"Прощай, Жаннет" - читать интересную книгу автора (Роббинс Гарольд)

Часть I ТАНЯ

Мужчина нервничал. Женщина поняла это по тому, как он безостановочно ходил по комнате, время от времени подходя к окну и приподнимая кружевную занавеску, чтобы взглянуть на залитую дождем улицу Женевы.

– Француза все еще нет, – сказал он, обернувшись к ней. По-французски он говорил с сильным баварским акцентом.

Она ответила, не подняв головы от вязания:

– Он придет.

Он подошел к буфету, налил рюмку водки, выпил одним глотком.

– В Париже все было по-другому. Достаточно было свистнуть, и он мчался со всех ног.

– Это было три года назад, – спокойно ответила она. – Немцы тогда ходили в победителях.

– Мы никогда не были победителями, – бросил он. – Мы только воображали, что побеждаем. С той минуты как Америка вступила в войну, мы в глубине души знали, что все кончено. – С первого этажа послышалась слабая трель дверного звонка. – Пришел, – сказал мужчина.

Она спустилась по лестнице в холл. Француз уже вошел, снял пальто и передавал его горничной. Услышав шаги, он обернулся, показав в улыбке мелкие, ровные, белые зубы.

Подойдя, он взял се руку и поднес к губам. Его тоненькие усики защекотали ей пальцы.

– Bonsoir,[1] Анна, – поздоровался он. – Вы, как всегда, прекрасны.

Она улыбнулась в ответ и оказала тоже по-французски:

– А вы, как всегда, галантны, Морис.

Он рассмеялся.

– Как малышка?

– Жаннет уже пять. Она так выросла, что вы ее не узнаете.

– И такая же красивая, как мама.

– Она будет хороша по-своему, – ответила Анна.

– Вот и прекрасно, – сказал Морис. – Раз уж вы мне не достались, подожду ее.

Анна засмеялась.

– Боюсь, ждать придется очень долго. Он как-то странно взглянул на нее.

– Придется перебиваться тем, что попадется.

– Вольфганг ждет в библиотеке, – сказала она. – Я провожу вас.

Он подождал, пока она поднялась на несколько ступенек, и пошел следом. Все время, пока они поднимались по лестнице, он следил за ее чувственным телом под тонким шелком платья.

Мужчины пожали друг другу руки. При этом Вольфганг щелкнул каблуками и наклонил голову, а Морис, как истинный француз, поклонился. Говорили они по-английски, причем каждый считал, что владеет им лучше, чем собеседник. Ни один не хотел дать другому преимущества, позволив говорить на родном языке.

– Как там Париж? – спросил Вольфганг.

– Стал совсем американским, – ответил Морис. – Шоколадки, сигареты, жвачка. Не такой, как раньше.

Вольфганг немного помолчал.

– По крайней мере там нет русских. С Германией покончено.

Морис только сочувственно кивнул.

Анна, до сих пор сидевшая молча, направилась к двери.

– Я принесу кофе.

Они подождали, пока за ней закрылась дверь. Вольфганг направился к буфету.

– Водка? Коньяк?

– Коньяк.

Вольфганг плеснул в бокал Курвуазье и протянул Морису. Потом налил себе водки. Он жестом показал Морису на кресло, а сам сел напротив, по другую сторону низенького кофейного столика.

– Бумаги принесли? – спросил он.

Морис утвердительно кивнул и открыл небольшой кожаный портфель, с которым пришел.

– Все здесь. – Он разложил на кофейном столике документы, напечатанные на голубой бумаге и скрепленные печатью нотариуса. – Надеюсь, все в порядке. Все фирмы переведены на имя Анны, как вы просили.

Вольфганг взял один из документов и бегло просмотрел его. Обычная юридическая абракадабра, в которой невозможно разобраться, не важно, на каком языке это написано. Морис взглянул на него.

– Вы уверены, что именно этого хотите? Можно сейчас сжечь эти бумаги, и все останется по-прежнему.

Вольфганг глубоко вздохнул.

– У меня нет выбора. Французы никогда не разрешат мне сохранить за собой эти фирмы, хотя я и приобрел их вполне законным образом во время оккупации. Вернутся евреи и начнут вопить, что я вынудил их продать.

Морис согласно кивнул.

– Неблагодарные ублюдки. Значительно разумнее было бы не миндальничать с ними. Многие не просто отбирали у них компании, но и отправляли бывших владельцев в концлагеря. Вы же дали им возможность спастись.

Они помолчали. Потом Морис взглянул на Вольфганга.

– Что вы теперь собираетесь делать?

– Уеду в Латинскую Америку, – ответил немец. – Жена и дети уже там. Мне нельзя здесь больше оставаться. Рано или поздно мое имя всплывет, меня заставят вернуться в Германию и предстать перед судом. А швейцарцы внезапно выяснят, что я персона нон грата.

– Анна уже знает?

– Я ей сказал. Она все понимает. Кроме того, она благодарна мне за то, что я спас жизнь ей и ребенку. Когда мы встретились в Польше, она была на полпути к газовой камере, граф, ее муж, погиб на фронте, никого из близких родственников не осталось в живых.

Он замолчал, вспомнив, как пять лет назад впервые увидел ее.

Дом был маленький и находился в модном районе Варшавы. Разумеется, маленьким он был только по сравнению с огромными особняками, в которых предпочитали селиться высокопоставленные немецкие офицеры. Но Вольфганг был воспитан иначе. Он был выходцем из старой аристократической семьи немецких промышленных магнатов, ему не нужно было самоутверждаться, пускать кому-то пыль в глаза. Военные дела и политика его мало интересовали: главной его задачей было добиться, чтобы местная промышленность стала частью военного комплекса рейха. Здесь, в Варшаве, вся подготовительная работа была уже проделана, осталось решить вопрос об интеграции или закрытии некоторых фирм и заводов. По его подсчетам, ему потребуется месяц-полтора, чтобы завершить всю работу, потом он вернется в Берлин за новым заданием. Вольфгангу было всего тридцать четыре года, и ему временно присвоили звание генерал-майора, чтобы он достойно представлял вермахт. Его личный секретарь, Иоганн Швебель, тоже был произведен в сержанты.

Швебель первым увидел ее. Он стоял на пороге маленького дома, когда подъехал грузовик и из него начали выбираться женщины. Он стоял, пораженный оперативностью СС. Только вчера он обратился с просьбой найти им экономку, говорящую по-немецки и по-польски, чтобы избежать сложностей в домашних делах, и вот им уже привезли шестерых на выбор. Они затравленно сбились в кучу во дворе, а охранник с автоматом на плече подошел к двери и остановился перед Швебелем.

– Я привез баб, чтоб вы выбрали, – доложил он.

– Где их документы? – спросил Швебель. Охранник достал из сумки бумаги.

– Вот они. – Тут он заметил, что Швебель смотрит через его плечо, и обернулся.

Из кузова спускалась седьмая девушка. Чем-то она отличалась от остальных. Не одеждой, конечно. На ней было такое же бесформенное серое тюремное платье. Но смотрелось оно на ней по-другому. Может быть, дело было в осанке. Высокая и стройная. Вид безразлично-гордый. Аккуратно причесанные темно-каштановые волосы доходили до плеч, ни одна прядка не выбивалась. Она спокойно огляделась и осталась стоять около грузовика, не сделав попытки присоединиться к другим женщинам, которые немедленно нашушукались.

– А это принцесса, – сказал охранник.

– Принцесса?

– Так ее в лагере прозвали. Ее привезли дней десять назад, и за это время она и одного слова никому не сказала. В стороне держится. Вы же знаете, как полячки любят трахаться. Стоит вам только расстегнуть штаны, как они уже кончают, а когда вы приступаете к делу, тут они и вовсе ума лишаются. А у этой никакой реакции. Она, наверное, под пятнадцатью мужиками побывала, и с каждым одно и то же. Лежит, как мумия, пока все не кончится. Как будто и не ее вовсе трахают. Утрется и уходит.

– Где ее бумаги? – спросил Швебель. – Я бы хотел начать с нее.

– Вот эти, с красной полосой в углу и буквой „А» в кружочке. Ее на той неделе должны отправить в Освенцим. Нам такие девки без надобности. – Охранник хрипло рассмеялся. – Мой совет, не тратьте на нее время. Из нее, когда ссыт, наверное, льдинки сыплются.

Швебель сел за маленький стол в холле, где обычно работал, и положил перед собой стопку документов. Потом открыл дело с красной полосой.

Таня Анна Поярская, урожденная Костюшко, р. 7 нояб. 1918 г. в Варшаве. Вдова. Муж – граф Петр Поярский, капитан польской армии, погиб в янв. 1940 г. Один ребенок, дочь, Жаннет Мари, род. в Париже, Франция, 10 сент. 1938 г. Рел. – католичка. Отец – профессор современных языков, ун-т Варшавы, умер. Живых родственников нет. Образование: ун-т Варшавы, ф-т современных яз., 1937, Париж, Сорбонна, ф-т совр. яз., 1939. Свободно владеет польск., франц., англ., нем., рус, итал., исп. Все имущество семьи отошло гос-ву 12 окт. 1939 г. Обвиняется в измене, шпионаже. Дело гестапо № 72943/029. Приговорена к трудов. лаг. Разрешено взять с собой дочь.

Швебель бегло пролистал другие дела. Он уже решил, что только она годится для работы в доме. Остальные слишком простые. Хотя и знают немножко немецкий язык, но образования явно не хватает. Когда Иоганн поднял глаза, женщина стояла перед ним.

– Садитесь, фрау Поярская, – сказал он по-немецки.

– Dankeschоn.[2] – Она спокойно села. Он продолжил по-немецки.

– Вы должны будете работать в доме, поддерживать порядок. Вам также придется кое-что переводить и печатать некоторые документы. Как вы полагаете, справитесь?

