"Буду твоим единственным" - читать интересную книгу автора (Гудмэн Джо)

Глава 7

Норт вспомнил, как он доказал Элизабет, что она по-прежнему уязвима. И теперь она отплатила ему той же монетой. Он никогда не слышал, чтобы женщины, за исключением самых вульгарных, употребляли подобные слова. Но даже тогда они резали ему слух, ибо, по его глубокому убеждению, женщины относились к нежному полу, которому не пристало произносить их в присутствии мужчины.

Он резко втянул в грудь воздух и медленно выдохнул.

– Если бы ты представляла себе продолжительность лекции, от которой я только что воздержался, то сказала бы мне спасибо.

– Вы ханжа, милорд, независимо от того, будете вы читать мне мораль или нет. Можете прочитать, если вам угодно.

Нортхэм видел, что его снова поставили перед выбором. Он мог возмутиться и встать в позу или сделать вид, что эта ситуация его забавляет. Он выбрал последний вариант именно потому, что Элизабет этого никак не ожидала, а также потому, что это больше соответствовало его настроению. Ласковая улыбка скользнула по его губам и коснулась глаз.

– Не думаю, что у тебя есть основания называть меня ханжой, – возразил он, – хотя я и придаю значение условностям. Но непристойные выражения действительно шокируют меня. Если ты хотела меня смутить, то можешь быть довольна – ты своего добилась.

Он развел руками в беспомощном жесте.

– Хотя в чем-то ты права, – добавил он и увидел, что глаза Элизабет слегка расширились. – Я действительно хочу… – Он запнулся.

– Чего?

Несколько секунд Нортхэм молча смотрел на нее, затем в два шага преодолел разделявшее их расстояние и склонился над ее креслом, положив ладони на подлокотники. Элизабет пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. И хотя в ее вздернутом подбородке и твердом взгляде читался вызов, Нортхэм разглядел в глубине ее глаз желание.

– Чего? – снова спросила она.

Склонившись к ее уху, он шепотом сообщил, что именно собирается с ней проделать, употребив именно те слова, которые она хотела услышать. Руки Элизабет скользнули вверх и обвились вокруг его шеи. Она тихо застонала, когда он поднял ее с кресла и поцеловал. Не отрываясь от ее губ, Норт подхватил ее на руки, шагнул к кровати и опустил на матрас. Элизабет не разомкнула объятий, увлекая его за собой.

Когда он повернулся на бок, она повернулась вместе с ним; ее ночная рубашка задралась до бедер, а согнутая нога оказалась перекинутой через его ноги.

– Позволь мне, – шепнула Элизабет.

Нортхэм поднял голову. Прядь светлых волос упала ему на лоб, на лице играли отсветы пламени свечи. Элизабет нежно провела кончиками пальцев по его лбу, затем вниз по щеке к четко очерченной линии рта.

– Ты удивительно красив, – тихо шепнула она и, заметив, что он смутился, добавила: – Правда-правда. – Она потерлась носом о его подбородок. – Неужели никто не говорил тебе об этом?

Конечно, говорил, но у Норта хватило ума промолчать. К тому же он не возражал против шутливого поддразнивания Элизабет.

Она молча прижалась губами к его пальцам, затем потянула его руку вниз, к своей груди. Повернувшись к прикроватному столику, она задула свечу.

Норт приподнялся ровно настолько, чтобы избавиться от сюртука и рубашки. Элизабет, изображая служанку, сняла с него башмаки и чулки и расстегнула брюки. Когда ее рука скользнула ниже, он тихо застонал. Он не думал, что может быть еще тверже и больше, но случайное прикосновение ее ногтей к его самому чувствительному месту сотворило невозможное.

Элизабет ловко избавила его от остатков одежды.

– Ты смеешься? – прошептала она, заметив, что его губы изогнулись. – Почему?

Нортхэм перекатился на середину кровати и приподнялся на локте, нависнув над ней.

– Просто я подумал, что ты все еще одета, а я… – Он прижался чреслами к ее животу. – А я – нет.

Она провела ладонью по его спине, от плеч до ягодиц. Кожа его была гладкой, теплой и упругой.

