"Шалости нечистой силы" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна)Карден и МонбланВечер в маленьком грузинском ресторанчике, затерянном в Чистопрудных переулках, оказался настолько упоительным, что Марина даже забеспокоилась. Слава был предупредителен, ухаживал красиво, но ненавязчиво, разговор вел непринужденный и с юмором, артистично травил разные байки из жизни и анекдоты (приличные) и к теме колье не возвращался. Марина хохотала от души и думала, что давно у нее не было такого легкого и приятного общения… Даже спросила: «У вас явно есть актерские данные. Вы о карьере актера никогда не думали?» Слава рассмеялся. – А вы проницательны… Верно, думал. Даже в самодеятельной студии занимался. Но, согласитесь, Марина, карьера актера в наши дни – это несерьезно. Артистичность – такая маленькая, крошечная часть таланта. А чтобы быть настоящим, известным и признанным актером, нужен большой и настоящий талант. Вот его-то у меня никогда не было. А на средненькую карьерку я не согласен. Так что идею эту я быстро выбросил из головы. Кстати, моя врожденная артистичность мне все же пригодилась: очень помогает в работе, в контактах с людьми… С этими словами Слава протянул ей визитку: – Здесь все мои телефоны, но лучше звонить на мобильный: на работе горю, а дома бываю поздно… «Вячеслав Соловьев, Менеджер по маркетингу», – значилось на визитке под грифом одной довольно известной фирмы. Заполучив визитку в руки, Марина окончательно успокоилась. И уж было открыла рот, – напомнить о друге-слесаре, как вдруг испугалась. Ей бы не хотелось, чтобы Слава решил, будто она встречается с ним только из-за обещанной помощи. Кажется, их отношения начали складываться, – не стоило их портить практическими аспектами. С колье Марина может и подождать немножко; пусть эти отношения сначала чуть-чуть разовьются… Слава ей всерьез понравился. И Марина безмерно удивлялась новому для нее чувству, даже беспокоилась, понимая, что ее захватывает, – нет, уже захватило – что-то новое и сильное, еще неиспытанное ею в жизни; но была так счастлива… Как всегда, все испортила Наталья. Она позвонила на следующий день и, без всяких предисловий, спросила с напором: «Ты брала мои часы?» – Какие еще часы? В тон, которым был произнесен этот вопрос, Марина вложила столько брезгливого отвращения, что Наталья даже заглохла на некоторое время. – Пьер Карден, с бриллиантом. Ты знаешь, – после некоторой паузы более осторожно, но сухо прорезалась она. – Это подарок моего мужа, И, между прочим, у меня еще пропал золотой «Монблан» lt;См. Роман «Шантаж от Версаче»gt;! Тоже его подарок! «Моего мужа», ишь ты! Как будто речь идет не о Маринином отце, а о каком-то неизвестном дядьке! Это она юридический аспект подчеркивает, щучка: мол часы являются подарком и, соответственно, ее личной собственностью… – Интересно, как я могла их взять? У меня ключа от новых замков, между прочим, нет! – А-а, – взвизгнула Наталья, – значит, ты все-таки пыталась войти в квартиру?! – Иди ты, – спокойно сказала Марина. – Ты мне надоела до бесчувствия еще при жизни папы, понятно? Но тогда мне деваться некуда было; а теперь, когда папы нет, – я ни видеть, ни слышать тебя не желаю. Ищи сама, куда сунула свои часы с ручками, – хоть в заднице! А мне больше не звони! Поняла? И Марина бросила трубку. Она всегда была на «вы» с Натальей Константиновной, но сейчас получила кайф от своего бесцеремонного тыканья: эта проститутка другого обращения не заслуживает. И очень хорошо, что Марина ее послала: когда она выкрадет колье, сделает точно так же – пошлет Наташку. Пусть ломает голову, куда колье задевала: замки она сменила, Марина не могла его взять! Часы и ручку задевала же куда-то? И колье тоже, вот и все. Вдруг ужасно захотелось позвонить Славе и пожаловаться ему на наглую Наташку, пожаловаться таким жалобным, детским, тонким голоском; и снова услышать слова сочувствия и утешения… Раньше Марина никогда не нуждалась ни в сочувствии, ни в утешении, раньше у нее не было потребности делиться своими эмоциями и мыслями с кем бы то ни было, а вот теперь, надо же, потребность возникла… Что ж этот Слава так запал в ее душу? Впрочем, раньше у Марины просто не было проблем. А когда и были, то малюсенькие и незначительные, и решал их всегда папа… Папа, папа, что ж ты бросил меня? Бросил дважды: при жизни – из-за этой суки, и умерев – из-за этой суки… Она не успела позвонить Славе, – он позвонил сам. В его голосе звучала откровенная нежность, и Марина почувствовала, как забилось ее сердце. Ой-ой, что-то события разворачиваются чересчур уж стремительно! – на всякий случай испугалась она. Но испугалась неискренне: она, на самом деле, была невероятно рада его звонку и из предложенной гаммы мест для встречи (места были все светские, театр-кино-выставка-дискотека-ресторан; домой он по-прежнему не напрашивался и к себе не звал, что Марина весьма оценила) выбрала ресторан: место для беседы, в отличие от всех остальных. И с упоением принялась сочинять туалет. На этот раз Слава повел ее в маленькое заведение со смешным названием «Городское кафе», находившееся прямо рядом с Белым домом. Целая бригада вежливых мальчиков и девочек ринулась их обслуживать. Посетителей