Фрадкин БорисИхтиандр на час

Борис Захарович Фрадкин

ИХТИАНДР НА ЧАС

1

Над городом, еще не остывшим после вчерашней жары, взошло солнце. В лучах его вспыхнули золотом окна верхних этажей политехнического института. Проснулся ветер, зашелестел в листве подстриженных тополей, шеренгой стоявших вдоль корпуса, подхватил и погнал по асфальту старые, брошенные студентами троллейбусные билеты, завертел их, закружил, а наигравшись, принялся ощупывать окна полуподвального этажа - хорошо ли закрыты. Уже в самом конце здания под его напором вдруг поддалась створка, сначала медленно, потом стремительно распахнулась, со звоном ударила по рефлектору на штативе, стоявшему на столе и оставленному вчера здесь кем-то из лаборантов.

Опрокинувшись, штатив достал ободком рефлектора до пульта - большой вертикальной панели с множеством кнопок, тумблеров, сигнальных ламп и измерительных приборов. Ободок скользнул сверху вниз по пульту, зацепился за головку одного из тумблеров и увлек ее за собой.

Над тумблером тотчас вспыхнула красная сигнальная лампа, возвестившая о включении системы.

Его Величество СЛУЧАЙ.

Событие, вероятность которого бесконечно мала. Сколько на свете лабораторий, сколько в них окон? Везде бывает ветер и всюду может распахнуться окно. Но чтобы вот так опустить рычажок командного тумблерасколько необходимо для этого самых невероятных совпадений

Однако вот же случается.

Раз в тысячу лет, но, увы, случается...

2

Крышка люка бесшумно скользнула вниз по направляющим пазам и с глухим стуком опустилась на гидравлические демпферы. Тотчас же сработал гидравлический замок. В камере, металлической коробке длиной в шесть, шириной четыре и высотой около трех метров, стало настолько темно, что Валентин перестал различать окружающее. Полированная матрица, которую он выверял, исчезла из поля зрения. Только спустя минуту-две при слабом свете, едва проникавшем сквозь дюймовый кварцевый глазок, Валентин смог различить тусклый блеск металла.

- Э! - закричал Валентин. - Что за дурацкие шутки!

И забарабанил кулаком по крышке люка, открыть которую можно было только извне, нажав одну из кнопок на пульте. Никто не отозвался. По другую сторону стальных стен камеры царила тишина, если не считать гула заработавшей насосной установки.

Пол мелко завибрировал под ногами.

Он еще не хотел верить в нелепость происходящего. Все это походило на чью-то неумную шутку, и пошутивший, похоже, теряет чувство меры. Но когда из сопла над самым полом ударила тугая струя воды, он с ужасом начал убеждаться в слепой неотвратимости событий. Час ранний, в лаборатории, кроме, него, ни души. К тому же, придя в лабораторию, Валентин замкнул за собой двери на ключ.

Самовключение?

Немыслимо! Невероятно!

Между тем струя воды, прямая, отливающая сталью, била в противоположную стену с такой силой, что скоро вся камера наполнилась тончайшей водяной пылью, и эта пыль, точно росой, покрыла одежду, волосы, лицо Валентина, оптиметр, который он держал в руке.

Остановившимися глазами глядел Валентин на струю, зная, что всего сорок минут потребуется ей, чтобы заполнить камеру по самую крышу.

Но ведь в камере находился он, Валентин!

Дело принимало комический по своей сути и страшный по возможному исходу оборот. Если в течение ближайших сорока минут никто не появится в лаборатории...

Но ведь даже появившись, нужно сообразить, что в гидрокамере находится человек. Да нет, это просто дикость какая-то! Захлебнуться в воде, стать утопленником, и где - в лаборатории автоматизации сварочных работ, в самом безопасном месте политехнического института. Сюда и инспекторы по технике безопасности никогда не заглядывают.

Вода между тем закрыла пол, полилась через края туфель, отвратительно холодя ноги. От этого холода Валентин содрогнулся всем телом и, теряя самообладание, забарабанил по стальной крышке люка зажатым в руке оптиметром, хрупким и чрезвычайно ценным оптическим прибором. Он опомнился только тогда, когда в руке его осталась одна рифленая пластмассовая рукоятка с острыми, ранящими ладонь обломками корпуса.