– Верно, – отозвалась Элизабет.

На секунду она пожалела, что погасила свет. Ей хотелось видеть его черты, линию рта, игру мускулов. Но глаза Нортхэма, такие темные, что казались черными, в свою очередь, наблюдали за ней. Темнота давала Элизабет ощущение безопасности, защищая от его проницательного взгляда.

Было что-то необыкновенно эротичное в том, чтобы лежать под ним одетой, пусть даже в ночной рубашке. Подол задрался вверх, а лиф спустился вниз, к талии.

Нортхэм поцеловал ее обнаженную грудь. Элизабет согнула колени, почувствовав, что готова его принять. Но при первых признаках вторжения прикусила губу и судорожно выдохнула. Хотя она не была девственницей, прошло слишком много времени с тех пор, как она в последний раз была с мужчиной. И даже недавняя близость с Нортом оказалась недостаточной, чтобы она могла чувствовать себя уверенно.

Норт помедлил, давая ей время привыкнуть к себе. Ее прерывистое дыхание замедлилось, и, хотя она лежала неподвижно, ее внутренние мышцы непроизвольно расслабились, заставив его сделать движение. Элизабет ахнула.

Он заглушил ее возглас, прижавшись к ее губам в требовательном поцелуе.

– Ты должен… – Она задохнулась, когда он начал двигаться. – Ты не должен…

Ее лоно продолжало растягиваться, приспосабливаясь к нему. Элизабет судорожно вцепилась в его плечи.

– Обещай… – выдохнула она. – Обещай, что не оставишь во мне свое семя.

Она скорее ощутила, чем увидела перемену, вызванную ее словами. Плечи Нортхэма напряглись. Он не ударил ее, хотя она подозревала, что у него возникло такое желание. Вместо этого он воспользовался своим телом, чтобы ее наказать. Он двигался глубоко и мощно, больше не заботясь о ее наслаждении. Закрыв глаза и прикусив губу, Элизабет молча принимала его удары. И когда он в очередной раз вонзился в нее, почувствовала вкус своей крови.

Элизабет усмотрела в этом некую справедливость. Пусть она не смогла отдать ему свою девственность, но эта боль и кровь порождены им. Она обхватила ладонями его голову и притянула его рот к своим губам, давая ему почувствовать, что сотворил его гнев.

Нортхэм замер, ощутив вкус ее крови, и медленно поднял голову. Дыхание с шумом вырвалось из его груди.

– Прости, – прошептал он. – Я не хотел… – Он замолчал, когда Элизабет покачала головой, отказываясь принять его извинения.

– Это не имеет значения, – ответила она.

Норт никогда не думал, что способен причинить боль женщине, а тем более проделать это таким способом… Он не мог оправдать себя даже тем, что все произошло помимо его воли. Он хотел сделать ей больно.

Он начал выходить из нее, но она сжала ноги и обхватила его бедра. Норт не стал противиться этому сладкому плену.

Элизабет коснулась его лица, убрав со лба прядь волос.

– Ты забыл, да? Забыл, что ты не первый. – Она погладила его по щеке. – Я не могу стать ради тебя девственницей. – Ее рука скользнула ему на шею и удержала, когда он попытался отстраниться. – Нет. Не покидай меня. Пожалуйста.

Нортхэм склонил голову, почти касаясь ее губ.

– Это не должно было превращаться в наказание, – покаянно проговорил он.

– Некоторые вещи сильнее нас, милорд. – Она положила руку ему на плечо. – Тут уж ничего не поделаешь.

Низкое рычание вырвалось из его горла. Он жадно поцеловал ее, а затем начал двигаться, мощно и уверенно, поощряемый ее тихими стонами.

И лишь в последнее мгновение он вспомнил о ее просьбе. Он не давал обещаний, но знал, что исполнит желание Элизабет. И все же чуть не пропустил тот самый момент. С хриплым криком и усилием, потребовавшим от него напряжения всех сил, он вышел из нее, оставив свое семя на сбившихся простынях.

Элизабет молча лежала под ним, слушая, как успокаивается его дыхание. Когда Нортхэм откатился в сторону, она не стала удерживать его.