было немного, цены умеренные – скромно и симпатично. Марина пыталась понять, почему Слава выбрал именно это кафе: его финансы, кажется, вполне позволяли предложить что-нибудь пошикарнее… Ей бы не хотелось подозревать Славу в жмотничестве, и она предпочла думать, что он просто не страдает дешевым пижонством. И даже, учитывая милый уют этой кафешки без особых претензий, отличается хорошим здоровым вкусом. Но Слава не замедлил пролить свет на причины своего выбора: – Здесь не очень много народу, не шумно, – никто не помешает нам с тобой насладиться взаимным общением! Желание интимности в качестве объяснения устроило Марину еще больше. Они заказали какие-то восточные блюда, и беседа легко потекла под грузинское красное вино. …Она все-таки пожаловалась. Конечно, не тоненьким голоском, но все же, пожалуй, немного детским. Она пожаловалась на Наталью, на папу; потом вспомнила и маму, и свой политический союз с отцом, и чувство вины перед матерью, до сих пор не отпускавшее ее… Она жаловалась на себя, на свою детскую жестокость и недомыслие, на мамину суровую решительность, с которой она ушла из жизни, оставив раз и навсегда неисправимыми Маринины поступки; на подсознательный страх предательства, который тормозит отношения Марины с мужчинами… Она пила вино и говорила, говорила, выплескивала все свои печали на Славу. Что-то было в нем… Может, разница в возрасте? Он был старше, чем все ее прошлые ухажеры, ему было лет тридцать, – может, поэтому она безотчетно воспринимала его как замену ушедшему папе, всегда решавшему ее проблемы? Бог весть. Главное, она пожаловалась, и ей это было приятно. Еще приятнее было то, что Слава протянул руки через стол и, поймав ее прохладные пальцы, крепко сжал их, сопроводив жест ласковой и понимающей улыбкой, и взглядом, в котором светилось что-то большее, чем просто сочувствие… И сразу показалось, что в мире больше нет и никогда не будет проблем, с которыми Марине придется сталкиваться: в жизни будет Слава, который подставит свое плечо. Плечо, кстати, было сильное, широкое, мужское. На нем Марина и проснулась. Слава безмятежно спал рядом, его красивый профиль вырисовывался на фоне розоватых обоев ее спальни. Накануне вечером, когда он проводил ее после ресторана, она предложила ему чашку кофе или чая «на дорожку»; но это же все знают, правда, что означает «чашка кофе»? Марина тоже знала, и Слава, – когда он ласково улыбнулся и сказал: «С удовольствием» – он тоже знал… Слава был красив, строен, и любовником оказался чудесным. Маринин опыт был скуден: из-за некоторой затрудненности в общении с мужчинами она предпочитала, скорее, случайную связь время от времени, чем регулярный секс, предполагавший отношения, которых она избегала. А отсутствие регулярных отношений не позволяло ей набрать опыта ни в сексе, ни в общении… Слава же умело вел ее и в том, и другом. Она посмотрела на его дивный профиль, на широкую грудь с темными пятачками сосков, и положила свою голову ровно посередине, счастливо замирая под рукой, которая тепло накрыла ее… Потом они снова занимались любовью, и его потрясающее знание, чувствование женского тела снова восхитили ее… И Марина, чувствуя его тяжелое присутствие в себе, счастливую физическую наполненность, по которой так долго ныло и тосковало ее тело, – Марина произнесла: «Славка, скажи мне, что так будет всегда…» – Так будет всегда, – улыбнулся он нежно, – девочка моя… Он сам заговорил об этом за завтраком: – Ты знаешь, это совсем неплохо, что Наталья потеряла свои цацки. Когда мы заберем твое колье, она будет думать, что и его тоже куда-то сунула… Ты ведь еще не передумала добыть колье, как я догадываюсь? И поймав ее взгляд, отчего-то немного смущенный, – может, этим небольшим напором, его прямотой, – он улыбнулся и добавил: – Ты ведь из тех, кто доводит свои решения до конца, не так ли? Я уже успел немножко изучить твой характер… Дело представлялось исключительно простым: когда Наталья уйдет в очередной раз на фирму – а они проследят за ней, чтобы быть уверенными в этом, – друг и слесарь по имени Виталик подберет или подгонит подходящий ключ, аккуратно вскроет замок. Виталик мастер, и ни одна экспертиза, если даже Наталья вдруг вздумает заявить о краже, не найдет следов взлома. Пока Виталик будет работать, Марина постоит на стреме, чтобы, не дай бог, не столкнуться с соседями. Потом, наоборот, Марина пойдет в квартиру, а мужчины постоят на стреме. Перчатки ей даже надевать не надо: в доме и так полно ее отпечатков. Возьмет колье, Виталик дверь так же аккуратно закроет, они осторожно выйдут, сядут в машину и поедут к Марине. А дома Марина спрячет колье, хоть в этом никакой нужды и нет, – у Натальи ведь никогда не было ключей от ее квартиры, верно? Да она и не догадается, что это Марина. А если даже и догадается, – то никогда не докажет. И потом они пригласят Виталика в ресторан: надо будет отблагодарить парня за помощь, а денег он с друга не возьмет… Марина ничего не имеет против какого-нибудь нешумного интимного местечка? Как раз и отпразднуют восстановление справедливости, да, Маринка? Как тебе такой планчик? Планчик Марине очень нравился, и реализовать его было решено незамедлительно: завтра же. |
||
|