А разум все отказывался воспринимать неотвратимость происходящего. Оно походило на горячечный бред, на кошмарное сновидение. Отшвырнув ручку оптиметра, Валентин прильнул глазом к отверстию в стене, забранному кварцем. Он увидел нацеленный на него объектив газового лазера, справа едва попадало в поле зрения распахнутое окно (странно, когда он пришел, все окна были закрыты), в которое уже падали слепящие лучи солнца, слева-стена с электронными часами и стоящими вдоль нее сварочными автоматами. И двери. Наглухо закрытые. В лаборатории не было ни души.

А вода уже поднялась до уровня сопла, пытаясь накрыть породившую ее струю. И струя, встретив препятствие, непримиримо взвыла, взвихрила воду, разбрасывая ее клочками пены. К ногам Валентина липли намокшие брюки, в камере становилось душно.

Конечно же никто не придет ему на помощь. В институте, кроме вахтера, дремлющего у входа в вестибюль, ни души. А вестибюль от лаборатории все равно что на другом конце Вселенной.

Впервые Валентин Звягинцев раскаялся в том, что после защиты дипломного проекта дал уговорить себя остаться на кафедре. Его ждали на заводе, где все было надежнее, безопаснее.

А во всем виноват был внезапный и прилипчивый интерес к воде...

Вода, вода!

Самое обыкновенное, самое распространенное вещество на Земле. И вместе с тем самое аномальное по всем своим физическим свойствам, чем ставило в тупик еще древних мыслителей. Рог изобилия, из которого и в наши дни исследователи выуживают одну проблему за другой.

Водой занимаются атомщики, биологи, медики, гидравлики... В воде скрыта загадка происхождения живого. Вода - основа деятельности мозга, нервной системы, каждой клетки нашего организма.

О, нет, вода не только утоляет жажду всего животного и растительного мира. Она приводит в движение турбины, превратив наш век в век электричества. В ней неиссякаемый источник энергии будущего - энергии термоядерного синтеза. На протяжении уже не одного тысячелетия вода несет на себе речные и морские суда.

Во все века вода оставалась основным рычагом технического прогресса!

Валентин и сам не мог вспомнить, с чего начался его интерес к воде. Скорее всего с тех школьных уроков по химии, на которых говорилось об ее удивительных свойствах.

Вначале интерес Валентина Звягинцева к воде не выходил за рамки обычной любознательности. Ему, будущему инженеру-сварщику, и на ум не приходила возможность общения с водой в сфере его чисто профессиональной деятельности.

И каково же было его изумление, когда он узнал, что как раз на той кафедре, которая является выпускающей по его специальности, занимаются исследованиями сварки... с помощью воды! Точнее, с помощью гидравлического удара в воде. Скачок давления, возникающий в момент удара по ее поверхности, передавался внутрь, сжимая погруженные в нее детали с такой силой, что они мгновенно приваривались друг к другу.

Вот так и случилось, что темой дипломного проекта Валентина Звягинцева стала установка для сварки с помощью гидравлического удара в воде. Разумеется, подобные конструкции уже существовали в технике. Единственное, что он делал, так это связывал свою судьбу с водой. Но если в его дипломной работе источником удара являлась обыкновенная взрывчатка, то в аспирантуре ему предложили просто захватывающую перспективную тему: использование луча лазера. Взрывчатка позволяла создавать тысячи атмосфер. Луч лазера порождал в воде миллионы!

Кафедра заключила договор с самолетным заводом на разработку ванны для ударной сварки частей крыла и фюзеляжа. И первая опытная ванна была изготовлена по чертежам Валентина Звягинцева, собрана при его участии и проходила испытания под его руководством.

Теперь он сам находился в этой ванне...

Вода, вода!

Ледяными обручами кралась она все выше уже по бедрам Валентина. Струя била где-то под ногами, неслышимая, но по-прежнему сильная, легко простреливающая всю толщу воды. Освобожденная от пены поверхность была теперь вся исчерчена водоворотами.

Напрасно Валентин, человек в общем-то веселый и словоохотливый, пытался успокоить себя комизмом своего положения, пытался внушить себе, что вся эта нелепая история закончится благополучно, что иначе она закончиться и не может. Нет, страх леденил сердце. А липкое и холодное прикосновение мокрой одежды, ползущее все выше по телу, этот страх удваивало.

Вода Творец!..

Разве Валентину не было известно, что вода и жестокий разрушитель? Вода порождает ржавчину, она поедает стенки труб, лопасти турбин и насосов. Вода - это цунами, сметающие с лица земли целые города и обращающие в пустыни прибрежные страны. Вода - это грозные штормы, похоронившие в море неисчислимое количество кораблей вместе с теми, кто на них находился.

