"Человек с улицы" - читать интересную книгу автора (Дар Фредерик)5Если бы меня ударила молния, и то я не был бы так потрясен. Думаю, у меня отвисла челюсть, когда я прочитал это послание. В этот момент моей физиономии позавидовал бы сам Джерри Льюис. Люсьенн, скрестив руки на груди, прошептала: – Несчастный случай! Бедный мой! Именно это вы и хотели мне сказать? – Э-э-э... Да, именно это, мадам. Волнение по-прежнему не оставляло ее, но, несмотря на это, чувствовалось, что настоящая тревога в ней улеглась. Несчастный случай, происшедший с мужем, не мог не беспокоить ее, но наступившая уверенность, что Жан-Пьер вернется, избавляла от прежней ужасной муки. – Только бы он ничего не скрывал от меня! Он не пишет, где он находится? – Нет. – Будьте любезны, прочтите еще раз! Я снова медленно, тщательно выговаривая каждое слово, принялся читать письмо. Это непостижимо! Вновь перед моими глазами предстал лежавший на проезжей части с неестественно запрокинутой головой Массэ. Я увидел, как полицейский, ощупав грудь убитого, молча накинул ему на лицо свой плащ. "Моя дорогая Люсьенн! Меня только что сбила машина..." Я прервался, чтобы проверить почтовый штемпель. Пневматичка была отправлена в девятнадцать часов тридцать минут, то есть более чем через полчаса после несчастного случая. "Ничего серьезного..." А если Массэ был всего лишь оглушен ударом? Тогда он, без сомнения, пришел в себя в машине "скорой помощи"! – Он должен был точно указать, где находится. Я бы примчалась к нему в больницу! Он пишет, что вернется... Ведь он уверен в этом, не правда ли? – Именно так. "Вернусь вечером..." – Какое счастье! О! Мой любимый... Люсьенн закрыла глаза, и две слезинки выкатились из-под длинных ресниц. – Он любит меня, – прошептала она. – Он пишет, что любит меня... Жан-Пьер! Жан-Пьер! От вновь обретенной радости она плакала и смеялась, покачиваясь на месте, уперев руки в бедра. – Мадам Массэ... Люсьенн... – Да? – Извините меня, но... Вы уверены, что это почерк вашего мужа? Она схватила письмо, вгляделась в него, моргнула и вновь заулыбалась. – Уверена! Я подумал о телефонном звонке, раздавшемся незадолго до прихода почтальона. Я чувствовал, что взят в оборот некой неведомой силой, я физически ощущал ее; она давила мне на плечи, побеждала меня... а я никак не мог определить, что же это за сила. – Хорошо, знаете что? Не отправиться ли вам сейчас отдохнуть, пока не пришел ваш муж? Вы ведь слышали: он хочет, чтобы вы были в веселом расположении духа. – А что будете делать вы? – А я попрошу у вас разрешения удалиться: меня ждут. – Вы женаты? – Да, у меня двое детей. Новогодние подарки для них у меня в машине... – Я понимаю. Вы действительно не можете дождаться моего мужа? Я чувствую себя... – Больной? – Нет. Голова болит, но ничего страшного. Я просто боюсь оставаться одна! – В таком случае, я подожду. – Спасибо. Мы прошли в спальню, и она снова улеглась на свою роскошную кровать. Такую кровать только снимать в цветном кино. – Скажите, месье... – Робертс, Уильям Робертс. – Извините, у меня в голове все смешалось. Как получилось, что вы узнали об этом несчастном случае? Я чуть было не пустился в объяснения, но это заняло бы слишком много времени, а меня ждали более неотложные дела. – В общем... я был в Блю-баре, когда туда позвонила ваша горничная, чтобы узнать, там ли вы. С барменом я на дружеской ноге... – Мерзавка! – Почему вы так говорите? – Она ушла к своим родителям, зная, что мой муж попал в катастрофу! Все горничные таковы: неблагодарные, равнодушные... Я подумал, что в самом ближайшем будущем мне ко всему прочему еще придется заняться реабилитацией этой девчонки. – Не включайте свет и постарайтесь заснуть. А я почитаю в гостиной. – Вы отличный парень, э-э-э... Как вас