка пятнадцать минут! — разнеслось по составу.

— Митчелл, подсоединись-ка к линии, узнай последние новости, — крикнул Эндрю в глубину вагона.

Возле цистерны с водой наблюдалась кипучая деятельность. Предыдущий состав все еще набирал воду, и одновременно рабочие загружали его тендер дровами.

Эндрю спустился по ступенькам и спрыгнул на землю. Справа и слева от него из поезда вываливались сотни людей.

— Не с этой стороны, охламоны! С другой! — обессиленно кричал осипший солдат, бегая вдоль путей. Подскочив к одному из пассажиров, присевших было футах в десяти от вагона, он дал ему пинка по голому заду.

Появился до предела возмущенный Эмил.

— Что там творится — не передать! — пожаловался он, указывая на противоположную сторону железнодорожного полотна. — Настоящий центр по распространению заразы!

— Ну что поделать, об этом мы не успели позаботиться, — сухо отозвался Эндрю. — Когда перевозишь двадцать пять тысяч человек, должно быть какое-то место, где они могли бы облегчить свой организм.

Хорошо, хоть штабной вагон, как и пассажирские, был снабжен туалетом — тесной кабинкой с отверстием под сиденьем, но положение тех, кого распихали по другим вагонам, было незавидным.

— Ужас, какая вонь! — не выдержал Эмил и поспешил отойти подальше. Эндрю был вынужден согласиться с ним.

Мимо Эндрю прошел молоденький телеграфист, волоча за собой провод. Подойдя к телеграфному столбу, он стал проворно карабкаться на него. Добравшись до перекладины, он зацепился за нее одной рукой и подсоединил к линии конец провода, тянувшегося из штабного вагона.

— Готово!

Было слышно, как в вагоне застучал ключ, — это Митчелл, их главный телеграфист, давал сигнал другим подразделениям. Спустя минуту послышался ответный сигнал. Когда стук прекратился, Митчелл высунулся из окна и вручил Эндрю телеграмму.

— Что слышно? — с присвистом из-за своей астмы спросил подошедший Киндред.

— В ста милях позади кончились запасы дров, а надо загрузить еще четыре состава. Жгут все, что можно, вплоть до обшивки товарных вагонов, чтобы добраться до следующей остановки. У одного из вагонов впереди сломалась ось, и поезд сошел с рельсов. Девять раненых, один убитый. Это несколько задержало движение, пока вручную поднимали вагоны обратно на рельсы. Мы отстаем от графика часа на два. У всех составов на исходе вода, но пока все продолжают двигаться, кроме одного. — Он указал на запасной путь, где лежал на боку паровоз одной из самых старых моделей, за которым стояло восемь вагонов. Ведущая ось паровоза сломалась в нескольких милях дальше по ходу движения. Паровоз, следовавший за ним, отцепил свои вагоны и притащил состав, потерпевший крушение, сюда. Им крупно повезло, что это случилось недалеко от этой боковой ветки с заправкой, иначе все движение могло застопориться на неопределенное время.

— Ну что ж, пока неплохо, — спокойно резюмировал Эндрю. — Скажи им, что я одобряю принятые меры, и отключайся.

Паровоз, шедший перед ними, засвистел популярный и крайне непристойный кабацкий мотивчик. Большинство машинистов к настоящему моменту научились высвистывать паровозными свистками самые разные мелодии. Но у каждого была какая-то одна любимая, служившая чем-то вроде его позывных. Однако машинисты никогда не демонстрировали свое искусство, если поблизости находился Майна, который свирепо набрасывался на них за столь легкомысленную трату ценного пара.

Телеграфист на столбе отсоединил провод, скинул его Митчеллу и спустился на землю. Предыдущий состав тронулся с места, и к нему устремились из леса еще не успевшие занять свои места солдаты, запрыгивавшие в вагоны уже на ходу. Состав Эндрю двинулся на боковую ветку и занял место предыдущего у цистерны с водой. В цистерну опустили шланг, и вода тонкой струйкой потекла в паровозный бак. Сбоку были приставлены лесенки, на которых, с трудом сохраняя равновесие, рабочие выливали в цистерну ведро за ведром, подававшиеся водоносами. Работали они безостановочно, чтобы успеть заправить очередной состав вовремя, но все равно не успевали. Им не хватало хорошего ветра, который, мог бы в ответственный момент привести в действие насос.

Мимо сновали солдаты с дровами, загружавшие тендер. Из кабины паровоза выпрыгнул машинист с масленкой и стал смазывать механизмы, в то время как кочегар и два тормозных кондуктора торопливо продвигались вдоль состава, постукивая молотками по колесам, чтобы проверить, не образовалось ли где-нибудь трещин.

В толпе мелькнула синяя форма, и к Эндрю подошел крепко сбитый усатый офицер:

— Полковник Стовер, сэр, командир Второго Вазимского. Я с того поезда, что потерпел аварию.