Вода - это, наконец, ливни, тысячелетие за тысячелетием размывающие гранитные громады горных хребтов. Медленно, но верно уносят реки на дао океанов обращенные в песок материки. Вода неумолимо приближает тот день, когда Земля, превратившись в гладкий каменный шар, окажется сплошь покрытой многокилометровой толщей океана.

Быть может, именно вода заставит человечество покинуть свою родную планету...

...Все это тягостным видением промелькнуло в голове Валентина.

Вода поднялась выше пояса. Валентин потерянно бродил от стены к стене, для чего-то ощупывая ладонями их влажные и холодные поверхности. И все ждал чуда, ждал, что вот сейчас кто-нибудь появится в лаборатории, бросится к пульту, нажмет заветную кнопку.

Единственным человеком, способным в такую рань появиться в лаборатории, был лаборант Прокопий Михайлович, авиационный техник-лейтенант в отставке. Ему бы сидеть дома на пенсии да возиться с внуками. Так нет, видите ли, не желает. Страдающий хроническим радикулитом, поминутно хватающийся за поясницу, Прокопий Михайлович тем не менее и минуты не оставался без дела, все что-то чистил, ремонтировал, регулировал, подтягивал, заменял...

Валентина он откровенно недолюбливал. Привыкший в авиации к чувству ответственности, Прокопий Михайлович по пятам ходил за болтливым и безалаберным аспирантом, ворча, подбирал за ним разбросанный инструмент, выключал оставленные невыключенными насосы, выговаривалза небрежное отношение к электронике. И вслух ужасался тем бедам, которые мог бы натворить Звягинцев, допусти его к обслуживанию самолета.

Опека старого лаборанта не то чтобы выводила из себя весельчака Звягинцева, но часто мешала сосредоточиться. Именно желание поработать в одиночестве, не чувствуя на себе недреманного ока Прокопия Михайловича, и заставило Валентина прийти в лабораторию пораньше.

А теперь Валентин молил судьбу, чтобы она согнала старого технаря с постели. Ведь случалось же, что так и не уснув от терзающего его радикулита, Прокопий Михайлович вместо положенных девяти часов появлялся в лаборатории в пять-шесть часов утра, потешая своей бессонницей отменного здоровяка Валентина Звягинцева.

Вода, вода... Что же ты делаешь, вода? Ведь именно с тобой были связаны все лучшие, все самые честолюбивые помыслы Валентина. А теперь ты ползешь все выше, уже подбираешься к самому горлу...

Валентину пришлось запрокинуть голову, приподняться на носки. Изо рта его рвались стоны. Еще немного, и он взвоет от разрывающего сердце отчаяния.

Вода закрыла кварцевый глазок и от темноты в узком, еще свободном пространстве между поверхностью воды и потолком камеры, Валентину стало не просто страшно. Ужас, мутящий сознание, заставил его забиться, рвануться вверх, вверх! Головой он так ударился о металл, что во рту ощутил соленый вкус крови. Он закричал, но вода попала ему в рот. Он закашлялся, хлебнул еще больше.

Это был конец.

Вместе с воздухом в легкие хлынула вода, наполняя грудь разрывающей болью...

3

...Придя в себя, Валентин никак не мог сообразить, где он и что с ним. Он только ощущал непосильную тяжесть в груди. Странное чувство: внутренности словно спрессовало в единый свинцовый комок, и этот комок вот-вот оборвется и своей тяжестью расплющит кишечник.

Перед глазами сначала была непроглядная тьма. Но постепенно в ней стала проглядывать зеленоватая зыбь. Слабый рассеянный свет падал откуда-то сверху.

Первое, что вспомнил Валентин, - агонию, безумное желание жить! жить! жить! И острую боль, рвущую на части носоглотку и легкие, боль,-которая погасила сознание. Сейчас боли не было. Было только тягостное ощущение свинца в сердце, в легких, во всей груди. Но что все это значило в сравнении с радостью спасения, сознанием, что он снова жив.

Жив! Жив, черт возьми!

Он жив, значит, все страшное позади.

Вот только странная темнота. Почему нет солнца? Почему нет ветра, пьянящего, вливающегося в легкие воздуха? Валентин пошарил вокруг себя, убедился, что лежит на плоском металлическом полу. И тут же ощутил спиной знакомую вибрацию, - это продолжала работать насосная установка.

Значит... значит он по-прежнему в ванне?!

