"Грани матрицы" - читать интересную книгу автора (Гаркушев Евгений)

Часть 4 ТРОЕ ПРОТИВ ВСЕХ

Для того чтобы выйти к ГигаТЭЦ с восточной стороны, я оставил плот неподалеку от небольшой, надежно укрытой с севера и с юга ложбинки, располагавшейся севернее Конецбора. Можно было бы пробить в плоту дыру, но зачем портить хорошую вещь? Ребятишки найдут — покатаются. Да и, может быть, все же придется возвращаться? Убегать со станции? Глупая мысль. Там — или победа, или смерть. Но рубить концы не хотелось. Целый плот представлял собой воплощение иллюзии «пути назад»…

Некоторое время я шел по ложбинке, внимательно прислушиваясь к лесным шорохам, потом выбрался на холм, попетлял некоторое время среди деревьев. И снова спустился в овражек. По-моему, тот же самый. На схематической карте такие незначительные складки местности обозначены не были.

До ГигаТЭЦ оставались считанные километры. Я шел, еще не вполне представляя, как буду пробираться на территорию. Скорее всего, подползу к самой ограде, пробью брешь в стене с помощью шашки направленного взрыва, и, включив реактивный ранец, на полной скорости влечу в лесок. Надеюсь, из пулемета меня расстрелять не успеют. А в поле обнаружения радара я постараюсь не попасть — пойду над самой землей, не выше человеческого роста.

Из леска — внутрь станции, опять пробив стену в подходящем месте. На привале я, рассмотрев чертеж ГигаТЭЦ, выбрал в каком. Оттуда — на командный пункт охраны. Захвачу его, преодолев сопротивление дежурных, и меня не осмелятся тронуть… Спрашивается только, зачем мои коллеги подсунули мне шашки с димлетидом, от которых я избавился? Для надежности? Или чтобы убрать меня в нужный момент? Но как определить, что это за момент? Любопытно было бы знать…

Размышляя, я вышел к большой поляне. Отсюда сквозь деревья уже проглядывала серая громада наружной стены ГигаТЭЦ. Было на поляне тревожно. Словно кто-то за мной наблюдал. За несколько дней, проведенных в одиночестве, чувства обострились…

И тут среди рассветных шорохов раздался грохот выстрела. Зеленая звезда пронеслась мимо меня и с шипением впилась в молодую сосну, разбрызгивая искры.

Я мгновенно упал на землю, лицом вниз. Что это? Самострел, не обозначенный на украденной хакерами карте охранников? Замаскировавшийся сторож? Сигнальная ракета, сбившаяся с правильного курса? Или проделки нечисти? Зеленые огни, знаете ли, просто так не летают…

Лишь перебрав все эти варианты, я вспомнил зеленую ракету, о которой писала Лиза. Неужели сигнал?

Если стреляли в меня, то видели, это точно. Если бы хотели — попали. А вокруг — лес. Выстрел вряд ли услышат со стороны, а уж разговаривать наверняка можно смело.

— Кто здесь? — громко спросил я. Недолгое молчание, потом не очень приятный, довольно высокий голос отозвался:

— А сам ты кто?

— Галкин. Евгений Галкин. На всякий случай я опустил забрало шлема бронекостюма и встал с земли.

— А я — Евгений Вороненко, — раздался все тот же голос. И на другом краю поляны я увидел фигуру в бронекостюме, поднявшуюся из травы.

— Третий? — спросил я, даже не увидев лица человека.

— В каком смысле третий?

— Скоро узнаешь. Если захочешь со мной говорить.

— Если бы я не хотел — ты был бы уже мертв. Или малоподвижен, — патетическим тоном проговорил Вороненко.

Я откинул забрало.

— Не собираюсь стрелять.

— Да уж не сомневаюсь. Если тебе не совсем промыли мозги, — сказал мой собеседник, выходя навстречу.

Он тоже поднял щиток, закрывавший переднюю часть шлема, и я увидел у чужого человека свое лицо. Жутковатое ощущение. Одно дело — на мониторе слежения, как было у меня с Каркуновым, другое — прямо перед собой.

— Ты знаешь, кто перед тобой? — поинтересовался я, разумея, конечно, не свое имя, которое только что назвал.

— Догадываюсь.

Вороненко сделал несколько шагов мне навстречу.

— Так это ты планировал атаку на ГигаТЭЦ?

— Вообще говоря, громким словом «план» это не назовешь… Действую по обстоятельствам.

— И ты не убегал от властей?

— С властями, к счастью, до сих пор не встречался. Этот подвиг совершил другой, — улыбнулся я. — С моей помощью. Вы с ним говорили?

Думаю, мой двойник был озадачен. Со стороны мои речи могли звучать сплошными загадками — если не знать фактов. Но Вороненко быстро справился с собой.

— Пока нет, — сказал он. — Мне не очень-то разрешают самостоятельно выходить на контакт с кем бы то ни было.

— Почему тогда ты думаешь, что от меня не стоит ждать подвоха?

— А я жду, — широко улыбнулся Вороненко. — Но не потому, что не доверяю тебе. Неизвестно, что с тобой сделали. Разные, знаешь ли, передовые технологии. Изменение личности…

Я улыбнулся в ответ. Какой, однако, сообразительный! Даже приятно…

— Не могу быть врагом самому себе? — подсказал я, вспоминая свои логические построения по этому поводу.

— Именно.

Что ж, похоже, от этого парня можно не ждать подвоха. Дабы не нарушать самоидентификации, я решил считать и называть встреченного мной человека Вороненко. А я буду Галкиным. Так будет проще и мне, и ему. А Евгений Воронов… Был такой человек, но жил он очень давно. Что было, то прошло.

— Пойдем, — предложил я двойнику, — Расскажу тебе, что знаю, а ты расскажешь мне о своем. Не боишься выстрела в спину?

— Ты стрелять не станешь. А с тобой ведь никого нет?

— От Усть-Щугора я добирался один. Да и туда прилетел в отдельной капсуле. Но некоторые подозрения у меня имеются.

— Пойдем в машину. У меня в кустах джип.

Мне ничего не оставалось, как поверить в искренность Вороненко. Он мог подстрелить меня, но не сделал этого. Как не сделал бы я, оказавшись на его месте. А мозги нам, видимо, по каким-то причинам промывать не стали. Или не сумели.

Разговаривали мы долго. Я объяснил своему двойнику, что намереваюсь совершить. Какие планы, по моему мнению, были у террористов. Не просто так ведь они подсовывали мне шашки с димлетидом и дальнодействующими радиодетонаторами. Да и спецслужбы нашей страны явно имели в деле какой-то интерес. Вряд ли они не могли просчитать, как поведет себя Вороненко в той или иной ситуации. Или все-таки не могли? Но, в любом случае, они чего-то боялись. Потому что в противном случае ввели бы усиленное дежурство. Поставили часового на каждой вышке. Вызвали подкрепление из Америки. Да мало ли что еще можно было предпринять?

Я полагал, что нам — именно нам — нужно захватить станцию. Не с какими-то корыстными или высокоидейными целями (хотя заполучить рычаг давления на Большого Брата для меня было крайне необходимо), а просто для того, чтобы остаться в живых. И чтобы станцию не взорвали. Террористы, по-моему, собирались сделать именно это. Им не нужна ни ГигаТЭЦ, ни ТераТЭЦ. Точнее, эти станции совершенно не нужны заказчикам их авантюры. Они хотят отбросить человечество в прошлое, заставить миллионы людей голодать и мерзнуть — лишь бы им было сытно и тепло. А все разговоры о благе страны, пользе для сограждан — блестящая мишура для молодых, доверчивых соратников.

— Сдайся властям, — предложил мне Вороненко — не слишком, однако, настойчиво, с легким юмором. — Открой им планы супостатов. Вряд ли мы вдвоем — если я все-таки решу присоединиться к тебе, — справимся с задачей лучше, чем сотня подготовленных охранников.

— Должны справиться. Зачем меня нанимали боссы террористов? Полагаю, не просто так. Ухлопали на это большие деньги… Наверное, есть какой-то фактор, позволяющий нам установить контроль над станцией легче, чем другим.

— И удержать ее?

— А уж это твоя задача… Ты специалист по охране. Вороненко хмыкнул. Я продолжил наступление:

— Подойдем к вопросу утилитарно. Ты думаешь, мы переживем все эти события? У нас ведь даже идентификаторов настоящих нет. И навигационных чипов. Липа. К тому же мою подругу отравили медленнодействующим ядом. Что я, по-твоему, должен ее бросить?

— Наверное, нет, — задумчиво произнес мой двойник.

— Да и нас наверняка ликвидируют!

— Думаю, убивать не станут. Общество нынче гуманное… В крайнем случае отправят в ссылку.

— Но ведь и американцы хотят нас «кинуть», — воззвал я к патриотическим чувствам двойника. — Тут террористы правы, хотя волнует их, по-моему, вовсе не это. После того как в Колумбии будет пущена ТераТЭЦ, ГигаТЭЦ начнет работать только на Европу и Россию. Мощность увеличат. Экология Русского Севера ухудшится. В свою очередь европейцы закроют свои станции. А наши разорятся сами собой, не выдержав конкуренции. Тут нас и возьмут за горло железной рукой. Повысят тарифы, и никуда мы не денемся — будем платить за жизнь. Отдавать ресурсы, территории, работать за копейки…

— И ты в это веришь?

— Верю. Отчего же не верить? Бледнолицые братья всегда поступали подобным образом с колониями.

— Вообще-то я тоже верю, — кивнул Вороненко. — Люди не стали лучше за последние пятьдесят лет. Точнее, та их часть, что находится у власти. Отдельные индивидуумы, возможно, и смягчились. Но хорошо это или плохо — кто разберет?

Мы посидели молча. Каждый думал о своем, но, наверное, мысли наши были схожи.

— Так ты мне поможешь? — спросил я. — Время позднее, светает. Я должен захватить объект. У меня другой дороги нет.

На лице моего двойника отразились сложные чувства.

— С одной стороны, не помочь тебе я не могу. Это предательство. Но, с другой стороны, я не могу помочь тебе проникнуть на территорию станции. Это тоже предательство, если не большее. Нарушение присяги. Нечестный поступок.

— Ты давал присягу?

— Нет, но они мне верили… Доверие дорогого стоит…

— То-то они приставили к тебе девчонку, повесили на руку браслет. Не удивлюсь, если в нем — бомба.

— Да, не исключено, что система ликвидации носителя в нем есть.

— Значит, нужно от браслета избавиться.

— В свое время избавлюсь.

— Так что, мы вместе? Поедем на твоем джипе?

— А сам бы ты как поступил?

Настал черед задуматься мне. Пожалуй, на джипе я бы на станцию не поехал. Скорее уже объявил бы в браслет, что увольняюсь, и вошел на ГигаТЭЦ через пролом в стене. Уже как не связанный обязательствами человек. Не используя преимуществ своего положения.

— Ты знаешь, — улыбнулся я.

— Тогда мне нужно снять бронекостюм. Браслет-под ним. Они и дырочки специально микроскопические делают — чтобы навигационные чипы работали, а в моем случае — браслет, его заменяющий…

— Лучше уж ретранслятор поставить. И провод через броню пропустить, — заметил я.

— Не скажи. Ретранслятор на броне сплавится, из строя выйдет. А навигационный чип потеряешь только вместе с рукой…

Вороненко начал методично расстегивать карабины, чтобы скинуть с себя костюм. Я наблюдал за этим с некоторой опаской. Во-первых, система самоликвидации могла сработать сразу же, без промедления, как только будет снят браслет. Во-вторых, одеться до того, как сюда нагрянут охранники, мой партнер не успеет. А нам нужно еще пробить стену и скрыться в лесополосе. И пробить вторую стену. И захватить командный пункт… Все эти соображения я ему высказал.

— Думал, — кивнул он. — Наверное, так поступим: когда я браслет сниму, ты стену подрывай и входи. А я уже — вторым эшелоном. Меня и ждать, наверное, не будут. Ты все внимание на себя отвлечешь. Да отойди подальше — не ровен час, подорвешься вместе со мной. Или хоть забрало опусти…

Чувство локтя — хорошо. Благоразумие — еще лучше. Что толку, если погибнем мы оба? Собственно, не за деньги ведь мы хотим захватить ГигаТЭЦ. И не для себя лично.

— Как считаешь, нож его возьмет? — спросил Вороненко, демонстрируя мне полоску пластика с несколькими разъемами и небольшим экраном.

— Выглядит он не очень прочным. Но видимость обманчива.

— В любом случае, вместе с рукой я его отрезать не намереваюсь, — рассмеялся мой двойник. — Ты уж чикни его ножиком. От всей души.

— Сейчас. Только шашку под стену заложу.

— Может, потом? Сейчас я на службе, должен тебе в этом помешать.

— Потом — так потом, — согласился я.

Надвинул на лицо щиток, достал из накладного кармана на бронированной брючине нож и завел его под браслет.

— Как отрежу — на землю падай, — сказал я. Вороненко нагнулся к браслету и сообщил:

— Я больше на вас не работаю. Увольняюсь без выходного пособия.

Резко подняв нож, я разрезал браслет, который внутри имел-таки металлические детали. Но они не устояли перед закаленной сталью. Резко сжав браслет в бронированной перчатке, я отшвырнул его в сторону. После этого мы повалились на траву.

Однако ничего страшного не произошло.

— Надевай броню, и за мной. Продвигаюсь к стене, — сообщил я, поднимаясь.

И тут сзади прогрохотал взрыв. Сдавило барабанные перепонки, дохнуло в спину раскаленным воздухом — но серьезного вреда взрыв браслета нам не причинил. А в земле образовалась небольшая воронка.

На станции переливчато завыли сирены.

— Взрывчатки мало, — прокомментировал Вороненко, который даже не изменился в лице. — Да и куда ее там засунуть? Но живот бы разворотило, если бы взорвался на руке. Действуй!

Энергично работая руками и ногами, я выполз из леса. С одной стороны, взрыв наверняка засекли охранные системы. С другой — камеры и детекторы движения работали по периметру ГигаТЭЦ круглосуточно. И на столбах, возвышавшихся над стеной через каждые триста метров, были установлены самострелы. Точность у них была так себе, не все они срабатывали четко, но рисковать лишний раз не стоило. И забывать про поддержку линии обороны со спутника — тоже. Облака помешают наведению, но они — не помеха для пучка жесткого рентгеновского излучения.

Я был на полпути к стене, когда неподалеку, километрах в двух, раздался гулкий взрыв. Даже землю немного тряхнуло. На стене сработало несколько самострелов. Раздались сухие щелчки, миниатюрные ракеты устремились к своим целям. Одна из них, между прочим, ко мне. Наверное, услышав взрыв, я сильно вздрогнул, что вкупе с остальными движениями и позволило датчикам движения засечь подозрительный объект.

Свист, грохот, фонтан земли вздыбился рядом со мной, камни или осколки разрывной пули заколотили по броне. Промахнулись! Бронекостюм, наверное, попадание выдержал бы, но зачем испытывать его раньше времени?

До стены оставалось не так много. Пожалуй, от наблюдателей на станции я скрылся в тени ограждения.

Встав на четвереньки, я ускорил движение. Можно было включить реактивный ранец и долететь до стены за пару секунд, но работающий ранец — отличная мишень для распознавания и удара со спутника. Даже когда небо закрыто облаками.

Вытащив первую шашку, я прикрепил ее к железобетонной ограде, поставил замедление в три секунды и откатился метров на пять в сторону. Раздался грохот, в стене образовалась дыра приличных размеров. Только сейчас я на деле убедился в мощности современной взрывчатки. Стена была толщиной не меньше метра, армированная…

Включив реактивный ранец в форсированный режим, я устремился в пролом. Вообще говоря, для спутника засечь цель, идущую даже на звуковой скорости, и поразить ее — не проблема. Так что десять метров в секунду или двадцать — большой роли не играло. Разгонялся я скорее для самоуспокоения.

Преодолев просеку за несколько секунд, я скрылся под елками и выключил ранец. На перелет ушло одиннадцать процентов имевшегося горючего. Не так уж плохо — запас оставался приличный. Но вообще-то реактивные ранцы — вещь одноразовая. Пролетел пару километров — и сбрасывай. Когда придется заправить — неизвестно…

Сзади послышался свист второго ранцевого двигателя. Вороненко справился с костюмом быстро. Тоже, наверное, много тренировался. Мой партнер шел на обычном ходу, не на форсаже — экономил топливо. Да оно и правильно — ресурс хода его тяжелого бронекостюма был гораздо меньше.

А в моем шлеме вдруг защелкал сигнал вызова и раздался нежный девичий голосок:

— Евгений, откликнись, если ты нас слышишь! Откликнись, подтверди четкость приема!

Голос принадлежал Лизе. Как она смогла связаться со мной? В скафандр был вмонтирован лишь передатчик, позволявший не терять связь в группе, если бойцы идут на задание вместе. Конечно, ко мне могли обратиться и через спутник. Но откуда у Лизы выход на спутник? И как она могла обнаружить меня?

Скорее всего, провокация. Уловка охранников. Хотя, с другой стороны, им-то откуда знать о Лизе?

Я махнул рукой Вороненко, чтобы он подождал в нескольких метрах, сам сделал несколько шагов вперед, разгоняясь, и дал приказ микрокомпьютеру скафандра:

— Отправить сообщение импульсом по тому же каналу, откуда оно пришло.

— Вы хотите сказать, по соответствующему каналу? Если отправлять сообщение по тому же каналу, радиоволны належатся друг на друга и сообщение не пройдет, — разъяснил неожиданно сообразительный мини-компьютер.