– Думаю, да, – кивнула она.

– Но это только на шесть недель, – предупредил он.

– Во время войны, – ответила она, – шесть недель могут означать целую жизнь. – Она набрала в грудь воздуху. – Мне позволят взять с собой дочь?

Он заколебался.

– Девочка никому не помешает, – быстро сказала полька. – Она очень спокойный ребенок.

– Я сам не могу этого решить, – признался он. – Нужно спросить генерала.

Женщина посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не оставлю ее там, – тихо промолвила она. Он промолчал.

– Я умею быть благодарной, – добавила она поспешно. Он откашлялся.

– Сделаю что смогу. Но все равно – решать будет генерал. – Он встал. – Подождите здесь.

Она смотрела ему вслед, пока он поднимался по лестнице. Через минуту Иоганн вышел на лестничную площадку.

– Идите сюда.

Он открыл дверь и пропустил ее вперед. Генерал стоял у окна, просматривая дело. Услышав шаги, он обернулся. Первой реакцией Анны было удивление. Такой молодой. Лет тридцать пять, чуть старше Петра.

Из-за ее спины послышался голос Швебеля. Генерал-майор фон Бреннер, фрау Поярская. Вольфганг смотрел на польку. Неожиданно он почувствовал желание, разглядев под бесформенным платьем женщину. Голос внезапно стал хриплым.

– Швебель считает, что вы справитесь, но есть одно препятствие.

– Никакого неудобства не будет, – спокойно ответила она.

Он молча смотрел на нее.

– Я обещаю, – сказала она неожиданно твердо. – Я не могу бросить дочь умирать в лагере.

Он подумал о своих собственных детях, которые ходят в школу в Баварии и которых война никак не коснулась, и отвернулся, чтобы Анна не увидела выражения его лица. Как это она сказала: шесть недель могут означать целую жизнь? Всего шесть недель. Нет причин отказывать ей в них. Он повернулся.

– Я разрешаю нам взять ребенка. Он заметил слезы на глазах Анны, но ее голос остался спокойным.

– Dankeschоn, Herr General.[3]

– У нас есть какая-нибудь одежда? Она отрицательно покачала головой.

– У меня все забрали, когда бросили в лагерь.

– Придется вам что-то купить, – заметил он. – Вы будете принимать гостей и следить, чтобы они себя хорошо чувствовали в доме. Нам нужны еще две женщины – кухарка и горничная для уборки и стирки. Подберите их сами.

– Jawohl, Нerr General.[4]

Швебель даст указания насчет ребенка и двух других женщин. Потом вы пойдете с ним в магазины. Купите одежду для себя и форму ДЛЯ других. Все должно быть готово к ужину, к восьми часам. С меню решите сами.

Он посмотрел, как за ней закрылась дверь, вернулся к Письменному столу и сел. Что это Швебель ему рассказывал? Пятнадцать мужиков. Невозможно поверить. По ее лицу ни о чем нельзя было догадаться. Ни гнева, ни отвращения, ни покорности. Казалось, она приказала себе ничего не чувствовать, и ничто ее не трогало.

Ужин удивил его. Vichyssoise, gedampftes kalbfleisch с нежным соусом из редьки, отварной картофель, свежие бобы, салат и сыр. На десерт кофе и коньяк.

В конце ужина она вошла в столовую.

– Вы довольны ужином, Herr General?

– Да, все прекрасно.

Она позволила себе слегка улыбнуться.

– Я рада. Спасибо. Вы хотите что-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Herr General…

Было уже за полночь, а он по-прежнему ворочался в постели, не в состоянии заснуть. Наконец он встал, надел халат и спустился вниз. В комнате Швебеля горел свет. Он открыл дверь.

Швебель вскочил с кровати с книгой в руках.

– Герр Бреннер, – удивленно проговорил он. – Я хочу сказать, Herr general…

– Где ее комната? – спросил Вольфганг.

– Первая от лестницы на следующем этаже.

Он закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Света под дверью не было. Он секунду поколебался, затем толкнул дверь и вошел.

В слабом лунном свете он увидел, как она резко села на постели. Через секунду зажегся ночник. Ее длинные темные волосы были распущены и свободно падали на плечи, глаза широко раскрыты. Она молчала.

Около кровати он увидел нечто вроде колыбели, подошел и заглянул. В кроватке, засунув большой палец в рот, мирно спала малышка. Он наклонился и осторожно вынул палец изо рта девочки.

– Плохо для зубок, – объяснил он. Она ничего не ответила.

– Как ее зовут?

– Жаннет.

– Красивое имя. – Он снова взглянул на ребенка. – Она очень мила.

– Спасибо, Herr General. – Она подняла на него глаза. – А у вас есть дети?

– Двое.

– Наверное, тяжело жить вдали от них.

– Да, очень.

– А от жены?

– И это тоже, – признался он. Неожиданно он почувствовал себя неловко и повернулся, чтобы уйти. – Ну хорошо, спокойной ночи.

Минут через десять, после того как он вернулся к себе и снова лег, она вошла к нему в комнату. Он сел.

– Да?

– Включите свет, – попросила она. – Хочу, чтобы вы меня видели.

Он включил лампу около кровати. На ней была длинная белая ночная рубашка, волосы рассыпаны по плечам.

– Посмотрите на меня, – тихо сказала она, стягивая рубашку с одного плеча.

У него перехватило дыхание при виде груди, полной, упругой, с соском, напоминающим ягоду клубники. Она продолжала стягивать рубашку, обнажив вторую грудь. Его глаза, не отрываясь, следили за ее руками, которые неторопливо опускали рубашку ниже, к талии, потом еще ниже, и нот он уже видит плоский мягкий живот… последний резкий рывок через широкие бедра – и рубашка лежит на полу у ее ног. Теперь он видел ее всю – и темные курчавые волосы на лобке, и длинные стройные ноги.

Она подошла к кровати и сдернула с него простыню. Потом потянула за шнурок пижамных брюк и высвободила член. Взглянув ему в глаза, она встала на колени около кровати, осторожным движением оттянула кожу, обнажая головку члена, и обняла ее губами. Он почувствовал быстрые легкие прикосновения ее языка.

Неожиданно рука Анны сжалась. Она опять взглянула на него и властно сказала.

– Не кончайте пока.

Говорить он не мог. Только кивнул. Она снова склонилась над ним.

– Я скажу когда, – прошептала она.

Когда через полтора месяца генерал уезжал в Париж, Анна с ребенком ехала вместе с ним.

Вольфганг молча подписал последний документ и взглянул на Мориса.

– Как будто все, – сказал он.

– С технической точки зрения да, – ответил тот. – Но есть другие проблемы.

Бреннер молча смотрел на него.

– Разрешение на жительство во Франции она получила при правительстве Петена. Вполне вероятно, что его теперь аннулируют.

– Почему? Это же постоянное разрешение, дающее ей статус перемещенного лица. Она даже училась в Сорбонне до войны. Ее дочь родилась во Франции до оккупации.

– Нередки случаи, когда разрешение отбирают у тех, кого подозревают в сотрудничестве с немцами. В Париже полно людей, которые знают о ваших отношениях.

Генерал спросил:

– Что можно сделать?

– Я думал об этом, но никакого окончательного решения не нашел. Лучше всего получить французское гражданство.

– Черт! – Бреннер встал. – Что же делать? – Он прошел к буфету и налил себе еще водки.

Морис повернулся и взглянул на Анну. Пока Вольфганг подписывал бумаги, она молча сидела и вязала. Она подняла голову от спиц и встретилась с ним взглядом. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом женщина опустила глаза и снова принялась за вязание.

Вольфганг выпил водку, налил еще и вернулся к дивану.

– Наверное, и пытаться не стоит. Придется продать все компании.

– Сейчас вы за них ничего не получите, – заметил Морис. – У французов нет денег. Пройдет лет пять, все вернется в норму, вот тогда они будут что-то стоить.

– Пять лет, – сказал Вольфганг. – А где мы все, черт побери, будем через пять лет?

– Если нас не будет в живых, все это не будет иметь значения, – сказал Морис. – Но если выживем…

– Если они лишат Анну вида на жительство, мы так или иначе потеряем все. Они заберут компании.

– Что ж, придется рискнуть, – бросил Морис.

– Если я выйду замуж за француза, – тихо сказала Анна, не поднимая головы от вязания, – я автоматически стану французской гражданкой.

Вольфганг какое-то время смотрел на нее, потом повернулся к Морису.

– Это правда?

Морис утвердительно кивнул.

– Тогда найдите кого-нибудь, кому можно доверять, и Анна выйдет за него замуж.

Морис показал на бумаги.

– Я не знаю никого, кому можно было бы все это доверить. А вы?

Вольфганг взглянул на бумаги, потом на француза.

– Вы не женаты… Морис покачал головой.

– Слишком опасно. Кругом полно сторонников де Голля, они мне не доверяют. В конце концов, я до сих пор не перебрался через Ла-Манш.

– Но они поверили вашей легенде, приняли ту информацию, которую вы им передали, и ваше объяснение, что вы находились в подполье, чтобы помогать им.

– Верно. Но это пока шла война. А теперь начнут задавать вопросы.

– Уверен, ваш дядя положит конец всем разговорам, – сказал Вольфганг.

– Мой дядя умер четыре месяца назад.

– И кто же теперь маркиз де ла Бовиль?

– Нет такого. Он умер, не передав титула.

– Что будет с его собственностью?

– Отойдет государству. Если не появится кто-нибудь, способный заплатить огромный налог на наследство. Кто-то из семьи, разумеется.

– Как вы думаете, найдется такой человек? Морис отрицательно покачал головой.

– Кроме меня, никого не осталось. Если бы мой отец, его брат, был жив, он унаследовал бы титул. Теперь все уйдет: титул, собственность – абсолютно все.

Вольфганг продолжал допрос.