Молча она поднялась с постели и поправила ночную рубашку, подтянув лиф и одернув подол. Затем, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, направилась в гардеробную.

Норт повернулся на бок, глядя ей вслед. Дверь за ней закрылась. Он слышал, как Элизабет налила воду в тазик, затем послышался плеск. Представив себе, как она охлаждает разгоряченное лицо, он задумался о том, какие чувства она испытывает, глядя на себя в зеркало.

Удовлетворение? Недовольство?

Наверное, она испытывает не больше желания размышлять о том, что произошло между ними, чем он сам, и, что более важно, о чувствах, которые связаны с этим.

В соседней комнате наступила тишина. Норт предположил, что Элизабет смывает с себя остатки его семени. Однажды он уже проделал подобное с полковой потаскушкой, напуганный мыслью, что он может наградить ее ребенком. Его любовницы никогда не выдвигали подобных требований. Видимо, они умели предохраняться, и за многие годы ни одна из них не подарила ему ребенка.

Ему следовало бы радоваться, но его начали одолевать мрачные мысли, способен ли он вообще стать отцом. К тому же его мать все более нетерпеливо требовала, чтобы он наконец обзавелся наследниками. Похоже, ее перестало волновать, будут ли они законнорожденными, но она утверждала, что одного сына недостаточно. Последнее требование было излишним. Нортхэм и сам понимал, что второй сын необходим как гарантия от трагических случайностей.

Элизабет вышла из гардеробной со свечой в руке. Нортхэм лежал в непринужденной позе поверх одеяла. Огонек свечи осветил мощный изгиб его бедра и мускулистую ногу, согнутую в колене.

Подойдя ближе, Элизабет зажгла вторую свечу, стоявшую на прикроватном столике. Во сне красивое лицо Нортхэма казалось совсем юным. Элизабет не была уверена, что выглядит такой же умиротворенной, когда спит. Слишком велик груз, лежащий на ее совести, чтобы наслаждаться безмятежным сном.

Она поставила свечу на столик и принесла из гардеробной тазик с водой и салфетку. Присев на краешек постели, она увидела, что глаза Норта открыты. Он улыбнулся, словно угадав ее мысли, потом взял ее руку, поднес к губам и поцеловал костяшки пальцев. Нежность этого жеста растрогала ее до слез, но она дала себе слово, что плакать не будет.

– Я думала, ты спишь.

Он положил ее руку себе на грудь, так и не выпустив из своей ладони.

– А ты бы предпочла, чтобы я спал?

– Только если ты этого хочешь.

– Он выгнул бровь.

– Как любезно. А что, если я хочу снова заняться с тобой любовью?

Она молчала, и Норт подумал, что ей не понравилась эта формулировка. Но взгляд Элизабет переместился на спрятанное в тени соединение его бедер, где покоилось его расслабленное естество, и на лице ее отразилось такое сомнение, что он рассмеялся.

– Я понимаю твое недоверие, – ухмыльнулся он. – Может, чуть позже.

Его беззаботная улыбка, полная искреннего веселья, заворожила ее.

– Как пожелаешь, – вымолвила она, едва ли сознавая, что говорит.

– О чем ты думаешь?

– Элизабет покачала головой:

– Так, ни о чем. Просто…

– Знаешь, Элизабет, порой мне кажется, что твое «ни о чем» куда интереснее, чем глубочайшие умозаключения большинства людей. – Он слегка сжал ее руку. – Скажи мне.

Она помедлила в нерешительности.

– Это ужасно глупо. Я думала о том, что в твоей улыбке нет ни капли горечи. – Она на секунду отвернулась, а когда снова взглянула на Норта, увидела, что его улыбка исчезла. Что ж, возможно, именно этого она и добивалась. По крайней мере ей удалось избавиться от его чар. – Ну и о том, насколько легкой была твоя жизнь.

Он не отрывал пристального взгляда от ее лица.

– Полагаю, легче, чем твоя.

Элизабет не ожидала, что ответ ударит рикошетом по ней самой. Она попробовала вытащить свою руку из его хватки, но Нортхэм не позволил и крепче стиснул ее пальцы.

