"Призрак бродит по Техасу" - читать интересную книгу автора (Лейбер Фриц)

Глава 14. ЖЕЛТЫЙ НОЖ

Редьярд Киплинг. "Мировая с медведем". [31]

В веенвепе Фаннинович все еще упивался сумасшедшим торжеством. Он читал нам лекцию, словно учитель, страдающий маниакально-депрессивным синдромом в разгар маниакальной фазы. Он брызгал слюной, как мой отец, играя Макбета, и его голос часто переходил в визг от исступленного злорадства Яго или Ричарда Третьего.

- Избитая истина! - начал он. - Человек толпы замечает чудеса науки и техники не раньше, чем с ревом взлетят ракеты, чем атомные ядра высвободят свою энергию при температуре Солнца - или же не прежде, чем насыщенная торием и ураном лава забьет фонтаном из суперскважины. Вы убедились воочию, тайна раскрыта. А потому слушайте внимательно, желторотые.

Эль Тасито замахнулся на него рукояткой пистолета, но Мендоса предостерегающе покачал головой.

- Давно известно даже безмозглым тупицам вроде вас,- продолжал Фаннинович, ничего не замечая, - что Терра покрыта твердой корой толщиной до семидесяти километров. Под ней находится мантия - три тысячи километров расплавленных пород под все нарастающим давлением. Одно время считалось, будто мантия постепенно остывает и сжимается. Но уже в двадцатом веке множество данных указывало, что температура мантии поддерживается на одном уровне вкраплениями мощных радиоактивных элементов. Эти глубокие вкрапления создают медленные конвекционные потоки, которые поднимаются прямо к коре, там растекаются горизонтально, а потом опускаются. Первым эту теорию выдвинул голландец Венег-Майнц - иными словами, первым разработал ее немец, поскольку голландцы вопреки их репутации миролюбцев были предками доблестных и давно оплакиваемых буров, из чего неопровержимо следует, что голландцы были подсознательными пруссаками.

Медленные конвекционные потоки несут с собой вещества, насыщенные радиоактивностью - самые горячие, поскольку они сами источники тепла. Каждый поток выплавляет купол в твердой коре там, где бьет в нее. Часть радиоактивных материалов поток уносит с собой вниз. Другая часть, однако, накапливается в непрерывно обогащающихся карманах под куполом. Таким образом, карманы радиоактивной лавы ассоциируются с куполами мантии, как иногда нефть - с соляными куполами. Техасцы…

- Наконец-то! - пробормотал Гучу из своего кресла. - Я так и знал, что без них не обойдется.

- Молчать! Благодаря своей способности мыслить масштабно и действовать по-крупному техасцы обеспечили необходимое умение и неустанное трудолюбие для бурения широких скважин…

- Вранье! - перебила Роза. - Их обеспечили киборгизирован-ные мужчины.

- Нижнее протяжение скважин, - продолжал Фаннинович, - облицовывалось сверхпрочной феррокерамикой, молекулярно укрепленной, так чтобы радиоактивные материалы поднимались на поверхность и образовывали огромные конусы торио-урановых руд. Фараоны воздвигали пирамиды из известняков и погребались там с горсткой золота и кучкой хрупких драгоценных камней. Но техасцы заставили Природу сотворить сотни радиоактивных пирамид, каждая ценой в сотни миллиардов долларов.

- Сегодня десяток-другой техасцев был погребен под одной из их горячих пирамид, - вставил Гучу.

- Мы же, техасо-немцы, - глазом не моргнув, скромно продолжал Фаннинович, - всего лишь обеспечили необходимые теоретические изыскания, а также способ находить купол мантии.

- А именно? - спросил Мендоса после короткой паузы. Ему все еще было интересно, меня же давно тошнило от этой жуткой лекции про океаны расплавленных пород. Планета - просто ад под такой корой! Тут мне пришло в голову, что тошнота может быть первым симптомом летального облучения.

И когда Фаннинович, перед тем как широко зевнуть, запустил пальцы в короткую шевелюру, я был рад увидеть, что волосы у него клочьями не полезли.

