"Борт С747 приходит по расписанию" - читать интересную книгу автора (Незнанский Фридрих)

Глава 17 Вдова Броненосца

— Это вы, Василиса Аристарховна? — словно не веря своим глазам, выдохнул он.

— Андрей? — Она быстро поднялась, игнорируя призывное мычание уродца. — Как вы здесь оказались?

— В принципе, попал сюда просто. Шел по следам людей, участвующих в махинациях со страховками, и вот — оказался здесь. А вы? Так это тот самый ребенок, о котором вы говорили? Вот за кем вы присматриваете у богатых людей.

— Феликс и вправду совсем ребенок. Ребенок навсегда, — со вздохом произнесла Василиса Аристарховна.

Больной с хныканьем принялся лезть ей под юбку. Она остановила его:

— Деточка, так нельзя делать. Не безобразничай.

— Сочувствую вам, Василиса Аристарховна, — сказал Корешков. — Действительно, в наши дни деньги пенсионерам достаются с большим трудом.

Он повернулся, чтобы выйти из «детской», как вдруг до него донесся голос Святковской:

— Феликс, перестань хулиганить, иначе мама рассердится.

Андрей резко повернулся и посмотрел на Василису Аристарховну. Что-то в интонации женщины его насторожило. Полно, да нянька ли это?! Вряд ли станет женщина на старости лет надрываться из-за чужого больного ребенка. Нет, не чужой он ей. И это проскользнувшее «мама»…

Корешков внимательно посмотрел на нее. Юбка и кофта на ней были простые, но явно не из дешевых. Святковская была хорошо причесана, губы подкрашены. Нетрудно догадаться, что эта женщина в молодости была очень красива и вдобавок она обладает сильным и властным характером.

Смутная догадка забрезжила у Андрея: а что, если это ее якобы умерший сын, о котором она вскользь упомянула при их первой встрече?

Не сговариваясь, Корешков и Багрянцев поняли, что сейчас женщин нужно разделить, не держать в одном помещении, тогда беседовать с каждой будет гораздо проще.

Андрей официальным тоном обратился к Сорокиной:

— Валентина Николаевна, мне нужно поговорить с госпожой Святковской. Можно попросить, чтобы ее тут заменили?

— Конечно, конечно. Я сейчас пришлю медсестру, — торопливо ответила та и направилась к выходу. Сергей Константинович пошел следом за ней и, когда Сорокина с удивлением на него посмотрела, объяснил:

— У меня к вам тоже имеются вопросы. Хотелось бы поговорить с глазу на глаз.

— Пожалуйста, пойдемте.

Они спустились на первый этаж, где Валентина Николаевна велела одной из медсестер отправиться в комнату Феликса и побыть там, как она выразилась, вплоть до особого распоряжения. После этого Сорокина пригласила Сергея Константиновича в маленькую комнату с эркером. Окно было затянуто плотными портьерами, но стоило врачихе, потянув за шнур, раздвинуть их, как стало видно, что комнатка в высшей степени уютная, обставлена с большим вкусом мягкой мебелью с серовато-синей штофной обивкой. Весь гарнитур был новый, но сделан «под старину»: и кушетка, и стол, и стулья. Валентина Николаевна предложила Багрянцеву кофе или чай, однако тот, вежливо поблагодарив, отказался. Он спросил:

— Сколько времени вы здесь работаете?

— Около года. С прошлого сентября.

— Когда вы сюда поступили, Святковская уже работала?

— Да.

— Что вы можете о ней рассказать?

— Вы имеете в виду что-нибудь компрометирующее? — уточнила Сорокина.

— Не совсем так, — замялся Сергей Константинович. — То есть имеются подозрения, что в этом особнячке творятся кое-какие неблаговидные дела. Теоретически можно подозревать, что в них замешаны все обитатели, в том числе и вы. Но, в первую очередь, подозрения падают на хозяев.

— Святковская не хозяйка.

— Да. Но она подозрительна тем, что ее погибшая ныне внучка была связана с преступной группировкой, делом которой мы сейчас и занимаемся. Поэтому я и прошу вас подробнее рассказать про Василису Аристарховну.

Подумав, Сорокина сказала:

— Ее наняли, чтобы она изображала мать Феликса.

— Этого дебила?

— Олигофрена. Мне ближе медицинские термины. Василисе Аристарховне это очень хорошо удается. Хотя задача не из легких, с такой мало кто справится. Больной ее по-своему любит, она единственная, кто может на него повлиять в нестандартных ситуациях. А они случаются, сами понимаете, на каждом шагу. И чуть что — без нее не обойтись.

