"Буду твоим единственным" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Глава 8

Нортхэм стоял у арочного окна галереи, откуда открывался отличный вид на лужайку, где проходило состязание лучников. Мишени были прикреплены к кипам сена, установленным неподалеку от рощи, так что даже самая своевольная стрела не имела никаких шансов причинить кому-нибудь вред. Мишеней было пять, три из них представляли собой традиционные концентрические круги разных цветов и диаметров. Оставшиеся две были выполнены – в честь годовщины победы Веллингтона при Ватерлоо – в виде довольно искусных изображений самого Бонн, облаченного в парадный мундир.

Нортхэм заметил, что, женщины предпочитают обычные мишени, а мужчины, занятые преимущественно тем, что давали советы дамам и заключали пари, направляли свои стрелы в шляпу Наполеона.

Состязание лучников было последним мероприятием на свежем воздухе, входившим в программу развлечений. Предполагалось, что вечером все гости соберутся в гостиной, но никто не знал, что задумала леди Баттенберн на этот раз. Даже Элизабет утверждала, что не в курсе планов баронессы. Нортхэм отнесся бы к подобному заявлению с определенным скептицизмом, если бы не некоторое охлаждение, возникшее между Элизабет и хозяйкой дома. Оно выражалось не столько в открытых размолвках, сколько в отсутствии проявлений дружбы, имевших место ранее.

Луиза больше не отводила Элизабет в сторонку, чтобы попросить совета или поделиться сплетнями. Они реже оказывались в одном и том же кружке щебечущих женщин. Пару раз леди Баттенберн выразила несогласие с Элизабет, причем сделала это публично и не слишком вежливо. Что поразило Нортхэма, так это реакция Элизабет. Она не спорила, отстаивая свою точку зрения, и не парировала выпады баронессы остроумными ответами. Благодушие, с каким Элизабет встречала нападки, лишало их остроты. И если бы не ее пальцы, сжимавшиеся в кулаки, Нортхэм никогда бы не подумал, что она принимает слова Луизы близко к сердцу.

Насколько он мог судить, трещина в отношениях между Луизой и Элизабет образовалась после того вечера, когда нашлась табакерка Саута. Нетрудно было догадаться, что леди Баттенберн недовольна теми обстоятельствами, при которых обнаружилась злосчастная вещица, но Нортхэм не мог взять в толк, почему она считает, будто Элизабет могла бы воспрепятствовать подобному финалу.

К тому же это совпало с той ночью, когда он посетил Элизабет в ее спальне. Норт все время задавался вопросом, что именно известно баронессе. Он не думал, что Элизабет могла посвятить свою старшую подругу в какие-либо подробности той ночи, хотя, когда дело касалось Элизабет, он не мог быть ни в чем уверен. Вполне возможно, что она сочла возможным сказать баронессе хотя бы о том, что Нортхэм предложил ей свою помощь. Куда менее вероятно, что она при этом упомянула, что он предложил ей свое покровительство сначала как любовнице, а затем как жене.

Еще труднее было вообразить, что Элизабет стала бы распространяться о той близости, которую они испытали в ее постели. Гораздо проще было представить себе эту самую близость. Норту не требовалось особых усилий, чтобы вспомнить запах ее волос, нежность кожи и вкус губ. При одном воспоминании о ее сладких поцелуях его обдавало жаром.

Элизабет заняла позицию, готовясь к выстрелу. Нортхэм с восхищением наблюдал за ее точными, уверенными движениями. Она вытащила стрелу из колчана и положила ее на тетиву. Как и на остальных участниках, на ней были перчатки с кожаными раструбами, защищавшими запястья. Она казалась слишком хрупкой, чтобы выполнить поставленную перед ней задачу, однако Нортхэм не сомневался, что она справится.

Гибкая и грациозная, как богиня-охотница Артемида, Элизабет одним плавным движением подняла лук и натянула тетиву. Тщательно прицелившись, она разжала пальцы, и стрела взвилась в воздух. Судя по аплодисментам, раздавшимся сразу же вслед за этим, она поразила мишень точно в центр Нортхэм не следил за полетом стрелы; его взгляд был прикован к вытянувшейся в струнку фигурке Элизабет, которая, казалось, еще трепетала от последнего усилия Этот трепет отозвался в его теле вспышкой удовольствия, никак не связанного с тем, что происходило на лужайке.

Норт прижался лбом к прохладному стеклу и закрыл глаза. Весь день он пытался понять, зачем Элизабет отослала его прочь и почему отказалась от его помощи, покровительства и брака. Их последняя близость, случившаяся на рассвете, только укрепила ее в этом решении. Хотя Элизабет ничего не сказала, Нортхэм знал – она поняла, что в этот последний раз он не вышел из нее перед разрядкой. Это было единственным условием, которое она поставила ему, и он сознательно его нарушил. Если Элизабет и догадывалась, что он проделал это преднамеренно, она промолчала, оставив упреки при себе.

Нортхэм выпрямился и посмотрел в окно. На лужайке Элизабет уступила место леди Пауэлл. Они обменялись несколькими фразами, затем Элизабет повернулась и направилась к бело-голубому навесу, воздвигнутому для защиты гостей от солнца. Все изящество, с каким она стреляла из лука, исчезло, когда она, хромая, зашагала к тенту.

Неуклюжесть ее походки снова поразила Нортхэма. Так легко было забыть об увечье Элизабет, глядя на нее, скачущую на лошади или стреляющую из лука. И он достоверно знал, какой гибкой и неутомимой она может быть в постели. Он вспомнил, как массировал ей спину той ночью. Элизабет лежала на животе, отвернувшись от него. Он склонился к ней и прижался губами к ее виску. Она ничего не сказала, но дыхание ее участилось.