- Ну-ну, - сказал он издевательски-снисходительным тоном,

- мы несколько преуспели в подсчетах антинейтрино, пронизывающих по ночам Землю со стороны Солнца. Но в основном мы находим купола в мантии тем же способом, каким адмиралы Великого Фюрера находили вражеские боевые корабли в просторах Атлантики, иными словами, водя лозами по картам Техаса! Хо-хо, вижу, я вас поразил. Вижу, вы готовы презрительно фыркнуть. На здоровье! Это не изменит того факта, что мы, немцы, - древнейшие и самые первые рудознатцы, несравненные химики, потомки подземных богов, мудрые древние кобольды, как указывают даже названия элементов! Ха-ха!

Я перестал слушать последовавшую дискуссию, в которой шел обмен словами вроде "кобальт" и "псих". Я думал о том, что останься на всей Терре один-единственный кусок железной руды, немец его непременно разыщет и выкует из него Железный крест. Передо мной предстало кошмарное неотвязное видение, в котором процессия немцев и египтян кружила среди огромных, сияющих синевой пирамид, а волосы у них выпадали, плоть слезала с костей и мало-помалу они превращались в сверкающие голубые скелеты, увенчанные головами кошмарных животных и серыми касками с остриями.

Я сообразил, что веенвеп приземлился, только когда кто-то вывел меня наружу. Экзоскелет позвякивал и содрогался от судорожных подергиваний озябших фантомных мышц. Как в бреду, я увидел обрамленные мехом черноглазые в глубоких складках лица, словно из выдубленной кожи. Я ощутил запах старых шкур, немытых живых тел и холодного машинного масла. Возникли кожаные стены, по которым, пошатываясь, скользили тени. Затем я ощутил под собой грубый мех, услышал легкое серебристое позвякивание и, проваливаясь в сон, сообразил, что это зазвенел мой экзо.

Следующие двое суток я провел в лагере индейцев кри, отдыхая

- что для человека, страдающего от невыносимой силы тяжести, означает вовсе не восстановление сил, а лишь цепляние за их жалкие

остатки, нарастающее раздражение, стремительную потерю рассудительности и углубление негативизма.

Шатров было около десятка, укрытых в таком редком и худосочном лесочке, что между искривленными стволами в отдалении можно было разглядеть Амарильо-Кучильо и его аэро-космопорт, а также кое-где и патрули дюжих русских солдат.

Мендоса и остальные уговаривали меня затаиться, пока они не свяжутся с русскими и не придут с ними к соглашению. Мой техасский рост и странная внешность, твердили они, могут вызвать подозрение у русского военного командования, которое, возможно, не поставлено в известность, какую роль я сыграл в Восстании Согбенных.

Я упрямо спорил с ними. Разве я не Эль Эскелето и не прославился на весь мир? Даже Рейчел и Розе удалось добиться от меня только неохотного согласия временно принять их план.

Кри оказались интересным, хотя и угрюмым племенем. Например, их деньгами, а также божками были кувшинчики с нефтью и кусочки угля: теперь они знали, что эти черные субстанции хранят в себе энергию всей животной и растительной жизни. Кри никогда их не жгли, но использовали для меновой торговли и в малых количествах погребали с покойниками, "осеменяя" их для такого же бессмертия.

Но кри меня не занимали. Их жуткий английский и еще более жуткий испанский вызывали во мне раздражение, как и их запах, не похожий на мой, хотя, полагаю, ничем моего не хуже. Я просто старался их не замечать.

Ну, а что до совета затаиться и благоразумно сохранять горизонтальное положение, так кроме тех случаев, когда русские патрули оказывались слишком уж близко, я все дни бродил по лагерю в сопровождении хмурого Эль Тасито. Я часто останавливался, чтобы еще раз взглянуть на серебристый игольный нос "Циолковского" или "Годдарда", который ждал в космопорту, чтобы доставить меня на родину. Во всяком случае, так я объяснял себе его присутствие.

Все время меня грызла мысль, что я теряю драгоценное время, которое мог бы использовать для предъявления своих прав на радиоактивную пирамиду - что бы там Фаннинович ни лепетал о лозах и рудознатцах, мне представлялось очевидным, что именно Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского подсказал техасцам, где бурить их суперскважину.

Настоятельные советы моих коллег забыть про шурф и смириться: Россия, мол, никогда не допускала, чтобы иностранцы эксплуатировали богатства ее недр, - мне еще очень повезет, если им удастся устроить для меня визу и место в космолете! - эти разумные советы я выслушивал с большой враждебностью и растущим подозрением. Уж не торопятся ли они сплавить меня с Терры, чтобы завладеть моими богатствами?