Эндрю напряг память:

— Клифф, если не ошибаюсь?

— Так точно, сэр, — ответил тот с благодарной улыбкой. — Я поставил часть своих ребят помогать водоносам, а остальные заготавливают дрова.

— Очень хорошо. Но, к сожалению, похоже на то, что вам на этот раз не удастся сразиться на поле боя. Придется остаться здесь в качестве резерва.

Лицо офицера выразило неприкрытое разочарование.

— Это очень важно, Клифф. Без этого может сорваться вся операция. Неизвестно, что задумал Кромвель.

— Слушаюсь, сэр, — грустно произнес Стовер. Машинист вынырнул из-под паровоза и забрался в кабину.

— Мы уже почти заправились, — объявил он.

В этот момент по мосту загрохотал следующий состав.

Машинист их поезда дал свисток. На этот раз зазвучал церковный гимн, и Эндрю улыбнулся контрасту с предыдущей мелодией.

— На посадку!

Кивнув Стоверу, Эндрю направился к штабному вагону, пройдя мимо бригады лесозаготовителей, поспешно закидывавших последние поленья в тендер. По всему составу в вагоны забирались солдаты, которые приостанавливались, чтобы отдать честь Эндрю, так что он даже не мог опустить руку. Поднявшись на площадку своего вагона, он застал там Эмила, все так же мрачно взиравшего на противоположную сторону полотна. Последние солдаты спешили на посадку, некоторые из них при этом натягивали штаны уже на ходу и путались в них, к неописуемой радости своих товарищей.

Прозвучал второй свисток, и поезд тронулся с места. Один солдатик, торопясь, поскользнулся и шлепнулся прямо в зловонное месиво. Наблюдавшие за ним взревели от восторга. Он поднялся, не в силах двинуться от ужаса и отвращения.

— Давай же, Аннатов, засранец несчастный! — заорал разъяренный сержант.

Целый хор с истерическим хохотом подхватил эти слова.

— Двигай, сынок, а то отстанешь, — крикнул ему Эндрю.

Взглянув на него, солдат козырнул на бегу и догнал свой вагон. Раздававшийся там хохот сменился воплями отвращения.

— Боюсь, этому бедняге придется теперь носить это прозвище до самой могилы, — усмехнулся Эмил.

Слово «могила» заставило Эндрю помрачнеть.

— Надеюсь только, что могила ждет его нескоро и он еще будет рассказывать внукам об этой истории с юмором, — бросил он, заходя в вагон.

— Командующий сейчас примет вас.

Винсент был вне себя от бешенства. Они вдвоем с Лукуллом, первым трибуном легиона, пройдя через заградительные укрепления карфагенян, прождали больше часа под палящим солнцем возле большой палатки с балдахином. И только после того, как Лукулл, громко выругавшись, развернулся на сто восемьдесят градусов и направился обратно в город, сопровождавший их всадник засуетился, предложил им вина и место в тени и пообещал, что ждать им больше не придется.

Полог палатки откинули, и Винсент сразу увидел, что внутри она напоминает тугарскую юрту. Это отнюдь не улучшило его настроения.

В сумеречной глубине палатки из-за стола поднялась коренастая округлая фигура.

— Я Тобиас Кромвель, командующий флотом и армией Карфагена, — произнес он по карфагенски. Стоявший рядом переводчик перевел это на вполне сносную латынь.

— Лукулл, трибун легиона, полномочный представитель первого консула, — отчеканил старый воин, вытянувшись.

Винсент с ненавистью взглянул на Кромвеля:

— Мне нет необходимости представляться.

— Вы знаете, что не были приглашены, — ответил Тобиас. — Поэтому и вышла задержка. Мы со штабом решали вопрос, принимать вас или нет.

— Значит, ваши хозяева — мерки выскользнули из палатки сзади, когда вы наконец договорились?

— Какие еще мерки? — воскликнул Тобиас в притворном изумлении.

Не ожидая приглашения, Винсент уселся на стул, стоявший возле стола Кромвеля. Лукулл неодобрительно посмотрел на него, но сел тоже.

— С какой целью вы пригласили нас? — спросил Лукулл.

— С целью предотвратить дальнейшее кровопролитие.

— На каких условиях?

— На том единственном условии, что вы разрываете договор с Русью и запрещаете им строить железную дорогу на вашей территории. Взамен вы получите то же самое вооружение, какое они обещали вам. По сути дела, я уполномочен в случае вашего согласия немедленно передать вам тысячу мушкетов и выделить инструкторов для обучения ваших людей пользованию ими. Когда русскую армию выдворят из Рима, конфликт будет исчерпан.

— И это все?

— Мы также согласны выплатить вам репарации за ущерб, причиненный Остии. Каждая семья, потерявшая во время военных действий кого-либо из своих членов, получит компенсацию, как и владельцы уничтоженных плантаций. Мы не стремились нанести вам слишком больших потерь, нам надо было только продемонстрировать наши возможности и наши намерения. Мы ведем войну против русских, а не против Рима.