Опершись руками в пол, Валентин сел. И пока садился всем телом, кожей лица, даже волосами на голове ощутил воду. Вокруг была вода. Он озадаченно поводил рукой, и рука встретила знакомое сопротивление, какое он испытывал, плавая в бассейне. Да, cомнeний не оставалось: он находится в ванне, в ванне, заполненной водой! Он сидит на металлическом полу живой и целехонький.

- О, черт! - хотел выкрикнуть Валентин.

Но вместо привычных звуков изо рта его вырвался каскад пузырьков. Цепочкой, один за другим, пузырьки устремились к потолку камеры, и потрясенный Валентин замер, следя за их полетом.

Ему казалось, что он сходит с ума. Он ощупал лицо, и, конечно же, не обнаружил ничего такого, что снабжало бы его легкие воздухом. И тем не менее он дышал - иначе как объяснить, что он не чувствует признаков удушья? Однако ему не приходилось делать усилий, чтобы наполнять легкие воздухом. Воздух наполнял их как-то сам по себе. Валентину казалось даже, что он ощущает его животворное движение в крови, токи его под кожей, в мозгу.

Не выдержав, Валентин вскочил. Небольшого усилия ног оказалось достаточно, чтобу его тело отделилось от пола и, невесомо покачиваясь, стало медленно подыматься. Мимо проплыл кварцевый глазок, словно маленькое солнышко, ослепил на миг отвыкшие от света глаза Валентина. Вскоре головой он коснулся потолка. Боль пронзила его до самых пяток. Он осторожно ощупал израненную, избитую о металл голову, вспомнил агонию, страстное желание жить...

И вот он жив.

Жив, вопреки всем законам природы. Он принял горизонтальное положение. Сердце-свинец колотилось редкими, едва ощутимыми толчками. Казалось, оно вот-вот - и совсем остановится. Чем яснее Валентин осмысливал свое необыкновенное, совершенно противоестественное состояние, тем в большее смятение оно приводило его, путало его мысли.

Вода!

Вода выкинула с Валентином Звягинцевым такое, чего и в самом дурном сне не привидится. Он жил в воде не вопреки законам природы, а, наоборот, в полном соответствии с ними.

Вода охотнее любой другой жидкости поглощает кислород из окружающей среды. И чем давление среды выше, тем больше его растворяется в воде.

Клетки человеческого организма более чем на три четверти состоят из воды - обстоятельство, сделавшее барокамеру надежным союзником медиков там, где кровь перестает доставлять организму кислород в нужном количестве. Под воздействием высокого давления плазма клетки приобретает способность поглощать его непосредственно из нагнетаемого в камеру воздуха.

Но точно так же плазма клеток может поглощать кислород и из воды. Причем легче, чем из воздуха, гораздо легче! Что нужно для этого? Достаточно высокое давление. Идея дыхания в воде без помощи каких-либо технических средств давно волновала физиологов.

Однако решиться на подобный эксперимент, то есть взять и погрузить человека в сжатую под большим давлением воду, никто не решался, слишком много было сомнений.

Случай сам пришел на помощь к исследователям. Правда, случилось это не в лаборатории физиологов, а в лаборатории автоматизации сварочного производства. Но... чего не бывает на свете! - инженеру-сварщику Звягинцеву довелось стать первым Ихтиандром XX века.

Приступ дикой неиспытанной радости захлестнул Валентина. C веселым остервенением принялся он освобождаться от одежды. Кувыркаясь, пошли на дно желтые лаковые туфли. Следом за ними медленно оседали цветастые носки. Брюки и голубая нейлоновая рубашка отказывались тонуть и Валентину пришлось их топить насильно.

Обнаженное тело, обрело неожиданную гибкость, стало скользким, не испытывающим сопротивления воды. И хотя Валентин плавал весьма посредственно, тут он почувствовал себя, как рыба в воде (в полном смысле этого слова!). Сильным движением рук бросил он свое тело от одной стены к другой, и, не дав себе коснуться металла, круто изменил направление движения, скользнул под самым потолком, устремился вниз и снова вверх. Он вращался штопором, выделывал пируэты, недоступные самому заядлому аквалангисту. И вопил, вопил от восторга, от сознания своего чудесного перевоплощения, выбрасывая из гортани вместо звуков фонтаны пузырьков.

Ему вдруг безумно захотелось оказаться в необозримых просторах океана, в бездонной и безграничной пучине. Он мог бы достичь любых глубин, сегодня еще скрытых от взора человека. Он смог бы мчаться и мчаться без устали, обгоняя косяки рыб, проносясь над подводными хребтами и ущельями, проникая в таинственные лабиринты пещер...