Этот мгновенный отклик должен был удовлетворить его, но Элизабет повернулась, и в серебристом свете луны он увидел на ее лице выражение такой тоски, что его сердце сжалось Он был рядом, делил с ней постель, обладал ею целиком, пил дыхание с ее уст, а она – она не могла побороть тоску. Именно в это утро Нортхэм осознал всю глубину ее одиночества. И именно в это утро он понял, что он почти так же одинок, как и она.

Элизабет между тем села на стул, присоединившись к дамам, среди которых была и леди Баттенберн. Насколько Нортхэм мог заметить, баронесса никак не прореагировала на ее появление. Дамы обменялись приветствиями, и Элизабет рассмеялась в ответ на какое-то замечание леди Хитеринг.

В чем причина, гадал Нортхэм, охлаждения леди Баттенберн к Элизабет? Маловероятно, что это как-то связано с его персоной. Кстати сказать, Харрисон, надо отдать ему должное, не изменил своего отношения ни к Элизабет, ни к жене. Нет ничего хуже, чем вмешиваться в размолвку двух женщин, между которыми проскочила кошка. Они не замедлят сомкнуть ряды и объединиться против назойливого доброжелателя, оставив его в одиночестве зализывать раны.

За минувшие четверо суток Норт не раз задумывался о том, могла ли что-то услышать баронесса, когда в ту ночь она пыталась попасть в комнату Элизабет. Но даже если предположить, что она точно знала, чем занималась ее подопечная, единственное, что ее должно волновать, так это счастье Элизабет.

Почему же столь очевидное объяснение не кажется ему убедительным?

Элизабет надеялась, что ее смех звучит естественно. Она хотела думать, что леди Хитеринг сказала что-то забавное. Она слушала ее вполуха и опасалась, что рано или поздно ответит невпопад. На сей раз, похоже, обошлось, поскольку леди Хитеринг повторила свою шутку другим дамам, вызвав у них такой же веселый отклик.

Твердо решив сосредоточиться, Элизабет вежливо повернулась к леди Пауэлл, вернувшейся на свое место, и поинтересовалась ее успехами на поприще стрельбы из лука.

– О, боюсь, у меня нет способностей к этому занятию, сколько бы меня ни учили, – заявила та, раскрыв веер и лениво обмахивая разгоряченное лицо. – Моя последняя стрела улетела в лес и спугнула с деревьев целую стаю птиц.

Прежде чем Элизабет успела как-то отреагировать на это сообщение, леди Хитеринг лукаво вставила:

– Возможно, все дело в том, дражайшая Грейс, что ты слишком наслаждаешься процессом обучения. Я подозреваю, что, куда бы ни улетали твои стрелы, ты всегда попадаешь в цель.

Леди Пауэлл не снизошла до ответа, однако ее румянец стал гуще, и не только из-за физических упражнений на свежем воздухе.

– Саутертон был очень внимателен, не правда ли? – не унималась леди Хитеринг. – Просто позор, что мы все уезжаем завтра, хотя, надеюсь, виконт не захочет пропустить бал у Хилтонов.

Обмен репликами, к которому присоединились и другие дамы, пошел по второму кругу. Внимание Элизабет снова рассеялось, хотя она и поворачивала голову от одной собеседницы к другой, делая вид, что следит за беседой.

Отсутствие Нортхэма вызвало у нее и облегчение, и досаду. Она обнаружила, что то и дело поглядывает на дом, словно надеясь разглядеть его в одном из окон или увидеть шагающим к лужайке. Саутертон объяснил решение своего друга уклониться от состязания тем фактом, что тот будто бы не умеет обращаться с луком и не желает позориться перед другими гостями. Элизабет выслушала оправдания Саута без единого вопроса по той простой причине, что нисколько не сомневалась, что все сказанное им сплошная выдумка, от начала и до конца.

Она не винила Норта в том, что он не пожелал провести утро в ее обществе. Она и сама не стремилась к этому. За последние четыре дня они немало преуспели, стараясь не пересекаться друг с другом. Когда Нортхэм катался верхом, Элизабет читала. Когда она слушала музыку, он с леди Хитеринг исследовал лабиринт из подстриженного кустарника, расположенный в центре парка. Она играла в вист с Саутертоном. Норт предпочитал более серьезные игры в компании лорда Баттенберна и его приятелей. И сейчас, делая вид, что прислушивается к беспечному щебету дам, Элизабет гадала, чем он занят, пока она проводит время в занятиях, к которым не испытывает ни малейшего интереса.

Она очень бы хотела, чтобы Нортхэм не занимал ее мысли до такой степени. Но, как оказалось, это были напрасные мечты. Элизабет просто не могла заставить себя думать ни о чем другом. Учитывая, какое множество жизненных функций совершается без участия сознания, Элизабет подозревала, что если бы у нее был выбор между тем, чтобы дышать или думать о Нортхэме, ее легкие перестали бы вдыхать воздух.

Готовность, с какой она откликнулась на его призыв, обескуражила ее. Может, все дело в том, что она слишком долго оттораживалась от жизни? И Нортхэму удалось преодолеть ее защиту в значительной степени потому, что она сама ослабила защитные барьеры? В любом случае ода никак не ожидала, что окажется столь уязвимой перед вниманием мужчины. Годами она скользила по жизни, считая себя не только равнодушной к чувственным наслаждениям, но даже и неспособной к ним. Но может, она просто боялась дать себе юлю?

Конечно, боялась. Еще как! И тем не менее она неожиданно для себя вновь позволила себе вкусить радость физической близости с мужчиной – правда, на сей раз без таких осложнений, как любовь. К лучшему или к худшему – это другой вопрос.

И потом, Нортхэм ей нравился. Он понравился ей с самого начала, и ничего тут не поделаешь. Собственно, если бы он нравился ей чуть меньше, она приняла бы предложение стать его любовницей. А будь она и вовсе к нему равнодушна, согласилась бы стать его женой. Ему повезло, что она такого хорошего о нем мнения.