— Значит, Святковская только обслуга, нянька больного.

— Нет, она здесь более авторитетный человек. Поскольку давно работает и все здесь знает, то к ней постепенно перешли и другие функции. Можно сказать, Василиса Аристарховна исполняет здесь обязанности домоправительницы. Она ведет хозяйство, оплачивает счета, принимает и отправляет почту.

— То есть хозяева полностью доверяют ей?

— Выходит, что так.

— А сами хозяева какие люди, что из себя представляют?

— Я их вообще ни разу не видела, — ответила Сорокина.

— Вот те и раз! — удивился Сергей Константинович. — Почти год работаете и не видели?

— Ну да, они в Москве живут, бизнесом занимаются, к тому же, кажется, много времени проводят за границей, им некогда сюда приезжать.

— Ага. А разве Святковская здесь постоянно живет?

— Тоже нет. Она приезжает по мере надобности.

— И как часто появляется надобность в ней?

— По-разному. Иногда живет здесь несколько дней подряд, иногда приезжает два-три раза. Более длительных отлучек не случалось. Когда ее долго нет, Феликс тоскует и становится малоуправляемым. Правда, при мне такого не случалось. Об этом мне рассказывала врач, которая работала здесь раньше. Василиса Аристарховна куда-то уезжала, кажется, в санаторий, и они тут с этим Феликсом здорово намучались.

Багрянцев записал телефон предшественницы Валентины Николаевны на этой должности, после чего спросил:

— А вам не приходило в голову, что Святковская — настоящая мать Феликса?

Сорокина пожала плечами:

— Почему-то горничные и прочая обслуга тоже так думают. Однако веских доказательств ни у кого нет.

Разговаривать с врачихой было легко. Сергей чувствовал, что она отвечает на его вопросы совершенно искренне, не пытаясь кого-то выгородить или приукрасить ситуацию. У него сложилось впечатление, что Валентина Николаевна фанат своего дела, хороший специалист, но за пределами медицины, в быту, она человек несколько наивный, настроена романтично, и при желании ее доверчивостью легко воспользоваться, как говорится, в корыстных целях.

— Скажите, Валентина Николаевна, у Феликса это врожденное заболевание или последствие какой-либо травмы, стресса?

— Врожденное. Он олигофрен.

В это время зазвонил мобильник Багрянцева, и Андрей попросил его зайти в комнату напротив «детской». Сорокина вызвалась проводить следователя, но он отказался:

— Неужели вы думаете, я не запомнил дорогу на второй этаж?

Звонку Андрея предшествовала его беседа с Василисой Аристарховной. Она получилась намного тяжелее, чем разговор Багрянцева и врачихи.

Чтобы не расспрашивать женщину при Феликсе, Корешков дожидался прихода медсестры, которая подменит Святковскую, и тем временем исподволь рассматривал ее. Однако с таким же успехом мог бы делать это откровенно, потому что Василиса Аристарховна не обращала на него внимания. Она сидела к нему в профиль, опустив голову. Могло показаться, что она наблюдает за возящимся на ковре Феликсом. На самом деле у нее был совершенно неподвижный взгляд, женщина предавалась каким-то своим мыслям.

Когда наконец явилась медсестра, Святковская и Корешков перешли в другую комнату, напротив «детской». Ее обстановка напоминала и гостиную, и кабинет, и даже спальню, поскольку здесь находилась кровать. Помимо кровати здесь стояли шкаф, небольшой круглый стол, подле него два кресла, у стены красовался старинный секретер с выдвигающейся доской.

В комнате Василиса Аристарховна с гордым видом уселась в кресло. Сейчас она напомнила Андрею горьковскую старуху Изергиль. Сам Корешков садиться не захотел, предпочел походить по толстому ковру. Ему всегда казалось, что, когда находишься в движении, лучше думается. Сейчас же очень важно сформулировать точные и краткие вопросы, которые в дальнейшем не позволят допрашиваемой увильнуть в сторону.

— Василиса Аристарховна, я заметил, что за столь короткое время вы несколько раз в разговоре с Феликсом назвали себя его мамой. Почему?

Она ответила не сразу, говорила, медленно подбирая слова, словно боясь сказать лишнее:

— Так он лучше понимает. Ведь у него развитие трехлетнего ребенка. С ним нужно обращаться доходчиво.