Утомившись, Валентин приблизился к кварцевому глазку. Здесь было светлее, уютнее. Привычный дневной свет помог ему унять нервное возбуждение. Над эмоциями постепенно начал брать верх уже чисто познавательный интерес к происходящему.

Прежде всего Валентин в полной мере оценил возможные последствия своего невольного перевоплощения. Пройдет какое-то время - и тысячи, нет, миллионы ихтиандров, подобных ему, Звягинцеву, начнут подлинное покорение морских просторов. На дне океанов возникнут чудо-города, раскинутся плантации морских окультуренных водорослей.

В ущельях будут пастись косяки ценных пород рыб. Геологи-ихтиандры получат подлинную возможность разработки недр дна океанов.

Необозримые, необжитые просторы!

Климат с ровной и не зависимой от времени года температурой, свободный от капризов погоды. И кто знает, не принесет ли человечеству жизнь в воде освобождение от многих ныне неизлечимых недугов, не даст ли ему столь желанное долголетие?

"Да, да, именно так все и будет, - согласился с собой Валентин. - Но все-таки, почему я остался жив? Ведь была же агония, был конец... и вдруг нате вам - воскрес из мертвых. Прямо как в священном писании!"

О сути священного писания Валентин знал тоже понаслышке.

Он призвал на помощь весь свой опыт логического осмысливания эксперимента. Итак, сказал он себе, все дело в способности воды поглощать кислород из воздуха. Чем больше давление, тем больше в ней кислорода. Наши насосные установки обеспечивают пятьсот атмосфер. Это равносильно тому, как если бы меня затолкали на глубину в пять километров. Солидно, ничего не скажешь! Почему же меня не расплющило? Увы, такое ошибочное убеждение существовало, пока не было опрокинуто наблюдениями над китами. Те ныряют на глубину в три-четыре километра, а остаются целехонькими. Все дело в том, что ткани живого организма состоят в основном из той же, практически несжимаемой воды? Легкие и кишечник? Они до-отказа заполнены водой, которой я нахлебался, пока отходил в мир теней. Сердце? Кровеносные сосуды? По строению и составу почти сплошная вода.

На первый взгляд все выглядело просто: кислород из воды проникает в его, Валентина, тело. И прежде всего он проникает в те ткани, которые имеют прямой контакт с водой, - это кожный покров тела, это поверхности заполненных водой бронхов, желудка, кишечника...

Но нет, не торопись с выводами, Валя. Разве история. кораблекрушений не знает случаев, когда корабли исчезали в таких пучинах, где давление нисколько не меньше, чем сейчас в камере? А может быть, и больше. Однако море ни разу не возвратило к жизни хотя бы одну свою жертву, не сделало счастливого исключения, не совершило чуда.

Ни разу!

Стало быть, все гораздо сложнее. Дело не только и, может быть, не столько в давлении насосов, сколько в чем-то еще таком, что пока ускользает от его, Валентина, внимания.

Эмоции окончательно уступили место научному поиску. Ихтиандр XX века стал снова аспирантом.

Нетерпение поиска заставило Валентина снова пуститься в плаванье по камере. Он скользил вдоль стен, уже не наслаждаясь невесомостью тела. Рядом была загадка, которая встречается на пути исследователя раз в сто лет. А может, и того реже.

Закрыв глаза, Валентин пытался "увидеть" процесс поглощения кислорода клетками. И с огорчением убедился, что картина получается туманная, весьма приближенная, - уж очень скудными были его познания в области молекулярной биофизики. А в области цитологии он вообще был профаном. Впрочем, даже совершенное знание того и другого навряд ли помогло бы ему. Тут природа выкинула такой фокус, который не укладывается ни в одну из этих наук.

Что же случилось после того, как он потерял сознание? Судя по всему, какая-то пустяковина. Мысленно перебирая устройство камеры и схему работы всей аппаратуры, Валентин снова и снова убеждался в том, что никаких новых, неведомых ему явлений в камере произойти не могло.

Не могло, а произошло.

Что за дикое противоречие!

Постепенно у него крепло убеждение, что разгадка совсем рядом, на самом виду. Нужно только по-настоящему напрячь мозговые извилины, вдумался, сосредоточиться, вглядеться.

