"Бурный финиш" - читать интересную книгу автора (Френсис Дик)

Глава 12

Мы прошли через булочную и оказались на улице. Я понял, что придется очень постараться, чтобы не опоздать.

– Нам надо взять такси, – сказал я.

Габриэлла покачала головой:

– Здесь его не поймать. Лучше доехать на трамвае до центра, а там уже сесть в такси.

– Ладно, – согласился я. – Трамвай или такси – неважно. Поедем на том, что придет раньше.

Трамваи ходили по большому проспекту, на который выходил этот тихий переулок. Мы прибавили ходу.

– Я и не подозревала, что уже так поздно, – сказала Габриэлла, увидев уличные часы, обе стрелки которых показывали на северо-восток.

– И эти еще отстают, – сказал я. – Сейчас четверть.

На проспекте показался длинный зелено-кремовый трамвай.

– Бежим! – крикнула Габриэлла. – Остановка за углом. Надо успеть.

Мы побежали, держась за руки. До угла оставалось шагов десять, не больше.

Внезапно Габриэлла вскрикнула и споткнулась. Я дернул ее за руку, она прижалась ко мне. Вдруг я почувствовал острую боль в боку. Мы оба упали на мостовую – я первым, чтобы уберечь ее от удара.

Двое-трое прохожих остановились, стали помогать нам подняться. Но Габриэлла лежала неподвижно. Я увидел маленькую дырочку на спине ее пальто, почти по центру. Цепенея, я опустился на колени рядом с ней. Затем я засунул левую руку внутрь пиджака, дотронулся до пылающего правого бока, а когда снова вынул руку, она была вся в крови.

– Нет, – только и произнес я. – Нет...

Склонившись над Габриэллой, я перевернул ее на спину, взял на руки. Глаза ее были открыты. Они остановились на мне.

– Генри, – прошептала она. – Я... не могу дышать.

Вокруг нас уже собралась небольшая толпа. Я отчаянно вглядывался в их озадаченные лица.

– Доктор, – сказал я. – Медико! – Нет, это кажется, по-испански.

– Si, si, – сказал мальчик, стоявший у моего локтя. – Undottore7.

В толпе возникли шевеление и переговоры. Я понял только одно слово «Inglese», англичанин, говорили они, и я кивнул. Я осторожно распахнул коричневое замшевое пальто Габриэллы. В правой части была большая рваная дыра с темными краями. Черное платье было мокрым от крови. Я неистово замахал рукой, чтобы собравшиеся отошли, и они в самом деле отодвинулись на шаг.

Женщина, по виду мать семейства, вытащила из сумочки ножницы и присела с другого бока Габриэллы. Жестом она попросила меня снова распахнуть пальто девушки и, когда я это сделал, стала разрезать ей платье. Она действовала очень осторожно, и все же Габриэлла зашевелилась в моих объятиях и приглушенно застонала.

– Тише, любимая, – сказал я. – Все будет хорошо.

– Генри... – прошептала она и закрыла глаза.

С разрывающимся сердцем я держал ее на руках, а женщина, споро работая ножницами, наконец вырезала большой кусок ее платья. Когда она увидела, что там, под платьем, ее крупное лицо исполнилось сочувствием, и она покачала головой.

– Signore, mi displace molto, – обратилась она ко мне. – Molto8.

Из верхнего кармана пиджака я извлек чистый белый платок, вывернул его на другую сторону и прикрыл им страшную рану. На выходе пуля раздробила ребро, и его осколки виднелись в кровоточащем отверстии под грудью. У белого лифчика снизу появилась красная кайма. Я снова прикрыл Габриэллу пальто, чтобы она не замерзла. Я с ужасом думал, что она может умереть до появления доктора.

Возле нас появился карабинер в начищенных сапогах и зеленоватых защитных брюках, но я сильно сомневался, что заговорил бы с ним, даже если бы он знал по-английски. Собравшиеся начали ему что-то тихо говорить, и он оставил меня в покое.

Габриэлла снова открыла глаза. Лицо ее было серым и в испарине от страшной боли.