– Если вы заплатите налог, то сможете претендовать на титул?

Морис задумался.

– Если государство примет деньги, очевидно, да.

– Сколько надо заплатить?

Много. Миллионов пять франков. Точно никто не знает. В государственных бумагах не разберешься. Вольфганг возбужденно вскочил.

– Дайте мне подумать.

Морис и Анна наблюдали, как Бреннер ходит по комнате. Наконец он остановился перед Морисом.

– Если эти компании станут частью наследства, законна ли будет собственность на них?

– Безусловно, – ответил Морис. – Никто не отважится ставить под сомнение платежеспособность моего дяди и его верность Франции. Что и говорить, он был одним из тех немногих, кто рискнул остаться во Франции и не признать правительство Петена. Даже вишисты не осмелились его тронуть, хотя, по сути дела, он жил в этой своей загородной резиденции, как в тюрьме.

Вольфганг удовлетворенно улыбнулся.

– Тогда все наши проблемы решены. Вы женитесь на Анне. Я дам вам деньги для уплаты налога и получения титула. Потом компании станут частью наследуемого имущества – и полный порядок. – Он взял свою рюмку и одним глотком опорожнил ее. – Нарекаю тебя маркизом де ла Бовиль, – сказал он, легонько касаясь плеча Мориса.

Морис взглянул мимо него на Анну. Ему показалось, что он заметил легкую улыбку на ее губах, но она по-прежнему смотрела вниз, и спицы мелькали в ее руках. Он запомнил ату загадочную улыбку с их первой встречи в Париже осенью 1940 года.

Он поднялся по ступенькам, ведущим к двери небольшого дома, зажатого среди огромных жилых домов, и нажал кнопку звонка.

Горничная в фартучке открыла дверь и вопросительно посмотрела на него.

– Мсье?

Вынув из кармана визитную карточку, он протянул ее девушке.

– У меня назначена встреча с генералом фон Бреннером.

Она взглянула на карточку.

– Entrez,[5] мсье.

Он прошел за ней в дом и ждал в холле, пока она ходила докладывать. Огляделся по сторонам. Стены голые, по более темным квадратам на обоях видно, где раньше висели картины. У него мелькнула мысль: интересно, какую это невезучую французскую семью выкинули в одночасье на улицу, чтобы освободить апартаменты для прусских завоевателей? И куда делись картины со стен – удалось ли хозяевам забрать их с собой, или они теперь украшают дом генерала в Германии?

Он услышал шаги у себя за спиной и обернулся. Солдат в форме сержанта вермахта поднял руку в нацистском приветствии.

– Хайль Гитлер! Морис тоже поднял руку.

– Зиг хайль!

– Генерал примет вас через несколько минут. – Швебель открыл дверь. – Не будете ли вы так любезны подождать в гостиной?

– Avec plaisir.[6] – Морис вошел в комнату, и дверь за ним закрылась. Обстановка гостиной полностью сохранилась, как, впрочем, и картины. В камине горел слабый огонь.

Он подошел к камину и протянул руки к огню. Даже сейчас, ранней осенью, когда в Париже обычно тепло, во влажном воздухе чувствовалась прохлада, принесенная с севера. Французы считали, что и в этом виноваты немцы.

Он услышал, как открылась дверь, и повернулся, ожидая увидеть генерала. В дверях стояла высокая молодая женщина. Темные волосы аккуратно зачесаны назад. Простая прическа подчеркивала высокие скулы и большие темные глаза. На ней было дорогое темное платье, красиво облегавшее ее крупное тело и одновременно скрадывавшее полноту.

– Мсье де ла Бовиль? – спросила она по-французски. Он кивнул.

Она подошла к нему.

– Я Анна Поярская. Генерал просил меня побыть с вами, чтобы вы не скучали. Возможно, он задержится дольше, чем ожидал. Хотите кофе, может быть, что-нибудь выпьете?

– Если можно, кофе.

– Хотите что-нибудь сладкое? Наш patissier[7] – лучший в Париже.

Он улыбнулся.

– Вы сразу обнаружили мое слабое место, мадам. – И это было правдой. С тех пор как немцы оккупировали Париж, достать настоящие сладости стало просто невозможно.

Через несколько минут он уже сидел на диване с чашкой ароматного кофе, отламывая хрупкие лепестки mille-feuille.[8]

– Необыкновенно вкусно, – заметил он. Легкая улыбка тронула се губы.

– Некоторые вещи во Франции остаются неизменными. Он удивленно взглянул на нее: не ожидал услышать такое замечание в доме немецкого генерала.

– Вы бывали раньше во Франции, мадам?

– Я училась в Париже, – ответила она. – В Сорбонне. – Она положила еще одно пирожное ему на тарелку. – Моя дочь родилась здесь. Сразу же после начала войны.

– Значит, ваша дочь француженка, – сказал Морис.

– Полька. Мой муж был поляк.

– По французским законам ваш ребенок имеет право на французское гражданство, если только родители не заявят, что у них другие планы.

Женщина задумалась.

– Тогда она француженка, ведь мой покойный муж вернулся в Польшу, когда началась война, и мы не подавали никаких документов.

Он вопросительно поднял брови.

– Ваш покойный муж? Она кивнула.

– Он погиб, защищая нашу родину.

– Сочувствую вам, – сказал Морис. Анна сказала с философским спокойствием:

– Так распорядилась судьба. Я не первая и не последняя вдова на этой войне. Не только Польша сдалась немцам. И вряд ли Франция будет последней.

Француз молчал.

– Но люди продолжают жить, даже если им приходится приспосабливаться к новому режиму, – продолжила она.

Он кивнул соглашаясь.

– Тут вы правы. Те, кто нами правит, далеко. Нам надо учиться жить с ними, а не наоборот.

Раздался стук в дверь. В комнату вошел сержант.

– Генерал освободился. Он просит, чтобы вы проводили мсье де ла Бовиля к нему в кабинет.

Морис последовал за Анной через пустой холл в другую комнату. Она остановилась и, постучав, открыла дверь, не дожидаясь ответа.

Генерал фон Бреннер оказался значительно моложе, чем ожидал Морис. Вряд ли он был старше его самого. Вместо обычного приветствия он протянул руку.

– Рад вас видеть, мсье де ла Бовиль. – По-французски он говорил с сильным немецким акцентом.

Морис ответил тоже по-немецки.

– Счастлив познакомиться, генерал.

Мужчины посмотрели друг на друга. Неожиданно генерал усмехнулся.

– Мой французский так же плох, как ваш немецкий. Морис рассмеялся в ответ.

– Не скажите.

– Вы говорите по-английски?

– Да.

– Так давайте перейдем на английский. Мы будем чувствовать себя свободнее. Если возникнут трудности, Анна поможет нам.

– Согласен, – ответил Морис по-английски.

– Тогда за дело, – сказал генерал. – Французское промышленное управление поручило вам сотрудничать со мной, чтобы мы смогли быстрее мобилизовать промышленность и успешно бороться с общим противником. Разумеется, прежде всего следует заняться тяжелой промышленностью, это важно для производства оружия и боеприпасов.

– Я именно так и понял свою задачу. Поэтому подготовил документы, которые с минуты на минуту доставит сюда курьер. Я в вашем распоряжении, мы можем немедленно начать работу.

Разумеется, за три года их совместной работы во время оккупации возникли и другие возможности для сотрудничества. Например, фирмы, чьи владельцы были неугодны новому режиму, так и просились в руки. Большой знаменитый во всем мире завод по производству вин, компания, занимающаяся розливом по бутылкам натуральной минеральной воды, компания на юге Франции, производящая сырье для парфюмерной промышленности… И все по вполне доступной цене. Требовалась только небольшая сумма наличными и выездная виза для бывших владельцев, стремящихся выбраться из Франции любой ценой. Поскольку имена настоящих владельцев этих компаний скрывались в соответствии с французским законом о Societes anonymes,[9] они не были нигде зарегистрированы. Однако при принятии любых решений относительно этих компаний владельцы должны были заявить о себе, во всяком случае, внутри компании. Чтобы избежать неприятностей, Вольфганг при покупке фирм пользовался именем Анны. Все три были небольшими и приносили во время войны очень маленький доход. Вольфганг приобретал их с дальним прицелом. Когда война закончится, спрос на их продукцию сразу возрастет.

Два года спустя, жарким влажным летним днем 1943 года, Вольфганг вернулся с совещания в штабе очень расстроенным. Анна сразу это заметила, но промолчала, ожидая, когда он сам заговорит. Это произошло только после ужина, когда они уже сидели в кабинете. Он курил сигару и пил кофе.

– Меня отзывают в Берлин, – с трудом выговорил он. Она взглянула не него.

– Надолго?

– Навсегда, – сказал он. – Моя работа здесь окончена. А в Германии есть проблемы с промышленностью, которыми мне предстоит заняться.

Она помолчала.

– Немедленно начну укладываться.

– Нет, – резко бросил он. – Ты со мной не едешь. Она молча смотрела на него.

– Я не могу взять тебя с собой в Германию, – сказал Бреннер, словно оправдываясь. – Моя семья…

– Я понимаю, – быстро перебила она. Перевела дыхание и попробовала улыбнуться. – Я не жалуюсь. Сначала вообще было только шесть недель, помнишь?

– Ничего не кончилось, – сказал он. – Я тут кое-что придумал…

– Не хочу, чтобы ты из-за меня подвергал себя опасности, – сказала Анна.

– Никакой опасности, – ответил Вольфганг. – Я пригласил Мориса к завтраку, тогда все тебе и объясню.

– Когда ты уезжаешь?

– В пятницу.

Анна посмотрела ему прямо в глаза.

– Сегодня вторник, – заметила она поднимаясь. – Пойдем в спальню. Зачем терять оставшееся время?

Бреннер ждал, пока горничная уберет посуду после завтрака и закроет за собой дверь. Морис и Анна сидели за маленьким столиком.