Винсент кипел от возмущения, но предложение было составлено так грамотно, что придраться было не к чему.

— А ваша армия? — спросил Лукулл.

— Тут мы, разумеется, должны защитить наши интересы. Если мы уйдем сразу же, то вместо нас придет русская армия. Это будет несправедливо по отношению к вам, нашим союзникам. Мы намерены повернуть на запад, чтобы отразить их вторжение, — надеемся, бок о бок с вами. Мы потребуем, чтобы они вернулись к себе и разрушили железнодорожную линию, ведущую к реке, которую они называют Кеннебек.

— В честь реки в вашем родном штате, — вставил Винсент. — Вы ведь, если не ошибаюсь, жили некогда в Мэне и служили в армии Союза.

— Да, мистер Готорн, — ответил Тобиас по-английски, глядя прямо в глаза Винсенту. — Но здесь мы живем в другом мире, Винсент, и надо это учитывать.

— Меня зовут «посол Готорн» или «генерал Готорн», — холодно бросил Винсент.

— Прошу прощения, посол Готорн, — произнес Кромвель с иронией. — Просто я помню вас совсем другим. Но вернемся к делу. Лукулл, я изложил вам наши условия. Мы будем ждать ответа до вечера и приостанавливаем артобстрел на это время. Вы согласны тоже прекратить огонь? — Поскольку нам нечем вести огонь по вашим позициям, мы, разумеется, согласны, — ответил римлянин, мрачно усмехнувшись.

— Напоследок один вопрос, — произнес Винсент спокойно.

— Валяйте, — откликнулся Тобиас с ноткой раздражения в голосе.

— Ради чего?

— Что «ради чего»?

— Ради чего затеяна эта кампания? Отношения между Русью и Римом не касаются ни Карфагена, ни вас.

— Экспансия Руси очень беспокоит Карфаген. И к тому же мы можем предложить Риму более выгодную сделку. Такое же промышленное развитие, но без той рабоче-крестьянской революции, которую вы подспудно пытаетесь протащить к ним вместе со своей промышленной продукцией, — ответил Кромвель по карфагенски, а переводчик тут же перевел это для Лукулла на латинский.

— Вы уклоняетесь от ответа, Тобиас.

— Адмирал Кромвель.

— Повторяю, вы уклоняетесь от ответа. Правда заключается в том, что мерки этой осенью будут в Карфагене. Их оповещатель должен был прибыть туда еще год назад. Кое-кто из странников перешел нашу границу и сообщил нам, где находится орда. Меркам известно, чем вы занимаетесь в Карфагене. Наверняка и то, что здесь происходит, делается с их одобрения. На самом деле вы служите их целям.

«Чертовы странники», — подумал Тобиас. По его совету была создана специальная сеть контрразведки, следившая за тем, чтобы никакие вести не просочились из Карфагена наружу. Но за этим сбродом не уследишь — кому-то из них удалось прорваться.

— А почему вы не допускаете, что они служат моим целям?

— Каким образом?

— Послушайте, Винсент, — прошу прощения, посол Готорн, — Тугары были небольшим отрядом по сравнению с мерками. Этих здесь тьма-тьмущая. Они могут заполонить весь мир.

— Но при этом они потерпели поражение от бантагов, — заметил Винсент, надеясь, что эти сведения верны.

— Да, это так, — согласился Тобиас.

Винсент улыбнулся. Это подтверждение было существенно для них, так как до сих пор им приходилось довольствоваться слухами.

— Мерки могут повернуть в любую сторону, — продолжил Тобиас. — Им не нравится, что вы устремились на восток. Они боятся, что вы перегоните их, направившись после Рима к кати или китайцам. Кати появились в Валдении даже раньше римлян. По территории, которую они занимают, кочуют целые три орды. И остановить ваше продвижение на восток будет трудно, поскольку тугар больше не существует.

— Как не существует?

— Вы не знали об этом? — усмехнулся Тобиас. — Их уничтожили шесть месяцев назад. Они бежали от мер-ков через болота к югу, надеясь найти убежище у бантагов, но те их истребили.

Винсент пристально посмотрел на Тобиаса, не зная, можно ли ему верить. Если это было правдой, значит, ситуация в мире изменилась.

— Но мерки, как я говорил, находятся на перепутье. Если они решат двигаться на восток, то им придется переправляться через проливы Внутреннего моря.

— С вашей помощью.

— Да, с моей помощью, — бросил Кромвель. — Они будут драться с бантагами не на жизнь, а на смерть. Но при этом их беспокоит и то, что делаете вы. Они побаиваются усиления Руси. Поэтому они заключили со мной договор: я нейтрализую вас, у них будут развязаны руки, и они смогут идти, куда им надо. За это они даже пообещали Карфагену освобождение от пищевой повинности. Но если у меня ничего не получится, — голос Кромвеля звучал устало и печально, — они не станут биться с бантагами, а двинутся на север, заняв территорию, где прежде были тугары. — Опять же с вашей помощью.