– Не хочешь послушать? – мягко спросил он.

Элизабет сама не знала, чего она хочет. Она избрала трусливый путь и промолчала, предоставив решать ему самому.

– Свои детские годы я провел – как это принято говорить? – ах да, в лоне любящей семьи.

Уголок ее рта приподнялся в улыбке.

– В лице отца, пятого графа Нортхэма, матери, старшего брата Гордона, названного в честь отца, старшей сестры Летиции и двух младших сестер, Памелы и Регины. Как я понял, ты единственный ребенок?

Элизабет кивнула, но вдруг вспомнила, что теперь обстоятельства изменились.

– Сначала так и было. Но теперь у меня есть сводный брат Адам. Виконт Селден.

– Ах да, я совсем забыл. – Помолчав, он продолжил: – Как и все дети, мы часто ссорились, выясняя, кому водить в прятках, кто разрежет торт, кто будет предводителем пиратов. Гордон был достаточно великодушен, чтобы держаться на равных, не злоупотребляя правами старшего брата. Сложнее было с Летицией – как это часто бывает с девочками, – и мы с Гордоном всегда радовались, когда она играла с младшими сестрами. Памела и Регги ничуть не возражали, когда она командовала ими. – Он снова помолчал. – Мой отец увлекался политикой, как и твой.

Элизабет кивнула, хотя и не думала, что между ее отцом и Гордоном Хэмптоном имелось какое-либо сходство, даже в политических устремлениях.

Норт улыбнулся и начал рассказывать о своих родителях:

– При всей своей строгости, они не скупились на похвалу, и мы всегда знали, когда они довольны кем-нибудь из нас. Определенно я провел больше времени с моими родителями, чем, скажем, Саут со своими. Или Ист. Ну а Марчмен, так тот вообще не знал своего отца.

Элизабет помолчала, задумавшись о своей семье.

– Как бы ни прошло наше детство, нам кажется, что оно самое обычное. И что такое детство у всех. – Она еле слышно вздохнула и добавила: – Но как я понимаю, в Хэмбрике ты понял, что это не так.

Когда Гордону исполнилось семь лет, его отослали в школу. В Итон, где учился мой отец. Я ужасно скучал по брату и в той же мере завидовал ему. К тому времени, когда подошла моя очередь постигать науки, к нам переехал жить мой дед со стороны матери, окончивший в свое время Хэмбрик. Он был решительно настроен направить меня в свою альма-матер, хотя отец настаивал на Итоне. Дед победил, как всегда и бывало, когда он пускал в ход свои аргументы.

– Ты был разочарован?

– Не слишком Я был достаточно взрослым, чтобы понимать, что, пребывая в Итоне одновременно с братом, окажусь в его тени. Нас будут постоянно сравнивать, чего никогда не случалось дома, поскольку родители с самого начала поощряли наше развитие в разных направлениях. Думаю, отец это прекрасно понимал, и если возражал против Хэмбрика, то в основном потому, что предложение исходило от моего деда. Они расходились во мнениях по всем вопросам, начиная с женитьбы отца на моей матери.

Элизабет слушала его с улыбкой.

– Но, как я понимаю, в конце концов твой дед согласился, и твои родители поженились.

– Они сбежали, – сообщил Норт драматическим шепотом, напустив на себя таинственный вид, с каким в их семье обсуждалось это событие. – В Гретна-Грин.

– Неужели?

Он торжественно кивнул:

– Был ужасный скандал.

Элизабет рассмеялась. Нортхэм выпустил ее руку и, обмотав вокруг талии простыню, сел на постели. Затем похлопал по матрасу рядом с собой и, когда Элизабет подвинулась ближе, притянул ее к себе.

– Так на чем я остановился?

– На скандале.

– Нет, это другая история. Я начал говорить о Хэмбрике.

– Лорд Саутертон рассказал мне о Компас-клубе. Будто вы были заклятыми врагами Рыцарей или что-то в этом роде.

– Точно.

– Он также сказал, что это был закрытый клуб.

– Он так сказал?

Элизабет попыталась вспомнить точные слова Саута.