– Германия проиграла войну, – твердо сказал генерал. Помолчав, он продолжил.

– Война как бизнес. Стоит остановиться – и теряешь инерцию. А потом и контроль. Фюрер сделал трагическую ошибку: вместо того чтобы переправиться через Ла-Манш, он напал на Россию. В тот момент все было кончено.

Морис и Анна продолжали молчать.

– Теперь поражение Германии – дело времени, и мы должны быть готовы. После войны появится множество возможностей, и от нас зависит, как мы ими воспользуемся. – Он взглянул на Мориса. – Начнем с вас. Если мы хотим сохранить то, что приобрели здесь, во Франции, вы должны перейти на другую сторону. Переправиться через Ла-Манш и присоединиться к сторонникам де Голля.

– Немыслимо, – запротестовал Морис. – Они пристрелят меня без липших разговоров.

– Этого не случится, если вы будете действовать по моему плану. Я передам вам кое-какую информацию, которая может заинтересовать союзников, например, о промышленных предприятиях, о которых они до сих пор ничего не знают. Вы направитесь к своему дяде-маркизу, чья репутация безупречна, и расскажете ему, как долго вы добивались доступа к этой информации. Мол, теперь, когда вы эту информацию добыли, вам необходимо срочно переправиться на ту сторону. Уверен, у него есть связи, да и я помогу, так что гарантирую вам безопасный переход через месяц.

– Все равно это слишком опасно, – Морис колебался.

– Куда опаснее оставаться. Когда французы вернутся, вас расстреляют как предателя или коллаборациониста.

Морис молчал.

Вольфганг повернулся к Анне.

– Много лет моя семья владеет небольшим домом в Женеве. Я уже получил швейцарский вид на жительство для тебя как моей экономки. После моего отъезда останьтесь здесь еще на месяц. Потом отправляйтесь в Швейцарию. Швебель будет с вами, чтобы помочь с оформлением бумаг, которые ты должна взять с собой. Потом, выдавая себя за твоего шофера, он отвезет вас в Женеву под предлогом того, что Жаннет больна и врачи посоветовали отправить ее в Альпы. Когда вы благополучно там устроитесь, он вернется в Германию и присоединится ко мне.

Анна посмотрела на него.

– А ты что будешь делать все это время?

– Буду стараться вытащить семью из Германии. Из-за положения, которое я сегодня занимаю, нас неизбежно будут преследовать.

– Куда они поедут?

– Несколько стран Латинской Америки предложили нам убежище. За деньги, разумеется. Но деньги это всего лишь деньги.

– А что будет с тобой?

– Как только они окажутся в безопасности, я приеду к тебе в Женеву.

Она помолчала.

– Другого выхода нет?

Он отрицательно покачал головой.

– Конца войны, возможно, придется ждать год, два, или даже три. Но он наступит, поверь мне.

Они помолчали, причем каждый думал о своем.

– Merde![10] – внезапно воскликнул Морис. Он посмотрел на Вольфганга. – А я-то, дурак, мечтал, что когда-нибудь стану богатым.

Бреннер улыбнулся.

– Делайте, как я сказал, и, вполне вероятно, сумеете разбогатеть.

Когда Морис ушел, генерал встал.

– Пойдем в кабинет.

Она последовала за ним в маленькую комнату, которую он превратил в свой личный кабинет.

– О том, что я тебе сейчас покажу, не знает ни один человек в мире, ни Морис, ни Швебель, ни даже моя семья. Никто. Только я. И теперь ты.

Она молча наблюдала, как он отодвинул кресло и поднял угол ковра. Поискал деревянную планку и, найдя, нажал на нее. Открылся небольшой тайник, не более фута шириной. Он просунул туда руку и вытащил что-то вроде небольшого сейфа, поставил на стол, открыл и кивнул ей.

– Смотри.

Анна подошла к столу и, встав рядом с ним, взглянула. Ящик был доверху наполнен блестящими золотыми монетами. Она онемела от изумления.

– Золотые луидоры. Всего таких ящиков, как этот, сорок. Сто тысяч монет. – Лицо его было серьезным.

Анна хрипло проговорила:

– Боже мой! Я и представить себе не могла… – Она взглянула на него. – Каким образом…

– Никаких вопросов, – отрезал Бреннер. – Они есть, и все. И ты увезешь их в Швейцарию.

– Но как? Ты же знаешь, что на границе весь багаж тщательно обыскивают.

– Я об этом подумал, – улыбнулся в ответ Бреннер и жестом позвал ее к окну. Показав на сверкающий „мерседес», стоящий во дворе, он сказал: – Выглядит как обычная машина, верно?

Она кивнула.

– Но это не так. Панели вокруг дверей полые и звукоизолированы, чтобы монеты не звенели. Машина сделана по специальному заказу.

– А как же те, кто ее делал?

– Они уже ничего не скажут, – отрезал Бреннер. – Это были евреи, и их давным-давно нет на свете.

– Умерли?

Он не ответил. Вернулся к столу, взял ящик и снова спрятал его в тайник. Поправил ковер и подвинул на место кресло.

– Тебе придется перевезти золото самой, – сказал он садясь. – Я покажу тебе, как добраться до панелей. Но никто не должен тебя видеть. Ни одна душа. Если тебя увидят, ни твоя жизнь, ни жизнь твоей дочери не будут стоить и гроша. Мне не надо объяснять тебе, на что способны люди из-за денег.

Она кивнула. Убивали и за куда меньшее.

– Ты должна будешь заниматься этим по меньшей мере по два часа каждую ночь, когда никого нет в доме. Не надо пытаться сделать все сразу. У тебя впереди целый месяц. Когда все монеты будут в машине, можешь уезжать.

– Со мной поедет только Швебель?

– Нет. Еще один человек. Бывший десантник. Тренированный убийца. Если случится что-нибудь непредвиденное, он справится.

– Что мне делать с золотом, когда я приеду в Женеву?

– Арендуй номерной сейф в швейцарском банке. Потом постепенно перенеси туда все золото. Понемногу, не все сразу. Когда машина опустеет, Швебель и тот другой человек перегонят ее ко мне в Германию.

Анна тяжело опустилась в кресло.

– Должна признаться, что мне впервые стало страшно. Генерал взглянул на нее.

– Мне тоже, – голос его был хриплым. – Но у нас нет выбора. Ничего другого не придумаешь, если мы хотим когда-нибудь снопа быть вместе.

За все то время, что они были вместе, он ни разу не говорил ей о любви, даже в минуты страсти, в постели, он только стонал и так прижимал ее к себе, что, казалось, переломает ей все кости. Даже сейчас, в это серое утро, стоя на пороге небольшого французского домика, Бреннер совершенно владел собой.

Он слегка наклонился и холодновато поцеловал ее в обе щеки.

– Будь осторожна, – сказал он.

– Буду, – пообещала она.

Вольфганг повернулся к стоящей рядом с матерью Жаннет, которая смотрела на все широко раскрытыми глазами, и взял ее на руки. Он поцеловал ее в лоб, потом в губы.

– Auf Wiedersehen, liebchen, – сказал он. – Будь хорошей девочкой и слушайся маму.

Малышка кивнула.

– Хорошо, папа генерал.

Он улыбнулся и передал ребенка матери.

– Скоро увидимся, – сказал он, затем повернулся и решительными шагами, не оглядываясь, направился к машине, которая должна была отвезти его к поезду.

Анна подождала, пока машина выедет за ворота, потом закрыла дверь и вернулась в дом. Поставила девочку на пол.

– Мама?

Анна повернулась к ней.

– Папа генерал вернется? Мать удивилась.

– Почему ты спрашиваешь?

– Няня сказала, что он уедет, а новым папой будет мсье Морис.

– Няня мелет чепуху, – сердито бросила Анна.

– Но няня говорит, что папа генерал возвращается в Германию и мы не можем с ним поехать. Так что мсье Морис теперь будет главным.

– Няня ошибается. Когда папы генерала нет, главная я. И никто другой. Ни мсье Морис, ни кто-нибудь еще.

– Значит, папа генерал вернется?

Анна секунду поколебалась, потом утвердительно кивнула.

– Да, он вернется, можешь так и сказать своей глупой няне.

Когда через два часа вернулся со станции Швебель, она пригласила его наверх в кабинет генерала и закрыла дверь.

– Боюсь, у нас проблема.

Он молчал, ожидая, что она скажет дальше.

– Няня. Она слишком много болтает. Уже сообщила Жаннет, что генерал не вернется. Если она такое говорит девочке, кто знает, что она вообще может наболтать…

Швебель понимающе кивнул.

– Одно лишнее слово – и планы генерала окажутся под угрозой, – продолжала Анна.

– Я позабочусь об этом, графиня, – сказал он.

Она удивленно взглянула на него. Впервые он обратился к ней так. Раньше он называл ее просто фрау Поярская. Выражение его лица не изменилось.

– Что-нибудь еще, графиня?

– Ничего, спасибо, Иоганн, – она покачала головой. Швебель вежливо поклонился и вышел. Через два дня у няни был выходной. В дом она больше не вернулась.

Голос Мориса по телефону звучал сдержанно.

– Мне необходимо вас видеть.

За три недели, прошедшие после отъезда Вольфганга из Парижа, это был первый звонок.

– Я дома, – просто ответила Анна.

– Вы не понимаете, за мной могут следить. Теперь, после всего происшедшего, я не рискую появляться у вас.

– А по телефону мы не можем поговорить?

– Я должен передать вам кое-какие бумаги. Выездные визы для вас и Жаннет, выданные французскими и немецкими властями. Да и обсудить нам нужно многое.

– Я поняла, – ответила Анна. – Но сама я не могу прийти к вам. Швебелю приказано следовать за мной повсюду.

– Merde! – Он замолчал.

Она ждала, что он скажет дальше.