— Меня устраивают оба варианта, — отозвался Тобиас холодным тоном.

— То есть я должен понимать это так, что вы действуете в наших интересах?

— Можно сказать и так.

— Неужели вы думаете, что я поверю этому? Почему вы не хотели мирно обсудить все это с нами? Мы неоднократно засылали гонцов в Карфаген, но ни один из них не вернулся.

— Карфагенянам запретили вступать с вами в контакт. Тобиас поднялся на ноги, давая понять, что аудиенция окончена.

— Я буду ждать вашего ответа завтра утром, — сказал он Лукуллу и сделал знак, чтобы его оставили.

Лукулл встал и, повернувшись, молча вышел из палатки. Винсент направился было за ним, но затем остановился.

— Капитан Кромвель, могу я сказать вам два слова наедине? — спросил он дружелюбным тоном по-английски, глядя Тобиасу прямо в глаза.

Тобиас в нерешительности молчал.

— Вы сделали много такого, что вызывает у меня омерзение, но я помню и то, как во время войны вы спасли мне жизнь, взяв к себе на судно после того, как Тугары разбили нашу батарею. Можем мы, помня об этом, поговорить как два бывших товарища?

Тобиас грустно усмехнулся и кивнул переводчику, чтобы тот вышел из палатки.

— Испытываешь странное чувство, говоря по-английски, — произнес он с тоскливой ноткой в голосе. — Выучить этот карфагенский было непросто.

— Русский не намного проще.

— Я только сейчас понял, почему вас назначили послом. Вы один из немногих, кто знает латынь.

— Да. Вот уж не думал, что зубрежка на уроках латинского пригодится мне когда-нибудь в подобных обстоятельствах, — отозвался Винсент, стараясь говорить непринужденно, чтобы создать соответствующую атмосферу.

— Вы знаете, я никогда не говорил этого, но ведь я видел однажды вашу школу. Она выглядела очень живописно на холме над Кеннебеком.

— Надеюсь, она будет стоять там вечно.

— А, наверняка попадет в руки какому-нибудь болвану, и он погубит ее. Я и сам ходил в такую же школу, правда не квакерскую. Директор был бесхарактерным ничтожеством, а его жена — мегерой, которой было наплевать на школьные дела, и в конце концов из-за ее капризов все развалилось. Все так кончается когда-нибудь, — заключил Тобиас бесстрастно.

— Вы, похоже, во всем видите худшее. Я всегда стараюсь найти что-нибудь хорошее.

— Этим мы и отличаемся друг от друга. Я трезво смотрю на вещи, а вы — мечтатель, идеалист. Конечно, было бы хорошо, если бы мир был таким, каким он вам представляется, но я убедился, что он другой, — задумчиво произнес Тобиас.

— И это сделало вас угрюмым одиночкой. Тобиас в ответ только усмехнулся.

— Так что вы хотели мне сказать?

— Вы действительно верите, что уцелеете в той игре, которую затеяли?

Тобиас откинулся на спинку стула и поглядел в сторону.

— Я думаю, у меня неплохие шансы. У меня есть «Оганкит». Он теперь выглядит впечатляюще, не правда ли?

— Похож на «Мерримак», — отозвался Винсент подчеркнуто равнодушным тоном, сделав вид, что это его не интересует.

— Я специально сделал его таким. Я ведь служил инженером-механиком на «Камберленде».

— Вы участвовали в этом сражении? Почему вы никогда не рассказывали об этом?

— А кому это было интересно? — отрезал Тобиас.

Воспоминание о том, как ядро с «Мерримака» взорвалось на палубе его корабля, до сих пор преследовало его. После этого боя его поставили командовать суд-ном — но транспортным, черт бы их побрал. Хотя дисциплинарный совет Адмиралтейства принял к сведению его объяснение причин, по которым он прыгнул за борт прежде, чем была дана команда покинуть судно, он знал, что ему никогда не доверят боевой корабль.

— Я хорошо помню «Мерримак»; когда мы захватили военно-морскую базу конфедератов, я видел чертежи, по которым он был построен. «Оганкит» теперь тоже корабль что надо. Двухдюймовая броня, двенадцать тяжелых орудий — самый мощный броненосец во всем этом забытом Богом мире.

— Вы перестраивали его в Карфагене.

— Я вижу, разведка работает — да, генерал? Винсент улыбнулся обескураживающей улыбкой:

— Вряд ли стоит этому удивляться. Тобиас тоже улыбнулся и покачал головой:

— Да, вы проделали поистине большой путь с тех пор, как я выловил вас из той речки. Генерал, посол… И при этом по-прежнему добрый квакер?

— Не знаю, может быть, и нет. Жизнь изменила всех нас — и вас, и меня.