— Сделать и так, и так, — приказал я.

— Текст сообщения?

— Слышу тебя, Лиза. Не совсем верю, что это ты. Береги себя и не ввязывайся в драку. Прими меры по устранению действия яда, — на ходу выпалил я.

— Время отсылки пакета — восемнадцать миллисекунд, — объявил компьютер.

— Выполняй.

Я вильнул в сторону, изменил направление движения, понимая, однако, что от залпа с орбиты такие маневры не спасут. Для боевых спутников я — сонная муха, едва ползущая по замерзающему стеклу. Одна надежда — на лес и облака.

Через десять секунд в динамиках броневого шлема вновь раздался голос Лизы:

— Рада слышать тебя, любимый…

Простые слова, но меня словно обожгло. Выходит, и Лиза меня любит? Я не сомневался насчет своих чувств. Несмотря ни на что — будь девушка террористкой, пацифисткой или даже сумасшедшей. Мне почему-то казалось, что она воспринимает меня как динозавра, выходца из далекого прошлого. Хотя, в отличие от других «соратников», Лиза всегда относилась ко мне очень хорошо и ни разу не обидела ни словом, ни делом.

— Я на территории Североамериканского Альянса и разговариваю с тобой отсюда, — продолжала девушка. — Перебралась сюда по предложению Буравчика — ты уж извини, потратила твои деньги на билет.

Какая ерунда! При чем здесь деньги? Она бы еще покаялась, что истратила несколько сотен на противоядие…

— Но так лучше для всех. Я боялась оставаться. Мы взломали охранную сеть ГигаТЭЦ, узнали о начале штурма и попытались связаться с тобой. Получилось! Я так рада, что ты жив и здоров! Не знаю, правда, как себя чувствуешь… Но ты не отвечай! Заблокировать спутник мы не можем. Военная система отличается от гражданской, и поисковый радар тебя засечет. Слушай меня внимательно — от этого зависит твоя жизнь, да и не только твоя…

Мне было очень приятно слышать голос Лизы, но она делала много лирических отступлений. Сказывалась поэтическая натура. А обстановка не располагала к разговорам. Сзади пыхтел под тяжестью тяжелого швейцарского бронекостюма Вороненко, да и мне было не легче — я набрал гораздо больше оружия, и суммарный вес наш не слишком различался.

— Охранников станции консультирует твой двойник, клонированный Воронов, — продолжила Лиза. — Не тот, с которым тебе удалось договориться и передать деньги — я оставила его в Москве, — но другой, еще один. Поэтому имей в виду, что все твои действия сможет предвидеть человек, не уступающий тебе в опыте и хитрости.

— Передать сообщение, — коротко бросил я компьютеру. — Господин Вороненко на моей стороне. Ищешь ли ты противоядие?

— Все? — осведомилась машина, заглушая голос Лизы.

— Выполняй.

— …не проблема, — закончила фразу Лиза. — Проблема в том, что вместе с тобой станцию будут штурмовать боевики, нанятые Большим Братом в одной из южных стран. Их задача — взорвать станцию. Все они — смертники, хотят отомстить России и Америке. В России множество людей погибнут от взрыва, а Америка лишится энергии, что приведет к глобальным катастрофам и тяжело ударит по ее экономике. Упадут на землю и разобьются экспрессы на магнитной подушке, потеряют контроль лифты и электроэстакады, застрянут в недоступных местах сотни людей… Это приведет к панике. Ты выполняешь только отвлекающий маневр. Тебя они уничтожат.

— Знаю, — кивнул я.

Все встало на свои места. Теперь я был твердо уверен, что за второй взрыв, который раздался, когда мы с Вороненко только готовились к штурму, ответственны боевики Большого Брата. Террористы-фанатики приняли самоликвидацию браслета моего партнера за взрыв шашки, решили, что я проник за стену, и пошли на штурм. Думали, что я вызову весь огонь на себя. Но на самом деле они отвлекли от меня внимание охранных систем.

— Передавать? — осведомился компьютер.

— Не надо, — ответил я. — Передай, пусть остаются на связи. И пусть она ответит насчет противоядия. А потом пусть помолчат. Сформулируй как-нибудь вежливо…

— Как именно? Я не настроен на решение столь сложных задач.

Ух, ограниченная железка! Сначала заставляет воспринимать себя как живое существо, а потом не может выполнить самой простой задачи!

— Оставайтесь на связи. Сообщи о поисках противоядия. И сохраняйте молчание до запроса. Обращайтесь только по экстренным поводам, — сказал я.

— Время передачи — двадцать две миллисекунды. Я знаками подозвал Вороненко.

— Слышал второй взрыв?

— Слышал. Ты меня обманул? На штурм идешь не один?

— Меня самого обманули. Это террористы-смертники. Они хотят взорвать станцию вместе с собой. И с нами, конечно. Мы обязаны им помешать.

В моих наушниках вновь раздался голос Лизы:

— Я записалась на анализы. Здесь очень хорошие лаборатории. Но, скорее всего, Большой Брат блефовал. Зачем ему убивать меня?

Вступать в дискуссию было некогда. Я не сомневался в том, что человек, намеревающийся уничтожить несколько тысяч людей, не пощадит хорошенькую девушку. Впрочем, тысячи — абстрактны, а с девушкой он был лично знаком… Такие уроды бывают на редкость сентиментальны. И это придает им еще больше сил для злодейств…

Вороненко активировал блок связи своего скафандра.

— Вызываю господина Смита, — четко выговорил он. — На вас не работаю и попытаюсь захватить станцию, но имейте в виду, что от меня угроза взрыва станции не исходит. Группа террористов, не связанная с нами, штурмует ГигаТЭЦ с северо-востока. Их намерение — спровоцировать водородный взрыв. Больше ничего не знаю. Объявите тревогу и всеобщую эвакуацию. Если нам не удастся остановить террористов, возможен мощный выброс термоядерной энергии.

Выпалив сообщение, Вороненко отключил связь.

— Быстрее, — поторопил он. — Мы должны их опередить. Если им удастся подойти к станции вплотную, они ее взорвут.

Я был с ним полностью согласен. Пару димлетидовых шашек в нужное месте — и рабочая камера, в которой осуществляется термоядерный синтез, будет повреждена. Непроизвольный вброс топлива, потеря контроля над реакцией — и мало не покажется никому…

Под вой главной сирены, призывавшей население эвакуироваться из поселка, мы подбежали к огромному блоку ГигаТЭЦ. Серая стена уходила на несколько десятков метров вверх. Согласно карте, если пробить дыру здесь, примерно в метре над землей, мы проберемся во внутренние помещения. Ниже — огромный фундамент толщиной метров пять. Пробивать его не хватит и ящика шашек направленного взрыва.

Я закреплял на стене шашку, когда сзади раздалась автоматная очередь. Послышались толчки в спину. Вороненко выругался едва слышно — звук поглощался шлемом бронекостюма.

— Не стреляй, — крикнул я, падая на землю.

Сзади нас стоял на колене, держа в руке малокалиберный автомат, один из охранников. В легкой форменной рубашке, даже без бронежилета. Парень или очень глуп, или до нелепого самоотвержен.

Я выхватил из кобуры свой сеткоулавливатель и пальнул в защитника станции. Тот повалился на землю, тщетно пытаясь выдраться из сетей.

— Классная штука, — заметил Вороненко. — В наше время таких не было.

А я отметил про себя, что уже не воспринимаю его как своего двойника. Обычный парень. Друг. Может быть, слишком понятливый и на меня похожий, так удивительного в этом нет! Близкий друг тоже понимает тебя с полуслова…

Между тем взорвалась шашка. Дыра в стене образовалась не очень большая, но пролезть можно — даже в бронекостюме.

— Подсади, — попросил я напарника.

Тот подставил мне ногу, согнутую в колене, я протиснулся в дыру и подал ему руку. Мы оказались внутри административно-промышленного комплекса ГигаТЭЦ. Где-то на техническом этаже.

— Куда дальше? — спросил я. — Ты же знаешь эти места?

Вороненко хмыкнул.

— Я здесь от силы четыре дня. Неужели ты думаешь, что везде побывал? Главный пост охраны наверху. Загружай в компьютер карту, и помчимся. Карта-то у тебя есть?

— Да уж не беспокойся…

Компьютер сопоставил показания инерционного компаса и информацию анализа хранящейся в нем карты-схемы станции, проверил некоторые данные, полученные с внешних видеодатчиков, и объявил, что мы находимся на минус первом этаже станции. Главный охранный пост — на четвертом этаже. Бежать до него — полтора километра.

Длинные, прямые коридоры станции были словно бы созданы для спринтерских забегов.

— К главному колодцу, — сказал Вороненко. — Он в самой середине, и охранный пост рядом. Можно подняться и по вспомогательным лестницам, так незаметнее, но времени много потеряем.

— На реактивной тяге, — предложил я.

Мой напарник молча кивнул.

Включив ранец, я понесся в метре над полом со скоростью сорок километров в час. Потолки здесь были высоченными, головой не ударишься. Разгоняться сильно я не стал. Во-первых, экономил горючее, во-вторых, не хотел вписаться в стенку на повороте.

Вороненко летел следом. В моем костюме, одном из самых экономичных по потреблению горючего, топливо выгорало так быстро, что индикатор заряда падал на глазах. Тяжелая швейцарская модель требовала больших затрат энергии, и мой напарник мог скоро остаться без запасов горючего. А снимать бронекостюмы нельзя — без них нам не выжить.

Два поворота — и коридор вышел к огромной шахте. Широкие лестничные марши, освещенные восходящим солнцем, поднимались вокруг колодца лифта.

Но свободного места рядом с лифтом оказалось достаточно.

Не останавливаясь, я пошел вертикально вверх. Двигатель взревел, этажи мелькали один за другим. Горючего оставалось мало.

Когда я уже добрался почти до верха, оказалось, что шахту лифта отделяет от лестницы металлическое заграждение. Что в общем-то резонно — ведь в шахту и свалиться можно с лестницы, если не повезет.

— Спустись немного ниже, — попросил я Вороненко.

— Топливо на исходе. Осталось пять процентов! — прокричал он.

Тогда я снял с ноги гранатомет и выстрелил в сетку прямо перед собой.

Вообще говоря, костюму подобный взрыв не страшен. Но я ведь не стоял на земле, а висел в воздухе на реактивной струе! Меня швырнуло к лифту, ударило о металлические направляющие. Компьютерная система не справилась с ориентацией двигателя, и после одного удара я врезался в бетонную стенку шахты — на этот раз головой. Хорошо, что шлем мягкий изнутри и крепкий снаружи.

Мой напарник поднялся выше, схватил меня за пояс и втащил в дыру в заграждении, образовавшуюся после взрыва гранаты. Его ранцевый двигатель отключился, и он рухнул на пол с двухметровой высоты. Двигатель моего костюма наконец справился с болтанкой, и я завис под потолком.

Привлеченные звуком взрыва, в коридор начали выскакивать охранники и гражданские специалисты. Никто не надел ни бронекостюма, ни костюма химической защиты, хотя тревогу объявили минуты три назад.

У меня в руках был гранатомет — оружие совсем не подходящее для узких коридоров, если ты не хочешь неоправданных жертв. Нужно было вытаскивать сеткоулавливатель. Даже охранников я убивать не собирался. Большой Брат называл их «подлыми наймитами», но я его мнения не разделял. По-моему, непорядочный наймит как раз он. Чем работа в охране хуже любой другой? Вон даже Вороненко сподобился потрудиться на славной ниве охранного бизнеса…

Мой напарник тем временем поднялся с пола и, оценив ситуацию, выстрелил из винтовки в потолок.

— Все вниз! — приказал он. — Покинуть станцию, или будете уничтожены! Мимо нас проходите смело!

Народ не стал геройствовать и ринулся на лестницу. Некоторые поскуливали на ходу и жались к стенам — лишь бы пробежать подальше от нас. Слышались выкрики на русском и английском. Верные долгу охранники между тем выхватывали табельное оружие — револьверы с резиновыми пулями. Какой идиот додумался вооружить стражу ГигаТЭЦ именно так? И уж полным идиотизмом было открывать из этого оружия огонь по полностью экипированным диверсантам. Пули отскакивали от наших костюмов, время от времени припечатывая кого-то в толпе, о чем свидетельствовали сдавленные выкрики и проклятия. Убить резиновая пуля не убьет, особенно после рикошета, но приятного мало.

Я опустился на землю и скомандовал:

— Прекратите огонь, придурки! Живо вниз — а не то мы за себя не ручаемся!

Охранники, сообразив, что их пистолеты и в самом деле не очень-то помогут в борьбе с бойцами в броне, спрятали оружие и помчались вниз по лестнице. Может быть, за винтовками или гранатометами. В данный момент это было не важно.

Из дальней комнаты между тем выскочил подтянутый мужчина в форме капитана. На нем был китель с погонами, в руках штурмовая винтовка. Стреляет лазерными импульсами, и со второго-третьего попадания в одно и то же место легко пробивает бронекостюм.

Впрочем, возможности проверить на прочность наши костюмы я капитану не дал. Охранник проявлял ненужную гуманность и ждал, пока эвакуируются гражданские специалисты. Собственно, они закрывали нас от него. Но у капитана не было реактивного ранца, а у меня был. Я поднялся над землей на метр и выпустил в капитана сеть. Он не успел среагировать и кулем свалился на пол. Вместе с винтовкой, которая оказалась наглухо к нему примотана. Неудобная поза, да что поделать! На войне как на войне.

Мой напарник сбросил бесполезный реактивный ранец и с винтовкой наперевес побежал по освободившемуся коридору. Я помчался следом. С картой сверяться было некогда. Оставалось надеяться, что Вороненко знает, что делает.

Мы ворвались в зал, полный компьютерной техники, мониторов и пультов управления. Винтовая лесенка уводила вверх, словно бы в купол обсерватории. Но я изучал чертежи и голограммы станции, а потому знал, что там были установлены вовсе не телескопы, а крупнокалиберные пулеметы.

— Станция захвачена! — объявил я.

Светловолосый молодой человек, вооруженный только револьвером, обернулся и поднял оружие. Стрелять он, однако же, не стал. Оказался умнее своих коллег.

— Лечь на пол, лицом вниз! — приказал Вороненко, грозно поводя стволом винтовки из стороны в сторону.

Двое защитников станции беспрекословно выполнили команду. Русоволосый уронил револьвер на пол и на чистом русском языке спросил:

— Что вы от нас хотите?

Мне было недосуг вступать с ним в прения. Помешать нам парень все равно не мог. Я выстрелил в него из сеткоулавливателя и взбежал по лестнице — туда, где были установлены электромагнитные пулеметы.

Рыжий мужчина лет сорока обстреливал террористов, которые пролезли на территорию станции через большую дыру в ограждающей стене. Он не давал им подняться из-за бронетранспортера, который дымился примерно посередине между стеной и лесом. Не иначе, бронетранспортер подорвали ракетой. А с разных сторон к бронетранспортеру подбирались охранники. Часть из них — в бронекостюмах. Но несколько человек были без снаряжения, с легким оружием и представляли для своих товарищей скорее обузу, чем помощь.

Один джип стоял на границе с внутренней лесополосой, другой дымился за территорией станции — террористы его подбили. Вороненко вовремя предупредил Смита. Не завяжи охрана бой, боевики могли бы подойти вплотную к станции.

Первая мысль — приказать пулеметчику лечь на пол. Но зачем? Он делал то, что нужно было и мне, и наверняка умел стрелять из своего пулемета лучше меня. К тому же у меня имелись другие дела.

— Продолжать огонь, — приказал я ему.

— Don't understand, — сквозь зубы бросил рыжий.

Стало быть, американец. Ну, по-английски я говорил, правда, не очень хорошо. Да что мне с ним разговаривать? Пусть работает.

Американец тем временем на мгновение обернулся и понял, что я за птица. После чего бросил пулемет и поднял руки.

— Огонь! — приказал ему я. — Не давай им подняться! Do not stay! Continue to shoot!

— Сдаюссь, — объявил американец уже по-русски, но с сильным акцентом.

— Я не из той группы, — попытался объяснить я.

Впрочем, по-русски он не понимал, а английские слова для такой сложной фразы вылетели у меня из головы. Нет, я помнил, конечно, что группа по-английски звучит так же, как и по-русски — group. Но с местоимениями, глаголами и их спряжениями не мог сейчас справиться.

В это время по лестнице поднялся Вороненко. Он встал к орудиям и объявил:

— Я тренировался управляться со здешней техникой. Вяжи американцев и захватывай пульт управления станцией!

Пулемет заработал вновь, поддерживая не слишком решительных охранников, предпочитавших стрелять с земли, и начавшие вылезать из-за бронетранспортера террористы попрятались обратно. Однократное попадание не могло сильно повредить их бронекостюмам, но очереди из крупнокалиберного пулемета личная броня не выдержит — для этого ее нужно сделать неподъемной.

Мне некогда было возиться с веревками, поэтому я выстрелил во всех трех охранников из сеткоулавливателя, вспоминая, на сколько еще хватит обоймы. И ворвался в большой зал по соседству с главным постом охраны.

Там около приборов замерли седовласый мужчина лет шестидесяти и молодой парень, которого я в другом месте принял бы за студента.

— Не беспокойтесь, я не причиню вам зла! — с порога объявил я.

— Зачем же тогда вы врываетесь сюда с оружием? — с легким акцентом спросил пожилой мужчина.

— Чтобы предотвратить большую беду, — уже спокойно ответил я.