На советы набраться терпения и изучить язык кри (Мендоса), потренироваться в стрельбе из лука (Рейчел), попробовать ЛСД (Гучу) я только огрызался.

Возможно, к этому времени я впал в хроническое полубредовое состояние из-за варикозности вен и неадекватного поступления крови в мозг. Впрочем, сомневаюсь. По-моему, в конечном счете все страдания мне причиняло воспаленное самолюбие, осложненное гравитационной болезнью.

Во всяком случае, когда в первый день Мендоса и отец Франциск отправились договариваться с русскими и не вернулись, когда Гучу, Роза, Рейчел - даже Фаннинович! - на второй день улетели в ве-енвепе и не вернулись, и никак не давали о себе знать, я решил действовать.

Я сел с Эль Тасито играть в джин-рамми, а затем напоил его тем же самым - то есть джином, но без рамми. Когда он совсем нализался, сменил батарейки в экзоскелетах на последние, которые у меня остались, и дождался зари.

При первых проблесках света я вышел из нашего кожаного шатра и, угрожая выдвинутыми стержнями тем кри, которые пытались меня остановить, зашагал к Амарильо-Кучильо.

Небо уже покраснело, когда я добрался до городка и столкнулся с аккуратной новенькой надписью с девятью буквами русского алфавита, которые слагались в два слова "Желтый Нож". Как и техасцы, русские перевели название города на свой язык буквально.

Кроме того, я столкнулся с парой русских солдат - ив первый раз разглядел их вблизи.

Признаюсь, их огромные габариты и еще большая волосатость в первый миг меня ошеломили. С той самой минуты, когда Слезливая Сюзи, космостюардесса, упомянула этих "жутких мохнатых русских", я был убежден, что все разговоры о советской волосатости представляли собой лишь очередное проявление ксенофобии - этого проклятия жителей Терры.

Как бы не так! Ступни, кисти, лица - не говоря уж о голове, шее и ушах двух пехотинцев - покрывал густой мех, распиравший летнюю форму из грубой ткани. Ногти у них стали заметно толще, видимо преображаясь в когти, но не настолько, чтобы мешать пальцам производить человеческую работу.

Однако когда первое ошеломление прошло, впечатление у меня сложилось самое восхитительное. Человеческие глаза, выглядывающие из меха, обретают истинную духовность, напоминая глаза дельфинов, мех же словно скромно заверяет: "Я всего лишь животное, товарищ, ничего особенного. Во мне не найти и намека на антро-поцентричного, надменного шамана, творящего богов и демонов."

И они после первой ошарашенной растерянности, казалось, тоже воспринимали мою необычность совершенно спокойно. "Очень космополитичное зверье!" - подумал я. А когда один из них отозвался на мое "здрасте, товарисчи!" негромким горловым "спасибо", а в ответ на мой вопрос очень ясно объяснил, как пройти к бюро регистрации горнопромышленных заявок, я испытал радостное умиление, словно попал в сказочную страну говорящих зверей.

Естественно, эти русские сильно отличались от относительно безволосых славянских худяков, жиряков и накачанных, но в целом они показались мне более симпатичными - куда меньше брезгливой надменности, ханжеского самодовольства и пуританизма.

Один солдат остался на посту, а другой дружески зашагал рядом со мной, держа свое лазерное ружье с небрежной беззаботностью.

Я указал на серебристый нос космолета, возвышающийся в отдалении над крышами невысоких строений, и спросил:

- "Годдард"?

- Нет, - услышал я привычное русское отрицание.

- "Циолковский"? - предположил я.

- Да! - подтвердил он с каким-то ворчанием и бросил на меня суровый взгляд, но затем к нему вернулось улыбчивое животное благодушие.

Мы миновали несколько разбомбленных и выжженных лазерами кварталов.

По дороге в Бюро мы повстречали еще десять пар пушистых солдат, и всякий раз пары разделялись, так что в убогое здание я вошел в сопровождении одиннадцати очаровательных и кротких, как мне казалось, плюшевых мишек, ростом со среднего человека, но вдвое его шире. Ни один из них словно бы не удивился ни тому, что я был фута на два выше их, ни моему экзоскелету, отчего приятное ощущение, что я попал в сказку, еще усиливалось.