Элизабет не слишком удивилась, когда он предложил ей помощь. Участие полковника в ее судьбе, видимо, обострило чувствительность Нортхэма, и он догадался о ее затруднениях, хотя и не понимал их природы. Что ее встревожило куда больше, так это последовавшие от него предложения, и Элизабет с облегчением думала о том, что час их расставания уже близок. Завтра утром Нортхэм уедет, и она сделает все, чтобы они больше не встретились. Может, все они и крутятся на одной карусели, но есть реальный шанс избежать нежелательных встреч, если держаться в центре механизма. Нужно только убедить Луизу, что это то самое место, где ей надлежит находиться, а остальное как-нибудь обойдется.

– Я вовсе не уверена, что Саутертону можно доверять, – говорила между тем леди Хитеринг. – Вы заметили, что он много болтает, но ничего не говорит? Я склоняюсь к мысли, что это делается преднамеренно, хотя и не представляю зачем.

– Просто ему нравится себя слушать, – снисходительно заметила леди Пауэлл. – Не думаю, что этого достаточно, чтобы считать его не заслуживающим доверия.

Леди Хитеринг взмахнула рукой, отметая это возражение.

– Дело не в том, Грейс. Просто…

И так далее. Слова, как стрелы, летали над головой Элизабет, время от времени поражая ее в самое сердце, как, например, сейчас, когда речь зашла о доверии.

– Доверься мне, Элизабет, – попросил Нортхэм, покидая ее комнату. Он был так серьезен, произнося эти слова, что она не могла дать ему иного ответа, кроме правды.

– Я доверяю тебе… – с трудом выговорила она. Наверное, на этом следовало остановиться и позволить ему уйти, но Элизабет считала себя обязанной открыть ему еще одну истину, хочет он того или нет. – Но ты доверять мне не должен.

Нортхэм посмотрел на нее так, словно собирался возразить. Элизабет поспешно закрыла дверь и повернула ключ в замке. После этих прощальных слов они обменялись не более чем дюжиной фраз. Элизабет даже не подозревала, что способна испытывать такое сильное чувство потери.

Подняв голову, она увидела приближающегося Саутертона и улыбнулась тепло и безмятежно. Глядя на нее, никто бы не догадался, что она не в силах произнести ни слова. Только она одна знала, что не смогла бы проглотить застрявший в горле комок даже под дулом пистолета.

В конце дня гости барона собрались в самой большой из гостиных, расположенной на первом этаже. О предстоящем вечером развлечении строились догадки, основанные на намеках, которые леди Баттенберн искусно подбрасывала, как крошки от пирожного. Одни говорили, что ожидается какая-то таинственная персона, якобы приглашенная исключительно на этот вечер. Другие утверждали, что состоится очередная игра в вопросы и ответы. Самые азартные заключали пари, ставя на шарады или карточные фокусы.

Когда леди Баттенберн наконец объявила программу развлечений, оказалось, что все эти предположения не лишены оснований. Действительно ожидался гость, которому можно задавать вопросы, и предлагалась своего рода шарада, разгадать которую, как заявила баронесса, будет непросто. И в завершение всего намечалось гадание по картам и предсказание судеб.

– Нам удалось, – сообщила баронесса притихшей аудитории, – заполучить на этот вечер мадам Фортуну. Из самых достоверных источников мне стало известно, что она не имеет себе равных в способности к ясновидению. Она точно предсказала падение Наполеона, его изгнание и последующее возвращение к власти. Более того, она предсказала, что его сошлют на Эльбу. Думаю, при столь блестящих талантах разгадать загадку знаменитого вора Джентльмена не составит для нее никакого труда.

Леди Баттенберн радостна улыбнулась, словно эта замечательная идея только что пришла ей в голову. Тот факт, что большинство гостей не обманул ее простодушный вид, не волновал баронессу. Она полностью завладела их вниманием, что доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Окинув взглядом собравшихся, она отметила сдержанную улыбку своего мужа, волнение леди Хитеринг, скептицизм мистера Ра-дерфорда, иронию Саутертона и, наконец, выражение полного смирения на лице Элизабет.

Наслаждаясь своим триумфом, баронесса подняла руку и показала на дальний вход в гостиную. По ее знаку двое лакеев распахнули двери, явив собравшимся знаменитую гадалку.

Нортхэм не мог поверить, что это та самая мадам Фортуна. Он рассчитывал увидеть старую женщину, но обнаружил, что минувшие годы, за которые он успел вырасти и стать мужчиной, почти не изменили ее. Он снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой, который сидел напротив нее за столом, на котором посверкивал хрустальный шар. Ее седеющие волосы были скрыты под шелковым шарфом. С вытянутых мочек ушей свисали тяжелые медные серьги, касавшиеся сутулых плеч. На ней были черное платье и лиловая шаль, заколотая крупной брошью из ляпис-лазури. Взглянув на ее худые руки с выпуклыми костяшками пальцев, он живо вспомнил, как они в тот день сжали его подбородок.

Саутертон, извинившись перед леди Пауэлл, двинулся через толпу к Норту. Остановившись за его спиной, он тихо проговорил, склонившись к его уху:

– Она выглядит точно так же, как мне запомнилось. Как такое может быть?

Нортхэм пожал плечами. Он и сам хотел бы это знать. Его взгляд остановился на леди Баттенберн.

– Что ты думаешь о ее плане? – спросил он.

– Поймать вора?

Норт кивнул:

– Я бы сказал, что это чушь, если бы на месте Мадам была любая другая гадалка. – Саутер вздохнул. – А так кто знает… Насколько я помню, она очень умна. Если Джентльмен и правда среди нас, ему следует поостеречься.

Нортхэму пришло в голову, что, возможно, страх и был тем инструментом, которым собиралась воспользоваться баронесса. И определенно она нашла способ закончить свой прием поистине незабываемым сюрпризом.

– Как ты думаешь, она вспомнит нас?

– Только если ты обратишься к ней с той же просьбой.