Профессор Романов и его ассистент, Дима Кожухов, остались на посту, когда остальные работники, обслуживающие термоядерный реактор, разбежались как крысы. Хорошо, что нашлось хотя бы два сознательных человека. Гражданина, как называли всех в современном обществе. Без ученых обилие пультов управления, мониторов, датчиков и прочих сигнальных и управляющих систем привело бы меня в глубокое уныние. Одно дело — современная винтовка, другое — ядерный реактор. Мы ведь не хотели остановить станцию…

Познакомились мы быстро. Ученые не стали скрывать своих имен, да и я тоже представился. Что уж там — скоро о нас весь мир будет знать…

Вообще-то станция могла работать и в автономном режиме. Причем несколько дней. Но дальше могли возникнуть проблемы. Да и на случай нештатной ситуации рядом с пультом управления должен был находиться человек. Поэтому профессор с ассистентом остались у пульта, игнорируя опасность. Хотя такая самоотверженность не была предусмотрена контрактом, что позволило остальным сбежать без оглядки. Поступок двух ученых заслуживал уважения.

Энергоблоками ГигаТЭЦ нельзя было управлять извне. Только от главного пульта. Сделали так для того, чтобы управление коллайдерами не смогли захватить хакеры. В нынешние времена электронный и интеллектуальный терроризм распространен гораздо шире, чем нападения с применением оружия. Поэтому собственно управляющие станцией компьютеры не, имели никакой связи с Сетью. В зале управления не! было даже видеокамер, он был полностью экранирован от внешних просвечиваний и попыток проникнуть в электронное оборудование со стороны. Думаете, в локальную сеть можно влезть только по проводам? Нет, достаточно сильного электромагнитного импульса. Или группы импульсов. Вот от таких вмешательств и был защищен зал.

— Уважаю ваше отношение к делу, — объявил я профессору и Диме. — Но, подозреваю, вы не слишком уважаете мои устремления. Потому что не знаете первопричин. В любом случае, обратите внимание — пульт управления станцией я минирую. Это димлетид, почти сто килограммов тротила. В случае попытки штурма или нашего физического устранения станция будет взорвана.

Рассказывая ученым сказки, я отвинтил от шашки радиовзрыватель — не хватало еще на самом деле что-то подорвать — и прикрепил ее к самому большому прибору.

— Взрыв пульта с вероятностью в пятнадцать процентов может привести к непроизвольному усилению реакции и термоядерному взрыву, — попытался протестовать Романов.

— Вот об этом вы и сообщите коллегам из служб безопасности, — нехорошо улыбнулся я. — Радиовзрыватель работает по принципу отзыва на сигнал моего бронекостюма. Как только костюм уничтожен или серьезно поврежден, сигнал перестает поступать, шашка взрывается.

Сообразительный ассистент профессора тихонько заскулил:

— Мы взорвемся, как только вы выйдете за порог. Зал экранирован от всех видов радиоизлучения.

— Не дрейфь, Дима! — рассмеялся я. — Физику учил, к штурму готовился! Есть возможность предотвратить беду… Удлинитель сигнала поставлю — и все дела.

Положим, никаких удлинителей у меня не было. Я вообще импровизировал по ходу дела. Но в одном из карманов бронекостюма лежал моток отличной металлизированной веревки. Один конец я прикрепил к металлическому ящику, превратив его в своеобразную антенну, другой вывел за дверь и намотал на радиатор отопления в коридоре.

— Дверью не хлопать! — пошутил я. Профессор и его ассистент побледнели.

— Вы бы шли на пост охраны, — предложил я. — Возможность появляться здесь и регулировать реакцию будет вам предоставлена. А я здесь еще немного повожусь.

Собственно говоря, зачем мне таскать на себе лишнюю тяжесть? На глазах у Романова и Кожухова, в нерешительности топтавшихся у дверей, я свинтил детонаторы у всех шашек, развесил их на приборах и вновь гадко улыбнулся. И одна димлетидовая шашка разнесла бы все в мелкие щепы и в железные опилки. А уж столько димлетида сразу может повредить и самим коллайдерам. Они, кажется, не так уж далеко, внизу…

— Пойдемте, — сказал я. — Расскажете народу о наших жестоких планах.

Капитан с винтовкой по-прежнему валялся на полу в коридоре.

— Скоро освобожу тебя, друг, — двусмысленно пообещал я ему, входя в роль злодея окончательно.

Вместе с учеными мы поднялись к Вороненко, продолжавшему постреливать из пулемета.

— Лезут? — поинтересовался я.

— Лезут. Двоих я, кажется, из строя вывел. И подкрепление к охранникам подтягивается.

— А кто эти военные? — спросил любознательный профессор, кивая на настоящих террористов.

— Конкурирующая организация, — ответил я.

— И откуда они здесь взялись?

— Хотел бы я знать…

Действительно, как Большой Брат ухитрился переправить к станции не только группу головорезов, но и самый настоящий бронетранспортер? Не иначе, планировал операцию очень давно, выдвигал войска на позиции за месяц, а то и за два. Держал все в секрете. А меня использовал как отвлекающий фактор.

Да и трудности, связанные с незаметным передвижением к станции, наверное, были преувеличены.

— Евгений, ты бы обратился к охране по внутренней связи, вызвал еще подкрепление, — предложил я Вороненко. — Те, что есть, не справляются. И пусть не опасаются огня нашего пулемета. Да и о наших планах нужно сообщить. Пульт управления станцией я уже заминировал.

— Да ты что? — возмутился тот, но я подмигнул ему, и он все понял.

Дима Кожухов тем временем сравнил наши лица, охнул и потерял сознание. Что ж, нервных потрясений у него сегодня было порядочно. Образованная молодежь никогда не была особенно крепкой, а уж сейчас, наверное, изнежилась окончательно.

После разговора со Смитом мой напарник вновь занял место у пулеметов, а я сел перед большим монитором, на котором можно было наблюдать заседание кризисного штаба охраны ГигаТЭЦ. Ситуация мне не нравилась. Под гневными взглядами силовиков я чувствовал себя негодяем, которого и в самом деле следует незамедлительно уничтожить. Только что бы они делали, если бы не я? Точнее, если бы не Вороненко, снявший свой браслет и спровоцировавший взрыв, который послужил для террористов ложным сигналом к выступлению? Они бы стали стрелять в меня, а бронетранспортер со смертниками и тонной димлетида ворвался бы тем временем на территорию станции!

Разоруженные охранники и ученые сидели вдоль стеночки и тоже сверлили меня глазами. Их пришлось развязать. Негуманно держать связанных людей на холодном полу…

Да, заложники — это, конечно, хорошо. С ними безопаснее. Но их ведь еще и кормить нужно!

Двенадцать мониторов по периметру главного экрана показывали картинки с внешних камер и давали информацию о том, что делается вокруг станции. Так, на поле между поселком Печора и ГигаТЭЦ десантировались с больших вертолетов солдаты в полной боевой выкладке. В настоящее время меня это не волновало. Нас можно было уничтожить, но теперь такой ход не являлся решением проблемы. Раньше нужно было думать, до того, как мы проникли к сердцу электростанции.

Тут передатчик в моем костюме опять ожил.

— Евгений, где ты сейчас находишься? — спросил вкрадчивый голос. — Сообщи направленным импульсом на спутник, в костюм встроено устройство импульсной передачи.

Хоть я не так много общался с Большим Братом, узнал его сразу.

— Господин Вороненко, смените меня здесь, пожалуйста, — попросил я, поднимаясь в орудийную башню. Перед видеокамерами разговаривать с главарем террористов не хотелось.

Мой двойник спустился к пленным, а я поднялся к пулемету… Здесь стояли те же мониторы, показывавшие картинки периметра станции, но обратной связи не было.

Я активировал систему связи бронекостюма. Меня, конечно, обнаружат с помощью спутниковой системы поиска. Но расстрелять не смогут. Мы уже объяснили господину Смиту, что смерть кого-то из нас, остановка сердца или прекращение работы мозга фиксируется датчиками бронекостюма и дает команду на взрыв зарядов.

— Слушаю тебя, Большой Брат, — сказал я. На другом конце линии подавились.

— Ты что? Почему говоришь в открытом режиме? Тебя ведь засекут со спутника и расстреляют!

— Не расстреляют. Тебе нужно знать мое местонахождение?

— Да. Нам удалось выйти на спутниковые системы разведки, мы сможем помочь тебе.

— А точнее, взорвать димлетидовые шашки, что лежат у меня в кармане.

Большой Брат замолчал. То, что я знаю о шашках, стало для него полной неожиданностью.

— Так вот, нахожусь я сейчас в пятидесяти метрах от пульта управления ГигаТЭЦ. Любой взрыв приведет к уничтожению пульта и термоядерному взрыву.

Конечно, утку о взрыве я запустил специально. Чтобы проверить реакцию террориста. Может быть, я напрасно думаю о нем плохо?

Нет, не напрасно. Последовала секундная задержка, потом слабо дрогнули сейсмологические датчики. На экране камеры, обращенной на юг, можно было различить облачко пара, поднимавшееся к небу. Шашки, что я выбросил в воды Печоры, взорвались.

— Ты меня слышишь, Евгений? — вкрадчиво спросил Большой Брат.

Похоже было, он вот-вот расхохочется, так уверен, что обманул меня очень удачно. Даже остроумно.

— Слышу, конечно, — ответил я. — Купился, да? Думаешь, шашки остались у меня? Я их выбросил.

— Напрасно, — тихо ответил главарь террористов. — Они бы тебе пригодились.

Удар он, по крайней мере, держал. Тоже неплохое качество.

— Несомненно. Так что ты хотел?

— Не видел ребят из моей группы поддержки? Я посылал отряд, чтобы они поспособствовали тебе…

— Именно я и сдерживал их на подступах к станции. Они так глупы, что лезли напролом. Ведь я действительно захватил главный командный пост охраны. Но их, похоже, уже повязали. Если не всех, то многих.

— Не отключайся, — жарко прошептал Большой Брат. — Воронов, не отключайся! Нам нужно поговорить…

— Говори, — сказал я.

Конечно, важнее были другие дела. В любой момент сюда могли нагрянуть отряды спецназа. Мы с Вороненко даже не взорвали лестницу, ведущую наверх… С другой стороны, зачем ее взрывать, если у спецназовцев имеются реактивные ранцы? Одна надежда — они не полезут, побоявшись, что мы взорвем ГигаТЭЦ.

— Те триста тысяч, что мы тебе дали… Это копейки! Мы можем предложить больше. Три миллиона! Нет, десять миллионов! Только следуй нашим инструкциям…

— Сам-то ты где находишься? — спросил я. — Не боишься, что вычислят?

— В одной из арабских стран, — ответил Большой Брат. — У нее с Североамериканским Альянсом нет договора о выдаче. И ты сможешь сюда приехать. Жить как султан…

— Заманчиво. — Я еле сдержал смех. — Только зачем?

— Как это — зачем? — искренне удивился террорист. — Заведешь гарем. Будешь купаться в роскоши. Денег будет столько, что ты сможешь купить все!

— Деньги — сор. От них все зло.

Я откровенно забавлялся. Конечно, деньги — не сор. Когда деньги есть — хорошо. Вопрос только в цене, которую ты согласен заплатить за обладание той или иной суммой. И есть цена, которую я платить никогда не стану. Ведь, по большому счету, присвоение больших денег даже честным путем аморально. Потому что деньги — символ труда, вложенного человеком в общественную копилку. И что такого грандиозного может сделать человек, чтобы купаться в роскоши всю жизнь, когда другие голодают? Разве что совершить великое открытие, которое облегчит труд остальных и сделает каждого хоть немного богаче… Но и тогда это не снимает с него обязанности заботиться о благополучии других. А уж получение огромных сумм на спекулятивных сделках по природе своей незаконно. Обмануть других и сделать их счастливыми — не всегда одно и то же…

— Что ты хочешь? — продолжал искушать меня Большой Брат. — Власти? Славы? Популярности? Сейчас все это можно купить. Общество выродилось окончательно, и за несколько ярких бумажек тебя будут носить на руках, показывать по телевизору, будут лизать перед тобой пол и целовать край твоего халата!

Эка загнул — край халата! Буду ли я этот халат носить? В султаны еще не записался, предпочитаю брюки.

— Заманчиво, заманчиво. Только что-то не прельщает. Предложи еще ума и здоровья…

— Могу, — легко согласился главарь террористов. — И здоровья могу, и ума… Препараты выпускают сейчас чудодейственные…

— Вот и принимай их регулярно. На пользу пойдет. Скажи лучше, что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Обязательно нужно взорвать станцию. Пути отхода мы тебе обеспечим. Только согласись.

— Вы уже один раз обеспечили мне путь отхода. Прямо на небо, — усмехнулся я. — Хорошо, шашки вовремя обнаружил.

— Раскаиваемся в совершенном поступке и заверяем, что впредь такого не повторится, — униженным тоном проговорил Большой Брат.

— Ну, еще бы! Как же вы мне опять шашки подсунете? И каетесь правильно — план-то не сработал. Что ж вам, радоваться?

— Любые условия выполним, — канючил террорист. — Людей из зоны ГигаТЭЦ выведем — ты ведь у нас человеколюбец, хоть жизнями этих людей и играешь. Только не отказывай.

— Подумаю, — коротко бросил я и отключил связь.

Пусть у Большого Брата теплится надежда. Может быть, его ребята будут лезть на станцию не так настойчиво.

Мы сидели на командном пункте охраны уже часов шесть. Ситуация, прямо скажем, складывалась патовая. Выдвигать громкие требования мы не хотели. Взрывать станцию не собирались. А угроза штурма продолжала стоять на повестке дня.

Профессор Романов и Дима время от времени ходили на пульт управления, корректировали работу коллайдеров. Захваченные охранники улеглись спать прямо на полу — они работали в ночную смену, устали.

По всем каналам связи и по телевидению передавали слухи о захвате станции. Никакой достоверной информации, никаких резких заявлений. Предприятия, получавшие энергию от ГигаТЭЦ, спешно искали резервные источники снабжения. Но где ж их найти, когда больше половины энергии производит именно ГигаТЭЦ? Отнять у одних, чтобы отдать другим?

Транспорт на магнитной подушке перевели на работу в особом режиме. Поезда не разгонялись на поворотах и в любой момент были готовы «лечь на землю». Если электроэнергию внезапно отключат, серьезной катастрофы не произойдет.

За лестницей, ведущей на нижние этажи станции, мы наблюдали через открытую дверь. Глупо доверять мониторам. Если угроза и существует, она придет из глубин ГигаТЭЦ. Вряд ли десант будут высаживать сверху. Купол, под которыми скрывались пулеметы, прозрачный, радар работает. Кроме вертолетов, высадивших около станции несколько рот спецназа, других целей в небе мы не заметили. Наверное, войска подтягивали по земле. С другой стороны, зачем здесь нужно много войск?

В очередной раз выйдя разведать обстановку, я заметил на лестнице небольшую фигурку в бронекостюме. Парламентер? Ликвидатор? Выживший террорист?

— Стой! — приказал я. — Кто такой?

— Надежда Полякова, — ответила девушка в бронекостюме. — Я к гражданину Вороненко. Он меня знает.

— К тебе гости, — крикнул я напарнику. Девушку, впрочем, продолжал держать на прицеле сеткоулавливателя. Хотя для бронекостюма сеть — помеха на две секунды. Если не сломались приводы искусственного увеличения мышечной силы.

— Не стреляй в нее! — Мой напарник вдруг изменился в лице.

Не иначе, дело не обошлось без романтической истории. Я и не собирался стрелять в женщину, даже если она вооружена.

Выяснилось, что Надя решила пробраться к нам по собственной инициативе. Свое задание по службе она полностью провалила. А за подопечного опасалась. С той стороны ее не ждало ничего хорошего, с этой… В общем-то, тоже ничего хорошего, но она решила примкнуть к нам. Попытаться убедить сдаться. Надеялась, что нам сохранят жизнь.

Эх, не для того я решил захватить станцию, чтобы так тривиально сдаться властям… Сдаться можно было и раньше. Теперь уже поздно.

Я не слишком-то доверял Наде. Хорошенькая девчонка наверняка была приманкой для моего двойника. Сама она пришла, или ее прислали — это еще вопрос. Может быть, только и ждет момента, чтобы нас усыпить. Чтобы и сердце билось, и мозг работал, и бронекостюм остался цел, а димлетид на пульте управления не взрывался. Но тогда ей стоило принести нам бутерброды и термос с отравленным кофе. А о питании она не подумала.

Подозрительно долго молчала Лиза. Могла бы сообщить о себе. Впрочем, в Америке сейчас ночь — может быть, спит?

— Влипли мы, — бормотал Вороненко. — С нами никто и разговаривать не хочет. Штурм готовят. Что мы будем делать в случае штурма? Станцию взорвем?

— Не взорвем. Но они ведь этого не знают… Остерегутся…

— Я бы на их месте не остерегался.

— Так то ты… Ты — человек дикий. Из варварского прошлого.

— Ну, тогда хоть вещи иногда своими именами называли. И не шпионили друг за другом.

— Кое-где шпионили…

В разгар нашей бурной дискуссии монитор связи с кризисным центром ожил. На нем появился плотный темноволосый мужчина с полковничьими погонами.

— Мизерный! — обрадовался мой напарник.

— Не понял. Что мизерный? — спросил я.

— Полковник Мизерный из службы безопасности, — кивнул на экран Вороненко. — Он меня нанимал.

Мы включили звук.

— Действительно, гражданин Вороненко, вы подписывали контракт. И злостным образом нарушили его, — заявил полковник.