Но, нет, ничего не получалось. Вот когда Валентин познал подлинные муки поиска! Он знал - покинув ванну, он навсегда потеряет надежду на успех. Возможно, кто-нибудь другой разгадает секрет его превращения. Кто-нибудь другой, но уже не он. Не ОН - вот в чем вся трагедия. Валентин желал найти САМ!

Он натыкался на стены, забывал, где он и что с ним. Он стонал от непосильного напряжения. Иногда ему казалось, что вот сейчас, сию минуту, наступит озарение. Открытие, как забытое, но хорошо известное слово, витало совсем рядом. Все в Валентине напряглось, сжалось в тугой болезненный комок.

Последнее усилие - и...

Тщетно!

Так можно было промучиться всю жизнь и ничего не открыть. Отказавшись от поиска, Валентин начал обессиленно опускаться на дно камеры. Мимо него проплыл кварцевый глазок, сверкнув маленьким солнцем.

А из глазка, отражая линзами блики солнечного света, глянул на миг объектив нацеленного в камеру лазера.

Дальше все походило на взрыв. Валентин разом понял все до конца. В тот момент, когда камера была заполнена и сознание Валентина погасло, сработала автоматика. Согласно заданной Валентином же программе, лазер дал положенное количество вспышек. На тысячные доли секунды давление в камере с пятисот атмосфер подпрыгнуло до двух миллионов.

Удар в два миллиона атмосфер, способный соединить в одно целое два куска самого сверхтвердого металлического сплава! Не обладая достаточными познаниями по молекулярной биофизике и цитологии, Валентин с полным основанием мог утверждать, что конструкция клеток тела не могла остаться безучастной к столь мощному воздействию. В его тонкостях разберутся специалисты. Валентин же получал возможность раскрыть его только в главном: способность клеток поглощать кислород мгновенно и тысячекратно возросла, и он живительным потоком хлынул в тело. Луч лазера выполнил роль своеобразного "искусственного дыхания" и возвратил Валентина к жизни. Приобретя новые свойства, клетки тела продолжают их сохранять уже под воздействием пятисот атмосфер. Стало быть, способность дышать в воде надежно зафиксирована.

Так Валентин Звягинцев совершил научное открытие.

Теперь Валентина обуяло нетерпение другого рода.

К людям! Скорее к людям!

Возвестить о своем открытии!

Пусть узнают все в институте, в городе, в стране, во всем мире. Конечно, ему помог счастливый случай, но разве это умаляет значение открытия?

Когда же наконец появится в лаборатории этот брюзга, этот чертов педант от авиации Прокопий Михайлович?

Валентин снова прильнул к глазку, через который мог видеть часы на стене: двадцать семь минут восьмого. Случалось, старик приходил куда раньше. Видно, сегодня ему крепко спится и видятся розовые сны.

Представив себе изумленную физиономию старого технаря в тот момент, когда тот откачает воду из ванны, откроет люк и увидит там Валентина, аспирант пришел в неописуемый восторг. Он хохотал, корчась и извиваясь всем телом, хохотал до изнеможения, выбрасывая из широко, по-рыбьи разинутого рта тучи пузырей.

И вдруг осекся.

То мгновение, когда Прокопий Михайлович нажмет заветную кнопку на пульте, станет последним мгновением в жизни Валентина Звягинцева.

Только сейчас Валентин ощутил, как зверски холодна вода...

Если водолаза слишком быстро подымают с большой глубины, он погибает от так называемой "кессонной болезни". Кровь водолаза, освобождаясь от растворенного в ней кислорода и азота, вскипает. И чем быстрее идет подъем на поверхность, то есть чем быстрее падает давление, тем более бурно протекает вскипание крови.

Валентин находился на "глубине" в пять километров. Он будет поднят на поверхность мгновенно. Кессонная болезнь не может стать даже отдаленным сравнением с тем, что произойдет в теле Валентина. В нем вскипит не только кровь, но и плазма каждой клетки.

Вскипит...

Нет, не то слово. Он не учитывает те два миллиона атмосфер, которые добавил луч лазера. Они, эти два миллиона, насытили клетки громадным запасом потенциальной энергии, и теперь, рванувшись вон, она, эта энергия, обратит в прах, в пыль органическое вещество клеток.

4

По улице, ведущей к политехническому институту, неторопливо вышагивал Прокопий Михайлович. Он шел выпрямившись, по его собственным словам, "аршин проглотивши". Увы, это не было бравой выправкой кадрового авиационного технаря. Просто Прокопий Михайлович боялся неосторожным движением разбудить притаившегося в пояснице зверя.