Такого ответа Норт и ожидал. Да он и сам произнес бы те же слова, задай ему Саут этот вопрос. Тем не менее он с трудом сдержал смех, изобразив приступ кашля, что привлекло к ним внимание гостей и дало Сауту повод звучно шлепнуть его по спине.

– Извини, – буркнул он, когда Нортхэм, поморщился.

– Не притворяйся, что ты не получил от этого удовольствия.

Саутертон только хмыкнул. Оглядевшись по сторонам, он увидел леди Пауэлл, высматривавшую его в толпе.

– Прошу прощения, старина, но леди Пауэлл, кажется, засекла меня. Я пошел. – Он двинулся прочь и растворился среди гостей, теснившихся вокруг стола мадам Фортуны.

Краем глаза Нортхэм увидел, как очаровательная вдовушка изменила курс, устремившись за ним следом. И тут его друг подхватил под руку Элизабет и вывел ее из толпы взволнованных зрителей. Нортхэм отметил, что она последовала за виконтом, ни секунды не колеблясь. Вздохнув, он спросил себя, неужели его сердце будет каждый раз екать при взгляде на Элизабет? Ему вспомнились ее слова: «Ты доверять мне не должен». Что она хотела этим сказать?

Гости освободили пространство для мадам Фортуны, расположившись широким полукругом вокруг ее стола. Лорд Аллен выразил желание первым испытать судьбу. Беззаботно улыбаясь, он уселся на стул перед гадалкой, которая разложила перед ним карты Таро и попросила выбрать одну из них, что он лихо и проделал. Несколько мгновений мадам Фортуна изучала карту, затем взгляд ее темных глаз впился в Аллена. Ее узкие губы сложились в недобрую линию, и когда она ткнула в него указательным пальцем, улыбку как ветром сдуло с его лица.

– Вы вор, – произнесла она хриплым прокуренным голосом. Гости подались вперед, напряженно прислушиваясь. – Но не Джентльмен. То, что вы взяли, не было дано вам по доброй воле. – Она погрозила ему пальцем. – И не пытайтесь меня обмануть. Вы знаете, о чем я говорю.

– Как и большинство присутствующих, – шепнул Саутертон на ухо Элизабет. – С таким же успехом она могла бы открыто заявить, что Аллен ухлестывает за чужой женой. Еще немного, и она сообщит нам все детали.

Элизабет с облегчением увидела, что лорд Аллен поспешно поднялся и выдвинул стул, предлагая другим последовать его примеру. Хотя он перебрасывался шутками с оживившейся аудиторией, Элизабет заметила, что он старается не встречаться взглядом с лордом и леди Хитеринг и ему не терпится как можно скорее исчезнуть. Она также отметила, что никто не спешит занять его место. Не приходилось сомневаться, что баронесса снабдила гадалку всеми сколько-нибудь интересными сведениями о своих гостях, и той оставалось лишь обнародовать их в свойственной ей грубоватой манере. Опыт лорда Аллена не сулил никому из собравшихся ничего хорошего.

Мистер Радерфорд кашлянул и шагнул вперед:

– Я не прочь попытать счастья, тем более что у меня нет никаких секретов.

Откинув полы фрака, он не спеша уселся, устроив из этого действия маленький спектакль.

– Индюк надутый, – буркнула Мадам себе под нос. Собрав карты, она несколько раз перетасовала их, а затем предложила Радерфорду выбрать одну. На карте был изображен магический знак, выбитый на монете, что весьма удачно согласовывалось с тем, что баронесса рассказала ей об этом человеке. – Я вижу огромное богатство, которое плывет вам в руки. Благодаря удачному браку вы сможете расплатиться с долгами Правда, при этом вы будете всю жизнь находиться под каблуком у своей жены – Она взглянула на его изумленное лицо. – Вы же заявили, что у вас нет секретов. Естественно, я подумала, что всем известна сумма ваших долгов и тот факт, что вам необходимо срочно жениться.

Радерфорд, побагровев, так поспешно вскочил на ноги, что чуть не опрокинул стул Он взглянул на леди Пауэлл, но она демонстративно отвернулась Мисс Карузерс встала рядом с родителями. Как только весть о его стесненных обстоятельствах распространится в высшем свете, ему придется искать жену в Америке. От одной этой мысли ему стало не по себе.

Еще около дюжины гостей рискнули пообщаться с гадалкой, и наконец Саутертон тоже направился к ее столу. Надо сказать, что далеко не каждый, уходя от мадам Фортуны, чувствовал себя униженным. Эмили Фартингейл мадам Фортуна предсказала, что она найдет издателя для своей книги. Поскольку никто не знал, что она пишет роман, это вызвало удивленный и одобрительный гул среди зрителей. Сэр Артур Армитидж услышал, что через семь месяцев у него родится сын. На радостях он бросился к своей жене и приподнял ее в воздух вместе с будущим наследником.

Лорд и леди Меривезер также получили приятные известия, как и мисс Стивене, которая узнала, что скоро выйдет замуж.

Даже лорд Баттенберн поддался угоЬорам и занял место за столом гадалки. Мадам Фортуна рассмеялась, увидев выбранную им карту. Та относилась к Большому Аркану и отражала весьма важный аспект его жизни.

– У нас есть кое-что общее, – сообщила она хриплым шепотом, постукивая ногтем по карте. – Вы тоже играете в карты, милорд, хотя не думаю, что вы видите в своих картах то, что я вижу в своих.

Кивнув, Баттенберн вытащил из внутреннего кармана колоду карт, раскинул их по столу, потом ловко сложил. Он повторил эту процедуру пару раз, прежде чем предложить гадалке снять верхнюю карту. Мадам Фортуна сняла карту и показала ее всем. Это была дама пик. Барон виртуозно перетасовал колоду, так что карты, казалось, на мгновение зависли в воздухе, образуя веерообразную линию, после чего извлек из колоды даму пик, объявив, что дама символизирует мадам Фортуну, а масть – его собственное сердце, которое она у него похитила. Сделав это заявление, Баттен-берн чмокнул мадам Фортуну в морщинистую щеку, что позабавило его гостей и очаровало старую гадалку ничуть не меньше, чем маленькое представление, которое он устроил.