– Ну, он говорил мне, что вы никого туда не принимали.

– Он забыл упомянуть, что туда никто и не просился. Нет, Элизабет, мы не были закрытыми. Мы были отверженными.

Элизабет нахмурилась, не в состоянии представить себе подобную вещь. Она вспомнила, как беззаботно они веселились на пикнике. Кто бы отказался к ним присоединиться? Уж точно не она. Даже ничего не зная о них, Элизабет завидовала их дружбе и веселью.

– Как это?

– Проще всего было бы свалить все на Уэста, – ответил Норт. – Но это только часть правды.

– А что такое с мистером Марчменом?

– Он незаконнорожденный.

– Бастард, – тихо произнесла Элизабет и почувствовала, как Нортхэм рядом с ней напрягся. – Я не хотела никого оскорбить. Просто… просто я подумала о том, как жестоки могут быть мальчишки к… такому, как он.

– Такому, как он, – повторил Нортхэм, поморщившись от неприятного привкуса, который это выражение оставило у него во рту. – Я не стал бы утверждать, что он чем-то отличается от тебя или от меня.

– Конечно же, отличается.

Нортхэм убрал руку с ее плеча.

– Чем же?

Его внезапное отчуждение было очевидным, но Элизабет не собиралась отказываться от своих слов. Лучше ему сразу понять, что их взгляды не всегда совпадают.

– Конечно, сам факт незаконного происхождения не может повлиять на человека, – пояснила она. – Во всяком случае, вначале. Но потом все меняется. Это может произойти из-за того, что мать стыдится своего ребенка, или из-за равнодушия отца. Или потому, что никто не спешит откликнуться на его плач или утешить, когда он ушибся или обижен. Как бы то ни было, но постепенно ребенок начинает понимать, что он не такой, как другие. – Она помолчала, прежде чем продолжить: – Я ничего не знаю о вашем мистере Марчмене, но, познакомившись с некоторыми из членов Компас-клуба, могу предположить, что он для вас был не тем, кого можно безнаказанно унижать, и вы стали его друзьями потому, что он скорее позволил бы убить себя, чем превратиться в мальчика для битья.

Нортхэм молчал. Элизабет взглянула на него, предполагая увидеть пренебрежительную усмешку, и с изумлением обнаружила, что его глаза блестят от слез. Растроганная этим проявлением чувств, она сжала его руку.

Нортхэм сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Второй вдох дался ему легче.

– Все так и было, – признался он. – Уэст не оставлял нас в покое. Сначала меня. Затем Иста, а потом и Саута. Нужно было что-то делать, иначе это никогда бы не кончилось. – Нортхэм покачал головой, углубившись в воспоминания. – Между прочим, он сломал мне нос. Вот откуда эта горбинка. – Он провел пальцем по легкой выпуклости чуть ниже переносицы. – Да еще заявил, что так даже лучше, потому что без нее я был слишком смазлив и походил на девчонку.

Элизабет тихо засмеялась:

– Боюсь, Марчмен завидовал твоей утонченной наружности.

Норт хмыкнул.

– Мой дед пришел к выводу, что это придало мне мужественности, и пожелал лично встретиться с Марчменом, что бы пожать ему руку. Моя матушка отнеслась к этому менее лояльно. Она до сих пор не может простить Уэста и считает его хулиганом, хотя манеры у него лучше, чем у нас всех, вместе взятых.

– Мать не может быть беспристрастной, когда дело касается ее сына.

– Наверное, – неохотно согласился он. – Кстати, она единственная, не считая тебя, кому нравится моя внешность. Она ужасно переживала из-за моего носа. По ее мнению, я и без этой горбинки выглядел достаточно мужественным.

Норт взбил подушку и пристроил ее у себя за спиной. Удобно устроившись на постели, он снова заговорил:

– Итак, вернемся к Хэмбрик-Холлу. Ни один из нас не пользовался особым успехом у других мальчишек. Я был слишком серьезным. Саут слишком умным. А Ист… э-э… как бы это помягче выразиться? Ист был слишком округлым в те времена.

Глаза Элизабет широко распахнулись.

– Ты хочешь сказать, что он был толстым?