— Развитие трехлетнего ребенка, — повторил Андрей. — Но ведь на самом деле ему существенно больше. Сколько?

— Я даже не знаю толком. Родители говорят на этот счет что-то невразумительное. Лишний раз спрашивать не хочу. Чувствую, им это неприятно.

Корешков остановился возле женщины и внимательно посмотрел на нее:

— Василиса Аристарховна, а это случаем не ваш сын Феликс, якобы умерший в младенчестве? А? Похоже, он вовсе не умер.

— Глупости. Несете какую-то околесицу. Слушать тошно.

— Значит, он не ваш сын?

— Ну что вы мелете! — Она говорила, не глядя на Андрея. — Как вам такое пришло в голову?! Тогда, по-вашему, и весь этот дом тоже мой? И прислугу, и врачей я оплачиваю из своей пенсии?

— Резонно, резонно.

— Тогда почему вы об этом спросили?

— Понимаете ли, в глаза бросаются всякие странные совпадения. А случайных совпадений, как подсказывает мой скромный опыт, не бывает.

— Почему же? Очень даже бывают, — возразила женщина. — Можно привести тысячи примеров. Только не пойму, про какие совпадения вы говорите.

— Да про те самые, благодаря которым мы с вами здесь встретились.

— Тоже мне — совпадения, — хмыкнула она. — Однажды зашли ко мне домой, вернее, к Надежде, а теперь встретились у меня на работе. Эка невидаль.

— Ну хорошо, — миролюбиво произнес Андрей. — Допустим, вы здесь такой же нанятый работник, как и все остальные. Тогда кто нанял вас? Кто владелец всего этого хозяйства? Как вы вышли на эту работу?

— Всех подробностей я не знаю и узнать не пыталась. Мне намекнули, что так будет лучше. Я искала подходящую работу и получила ее через агентство, которое имеет данные о вакансиях. Это агентство представляет собой нечто вроде биржи труда.

— Такие агентства действительно существуют. Но я хочу знать другое. Вы же живете не на облаке, ведь кто-то заключил с вами договор. Валентина Николаевна назвала вас своего рода домоправительницей. Значит, кому-то вы отчитываетесь в своих расходах. Кому именно?

— Домоправительница — это слишком громко сказано. А сведения о расходах я обычно даю господину Синглеру.

«Так, появился новый персонаж, — подумал Андрей. — Фамилию произнесла неуверенно, будто на ходу ее выдумала».

— Кто такой этот господин Синглер? Хозяин дома? Отец Феликса?

— Нет, он настоящий управляющий, в отличие от меня.

— А живет где?

— В Швейцарии. Он иностранец.

Ясно. Иностранца, скорей всего, сюда приплели для отвода глаз. Наверное, такой знакомый у них существует, только он даже не в курсе дела, что на него тут ссылаются.

— Василиса Аристарховна, насколько я знаю иностранцев вообще и швейцарцев в частности, они умеют считать деньги. Если вы совершаете какие-то затраты, то вам приходится вести бухгалтерию. Им же недостаточно вашего слова, нужно подтверждение, бумажка. Покажите, пожалуйста, мне счета. Ну, скажем, за последний месяц.

— Не знаю уж, каких швейцарцев вы знаете, но в данном случае вы ошибаетесь. Здесь частное владение, и все совершается без лишнего бюрократизма. Если делаются какие-то затраты, я сообщаю об этом устно, и мне доверяют. Хотя я на всякий случай беру квитанции. Вернее, раньше брала.

— А почему перестали?

— Чтобы подчеркнуть свое доверие, господин Синглер демонстративно рвал их на мелкие кусочки. Вот я и перестала брать.

— То есть вы хотите сказать, что никаких документов, которые могут каким-либо образом осветить жизнедеятельность этого оригинального дома, в природе не существует?

Святковская пожала плечами:

— Меня это мало интересует. Обратитесь к господину Синглеру. Пусть он вам расскажет подробности.

— Как с ним связаться?

— По телефону. Позвонить в Женеву не проблема. Может, он даже приедет потолковать с вами по душам. Только я не понимаю, что вы от меня хотите?

— Неужели я вам до сих пор не сказал? — делано удивился Корешков. — Мы разыскиваем главаря достаточно обширной банды, занимающейся угоном и перепродажей автомобилей. Мелкую сошку, всяких там «звеньевых» и «барыг», мы уже обнаружили, а теперь идем по следу вышестоящих товарищей. Поэтому мы здесь и оказались. Все ясно, как апельсин.