Когда пришла очередь Саутертона, он развернул стул и уселся на него верхом. Его мальчишеская ухмылка произвела обычное впечатление.

– Мошенник, – фыркнула мадам Фортуна, впрочем, весьма добродушно. Она тщательно перетасовала карты, но не стала предлагать ему выбрать одну, а разложила карты в виде кельтского креста.

Саут подался вперед, с интересом наблюдая за ее действиями.

– Что вы видите? – спросил он, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

– У вас здесь есть друг, – изрекла она наконец.

Она говорила так тихо, что Сауту пришлось напрячь слух. Он сомневался, что кто-нибудь, кроме него, расслышал ее слова

– Да.

– Я вижу угрозу.

– Он нахмурился.

– Кому, моему другу?

Мадам Фортуна помедлила, прежде чем ответить:

– Да. Но не только…

Со стороны слушателей раздался голос леди Пауэлл:

– Что это вы там шепчетесь? Мы тоже хотим знать, что показывают карты. – Раздался смех и возгласы поддержки – Женится ли Саутертон до конца этого года?

Мадам Фортуна, идя навстречу пожеланиям аудитории, ткнула пальцем в центр креста, где две карты накладывались одна на другую под прямым углом. Улыбнувшись, она постучала по «дурачку», лежавшему поверх «любовников».

Саутертон кивнул, без труда догадавшись, что она имеет в виду.

– Она говорит, что мы не подходим друг другу, – сообщил он леди Пауэлл. – Но у меня на сей счет другое мнение. – Заметив, что гадалка собирается предостеречь его, он тихо добавил: – Я все понял.

Он поднялся со стула, уступив место очередному гостю, однако не стал возвращаться к Элизабет, а подошел к Нортхэму и отвел его в сторону.

Норт взглянул на приятеля с легкой усмешкой:

– Не знаю, как тебе это удалось, но ты умудрился восстановить против себя сразу двух женщин. Леди Пауэлл так рассвирепела, что…

– Бог с ней, есть дела поважнее.

Нортхэм тотчас стал серьезным, чего и добивался Саут.

– Что случилось?

– Она говорит, что тебе что-то угрожает.

– Кто говорит? Элизабет?

– Нет, мадам Фортуна.

Норт расслабился. Если бы предостережение поступило от Элизабет, он отнесся бы к нему с должным вниманием. А так… Он хмыкнул.

– Сомневаюсь, что стоит волноваться. Зловещие предсказания – это часть ее ремесла.

Саутертон не был в этом до конца уверен.

– Неужели ты забыл, что она предсказала гибель твоего отца и брата?

– Не забыл, но, если ты помнишь, ничего определенного она тогда не сказала. Это было скорее ощущение. Ты ведь знаешь, прошло много лет, прежде чем их не стало. – Нортхэм до сих пор помнил, как сильно повлияла на него та короткая встреча с мадам Фортуной. Неделями, даже месяцами он мог не думать о ее словах, но наступал момент, и страх перед потерей отца и брата с новой силой накатывал на него. Этот непрекращающийся ужас омрачил все его детство. Довольно долго он всерьез подумывал о том, чтобы найти ее и заставить отречься от своих слов, надеясь, что таким образом обретет душевный покой. – Она совершенно безобидна, – заверил он Саута. – А все ее трюки – не более чем развлечение для праздной публики.

– Но она знала, что у меня есть друг.

Норт приподнял бровь.

– Вот как? И что, она назвала тебе имя?

– Не вижу ничего смешного.

Нортхэм негромко рассмеялся. Сквозь узкую брешь в толпе зрителей он увидел леди Пауэлл, сидевшую на стуле перед гадалкой. Он не слышал, о чем шла речь, но, судя по смешкам гостей, они наслаждались смущением вдовушки и нисколько ей не сочувствовали. И это было тем более странно, что многие из них могли вскоре оказаться на ее месте.

– Брось, Саут. Не стоит относиться к ее словам слишком серьезно. Это ничего тебе не даст, кроме головной боли.

Саутертон немного помолчал.

– Она показала мне еще две карты, – тихо проговорил он. – «Любовников» и «дурачка». Что бы это значило?

– То, что ты сказал истекающей слюной публике. Что вы с леди Пауэлл не подходите друг другу. К счастью, мадам Фортуна вовремя вмешалась.

В других обстоятельствах Саутертон, возможно, посмеялся бы, но сейчас лишь сузил глаза.

– В том-то и дело, Норт! Роман с леди Пауэлл существует только у нее в голове, и мы никогда не были любовниками.

Норт озадаченно нахмурился.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не думаю, что эти карты предназначались мне. Скорее это послание тебе. – Саутертон не удивился бы, если бы Норт послал его в нокаут или хотя бы нанес ему словесный удар, не менее ощутимый и жестокий. Но когда тот, ничего не ответив, посмотрел на Элизабет, Саут понял, что если кто и ударил, так это он сам. – Ты что-нибудь понимаешь, Норт?

Нортхэм покачал головой, хотя и подозревал, что он и есть тот самый «дурак», о котором идет речь. Элизабет стояла в стороне от гостей, на том самом месте, где ее оставил Саутертон. Она побледнела, глаза казались слишком большими на осунувшемся лице. Она не только не получала удовольствия от устроенного леди Баттенберн представления, но выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок.

И поделом ей, подумал Нортхэм с внезапным ожесточением. Элизабет Пенроуз хранит больше секретов, чем все курьеры Веллингтона в разгар войны. Интересно, разоблачения какого из них она больше всего боится?