– Увы. Почти такой же в ширину, как и в высоту. Его мать вечно присылала ему всякие вкусности. Печенье, пирожные, сдобные булочки с изюмом и глазурью. Изюм он выковыривал, а остальное скармливал птицам.

– Странно, что Марчмен выбрал его в качестве объекта для самоутверждения.

– О, Ист имел репутацию драчуна. Он мог побить кого угодно. У него просто не было выбора. Его постоянно дразнили, и потом, нужно же было защищать пирожные от поползновений других сладкоежек. – На губах Элизабет мелькнула улыбка. – В общем, в какой-то момент Марчмен принялся за него. Без всяких глупостей вроде насмешек над его весом, просто пытался отвоевать у него лавры чемпиона.

– И что, ему это удалось?

– Надеюсь, ты заметила, что у маркиза нет горбинки на носу, – сухо отозвался Нортхэм. – Ист, разумеется, победил. И не один раз. Не помню точно, когда драки прекратились и началась дружба, но однажды мы обнаружили, что все вместе поглощаем угощение, присланное Истлину из дома. Вот так.

– И вам не приходило в голову исключить мистера Марчмена из своего кружка?

– Никогда.

– По-моему, он причинил вам всем немало хлопот.

– Он свел нас вместе.

– Ах да, Компас-клуб, – задумчиво протянула Элизабет.

– Угу. Хотя, признаться, все это довольно странно. Ни один из нас не рассчитывал унаследовать титул. Кстати, это была одна из причин, почему студенты Хэмбрика, особенно Рыцари, не слишком жаловали нашу компанию. Марчмен был убежден, что каждый человек в Англии как бы стоит в очереди за землей, поместьем и титулом. Правда, прежде чем он сможет предъявить свои права, все, кто стоит перед ним, должны умереть. В качестве доказательства он привел наши родословные и имена, которые мы могли бы получить при определенном стечении обстоятельств. Вот как вышло, что мы стали называть себя именно так. – Звучит довольно зловеще.

– Сейчас да. Но тогда это казалось забавным. Никто из нас не претендовал на титул. Я, например, был полон решимости стать военным. Саут собирался поступить в королевский флот. Ист мечтал о карьере дипломата, полагая, что жизнь государственных мужей состоит исключительно из череды торжественных завтраков, обедов и ужинов.

– А Марчмен?

Нортхэм задумался, затем осторожно ответил:

– С Уэстом все не так просто.

Он не стал продолжать, и Элизабет решила не настаивать на ответе.

– Но судьба распорядилась иначе, не так ли?

– Ты имеешь в виду титулы? Да, мы их унаследовали. Почти. Остался только Марчмен. – Он помолчал, затем Медленно продолжил, взвешивая слова: – Я был с полковником в Индии, когда пришло известие о кончине моего брата. Он умер от инфлюэнцы. Я стал виконтом Ричмондом. Спустя месяц я получил письмо, в котором сообщалось, что мой отец пал жертвой той же болезни. Я даже не знал, что он был болен.

– И ты стал графом.

Нортхэм кивнул.

– Обязательства перед семьей заставили меня подать в отставку и вернуться домой. – Ты тоскуешь по военной службе?

– Иногда. Гораздо больше я тоскую по своему отцу и брату.

– Извини, – поспешно проговорила она. – Я не хотела…

Он нашел ее руку и сжал.

– Я понимаю, что ты имела в виду. Дело в том, что я долгие годы жил в страхе, опасаясь, что они могут умереть. И когда это наконец случилось, я испытал даже некоторое облегчение, а потом, естественно, на меня навалилось ужасающее бремя вины. Мне казалось, что я мог что-то сделать, что бы предотвратить их гибель.

Элизабет не удивилась. Это было вполне в духе Нортхэма.

– Поначалу я повел себя не лучшим образом по отношению к матери и сестрам. Нет, я не пьянствовал и не проигрывал в карты семейное состояние. Просто я вроде бы отсутствовал. Это трудно объяснить. Я проживал день за днем, выполняя все необходимые действия без ощущения жизни, чувствуя себя отрешенным от всего, что меня окружало.