там? – Уильям. – Да, Уильям! Вы действительно отличный парень. Приходите как-нибудь вечером с женой и детьми. – Мы будем очень рады, Люсьенн. А теперь – хватит разговаривать, я хочу, чтобы вы отдохнули. И, потушив лампу, я вышел. Я взял письмо Массэ. Мне надо было сравнить почерк, которым оно было написано, с посвящением на фотографии. Фотографию я, чтобы лучше рассмотреть, вытащил из рамки. После исследования почерков, у меня не осталось ни малейшего сомнения: письмо и посвящение написаны одной рукой. Вывод: Жан-Пьер Массэ не погиб. Не считая его жены, невозможно было бы найти во всем мире человека, который радовался этому больше, чем я. Выпив еще виски, я снова позвонил к Фергам. На этот раз трубку сняла Салли. Она даже заикалась от волнения. – Вилли, что же, в конце концов, происходит? – Ферг сказал тебе? – Да. Ты сбил насмерть человека? Это ужасно, дорогой! – Вовсе нет: он не погиб. Мне нужно навестить его в больнице. Начинайте ужинать без меня, я приеду через часок! – Хочешь, я приеду к тебе? Стив может подбросить меня. – Не стоит, Салли. Уверяю тебя, через час я приеду. Изобразив поцелуй, я быстро повесил трубку, пока моя жена не забросала меня новыми вопросами. Ступая на цыпочках, я зашел в спальню посмотреть, как там Люсьенн. Она заснула, и в полумраке ее лицо показалось мне совершенно спокойным. Так же на цыпочках выйдя, я потушил свет в гостиной и в холле. Ключи от входной двери торчали изнутри замочной скважины. Я положил их в карман и, выходя, просто захлопнул дверь за собой. Я часто ездил в Нантер, поэтому без труда нашел больницу. На сторожа, однорукого толстяка, пахнувшего вином, казалось, произвели впечатление моя машина и военная форма. – Извините меня, – начал я, – мне хотелось бы знать, не привозили ли сегодня вечером человека, пострадавшего от несчастного случая? Он рассмеялся. Что его так позабавило, мой акцент или сам вопрос? – Нам каждый день привозят таких вагон и маленькую тележку! – Тот, о котором я говорю, казался мертвым! – Значит, нужно справиться в морге. Он показал мне дорогу, и я поехал по цементированной дорожке, огибавшей больничные здания. За матово-темными стеклами изредка мелькали какие-то тени. На этажах горели лишь синие лампочки дежурных постов. Для больных эта предновогодняя ночь не отличалась от других ночей. Для них она наступила уже давно. Морг находился в соседнем здании, с хилым садиком из грустных елей перед фронтоном. Меня встретил санитар в белом халате, поверх которого был надет фартук из грубой ткани. Лицо парня украшали огромные очки с такими выпуклыми стеклами, что он был похож на экзотическую рыбу. Перед каждой новой фразой он издавал мычание. – Вы говорите, Жан-Пьер Массэ? Да, есть такой. – Где он? Разинув широко рот, санитар уставился на меня, как на новогоднюю витрину магазина. – Да вы что, – пробормотал он, – где же ему быть? Лежит у меня в холодильнике! – Я могу взглянуть на него? Картина происшедшего нынешним вечером снова разваливалась на куски, все становилось совершенно неправдоподобным. Приехав в больницу, я надеялся на чудо, надеялся увидеть Массэ живым. А этот парень из морга уверял, что он умер! – Вы его родственник? – Нет. – Друг? – Именно так: друг. – Ваш приятель неважно закончил этот год, а? Он провел меня в просторное помещение, от пола до потолка выложенное кафельной плиткой; было холодно, каждый звук отдавался эхом. В стене, противоположной входу, одна над другой, напоминая створки печи для выпечки хлеба, располагались "двери". Из всей обстановки, если можно так выразиться, здесь имелась только тележка. От витающего запаха смерти меня подташнивало. Я шел как во сне, не чувствуя пола под ногами. Окажется ли телом Массэ этот труп, который мне предстоит увидеть сейчас? Я надеялся на какую-то фантастическую