Он переступил с ноги на ногу, борясь с желанием к ней подойти. Даже зная, что Элизабет не обрадуется его вмешательству, он хотел избавить ее от общения с мадам Фортуной, которого она почему-то опасалась. Однако не мог придумать, как это сделать. Лорд и леди Баттенберн, казалось, твердо вознамерились подвергнуть испытанию всех гостей, из чего Нортхэм снова заключил, что они всерьез настроились вывести Джентльмена на чистую воду. И все это было куда серьезнее, чем могло показаться из легкомысленного вступления баронессы.

– Вернись к Элизабет, – произнес он, обращаясь к другу. – А я пойду на исповедь к Мадам. Приготовься услышать, как я списал у тебя экзаменационную работу по географии на втором году обучения в Хэмбрике.

– Правда? Но я ничего не смыслил в географии.

– Знаю. Я сделал это в знак протеста против усилий деда сделать из меня ученого.

Саутертон расхохотался во весь голос, чем вызвал на себя перекрестный огонь осуждающих взглядов. Впрочем, он тут же обезоружил их извиняющейся улыбкой.

– Ладно. – Он коснулся локтя Норта. – Будь осторожен, хорошо? Я не могу избавиться от ощущения, что мадам Фортуна знает больше, чем говорит.

Нортхэм думал так же, хотя и не знал, основываются ли предвидения гадалки на реальности или питаются из другого источника. Это еще следовало выяснить.

– Иди. – Он подтолкнул приятеля, увидев, что Элизабет решительно шагнула вперед. – Задержи ее хотя бы до тех пор, пока я не испытаю судьбу.

Саут двинулся сквозь толпу с проворством и изяществом парусника, рассекающего океанские волны, и вскоре оказался рядом с Элизабет. Прибыв на место, он оглянулся на Норта и получил от него благодарный кивок. Затем, не обращая внимания на протесты Элизабет, он взял ее под руку и увлек в сторону, подальше от гадалки.

– Что это вы себе позволяете? Я собиралась быть следующей, – заявила она, решительно выставив подбородок.

– Неужели? В таком случае я ничуть не сожалею о своем поступке. Уверяю вас, куда приятнее наблюдать за рыбками в аквариуме, чем быть этой самой рыбкой. Как вы полагаете, что задумала леди Баттенберн?

– Откуда же мне знать?

– Странно. Я считал вас ее доверенным лицом.

Тон Элизабет был нарочито прохладным:

– Вы ошиблись.

Она поднялась на цыпочки и вытянула шею, пытаясь разглядеть за широкими плечами лорда Хитеринга, кто занял место за столом. При виде Нортхэма ее сердце оглушительно забилось. Она судорожно вцепилась в рукав виконта.

Саут посмотрел на ее пальцы, комкающие шерстяную ткань его фрака.

– Леди Элизабет? – тихо шепнул он.

Она подняла голову, и он чуть не отшатнулся от ее обвиняющего взгляда.

– Вы обо всем договорились, – презрительно протянула она.

Саут не стал притворяться, будто не понимает, что она имеет в виду.

– Норт так или иначе должен был пройти через это. Какая разница, кто из нас будет первым?

Большая разница, только едва ли он это может понять. Сделав над собой усилие, Элизабет отпустила его рукав и опустила руки.

– Я хочу посмотреть, – заявила она. – Давайте пройдем вперед.

Саутертон не мог привести ни единой разумной причины для отказа, кроме одной – инстинкт удерживал его от этого шага. Но поскольку попытка удержать Элизабет силой вызвала бы в публике ненужное любопытство, ему ничего не оставалось, кроме как проводить ее к столу. Похлопав лорда Хитеринга по плечу, он попросил его посторониться. Вскоре они с Элизабет уже стояли в первом ряду зрителей.

Сидя напротив мадам Фортуны, Норт пришел к выводу, что его первое впечатление оказалось ошибочным. Гадалка постарела. Складки в уголках рта углубились, на лбу пролегли морщины, тыльную сторону ладоней испещрили коричневые пятна. Она казалась меньше ростом, но, возможно, это объяснялось тем, что сам он стал выше и прямее, тогда как ее спина согнулась, а плечи поникли.

Он слегка улыбнулся, глядя, как она тасует карты. Едва ли она вспомнит его теперь, после стольких лет и изменений, внесенных временем в его черты. В конце концов, он всего лишь один из множества клиентов, прошедших перед ней за минувшие годы. Тем не менее ему пришлось бороться с собственным, несколько извращенным чувством юмора, чтоб не задать гадалке тот же вопрос, что и много лет назад. Резонанс, который засим последует, наверняка поставит точку в этом спектакле и сделает его парией во всех кругах высшего света, кроме самых либеральных. Он хмыкнул, решив, что ради столь заманчивых последствий стоит рискнуть.

– Вас что-то забавляет? – осведомилась мадам Фортуна резким тоном.

Нортхэм прочистил горло.

– Нет. Нет, мадам.

– У вас пересохло в горле. Можно подать нам сюда что-нибудь выпить? – Она величественно махнула лорду Баттенберну. – Персикового бренди, если не возражаете.

Нортхэм удивленно моргнул.

– Персикового?

Выражение лица гадалки нисколько не изменилось.

– Конечно. Вам же нравится вкус персиков, не правда ли, милорд? – Она помолчала, пока лакей ставил на стол поднос с графином и двумя рюмками. Отложив карты, она небрежным жестом отослала слугу и налила им обоим бренди. – Посмотрим, – пояснила она, протягивая ему одну из рюмок, – сработает ли фокус.

Нортхэм взял бренди и ощутил покалывание в пальцах. Сначала он решил, что она коснулась его рукой, но затем сообразил, что они держали рюмку за разные части: она за стенки, а он за ножку.

– Вот так, – тихо проговорила она. – Что и требовалось доказать. – Глядя в ее темные глаза, Нортхэм ясно видел, что не он один помнит об их предыдущей встрече. Все эти годы Бесс Боулс жила в ожидании повторной встречи, хотя и не знала, где и когда это случится. – К счастью, вы единственный, кто вызывает у меня подобные ощущения.

Нортхэм нахмурился.

– Что-то я не понимаю.