– Генри...

– Я здесь.

– Не могу дышать...

Я слегка приподнял ее так, что она оказалась в полусидячем положении, опираясь на мою руку и колено. Но это движение отняло у нее слишком много сил. Лицо ее стало еще бледнее. Из открытого рта вырывалось учащенное дыхание.

– Не бросай меня...

– Нет, милая, не брошу, – сказал я. – Тише...

– Что случилось?

– В тебя стреляли.

– Стреляли? – Это ее не удивило. – Билли?

– Не знаю, я не видел. Не говори ничего. Скоро будет доктор.

– Генри... – Силы оставляли ее, кожа приобрела мертвенный оттенок. – Генри, я тебя люблю.

Она снова закрыла глаза, но сознания не потеряла. Левая рука Габриэллы судорожно подергивалась, страдальческие морщины на лице сделались глубже.

Я бы отдал все на свете, чтобы она опять стала здоровой, чтобы ее отпустила боль.

Прибыл доктор. Он был молод и потому еще не забыл, чему его учили. У него были густые черные волосы и худые ловкие руки. Только это мне в нем и запомнилось.

Он склонился над Габриэллой, быстро заглянул под мой платок и обернулся к полицейскому.

Я услышал слова «auto ambulanza» и «pallotta»9. Собравшиеся наперебой сообщали необходимую информацию.

Молодой врач снова опустился на колено и пощупал пульс Габриэллы. Она приоткрыла глаза.

– Генри.

– Я здесь. Молчи.

– М-м...

Молодой врач сказал ей что-то утешающим тоном, она слабо ответила: «Si». Он раскрыл свой чемоданчик и ловко собрал шприц для инъекции, затем проделал дырку в ее чулке, протер кожу спиртом и сделал укол в бедро. Снова пощупал пульс и сказал что-то успокаивающее. Я видел, что он ее ободряет, но меня это мало утешало.

Вскоре Габриэлла открыла глаза пошире, и на ее влажном лице появилась судорожная улыбка.

– Лучше, – сказала она еле слышно.

Но она на глазах теряла дыхание, и никаких улучшений я не заметил, разве что, возможно, боль немного утихла.

– Ну и хорошо, – улыбнулся я в ответ. – Тебя отвезут в больницу, и все будет в порядке.

Габриэлла еле заметно кивнула. Врач по-прежнему держал ее руку, следил за пульсом по часам.

Подкатили две машины и, взвизгнув шинами, остановились. Полицейский «Ситроен» и машина «Скорой помощи». Из первой появились два карабинера, явно в чинах, а из второй – санитары с носилками. Вместе с доктором они осторожно забрали Габриэллу из моих объятий и уложили на носилки. Под голову ей положили одеяло, чтобы было удобнее лежать. Доктор проводил взглядом дырочку в спине. Он и не попытался снять с Габриэллы пальто.

Один из полицейских спросил меня:

– Вы, кажется, говорите по-французски?

– Да, – ответил я, вставая. Только теперь я понял, какая здесь твердая мостовая. Нога, которую я согнул в колене, успела онеметь.

– Имя и адрес молодой дамы?

Я сообщил, он записал.

– А ваши?

Я сообщил.

– Что тут случилось? – спросил он.

– Мы бежали, чтобы успеть на трамвай. Кто-то выстрелил нам в спину. Вот отсюда. – Я показал на переулок.

– Кто же?

– Я не видел. – Санитары подняли носилки с Габриэллой, я поспешно сказал: – Я поеду с ней.

Но полицейский покачал головой:

– Попозже. Сейчас вы должны поехать с нами и рассказать все, что случилось.

– Я не оставлю ее. – Я не мог допустить, чтобы Габриэллу вот так увезли. Я быстро шагнул к доктору, взял его за руку.

– Глядите, – сказал я, распахивая пиджак.

Он взглянул и стал вытаскивать мою рубашку из брюк, чтобы разобраться, что случилось. По нижнему ребру у меня тянулась кровавая полоса длиной дюймов пять. Неглубокая, но горела, как ожог. Доктор пояснил полицейским, что это означает.