Я не встревожился, даже когда солдаты-мишки ввалились в дверь впереди, по бокам и сзади меня, а затем выстроились полукругом со мной в центре, пока я представлялся распоряжавшемуся там капитану Тайманову, чей мех золотистого оттенка был поистине великолепен, - а просто счел это проявлением детского любопытства.

Тайманов предложил мне сесть в кресло, приказал подать водку с икрой и открыл передо мной портсигар, из которого я взял длинную тонкую сигарету. Он прищелкнул мохнатыми пальцами, и ко мне подскочил солдат с зажигалкой. К некоторому моему разочарованию начинена сигарета была табаком, а не марихуаной, тем не менее я попыхивал ею с изысканной вежливостью.

Капитан Тайманов был сплошная улыбка и любезность. Мы поболтали об Иване Грозном и Сталине, о Достоевском и Пастернаке, о Мусоргском и Хачатуряне, об Алехине и Кересе. Мы чуть было не сыграли партию в шахматы. Его верхняя губа только один раз сердито вздернулась над внушительными зубами - один из солдат облизал языком шерсть вокруг рта, когда я отхлебнул водки, а капитан осушил свою стопку до дна.

Затем он перевел разговор на меня.

Для начала я сообщил, что я простой член коммунистического подполья в Техасе, и описал, как мне довелось играть роль "Человека из костей" (так я перевел ему "Эль Эскелето") от Далласа до Форт-Джонсона, вдохновляя Революцию Согбенных, которая отвлекла отряды вольных стрелков на юг, далеко от Желтого Ножа.

- Так, значит, ты не из наших? - сказал капитан. - Я имею в виду тех, кого делают высокими с помощью особых манипуляций с направляющим гормоном, обучают техасскому языку и внедряют в этот последний гнусный оплот капитализма.

- Увы, - ответил я правдиво. - Но что такое "особые манипуляции с направляющим гормоном"? Я думал, им пользуются только техасцы, чтобы вырасти повыше.

Он засмеялся и сказал:

- Вижу, ты наивный простак - туземный революционер. - Он умолк и нахмурился, отчего золотистый мех у него на лбу пошел волнами. - Или на Байкале сочли нужным снабдить тебя вымышленной памятью и личностью? Не имеет значения. Ну, а направляющий гормон мы, русские, употребляем, как и предназначено Природой, горизонтально, так что становимся сильнее без дополнительной нагрузки на сердце и сможем выдержать силу тяжести на поверхности Юпитера, если понадобится. К тому же гормон способствует росту и густоте волосяного покрова, обеспечивая вот эту шерсть, которая облегчает приспособление к сибирскому климату, а, кроме того, в летнее время придает наготе более эстетический и культурный вид. Ах, мой бедный друг! Видел бы ты, как мы десятками тысяч резвимся на пляжах Байкала и Черного моря.

- Или у первой грязной лужи, - буркнул кто-то из солдат, если мне не почудилось.

Во всяком случае, Тайманов его не слышал. Он медленно и внимательно оглядывал меня с головы до ног, пряча жалость или презрение (если он их испытывал) к моей жалкой фигуре - пределу астеничности и церебральности в сравнении с его собственной великолепной животностью. Наконец он сказал задушевно - и из его левого глаза выкатилась слеза:

- Бедный, замученный товарищ! Я без всяких объяснений вижу, что ты много лет провел в техасских тюрьмах. Наверно, в них тебя и научил говорить по-русски такой же злополучный и стойкий герой-заключенный, как ты сам. Нет, не объясняй, я все знаю. Нас, русских, обвиняют в том, что мы будто перевоспитываем своих врагов, лишая их пищи, свежего воздуха и сна, но какая нация, кроме техасцев, использовала тщательно разработанное морение голодом - а может быть, и дыбу! - чтобы оставить от человека в буквальном смысле слова только кожу да кости, высушить его мышцы до того, что им уже не регенерировать? Поистине Советы обязаны тебе многим! Но скажи, какой неприметный гений революции снабдил тебя этим хитроумно моторизированным каркасом, чтобы ты мог ходить?

- Я получил его от русских, - сказал я с расчетом еще больше заслужить его расположение, причем не так уж и отклонился от истины. Среди технарей, создавших мой экзо, русских циркумлунцев было больше половины.