— Это вы не по адресу обратились.

— Как знать, как знать. — Андрей походил по комнате и остановился возле секретера, облокотясь на крышку. От него не укрылось, что при этом в глазах Василисы Аристарховны мелькнула тень тревоги. Ага, значит, горячо, значит, пахнет жареным. Видимо, в этих ящиках находится что-то, не предназначенное для посторонних глаз. Он сказал: — Странный это дом, Василиса Аристарховна. Я, например, впервые такой вижу.

— Что вы имеете в виду?

— Вот мы уже побывали в нескольких комнатах и не видели ни одной книги, ни одной газеты, журнала, ни одной фотографии. Но ведь так не бывает. Какая-то бумажная продукция должна существовать. Очевидно, она просто где-то спрятана. Вопрос — где? Вот смотрю я на это произведение мебельного искусства, — Корешков погладил ладонью верхнюю и боковые стенки секретера, — и вижу, что им активно пользуются. Не стану интриговать, это определяется довольно просто. Я посмотрел на лакированную поверхность сбоку, чтобы отсвечивало, и увидел, что вокруг замка все щедро заляпано пальцами. В хорошем смысле — это не грязь. Больше того, тут все очень чисто, убрано, пыль регулярно вытирается. Но когда чем-то регулярно пользуешься, мелкие следы постепенно накапливаются. Так сказать, количество переходит в качество. Сейчас, правда, существуют средства для чистки мебели, но не станешь же каждый день протирать, вот следы и заметны. Так вот, хотелось бы мне посмотреть на содержимое этого старинного секретерчика. А он заперт. Дайте мне ключик, пожалуйста.

— У вас есть разрешение на обыск?

— Ай-яй-яй, Василиса Аристарховна, — с укоризной покачал головой Корешков. — Вы же прекрасно видели, что, несмотря на наличие охраны, дом переполнен посторонними людьми. Неужели вы думаете, представители правоохранительных органов могут вломиться в чужое жилище без разрешения? Вы нас явно недооцениваете… Так где ключик-то?

— Неприлично рыться в чужих вещах, тем более вещах женщины, — сказала она, чопорно поджав губы.

Кокетство пожилой женщины выглядело настолько забавно, что Андрею стоило большого труда не расхохотаться.

— Совершенно с вами согласен, — ответил он. — Только в данном случае речь идет не о предметах интимного туалета. Уверен, здесь хранятся вещи иного толка. Если вы не дадите мне ключ, я буду вынужден, увы, открыть секретер собственными усилиями.

— Открывайте, — не глядя на него, сказала Василиса Аристарховна.

Корешков достал из кармана куртки швейцарский ножик с немыслимым количеством приспособлений, начиная от зубочистки и кончая ножницами. Поочередно осмотрев несколько лезвий, выбрал наиболее подходящее, замысловатой конфигурации, видимо, для вскрытия консервных банок, и, поелозив им в замке секретера, опустил его крышку.

В глаза сразу бросилось, что многочисленные полки почти пусты. На одной лежит коробочка из-под монпасье, на другой маленькая щеточка непонятного предназначения, камешки с дырочкой посередине, на юге такие называют «куриный бог», керамический колокольчик, кусочек янтаря. В одном из ящичков Андрей обнаружил старые очки в роговой оправе и пустой кошелек. Все это он походя рассматривал и одновременно не спускал глаз с той вещи, которая его сразу заинтересовала и которая, не сомневался, даст ответ на основной вопрос. Это был альбом для фотографий. Старый добротный альбом в переплете из синего бархата. Он лежал корешком наружу, но все равно было заметно, что буквально распух от фотографий. Такое часто бывает: когда все ячейки заполнены снимками, для новых мест нет, и их засовывают между страницами, уже без всякой закономерности.

Андрей выудил альбом со своего места и принялся медленно перелистывать страницы, время от времени бросая взгляды на молчаливо сидящую Святковскую. В это время раздался звонок его мобильника.

Сколько раз Андрей проклинал себя за то, что забывает выключить телефон. Ведь чаще всего звонки раздаются невпопад. Один раз ему позвонили даже на кладбище, в кульминационный момент траурной церемонии. От стыда был готов провалиться.