ошибку. Подойдя к "дверям", санитар нагнулся и дернул за самую нижнюю ручку. От толстой стены, бесшумно заскользив по рельсам, отошел цинковый ящик. Санитар молча посторонился. Сделав шаг вперед, я заглянул внутрь бака. Там лежал Массе, я сразу узнал его. За несколько часов его лицо окаменело, как это бывает у мертвецов, нос заострился, лоб разгладился от морщин. А на белых губах застыла загадочная улыбка. – Это точно он? – спросил меня санитар. – Да. – Перелом шейных позвонков, верно? – Не знаю. – Так сказал дежурный врач. Он нисколько не мучился. Это – единственное утешение. Знаете, другим везет меньше! Сегодня вечером нам привезли одного парня... Вы бы видели его! И это еще не конец: праздничный вечер, а дороги так развезло! Я едва слышал болтовню санитара: вид мертвеца словно завораживал меня. За три часа я лучше узнал его. Из безымянного человека он стал Жан-Пьером Массэ. Я познакомился с его женой, его горничной, увидел его квартиру, бар, который он посещал, кабинет, в котором работал. Я даже был в его спальне. – Посмотрел? – спросил меня санитар. – Да, спасибо. И Массэ навсегда исчез в стене. Но мои глаза запечатлели его загадочную улыбку. Эта смерть и обстоятельства, связанные с ней, оставались для меня ужасной тайной. Наши шаги по каменному полу разносились мрачным эхом по этому печальному дому. – Он был женат? – спросил мой проводник. Передо мной встала мадам Массэ, застывшая на своей кровати в трогательной позе испуганного зверька. И тотчас я почувствовал необходимость снова быть рядом с ней, как можно скорее, чтобы спасти от неведомой опасности. Мне чудилось, что над нею витает некая угроза. Там, в ее квартире, я ощущал это очень остро. – Да, он был женат. До свидания! Я забыл выключить фары, и они ярко освещали фасад морга. Его здание вырисовывалось в ночной темноте как некий исторический памятник – так их обычно подсвечивают прожекторами. Снова пошел дождь, и казалось, весь мир растворился в его струях. Щетки дворников зашуршали по ветровому стеклу автомобиля. Какую-то долю секунды из-за дождя я ничего не видел, но затем стекло очистилось и туманная перспектива улицы возникла передо мной. Равномерно-шуршащее движение дворников по стеклу усугубляло то жуткое чувство растерянности, которое я испытывал. Никогда в жизни не знал я прежде такого. Людей моей профессии учат быть сильными, четко видеть ситуацию, побеждать ее, несмотря на все трудности. Нас учат сохранять спокойствие, уметь анализировать обстановку и принимать быстрые и верные решения. Но сейчас я был совершенно сбит с толку. В половине седьмого вечера я наехал на человека. Его смерть была официально установлена. А в девять часов жена этого человека получила от него письмо, в котором он рассказывает о том, что с ним произошло. И это письмо отправлено в семь часов тридцать минут. От этого можно было сойти с ума, напрочь свихнуться. Вилли, сказал я себе в конце концов, старый болван, сверхъестественного не существует. У всей этой истории есть разумное объяснение. Поскольку Жан-Пьер Массэ погиб в шесть часов тридцать минут, то не мог написать жене в семь часов тридцать минут. Вывод: это письмо – фальшивка! Кто-то, зная о несчастном случае, подделал почерк погибшего. С какой целью? Это-то и надо выяснить. Причем выяснить быстро. Улицы были почти пусты. Только изредка на бешеной скорости проносились в веере брызг встречные машины. Окна третьего этажа помпезного дома Массэ были темны. Я решил подняться по лестнице. Странно было доставать из кармана ключи, входить в эту квартиру, как к себе. Запах, царивший здесь, был мне уже знаком. В тот же момент, как за мной закрылась дверь, раздался телефонный звонок. Опрокинув в темноте стул, я бросился зажигать свет. Все это получилось довольно громко. Невольно