– Ладно, – сказал тот полицейский, что говорил по-французски. – Поезжайте, пусть вам сделают перевязку. – Он записал адрес на страничке блокнота и, вырвав, дал мне. – А потом к нам, ясно?

– Договорились.

– Паспорт при вас?

Я вынул паспорт, отдал ему и положил в бумажник листок с адресом. Доктор кивком велел мне садиться в машину «Скорой помощи», что я и сделал.

– Погодите, – сказал полицейский, когда санитары уже закрывали двери. – Пуля, значит, попала в девушку, а потом задела и вас?

– Нет, – сказал я. – В нас стреляли дважды. Сначала в нее, потом в меня.

– Мы их будем искать, – пообещал полицейский.

Габриэлла была жива, когда мы подъехали к больнице, была жива, когда ее перенесли прямо с носилками на каталку, была жива, когда один из санитаров «Скорой» объяснял доктору, что случилось, и когда этот доктор и его помощник, так и не сняв носового платка с раны, проверили ее состояние, после чего быстро увезли. Второй доктор, коренастый мужчина с плечами боксера, остался и задал мне какой-то вопрос.

– Inglese, – отвечал я. – Non parlo italiana10.

– Вам придется подождать, – сказал он по-английски. У него был сильный акцент, но, к счастью, мы могли как-то объясняться.

Он привел меня в узкую комнату, где стояла узкая кровать. Жестом велев мне садиться, врач вышел и вскоре вернулся с медсестрой, у которой в руках были какие-то бумаги.

– Как вас зовут? – спросил меня доктор.

Я сообщил свои имя, адрес, возраст, после чего медсестра ободряюще мне улыбнулась и ушла, а вскоре вернулась с каталкой, инструментами и запиской.

– Звонили карабинеры. Просили, чтобы вы побывали у них до четырех часов.

Я посмотрел на часы. Я совершенно забыл о времени. Оказалось, не прошло и часа с того момента, когда мы с Габриэллой бежали за трамваем. С тех пор я прожил несколько эпох.

– Понял, – сказал я.

– Пожалуйста, снимите пиджак, – попросил доктор.

Я встал, снял пиджак, высвободил правую руку из рубашки. Врач наложил два бинта – один марлевый, чем-то пропитанный, а другой проложенный ватой – и прикрепил их пластырем. Я снова вдел руку в рукав рубашки.

– Ну как, что-нибудь чувствуете? – спросил он.

– Нет.

Его это удивило. Потом его лицо стало озабоченным.

– Е sua moglie? – спросил он.

Я не понял.

– Извините. Я спросил: она ваша жена?

– Я ее люблю, – сказал я. Мысль о том, что я могу потерять Габриэллу, казалась невыносимой. На глазах у меня выступили слезы. – Я ее люблю! – повторил я.

– Да, – доктор сочувственно кивнул. Он принадлежал к нации, где чопорность и сдержанность не считались достоинствами. – Погодите. Мы вам скажем... – Он оборвал себя на полуслове и вышел, а я остался гадать, почему он осекся: потому ли, что не хотел сказать мне, что она умирает, или просто не мог выразить по-английски то, что хотел.

Я прождал час и никогда бы не согласился на такое ожидание еще раз. Затем появился другой доктор, высокий, седой, с красивым худым лицом.

– Вы хотите знать о синьоре Барзини? – Он говорил по-английски без акцента, голос у него был ровный, дикция четкая.

Я кивнул, не будучи в состоянии говорить.

– Мы прочистили рану и сделали перевязку. Пуля пробила легкое, а на выходе сломала ребро. Легкое вышло из строя. Воздух и кровь попали в грудную клетку. Пришлось удалить кровь и воздух, чтобы легкое снова могло работать. Нам это удалось. – Он говорил сухо, профессионально.

– Я могу на нее взглянуть?

– Позже, – сказал он без колебаний. – Сейчас она без сознания. Действует наркоз. Она в послеоперационном блоке. Позже.

– А что будет дальше?