– Времени осталось мало, – сказал Морис.

– Послезавтра меня здесь уже не будет. Анна по-прежнему молчала.

– После полуночи, – сказал он, – ждите меня у черного хода вашего дома. Если в течение получаса я не появлюсь, уходите.

В десять минут первого раздался негромкий стук в дверь. Анна быстро встала и открыла дверь. Морис вошел и плотно притворил за собой дверь.

– Все спят? – спросил он шепотом. Она кивнула.

– А Швебель?

– После отъезда генерала он переселился в маленькую квартирку над конюшней.

– Мне надо выпить, – попросил Морис.

– Идемте, – позвала Анна. Она провела его через темный дом в маленький кабинет на втором этаже. Открыла буфет, достала бутылку коньяку и рюмку, наполнила ее до краев и протянула ему.

Тот одним глотком отпил половину и глубоко вздохнул. Его напряжение постепенно спадало.

– Как будто ходишь по натянутой проволоке, – пожаловался он. – Вопросы. Вопросы без конца. Ловушка на ловушке.

Анна молчала.

Морис сделал еще глоток.

– От Вольфганга что-нибудь есть?

– Нет. А должно быть? Француз посмотрел на нее.

– Вероятно, нет. Хотя мне почему-то казалось, что он постарается с вами связаться.

Анна сменила тему.

– Вы сказали, что принесете мне бумаги.

– Да – Морис расстегнул куртку и вынул конверт. – Выездные визы для вас и Жаннет.

Она открыла конверт и просмотрела документы.

– Вы сказали, что хотите что-то обсудить.

– Верно. То, что нельзя доверить бумаге.

– Не понимаю.

– Золото, – сказал Морис.

– Золото? – Анна надеялась, что удивление, которое она постаралась изобразить, было достаточно естественным. – Какое золото?

– Я много раз слышал, что Вольфганг скупает золотые луидоры.

– Мне об этом ничего неизвестно, хотя я думала, что в курсе всех его дел.

– Он никогда ничего вам не говорил? Анна отрицательно покачала головой.

– Странно, – удивился Морис. – Я получил эту информацию из вполне надежных источников.

– Значит, надо проверить еще раз, – посоветовала она. Помолчала потом сказала, будто ей пришла в голову неожиданная мысль: – Может, это какая-нибудь ловушка для вас? Чтобы выяснить, в каких на самом деле отношениях вы были с генералом?

– Я об этом не подумал. Возможно, вы правы. – Морис взглянул на нее с открытым восхищением. – Начинаю понимать, почему меня так тянуло к вам с самого начала.

Анна улыбнулась, стараясь скрыть облегчение.

– Вы настоящий француз: как всегда галантны.

– Бросьте, – сказал он, беря ее за руку. – Уверен, вы знаете, как я к вам отношусь.

Она не отняла руки, не желая обижать его резким движением. Немного погодя заметила:

– Уже поздно. Вам опасно оставаться здесь дольше.

– Нет, – бросил Морис. На его лице появился румянец. – Такого случая может больше не быть. Я хочу, чтобы вы знали, что я чувствую.

– Морис… – она отняла руку, стараясь говорить спокойно. – Мы не дети. Сейчас не время и не место.

В голосе его прозвучали истерические нотки.

– Хоть я и не немецкий генерал под метр девяносто, но у меня есть то, чего нет ни у одного из них, – сила, которой они все завидуют. – Быстрым движением он расстегнул ширинку. – Смотрите! – приказал он.

Она взглянула и остолбенела от удивления: размеры его пениса с лихвой компенсировали недостаток роста. Толщиной почти с запястье, он доставал до середины бедра.

– Дотроньтесь, – попросил он. – Вам понадобятся обе руки, чтобы обхватить его.

– Не могу, – она покачала головой, не в состоянии отвести взгляд.

– Почему? – резко спросил он.

Анна заставила себя посмотреть ему в лицо.

– У меня сейчас месячные, – объяснила она – А я боюсь, что если дотронусь, то не смогу остановиться.

Морис внимательно посмотрел на нее.

– Это правда?

– Правда. – Анна заставила себя улыбнуться. – Кто же осмелится лгать при виде такого чудовища!?

Он глубоко вздохнул и на секунду отвернулся. Когда он снова повернулся к ней, его одежда была в полном порядке.

– Ничего, мое время придет, – сказал он, – этого вы никогда не забудете.

Еще через неделю Швебель вместе с бывшим десантником перевезли ее в Швейцарию. Мужчины сидели на переднем сиденье, она с Жаннет, укутанной в одеяло, на заднем. Пограничники разрешили им проехать, даже не взглянув на их багаж.

Теперь, больше года спустя, слушая, как Вольфганг рассуждает об этом странном браке, Анна вспомнила слова, сказанные Морисом в ту последнюю ночь в Париже. Она впервые поняла как он был прав тогда: забыть она не смогла Как ни старалась она сосредоточиться на вязании, перед глазами у нее стоял его чудовищный фаллос.

Вольфганг захлопнул саквояж, выпрямился и повернулся к ней.

– Вот и все.

– Да.

Они стояли по разные стороны кровати.

– Может пройти много времени, пока мы снова увидимся, годы, – сказал Бреннер.

– Знаю.

Он с трудом улыбнулся.

– Я даже не смогу быть на твоей свадьбе. Анна промолчала.

Генерал не сделал даже попытки подойти к ней.

– Я ведь никогда не говорил тебе, что люблю, верно? Она покачала головой.

– Никогда.

– Но ведь ты знала правда?

– Да.

– Может, и не так, как другие люди любят друг друга. По-своему.

– Я знаю, – сказала Анна. – И я тебя люблю. Тоже по-своему.

Бреннер взглянул на часы.

– Пора.

Анна открыла дверь и позвала Швебеля. Тот взял саквояж, и они начали спускаться по лестнице. Она придержала Вольфганга за руку и, дождавшись, когда Швебель выйдет на улицу, спросила:

– Золото, что я должна с ним делать?

– Пусть лежит в банке, – ответил Бреннер. – Как только я устроюсь, напишу тебе, что делать.

Она все еще держала его за руку.

– Жаль, что ты едешь в Германию, а не прямо в Латинскую Америку.

– У меня там еще есть дела, – сказал он. – Ты не волнуйся, ничего со мной не случится. Я останусь во французской зоне: Морис там все для меня подготовил.

– Я все-таки ему не доверяю. Бреннер попытался пошутить.

– И это ты говоришь о своем будущем муже! Анна даже не улыбнулась в ответ.

– Это дела не меняет.

– Морис жадный, – заметил генерал. – Ему нужны титул и деньги. И он знает, что только с нашей помощью сможет получить и то и другое. Поверь мне, все будет нормально.

Она заглянула ему прямо в глаза.

– Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты был так добр ко мне.

Он смущенно кашлянул.

– Ты тоже была добра ко мне.

– Ради нас будь осторожен.

– Ты тоже береги себя. Помни, что я тебе сказал. Как бы француз ни настаивал, после женитьбы не соглашайся переводить компании на его имя, сделай его управляющим. Если будет допытываться, почему ты не соглашаешься, скажи, что я не оставил тебе необходимых бумаг.

– Я так и сделаю.

– Так ты сможешь держать его в узде, – сказал Бреннер. – Он не посмеет ничего сделать, пока компании будут в твоих руках.

– Понимаю.

На этот раз Вольфганг поцеловал ее в губы. Почувствовав солоноватый привкус, отодвинулся и посмотрел на нее.

– Без слез.

Анна кивнула соглашаясь: – Без слез.

– Странные вещи случаются в военное время, – сказал генерал. – Благодаря тебе у нас были прекрасные дни. – Он снова поцеловал ее. – Это малышке. Скажи ей, пусть не сердится, что я не дождался, когда она вернется.

– Я скажу.

Вместе они подошли к двери. Он еще раз поцеловал ее. Нежно.

– Auf Wiedersehen, mein Liebchen.[11]

Голос Мориса, звонившего из Парижа, дрожал от возбуждения.

– Правительство де Голля приняло мое предложение. Ты разговариваешь с маркизом де ла Бовилем.

– Господин маркиз, – ответила Анна, – примите мои поздравления.

– Госпожа маркиза, – сказал он, – надеюсь, что этим вы не ограничитесь.

Она рассмеялась.

– Хорошие новости!

– Это еще не все. Мне удалось сделать так, что твои старые бумаги исчезли из досье, а вместо них появились новые, полный комплект.

– Как тебе удалось?

– Не спрашивай. Дороговато, но дело того стоило. Теперь никто не сможет бросить в тебя камень. Я перешлю тебе новые бумаги по почте. Нужно вклеить туда новые фотографии и подписать у французского консула. Вот и все.

– В Париже многие могут узнать меня.

– Я об этом подумал. Осветли волосы и измени прическу. Сейчас в Париже модны волнистые волосы до плеч. Тебе пойдет. Еще модно выщипывать брови, подводить глаза и румянить Щеки. Накрасься, перед тем как фотографироваться. И еще: твой вид на жительство выдан на имя графини Тани Поярской. Я вполне сознательно опустил имя Анна. Вольфганг ведь не случайно не называл тебя Таней, – это не немецкое имя. Я хочу, чтобы ты снова стала Таней, вдруг кто-нибудь захочет покопаться в твоем прошлом.

– Завтра с утра отправлюсь в парикмахерскую, – сказала Анна. Однако его слова удивили ее. – А ты, похоже, в курсе последних веяний моды?

Морис рассмеялся.

– У нас компания по производству духов, забыла? Проще простого на ее базе начать производство косметики. Я изучал рынок: после ужаса военных лет спрос на парфюмерию должен стремительно возрасти. Женщинам надоело выглядеть простушками.

– Думаю, ты прав, – ответила она.

– Я уверен в этом. Я уже связываюсь с нужными людьми.