На этот раз звонила Мирдза из Риги. Поначалу Корешков решил, что подруга звонит от избытка чувств, и собрался было приструнить ее. Однако она звонила по делу, ей не терпелось рассказать о событиях, происходивших вокруг хорошо знакомого им автосервиса Пендраковских в Зеленой Гуре. Андрей предупредил, что сейчас находится на задании, попросил ее быть предельно краткой. Думал, что Мирдза, как человек, имеющий отношение к полиции, поймет его. Но не тут-то было. Эмоции переполняли ее, она захлебывалась от восторга и, обычно не ахти какая разговорчивая, сейчас не могла остановить свой поток красноречия.

Суть ее рассказа заключалась в следующем. Когда она и Корешков в Зеленой Гуре договаривались в полицейском управлении насчет машины, которую они могли бы якобы сдать в ремонт, то имели дело с заместителем начальника управления. Сам начальник в тот день находился в командировке в Варшаве. Его заместитель, молодой человек, недавно окончивший полицейскую академию, был полон энергии и не намеревался давать преступникам никаких поблажек. Он еще раньше подозревал Пендраковских в неблаговидных делишках, но до сих пор не имел доказательств. То, что иностранные коллеги окажут помощь, обрадовало его. Поэтому заместитель охотно предоставил им машину для проведения их бесхитростной операции.

Когда Мирдза и Андрей уехали восвояси, в Зелену Гуру вернулся начальник полицейского управления. Этот человек отличался от своего заместителя тем, что терпеть не мог иностранцев вообще и русских в частности. Он еще мог смириться с их существованием, если они находились на своей территории и не совали нос в польские дела. Но когда приехали двое — полицейская из Латвии и милиционер из России — и начали собирать улики против братьев Пендраковских, начальник сразу принял сторону соотечественников. Он решил во что бы то ни стало выгородить земляков. Во время подробной беседы пан Збигнев рассказал, что его признательные показания были получены под влиянием каких-то психотропных средств, парализовавших его волю. Возмущенный начальник управления мигом прекратил слежку за братьями, да вдобавок пообещал пожаловаться на иностранных коллег за использование недозволенных методов сбора доказательств.

Однако на этом эпопея братьев Пендраковских не закончилась. У начальника городского полицейского управления в свою очередь тоже имелся начальник, а именно главный полицмейстер всего воеводства. В отличие от своего подчиненного, главный обожал все российское. В советское время он стажировался в Москве, и у него там было много друзей. Быстро разобравшись что к чему, он приказал арестовать Пендраковских, что и было исполнено.

— Вот такие повороты судьбы, — закончила свой рассказ Мирдза и перевела разговор на другую тему: — Ты уже уточнил, когда у тебя будут свободные дни, чтобы мы поехали отдохнуть?

— Увы, нет, — признался он. — Сейчас же самый разгар событий. Ты позвонила, можно сказать, в решающий момент. Если сегодня выяснится, что мои предположения правильны, то отдых не за горами.

— Хорошо. Тогда, чтобы приблизить это благословенное время, кладу трубку.

Корешков продолжил изучение альбома, который во время разговора с Мирдзой по-прежнему держал в руке. Он перевернул очередную страницу и замер: с фотографии на него смотрел мужчина лет сорока с умным, чуть сердитым лицом. Худощавый, с расчесанными на пробор чуть вьющимися волосами, сильно тронутыми на висках сединой. Такую же фотографию ему показывал бывший охранник лагеря Дорожкин. Говорил, что это известный вор по прозвищу Броненосец, у которого была феноменальная жена. А вот на другом снимке, видимо, она и есть — стоит рядом со своим Броненосцем, держит его под руку и смотрит влюбленными глазами. И женщина эта не кто иная, как Василиса Аристарховна. Так вот кто подхватил выпавшее из рук мужа знамя…

Позвонив Сергею, Корешков попросил его зайти и, когда тот появился в комнате, актерским жестом указал на понуро сидевшую Василису Аристарховну и произнес:

— Ты, кажется, хотел познакомиться с неуловимым Хозяином, главарем международной банды аферистов, убийц и угонщиков. Сейчас такая возможность появилась. Хозяин — перед тобой.

Багрянцев с недоверием перевел взгляд с пожилой интеллигентной женщины с морщинистым лицом на Андрея:

— Ты, случаем, не переработал? Может, тебе следует отправиться в санаторий?

— Насчет отдыха сегодня ты мне говоришь не первый. И у меня такое мероприятие запланировано. Только сначала я все-таки хочу ввести тебя в курс дела и на многое открыть глаза.