- Черти в аду! - красочно выругался он и подскочил, забарабанив по столу кулаками, так что все бутылки запрыгали, а столешница, конечно бы, треснула, не будь она в четыре дюйма толщиной. - Пятьдесят лет военные просят у ученых самодвижущуюся броню для солдат, и на тебе! Вот она - тайно переданная иностранному агенту тайным аппаратом госбезопасности! Прошу прощения, товарищ, ты тут ни при чем, но от этих их уловок взбеситься можно.

- По-моему, вы и ваши солдаты настолько физически могучи,

- сказал я, проливая масло на бушующие воды, - что не нуждаетесь в механических приспособлениях.

- Правда, мы сильны, как кодьяки, - согласился он. - Но в самодвижущейся броне мы могли бы перепрыгивать реки, вступать в рукопашную с танками и единолично сокрушать города. Атомная бомба превратилась бы в личное оружие. Один солдат мог бы в одиночку освободить всю Центральную Америку. Р-р-ры!

Медведи, одним прыжком перемахивающие реки… Только их нам не хватало, да еще крылатых пауков! Однако вслух я этого говорить не стал.

А Тайманов продолжал бурчать:

- Иностранным агентам все, что их душеньке угодно, а нашим солдатам шиш с маслом! Р-р-ры! Впрочем, опять прошу у тебя прощения. Выпей водочки! Что еще я могу для тебя сделать?

Ободренный этим любезным приглашением и глотком водки, я рассказал ему о своих правах на местные недра. И намекнул, что я, как пламенный, навеки искалеченный революционер, пожалуй, заслужил некоторую денежную компенсацию.

Это его заинтересовало. Он сказал "да" и спросил, есть ли у меня необходимые документы.

Тут-то и настала великая минута! Я спросил, нельзя ли принести ультрафиолетовую лампу и бритву или электроножницы.

С некоторым недоумением капитан исполнил мою просьбу. Электроножницы были великолепны, и Тайманов конфиденциально сообщил мне, что с их помощью он на лето подстригает свою шерсть "ежиком".

Глотнув еще водки, я отомкнул грудную клетку и откинул ребра вправо и влево. Затем расстегнул молнию своего зимнего костюма от шеи до паха. Солдаты одобрительно загоготали, узрев густые волосы. Я подстриг их как мог короче и распорядился, чтобы ультрафиолетовую лампу навели на область живота и груди.

- Неужто ты так прозяб, товарищ? - встревожился Тайманов.

- Тебя и водка не согрела? Может быть, баня…

Я поднял руку и указал на свою вентральную сторону.

- Глядите!

Двенадцать пар обведенных мехом душевных глаз раскрывались все шире по мере того, как на моем торсе начали возникать голубовато-серые буковки. Вскоре вся надпись проявилась полностью.

Начиная почти от ключиц, вниз уходили плотные строчки, правда несколько искаженные царапинами от битого стекла на полу патио и сыпью, но вполне удобочитаемые, - серо-голубые, печатные и рукописные со всеми подписями, параграфами, грифами и печатями.

Естественно, мне они виделись перевернутыми, но я помнил их наизусть.

Ибо это было факсимиле предварительной заявки Николая Ни-мцовича Низарда на Уранинитовый Шурф, а также три свидетельства о передаче собственности. Все заверенные Циркумлуной.

Отец не доверил мне оригинал заявки, а, воспользовавшись идеей, почерпнутой скорее всего из какой-нибудь шпионской мелодрамы, распорядился вытатуировать факсимильную копию у меня на груди и животе особым составом, включающим азотистое серебро, для того чтобы она оставалась невидимой, пока я не подставлю грудь и живот под яркий солнечный свет или ультрафиолетовую лампу, под воздействием чего нитрат серебра проявится темными линиями, и заявка четко и навсегда запечатлеется на моей коже.

Мне-таки пришлось попотеть, чтобы она не проявилась преждевременно - особенно в патио Ламара. Но теперь мои усилия были полностью вознаграждены.

Я растолковал капитану Тайманову суть этого документа и приложений к нему.

Он был изумлен не менее своих солдат и сказал мне, что вне всяких сомнений я получу значительную денежную компенсацию, но у него нет права выдать ее мне немедленно. Надо будет снестись с генералом Каном, а может быть, и с Новой Москвой. Он налил мне еще водки, угостил еще одной сигаретой, а сам вылез из-за стола, чтобы рассмотреть татуировку поближе.

Я изящно прихлебывал белое пламя и смаковал истинный дух Земли - аромат тлеющего табака.