Гадалка весело закудахтала и лихо проглотила свой бренди.

– Я тоже.

В течение нескольких недель после той ярмарки она жила в тревоге, что ее снова посетят пророческие видения. Когда этого не произошло, она почти убедила себя, что все это не более чем плод ее воображения. Почти. Иногда она ощущала покалывание в кончиках пальцев или мурашки, пробегавшие по спине. Расспрашивая людей, которые вызывали в ней подобные ощущения, Бесс неизменно обнаруживала связь между ними и мужчиной, сидевшим сейчас перед ней. Она не знала, как это объяснить. И даже не была уверена, что такое вообще возможно. Однако отрицать тот факт, что она испытывает нечто необычное, мадам Фортуна тоже не могла.

– Пейте, – велела она и принялась раскладывать карты.

Положив первую, она задумчиво кивнула, ничуть не удивившись, что та символизирует могущественные силы Главного Аркана. – Жертва…

Глядя на изображение виселицы с петлей, Нортхэм ощутил потребность расслабить воротник и галстук, ставшие вдруг слишком тесными. Зрители притихли, перестав перешептываться.

– Это смерть?

– Господь с вами, нет! Можете не переживать по этому поводу. «Повешенный» обычно означает финал или поворот событий. В данном случае, думаю, кому-то требуется жертва. – Она выдержала паузу и зловеще добавила: – Осуждение.

Нортхэм поднес рюмку к губам и залпом выпил, проявив не больше уважения к прекрасному бренди, чем мадам Фортуна. Отставив бокал, он оглянулся через плечо на Саута.

– Я всего лишь осужден, – произнес он с усмешкой. – А не приговорен. – Саутертон, однако, даже не улыбнулся, а стоявшая рядом Элизабет вздрогнула. Норт повернулся к гадалке: – И кто же меня осудит?

Мадам Фортуна сняла первую карту с колоды и положила ее поверх «повешенного».

Нортхэм уставился на «императрицу», карту, символизирующую материнство, плодородие и природу. Пышная фигура женщины напомнила ему баронессу, и он бросил на гадалку вопросительный взгляд.

– Женщина, которая рядом с вами.

Саутертон почувствовал, как пальцы Элизабет снова вцепились в его рукав. Он накрыл их ладонью, надеясь, что этот жест поможет ей сохранять спокойствие.

Нортхэм поинтересовался с показной беззаботностью:

– В прямом или переносном смысле? – Эта реплика произвела нужный эффект, ослабив повисшее в гостиной напряжение.

Вместо ответа мадам Фортуна перевернула третью карту. На сей раз это была рогатая фигура.

– Полагаю, это дьявол.

Нортхэм был сыт по горло. Он начал подниматься со стула.

– Сядьте, милорд.

Это было сказано так резко и с такой властностью, что Нортхэм рухнул на стул. Среди зрителей раздались смешки, да и сам он не мог не улыбнуться.

– Ладно. Что еще скажете, мадам?

Она подняла следующую карту, так чтобы ее могли видеть все. Это была семерка треф.

– Эта карта может означать награду, – пояснила она, – или богатство. Например, сокровище, которое вам не при надлежит.

Нортхэму показалось, что по его спине прошлись ледяные пальцы. Однако выражение его лица осталось невозмутимым, а голос ровным.

– Объяснитесь, мадам.

– У вас есть нечто, не принадлежащее вам.

Лоб Нортхэма прорезала вертикальная морщинка.

– Это вам тоже придется объяснить.

Мадам Фортуна отложила колоду и разложила веером лежавшие на столе карты. Повешенный. Императрица. Дьявол.»Семерка треф. Знаки были столь очевидными, что ошибиться в их значении было невозможно. Она заметила, что ее рука, касавшаяся карт, слегка дрожит. Причина этой дрожи также не была секретом для старой гадалки. Больше всего ей хоте лось, чтобы все сложилось иначе.

Она вспомнила, каким юным и невинным он был, когда задал ей свой возмутительный вопрос. Он стал старше, и его темно-кобальтовый взгляд давно потерял свое невинное очарование, однако Бесс Боулс не сомневалась в его порядочности. Сущность его характера не изменилась. Она чувствовала это двадцать лет назад, чувствовала и сейчас. Если бы карты легли по-другому, Бесс постаралась бы его защитить. Но при таком раскладе она не могла лгать.

Вопреки всему, что говорил ей здравый смысл, Брендан Дэвид Хэмптон, шестой граф Нортхэм, оказался тем самым человеком, которого высший свет называл вором Джентльменом.

– Это ожерелье леди Баттенберн, – объявила она. – Оно находится в вашем чемодане. В кармашке, предназначенном для ценностей.

Нортхэм резко вскинул голову. В ушах у него зашумело, и не только из-за лихорадочного перешептывания за его спиной.

– Вы ошибаетесь, – с вкрадчивой угрозой произнес он.

– Но даже раньше, чем она покачала головой в знак отрицания, он почувствовал, что ошибается не кто иной, как он сам.

– Не может быть! – воскликнула леди Баттенберн, сложив руки под своим округлым подбородком в молитвенном жесте. – Вы еще не со всеми поговорили, мадам. Лорд Нортхэм даже не входил в число подозреваемых. Он богат, как Крез. Это все знают.

Хотя гостям едва ли понравилось, что они находились под подозрением, они пропустили мимо ушей это шокирующее заявление, испытывая вполне понятное облегчение, смешанное с сочувствием к незавидному положению графа Нортхэма.

Лорд Баттенберн приблизился к столу.

– Я вынужден согласиться со своей женой, мадам. Это просто невозможно.

Гадалка пожала плечами:

– Все возможно.

Нортхэм перевел на барона бесстрастный взгляд. Тот, похоже, не испытывал особого желания обыскивать его чемоданы. Поступить так – значило бы проявить откровенное недоверие к одному из приглашенных, что поставило бы как гостей, так и хозяев в неловкое положение. Молчание Баттенберна вынудило Нортхэма проявить инициативу:

– Я не стану возражать, если вы поищете ожерелье среди моих вещей.