Элизабет могла оценить точность его описания, врзможно, потому, что пережила нечто подобное.

– И что же вывело тебя из этого состояния?

Он пожал плечами:

– Да в общем-то обыденные вещи. Нотации деда, хотя они и действовали мне на нервы. Отношение матери, которая, несмотря на собственные страдания, сумела разглядеть мою боль. Замужество Летиции. Первый сезон Памелы, отъезд Регины в школу. – Он умолк, задумавшись, затем добавил: – Ну и полковник вызвал меня к себе.

– Зачем? Чтобы узнать, как ты живешь?

– В том числе.

– Понятно, – протянула она. – Он поручил тебе распутать какое-то дело. Я слышала от отца, что Блэквуд время от времени занимается расследованиями для правительства. Значит, встреча с полковником способствовала возвращению твоего интереса к жизни?

– Еще бы. Особенно если учесть, что меня чуть не убили.

Элизабет рассмеялась, чего он и добивался. Даже если Нортхэм не сильно погрешил против истины, кислая мина, которую он изобразил, была притворной. Элизабет знала, что он искренне восхищается кузеном ее покойной матери.

– Вот, значит, почему ты здесь. Что поручил тебе Блэквуд на сей раз?

– Позаботиться о том, чтобы ты написала ему письмо. Что я и сделал. – Не мог же он сказать ей правду!

– Уже очень поздно, – вздохнув, заметила она.

– Согласен. Ты это просто так сказала или в качестве прелюдии к тому, чтобы выставить меня за дверь?

– Тебе пора уходить.

Что ж, коротко и ясно. Раздосадованный Нортхэм чуть не спросил, не ждет ли она кого-нибудь еще, но удержался, решив не опускаться до мелочных и несправедливых намеков.

– Как получилось, что тебя не коснулся ни один скандал? – спросил он.

Элизабет молчала, уставившись на свои сложенные на коленях руки.

– Довольно странно, что я никогда не слышал о твоих…

– Порочных наклонностях.

– Спасибо, очень удачное определение.

– Элизабет пожала плечами:

– Возможно, ты ничего не слышал, потому что вращался в других кругах.

– Высший свет – это одна большая карусель, где крутятся одни и те же раскрашенные лошадки.

– Какая… э-э… необычная точка зрения.

– Вообще-то она принадлежит моему деду. Странно, Элизабет, но в твоем присутствии я начинаю рассуждать, как он. И мне это совсем не нравится. В конце концов, мне тридцать два, а не восемьдесят два года.

– А я как раз думала, что ты кажешься очень юным по сравнению со мной.

Норт был не настолько простодушен, чтобы принять это за комплимент.

– В каком смысле?

– Наверное, все дело в твоей естественности. Конечно, в свете того, что ты рассказал, я понимаю, что все не так просто. И все же я не могу отделаться от ощущения, что тебе никогда не приходилось слишком беспокоиться, что ты уверен в благосклонности судьбы и если тебя подведут мозги, то выручит обаяние. Наверное, именно эта уверенность в своей счастливой звезде и делает тебя молодым.

Нортхэм не ответил, в очередной раз подумав о том, что, когда имеешь дело с Элизабет, лучше не спешить с выводами.

– Ты слишком долго была одна, Элизабет. Семья. Друзья. Вот что помогает нам жить.

– У меня есть друзья, – возразила она. – Луиза, барон. Они очень добры ко мне.

Ему показалось, что она не понимает, насколько заученно прозвучал ее ответ. Ей следует постараться, если она хочет, чтобы он ей поверил.

– И разумеется, у тебя есть семья.

– Да.

– Понятно. – Как он и предполагал, Элизабет была одинока, насколько это было возможно при ее образе жизни. – Выходит, ты не нуждаешься в моей дружбе.

Друзья нужны всем, милорд. Если я отказалась, то лишь от вашей помощи.

– Совсем недавно ты называла меня Нортом.

– Неужели? – Элизабет изобразила задумчивость. – Да, я, кажется, это припоминаю.

Нортхэм хмыкнул. Она может быть чертовски дерзкой, если дать ей волю.