— Да, приходится приспосабливаться к тем условиям, какие существуют в этом мире.

— Мы нашли возможность жить в нем и помочь миллионам других людей. А вы были когда-то нашим товарищем.

— Неужели вы действительно верите, что помогли людям, Винсент? В ту войну погибла половина всех русских, а Тугары забрали бы только двух из десяти. Умерли почти шестьсот тысяч человек, которые могли бы еще жить. Вы называете это помощью?

— Мы освободили их от тугар.

— Это можно было сделать так, как предлагал я. Затаиться, пока они не уйдут, а потом в течение двадцати лет спокойно готовиться к отпору. Но нет, ваш Кин не желал ждать.

— Вы не могли перенести того, что он вами командует, правда? — спросил Винсент, стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение.

— Да, не мог. С того самого момента, как он ступил на палубу «Оганкита», он относился ко мне с пренебрежением. Это вечная история. Офицеры смотрят на меня с насмешкой из-за того, что я коротышка с большим животом и слишком высоким голосом. А до моих способностей никому нет дела.

Винсент видел, что Тобиасом владеют обида, гнев и страх.

— Эндрю не винил вас тогда за то, что вы оставили нас, — сказал он мягко. — Тугары практически уже захватили город, мы были обречены. У вас был шанс спастись, и вы им воспользовались, только и всего. А потом вы могли бы продолжить борьбу, — добавил Винсент, стремясь привести лишний довод в пользу Тобиаса.

— Я узнал об исходе битвы только через несколько месяцев. Но вернуться? Ради чего? Чтобы меня отдали под трибунал за дезертирство?

Это был бы еще один совет, где на него взирали бы с превосходством. И если даже формально простили бы, в их глазах он прочитал бы насмешку. Мысль об этом привела его в ярость.

— Да я прямо слышу сарказм в голосе Кина, презрительный смех остальных. Он наверняка воспользовался бы этим, чтобы отнять у меня «Оганкит». Я давно уже чувствовал, что он хочет это сделать. Если бы я вернулся, то лишился бы всего, стал бы никем, слугой, подбирающим объедки с его стола. Самое большее, что он доверил бы мне, — водить паровоз где-нибудь на задворках литейного цеха. А я, черт побери, разбираюсь в технике получше вашего Фергюсона, а уж на тяжелых пушках и вообще собаку съел. Все вы только и делали, что взахлеб хвалили друг друга и повышали в званиях, а меня, как всегда, никто и не вспомнил. Точно так же, как и там, в Штатах, где на меня повесили этот вонючий транспорт, в то время как весь флот воевал и я умолял их дать мне военное судно. А я ведь изучал монитор — бронированный военный корабль — по чертежам Эриксона, я знал его до последнего винтика. Я знаю все тяжелые пушки — «родманы», «пэрроты», «дальгрены» — лучше их всех, вместе взятых. Но они раздавали мониторы и пушки своим закадычным дружкам. Нет, для меня не было обратного пути — ни тогда, в их дерьмовый американский флот, ни к вам. Тобиас замолк, тяжело дыша.

«Черт бы его побрал! — подумал Винсент в сердцах. — Обладая всеми этими знаниями, он ни разу не предложил свою помощь». Однако Винсент старался ничем не выдать своих чувств и держался спокойно, как терпеливый учитель, который дает совет ученику и направляет его на путь истинный, не обвиняя и поучая его, а стараясь, чтобы он сам осознал, что не прав.

— Вы могли бы применить свои знания у нас, — попытался он убедить Тобиаса. — Вы сейчас сами распоряжаетесь своей судьбой. Но нам вы тоже нужны, капитан. Подумайте, какие мониторы и пушки вы могли бы построить на наших предприятиях. Вы оснастили бы ими корабли и правили бы на море во благо Республики Русь.

Он подошел к Тобиасу и, глядя ему в глаза, положил руку ему на плечо. Ему пришлось для этого переступить через самого себя, подавить свой гнев, который он не мог не испытывать, вспоминая своих погибших солдат. Может быть, остановив кровопролитие и одновременно обеспечив их республике преимущество над мерками, он хоть немного очистился бы от скверны, искупил бы свою вину.

— Калин стал президентом, — сказал он. — Вы, наверное, знаете.

— Этот крестьянин не дурак, — равнодушно отозвался Тобиас.

— Вы правы, он совсем не дурак. И теперь заправляет всем он, а не Кин. К тому же он мой тесть и прислушается к моему мнению. Капитан, я обещаю, что у вас будет возможность вернуться. Я поддержу вас. Вы однажды спасли мне жизнь, и я этого не забыл. Я клянусь, что не оставлю вас. Будучи русским послом в Риме, я сейчас веду с вами переговоры и от имени нашей республики. Как ее представитель, я гарантирую вам полную амнистию и возвращение официального звания командующего русским флотом.

— Вы действительно стали настолько влиятельны? — еле слышно проговорил Тобиас.