Тайманов ткнул мохнатым пальцем с ороговевшим ногтем в самую нижнюю печать - разделенную на четверти мандалу с шестеренкой, камертоном, колбой и атомом.

- А это что? - осведомился он.

- Большая печать Циркумлуны, - объяснил я, - подтверждающая подлинность всего вышесказанного. Видите ли, я упустил сказать вам, что вдобавок к моему революционному статусу, я еще и циркумлунец из Мешка, прибывший на Терру под эгидой…

Рык Тайманова заглушил мою речь. Вне себя от ярости он отдал какой-то приказ, и только тогда я сообразил, что от успеха и водки забыл про осторожность.

Не успел я хотя бы увеличить мощность моего экзо, как со всех сторон в меня вцепились бесцеремонные руки. Жесткое ребро ладони умело рубануло меня по шее между шлемом и плечевым поясом, парализовав нервную систему, хотя, к счастью, и не перебив позвоночник, как я было вообразил. Затем Тайманов, скалясь, словно озверевший медведь, достал кусачки с деревянными ручками и перекусил все проводки между батарейками и моторчиками.

Меня подхватили на руки и унесли через улицу в старинную тюрьму Амарильо-Кучильо, а там сняли с меня экзо и сунули мне под нос два извлеченных из моей сумки молниевых пистолета как доказательство, что я по меньшей мере профессиональный убийца. При этом меня так встряхивали, что я не сомневался, что шею мне все-таки незамедлительно сломают.

После чего меня приторочили к столу - предосторожность совершенно излишняя, - и страховидный черношерстный полковник Болбочан, куривший ядовитейшую толстенную сигарету, принялся допрашивать меня про адский план Циркумлуны захватить Россию и (хотя этому он, видимо, особого значения не придавал) всю остальную Терру. Он требовал, чтобы я признался, как мне удалось тайком выбраться из "Циолковского", какие конкретные инструкции по устройству диверсий и террористических акций были мне даны

и какие еще дьявольские замыслы лелеет экипаж "Циола".

Насколько я понял, прикованные к земле медведи-русские не могли просто взять космолет штурмом, однако воспрепятствовали его взлету.

Тщетно я твердил, что сошел с "Циола" в Далласе, после чего всецело посвятил себя разжиганию бунтов, выгодных для России. Тщетно я заверял полковника, что русские циркумлунцы - люди очень милые, что они не составляют там и половины населения и не только не питают черных замыслов против земной России, но даже особого интереса к ней не испытывают. Тщетно я втолковывал ему, что я живу не в Циркумлуне, а в люмпенпролетарском Мешке и вообще безобидный актер.

Едва выяснилось, что отвечаю я не так, как требуется Болбочану, меня начали систематически избивать резиновыми дубинками. Не-выносимейшее унижение и мучительнейшая боль! После событий в патио Ламара меня терзал страх, что стоит мне еще раз на Терре лишиться своего экзо, как я тут же сойду с ума, но физические муки, которые я испытывал, заставили меня забыть этот страх. Непрерывно оглушаемый ударами, я был не в состоянии сочинить историю, которая хотя бы на время удовлетворила полковника. А боль не давала мне извлечь утешение из философской мысли, что Смерть обязана ознакомиться со страданиями.

От меня вдруг потребовали назвать имена сообщников - тех, кто затаился на борту "Циола", тех, кто прокрался на Землю вместе со мной, а главное, совсем уж гнусных тварей - земных коллаборационистов, сотрудничающих с русско-циркумлунекими дьяволами.

Промолчать мне помогли лишь еще не выбитые из меня остатки логического мышления: если я выдам Мендосу и остальных членов нашей труппы, мне это ничуточки не поможет. Тем не менее я вскоре назвал их всех, только бы приостановить пытку, но тут Черный Бол-бочан вдруг замолол чушь о "лунных чудовищах", которыми спутниковые русские планируют наводнить Сибирь. Может, я - лунное чудовище?

Когда же он обрушил на меня град еще более нелепых вопросов о "марсианских жуках", якобы способных сожрать всю растительность Терры, в помещение влетел галопом седошерстный генерал Кан и поднял ладонь - распоряжаясь, наверное, чтобы были применены другие, более утонченные пытки.

Но я так и не узнал, какие именно, ибо в тот миг меня изнутри обволокла бархатная чернота и погрузила в неизмеримые глубины.