Минувшая ночь прошла на удивление спокойно. Ворочаясь с боку на бок, Прокопий Михайлович ни разу не испытал прострела от поясницы к ступне, подобного выстрелу из скорострелки Шпитального.

А проснувшись и взглянув на часы, непотребно обругал себя. Еще с вечера он заприметил тайную подготовку Звягинцева, его намерение поэкспериментировать в одиночестве. А для возможности такого уединения остается только раннее утро. Зная безалаберность Звягинцева, его безответственное отношение к аппаратуре, его неряшливость в обращении с инструментом, Прокопий Михайлович не стал завтракать и заспешил в институт. По дороге он вспомнил, что вчера получил со склада присланный из Москвы оптиметр, точнейший и чувствительнейший прибор для выверки плоскости матрицы. А что если Звягинцев решит воспользоваться этим прибором? С него ведь станет.

Уже не на шутку забеспокоившись, лаборант шагнул шире. В пояснице его так стрельнуло, что он застыл на месте, обратившись в каменное изваяние. Даже дышать перестал.

- Ах, ты, Валя-краля! - зло зашипел он, имея в виду, однако, не радикулит, а все того же аспиранта, которого не выносил уже за один немыслимо клетчатый, по-женски пестрый и яркий пиджак. - Чтоб тебе из пике не выйти! Чтоб тебя на взлете заклинило!

И уже тихохонько, гусиным шагом двинулся дальше.

Валентин сидел под кварцевым глазком, подобрав под себя ноги. Оставалось покорно ждать роковой развязки. Единственное утешение - все произойдет настолько быстро, что и боли почувствовать не успеешь. Тело его исчезнет, растворится в таинственном, вечно загадочном веществеводе.

Валентин усмехнулся при мысли, что он, или, вернее, то, что было им, долго еще будет циркулировать по трубам замкнутой лабораторной системы, и Прокопий Михайлович не раз чертыхнется, обнаруживая на фильтрах грязь. Разве же ему придет на ум, что эта грязь - прах бесследно исчезнувшего, неудачливого аспиранта Звягинцева?

5

Вода, вода...

Вода - мечты. Вода - горечь разочарований. Воданеиспытанная радость открытия. И вода - обращающая тебя в ничто.

Вдруг Валентина словно обожгло изнутри: открытие! А что же будет с его несказанным чудом, с откровением природы, сделавшей его единственным обладателем этого откровения? Неужели все исчезнет вместе с ним?

Он потерянно закружил по камере.

Говорят, человек перед смертью способен за одно мгновение заново пережить все прошлое, увидеть дорогие ему лица, перебрать все свои удачи и неудачи. Ничего этого не было с Валентином. Мысль, что люди ничего не узнают о его удивительном открытии, привела его в полную прострацию. Если бы ему раньше сказали, что творческая неудача может так потрясти человека, он бы только посмеялся. И вовсе бы не поверил, что она способна заслонить собой ужас перед близкой гибелью.

И тем не менее все так и было сейчас.

Валентин Звягинцев... Это позднее люди поставят твое имя в один ряд с теми, кто не колеблясь первым испытал на себе вакцину бубонной чумы, кто первым взмыл в воздух на хрупких и ненадежных крыльях, первым проник в тайну атомного ядра, вырвался в космическое пространство. Все это были подлинные ИСКАТЕЛИ. Их не останавливала в поиске та высокая цена, которой, возможно, придется расплачиваться за крупицы добытой истины - цена собственной жизни. Они попросту не задумывались над необходимостью подобной расплаты. Им было не до тогоони искали!

Прокопий Михайлович поднимался со ступеньки на ступеньку, как едва научившийся ходить первогодок. Перед тем как открыть дверь вестибюля, он достал носовой платок и вытер выступившую на лбу испарину.

В вестибюле Прокопий Михайлович задержался подле вахтера, своего сверстника и товарища по несчастью, тоже страдающего радикулитом. Выслушал о новых апробированных лекарствах, сетования на врачей, многочисленные советы...

Узнав, что Звягинцев давным-давно в лаборатории, Прокопий Михайлович чертыхнулся и заспешил по коридору. Тут на него налетела девчушка, видать по всему, первокурсница, ойкнула, извинилась и помчалась дальше. А Прокопий Михайлович схватился за поясницу, зашипел рассерженным гусаком.

Здание оживало, наполнялось молодыми голосами, топотом ног, хлопаньем дверей.