– Что ты собираешься делать дальше? – с любопытством спросил он. – Мы еще увидимся?

– Как ты сам заметил, высший свет – это одна большая карусель. Мы неизбежно будем встречаться.

– И ты будешь спать в моей постели?

– Между прочим, это моя постель.

– Ах да. Будет ли мне позволена подобная привилегия в дальнейшем?

Элизабет не помнила, чтобы вообще позволяла ему что-либо. Просто так получилось.

– Вряд ли.

– Значит, ты не согласишься, чтобы я поместил тебя в твое собственное гнездышко?

Элизабет не сочла нужным притворяться оскорбленной.

– Конечно, нет. – Она отодвинулась от Норта и повернулась к нему, подтянув к груди колени. – Неужели ты думал, что я соглашусь?

– Нет, но я должен был предложить.

– В таком случае, можешь считать, что ты исполнил свой долг.

– А как насчет брака?

Элизабет побледнела, но продолжила игривым тоном:

– Не вижу причин, почему бы тебе не жениться? Тем более что, насколько я поняла, имеет место некоторое давление со стороны твоей матери.

– Весьма ощутимое давление, кстати.

– И потом, существует пари.

– О да. Не следует забывать и о Компас-клубе.

– Тогда могу я предложить кандидатуру мисс Карузерс? Или мисс Фартингейл? Да и леди Анна… – Она негромко вскрикнула, когда он схватил ее за запястье и дернул к себе. Она упала в его объятия и, слегка задохнувшись, продолжила: – Неужели никто из них тебя не интересует? Тогда, может, леди Марта? Уж она-то, вне всяких сомнений…

– Выходи за меня замуж, Элизабет.

Она ошарашенно уставилась на него, но вдруг опомнилась и попыталась отстраниться» Нортхэм сжал ее руки повыше локтей, не позволяя ей вырваться.

– Не нужно разрушать то, что было между нами, – побледнев, проговорила она. – Ты же знаешь, кто я.

– Нет, – мягко произнес он. – Но я знаю, кем ты себя считаешь.

Элизабет уперлась ладонями в его грудь, но не смогла отодвинуться ни на дюйм. Дальнейшее сопротивление выглядело бы не только унизительным, но и бесполезным.

– Я не позволю тебе приносить себя в жертву, – заявила она. – Ты вбил себе в голову, будто я нуждаюсь в спасении. Это не так, Норт. Оставь меня в покое.

Паника зажгла в ее глазах золотистые искры.

– Ты пытаешься меня защитить? От чего?

– Вовсе нет. Я…

– Не спорь. Тебе кажется, что ты представляешь для меня какую-то опасность. Собственно, ты дала мне это понять еще при нашей первой встрече.

– Я…

Он покачал головой:

– Поздно идти на попятный. Ты как-то сказала, что я перестану быть хозяином своей жизни, если ты в нее войдешь. Ты оказалась права, хотя не думаю, что ты имела в виду то, что произошло. – Он посмотрел на нее в упор. – Моя жизнь больше не принадлежит мне, Элизабет.

Элизабет молчала, о чем-то задумавшись. Неожиданно ее глаза наполнились слезами. Что это могло означать? Обиду? Страх? Сожаление? Нортхэм не знал и не хотел спрашивать. Просто притянул ее к себе и обнял, терпеливо ожидая, пока ойа выплачет душевную боль, которую не могла выразить словами.

Элизабет плакала долго. Это были не тихие слезы, а горькие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она зажимала рот рукой, смущенная звуками, вырывавшимися из ее груди. Норт молча прикасался губами к ее волосам и щеке. Он не пытался утешить ее, довольный уже тем, что его объятия стали тем убежищем, где она чувствовала себя в безопасности.

Заметив на столике носовой платок, он протянул его Элизабет. Она вытерла глаза и старательно высморкалась, вызвав у него улыбку, которую он поспешил скрыть. Взяв из ее руки скомканный платок, он воспользовался им, чтобы стереть с ее лица слезы, после чего запечатлел у нее на лбу нежный, почти отеческий поцелуй. Элизабет снова начала плакать.

Наконец она заснула в его объятиях.