– Тут, конечно, могут быть разные осложнения, – сказал он, – но при хорошем лечении и уходе она поправится. Пуля не задела ничего жизненно важного – иначе девушка умерла бы прямо на улице.

– Мне показалось, что ей стало хуже, – заметил я.

– В каком-то смысле вы правы, – терпеливо отозвался доктор. – Рана была болезненной, у нее было внутреннее кровотечение и, кроме того, шок. Как вам, наверное, известно, это состояние порой не менее опасно, чем само повреждение.

Я судорожно сглотнул и кивнул.

– Мы знаем, что делать в таких случаях. Она молода и здорова, это, конечно, плюс. Но могут быть осложнения, и ей придется терпеть боль. Пока я не могу дать вам никаких гарантий. Еще рано. Но что касается надежды – надежда, безусловно, есть.

– Спасибо, – глухо сказал я, – за то, что были со мной откровенны.

– Вас зовут Генри? – спросил он с улыбкой.

– Да.

– Она у вас очень храбрая.

Если я не могу пока ее увидеть, размышлял я, тогда надо ехать в полицию. Они просили быть там до четырех, а уже двадцать минут пятого, но, в конце концов, это неважно. Я настолько не привык размышлять категориями того странного темного мира, с которым столкнулся, что совершенно забыл про элементарную осторожность. Переживая за Габриэллу, я как-то упустил из виду, что если уж меня отыскали и попытались убить в далеком пустынном переулке, то, выйдя из госпиталя, я снова подвергаю себя опасности.

Во дворе больницы стояло такси. Водитель читал газету. Я помахал ему рукой, и он, сложив газету, завел мотор и подъехал ко мне. Я дал ему листок с адресом, который получил от карабинеров, он равнодушно поглядел и кивнул. Я открыл заднюю дверь и стал залезать. Он вежливо ждал, чуть повернув голову, пока я устроюсь, затем мягко двинул машину вперед. Выехав из ворот больницы, он свернул направо, на аллею, шедшую вдоль ограды, и, проехав ярдов пятьдесят, остановился. От одного из деревьев, что росли у обочины, отделилась фигура. Человек, резко распахнув дверцу, оказался в машине.

Он свирепо скалился, не в силах сдержать торжества. В руке у него возник револьвер с глушителем.

Малыш Билли.

– Что-то ты, сволочь, задержался, – сказал он.

Я посмотрел на него, стараясь за напускным равнодушием скрыть потрясение. Он же, сунув мне револьвер под ребра, примерно туда, где оставила след пуля, сказал водителю:

– Поторапливайся, Витторио! Его долбаная светлость опаздывает.

Такси поехало, мягко набирая скорость.

– Мы же сказали: в четыре, – широко осклабясь, говорил Билли. – Разве тебе не передавали?

– Мне звонили из полиции, – слабо отозвался я.

– Ты слышишь, Витторио! – захохотал Билли. – В больнице решили, что мы из полиции. Здорово, да?

Я отвернулся к окну.

– Только попробуй, – предупредил Билли. – Только попробуй открыть дверь, сразу получишь пулю.

Я посмотрел на него.

– Да, да, – хохотнул он, – небось не нравится выполнять мои приказания? Ничего, не развалишься. И учти, это только цветочки.

Я не ответил, но это Билли не расстроило. Он сидел развалясь, вполоборота. Его довольная ухмылка застыла, превратив лицо в маску.

– Как птичка?... Мисс как там ее... – Он пошевелил пальцами. – Подружка?

Прежде чем ответить, я немного подумал. Что бы мне подумать раньше!

– Она умерла, – каменным голосом сказал я.

– Ну и ну! – весело отозвался Билли. – Какая жалость! Ты слышишь, Витторио, юбка его сиятельства приказала долго жить...

Витторио кивнул. Все его внимание было сосредоточено на дороге. Он вел машину по боковым улочкам, избегая оживленных магистралей. Я тупо глядел ему в затылок и думал, каковы мои шансы попытаться отобрать револьвер у Билли, прежде чем он успеет выстрелить. Учитывая, что ствол впивался мне в ребра, я решил, что шансы эти равны нулю.