Винсент заставил себя рассмеяться:

— Да. Главное, что республике нужны вы и ваши знания, о которых вы нам никогда не говорили… А также, — добавил он, помолчав, — ваш опыт общения с мерками.

Тобиас поднял голову, их взгляды встретились. У Винсента мелькнул проблеск надежды.

— Какого черта, капитан, они дали амнистию даже Михаилу.

— Я знаю, — ответил Тобиас.

В тоне, каким он это произнес, проскользнул оттенок циничного злорадства, настороживший Винсента. Тобиас продолжал смотреть на него. Винсент молился, чтобы он дал свое согласие, и тогда, если ему удастся предотвратить войну и баланс убитых и спасенных им восстановится, Бог, может быть, простит его.

— Доверьтесь мне, капитан.

Казалось, этот момент будет длиться вечность.

Наконец Тобиас отвел взгляд и, стряхнув руку Винсента со своего плеча, обошел расшатанный стол, как бы возводя тем самым преграду между собой и Винсентом.

— Я не могу, — прошептал он.

В какой-то момент он почти поверил этому мальчишке, глаза которого, казалось, глядели Тобиасу прямо в душу. Но он представил себе, как стоит вот так же перед Кином, Калином, этим проклятым ирландцем О'Дональдом и все они смотрят на него таким же взглядом, каким раньше смотрели другие. Нет, теперь он был хозяином своей жизни, и он больше не позволит другим судить его.

Винсент обессилено повесил голову:

— Капитан, вы же понимаете, что вы орудие в руках мерков. Я не знаю, какие планы вы вынашиваете, но знаю, что вы не раскроете мне правды, как не было правдой и то, что вы сказали мне и Лукуллу. Мерки не знают пощады. Мы для них — непримиримые враги. Они считают нас скотом. И на вас, за вашей спиной, они тоже глядят как на скот.

По вспыхнувшим глазам Кромвеля было видно, что он попал в точку. Не оставалось сомнений, что капитан не просто нашел у мерков убежище, а вступил с ними в сговор.

— Они используют вас, выжмут из вас все, что им надо, и заставят убивать ваших сородичей ради осуществления своих планов, о которых вы даже не подозреваете. Вы для них просто пешка. Они пообещают вам все, что угодно, но попомните мои слова, — его голос звучал теперь с беспощадной резкостью, — в конце концов они бросят вас в одну из своих убойных ям. Мы все тоже можем попасть туда из-за вас, и человеческая раса навсегда останется скотом в этом мире.

— Уходите, — еле слышно прошептал Тобиас.

Но Винсент никак не мог поверить, что все потеряно. Лишь несколько минут назад ему казалось, что еще чуть-чуть, и он уговорит Тобиаса. Но теперь эта надежда рухнула, и он чувствовал себя опустошенным, жестоко обманутым.

«Будь Ты проклят, Господь! — подумал он с отчаянием. — У меня был шанс изменить этот мир, а Ты не помог мне, не подсказал слова, которые убедили бы его. Похоже, Тебе наплевать на нас». Мир казался ему теперь пустым и холодным, лишенным всякой надежды.

Плечи Винсента безвольно поникли. Он поглядел на Тобиаса.

— Может быть, вы были и правы насчет моей школы, — насчет всего.

Тобиас смотрел на него, не находя слов.

— Если вы передумаете, то знаете, где меня найти.

— Я не передумаю! — закричал Тобиас, побагровев. — У Кина был шанс, когда мы впервые встретились, но он предпочел оскорбить меня. Второго шанса я ему не дам. Можете передать своему Кину, чтобы он катился ко всем чертям!

Винсент с достоинством выпрямился и отдал честь.

— Прощайте, капитан Кромвель, — произнес он официальным тоном и, повернувшись, вышел из палатки.

Глядя ему вслед, Тобиас почувствовал болезненный укол в сердце. Он вспомнил мальчика, который стоял на его палубе, дрожа от перенесенного шока и с трудом

сдерживая слезы, но требовал, чтобы его называли полковником. На один миг Тобиас действительно поверил ему. Но только ему, а ведь были и другие.

Он сидел в своем кресле, обмякнув.

Да нет, они не приняли бы его обратно. Ему оставался только один путь, каким бы отчаянным он ни был. Его должны бояться — только тогда будут уважать. «А ведь и мною всегда двигал один лишь страх», — вдруг понял он с пугающей отстраненностью, как будто перед ним распахнулись ворота, за которыми была чернота. В ушах у него звучали вопли, которые он издавал, когда жена директора била его; он вспомнил тот ужас, который пережил, когда директор однажды ночью сделал с ним это, а его жена, обнаружив их, издевалась над ними обоими, а его избила так, что у него по ногам текла кровь.