у меня вырвалось проклятье. Плечом я стукнулся об один из шкафов, и маленькие флакончики еще долго дребезжали на стеклянных полках. Наконец, мне удалось включить свет. У меня было чувство, будто бы при свете я увижу нечто ужасное, но все в гостиной оставалось, как и раньше, в порядке. За дверями спальни послышались приглушенные шаги. Телефон не переставая звонил. Я снял трубку. – Алло! Молчание. Я ждал, не говоря ни слова, прикрыв микрофон ладонью, чтобы не было слышно моего дыхания. На другом конце провода я явственно слышал чужое дыхание, прерывистое, слегка свистящее. Мы оба были настороже, мой загадочный собеседник и я, каждый ждал, чтобы другой каким-то образом проявил себя. Ни он, ни я не хотели вешать трубку. Напряжение становилось невыносимым. В дверях спальни появилась Люсьенн Массэ. Еще более потерянная, чем прежде. Она хотела было спросить меня о чем-то, но я сделал ей знак молчать и продолжал слушать. На другом конце провода по-прежнему слышалось только дыхание с легким присвистом. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в кошки-мышки, но уже никак не меньше двух минут. В конце концов сдался мой "собеседник": я услышал щелчок – трубку положили на рычаг. – Что это было? – пролепетала Люсьенн. – Ничего особенного. Думаю, ваш телефон не в порядке. Вам надо обратиться в ремонтную службу. Но ее не так-то легко было одурачить. – Неправда! Снова было то же самое! – Что "то же самое"? Она слегка запнулась, подыскивая нужное слово. – Дыхание! – прошептала она. Я увидел, что, произнеся это слово, Люсьенн буквально содрогнулась от обжегшего ее страха. Мне пришлось как можно небрежнее пожать плечами. – Не забывайте, что сегодня праздничный вечер. Наверняка кто-то из ваших друзей просто шутит. – Нет! У нас мало друзей, и все они – серьезные люди. Я не понимаю, почему... Она остановилась, с удивлением оглядывая меня. – Вы выходили? – Да понимаете ли... – Вы промокли и до сих пор не сняли фуражки. – Я вспомнил, что забыл закрыть машину. И речи не могло быть о том, чтобы рассказать ей о смерти Жан-Пьера Массэ сейчас. Этой женщине угрожала опасность, и прежде всего надо было защитить ее. Несомненно, пневматичку ей прислали с одной-единственной целью: заставить остаться дома. А звонили для того, чтобы убедиться, что она действительно никуда не вышла. – Вам не звонили в мое отсутствие? – спросил я. – Нет. А вас долго не было? – Не очень, но чтобы набрать номер, много времени и не нужно. Она устало потерла глаза. – Не понимаю, почему Жан-Пьер не возвращается. Если его рана несерьезна, что за причина так задерживаться! Скажите, э-э-э... – Уильям, мадам. – Ах! Никак не могу запомнить. Скажите, Уильям, наверное, нам следует обзвонить все парижские больницы, чтобы навести справки? – Но их так много, и это может занять слишком много времени. – Не имеет значения, мне нужно узнать, где он! Я испугался, что придется открыть ей всю правду. – В письме вашего мужа все четко сказано. Если бы было что-то серьезное, он бы не попросил вас оставаться дома. Он... Он дал бы вам адрес больницы. Мне было стыдно за такую бесстыдную ложь, ведь совсем недавно я собственными глазами видел уже холодный труп Массэ. Однако мои слова успокоили ее. – Да, вы правы. – Скажите, вы говорили мне, что у вашего мужа из родных – только сестра, которая живет в Боготе, я правильно понял? – Да, все правильно. А в чем дело? – А не было ли у него брата? Попался! Говоря о Массэ, я употребил прошедшее время. К счастью, ее мозг по-прежнему оставался затуманен. – Нет, никакого брата. – А... может быть, какой-нибудь кузен, похожий на него? – Да нет же! Не понимаю, зачем вы все это спрашиваете? Я и сам не понимал зачем. Я пытался рассмотреть все возможные гипотезы, как будто разгадывал кроссворд. И, как