– Ну ладно, ладно, – не унимался Билли. – Скажи, ведь правда я ловко все провернул?

Я не ответил. Краем глаза я заметил, что выражение триумфа уступило на его лице место мстительной злобе.

– Ничего, ты у меня быстро перестанешь задирать нос, – прошипел он. – Ах ты, сучий аристократический потрох...

Я промолчал. Он еще сильнее вонзил мне в ребра ствол револьвера.

– Дай срок, графское отродье, дай только срок...

Мне, собственно, ничего не оставалось делать, как ждать. Такси катило по городу, мы миновали центр.

– Прибавь ходу, Витторио, – сказал Билли. – Мы опаздываем.

Витторио нажал на акселератор, и вскоре город остался позади. Дорога резко свернула налево, потом – направо, потом мы снова оказались на прямом отрезке, и я с удивлением увидел взлетную полосу аэропорта Мальпенса. Мы подъехали к нему сбоку, по дороге, что вела к грузовым воротам.

Самолет «ДС-4» стоял на площадке, по-прежнему готовый забрать в Англию четырех кобыл. Витторио остановил машину в пятидесяти шагах от него.

– Ну а теперь, – сказал мне Билли, снова любуясь собой, – слушай меня внимательно и делай, что велю, иначе я проделаю в тебе отверстие. Я не шучу. – В этом я как раз и не сомневался. – Иди прямо к самолету, потом по настилу в самолет, а там в сортир. Понял? Я буду идти за тобой в двух шагах.

Я был сбит с толку, но в целом даже доволен поворотом событий. Я не предполагал, что поездка в такси закончится так мирно. Молча я открыл дверцу и вылез. Билли быстро протиснулся вслед за мной и встал рядом. На его пухлых детских губах вновь заиграла торжествующая улыбка.

– Вперед, – сказал он.

В этой части аэродрома было пусто. Люди в основном толпились ярдах в четырехстах от нас, возле главного здания. Но четыреста ярдов по открытому пространству казались мне слишком длинной дистанцией. С другой стороны стояли такси и рос густой кустарник. Находясь во внутренней борьбе с самим собой, я все же подчинился приказанию Билли. Подошел к самолету, стал подниматься по настилу. Билли неукоснительно соблюдал дистанцию в два шага. На таком расстоянии он чувствовал себя хозяином положения – ни промазать, ни оказаться слишком близко от конвоируемого.

Наверху стоял Ярдман. Он хмурился и стучал пальцем по часам, хотя глаза его по-прежнему оставались невидимыми за очками.

– Слишком тонко режете, – раздраженно буркнул он. – Еще четверть часа – и у нас возникли бы проблемы.

По-прежнему основным моим ощущением было впечатление полной нереальности происходящего.

Отвечая, Билли обрызгал меня слюной:

– Он поздно вышел из больницы. Еще пять минут, и мы бы пошли его оттуда вытаскивать.

У меня по коже поползли мурашки. В конце концов поездка закончилась вовсе не так мирно. Я увидел перед собой бездну.

– Ну, садитесь. Я скажу пилоту, что наш пропавший работник вернулся с ленча и можно лететь назад в Англию. – Ярдман поспешно стал спускаться по настилу.

– Вперед, ваша светлость, – хмыкнул Билли. – И прямо в сортир. Тот, что слева. – Револьвер уперся мне в позвоночник. – Делай, как велено.

Я поднялся по трем ступенькам, открыл дверь слева, вошел.

– Руки на стену, – распорядился Билли. – Прямо перед собой. Чтобы я мог их видеть.

Я подчинился. Он захлопнул за собой дверь. Мы стояли и молчали. Время от времени он довольно хихикал, а я клял себя за идиотизм.

Транспортировка грузов и людей! Саймон добрался до сути, а я остановился на полпути. Дымовая завеса Билли затуманила мне глаза. За ней я и не разглядел Ярдмана. Вместо того чтобы, опираясь на послание Саймона и свои собственные воспоминания, вычислить Ярдмана, я стал целоваться с Габриэллой и обо всем забыл. А пять минут спустя она уже лежала в крови на мостовой.