6

Минуты превратились в секунды. Время стремительно бежало к роковой развязке. В злом бессилии Валентин продолжал кружить по камере. Он постанывал от рвущего сердце страха, не в силах найти способа сообщить людям о своем открытии.

До восьми часов оставалось менее десяти минут. В восемь наверняка появится Прокопий Михайлович, позже он еще никогда не приходил. В восемь будет ровно час с той минуты, когда луч лазера воскресил Валентина.

Он разыскал свои брюки, вывернул карманы - там были кошелек с размокшими рублями и трешками, носовой платок да удостоверение с отклеившейся фотографией и расплывшейся подписью проректора. А записная книжка и шариковая ручка, как он и предполагал, остались там, на пульте. Да и будь они здесь, как бы он сумел ими воспользоваться?

Если бы можно было, он написал бы собственной кровью. Зубами разодрал бы себе кожу, хотя всю жизнь не переносил физической боли. Сколько раз совали ему под нос нашатырный спирт в зубоврачебном кабинете!..

И тут Валентин увидел кровь. Из царапинки на локте выкатывались крошечные капельки и легкими дымными облачками повисали в зеленоватой зыби. Чем это он так изодрался? Ведь полированные стены не имеют даже малейших заусенок. Ах да, об обломки оптиметра, разбросанные по матрице.

С минуту Валентин бездумно взирал на темные, почти черные дымки, оставленные им тут и там в тесном пространстве камеры. Затем, безмолвно ахнув, камнем упал на дно. Не рассчитав усилия, он лицом ударился об угол матрицы. Но уже не обращая внимания ни на боль, ни на кровь, хлынувшую из рассеченной губы, принялся шарить по дну.

С острым металлическим обломком в руке Валентин ринулся к стене под кварцевым глазком. Его била дрожь нетерпения. Он страшился взглянуть на часы, где бесконечной чередой цифры сменяли друг друга. И без того зналвремя подошло к роковой черте, истекали последние секунды.

Он должен успеть!

Он не может, не имеет права не успеть!

Вероятно, это было самое краткое изложение сути научного открытия...

Рука Валентина была остановлена внезапной ослепительной вспышкой света. Вслед за тем неведомая и неодолимая сила подхватила его и с бешеным ускорением увлекла в бесконечную черную бездну. Ни боли, ни страха Валентин испытать - не успел...

7

Прокопий Михайлович убрал с дороги стул с наброшенным на спинку клетчатым пиджаком, так намозолившим ему глаза. Не увидев в лаборатории Звягинцева, он покачал головой: оставить включенной установку и где-то разгуливать - это уж ни в какие ворота не лезет. Правда, его смутили брошенные на пульте ключ от двери, часы, снятые с руки, и записная книжка с шариковой ручкой. А ведь дверь-то была замкнута.

Не в окно же он вылез?

Увидев открытое окно, старый технарь часто и недобро задышал. Полный гнева, он выключил установку. Выждал - сейчас прибежит Звягинцев и услышит пару ласковых словечек.

Звягинцев не появлялся. Чувствуя все растущее раздражение, Прокопий Михайлович, не глядя, нащупал на пульте кнопку. Откинулась крышка камеры.

Желая знать, какие детали сваривал Звягинцев, лаборант заглянул в камеру. Никаких деталей на плоскостях матрицы он не увидел. Но прежде чем он успел выругаться, в глаза ему бросились металлические и пластмассовые обломки, рассеянные по полу камеры.

Морщась, кряхтя и щадя поясницу, Прокопий Михайлович протиснулся в отверстие люка. Подняв несколько обломков, к ужасу своему он убедился, что в его руках то, что еще вчера вечером было ценнейшим и современнейшим оптиметром.

Он застонал от горя и негодования. Но тут же заметил в дальнем углу камеры еще какие-то предметы. Осторожно нагнувшись, Прокопий Михайлович узнал лакированные туфли Звягинцева. Его изумление возросло еще больше, когда из-под туфлей он извлек нейлоновую рубашку и цветастые носки.

С ума, что ли, сошел этот Звягинцев?! Одежда в ванне - с чего ради? Что он, другого места для нее не нашел? А сам где? Отправился через окно гулять по улицам города нагишом??

С нарастающей тревогой, полный самых дурных предчувствий, Прокопий Михайлович принялся внимательно оглядывать стены камеры. И на одной из них, под кварцевым глазком, различил торопливо нацарапанные острым предметом строчки.

Первые же прочтенные им фразы заставили его забыть о своем радикулите и, выскочив из камеры, с хриплым возгласом броситься к телефону.