это частенько случается, одно слово идеально входило в означенную для него рамку, но другое, связанное с ним, никак не умещалось. – Вам лучше? – Не очень. Меня тошнит. Я хотела бы выпить виски. – Не стоит: нельзя заживить рану, если скребешь по ней ногтями! – Я не привыкла пить. – Именно поэтому. Поспите еще, так будет лучше. – Я не смогу заснуть, когда мой муж мучается на больничной койке! В письме он пишет о рентгеновских снимках, значит, опасается переломов! Я взглянул на умолкший телефон. Я знал, что он зазвонит снова. – Если вы позволите, Люсьенн, я попрошу мою жену приехать сюда. Тогда я смогу отправиться на поиски вашего мужа. – Если только он сам до этого не вернется! Произнеся это, она икнула, и так уморительно, что мы оба невольно рассмеялись. – Конечно, в таком случае не поеду, – подтвердил я. Мне было неловко звонить Салли в присутствии Люсьенн, но она уже уселась перед столиком, на котором стоял телефон, и ждала. Набрав номер, я услышал голос Фергюсона. В ожидании меня они крепко поддали, и Ферг хрипел, как испорченный граммофон. – Ну что, все образовалось? – Не совсем. Мне нужна Салли, хорошо бы, чтобы кто-нибудь подбросил ее сюда. – Дальше некуда. А ты знаешь, что сейчас уже почти десять часов, и мы собираемся укладывать детишек? – Я отдам подарки тому, кто привезет Салли. – Ты совсем сошел с ума, Вилли! Устраивать нам подобные штучки в новогоднюю ночь! Но я вовсе не был настроен на пустопорожний треп. – Запиши адрес: бульвар Ричарда Уоллеса, семь. Это в Нейи, прямо за Булонским лесом. – Какой этаж? – Я буду смотреть в окно. Вы только погудите два или три раза, а теперь – извини меня. И, чтобы прервать колкости моего друга, я сразу повесил трубку. Сегодня вечером я один останусь трезвым. Я бы отдал все на свете, чтобы не было этого несчастного случая. Тогда я бы присоединился к нашей компании у Фергюсонов. Что ни говори, а иногда, если повод вполне достойный, совсем недурно позволить себе маленькую пирушку; хорошая пирушка – отличное средство от ностальгии. – Вы душка, Роберт. – Робертс – это моя фамилия. А зовут меня Уильям. – Ах, ну да! Когда Жан-Пьер вернется, я расскажу ему, что вы сделали для меня. Я уверена, вы подружитесь. От этих ее слов я застыл, словно по стойке "смирно". Люсьенн взяла меня за пуговицу кителя и притянула к себе. – Вы не верите? – Да нет же, Люсьенн. Я... Я ни капельки не сомневаюсь в этом! – Умоляю вас, налейте мне немножко виски! Я уверена, что виски поможет мне! Я больше не стал отговаривать ее. В конце концов, если она так настаивает... Я плеснул в два стакана: побольше – для себя, поменьше – для нее. Затем я отправился на кухню за льдом. Но когда вернулся, она успела осушить оба стакана! Я положил кубики льда из холодильника в горшок с азалией. – Вы поступили неблагоразумно, Люсьенн. На этот раз алкоголь ударил ей в голову, будто ее хватили дубинкой по затылку. Глаза ее помутнели, став почти белыми. – Ничего страшного... – Вот сейчас вам надо прилечь! Зря я тратил силы на уговоры: не успел я закончить, как она уже была в глубоком нокауте, перевесившись всем телом через подлокотник кресла. Я взял ее на руки и отнес в постель. Три автомобильных гудка! Но я и так узнал старый черный "кадиллак" Мэтьюза, потому что уже минут десять глядел в круглое окно. Не закрывая двери, я бросился к лифту. В тот момент, когда я входил в лифт, в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Сломя голову я бросился обратно. Штепсель телефонного аппарата находился в коридоре. Рухнув с разбега на хлипкий стульчик, моля Бога, чтобы он не рассыпался подо мной, я выдернул штепсель из розетки. Звонок, всхлипнув, оборвался. Несколько секунд я прислушивался, не разбудил ли телефон Люсьенн. Мертвую тишину вокруг нарушил нетерпеливый клаксон