– Мне неприятно напоминать тебе, но есть одна вещь, о которой ты, похоже, забыл.

– О чем же?

– О нашей свадьбе. Последовало недолгое молчание.

– Я полагал, мы поженимся, когда ты вернешься в Париж.

– Нет, – отрезала Анна. – Я знаю французов. Придется заполнять слишком много бумаг и отвечать на слишком много вопросов. Они захотят все перепроверить, а это займет целую вечность. Кто знает, до чего они могут докопаться? Мы поженимся здесь, как только я подготовлю все бумаги. Так будет проще. – Она засмеялась. – Кроме того, меня прельщает мысль вернуться во Францию женой маркиза де ла Бовиля.

Она просто чувствовала, как Морис тает от удовольствия.

– Ну, конечно, дорогая, – поспешно ответил он. – Будет так, как ты хочешь.

– Кстати, ты ничего не слышал о Вольфганге от своих друзей в Берлине?

– Ни слова, – ответил Морис.

– Я беспокоюсь о нем, уже больше двух месяцев прошло.

– Уверен, у него все в порядке. Если бы что-то было не так, я бы знал. Его уже наверняка нет в Германии.

– Будем надеяться, – со вздохом сказала Анна.

– Позвони мне, как только будут готовы бумаги.

– Обязательно, – пообещала она, кладя трубку. Открылась дверь, и в комнату вошла Жаннет. В руке она держала листок бумаги.

– Мама! – воскликнула она по-французски. – Посмотри, какую птичку я нарисовала. Учитель поставил мне самую высокую оценку. Сказал, что никогда в жизни таких не видел!

Она взяла листок из рук ребенка. Учитель был прав. Такой птицы никогда не было, да и быть не могло. Разве что в кошмарах. Это был гибрид птеродактиля, орла и летучей мыши, разукрашенный в яркие цвета.

– Правда, красивая? – спросила малышка. Таня кивнула.

– Очень. – Она вернула рисунок дочке. – Спрячь, чтобы не потерялся.

– Мне бы хотелось вставить его в рамку и повесить над кроватью.

Таня заставила себя улыбнуться.

– Мы так и сделаем.

– Ты по телефону говорила по-французски, – сказала девочка. – С кем?

Таня вязла ребенка на руки. Рано или поздно ей все равно придется сказать.

– Твоя мама собирается выйти замуж. Жаннет радостно улыбнулась.

– Папа генерал возвращается?

– Нет, – сказала Таня. – Мы возвращаемся в Париж, будем там жить. Я выхожу замуж за Мориса.

На личике Жаннет выразилось крайнее удивление. Потом она вдруг разрыдалась.

– Нет, мама, нет! Я не люблю его. Он плохой.

– Совсем он не плохой, – терпеливо начала убеждать дочь Таня. – Он очень хороший. Сама увидишь. Он тебя очень любит.

– Неправда, – закричала Жаннет. – Он меня ненавидит. Он всегда меня щиплет, когда ты не видишь, делает мне больно.

– Он не нарочно, – уговаривала ее Таня. – Просто он пытается показать, как ты ему нравишься.

– Да нет же, – кричала девочка. – По его лицу видно, что он хочет сделать мне больно, а если я не плачу, он щиплет меня еще сильнее. – Она снова заплакала. – Я не хочу, чтобы ты выходила за него замуж. Женись лучше на папе генерале.

– Ну хватит, Жаннет, – твердо сказала Таня, ставя девочку на пол. – Ты еще многого не понимаешь. Я выхожу замуж за Мориса, и больше никаких разговоров на эту тему. Теперь иди к себе в комнату и успокойся.

Вся в слезах девочка направилась к двери. Там она обернулась и, вытирая щеки и нос рукавом, запальчиво сказала:

– Ну и пусть. Даже если ты на нем женишься, все равно я не буду его любить.

Они расписались тремя неделями позже, и, хотя Таня специально купила Жаннет красивое белое платье, девочка отказалась пойти с ними в мэрию.

Она внимательно разглядывала себя в зеркале. Никак не могла привыкнуть к тому, что стала блондинкой. Ей почему-то казалось, что изменился не только цвет волос, но и она сама. Раньше ее сексуальность была не слишком заметна, теперь же она стала вызывающей и существовала как бы помимо нее.

Таня медленно причесалась: в каждом завитке была чувственность. Замерла на мгновение, опять посмотрела в зеркало. Что-то было не так. Вдруг она поняла, что именно. Белое шелковое платье, которое она приготовила для себя, никуда не годилось.

Таня открыла небольшой саквояж, который приготовила чтобы взять с собой в гостиницу. Быстро просмотрела содержимое. Через минуту она уже переодевалась. Взглянув в зеркало, поняла, что заставило ее взять с собой черное платье: в нем она выглядит другим человеком.

Таня еще раз взглянула в зеркало. Пора идти. Неожиданно она почувствовала слабость и оперлась о раковину, чтобы не упасть. У нее неожиданно затвердели соски, приподнимая полупрозрачную ткань платья.

Она тряхнула головой, чтобы собраться с мыслями. Что это с ней? Не первый же он мужчина в ее жизни! На секунду закрыла глаза и поняла, в чем дело. Перед глазами стоял его гигантский член. Символ мужского могущества. Сам Морис – ничтожество. Все дело в фаллосе, извечном объекте поклонения. Она почувствовала желание.

Дождавшись, когда исчезнет дрожь в ногах, Таня выключила свет в ванной и открыла дверь в спальню. Прошло несколько минут, пока ее глаза привыкли к полумраку комнаты.

Морис стоял голый возле кровати, спиной к ней. Он медленно повернулся. Сначала она увидела только его жестокие блестящие глаза и оскал мелких белых зубов. Как завороженная, Таня уставилась на его пенис. Ноги снова задрожали, во рту пересохло, спазм перехватил горло.

Держа одну руку за спиной, он жестом велел ей подойти.

Она медленно двинулась к кровати, едва держась на ногах. Она подошла почти вплотную, все еще не поднимая глаз. Ей казалось, что она под гипнозом.

Неожиданно Морис протянул руку и рванул пеньюар с ее плеч. И все это в полной тишине.

Таня почувствовала влагу в паху. Она по-прежнему была не в состоянии двинуться с места казалось, вид его члена отнял у нее все силы. Она не заметила, как он вынул руку из-за спины. Боль была такой неожиданной и резкой, что она не удержалась от крика.

Тут она и увидела плетку, в которую были вплетены металлические шарики. Таня посмотрела на свое тело: следы от удара уже появились у нее на груди, животе и бедрах. Там, где металл поранил кожу, выступили капельки крови.

Прежде чем она успела заговорить, Морис заорал:

– Фашистская шлюха! Ты что, думала, я, как все? Буду пресмыкаться перед тобой?

Таня в ответ только покачала головой. Говорить она не могла – потрясение лишило ее голоса.

Новый удар – и ужасная боль. Он схватил ее за волосы, заставил опуститься перед ним на колени. Она пыталась закрыть лицо руками, но он заставил ее смотреть. Его стоящий фаллос раскачивался над ней, как толстая змея.

Голос Мориса был резким и злым.

– Вот твой господин, а ты его раба. Смотри на него и запомни, что ты всего лишь его шлюха.

Таня попыталась отвернуться, но он продолжал держать ее за волосы, не давая двинуться. Потом снова ударил плеткой по спине. От страшной боли она хрипло закричала.

Казалось, ее крик подтолкнул Мориса. Его член начал дергаться, как рассерженная кобра, и на нее струей обрушилась сперма. Он яростно ударил ее еще раз, и сперма на ее теле смешалась с кровью. Потом он резко толкнул ее на пол. Она, рыдая, лежала у его ног, не в силах шевельнуться. Тяжело дыша, он какое-то время смотрел на нее. Потом ногой заставил перевернуться на спину, лицом к нему.

– Иди в ванную, шлюха, – сказал он уже нормальным голосом, – и вымойся.

Таня не пошевелилась.

Еще удар. Она вскинулась от боли.

– Делай что я сказал! Медленно она встала на четвереньки, поползла в сторону ванной и вдруг услышала за спиной его голос.

– Стой!

Она видела только его ноги. Он обошел ее и остановился рядом. Она не подняла головы.

– Посмотри на меня, – приказал Морис.

Таня с трудом подняла голову. Он держал член в руке. Неожиданно на нее полилась струя мочи, и раны на теле взорвала боль.

– Не надо! – закричала она, стараясь отодвинуться. Он снова взмахнул плеткой, и боль прижала ее к полу.

Кончив, он рассмеялся и сказал:

– Теперь можешь идти.

Она нашла в себе силы взглянуть ему в лицо. Голос ее был низким и хриплым, как у зверя.

– Я убью тебя за это! Он снова рассмеялся.

– Ничего ты не сделаешь, – сказал он презрительно. – Потому что тогда вы умрете – и ты, и твоя дочь. Ты думаешь, я дурак? Ошибаешься. Все твои старые документы в надежном месте. Если что-нибудь случится со мной, их передадут властям.

Он медленно вернулся к кровати и сел. Голос был расслабленным, даже ласковым.

– Когда вымоешься и уберешь здесь, приходи. Я буду ждать в постели. – Он лег, вытянулся и накрылся простыней. – Можешь не торопиться. Пожалуй, я немного посплю.

Держась за ручку, она поднялась на ноги. Немного передохнув, открыла дверь. Когда она вышла из ванной, было уже светло. Ей показалось, что Морис спит. Осторожно она двинулась к шкафу, чтобы взять платье.

За спиной раздался его голос.

– Иди сюда.

Она не пошевелилась.

Он сел в постели, держа плетку в руке.

– Кому сказано, иди сюда.

Она сделала несколько медленных шагов в его сторону.

– Ложись и раздвинь ноги.

Морис откинул простыню – полная эрекция. Он попытался овладеть ею, но не смог; она была сухой и закрытой. Поплевав на руки, он потер свой член и одним сильным движением вошел в нее.