Впрочем, наблюдая Мизерного только визуально, я бы не сказал, что он сердит на моего двойника. Хорошая выучка? Или мы действовали согласно его плану?

— Ваши предложения, полковник? — спросил я. — Вы ведь хотите нам что-то предложить?

— Безоговорочная капитуляция, — ответил он. — И вас даже не будут судить.

— Просто расстреляют, — усмехнулся я. — Придумайте что-то получше.

— Нет, в самом деле. Владельцы станции предлагают каждому из вас по пятьсот тысяч отступных, чистые идентификаторы и возможность выезда в любую страну, по выбору. Можете остаться в России, если хотите. Это, естественно, конфиденциальное предложение — консорциум «Sun Ladder» не ведет переговоров с террористами. Решение вы можете принять в течение часа — пока сюда не подтянулись журналисты.

— Очень заманчиво, но слабо верится, — вздохнул я. — Мы лучше подождем журналистов.

— Готов выслушать ваши предложения, — спокойно проговорил полковник, словно бы мы ему и не отказывали. — Хочу сообщить вам, между прочим, что ваши сообщники арестованы. Они дали показания, согласно которым вы входили в отвлекающую группу, и, следовательно, были дезориентированы главарями террористов. Мы действительно склоняемся к тому, чтобы вас отпустить. Вы — люди из прошлого… Общественность взбунтуется, если наказать вас серьезно. С другой стороны, вопрос в том, как повернуть дело… У кого будет лучше пиарщик — у вас или у ваших противников. Одно знаю твердо — через час ни от вас, ни от меня не будет ничего зависеть. И двадцать ведущих телекомпаний мира будут стоять у нас в очереди, чтобы взять у вас интервью. Не думайте, что это хорошо.

— Вот и наше первое условие — мы дадим интервью, — сказал я. — И его покажут по всем каналам. Через час. Созывайте акул пера. Пусть точат зубы.

Вороненко обдумывал, что скажет репортерам, и время от времени сверял со мной свою позицию, когда опять позвонила Лиза.

— Трудно было выйти на спутник, любимый, — прощебетала девушка. — Да еще тут ночь. Мы легли спать, и если бы меня не лягнули, я бы, наверное, спала еще двенадцать часов.

— Кто тебя лягнул? — удивился я. — Лошадь?

— Да нет. Буравчик. Комната маленькая, кровать всего одна, одеяло — тоже. Вот мы и спим рядом. Тесно, конечно, зато в безопасности-Сердце у меня забилось чаще, во рту пересохло. Хорошо, что девушка меня не видит! Интересно, а они в самом деле спят? Буравчик, прямо скажем, мог уступить девушке кровать, а сам улечься на полу… Или он ей помогает не просто так?

— Потом час искали подходящий канал связи. Вся сеть только и жужжит о ваших подвигах. Надо же, пробили-таки оборону знаменитой ГигаТЭЦ, вокруг которой годами топтались размазни-пикетчики! Вы герои…

— Лучше скажи мне — ты в безопасности? Полиции, спецслужб на хвосте нет?

— А что они могут мне сделать? — рассмеялась Лиза. Как будто бы серебряный колокольчик прозвенел. — Пусть они меня боятся. Я подруга самого удачливого террориста всех времен и народов…

— Я не террорист, Лизонька, — мягко поправил я девушку. — И не хочу быть террористом. Меня поставили в такие условия… Что с ядом? Ты сделала анализы?

— Чушь это все, — обрадовано сказала Лиза. — После того как ты отсоединился, я поехала в лучшую клинику, заплатила за самое дорогое обследование. Все в порядке. Никакого заражения. Вероятность ошибки — ноль процентов. Да и вообще — никто меня ничем не колол. Я сколько ни вспоминала — не припомню такого случая. Большой Брат тебе солгал.

— Хорошо, если так, — вздохнул я. — Мне здесь предлагают кучу денег и возможность уехать из страны. Ты поедешь со мной?

— А ты возьмешь деньги? — разочарованно спросила девушка.

— Нет, конечно. Но погибать здесь мне тоже не хочется. Если все будут вести себя разумно, станция останется цела, а я — жив. И уезжать рано или поздно придется. Ты будешь со мной?

— Да, любимый, — просто ответила Лиза.

— Вот и хорошо. Я позабочусь о том, чтобы ты оказалась в нужном месте в нужное время. Уходить, возможно, придется с боем.

— Ты думаешь? По-моему, вас отпустят без проблем, — оптимистично, совсем по-американски заявила моя подруга.

Надю Полякову мы определили к заложникам. Старый трюк, когда террористы выдают своего подельщика за заложника, но сработать может. Сначала мы беседовали с ней в экранированном зале управления станцией, потом перевели к остальным. Я, сделав грозные глаза, заявил, что поймал лазутчицу в коридоре. Теперь у нас было не шесть заложников, а семь. И для девушки прикрытие — на случай нашего поражения — и мне, откровенно говоря, было спокойнее. Оставлять Надю в зале, начиненном якобы взрывчаткой, я не хотел. Она ведь все-таки из службы безопасности. Поймет, что шашки даже без детонаторов, да сообщит, кому следует. И весь наш блеф лопнет.

Теперь мы выстроили заложников на заднем плане, сами уселись в кресла и приготовились отвечать на вопросы журналистов в прямом эфире. Забавно, что и говорить. Если бы не было так грустно.

Журналистов разных компаний мы видели в разных секторах большого монитора. У каждого — своя камера, свой доступ к линии. А наш компьютер свел многоканальный сигнал на один монитор.

Всего в девяти секторах на экране мы видели восемь журналистов и ведущего. Еще на трех мониторах слежения, показывавших нам движение войск вокруг станции, компьютер время от времени случайным образом включал трансляцию с разных телевизионных каналов — чтобы мы могли убедиться, что находимся в эфире.

— Сейчас мы станем разливаться соловьями, а нас под шумок возьмут, — шепнул мне Вороненко.

— Да ни за что! Штурм в прямом эфире… Я начал возражать, но понял, что для современного общества такое зрелище — лакомый кусочек. Ну да ведь не на потеху же публике будут действовать спецслужбы!

— Начали! — объявил седовласый представительный ведущий в левом верхнем углу монитора. — Право задать первый вопрос — гражданину Элроузу, телекомпания…

Вороненко перебил ведущего.

— Пусть первый вопрос задаст единственная девушка среди присутствующих. Уступим место даме.

Полагаю, моему напарнику, как и мне, было безразлично, в каком порядке пойдут вопросы. Нужно было показать себя хозяевами ситуации, что он и сделал.

— Зачем вы решили захватить станцию? — громко спросила девушка.

Вопрос, прямо скажем, не отличался оригинальностью.

— У нас не было другого выхода, — в один голос ответили мы.

Хотя и не договаривались. Просто, если люди мыслят одинаково, они часто начинают говорить вместе. А подчас и одно и то же.

— Вы собираетесь расстреливать заложников? — спросил Элроуз, которого обошли на первом вопросе.

— Естественно…

Мы начали вместе, но потом я толкнул напарника ногой — отвечать нужно по очереди.

— Естественно, нет, — заявил я. — Более того, мы готовы отпустить половину людей, а именно, взятых в плен военных — кроме лазутчицы. Ученые нужны нам для контроля над пультом управления станцией, девушку мы оставим для собственной безопасности — она слишком много знает.

— Ваши требования?! — чуть ли не взвизгнул пожилой журналист с обширной лысиной. Вокруг лысины буйно росли и торчали во все стороны кучерявые волосы. — Вы не объявили о своих требованиях! И утверждаете, что захватывать станцию было необходимо! Все подонки, преследующие корыстные интересы и одержимые параноидальными идеями, так говорят! Зачем вы подвергаете опасности жизни тысяч людей? Какое вы имеете на это право? Кем вы себя вообразили?

За кадром раздались хлопки виртуальных зрителей. Спецэффект, конечно. Какие уж там зрители? Хотя нынче все может быть…

— Мы не подвергаем опасности людей, — начал отвечать Вороненко. — У нас нет планов взрывать станцию. Напротив, мы помешали проникновению на территорию ГигаТЭЦ боевиков-экстремистов. Этот факт могут подтвердить многие представители спецслужб и охраны. Опасности подвергнутся люди, посланные властями, да и то лишь в том случае, если пойдут на штурм. А мы захватили станцию с единственной и простой целью — остаться в живых. У моего напарника не было выбора. Он и его близкие были бы убиты, если бы он отказался участвовать в этом деле. Да и меня заставили работать на охрану станции, не слишком заботясь, нравится ли это мне.

— Вы считаете, что подобные объяснения оправдывают терроризм? — заверещал журналист. — Любой может сказать — меня заставили! И прикрываясь этим, творить гнусные злодеяния. А ты — ты вообще предатель! Тебя ведь наняли для охраны, а ты переметнулся к врагу! На это что скажешь?

Мой партнер улыбнулся.

— Скажу, что судить могут только победители. Причем проигравших. Так что из вас судья никакой. Попрошу избавить меня от демагогии. Мы хотим общаться с представителями прессы, настроенными более конструктивно. Без взаимных оскорблений под улюлюканье толпы.

— И еще — мне показалось, что кто-то назвал нас подонками, — добавил я. — Легко бросаться словами, когда сидишь в теплой студии, у тебя правильный идентификатор и расчетная карточка, на которой лежит несколько десятков тысяч. Приди сюда и скажи это мне в лицо. В это время я отложу оружие в сторону. Или ты можешь взять с собой любое оружие.

Со стороны виртуальных зрителей раздался негодующий свист. Впрочем, доносился он словно бы издалека.

— Мы не вступаем в переговоры с террористами! — истерически прокричал лысо-кучерявый.

— Уже вступили, — сказал я. Ведущий передал слово более умеренному интервьюеру.

— Правда ли, что вы — клоны известного в прошлом писателя Воронова? — спросил интеллигентный седой мужчина.

— Об этом лучше спросить у тех, кто, используя современные технологии, дал нам жизнь, — ответил я. — Мы очнулись в довольно странных местах при странных обстоятельствах. И имеем воспоминания человека, жившего несколько десятков лет назад. Кто мы? Это философский вопрос. Я — это я. Осознающая себя личность. Мыслю — следовательно, существую. Вопрос самоидентификации не стоит главным в наших приоритетах.

Спустя несколько секунд на одном из каналов началось интерактивное шоу «Позиция», главным вопросом которого были права клонов. В частности, обсуждалось: что делать с нами? Я подивился оперативности современного телевидения и оставил шоу на одном из мониторов. По итогам первого голосования восемьдесят процентов зрителей, поддавшись на уговоры одного из ведущих (всего их было двое, и каждый отстаивал свою точку зрения), заявили, что такое непотребство нужно уничтожить любыми средствами. То есть самое лучшее — безболезненно нас усыпить. Двадцать процентов опрошенных готовы были в крайнем случае взорвать нас вместе со станцией и находящимися там людьми — «чтобы не создавать прецедента».

Не знаю, на самом ли деле так думали телезрители или кто-то подыгрывал спецслужбам. А может быть, и нам — это как посмотреть. Но ведущий пресс-конференции, по своим каналам вызнав, что я включил на одном из мониторов «Позицию», тут же дал результаты шоу в эфир. Популярность «Позиции» взлетела до небес, а телезрители, включившие пресс-конференцию, были вынуждены наблюдать довольно глупую и тенденциозную дискуссию ведущих-актеров, скорее всего не разделявших точку зрения, которую им приходилось отстаивать.

— Вот видите — у нас действительно нет выхода, — тонко улыбнувшись, прокомментировал результаты опроса зрителей Вороненко. — Право на жизнь выше права частной собственности. Как вы считаете, может быть, нам и вправду стоит взорвать станцию вместе с собой?

Вопрос восприняли серьезно. И снова устроили голосование — на этот раз в прямом эфире компаний, транслировавших пресс-конференцию. Восемь процентов респондентов заявили, что станцию нужно взорвать немедленно. Более того, не доверять это дело нам, а сбросить на ГигаТЭЦ атомную бомбу, чтобы уж наверняка никто не ушел. Полагаю, что среди этих восьми процентов не было жителей Печоры, тех, чьи родственники работали на станции, ни даже владельцев акций ГигаТЭЦ. Остальные были менее кровожадны. Больше половины были даже за то, чтобы позволить нам уйти подобру-поздорову.

— Стало быть, проблема только в том, чтобы вам сохранили жизнь? — спросила девушка-журналист.

— Не только жизнь, но и свободу. Причем свободу без дискриминационных ограничений, — ответил я. — И не только нам, но и нашим друзьям. Всем, кого мы считаем таковыми. Кроме этого, у нас есть еще одно замечание. Прошу отметить: не требование, а замечание. Лично-этического плана. Мы уверены в том, что ТераТЭЦ следует строить в Африке. Огромный энергетический потенциал, который будет дан африканским странам, в какой-то мере искупит прегрешения белого человека перед коренным населением Черного континента. Мы считаем, что Совет директоров консорциума «Sun Ladder» должен рассмотреть этот вопрос. Вот это уже требование.

По виртуальному залу пронесся вздох. К таким поворотам аудитория не привыкла. Защищать права негров, похоже, было более популярно в середине прошлого века. Сейчас тема ушла на второй план.

В общем — то мы, конечно, сочувствовали угнетенным некогда африканцам и были согласны с тем, что африканским странам следует помогать. Но довод о «вине белого человека» был все-таки прикрытием. Удачной идеей, которая пришла в голову Вороненко. А сформулированный как замечание вопрос позволял руководству консорциума «сохранить лицо».

Индонезия для строительства ТераТЭЦ нам не подходила. Станция, расположенная там, усилила бы островные государства и Китай, что привело бы к непредсказуемым последствиям. С Америкой все ясно — ТераТЭЦ и так собирались сооружать на этом континенте. Строительство в Африке давало возможность усилить старую добрую Европу, дать больше энергии России и, главное, повысить ее долю участия в проекте. А в конечном итоге — сдержать американскую экспансию. Ну, и об африканцах мы тоже заботились. Не все же им прозябать в нищете?

— Это абсолютно невозможно! — взвился какой-то иностранный журналист. Его речь нам переводили синхронно. — Америка не имеет возможности реализовать стройку в Африке. До сих пор предполагаемым местом монтажа была Колумбия.

Вороненко опять гадковато улыбнулся.

— Мы слышали, что строительство ТераТЭЦ — международный проект. Полагаю, европейские страны, Россия и даже Китай захотят поучаствовать в строительстве. Они дадут необходимые материалы, специалистов, ресурсы.

— А если правительство откажет вам? — спросил все тот же журналист. — Вы взорвете станцию? Будете убивать людей?

— Людей мы не будем убивать ни при каких обстоятельствах, — заявил мой партнер. — Станцию взорвем лишь при угрозе штурма. Пусть все знают об этом.

— Мы не сомневаемся в том, что правительство Америки не ведет переговоров с террористами, — подхватил я. — И в этом мы всецело его поддерживаем. Никаких переговоров с теми, кто стоит на позициях применения грубой силы. Однако строительство ТераТЭЦ, насколько нам известно — частная инициатива. Стройка, куда государства входят лишь капиталом и ресурсами. И вести проект ТераТЭЦ будет тот же консорциум, который владеет ГигаТЭЦ. «Солнечная лестница» — так ведь переводится его название? Мы, к слову сказать, завтра же понизим мощность ГигаТЭЦ на десять процентов. Если принципиальное решение не будет принято. Но все должны понимать — решение о месте строительства ТераТЭЦ никак не связано с нашей акцией. Мы лишь озвучили то, что слышали от умных людей. И уйдем с ГигаТЭЦ лишь после того, как вопрос по ТераТЭЦ прояснится. Так или иначе. Уйдем тем или иным способом…

Журналисты зажужжали. Часть студий переключилась на обсуждение наших заявлений, а «желтые» каналы устремились в образовавшуюся информационную паузу, чтобы расспросить нас с Вороненко о нашем тяжелом детстве. Но мы плавно ушли от сентиментальных вопросов под тем предлогом, что за станцией нужно следить. Троих охранников-американцев мы отпустили, потребовав взамен проверенной еды и воды. Тот русский парень, который не стал падать на пол, когда я ворвался на командный пункт, пожелал остаться. По его словам, он «не желал бежать с тонущего корабля, который сам же и потопил». Мы полагали, что его побуждения, возможно, на самом деле не так просты, но решили пойти ему навстречу. Пока.

Вдвоем следить за агрегатами ГигаТЭЦ и сохранностью шашек, закрепленных на приборах, отслеживать перемещения войск и бодрствовать практически круглосуточно было тяжело. Наде, как это ни печально, мы доверять не могли. Даже Вороненко относился к ней с подозрением — что уж говорить обо мне? Ведь госпожа Полякова не была моей подружкой. Я даже познакомиться с ней как следует не успел. Приятная девчонка. Хотя и немного стервозная, по моим наблюдениям.

Нас девушка различала по бронекостюмам. Мы их не снимали, хотя постоянное ношение брони и было сопряжено с определенными неудобствами. Впрочем, отправлять естественные надобности в костюме возможно — если ты не опасаешься получить удар в уязвимое на это время место. Ну а то, что мы не могли искупаться… На войне — как на войне!

Меня занимал вопрос, каково там нашему третьему «брату», господину Каркунову? Для Вороненко существование еще одного клона оказалось не очень приятным сюрпризом. Я же научился относиться к этому философски. Два, три, четыре человека — еще терпимо. Подумаешь — просто большая семья. Вот когда нас станет десять — в самом деле голова кругом может пойти. И между собой не разберемся.