И всегда, всегда его преследовала презрительная насмешка в глазах окружающих — даже когда они улыбались ему и говорили с ним по-дружески. Лишь теперь у него появилась возможность покончить с этим. Они все будут у него в руках, и тогда-то они будут дрожать перед ним. Даже мерки поймут это в конце концов. Да, он согласен плясать под их дудку, но, когда все это будет позади, он изольет на них свой гнев.

От всех этих воспоминаний ему вдруг в буквальном смысле стало тошно. Он согнулся в кресле, и его вырвало. Ловя ртом воздух, он даже не стирал слез, текущих по его щекам.

Шатаясь, он добрался до своей койки в дальнем углу и без сил повалился на нее. И тут же темнота метнулась к нему из своей норы и обволокла своим ядовитым дыханием.

— И нечего больше об этом говорить! — кричал Марк со стены своему полномочному представителю, едва различимому в сгущавшихся сумерках. — Мы отказываемся. — Это ты отказываешься, — дерзко бросил полномочный представитель и, пришпорив лошадь, растворился в темноте. — Теперь уже мы не пойдем на попятный, — спокойно сказал Винсент.

— Нам осталось продержаться пять дней, если все будет так, как обещал ваш президент.

Винсент всей душой надеялся на это. Никакая военная операция не застрахована от таких неудач, какую потерпели они. К счастью, несколько тысяч рабочих, трудившихся на строительстве железной дороги, тоже входили в регулярную армию, образуя пехотную бригаду под командованием молодого генерала Барри. По всей вероятности, он поставил их под ружье, как только до них докатилась весть о нападении на Рим. Хуже всего была неизвестность: то ли передовые подразделения Эндрю уже прибыли к границам римских владений, то ли застряли где-нибудь в сотнях миль отсюда.

— С вашей стороны было мудро не раскрывать истинного содержания переговоров, — заметил Винсент.

Марк тихо рассмеялся:

— Лукулл доложил о результатах мне одному. Мне не составило труда представить их требования как абсурдные.

— Разумное решение, — сказал Винсент.

— Я не такой уж дурак, чтобы верить всему, что обещает ваш Кромвель, — улыбнулся консул. — Он просто пешка в чужой игре. Но я по-прежнему не намерен следовать вашему совету освободить рабов. Я хочу, чтобы наша страна оставалась в том виде, в каком я получил ее от моего отца. — Помолчав, он обернулся в сторону города и прошептал: — Если на то будет воля богов, я снова женюсь и произведу на свет сына. Ему я тоже хотел бы передать этот город таким, каким он стоял веками. Но я вижу, — добавил он суровым тоном, — что теперь мерки обратили на нас свой взор и рано или поздно нам придется сражаться с ними. И в этом вы — наша единственная надежда.

— Лучники! — раздался крик внизу, и тут же десятки часовых подняли тревогу.

Винсент спрятался за парапет, потащив за собой Марка. Не было никакого смысла демонстрировать свое хладнокровие в темноте. Над их головой, трепеща на лету, описала дугу какая-то белая стрела, нырнувшая в одну из улиц города. За ней пролетела другая, затем еще одна. За стеной послышалось цоканье копыт, и над ними просвистел целый дождь стрел.

Винсент осторожно высунул голову. Стрелы летели довольно необычно: взлетая высоко в воздух, они затем медленно, будто нехотя, снижались по кривой. Обстрел закончился, и раздались предупредительные крики на соседних участках.

— Наверное, просто хотят, чтобы мы о них не забывали, — рассмеялся Винсент, выпрямляясь.

— Первый консул!

По лестнице на бастион взбирался легионер; его подбитые гвоздями сандалии выбивали искры из неровных каменных ступеней. Отдав честь, он протянул Марку обрывок пергамента. В другой руке у него была стрела.

— Эта записка была прикреплена к стреле, — доложил он.

Пригласив Винсента жестом за собой, Марк прошел в закрытую со всех сторон башню и, поднеся записку к колеблющемуся пламени светильника, прочитал ее.

— Скотина! — вырвалось у него.

— Что там?

— Он обращается непосредственно к сенату, выдвигая те же условия и давая щедрые посулы в случае, если они сместят меня.

Винсент покачал головой.

— Да, в умении плести интриги ему не откажешь, — с досадой проговорил он.

И как же поступить ему самому в этой ситуации?

Петроний вышел из-за стола и протянул Лукуллу руку.

— Я был уверен, что в решительный момент могу положиться на тебя, — произнес он, широко улыбаясь.

После некоторого колебания Лукулл пожал протянутую руку.

— Но он все-таки мой двоюродный брат, правитель из рода Грака. Я не хотел бы причинять ему вред. — Ну разумеется, о чем речь? — отозвался Петроний успокаивающим тоном. — Не можем же мы, патриции, улаживать наши разногласия, убивая друг друга. Это послужило бы плохим примером для черни и, кроме того, породило бы совершенно ненужные кривотолки.