Барон покачал головой:

– Нет. Я не собираюсь делать ничего подобного.

Норту показалось, что веревка на его шее затягивается туже. Ощущение было настолько реальным, что он взглянул на разложенные перед ним карты, чтобы убедиться, что окружность петли не стала меньше.

– О, подумайте о своей репутации милорд, – взмолилась леди Пауэлл, тоже сложив руки в молитвенном жесте.

Столь благочестивое выражение Нортхэм до сих пор видел лишь на полотнах с изображениями Мадонны.

– Думаю, это только придаст ей блеска. – Он поднялся на ноги. – Разве вас не приводит в восторг тот факт, что я могу оказаться тем самым Джентльменом?

Румянец, заливший щеки леди Пауэлл, выдал ее с головой.

– Как вы можете так говорить? – возмутилась она и повернулась к Саутертону за поддержкой. – Что же вы молчите, милорд? Его ведь могут арестовать.

Саутертон предпочел бы, чтобы она не приставала к нему, пока он не разберется, что происходит. Он попытался найти ответ на лице Нортхэма, но оно оставалось непроницаемым. Не представляя, что предпринять, чтобы избавить приятеля от конфуза, он решил внести ясность.

– Только в том случае, если ожерелье найдут, – заявил он. – А этого, уверяю вас, не произойдет.

Норт вздохнул. Хотел бы он быть в этом уверен! Но все равно спасибо Сауту за вдохновенную, хотя и бесполезную защиту.

Барон задумчиво теребил накрахмаленные складки галстука.

– Думаю, – наконец пробурчал он, – нам не остается ничего другого, кроме как проверить, есть там что-нибудь или нет.

Он окинул взглядом гостей и предложил:

– Пожалуй, стоит принести чемодан сюда.

Ответил один только Нортхэм:

– Как пожелаете. Но чтобы исключить недоразумения, пошлете за ним двух человек.

– Конечно. Как насчет Саутертона и Аллена? Согласны?

– Да, – кивнул Норт, все более уверяясь, что никакие меры предосторожности не изменят конечного результата. Он сделал приглашающий жест в сторону двери. – Джентльмены?

Саут уже настолько привык к тому, что Элизабет сжимает его локоть, что не сразу понял, что теперь она пытается его задержать. На секунду остановившись, он незаметно освободил свою руку.

– Все будет в порядке, – шепнул он, почти не разжимая губ.

Элизабет не сводила с него немигающего взгляда, в котором сквозило отчаяние.

– Нет, не будет.

Это был не самый подходящий, момент, чтобы препираться. Да и времени не было. Саут нежно сжал ее пальцы и отошел.

Ожидание казалось бесконечным. Проводив Аллена и Са-утертона, гости, замерев, уставились на дверь, через которую те вышли. Лакеи, стоявшие по обе стороны двери, чувствовали себя неловко под устремленными на них взглядами, но, подобно преторианской гвардии в Древнем Риме, скорее рухнули бы замертво, чем покинули свои посты.

Нортхэм был единственным, кто не наблюдал за входом. Пристроившись на краешке стола мадам Фортуны, он с небрежным видом поглядывал в окно. Ему вдруг пришло в голову, что он, пожалуй, самый спокойный из всех присутствующих. Даже Джентльмен, если он еще не совсем очерствел, должен был испытывать хотя бы угрызения совести. Впрочем, едва ли можно ожидать, что настоящий вор шагнет вперед и признает свою вину, особенно если учесть, на какие хлопоты он пустился, чтобы подбросить ожерелье леди Баттенберн в его чемодан. Нет, этот вор хотел, чтобы виноват оказался Нортхэм.

Вздохнув, он сложил руки на груди. Похоже, эта история пошлет к черту все планы его матери, касающиеся его женитьбы.

Послышались шаги, и толпа разом вздохнула. Лакеи отворили дверь, и Саут с Алленом вошли в комнату, неся кожаный чемодан Нортхэма. Подойдя к столу мадам Фортуны, они поставили его на пол.

– Мы его не открывали, – сообщил всем лорд Аллен.

Леди Баттенберн присоединилась к ним.

– Надеюсь, что нет, иначе какой смысл во всем этом?

Барон положил руку на плечо жены, призывая ее к молчанию. Она прикусила губу, решив не усугублять своей нервозностью и без того напряженную обстановку.

Нортхэм коротко кивнул, давая понять Саутертону, что он может открыть чемодан. Виконт расстегнул защелки, поднял крышку и отступил в сторону, предоставив Аллену возможность исследовать его содержимое. Тот с явной неохотой склонился над чемоданом и пошарил ладонью по внутренней стороне крышки. Не прошло и нескольких секунд, как его рука замедлила движение, нащупав кармашек в полотняной подкладке.

– Нашли что-нибудь? – лениво поинтересовался Норт. Аллен кивнул. – Ну так вытаскивайте. Пусть все посмотрят.

Сунув пальцы в кармашек, Аллен схватил загадочный предмет и потянул к себе. Тот легко выскользнул, и россыпь сверкающих бриллиантов повисла на его руке.

Все дружно ахнули и обратили потрясенные взгляды на Нортхэма. Он сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Не думаю, что это кого-нибудь интересует, но я впервые вижу это ожерелье.

Баттенберн откашлялся и стряхнул с рукава воображаемую пылинку, прежде чем задать вопрос:

– Вы можете это доказать?

Ответ поступил от самого неожиданного источника из всех возможных, так, во всяком случае, утверждали впоследствии все гости.

Леди Элизабет Пенроуз решительно шагнула вперед.

– Лорд Нортхэм не может быть вором, – спокойно объявила она. – То утро, когда пропало ожерелье, он провел со мной. – И на тот случай, если кто-то не понял, что она имеет в виду, добавила: – И всю предшествующую ночь тоже.