— Давай вызовем Каркунова сюда, — предложил я. — Он будет инспектировать движения войск за территорией. Ходить на разведку… Да что там он — и мы тоже будем. Кто нас различит? Мы вообще можем дежурить здесь по очереди. А остальные будут развлекаться в это время на теплых островах.

— Хорошая мысль, — хмыкнул Евгений. — Но как-то не слишком верится…

Некоторое время мы называли друг друга по новым фамилиям, потом перешли на имена. Все-таки нас было только двое, а имя слышать приятнее, чем недавно изобретенную кличку, стилизованную под фамилию. Вот когда появится Каркунов, опять придется вернуться к фамилиям. Или придумать что-то еще.

— Полагаешь, того, кто выйдет наружу, захватят?

— Этого исключать нельзя.

— А мы взорвем станцию…

— Тоже верно…

— Так что, позвонить ему? — спросил я.

— Ты и телефон знаешь?

— Ну, не телефон, почтовый ящик. Сбросим сообщение, предложим присоединиться. Он должен согласиться.

— Да, пожалуй…

Мысль о том, что скоро с нами будет еще один человек, которому можно доверять, нас вдохновила.

— А как мы определим, он это или нет? — задал каверзный вопрос Вороненко.

Да, мысль о том, что Каркунова можно заменить четвертым клоном, возникала и у меня. Но что это даст нашим противникам? Если на клонированное тело наложить ту же самую матрицу сознания, мы получим еще одного Воронова. Тогда какой смысл делать подмену? Если наложить другую матрицу — мы сразу же заметим неладное. Да и можно ли наложить на клона, полученного по ДНК одного человека, матрицу сознания другого? По-моему, не слишком хорошо получится. Ведь и мозг другой, и тело другое. — Изменения в матрицу вкладывать, скорее всего, еще не научились. Потому что тогда этот фокус проделали бы с нами. А его, вроде бы, не проделали…

Впрочем, спецслужбы кашей страны наверняка втайне поддерживали выдвинутые нами требования и, возможно, потихоньку саботировали работу по нашей нейтрализации. На подсознательном уровне — если такой уровень есть у коллективного организма. Ведь выдвинутые нами требования играют на руку отечеству. Как бы цинично это ни звучало.

— Определим, — ответил я после паузы.

— Ну, так звони, — предложил Евгений.

Понижать мощность ГигаТЭЦ нам не пришлось. Буквально через два часа после пресс-конференции нам позвонил представитель консорциума «Sun Ladder», осуществляющего проект «Лифт в небо», и очень аккуратно объяснил, что консорциум заинтересован в том, чтобы ГигаТЭЦ работала в полную силу.

Более того, он намекнул, что предложение относительно строительства ТераТЭЦ над Африкой не лишено смысла. Консорциум осознает вину белого человека и тяжелое положение некоторых народов Африки, поэтому на ближайшем совете директоров проект будет внимательнейшим образом изучен. Тем более что не все акционеры представляют американский бизнес. Европейские и азиатские инвесторы также намерены участвовать в проекте. Но обо всем — при личной встрече с представителем директората. А сейчас только одна просьба — не предпринимать резких шагов и не понижать мощность ГигаТЭЦ.

Последствия понижения мощности — экономические естественно — я уже просчитывал. Станция, как известно, дает на выходе мощность в 750 гигаватт, или семьсот пятьдесят миллионов киловатт. Для удобства воспользуемся такой простой единицей, как киловатт-час, и узнаем, сколько энергии производит станция в сутки. Собственно, для этого нужно умножить производимую мощность на двадцать четыре часа. В день станция выделяет восемнадцать миллиардов киловатт-часов мощности. Пусть половина энергии теряется на сопротивление проводов линии электропередачи на пути через полюс, хотя потери при колоссальном напряжении наверняка меньше. Но и в этом случае до потребителей доходит порядка десяти миллиардов киловатт-часов.

Понятия не имею, сколько стоит сейчас один киловатт-час. Во времена моего детства, когда рубль имел примерно равную стоимость с нынешним, он стоил четыре копейки. Пусть сейчас стоит даже одну копейку. Все равно станция производит в день энергии на сто миллионов рублей. И ограничение мощности всего на десять процентов заберет из бюджета корпорации «Sun Ladder» десять миллионов рублей в день.

Понятное дело, они готовы откупиться от нас любой ценой. И заплатить любые деньги всем, от кого это зависит, чтобы штурма не было — потому что иначе могут потерять доход на многие месяцы, если не навсегда. С этой же целью они проследят за тем, чтобы все наши требования неукоснительно выполнялись. Подкупят нужных людей, окажут давление, попросят, убедят…

Не успел представитель консорциума отсоединиться, как руководители операций запросили коридор для прохода технического посланника. Мы сначала не поняли, зачем нужен какой-то «технический» посланник, но все оказалось на удивление просто: молодой человек в костюме и с галстуком принес еду для наших пленников и для нас. Точнее, привез на ресторанной тележке. Сверху — горячие и свежеприготовленные блюда, внизу — консервы, галеты, сахар, термос с кофе и обычная вода. Пили мы до сих пор из технического крана, а есть очень хотелось.

Сначала пришлось накормить ученых и оставшегося с нами охранника. Надя заявила, что нервничает и не чувствует голода, а нам требовалось подождать — не поведут ли себя неадекватно после еды наши пленники. Пусть даже вещество, которым собираются нейтрализовать нас представители спецслужб, проявит себя через сутки. Или через двое. Мы должны узнать, как оно действует, заранее. И иметь небольшую фору во времени.

Кормить рассыльного смысла не имело — во-первых, он нас покинет, во-вторых, заранее мог принять противоядие или нейтрализующие отраву добавки. Поэтому «технический посланник» удалился, толкая перед собой тележку, с которой мы сгрузили еду. Он намеревался ее оставить, чтобы забрать грязную посуду, но нам не нужны были подарки от спецслужб.

Тележка явно была испытанная, побывавшая в деле, нашпигованная шпионской техникой.

Вороненко имел приличный запас датчиков движения. Мы установили их на лестнице, в коридоре (не исключено, что штурмовая группа может проломить стену) и в соседних залах. Один датчик я, используя реактивный ранец, закрепил на куполе, закрывавшем пулеметы. Штурма мы не очень боялись. А вот того, что к нам протянут трубопровод с сонным газом, опасаться стоило.

Едва мы закончили суету и поели, как позвонил Каркунов. С ним нас соединили представители кризисного центра — прямой наш номер было не так уж легко найти. Теперь, когда мы находились «в зените славы», к нашим личным линиям связи рвались и хакеры, и журналисты, и тысячи сумасшедших, полагавших, что сумеют убедить нас реализовать какую-нибудь бредовую идею.

— Привет, — кивнул Каркунов с экрана монитора. — Получил ваше сообщение и решил разрушить конспирацию. Вы хотите, чтобы я прилетел?

— Да уж не мешало бы…

— Тогда я закажу баллистический снаряд прямо на станцию.

— Не прямо — к воротам, — поправил его я. — Как мы будем знать, что это ты? Любой снаряд, выходящий на станцию напрямую, мы будем расстреливать. Неизвестно, что он в себе несет.

Вороненко покачал головой:

— Теперь они точно пустят капсулу с ним прямо нам на голову. Покажут всему миру, какие мы звери — расстреляли своего клона. Ну, не своего… Родственного, что ли… И придумают этому тысячу обоснований. Все — не в нашу пользу.

— Если так произойдет, мы взорвем станцию, — повторил я заученную фразу.

— Вы и вправду собираетесь ее взрывать? — спросил Каркунов, забыв, наверное, что наш разговор прослушивается.

— А то, — вздохнул Вороненко. — Знаешь, до чего нас довели? Приходится поступиться принципами.

Я переключил линию на полковника Мизерного и потребовал немедленного вылета Каркунова в район ГигаТЭЦ. Чтобы власти не успели вырастить еще одну копию. Впрочем, она могла быть у них наготове.

— Снаряд будет готов через двадцать минут, — заверил нас полковник. — Вопрос в том, как быстро ваш соратник доберется до баллистической станции.

Каркунов шел по обширному двору ГигаТЭЦ легкой, слегка подпрыгивающей походкой. Одет он был в шорты и легкую рубашку. Джинсы и ветровку надеть не догадался, и сейчас его немилосердно жалили комары. Солнце опустилось очень низко, и насекомые чувствовали себя вольготно.

Прямо скажем, мог бы захватить с собой бронекостюм. Приехал на все готовенькое, чистый, свежий… Но справедливости ради стоит отметить, что стоят бронекостюмы дорого, в магазине не продаются — когда ему было заниматься поисками?

Вот наш «родственник» скрылся в недрах административно-технического комплекса станции. Через несколько минут он должен появиться здесь. Если только его не арестуют и не подменят. Любая задержка, или, напротив, слишком быстрое появление Каркунова не сулят ничего хорошего.

Он появился на лестнице примерно в расчетное время. В той же рубашке и в тех же шортах. Искусанный. Ну не могли же ребята из спецслужб предвидеть даже это и придать двойнику должную степень искусанности насекомыми?

— Как поживаете? — поинтересовался третий Евгений, внимательно вглядываясь в наши лица. Не иначе, задавался теми же вопросами: а не влезли ли к нам в мозги?

— Живем — не тужим, — улыбнулся Вороненко. — Знакомься. Вот это — Галкин. У него бронекостюм с зеленцой. БКР-55. А у меня — синевой отливает. Я — Вороненко. Ученые, которые нам помогают: профессор Романов и Дима Кожухов…

— Мы вам не помогаем! — запальчиво воскликнул профессор. — Мы выполняем свой долг!

— Стало быть, помогаете. Без вас станция уже давно взорвалась бы или заглохла. И то и то — не в радость.

Ученые не нашлись что сказать. Или не захотели спорить.

— Надя Полякова, — указал Вороненко на девушку. — Не пытайся ей понравиться — сердце ее занято.

Я подмигнул Каркунову. Полагаю, он понял, кто завоевал сердце сотрудницы спецслужб.

— И, наконец, охранник, выбравший свободу, — закончил Евгений, глядя на русоволосого паренька. — Мы, кстати, и сами еще не познакомились.

— Петр Сидельников, — представился молодой человек.

— Это в каком смысле он выбрал свободу? — не понял Каркунов.

— С нами решил остаться, хотя мы его отпускали.

— С какой стати? Помогает? Или шпионит?

— Кто его знает?

— Я смотрю, без меня здесь и дела не идут, — сказал Каркунов, подступая к охраннику. — Ну-ка отвечай, зачем остался?

— Проследить, чтобы девушку и ученых не обижали, — проворчал тот.

— И как, интересно, ты нам помешаешь их обидеть? — спросил Вороненко.

Парень насупился. И правда, как? Представляю себя на его месте: три совершенно одинаковые физиономии, довольно суровые, все время маячат перед глазами. Да еще и перекрестный допрос. Так и свихнуться недолго.

— Не знаю. Разделю опасность с другими. Меня и нанимали для того, чтобы я рисковал. А рисковать приходится гражданским.

— Похвально, но глупо, — подытожил Каркунов. — Или неискренне.

— Да пусть сидит. — Вороненко махнул рукой. — Ему хочется, да и у нас лишний заложник. Вряд ли он сможет нам помешать.

— Теперь рассказывай ты, — попросил я. — Чем занимался, что нового и интересного узнал?

— Ну, для начала — тебе привет от Лизы, — улыбнулся третий наш партнер.

Вот что мы узнали.

Евгений Каркунов слишком сильно уверовал в то, что ему ничто не грозит, что с любой угрозой он справится. И в самом деле — шпана его побаивалась, спецслужбы он перехитрил… Результатом стала беспечность.

Гуляя однажды ночью по городу, Евгений, что довольно-таки символично, засмотрелся на рекламную вывеску местного отделения консорциума «Солнечная лестница», оповещавшую население о самом новом проекте — «Лифт в небо». Консорциум, собственно, и являлся основным подрядчиком строительства ТераТЭЦ на околоземной орбите. Кроме прочего, он занимался монтажом орбитальных зеркал, исследованиями ближнего космоса и поддержанием спутниковой связи. А еще он владел значительным процентом акций ГигаТЭЦ. Запуски в космос осуществлялись с использованием огромной энергии. И прежде всего электроэнергии. Поэтому консорциум и стремился к энергетической независимости, всячески развивая, наряду с высокими технологиями, энергетические проекты.

Но, как оказалось, на вывески Каркунов глазел зря. Нужно было внимательнее смотреть по сторонам. Его оглушили, стукнув по голове тяжелым предметом — чем именно, осталось неизвестно, да и какая разница? Забрали мобильный компьютер, телефон, расчетные карточки. Особенно порадовали бандитов карточки «на предъявителя» — у Евгения их было несколько штук. Почему-то он решил, что платежи по таким карточкам труднее проследить, чем по карточкам кодовым. Ведь безличная карточка предназначена, в первую очередь, для расчетов, которые продавец или покупатель хочет скрыть от посторонних, официальных и неофициальных лиц. Банки идут навстречу клиентам, выпуская такие карточки, несмотря на противодействие государства.

Напавшие на Каркунова хулиганы, наверное, видели, как он покупал мороженое именно с помощью безличной карточки. По цвету различить разные кредитки вполне можно. Вот за карточкой, счет на которой доступен каждому, они и охотились.

Очнулся Евгений в машине. На лице — кислородная маска, голова раскалывается. Рядом — две женщины. Одна — в белом халате, другая — в обтягивающем джинсовом костюме, с роскошными темными волосами, красавица, каких мало. Темноволосая пристально смотрела в лицо Каркунова и что-то шептала. Заметив, что он пришел в себя, она тихо сказала:

— Не беспокойся, ты у друзей. Я везу тебя в частную клинику.

Евгений пригляделся к девушке внимательнее. В затуманенном сознании возникла не вполне четкая мысль: «Именно такими я представлял эльфов». Проглядывало в девушке что-то необыкновенно изящное, тонкое, не поддающееся восприятию на обычном человеческом уровне. И очень чистым, незамутненным был взгляд.

Слово за слово — и Лиза объяснила спасенному, как нашла его с помощью хакера Буравчика, отследив покупки и примчавшись на скоростном такси, как вызвала платную карету «скорой помощи» и зачем везет его в частную клинику. Попади Каркунов в руки обычной «скорой помощи», врачи непременно вызвали бы полицию и личность пострадавшего была бы установлена. А дальше — возвращение в «Институт К» или в гораздо менее приятные места.

— Девушке твоей я рассказал все и о твоих письмах, и о яде, — заверил меня Каркунов. — Сразу. Она даже бровью не повела. Словно бы ее это и не касается. Сказала: сперва дело. Ему тяжелее… Да, отличная девчонка.

Я улыбнулся. Приятно услышать такой комплимент от понимающего человека. Подвоха со стороны Каркунова я не ожидал. Ведь я сам никогда не позарился бы на подругу товарища.

— И все-таки я уговаривал ее уехать в Америку, — продолжал Евгений. — Точнее, подальше от Москвы. Может быть, в Европу, может, в Австралию. Туда, где ее тяжелее будет найти и достать. Она связалась с хакером по имени Буравчик, который заявил, что действует по твоему поручению. Он передал ей приличную сумму и пригласил к себе. И я от себя добавил столько же. В конце концов, это ведь твои деньги. Они ей понадобятся.

— Наши деньги, — поправил его я. — Ты имеешь на них такое же право, ведь в операции участвуешь наравне со всеми. Впрочем, надеюсь, заработанные подобным образом деньги нам не понадобятся. Полагаю, мы найдем место в этом мире. Мне, например, сказали, что я легко могу найти работу повара.

— А Вороненко уже устроился в охрану, — расхохотался Каркунов. — Один я тунеядствовал. Так вот, Лиза села в баллистический аэробус и улетела. Обещала, что пройдет обследование на предмет выявления яда и будет скрываться от своих прежних соратников.

— Отлично, — кивнул я. — Смени Вороненко. Он устал, дольше всех нас сторожит эту станцию. Надень его бронекостюм. А Евгений побродит вокруг, посмотрит, что затевается снаружи.

— Хорошо. Только давай называть друг друга по выдуманным фамилиям. А то непонятно, кто к кому обращается.

— Только не при посторонних, — улыбнулся я. — Им совершенно не нужно знать, кто есть кто.

— А есть ли между нами разница?

— Полагаю, есть. И с каждым днем будет все больше. Ведь мы будем жить разными жизнями. Даже находясь рядом.

Каркунов заступил на дежурство на главном посту охраны. После этого мы с чистой совестью отправили Вороненко вместе с Надей обследовать территорию станции. Окружившие нас представители спецслужб разрешили ему эту вылазку — что им, собственно, оставалось делать? Команды сверху поступали самые противоречивые, а мы, в общем-то, вели себя неплохо.

Освободили всех, кто этого хотел, сносно обращались с заложниками… Точнее, мы бы и вовсе их отпустили, если бы не нужно было поддерживать станцию в рабочем режиме.

К слову сказать, я начал понимать, почему на рабочем месте остался охранник. По-моему, он руководствовался не только идейными соображениями — надеялся получить компенсацию за моральный ущерб. Верные долгу профессор Романов и Дима Кожухов, переговорив с руководством консорциума, остались крайне довольны. Дима шепотом сообщил мне, что ему будут платить тысячу рублей в день. А профессор всегда получал в пять раз больше его.

— Так что не торопитесь отсюда уходить, — заговорщицки шепнул мне Кожухов. — Мы на этом неплохо заработаем.