Он показал ему несколько фотографий, на которых Василиса Аристарховна была снята с Броненосцем. Снимки делались в разное время. На ранних им обоим было лет по тридцать, на последних — по сорок с небольшим.

— Мужчина этот — знатный ворюга по кличке Броненосец. Впервые о нем мне рассказал в коми-пермяцкой колонии старый вертухай Дорожкин. Был этот Броненосец у него на глазах расстрелян, и гнить бы закоренелому преступнику в безымянной могиле, если бы влюбленная жена не выкупила его тело своим, совратив таким образом конвойного Дорожкина с пути истинного, о чем он, правда, ничуть не жалеет. Где мужа-то похоронили, Василиса Аристарховна?

Святковская, прищурившись, посмотрела на Андрея. Сейчас у нее было бесстрашное и высокомерное лицо. Глаза горели злобой, как у сильного зверя, угодившего в капкан и заметившего своих врагов.

— Не вашего ума дело. Где надо, там и похоронен.

— Да нет, мы его прах не потревожим, — сказал Корешков. — Это я просто так поинтересовался, для общего развития. Вот о живых мы попросим вас рассказать подробнее.

— О ком это?

— В первую очередь о Вершинине и Потоцком.

— При случае расскажу. Что там особенно таить…

— Не при случае, Василиса Аристарховна, а прямо сейчас. Зачем тянуть резину…

Все-таки некоторые важные бумаги у Василисы Аристарховны при себе имелись. Она держала их в сумочке и отдала сыщикам добровольно. Даже беглого ознакомления с ними оказалось достаточно, чтобы получить санкцию на арест Потоцкого. Его задержали во второй половине дня. К тому времени сама Святковская уже находилась в следственном изоляторе.

На следующее утро Василису Аристарховну привели в камеру для допросов, где ее уже поджидал Корешков. Он предполагал, что пожилая женщина будет вести себя агрессивно, требовать адвоката, прибегать к другим уверткам. Однако Святковская вела себя столь безропотно, что это даже насторожило Андрея. Уж не рассказывает ли она о мелочах, чтобы отвлечь внимание следствия от крупного? Есть в арсенале преступников такой старый трюк.

— После мужа я больше всех на свете любила младшего сыночка моего, Феликса, — тихо говорила Василиса Аристарховна. — С рождения он оказался совсем беспомощный, врачи говорили, что не жилец. Но я даже мысли такой не могла допустить. Ведь это Славин ребенок, значит, он должен жить, должен быть всегда рядом. И я выходила его. Хотя он по-прежнему болен и нормальной жизни у него нет.

— Почему так получилось? — сочувственно поинтересовался Корешков, на минуту забыв о своей функции следователя.

— Это одному Богу известно. Я на здоровье сроду не жаловалась. Слава мой — тоже. Особо вредных привычек за нами не водилось. Выпивали умеренно, за компанию. Наркотиками не баловались, они раньше вообще были у нашего люда не в чести. А вот родился такой больной… Сначала я думала, пускай я терплю горе, зато маленький мой счастлив, потому что положения своего не понимает. Но со временем он стал мне уже не горем, а счастьем. Он единственный любил меня по-детски всей душой.

— Кажется, у вас ведь был еще один сын, старший, — осторожно напомнил Андрей.

Святковская вздохнула:

— Да, Коля. Ничего, кроме горя горького, тот мне не принес. Я только и вздохнула свободно, когда он наконец сгорел от водки своей проклятущей. Опять же непонятно, в кого. Мы с первым мужем выпивали не так чтобы уж часто, а Колька ведрами это зелье хлестал.

— А Надежда? Разве внучка не служила вам опорой, утешеньем?

— На Надьку мне любви уже не хватило. Все досталось мужу, а остальное Феликсу, израсходовала на него все до последнего.

— Если не любить, могли бы по крайней мере ее пожалеть. Ведь Надежду убили по-вашему распоряжению.

— Ничего подобного. Я приказала Борьке убрать ее куда-нибудь подальше.

— Почему?

— Чтобы вы к ней цепляться перестали. А идиот Вершинин понял это по-своему. К тому же сделал это как-то коряво, зачем-то связался с мотоциклистами. Все можно было сделать гораздо проще. Ох и зла я на него была! Тогда сразу я рассчитаться с ним не могла. Надо было сперва замену подыскать.

— Что значит «тогда»? Теперь и подавно не сможете. Вскинув брови, Святковская посмотрела на Андрея многозначительным взглядом и ничего не ответила.