Мэтьюза на улице. Я спустился вниз. Мэтьюз опустил стекло и прокричал мне, преодолевая шум дождя: – Странные забавы придумали вы себе под Новый год, Вилли! Не знаю почему, его шуточка разозлила меня. Наверное, потому, что уже несколько часов я изо всех сил держал себя в руках. – Сожалею, что побеспокоил вас, Джеф, но именно сейчас один человек встречает Новый год в морге по моей вине. Он передернул плечами. – Несчастный случай – это несчастный случай! Тем временем Салли, обогнув машину, подошла ко мне и взяла под руку. – Дорогой, это действительно ужасно. Но кто заставляет тебя оставаться здесь? – Скоро я это узнаю. Дай-ка я перегружу подарки в машину Джефа. Мэтьюзу я сказал: – Вы без труда разберетесь с подарками, я написал имена на пакетах. Если только от пьянства вы еще не разучились читать! Дождь усиливался, его потоки яростно колотили по крышам. Я послал Салли укрыться в подъезде дома, а сам направился к своей машине за подарками. Скулы Джефа украшали ярко-красные веснушки, его рыжие волосы так и горели. Когда я поставил ивовую корзинку рядом с ним на сиденье, он отвесил мне тумак. – Грязная история, не так ли? – Скорее всего, так. – Вы сейчас у жены того парня? – Да. – Неплохой домишко. А почему не уходите? Оставив этот вопрос без ответа, я отошел от машины, пожелав Джефу хорошего Нового года. Хотя было совсем не холодно, Салли, стоя в холле дома, вся дрожала. На ней было бежевое пальто из верблюжьей шерсти и зеленый шарф. От дождя ее светлые волосы прилипли к вискам, а косметика потекла. Несмотря на это, она все равно оставалась красивой. Моя милая мужественная женушка. Она не сгибалась под ударами судьбы, и энергии в ней с годами лишь прибывало. Мы были женаты уже восемь лет, а я не переставал ни на мгновение восхищаться и любоваться ею. Думаю, что наша временная разлука с родиной, которую я бы сравнил с ссылкой, только укрепила нашу любовь. Прежде чем направиться к лифту, я сходил к комнате консьержки. Но та еще не вернулась: на стекле по-прежнему висела записка. – Вилли, а теперь расскажи мне всю правду! И я рассказал Салли в мельчайших деталях все перипетии сегодняшнего вечера. Выложив то, что лежало у меня на сердце, я почувствовал, что мне стало легче. Более того, поведав о своем беспокойстве, я смог яснее представить себе всю картину происшедшего. Лифт остановился на третьем этаже. Свой рассказ я заканчивал на лестничной площадке, не входя в квартиру Массэ. Она казалась мне мрачным капищем, где поклоняются каким-то жестоким богам. Завершил я рассказ сюжетом о посещении морга и возвращении на бульвар Ричарда Уоллеса. – Почему ты не сообщил в полицию? – спросила Салли. – Да пойми же, пока не произошло ничего незаконного. – А это письмо? – Но в нем нет ни угроз, ни намека на шантаж, Салли. Пока нет доказательств обратного, письмо можно рассматривать всего лишь как дурацкую шутку. Мы вошли внутрь, и я показал Салли квартиру. Моя жена отреагировала совершенно по-женски. Несмотря на всю странность нашего визита и серьезность положения, она не удержалась, чтобы не восхититься царившей здесь роскошью. – Как здесь красиво! Как элегантно! Слегка приоткрыв дверь в спальню, я сделал Салли знак подойти поближе. В полумраке мы увидели Люсьенн. Она спала на животе, повернув голову набок. Временами она вздыхала и вздрагивала. Должно быть, ей было дурно. Мне подумалось, что ее подсознание все-таки работает и предчувствует грустную правду. Да, в глубине души Люсьенн все знала. У Салли навернулись слезы. Я тихо прикрыл дверь в спальню, и мы устроились в гостиной. Взгляд моей жены упал на фотографию Жан-Пьера Массэ. – Это он, Вилли? – Он! Она внимательно изучила портрет красавца теннисиста. Массэ был мужчина хоть куда: правильные черты лица, очень умный и проницательный