Я закрыл глаза, прислонился лбом к стене. Дальнейшая жизнь имела для меня смысл, только если Габриэлла не умрет.

Вскоре вернулся Ярдман. Он постучал, и Билли открыл дверь. Он вошел в туалет.

– Они уже идут, – сообщил Ярдман. – Скоро полетим. Кстати, как девушка?

– Умерла, – доложил Билли.

– Отлично, – сказал Ярдман. – Меньше работы для Витторио.

Я вскинул голову.

– Мой дорогой мальчик, – сказал Ярдман ласково. – Какая жалость. Какая утрата. – Затем он обратился к Билли: – Ты стрелял плохо. Я ожидал от тебя совсем другого.

– Но они вдруг пустились бежать, – возразил Билли, и в его голосе послышались жалобные интонации.

– Надо было приблизиться.

– Я и так приблизился! Я оказался очень даже близко, ярдах в десяти самое большее. Я стоял в подворотне и, как только они прошли мимо, готов был всадить в них по пуле, но они пустились бежать. Ни с того ни с сего. Но я все-таки застрелил ее, верно? Я уложил ее даже на бегу. Ну а в него я не попал, потому что она резко дернулась и опрокинула его на мостовую.

– Если бы с тобой не было Витторио... – холодно начал Ярдман.

– Но он же был со мной, так? Это я велел ему внедриться в толпу и держать ушки на макушке. Может, Витторио и подслушал, что полицейские велели этому гаду поехать с ними, но ведь это я догадался позвонить в больницу и выманить его оттуда. И вообще, когда я позвонил вам второй раз, разве не вы сами сказали, что все к лучшему и надо взять его живым, потому что у вас для него есть дело?

– Ладно, – сказал Ярдман, – все хорошо, что хорошо кончается, но стрелял ты отвратительно.

Он открыл дверь, и в помещение ворвался грохот откатываемого настила. Когда дверь за ним закрылась, Билли изрыгнул серию страшных ругательств. Он плохо воспринимал критику.

Один за другим заработали двигатели, самолет завибрировал. Я поднес к глазам часы. Если бы прошло еще немного времени, Патрик отказался бы лететь. Ему и так оставалось времени в обрез, чтобы добраться до Гатвика: надо было уложиться в положенные пятнадцать рабочих часов. Учитывалось общее время нахождения летчика на дежурстве, а не только летные часы, и выход за разрешенный лимит означал штрафы.

– Встань на колени, – ткнул меня револьвером в спину Билли. – Руки на стену, и не вздумай пихнуть меня случайно при взлете.

Я не пошевелился.

– Делай, что тебе сказано, приятель, – злобно прошипел Билли, ударив меня ногой по колену. – Встань на колени.

Я опустился на колени.

– Вот какой послушный графчик, – удовлетворенно сказал Билли и провел стволом револьвера по моему затылку.

Самолет начал двигаться, подъехал к площадке для проверки двигателей, потом стал выруливать на взлетную полосу. Машина стала набирать скорость, но в туалете не было иллюминаторов, и невозможно было угадать момент взлета. Однако когда самолет стал набирать высоту, меня прижало к стенке, а поскольку Билли не хотел упасть на меня, то уперся мне в лопатки револьвером. Я молил бога, чтобы Патрик не угодил в воздушную яму.

Патрик сейчас далеко-далеко, в своей кабине. Наверное, клянет меня на чем свет стоит за опоздание, пьет первую чашку кофе, очищает первый банан и понятия не имеет, что мне необходима его помощь.

Патрик закончил набор высоты, уменьшил мощность моторов и повернул на юг, к Средиземному морю.

Средиземное море. Меня снова охватила та же противная дрожь, что и тогда, когда я вдруг понял: все нити ведут к Ярдману. «ДС-4» не был герметизирован. Дверь салона можно было спокойно открыть и закрыть. Возможно, Билли просто выбросил Саймона из самолета. Бесследное исчезновение. Десять тысяч футов и сверкающее синее море.