Похоже, многие извлекали пользу из сложившейся ситуации. Так что пусть Вороненко и его подруга спокойно погуляют, хорошо поедят и отдохнут. И пусть только кто-то попробует их тронуть! Хуже будет… Вся охрана, получающая сверхурочные, кровно заинтересована в том, чтобы с ними ничего не случилось. Хотя наш третий клон выглядел полностью нормальным, в моей душе шевелились некоторые подозрения. Поэтому я пошел отдыхать не в одну из свободных комнат неподалеку от охранного поста, а в зал управления ГигаТЭЦ. Никому, впрочем, об этом не сказав.

Оставив дверь полуоткрытой — чтобы в отлично экранированном зале работал телефон, — я собирался позвонить Лизе. Может быть, лучше оставить ее в покое? Но мне хотелось ее слышать. Я надеялся убедиться, что с ней все в порядке. А если ее вычислят американцы… Что ж, рано или поздно это может произойти. И уж лучше пусть раньше. Расставим все точки над i, включим ее в список тех, кто не должен подвергаться преследованиям, и будем воевать вместе.

Почему бы ей вообще не прилететь на станцию? По недомолвкам Каркунова я понял, что у него в Москве тоже осталась подружка. И он подумывает позвать ее к себе. Или, во всяком случае, слетать на выходные к ней. Любопытно, однако же, что, прожив в новом для нас мире всего несколько дней, мы успели познакомиться с хорошими девчонками. Мы такие симпатичные? Или девушки нам нравятся любые? Совпадение или умысел? А если умысел, то чей?

Я набрал номер, и примерно после десятого звонка раздался сонный голосок Лизы:

— Не толкайся, Буравчик! Это Евгений звонит. Он обещал тебе платить за то, что будит по ночам. Так что не возмущайся. Слушаю тебя, любимый!

— Здравствуй, Лизонька, — выговорил я. На душе же скребли кошки. — Мы не можем поговорить один на один?

— Да, конечно, сейчас я выйду на кухню, — прощебетала Лиза.

Раздалось шлепанье босых ног по полу, щелкнул выключатель — и на экране появилась растрепанная и хорошенькая девушка в коротенькой ночной рубашке.

— У тебя, конечно, нет передо мной обязательств, — начал я. — Более того, я тебе многим обязан. Но давай определимся четко и навсегда — я не собираюсь тебя ни с кем делить.

Говорить такое мне было больно, но не говорить — еще больнее.

— Да, любимый, — серьезно кивнула девушка.

— Может быть, сейчас это и считается нормой… Но почему ты с Буравчиком спишь вместе?

— Здесь только одна кровать, — простодушно ответила Лиза.

— Так сними номер в гостинице. Понимаешь, мне неприятно, что ты делишь постель с кем-то. Пусть это и комплексы человека из прошлого.

— Но мы только спим рядом, — подняла брови Лиза. — В целях безопасности. Неужели ты мог подумать, что между нами что-то есть? Я на тебя обижусь…

— Пока что я на тебя обижаюсь.

— Нет уж! Обижаться нужно мне. Ты считаешь меня ненормальной?

Я с трудом удержался от того, чтобы не пожать плечами. Что-то странное в ее поведении все-таки присутствовало. Чересчур уж просто она себя вела. Почти как святая. Но святые ведь тоже были не чужды мирских соблазнов, пусть и сильны духовно…

— Я считаю тебя самой лучшей. Именно поэтому и беспокоюсь.

— Странные, должно быть, нравы царили в твое время. — Лиза укоризненно покачала головой. — Ты действительно полон комплексов…

— Может быть. Буду рад, если сердце меня обманывает. Но мне не по себе.

— Зря волнуешься. Все прекрасно.

Я помолчал, разглядывая свою подружку. Невозможно устоять и сохранить хладнокровие, оказавшись рядом с ней в одной комнате. А уж под одним одеялом… Может быть, этот Буравчик нетрадиционной сексуальной ориентации? И воспринимает Лизу как подружку? Ну, а как она воспринимает его? Как женщину?

— Может, ты прилетишь ко мне? Хотя вырываться отсюда и будет трудно, но если меня станут преследовать, то и тебя не оставят в покое. Если мы будем вместе, конечно. А мне без тебя очень одиноко…

Я дорого дал бы, чтобы оказаться сейчас рядом с Лизой. Поцеловать ее. Увидеть — не на экране, а в реальности.

— Может быть, мы и прилетим. С Буравчиком, — ответила Лиза. Я передернулся.

— Это обязательно?

— Хакеры по закону даже более уязвимы, чем террористы. Не можем же мы бросить Буравчика на произвол судьбы?

Что ж, парень действительно мне сильно помог в свое время. Да и сейчас помогает. Может быть, действительно лучше иметь его под рукой? Ревность — не лучший советчик. Заодно на месте можно будет разобраться, что связывает их с Лизой.

— Прилетайте, — кивнул я. — Только сообщите заранее — я вас встречу. Деньги есть?

— Да, много. Мне ведь и Каркунов дал пять тысяч. Хватит и останется.

— Буду ждать. Ты бы поспала на кухне, — не удержался я от прощального напутствия. — Раскладушку купи!

— Подумаю. Буравчик и правда то сопит, то толкается, — сказала Лиза. — Впрочем, наверное, завтра мы улетим. Или лучше послезавтра? Мы посоветуемся и решим.

— Советуйтесь, — мрачно согласился я и оборвал связь.

Неладно что-то в Датском королевстве!

Вороненко и Надя тщательнейшим образом обследовали территорию ГигаТЭЦ. Побывали практически везде, кроме лагерей, где размещались спецназовцы. Туда их не пустили, хотя ходили они без оружия и записывающей аппаратуры. Впрочем, сейчас бомбу можно было спрятать в пуговице, а фотоаппарат или видеокамеру — в зубочистке. Проверить трудно.

Надя гуляла по станции в новом брючном костюме, за которым зашла домой, Вороненко — в шортах и легкой рубашке, доставшихся ему от Каркунова. Он переодеваться не стал, чтобы не нарушать конспирации, но принес из коттеджа, где жил прежде, несколько полезных вещей. Например, несколько пар носков. И всякой еды. Вернулись наши инспектора сытые, чистые и довольные.

Штурмовать занятые нами позиции, похоже, никто не собирался. Задерживать Вороненко и Надю не пытались. Более того, Вороненко поговорил с полковником Мизерным с глазу на глаз, и у него сложилось впечатление, что полковник не слишком на него сердит. Судом бывшему охраннику и его спутнице он пригрозил, но скорее для протокола. В остальном был мягок, даже доброжелателен.

Удивительно, вообще говоря. Не на сверхурочные премии же они купились? Собравшись на совет в зале управления ГигаТЭЦ — ни женщин, ни заложников, — мы обсудили сложившуюся ситуацию. Почему так странно ведут себя силовики? Почему они практически не ведут с нами переговоров? Почему не пытаются захватить нас силой? Неужели до такой степени испугались, что не способны на решительные действия?

Вряд ли… Скорее всего, готовится что-то грандиозное, неожиданное и мощное. Но не исключено, что на международной станции представители разных служб не могут договориться между собой. Директорат космического консорциума не намерен рисковать — слишком дорого. Его устраивает сложившееся положение дел. Спецслужбы Североамериканского Альянса опасаются ударить лицом в грязь, взорвав крупнейшую станцию. Ну а уж отечественным службам безопасности силового решения конфликта хочется еще меньше — по самым разным причинам.

Обольщаться, тем не менее, не стоило. Программы новостей значительную часть своего времени посвящали проблемам ГигаТЭЦ. А выход в свет Вороненко и Нади привлек особое внимание публики. Так, фирма, выпускавшая шорты, в которых Евгений предстал перед изумленными журналистами, удвоила объем продаж этой и без того популярной модели. А женщины стали активнее покупать брючные костюмы персикового цвета. Ведь такой же был на Наде, а ее показывали по всем каналам!

Правда, почти на всех дискуссионных шоу побеждало мнение, согласно которому нас нужно нейтрализовать как можно скорее, а контроль над станцией возвратить владельцам. Однако за решительные меры высказывалось все меньше и меньше граждан. Ведущие исподволь объясняли, что даже небольшая ошибка может привести к массовым жертвам и экологической катастрофе. Положим, жертвы не пугали тех, кто жил вдали от ГигаТЭЦ. Но радиоактивные пылевые облака, странствующие по свету, не вдохновляли никого. А уж о том, какая экологическая катастрофа разразится в случае взрыва станции, средства массовой информации рассказали более чем подробно. Даже нам стало не по себе.

Несмотря на то что мы по очереди выходили в город, несмотря на то, что на третий день сидения на ГигаТЭЦ нас покинул-таки Петя Седельников, единственный верный долгу охранник, несмотря на то, что профессор Романов и его ассистент тоже получили возможность отдыхать под нашим присмотром, напряжение росло. Может быть, державшие нас в осаде военные именно на это и рассчитывали? Что мы не выдержим нервной нагрузки и сдадимся сами? Так ведь часто бывает с неуравновешенными, психически неустойчивыми террористами. Не на тех напали…

И, тем не менее, известие о том, что к нам на переговоры прибудет доверенный человек космического консорциума, член совета директоров, нас обрадовало. Мы хотели определенности. А также мира и покоя.

Спецслужбы, полиция и армия вели себя сдержанно и спокойно, а вот пикетчики, и так не оставлявшие ГигаТЭЦ своим вниманием, стали проявлять небывалую активность. Еще бы — у ворот дежурили представители прессы почти со всех телевизионных каналов. Это ли не случай показать себя и заявить о своем движении?

Возможно, обилием журналистов, стремящихся проникнуть на территорию, и протестующих, цели которых были самые разные, и объяснялась пассивность полиции. Все ее силы уходили на то, чтобы не пустить внутрь разношерстную публику, собравшуюся у ворот. Представьте себе — врывается некий демонстрант-пацифист на захваченный нами этаж ГигаТЭЦ, начинает верещать, а мы с испуга взрываем станцию.

Ну, может быть, мы бы и не стали ничего взрывать, даже если бы и могли, однако должны же были предвидеть такую возможность наши опекуны? Вот и получалось, что не от нас защищали публику, собравшуюся вокруг, а нас от этой публики.

Мне хотелось погулять по станции одному, но это была бы слишком большая роскошь. Пришлось взять с собой ассистента профессора Диму Кожухова. Профессора перед этим «вывел в свет» Каркунов. Парню тоже нужно было выкупаться, сытно пообедать, развеяться, в конце концов. Отдавать его в руки спецслужб не хотелось. Мало ли чему они его научат? Поэтому приходилось держать Диму при себе. Мы поплавали в бассейне, пообедали в ресторане и вышли посмотреть на демонстрантов.

Не знаю, надоумил ли кто активистов-добровольцев или они сами меня узнали — все-таки на экране мое лицо мелькало часто, — но наше с Димой появление было встречено разноголосым воем. Я помахал пикетчикам рукой. Что ж, в их толпе, состоявшей человек из пятисот, было на что посмотреть.

Часть пикетчиков раскрасили себя наподобие мишеней. Видимо, они хотели сказать нам: стреляйте в меня, других не трогайте! Другие гневно потрясали различными предметами спортивного снаряжения, весьма приспособленными для того, чтобы наносить ими увечья средней степени тяжести. Эти были не прочь помочь полиции, да только полиция их помощи не просила.

Длинноволосая молодежь тусовалась под воротами без ясно выраженной цели. А некоторые бритые молодчики — тоже имевшие в руках импровизированное оружие, — выкрикивали лозунги в нашу поддержку. Бритые скучились на правом фланге толпы, «спортсмены» — на левом. Хрупкий барьер из пацифистов вряд ли мог помешать им сойтись в рукопашной. И время от времени они, наверное, добирались друг до друга, о чем свидетельствовали перебинтованные головы и конечности некоторых особо рьяных пикетчиков.

Дежурный офицер, командовавший оцеплением, вприпрыжку подбежал ко мне:

— Господин Каркунов, пожалуйста, вернитесь на станцию!

Для полицейских все клоны Воронова в цивильной одежде были Каркуновыми. Что ж, мы не собирались их разубеждать, поэтому указывать полицейскому на его ошибку я не стал.

— Мне бы хотелось пообщаться с народом, гражданин, — без тени насмешки сообщил я.

— Такое общение может закончиться плачевно. Половина собравшихся намерена вас линчевать, другая половина хочет носить вас вокруг станции на руках. Наподобие флага.

— Может быть, стоит выяснить, кто сильнее? Ведь кто сильнее, тот и прав. Не так ли?

— Буду вынужден воспрепятствовать, — заявил офицер, кивая на пожарные машины, дежурившие в холодке, под навесом. — Споры подобного рода решаются, в лучшем случае, на референдумах. Но не в кулачных боях кучки фанатиков.

— Тогда я хотел бы дать интервью, — сказал я.

Мне было грустно. Лиза — неизвестно где, неизвестно с кем. Не очень-то спешит ко мне. Нервы на пределе, и даже «культурная программа», которую мы с Димой себе позволили, не помогает. Почему бы не постоять перед телекамерами? Какое — никакое развлечение.

— Пожалуйста, — кивнул лейтенант. — Я пущу человек двадцать журналистов за оцепление. Но имейте в виду: возможные последствия будут на вашей совести.

— Хорошо, — легко согласился я.

Под возмущенные вопли собравшихся операторы, нагруженные штативами и камерами, и ничем не обремененные журналисты прошли за импровизированную калитку в решетчатом металлическом ограждении, возведенном наспех перед входом.

— Ваши вопросы? — обратился я к собратьям по Цеху. Все-таки, как ни крути, я оставался журналистом. По крайней мере, воспринимал себя таковым.

— Вы кто? — бойко спросила молоденькая рыжая девчонка.

— В каком смысле?

— Который из клонов? — уточнила девушка.

— Какая вам разница?

— Вы принимали решения захватывать ГигаТЭЦ? Или вас втянули в это?

— Никто и никого не может ни во что втянуть против его воли, — сказал я. — Решения мы принимали порознь. Но проводим единую линию. Важно только это.

— О линии, — решительно вмешался толстый, коротко стриженный парень в шортах и футболке. — Правда ли, что вы все равно взорвете станцию, когда ваши требования будут выполнены?

— Нет, — коротко ответил я. — Станция будет работать и приносить пользу обществу. Всему человечеству.

— А ты думал о пользе, когда ставил на карту жизнь тысяч людей? — закричал вдруг тощий, как щепка, человек. — Смерть клонам! Эвакуировать всех, взорвать станцию! Вернемся к природе, братья!

— Этот шизик — не из наших, — заметил толстый. — Пролез к журналистам от пикетчиков.

Вопящего и сучащего ногами экстремиста уволокли за ограждение двое полицейских, а у меня пропала охота разговаривать.

— Небольшое заявление, — обратился я к собравшимся. — Мы хотим жить спокойно. В справедливом мире. Мы не делаем ставку на террор. Просто так вышло. Извините.

Тронув за руку Диму Кожухова, я пошел обратно, на станцию.

— Отпустите хотя бы этого заложника! — закричала симпатичная брюнетка, чем-то напомнившая мне Лизу.

— Я его не держу, — ответил я остановившись. — И Дима, и профессор Романов помогают нам добровольно. Точнее, они помогают не нам, а тем, кто нуждается в бесперебойной работе электростанции. Остальные позорно сбежали, испугавшись за свои шкуры. А эти ученые остались. Поэтому и мы доверяем им. Гражданин Кожухов волен уйти со станции в любой момент. Он не заложник. У нас вообще нет заложников. И вообще — я попросил бы всех, кто сейчас работает вокруг ГигаТЭЦ, уехать хотя бы за сотню километров. Мало ли что может случиться.

Журналисты загомонили с удвоенной силой, но я не стал их слушать.

На полпути к залу управления электростанцией в кармане ожил мобильный телефон. Я включил его и увидел Лизу.

— Мы с Буравчиком вылетаем через час, — сообщила она, улыбаясь такой знакомой мне улыбкой. — Правда, ни до Печоры, ни до Каджерома нам билеты на баллистический снаряд не продали. Могут закинуть в Сосногорск — если на отдельном снаряде. Или в Петербург — на баллистическом экспрессе. Как нам лучше поступить?

— Я позвоню своим друзьям, сядете на площадке перед воротами, — ответил я. — Зачем вам трястись в поезде? Пойдут два снаряда?

— Один. Превышения по массе нет. И багажа мы с собой везем мало.

— Может быть, Буравчику все же не стоит совать голову в петлю? — спросил я, не слишком заботясь в тот момент о судьбе товарища-хакера. Что это за товарищ, который у тебя из-под носа уводит девушку? Во всяком случае, пытается увести?

— Нет, нет. Мы уже все решили. Звони своим друзьям, а потом — мне.

Я связался с Мизерным, запросил у него разрешение на прибытие баллистического снаряда. Предупредил Вороненко и Каркунова, что к нам летят гости. Не ровен час, кто-то из них ударит по капсуле из крупнокалиберного пулемета, приняв ее приземление за начало высадки десанта. Потом перезвонил Лизе и сообщил, что разрешение получено.

Потянулись томительные минуты ожидания. Вот они вышли из дома. Едут на баллистическую станцию. Садятся в капсулу. Подлетное время — около часа. Зачем они летят в одном снаряде? Там же тесно… Экономят деньги? Или хотят быть рядом?

Все было напрасно — мысли мои постоянно возвращались к отношениям Лизы и Буравчика. Ну, ничего — скоро я посмотрю вероломному хакеру в глаза!

Вороненко и Каркунов разрешили мне продлить отдых на пару часов. Мог же я встретить свою девушку? И разобраться, что с ней происходит?