Таня снова закричала от боли, казалось, его огромный член разрывает ее на части. Он начал двигаться, а она продолжала кричать от дикой муки. Такое не приснилось бы никому и в страшном сне. Наконец он кончил.

Минуту он лежал на ней, пытаясь успокоиться, и, улыбаясь, смотрел на нее.

– Ты ведь этого хотела? Члена лошадиных размеров? Таня бросила на него ненавидящий взгляд. Голос ее был холоден.

– Мне приходилось видеть члены побольше твоего, но никогда не хотелось трахаться с лошадьми.

Морис ударил ее по щеке. Она почувствовала, что на лице остался след от его руки. Но ее голос остался спокойным.

– Ты кончил? Он кивнул.

– Тогда слезь с меня, я хочу „отмыться» от тебя. Он смотрел, как она шла к ванной.

– Таня…

Она обернулась.

Он казался искренне удивленным.

– Не понимаю тебя. Чего же ты хочешь? Она глубоко вздохнула.

– Мужчину, – ответила она, закрывая за собой дверь.

Шофер открыл дверь машины, первым выбрался Морис, следом, не замечая предложенной руки, вышла Таня. Подождав Жаннет, она взглянула на дом.

– Большой, – заметила она.

– Достался за гроши, – самодовольно сказал Морис. – Владельцы торопились продать.

Жаннет крепко держала ее за руку. Дом был из серого камня, больше двадцати метров в длину, за решетчатым забором. Перед домом – маленький садик. От огромных ворот дорожка вела к застекленным дверям с решеткой, на которой уже красовался герб рода де ла Бовиль.

Таня пошла за мужем. Шофер тем временем выгружал вещи из машины. Дверь открыл дворецкий в ливрее – Морис даже не успел нажать кнопку звонка.

– Может, мне стоит перенести невесту через порог? – саркастически предложил Морис.

Она не удостоила его ответом и вошла в дом. По обычаю, вся прислуга выстроилась в холле, чтобы познакомиться с новой хозяйкой. Слуг было шестеро, все в форме. Анри, дворецкий, его жена Маргарита, кухарка и четыре девушки помоложе – в их обязанности входили уборка, стирка и работа по дому. Шофер Рене все еще возился у машины.

Таня поздоровалась с каждым за руку, легким кивком головы отвечая на их поклоны и уважительный шепот „госпожа маркиза».

Когда все слуги уже были представлены, из двери комнаты появился молодой человек с пачкой бумаг в руке.

– Простите, – сказал он по-английски, – я не знал, что вы уже приехали.

Уже по его одежде Таня поняла, что перед ней американец. Она вопросительно посмотрела на Мориса.

– Дорогая, разреши представить тебе Джерри Джонсона, моего помощника и секретаря. Джерри, это госпожа маркиза и ее дочь Жаннет.

Американец неуклюже поклонился.

– Счастлив познакомиться, госпожа маркиза. Таня не протянула ему руки.

– Не хочешь осмотреть дом, дорогая? – спросил Морис. Она отрицательно покачала головой.

– Я устала. Хочу умыться и немного отдохнуть.

– Прекрасно, – согласился Морис. – Он повернулся к дворецкому. – Проводите госпожу маркизу в наши апартаменты и позаботьтесь, чтобы ей было удобно. – Он снова повернулся к Тане. – Нам с Джерри надо просмотреть некоторые бумаги. Я присоединюсь к тебе позже.

Таня взглянула на молодого американца. Многое вдруг сразу встало на свои места. Ничем не выдав своей догадки, она кивнула, взяла за руку Жаннет и пошла за дворецким вверх по лестнице.

Таня не спеша вылезла из ванны, взяла огромное махровое полотенце и обернула вокруг себя. Быстро вытерлась, бросила полотенце на пол и встала перед зеркалом. Рубцы и раны свадебной ночи исчезли с ее тела, но не из памяти. Накинув шелковый халат, она прошла в спальню. Нажала кнопку звонка, вызвала горничную и села у туалетного столика. Послышался негромкий стук в дверь.

– Entrez.[12]

Вошла горничная и сделала реверанс.

– Мадам…

Таня взглянула на нее. Молодая девушка, темные вьющиеся волосы, большие карие глаза.

– Как тебя зовут, милая?

– Луиза, мадам.

– Принеси мне чаю, Луиза, хорошо?

– Конечно, мадам. – Горничная снова сделала реверанс и ушла.

Таня повернулась к зеркалу. Лениво тронула расческой волосы. Они теперь требовали подкраски каждые две-три недели. Таня не выносила вида темных корней, хотя многим женщинам было на это наплевать. Опять послышался стук в дверь. Решив, что вернулась горничная с чаем, она крикнула:

– Entrez.

В зеркале Таня увидела, как открылась дверь. Быстрым движением она запахнула на груди халат, увидев входящего в комнату Джерри с бумагами в руке. Она вопросительно посмотрела на него.

– В чем дело?

– Маркиз просит вас подписать вот эти бумаги, – сказал секретарь.

Она кивнула.

– Положите их на стол, я просмотрю.

Он нерешительно переминался с ноги на ногу.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Маркиз сказал, что нужно подписать эти бумаги сейчас.

Она встала и повернулась к нему лицом.

– Передайте маркизу, что я ничего не буду подписывать, пока не прочту. – Она протянула руку. – Можете их оставить.

Машинально он отдал ей бумаги и повернулся, чтобы уйти. Таня остановила его.

– Между прочим, где вы познакомились с маркизом?

– Несколько лет назад, в Англии, – ответил Джерри. – Я был связным во французском Сопротивлении. Когда война кончилась, я решил остаться в Европе, а маркиз был так любезен, что предложил мне работу.

– Понятно. – Она задумчиво кивнула, потом улыбнулась. – К обоюдному удовольствию, верно?

– Да, – ответил он, немного расслабившись, улыбнулся и повернулся, собираясь выйти.

– Джерри…

Он уже открывал дверь.

– Да, мадам?

Таня спокойно спросила:

– И давно вы с маркизом любовники?

Она увидела, как американец покраснел, его серо-голубые глаза позеленели от ненависти. Поджав губы, он быстро вышел, сильно хлопнув дверью.

Когда Морис вошел в комнату, Таня сидела с чашкой чая за маленьким столиком и просматривала бумаги.

– Мог бы и постучать, – заметила она как бы между прочим. – Это было бы вежливо.

Его лицо пылало от гнева.

– Джерри сказал, ты отказываешься подписывать бумаги.

– Пока не прочитаю, – все так же спокойно ответила Таня. – Теперь, когда я их прочла, могу сказать определенно: я их не подпишу.

– Все должно быть переведено в общую собственность после свадьбы, – сказал Морис. – Так говорил Бреннер.

– Да, он это говорил, – согласилась она.

– Так подпиши! – прошипел Морис.

– Нет, – Таня покачала головой.

– Ты должна, – настаивал Морис. – Я принял на себя финансовые обязательства, опираясь на эту договоренность.

– Совершенно напрасно, – ответила Таня.

– Даже этот дом куплен в долг, – бросил он.

– Это я заметила. И на твое имя. Оплатил ты его, однако, деньгами Вольфганга. Не думаю, чтобы он хотел обогатить тебя за свой счет.

– Значит, хочешь оставить все себе, – сказал он с ненавистью.

– Пока Вольфганг не распорядится иначе.

– А если он никогда не даст о себе знать? Она пожала плечами.

– По французским законам ты в любом случае несешь Ответственность за все выплаты.

– Мне это известно, – ответила она спокойно. – Завтра я свяжусь с нотариусом, он внесет необходимые изменения в документы, и тогда я заплачу.

– А я что буду делать?

– То, о чем мы договорились. Будешь управляющим компаниями. Работай хорошо – и разбогатеешь.

– Тебе это так не пройдет, – злобно прорычал Морис. – Тебя могут депортировать.

– Где ты окажешься, если все выйдет наружу? – спросила она с легкой улыбкой. – Особенно если я расскажу им об обстоятельствах нашего брака.

Он смотрел на нее, лишившись дара речи.

– Можешь идти, – спокойно разрешила Таня. – И по пути скажи дворецкому, что через несколько минут я буду готова осмотреть дом.

– Не пожелает ли мадам маркиза еще что-нибудь? – осведомился он с сарказмом.

– Да, – сказала Таня. – Вели своему дружку собрать вещи и убраться до вечера. Знаешь ведь, как прислуга любит сплетничать. Думаю, не будет ничего хорошего, если они повсюду будут рассказывать, что маркиз де ла Бовиль – педераст.

Она подождала, пока за ним закроется дверь, потом пошла в ванную и достала свою косметику. Подняв крышку, она быстро достала баночки с кремами и лосьонами и вынула кожаный футляр, лежавший внизу.

На футляре золотом было написано: WBSchweringen.

Таня открыла футляр. Серебром сверкнули лезвия: семь, на каждый день недели. На ручках из слоновой кости перечислены все дни – от понедельника до воскресенья. Она нашла их в ванной, в женевском доме, и, повинуясь минутному порыву, взяла с собой. Теперь она поняла, что это был не просто порыв. Неожиданная мысль пришла ей в голову: может, Вольфганг не забывал их, а специально оставил там, где она смогла бы легко их найти?

Таня быстро вернулась в спальню и остановилась посреди комнаты. Минута – и она поняла что надо делать. По одному с каждой стороны кровати под матрас в голове, одно под матрас в ногах. Еще одно – под подушку на маленьком диване перед кофейным столиком, одно – под подушку в шезлонге, и последнее – за занавеску на окне, рядом со столом.

Еще раз оглядевшись вокруг, она отнесла кожаный футляр в ванную. В этот момент в дверь постучал дворецкий.

Осмотр дома занял больше двух часов. Когда они вернулись в ее комнату, Таня поблагодарила дворецкого.