— Но времена изменились, друг мой, — вмешался Катулл. — Род Грака правит Римом вот уже несколько столетий, и мы, естественно, не хотим менять заведенный порядок. Именно поэтому мы решили, что первым консулом должен быть ты. К тому же у Марка не осталось сыновей. Даже если они появятся в будущем, то, учитывая его возраст, наверняка будут слабыми и болезненными. Нам же нужен правитель со здоровой кровью, имеющий сыновей, которые могли бы ему наследовать. Не сомневаюсь, что легионеры поддержат твою кандидатуру — ведь в армии ты второй человек после него.

— Я должен идти, чтобы подготовиться, — сухо отозвался Лукулл и вышел из комнаты.

— Суров и неприступен, — насмешливо прокомментировал Катулл, когда дверь закрылась.

— У них в роду все такие, — ухмыльнулся Петроний.

— Ты давно взялся за него?

— Еще до того, как мы установили контакт с Карфагеном, — протянул Петроний, гордый собственной дальновидностью. — Разумеется, я был очень рад, когда Марк прогнал тугар. Каждые двадцать лет они обирали нас до нитки и съедали лучших работников. Теперь, когда их нет, у нас развязаны руки. Но эти янки!… Увидев, что они собой представляют, я сразу понял, что нам с ними не по пути. Я не говорил об этом с Лукуллом напрямик — он слишком чопорен, набит этими дурацкими представлениями о патрицианской чести и тому подобной белибердой. Но семена упали в почву.

Подойдя к столику для закусок, Петроний ухватил ломтик мяса, подслащенного медом, и стал задумчиво жевать его.

— Уже стемнело?

— Наверное.

— Это хорошо. Наши маленькие послания дойдут до черни. Это была поистине блестящая идея. Сделать Марку невинное на вид предложение, которое он непременно отвергнет, а после этого настроить толпу против него.

— Не слишком ли замысловато? — холодно заметил Варий, самый молодой из сенаторов.

Петроний склонил голову набок и посмотрел на Вария прищурившись:

— Идем на попятный? Варий заколебался:

— Я не собираюсь препятствовать вашим планам, если ты это имеешь в виду. Я не хуже тебя понимаю, чем угрожают нам янки. Но давайте не будем забывать, что этот Кромвель и карфагеняне впутались во все это отнюдь не ради нашего блага. Надо выяснить, что они замышляют.

— Опять эти вечные страхи перед мерками и Тугарами? — обронил Катулл.

Варий оставил эту реплику без внимания.

— Угроза со стороны мерков несопоставима с той, какую представляют для нас янки, — продолжил он. — Только вчера мне пришлось казнить раба, болтавшего какой-то вздор насчет всеобщего равенства.

— Вот-вот, с этих разговорчиков все и начинается, — вскинулся Петроний. — А кончится тем, что мы все погибнем.

— Я согласен с этим, — откликнулся Варий.

— Так о чем тогда речь? — примирительно улыбнулся Катулл.

— О мерках.

— Если они действительно придут, — сказал Петроний, понизив голос, — то, понятно, расправятся в первую очередь с янки, тем более что обладают этим новым оружием, которого не было у глупых тугар. Ну а если так, то не разумнее ли заранее стать на сторону победителей? В конце концов, они едят крестьян, а не патрициев, — цинично рассмеялся он.

Варий лишь обескуражено помотал головой:— Порой мне трудно поверить, что я с вами в одной упряжке.

— Тем не менее ты впрягся в нее, — произнес Катулл с мягкой настойчивостью. — И учти, что завтра на месте Марка уже будет Лукулл.

— Бедный глупый Лукулл! — захихикал Петроний. — У него не больше воображения, чем у глыбы камня. Манипулировать им будет легко.

— Но Марк будет по-прежнему здесь, как и янки, — возразил Варий. — А вместе они представляют силу, с которой надо считаться.

— Бедный Марк! — ехидно бросил Катулл.

— Но… Ведь ты, Петроний, обещал Лукуллу, что Марк останется жить.

— Я обещал? — переспросил Петроний невинным тоном. — Не все же от меня зависит. Летом человека подстерегает столько опасностей. Не далее как в прошлом году моя несчастная жена так сильно отравилась какой-то негодной пищей.

— Да, ужасно, — вздохнул Катулл. — Я помню, как ты был безутешен.

— А янки? — прошептал Варий с почти не скрываемым отвращением. — Они ни за что не спустят вам этого.

— Эти недотепы? Им тоже следовало бы быть осмотрительнее насчет того, чем их тут угощают.

— Если бы я не верил, что это единственный способ сохранить наш Рим, то плюнул бы вам обоим в физиономию! — прорычал Варий, направляясь к дверям.

— Варий, не забывай только, в чьей ты упряжке! — с угрозой крикнул ему вдогонку Петроний.

— Я не забываю, — ответил Варий, не оборачиваясь. — Я слишком глубоко увяз в этом. Не забуду я также и о том, что пищу лучше принимать в одиночестве.

Два оставшихся в комнате сенатора посмотрели друг на друга и расхохотались.