Баллистический снаряд скользнул по небу, оставляя за собой дымный след сгорающей обшивки и отработанных газов ракетного двигателя. Когда до земли осталось несколько сотен метров, раскрылся огромный парашют. Он резко затормозил движение капсулы и начал рассыпаться прямо в воздухе. Внутри у меня похолодело. Так и должно быть, или сейчас произойдет катастрофа? Около своей баллистической капсулы, на которой прилетел в Усть-Щугор, я парашюта не видел. Но расстояние было гораздо короче, скорость — меньше…

Капсула освободилась от парашюта и устремилась к земле. Включился последний, посадочный двигатель, и баллистический снаряд мягко приземлился на столбе огня, растопив асфальт перед воротами. Я быстро зашагал в его сторону. Капсула распалась на части, и оттуда выбрались две девушки. Лиза широко улыбалась мне. Вторая, невысокая полная брюнетка с короткой стрижкой, тоже рассмеялась и помахала рукой.

Подбежав к месту посадки, я понял, что поклажи у девчонок нет. Помогать им выбираться было неоткуда — тонкие обломки капсулы рассыпались по земле.

— Привет! А где же Буравчик? — спросил я, как будто это был самый важный вопрос.

Лиза поднялась на цыпочки и поцеловала меня.

— Как где? Вот она…

— Не понял, — улыбнулся я, разглядывая вторую девушку.

— Лена Буравкина, — представилась та. — Хакерский псевдоним — Буравчик. Мы ведь не встречались в реальном времени, — пояснила девушка Лизе. — По-моему, Евгений считал меня парнем. Ну а я не собиралась его разубеждать. У хакеров и у пользователей иногда встречается предубежденное отношение к женщинам. Хотя некоторые мужчины и берут себе женские псевдонимы.

— Рад познакомиться, — совершенно искренне сказал я.

Я действительно был рад.

— То-то я думаю — за кого ты меня принимаешь? — Лиза сдвинула черные, красиво изогнутые брови. — Какие-то странные намеки, подозрения, непонятные требования… Там не спи, туда не ходи… Сначала я решила, что ты подозреваешь меня в неправильной ориентации. А на самом деле ты, выходит, думал, что я могу залезть под одеяло к незнакомому парню?

— Ну, мало ли как сейчас принято, — вздохнул я. — Свободные нравы пришли в общество даже не в этом веке…

— Не знаю, что и когда было принято, а тебе должно быть стыдно, — твердо сказала Лиза.

— Мне стыдно, — соврал я, никакого стыда не испытывая.

Полковник Мизерный, скромно стоявший в стороне, широко улыбнулся девушкам и помахал мне рукой.

— С ними вы ведь не будете взрывать станцию, господин Галкин?

Что ж, полковник, похоже, научился нас различать. Или сопоставил некоторые факты. Впрочем, как Галкин я практически никому не представлялся. Значит, не сидели на месте, работали, раскапывали информацию, отслеживали контакты.

— Почему же? — хитро улыбнулся я. — Напротив, отправиться в лучший мир всем вместе будет гораздо приятнее. Так что не начинайте штурм — дороже обойдется.

— Какой уж там штурм, — вздохнул полковник. — Через час сюда прибудет представитель директората «Sun Ladder». Встречайте… Да, заварили вы кашу. И мы вместе с вами…

Член совета директоров «Солнечной лестницы» бы очень стар. Впрочем, стариков сейчас много, медицина сделала огромные шаги вперед. Но этому человеку было, наверное, за девяносто. Хотя держался он прямо, шел твердо. Только руки слегка дрожали. Лицо — в морщинах, улыбается, показывая хорошие зубы. Не иначе, металлокерамика.

— Наверное, послали того, кем не жалко пожертвовать, — шепнул мне Вороненко.

— Старики тоже любят жизнь, — ответил я.

Мы сидели в зале управления станцией, за большим овальным столом — все трое. Ни Лизу, ни Лену Буравкину, ни Надю Полякову старик позвать не разрешил. Твердо заявил по телефону:

— Незачем.

По-русски он говорил хорошо, без акцента. Скорее всего, родился в России. А уж как стал членом совета директоров крупнейшей американской корпорации — кто знает? Может быть, бывший мафиози. Или большой ученый.

Прикинув, когда наш гость появился на свет, я понял, что он, возможно, мог быть нашим сверстником. Или даже старше. Ну а если и моложе — то всего на несколько лет.

— Здравствуйте, друзья, — сказал старик, усевшись за стол. Уголок рта его странно дернулся. Словно бы что-то его очень огорчило, но он пытался сохранять самообладание.

— Вы не беспокойтесь, мы не сделаем вам ничего плохого, — успокоительным тоном проговорил Каркунов.

Старик внимательно посмотрел на него и разразился каким-то странным, каркающим смехом.

— С чего ты взял, что я боюсь?

— Нет, нет, я так не думаю.

— Думаешь, но совершенно напрасно. Во-первых, мне уже поздно цепляться за бренное земное существование. Лет десять — двадцать, и все. Хотя, с другой стороны, хочется узнать, найдут ли жизнь на звездах… Волнуюсь я, однако же, за вас, а не за себя.

— А вы нас не считаете чудовищами? — спросил Вороненко. — Тут по телевидению круглосуточно идут дебаты…

Старик сделал резкое движение рукой, дескать, помолчи, не сводя с Вороненко пристального взгляда.

— Дебаты — для «зрителей». Я себя к таковым не отношу. Что же касается меня… У меня больше оснований, чем у кого бы то ни было, считать вас чудовищами. И в то же время не считать таковыми. Поэтому сюда пришел именно я. И поэтому говорю без свидетелей. На вопрос твой отвечаю ясно: нет, не считаю.

Наш гость, похоже, заговаривался. Или был слегка не в себе. Почему он решил, что лучше всех разбирается в нашей проблеме? Сам создавал технологию клонирования? Или аппарат для считывания матрицы сознания?

— А ты что молчишь? — обратился он ко мне. — Ты ведь захватил станцию? Галкин, самый первый клон?

— Ну, в общем-то да, — кивнул я.

— Позор на мою голову, — опять невпопад заявил старик. И вдруг снова рассмеялся. — Вы бы хоть спросили, как меня зовут, — вытерев слезящиеся глаза, заявил он.

— И как же вас зовут? — послушно исполнил просьбу гостя Каркунов.

— Евгений Воронов, — твердо ответил старик.

Минуты на полторы в зале воцарилось молчание. Я опомнился первым:

— Вы хотите сказать, что вы еще живы?

— Что за идиотский вопрос? — усмехнулся старый Воронов. — По-твоему, перед тобой труп? Четче формулируй свои мысли… Я жив и даже относительно здоров. И вообще, можешь держаться проще и говорить мне «ты». Ты ведь мне почти как сын. Все вы мне почти дети. Или даже внуки… И мой пример наглядно демонстрирует, что, не идя на поводу у дурных привычек и придерживаясь здорового образа жизни, вы можете прожить до девяноста лет. Минимум. Наследственность неплохая. Да, а минирование термоядерных электростанций не способствует продлению жизни. Тут вообще находиться долго опасно — высокоэнергетические частицы просачиваются из реактора, облучают организм.

Не сказать, что с возрастом Воронов стал менее многословным. В речах его чувствовалось некоторое занудство и стремление поучать окружающих…

— Что же вы такую дрянь здесь построили? — поинтересовался Вороненко.

— А ты думаешь — был выбор? — спросил старик. — Думаешь, выбирать приходится между хорошим и очень хорошим? Нет, выбор всегда идет между плохим, очень плохим и отвратительным. И иногда приходится выбирать очень плохое, потому что просто плохое ведет впоследствии к отвратительному!

— Да мы ведь… — начал Каркунов, и я понял, что он собирается признаться в том, что станция на самом деле не заминирована.

Пнув его ногой под столом, я сказал:

— Ваше заявление нас очень заинтересовало. Но то, что вы — Воронов, неплохо было бы доказать.

— Документы, что ли, предъявить? — спросил старик.

— Документы можно подделать.

— Верно. Запросто. Подделать документы почти ничего не стоит. Как сделали все вы. Да вы еще и не разбираетесь в нынешних документах. Я, впрочем, тоже. От жизни отстал. Внук мне показывает, как новыми кредитными карточками пользоваться. Вроде бы не слишком мудрено, а не получается…

Я тоже улыбнулся — с содроганием. Если перед нами на самом деле Воронов, понятно, почему он едва не заплакал — увидеть себя тридцатилетним для старого человека, наверное, тяжело… А мне было жутковато смотреть, в кого мы можем превратиться через шестьдесят лет. Нет, наш гость был благообразным, неглупым стариком. Голова работала ясно, речь была четкой. Но все же, как он выглядел…

— Может быть, мы зададим вам вопросы? — предложил Каркунов.

— А что ж, задавайте, — улыбнулся Воронов.

— На какой станции вы покупали ананас перед тем, как поехать на день рождения к Васе? — спросил Каркунов. — То есть мы покупали…

Я подумал, что вопрос не очень удачный. Спецслужбы могли все-таки отследить наши с ним движения. Лучше было бы спросить что — то другое.

— К которому Васе? — переспросил старик.

— К своему двоюродному брагу. Который живет в Москве. Точнее, жил. Я еще не пытался его найти… Воронов виновато улыбнулся.

— Шестьдесят лет прошло. Не помню я. Ни ананаса, ни дня рождения. Хотя, нет, день рождения помню слегка. Я ему еще первую книгу свою подарил, кажется. Только вышла. Такое не забудешь. А перед днем рождения… По-моему, я бутылку шампанского покупал, а вовсе не ананас. Или это в другой раз случилось? Вы-то помните, конечно — для вас немного времени прошло. А знаете, сколько раз я с тех пор Васю видел? И на дне рождения у него бывал… Нет, точно не помню.

— Как звали подругу мамы, которая жила с ней в одном доме? — спросил Вороненка.

— Тетя Люда, — без запинки ответил старик. Детское «тетя» звучало в его устах странно.

— Ерунда. Это можно было выяснить, — заметил Каркунов.

Воронов рассмеялся.

— Да посмотрите вы на меня внимательно! Родинки не узнаете? Шрам на руке не видите? Тот самый, которого ни у кого из вас нет. Да вглядитесь хотя бы в лицо. Я постарел, но не настолько же…

Конечно, общие черты у нас были, но узнать в девяностолетнем старике тридцатилетнего мужчину…..

— С развитием современных технологий… — начал было я, но старик гневно взмахнул рукой.

— Какие технологии! Опомнись! Вы в помещении, защищенном от прослушивания и внешнего воздействия. Неужели ты думаешь, что я выучил всю жизнь Воронова наизусть? Или что у меня в голове спрятан компьютер с данными? Зачем? Выслушайте мои предложения — они ничем не будут отличаться от того, чего желаете вы. Если хотите, это я организовал ваше появление здесь! Ну, положим, я планировал все немного по-другому. Но вышло так. И ничего теперь не изменишь.

— Послушаем, — сказал Каркунов.

Появление матрицы сознания Воронова, извлеченной из прошлого, планировалось как грандиозная мистификация, в какой-то степени даже розыгрыш. Можно было избрать и другой объект — одинокого рыбака, заблудившегося туриста, но это выглядело бы не так эффектно. Другое дело, если одним из членов директората «Sun Ladder» будет довольно известный писатель. Вот почему ментоулавливатель, с помощью которого считывается матрица сознания, был отправлен в конкретную точку пространства-времени, легко вычислявшуюся по документам и косвенным свидетельствам — а именно в тот день, когда праздновался день рождения друга Воронова.

Как оказалось, истории, которые рассказывали нам полковник Мизерный, Большой Брат и профессор Варшавский, не соответствовали действительности. Матрица сознания была получена совершенно не так, как нас пытались уверить.

Ученые корпорации «Sun Ladder» подошли к идее временного зонда еще двадцать лет назад — тогда же, когда начались эксперименты по подпространственному перебросу объектов на сверхдальние расстояния. Пространство и время связаны между собой очень тесно. Мгновенное перемещение в пространстве практически ничем не отличается от перемещения во времени. Ведь и пространство, и время — суть неотъемлемые свойства четырехмерного континуума мира, в котором мы живем. Однако же консорциум «Sun Ladder» в своих исследованиях отдал приоритет перемещениям в пространстве. Потому что из перемещений во времени трудно извлечь какую-либо практическую пользу.

Впрочем, совсем недавно, каких-то три года назад, идея бесконтактного проникновения в прошлое все же была реализована. Его осуществили с помощью временного зонда — аппарата, принципиально отличающегося от машины времени. Если машина времени подразумевает свободное перемещение вдоль временной координаты, что вступает в противоречие с основными принципами причинности, то временной зонд способен только «нырять» в прошлое и регистрировать события, происходившие некогда, никак не изменяя их хода. И перемещать предметы в будущее — без обратной связи. Такие возможности зонда вытекают собственно из свойств времени.

Ну а матрицу личности, волновой ментальный поток сознания, отраженный от водного зеркала, научились снимать не в корпорации «Sun Ladder» и даже не в России. Сделали это японцы около десяти лет назад. Для качественной записи психоматрицы они создали прибор, улавливающий ментопакет — поток сознания длительностью в несколько секунд. По этому потоку можно реально восстановить человеческую личность. Именно японцы впервые получили реальную матрицу и создали теорию призраков, блуждающих ментальных пакетов…

Коллеги Евгения Воронова почему-то решили, что он очень обрадуется, узнав, что они получили его матрицу. Отправив зонд в прошлое, ученые вышли в пространственно-временную точку, где Воронов в одиночестве стоял над тихим и спокойным озером. И с первого раза сняли очень качественную матрицу. О чем и поведали журналистам, слегка исказив факты.

Не сказать чтобы эта идея, да еще реализованная без его согласия, так уж понравилась самому Воронову. Но его поставили перед фактом. И лишь тогда у него появилась возможность влиять на ситуацию.

Негативную реакцию журналиста можно понять. Сама по себе матрица не представляет интереса. А клонировать человека, тем более себя самого… Сейчас отношение к клонам в обществе резко отрицательное, и писатель, как и многие, не был свободен от предрассудков.

Еще ему не понравилось то, что корпорация выдала свой успех по созданию временного зонда как очередной рывок на пути к звездам. Не совсем верный рекламный шаг. В прессу дали сообщение, будто бы матрица сознания человека выловлена где-то в пятидесяти световых годах от Солнечной системы. Словно блуждающий призрак.

Чушь, конечно. Вряд ли волновой пакет может существовать так долго. Но рекламщики таким образом подстегнули интерес к исследованиям дальнего космоса. Интерес, который в последнее время угасал. Зачем людям нужны безжизненные звезды?

Рассказывая о звездах, старый Воронов вздохнул. Каркунов встрепенулся, Вороненко покачал головой. Нам были интересны звезды. И старику Воронову, наверное, тоже.

— А потом электронную копию матрицы выкрали террористы, — продолжал писатель. — Они внимательно отслеживают новости и отделяют зерна от плевел. Похоже, они сами поначалу не знали, зачем им нужна эта матрица. Может быть, хотели подготовить для меня преемника в Совете директоров «Солнечной лестницы»… И уже после этого в игру вступил я.

— Как? — поинтересовался Вороненко за всех нас.

— Анонимно намекнул радикалам, что они могут сделать с матрицей. Они пришли в восторг от идеи. Ну а я объяснил своим коллегам, зачем радикалам может понадобиться клонированный Воронов. И предложил действенный метод защиты. Как это ни смешно, все мне поверили. Я ведь не один десяток лет возглавлял пропаганду «Sun Ladder».

— Но ведь история шита белыми нитками, — заметил я. — Человек без комплексов, штурмующий ГигаТЭЦ… У меня этих комплексов больше, чем у кого бы то ни было из террористов. Они бы действительно отправили на тот свет десятки людей, не задумываясь. А я… Какой им толк от меня?

— Террористы, как и я, понимали, что наживку с одиночкой, штурмующим станцию, правительство и руководство корпорации непременно проглотит. И ответит адекватно, наиболее дешевым способом — то есть создаст защитника, ничем не уступающего нападающему. Тем более что возможности для этого имеются. А людей из прошлого боятся. Террорист нынче измельчал. О тех, что жили раньше, ходят легенды. Конечно, им лучше было бы нанять какого-то сумасшедшего камикадзе из прошлого. Но его матрицы у террористов не было. А была моя… К кому же охрана станции вообще представляет большую проблему, вот и решили использовать двойника…

— Это связанно со статусом станции? — спросил Каркунов.

— И с этим тоже. Как-никак, она расположена на территории России. И охраняется ограниченным контингентом наемных охранников. Их численность регулируется международными соглашениями. А присутствие регулярных войск и полицейских сил России не по душе многим членам директората. Идея национализации станции никогда не получала большинства, но постоянно бродит в парламенте.

— Стало быть, и террористы, и антитеррористические структуры действовали по вашему сценарию? — спросил Ворокенко.

— Не совсем. Большой Брат решил все же перестраховаться, послав свою группу. Ее выдвижение он начал еще два месяца назад, как потом выяснилось. Своим ходом гнал бронетранспортер, своим ходом вел по тайге людей… Он не надеялся, что человек из прошлого дойдет до конца. И приготовил взрывчатку для вашей ликвидации. Хотел перехитрить всех. Подобный сценарий не входил в мои планы, но вы предусмотрели и такое развитие ситуации. А благодаря не вполне четким действиям правительственных структур и вашей прыткости появились два клона. Что, впрочем, не осложнило, а, скорее, упростила наши задачи…

— Вот уж удружил ты нам, — вздохнул Каркунов.