взгляд. – А вот письмо, сравни почерк... Салли подошла к лампе. Она всегда все делала чрезвычайно тщательно. Сейчас она была похожа на старательную студентку. – Действительно, кажется, что это один и тот же почерк. И все же... – Что "все же"? – Подпись "Жан-Пьер" на фотографии отличается от подписи под письмом. В первом случае почерк гораздо более четкий, чем во втором, и буквы в подписи под письмом он сильнее растянул. Все было так, как она сказала. Но я заметил Салли, что, должно быть, Массэ снят на этой фотографии еще до свадьбы, ведь фотографии дарят невестам, не женам, а за несколько лет подпись любого человека может измениться. Чем больше бумаг ты подписываешь, тем более нечеткой и летящей становится твоя подпись. Но Салли мои объяснения не убедили. Тогда я решил поразмышлять вместе с ней дальше. – Вообще вместо того, чтобы выяснить, почему было написано это удивительное письмо, лучше бы попытаться, понять, кто его автор. – По правде говоря, это и легче, – тотчас отозвалась Салли. – Видишь ли, Вилли, очень мало людей знают или могут знать, что Жан-Пьер Массэ погиб! – Действительно, совсем немного. Не считая меня, только полицейские и санитар из морга... – Но ведь были свидетели несчастного случая. – Свидетелям неизвестно имя пострадавшего. – Правда. А ты ничего никому не рассказывал? – Ни одной живой душе, Салли! – Даже бармену, когда отправился за мадам Массэ? – Да нет же, клянусь тебе! – Подожди... Она наморщила лоб и ущипнула себя за кончик носа. – Ты сказал мне, что, приехав сюда, встретил двух девушек, выходивших из квартиры, причем горничная плакала. – Ну и что? – Можно предположить, что эти типы из полицейского комиссариата по той или иной причине позвонили сюда. И это произошло в тот момент, когда ты уже уехал оттуда, но сюда еще не приехал. – И что же? – А то, что обе девушки могли знать, что Массэ погиб. – Ты думаешь, узнав подобную новость, они могли уйти? Посуди сама: одна из них – кузина мадам Массэ, а также помощница и, возможно, любовница ее мужа. Другая – горничная. Неужели ты предполагаешь, что обе смотали удочки, зная, что Жан-Пьер Массэ погиб? Даже не дождавшись возвращения его жены? – Почему же тогда горничная плакала? – Да потому, что в доме произошла какая-то драма. Потому что девушка в леопардовом манто – Элен – должна была уйти, а уход при подобных обстоятельствах – печальное событие, тем более в праздничный вечер. И все это свалилось на деревенскую простушку с чувствительным сердечком! – Да, это – единственная логичная гипотеза, – вздохнула Салли, расстегивая пальто. На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле. – Дети легли? – рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе. – Нет, они ждали подарков. – Хочешь выпить стаканчик? – Не сейчас. Что будем делать, Вилли? – Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну. Она аж подскочила. – Ах, вот как! Люсьенн! – Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась? Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня. – Ей грозит опасность, – продолжил я после этой мимолетной ласки, – письмо и телефонные звонки говорят о том... – А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар... Об этом я не подумал. Вполне разумное решение. Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями... Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником. Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково. – Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей? – Если бы я только знал... Видишь ли, сначала попытались заставить ее остаться здесь одну. Потом решили убедиться, что она так и поступила, – этим объясняются телефонные звонки. – Но ведь было достаточно позвонить всего только раз! И если Люсьенн ответила... Ох! Знаешь, о чем я подумала? – вдруг вскрикнула Салли, у нее даже голос изменился. – Звонивший ничего не говорил, чтобы его не узнали по голосу. Вывод: Люсьенн знает этого человека. – Неплохо, Салли. Неплохо! Но это не дает ответа на твое прежнее замечание: Люсьенн уже ответила один раз, значит, было ясно, что она дома. И все же часом позже раздался второй звонок... – Подожди-ка, первый телефонный звонок был до или после получения письма? Я задумался. – До. – Ты уверен? – Уверен! – Хорошо. Значит, звонивший хотел удостовериться, что Люсьенн получила пневматичку. И он перезвонил позже, чтобы проверить, следует ли она директивам своего... мужа, скажем так. Да только во второй раз ответил ты, и мужской голос чертовски взволновал его. До такой степени, что он был вынужден позвонить и в третий раз. – В конце концов, – пробормотал я, – может быть, в третий раз это был не он, ведь я выдернул штепсель телефона из розетки. – Не имеет значения. Стоя у круглого окна, Салли смотрела, как дождь молотит по тротуару. – Выключи свет! – внезапно приказала она, отступая в сторону и прижимаясь к стене. – Зачем? – Хочу кое-что рассмотреть. Я погасил свет. Комната погрузилась в темноту. Только слабо светилось окно. Сквозь тюлевые занавески были видны длинные штрихи дождя. Салли приподняла край занавески и глянула вниз, на бульвар, омываемый дождем. Редкие фонари освещали его блеклым светом. – Что ты делаешь? Я подошел к жене. На меня пахнуло теплом ее тела, и это было как самая восхитительная ласка. Я любил ее духи, простые и чарующие одновременно. Салли никогда не пользовалась парижскими духами. Бес противоречия заставлял ее привозить духи из Америки. Они пахли лесом. А Салли была уроженкой Миссури. Когда мы жили в Штатах, мы проводили все отпуска в ее семье, часто бродили по лесистым холмам. Их вершины волнами катились в бесконечность. Странно, как вспоминается прошлое в самые напряженные моменты. – Ты что-то увидела, Салли? – Может быть. Нет, не двигайся! Только что внизу остановилось такси. – Знаешь, в этом нет ничего удивительного. – Ты не прав: из него никто не вышел. А стоит оно прямо напротив дома. – Дай-ка я гляну! – Осторожно! Не трогай занавеску. Она нагнулась, и я взглянул на улицу поверх ее головы. На дороге стояла большая машина, счетчик внутри голубовато светился, пассажиров нельзя было разглядеть. – Понимаешь, Вилли, такси остановилось напротив, чтобы был виден весь дом. – О'кей, я сейчас спущусь! Отходя от окна, я устроил маленькую катастрофу: крючок на кителе, державший ремень, зацепился за занавеску и вырвал большой кусок материи. – Какой же ты неловкий! – огорчилась Салли. Отцепившись от занавески, я бросился к двери. – Поторопись! Такси отъезжает! – крикнула Салли мне вдогонку. Сбежав по лестнице с рекордной скоростью, я устремился к входной двери. Однако я забыл нажать кнопку-"собачку", замешкался, и, когда, наконец, оказался на улице, такси исчезло. Я поднял голову. Салли открыла окно и прокричала: – Оно поехало в сторону Сены и свернуло направо! Ради очистки совести я объехал весь квартал, но такси не нашел. Наверное, оно рвануло на проспект Нейи, чтобы затеряться среди других машин. Удрученный, я стоял перед Салли в гостиной, сверкающей дорогими флакончиками в шкафах. Салли тоже была огорчена, но все же улыбалась мне, как улыбаются набедокурившим сорванцам. – Слишком поздно, да? – Увы! – Во всяком случае, это доказывает, что я была права. Такси отъехало именно в тот момент, когда ты порвал занавеску. Обняв Салли за плечи, я поцеловал ее. – Пока ты гонялся за такси, Вилли, – сказала она – мне на ум пришла одна мысль. Об этой гипотезе ни ты, ни я не подумали. На этот раз у нас в руках есть кое-что солидное... – Говори! Она было раскрыла рот. Но из спальни донесся крик, и мы бросились туда. |
|
|