— Ты не доволен тем, что появился на свет? Пойди и застрелись, — холодно оборвал его старик. — Но я знал то, чего не поняли нынешние служивые люди.

А именно — что вы обязательно договоритесь между собой. Будете противостоять враждебному миру вместе. И все-таки захватите станцию. А это даст нужный перевес при голосовании директората.

— Стоп, стоп! — попросил я. — Стало быть, вы тоже хотели, чтобы станцию строили в Африке? Старый Воронов улыбнулся:

— Человек может сильно измениться в течение жизни. Но лучше все-таки не менять убеждений. Ты сомневаешься в том, что я хочу блага своей родине? Всей Земле? И работаю для того, чтобы принести пользу людям? Обществу в целом, а не кучке богатеев?

— Но разве можно решить такую проблему с помощью террористической акции?

— Конечно нет. Но акция эта назревала и была бы осуществлена в любом случае. Какая-нибудь радикальная группировка не успокоилась бы до тех пор, пока не перестреляла бы здесь половину персонала. Или не взорвала станцию. Нужно было разрядить конфликт. Захватить станцию, но с минимальными потерями. Теперь, после этого захвата, террористы надолго успокоятся. Даже если вы не понесете наказания. Не потому, что они не хотят повторить ваш подвиг. Быть вторыми для настоящих гладиаторов — не престижно. А охрану ГигаТЭЦ теперь усилят и доработают.

Старый Воронов поднялся, прошелся по залу, потянулся. Он чувствовал удовлетворение — никто не был убит, планы его осуществились практически полностью.

— И мы все-таки поможем в реализации планов одной из группировок в Совете директоров, — заметил я. Старик остановился, пожал плечами:

— Любое наше действие идет кому-то на пользу. Тем или иным силам. Проблема до сих пор заключалась в том, что сорок процентов акционеров выступали за строительство ТераТЭЦ в Африке, и пятьдесят пять — за стройку в Колумбии. У некоторой части директората «Sun Ladder» действительно были самые что ни на есть зловещие планы относительно старушки-Европы и нашей страны. Но, как вы, может быть, поняли, нынешнее общество терпеливо и трусливо. Часть акционеров перед предыдущим голосованием запугали, и они выступили в поддержку «ястребов», желающих растоптать экономику Старого Света. Но теперь, под угрозой взрыва станции, они боятся потерять капитал и голосуют за строительство ТераТЭЦ в Африке. Решение, которое ослабит Североамериканский Альянс. Голосование прошло вчера. Семьдесят — тридцать. Неопределившихся больше нет… Ни правительство, ни крупные компании не ведут переговоры с террористами. Так сложилось… И, стало быть, вы — не террористы. А ошибка эксперимента. Для нас настал черед обидеться. Только что старик рассказывал, как мы ему помогли, и вот тебе на… Между тем Воронов продолжал:

— Так будет записано во всех полицейских сводках. И вас не станут преследовать. Вы сможете начать свою жизнь. Новую жизнь. Потому что вы не убили ни одного человека. Не причинили серьезного материального ущерба. Пара дырок в ограде — не в счет. А полиции и армии нужно время от времени разминаться. За то им и деньги платят. Вот если бы вы кого-то ухлопали, выручить вас было бы гораздо сложнее. Да и не знаю, стал бы я этим заниматься…

— Разве не вы втравили нас в эту историю? — спросил я. — И разве не вы ответственны за наши действия? Ведь случаются ситуации, когда вопрос стоит ребром: или ты, или тебя…

— К счастью, этого не произошло, — отрезал Воронов. — Не будем обсуждать гипотетические возможности. Вы получили право на новую жизнь по своему выбору… О чем еще можно мечтать? Как бы я хотел этого… Но матрицу сознания можно спроецировать только на тело, полностью подходящее для данной матрицы. То есть десятилетний ребенок останется ребенком, мужчина в расцвете сил — мужчиной, а старик — стариком. Можно еще раз клонировать мое тело, перенести матрицу сознания, но вы получите еще одного старика. Кроме того — что тогда делать со вторым? Ведь для меня смерть будет так же тяжела, как и для любого из вас. Я осознаю себя независимо от того, ходит ли по земле моя копия или нет. Проблема скорее богословско-этического характера…

— Стало быть, мы сможем прожить свои жизни? — спросил Каркунов.

— Мне почему-то все время кажется, что рано или поздно мы вернемся в прошлое, — улыбнулся Вороненко, высказывая нашу общую мысль. — Так и хочется расспросить вас, каких ошибок не нужно совершать, что сделать в той или иной ситуации…

— Прошлого не вернуть, — покачал головой старик. — Вы можете и должны жить здесь. По-моему, это прекрасно. Растите, развивайтесь — и когда-нибудь сравните свою жизнь с той жизнью, которую прожил я. Что толку рассказывать о ней сейчас? Будет интересно — узнаете. Но не спешите. И своих дел у вас сейчас довольно…

— Действительно, — кивнул Каркунов. — Как нам только разделиться? Воспоминания-то у нас, прямо скажем, общие…

— Общие, да не все. Думаю, и фамилий вам менять не стоит. Воронов — это я. И свою жизнь я прожил. А у вас впереди счастье. Рядом — любимые девушки, в перспективе — интересная работа, путешествия…

— Да, насчет девушек, — вмешался я. — Почему рядом с каждым из нас при пробуждении дежурила девушка? Причем та, которую каждый из нас полюбил? Здесь есть что-то подозрительное…

— Профессор Мурокано, разрабатывавший технику вживления матрицы сознания в тело, полагал, что при «рождении» рядом с человеком должна быть женщина. И к этой женщине воспроизведенная личность не сможет относиться равнодушно. Это — «эффект утенка», который бежит за первым движущимся предметом, который попадается ему на глаза. Но с любовью он ничего общего не имеет. В опытах Мурокано женщина являлась обычным стабилизирующим фактором в течение первых двух-трех дней. Наши ученые не стали отходить от канона. А с девушками вам просто повезло. К тому же, как я понял, экспериментаторы старались выбрать девушек, тип которых в свое время нравился мне. С целью связать вас более сильными чувствами. Так что мистики здесь нет.

— Ну и ладно, — сказал я вслух. — Все равно я счастлив, что встретил Лизу.

Оставалось выработать соглашение о гарантиях нам и нашим друзьям. Мы, естественно, не хотели подвергнуться уголовному преследованию после того, как покинем ГигаТЭЦ. А одобрения наши действия никак не заслуживали — мы и сами прекрасно это понимали. К тому же оставалось сомнение, не изменят ли акционеры «Золотой лестницы» свое решение после того, как мы уйдем со станции.

— Не изменят, — успокоил нас старый Воронов. — Как только начнется монтаж, менять что-то будет поздно. А начнется он завтра. Время — деньги. Если проект разработан и одобрен, он начинает реализовываться сразу же. Особенно такой, в который вложены миллиарды долларов. Каждый день простоя оборачивается слишком большими убытками.

— Подумаешь, монтаж, — вздохнул я. — Собрали блок, разобрали блок. Перевезли на другое место.

— По-моему, Каркунов неплохо изучил принципы строительства орбитальной ТераТЭЦ, — улыбнулся старик. — По твоей наводке, между прочим. Расскажи им, Евгений. Эти двое только и делали, что бряцали оружием. Как будто до сих пор не поняли: работать надо не ногами — головой. Платят именно за это.

— То-то много он заработал, — фыркнул Воронов. — Мне хоть зарплату платили. А Каркунов жил на пожертвования Галкина.

— Пока, — засмеялся Каркунов, понимая, что наша перебранка не более чем шутка. — А относительно ТераТЭЦ… Не зря же ее назвали «Лифтом в небо». На орбите уже собрана тяжелая платформа. Она будет выведена на геостационарную орбиту. Повиснет над какой-то точкой, и с нее на Землю опустят трос. Который затвердеет и превратится в длинный шест. С этого времени услуги космодрома для строительства ТераТЭЦ не понадобятся. По шесту на платформу будет подниматься лифт с оборудованием, материалами. И опускаться назад. Подъем будет осуществляться на электрической тяге. Самый настоящий лифт в небо.

— Но ведь центр тяжести при движении лифта будет меняться, — заметил я. — Это приведет к большим нагрузкам на шест. Конструкция не очень устойчивая. Огромный, небывалой высоты небоскреб, который будет шататься под порывами ветра. А еще и вращение Земли…

— Платформа весит гораздо больше, чем шест, что стабилизирует ее положение. И постоянно находится в свободном падении — это ведь фактически искусственный спутник Земли. Инерция ее очень велика.

К тому же она снабжена ракетными двигателями, позволяющими корректировать угол наклона шеста. Топлива с помощью лифта можно доставить наверх с избытком.

— Экологически станция в космосе, наверное, безопаснее, — предположил Вороненко. — Здесь все-таки повышенный уровень радиации, а там высокоэнергетические частицы будут отклоняться магнитным полем Земли.

— Еще бы, — поддержал старый Воронов. — Недаром же американцы не захотели строить ГигаТЭЦ в Канаде, рядом со своими городами. А ТераТЭЦ — пожалуйста. Ну а мы не слишком им препятствовали, когда нужно было строить станцию здесь. Иногда необходимо поступиться чем-то, чтобы выиграть большее. ГигаТЭЦ все-таки оказала благоприятное воздействие на нашу экономику. Хотя владельцы атомных и гидроэлектростанций давно точат на нас зубы. Пикетчикам платят чаще всего они… Может быть, лет через десять мы закроем ГигаТЭЦ. Но для этого нужно будет построить еще пару электростанций на орбите. И в Колумбии, и в Индонезии. А сейчас местным жителям придется потерпеть. Хотя даже на климат ГигаТЭЦ влияет отрицательно, что и говорить… Вы плыли по Печоре от истоков. Хорошо, что не поднимались снизу, от устья… Температура воды в реке — около пятидесяти градусов. Потому что река охлаждает реактор. Рыба погибла, растительный состав зоны вокруг реки изменился неузнаваемо…

— Стал как в Африке, — заметил Вороненко.

— Кстати, кто не был в Африке? — улыбнулся я. — Кто хочет непосредственно пронаблюдать за строительством ТераТЭЦ? Мы, конечно, доверяем руководству корпорации в лице нашего «предка», но хорошо бы проследить за работой.

Все мы хотели в Африку. Но выбор остановили на Каркунове. Пусть возьмет из Москвы свою Инну и уезжает контролировать строительство. Ну, не контролировать, а убедиться на месте, что монтаж начался. Вместе со старым Вороновым. Потом Каркунову можно будет вернуться в Москву. В конце концов, он не совершал ничего противозаконного. А вот нам с Вороненко придется уехать подальше…

Строительство ТераТЭЦ шло полным ходом. Лифт с оборудованием и рабочими шустро карабкался наверх, за самые высокие облака, опускался вниз, гася центробежную скорость о стонущий от нагрузок шест, вновь поднимался… К точке строительства на экваторе в срочном порядке тянули по земле дорогу электромагнитного экспресса. Обычная железная дорога здесь уже была и порт находился рядом, но разве такая стройка может обойтись без скоростного транспорта? А полеты баллистических снарядов в зоне строительства были запрещены.

Мы с Вороненко сидели на ГигаТЭЦ, постепенно обрастая бородами. Правительства всех стран заявили, что не приемлют никаких силовых требований и не идут навстречу террористам. Мы могли делать что угодно: взрывать термоядерную электростанцию на Печоре, прыгать с ее четвертого этажа вниз головой или сидеть в зале управления до посинения. Переговоры с нами вестись не будут. Такую же позицию занял и консорциум «Sun Ladder».

Поэтому мы объявили, что не хотим ничего — только бы нам позволили спокойно уйти. И нам такое разрешение выписали. Проконсультировавшись предварительно с народом, которому, по большому счету, было все равно.

Мы получили самые настоящие идентификаторы, охранные грамоты, гарантирующие нас от преследований в дальнейшем, и ничего кроме этого. Требовать деньги с правительства или консорциума было безнравственно. Мы их не заработали, хотя кое-какую премию за то, что под нашим контролем ГигаТЭЦ работала без сбоев, мы, по-моему, заслужили.

Впрочем, перспектива голодной жизни и бедствования перед нами не маячила. Старый Воронов одолжил нам приличные суммы и обещал помочь с работой. Человеком он был богатым. Еще бы — столько лет работал на такую преуспевающую корпорацию. Кое-какие деньжата остались от террористов — возвращать их мы не собирались, да и некому было — Большой Брат ушел на дно серьезно.

Безработица нам никак не грозила. Меня, прослышав о подвигах с урной на виду у толпы, звали в программу «Скрытая камера», работать по специальности, выездным журналистом. Обещали быстрый рост по службе. К тому же я помнил, что Лиза предрекала мне карьеру повара. Всегда можно будет променять интеллектуальную деятельность на работу руками. Ну а Вороненко вполне мог устроиться в какое-нибудь военизированное подразделение. Боюсь, в охрану его больше не взяли бы — слишком принципиальные охранники, выбирающие интересы государства, когда нужно защищать интересы хозяина, никому не нужны. Впрочем, кто мешал стать поваром ему? Салаты он готовил не хуже меня…

Все эго шутки, конечно. Но с голоду мы точно не умрем, и востребованы в современном обществе будем. Не везде ведь нужно знать современную технику. Большинство профессий, как ни странно, не изменились ни с прошлого, ни с позапрошлого века.

Чтобы общество хотя бы немного забыло о наших подвигах, а нервозность и ажиотаж вокруг захвата станции поутихли, мы решили на время скрыться от посторонних глаз. Мы с Лизой купили билеты до островов Фиджи, намереваясь провести там месяц-другой. Вороненко и Надя Полякова собрались в Непал. Лена Буравкина, повидав родных, уехала обратно в Нью-Йорк, продолжать учебу. Слава ее летела по свету, и соответственно, хакерские гонорары существенно выросли. А арестовывать ее было не за что. Не пойман — не вор. То, что она прилетела на ГигаТЭЦ вместе с Лизой, ничего не доказывало. Подумаешь, подруга подбросила на родину на попутке…

В условленное время мы покинули здание ГигаТЭЦ и сели в самый обычный поезд, шедший в Москву. Там — пересадка на баллистические аэробусы и несколько недель беспечальной жизни. Прощайте, бороды, прощайте, комары!

Мы были почти уверены, что нас и в самом деле никто не тронет. Охранные грамоты правительства это гарантировали, а здесь серьезно относились к обязательствам. Если уж банки обслуживают террористов почти в открытую, то что говорить о простых гражданах?

Можно было не опасаться, что кто-то вдруг возбудит дело по лишению нас неприкосновенности. Страсти улеглись. Обществу нединамичный сюжет захвата станции быстро надоел. Граждане забыли об угрозах, забыли о дебатах по поводу ГигаТЭЦ, будораживших их всего неделю назад, и переключились на другие развлечения. На нас просто не обращали внимания.

Да и государству мы вряд ли теперь понадобимся. Зачем отступаться от своих обещаний? В этом нет смысла и практической пользы. А руководят государством обычные люди, которым не нужны лишние хлопоты. Эти люди не добрее и не злее других. Попадаются, конечно, исключения, но крайне редко…

Оставалась организация Большого Брата. Но с этой опасностью приходилось мириться. Ну ничего, пусть только сунутся. Хоть мы и носим разные фамилии, мы едины. И будем стоять друг за друга.

Вам, наверное, интересно, каково это — быть клоном. Воспроизведенной личностью. И что воспроизведенная личность чувствует, как она осознает себя…

Не скрою — в последнее время меня часто посещают мысли: Где я? Кто я? Зачем я? Что будет со мной дальше? Да и в чем заключается смысл жизни, если на то пошло…

Я брожу по зеленеющему атоллу с ярко-желтой песчаной кромкой, вглядываюсь в синие воды океана, слушаю крики птиц и шум волн… Все вокруг небывало странно, прекрасно… Живем мы с Лизой на маленьком катере, на котором перебираемся с острова на остров… Я свободен, мне кажется, будто мы в раю. Разве мог я мечтать об этом даже три месяца назад? По своему времени, конечно…

А вопросы о смысле жизни, о моей судьбе волновали меня и прежде. Не скажу, что поиск ответа на них усложнился или упростился. Я остался собой. Только времени для размышлений стало больше.

После того как старый Воронов взорвал в «Институте К» блок памяти компьютера с обработанным ментальным пакетом, матрицей своей личности, мы гарантированы от внезапного появления новых Вороновых. Но даже если бы они и появлялись снова и снова — что бы это изменило? При всей ирреальности подобной ситуации?

Собственно, каждый раз, засыпая, мы переходим в другую реальность. И неизвестно, возвращаемся ли, просыпаясь, в прежний мир, или так и остаемся во сне. Или переходим из сна в сон.

В молодости мне очень нравилась китайская притча о Чжоу, которому приснилось, что он бабочка. Бабочка весело порхала с цветка на цветок, была счастлива и беспечальна. А потом Чжоу проснулся. И уже не мог понять — Чжоу снилось ли, что он был бабочкой, или бабочке снится, что она Чжоу?

Так и я не знаю, что реальнее — моя нынешняя жизнь или иллюзорные, привнесенные извне воспоминания. То, что случилось всего год, месяц, неделю назад — существует ли оно? Существовало ли когда-то на самом деле? Остались только следы. Но и следы заносятся ветром.

Прошлого уже нет, будущее еще не наступило, а что есть бесконечно краткий миг настоящего? Но все же мы живем в настоящем, и так ли уж важно, кто мы? Не важнее ли — какие мы?