– Вы прекрасно со всем справились. Я довольна, Анри. Он поклонился.

– Благодарю вас, мадам. Теперь можно распаковывать вещи?

– Да, спасибо.

– Я позову Луизу. Она, вероятно, уже все закончила в комнате вашей дочери. – Он поколебался. – В какое время мадам прикажет подать ужин?

– В восемь часов.

– В столовой?

Она вопросительно посмотрела на него.

– Почему вы спрашиваете?

Он чувствовал явную неловкость.

– Господин маркиз сообщил мне, что сегодня не будет ужинать дома.

Таня ничего не ответила.

– Может быть, вам и девочке будет удобнее поужинать в комнате для завтраков? Она очень уютная, с окнами в сад.

Таня кивнула.

– Хорошая мысль, Анри. Спасибо.

– Благодарю вас, мадам. – Он снова поклонился и пошел к двери.

– Анри.

Он остановился.

– Да, мадам?

– Вы показали мне все комнаты, кроме комнаты моего мужа. – Я хочу посмотреть и ее.

– Извините, мадам, – сказал он смущенно, – я думал…

– Нет, я там не была. Даже не знаю, где она.

Он показал на узкую дверь в дальнем углу ее комнаты.

– Если мадам соизволит последовать за мной…

Таня с любопытством взглянула на дверь. Она была уже обычной, и Таня считала, что она ведет в кладовку. За дверью оказался узкий коридор, чуть меньше метра в ширину и едва ли больше метра в длину, в конце еще одна дверь.

Дворецкий открыл вторую дверь, и она вошла в комнату Мориса. Секунду постояла неподвижно. Она должна была догадаться. Морис занял самую лучшую комнату. Все четыре окна выходили в парк. Кроме того, ее заново отделали, и она была даже больше похожа на дамскую, чем ее собственная. Таня прошла в ванную. Вдвое больше по размерам, чем ее собственная.

Выйдя из ванной, Таня увидела стоящего посреди комнаты дворецкого.

– Очень мило, Анри.

– Да, мадам, – осторожно заметил он.

– Я передумала. Не посылайте Луизу распаковывать вещи. Можно сделать это завтра.

– Слушаюсь, мадам.

– Завтра мы поменяемся комнатами, – сказала она. – Я перееду сюда, моя дочь займет мою комнату, а вещи маркиза вы перенесете в комнату моей дочери.

– Но, мадам… – начал пораженный дворецкий.

– Слушаю, Анри, – голос Тани был холоден.

– Господин маркиз. Le patron.[13] – Он заикался от волнения. – Ему это не понравится.

Таня не отводила от него взгляда.

– Если я правильно понимаю, Анри, lе patron – это ваш наниматель, тот, кто платит вам жалованье. N'est-ce pas?[14]

– Разумеется, мадам.

– Тогда вам не о чем беспокоиться, – сказала она, все так же холодно. – Поскольку жалованье вам плачу я, а не господин маркиз, я и есть la patronne.[15] И единственная, кому вы должны угождать.

Он опустил глаза и поклонился.

– Да, мадам.

– И еще одно, – добавила Таня. – Завтра, когда перенесете вещи, вызовите слесаря, чтобы сменил замки.

– Слушаюсь, мадам. Какие будут еще указания? Она взглянула назад, на узкий коридор.

– Дайте мне знать, как только мистер Джонсон увезет свои вещи.

– Он уже уехал, мадам. Около часа назад, когда мы осматривали четвертый этаж.

– Прекрасно. – Таня сказала все, что хотела, и видела, что слуга понял ее. – Спасибо, Анри.

– А господин маркиз не будет с нами ужинать? Таня взглянула через небольшой стол на сидящую напротив дочь.

– Нет, милая. Он уехал.

В голосе Жаннет слышалось любопытство.

– С той девушкой? Таня удивилась.

– Какой девушкой?

– Ну, ты знаешь, – лукаво заметила девочка. – Той самой. Которая носит мужскую одежду.

Таня в изумлении уставилась на дочь.

– Он не девушка. Он мужчина.

– Если она мужчина, зачем ты ее выгнала из дому? – укоризненно спросила Жаннет.

Таня удивилась. Ребенок оказался слишком наблюдательным.

– Нам просто нужна эта комната, – объяснила она, сама чувствуя, насколько неубедительно это звучит.

Жаннет молча доела суп. Когда Анри убрал тарелки, она снова взглянула на мать.

– Я все же думаю, что она – тетенька.

– Но почему?

– Я была внизу, когда пришел господин маркиз и сказал, что ты велела ей убираться.

– Это не значит, что она девушка.

– Потом я поднималась в свою комнату по лестнице и шла мимо ее комнаты. Она плакала, а мсье Морис целовал ее и говорил, что все будет хорошо. Он с ней себя вел, как с тетенькой.

Таня помолчала.

– Может, ему просто было жаль его, – сказала она наконец.

Жаннет покачала головой.

– Она вынимала из шкафа платья и укладывала их в чемодан. Они увидели меня, и господин маркиз ногой захлопнул дверь. Но меня не обманешь.

– Так или иначе, это уже не имеет значения, – сказала ей мать, чтобы закончить разговор. – Он уехал и больше здесь не появится.

Обе молчали, пока не подали второе. Жаннет с энтузиазмом принялась за мясо.

– Вкусно, правда? Французская кухня лучше швейцарской.

Таня улыбнулась.

– Да, детка.

Жаннет положила в рот еще кусок.

– Очень даже вкусно. – Потом тем же тоном спросила:

– А это больно, когда Морис засовывает свою большую штуку в тебя?

– Жаннет! – воскликнула пораженная Таня. – Где ты всего этого набралась?

– В школе, – спокойно ответила Жаннет. – Ребята все время об этом говорят. Некоторые видели, как их мамы и папы этим занимаются. Может, ты мне разрешишь как-нибудь посмотреть на тебя и маркиза?

– Нет, – резко ответила Таня. – И хорошие маленькие девочки о таких вещах не говорят.

– Я как-то зашла в комнату, когда ты и папа генерал делали это. Вы меня не заметили, и я ушла. – Она подцепила на вилку еще кусочек мяса. – Но эта штука у маркиза в два раза больше, чем у папы генерала. Я и подумала, что может быть больно.

– Откуда ты все это знаешь?

– Морис, когда писает, всегда оставляет дверь открытой. Нельзя не увидеть. Он даже знает, что я смотрю, и улыбается.

Таня была в отчаянии. Морис пробыл с ними в Женеве всего неделю и уехал в Париж заниматься домом. Так что до сегодняшнего дня она его не видела.

– Обещаю, это больше не повторится, – наконец произнесла она, – Завтра ты переезжаешь в соседнюю с моей комнату.

– А где будет жить Морис?

– Он переедет в твою комнату.

– Значит, он не сделает тебе ребенка этой своей штукой? – спросила Жаннет.

– Нет, – твердо пообещала Таня.

– Почему нет?

Таня взглянула на дочь. Голос ее потеплел.

– Потому что мне не надо никакого другого ребенка, кроме тебя.

Лицо Жаннет озарила улыбка. Она слезла со стула, подбежала к матери и обвила ее шею руками.

– Обещаешь?

Таня в свою очередь обняла ее.

– Обещаю. Ты мой единственный ребенок.

– Я так рада, мама, – сказала Жаннет. – Я вовсе не хочу, чтобы у тебя был какой-нибудь другой ребенок.

Была уже почти полночь, когда она выключила настольную лампу. Веки как будто налиты свинцом. День оказался слишком длинным: в Женеве ей пришлось встать в шесть часов утра. За девять часов в поезде, с его бесконечными остановками, отдохнуть тоже не удалось. Она пыталась не заснуть до прихода Мориса, но бороться со сном было выше ее сил. Все равно придется когда-нибудь спать.

Сквозь сон Таня слышала голоса и смех. Она повернулась на другой бок и попыталась снова заснуть, но напрасно. Наконец она открыла глаза и посмотрела на светящийся циферблат. Без десяти три. Она перевернулась на спину и стала прислушиваться.

Похоже, звук доносится из узкого коридора, соединяющего их комнаты. Кто-то там был, кроме Мориса, но трудно понять, один человек или несколько. Она тихо лежала в темноте. Немного погодя голоса затихли, и она задремала.

Таня не знала, сколько прошло времени, внезапно резкий щелчок выключателя разбудил ее. Она села на постели, пытаясь привыкнуть к свету.

В приоткрытых дверях, соединяющих их комнаты, стоял Морис и смотрел на нее.

– Убирайся! – холодно бросила она.

Но Морис еще шире распахнул дверь и вошел. Он был совершенно голый, а в правой руке держал плетку, которая волочилась за ним по полу. Он остановился в центре комнаты, пристально глядя на жену и левой рукой поглаживая член, добиваясь эрекции.

Таня взглянула на его пенис, потом перевела взгляд на лицо.

– На этот раз ничего не выйдет, – все так же спокойно сказала она. – Пошел вон!

Морис неожиданно расхохотался и, обернувшись, крикнул:

– Джерри, дорогой мой, заходи. Я покажу тебе, как надо обращаться с немецкими потаскухами.

В дверях появился Джерри. Он тоже был раздет, а в руке держал бутылку коньяку. Уставившись на нее, американец пьяно хихикнул.

Плетка просвистела в воздухе. Таня закрылась руками, стараясь защитить лицо. Еще один удар, на этот раз по груди, все еще закрытой простыней.

– Вылезай из кровати, ты, мерзкая шлюха! – прорычал Морис.

Таня молча вылезла из постели и встала перед ним. Длинная ночная сорочка касалась пола.

– Джерри, сорви с нее рубашку, – приказал Морис. Продолжая хихикать, Джерри подмигнул Тане.

– Хочешь глоточек, милочка? – спросил он, размахивая бутылкой.

Она молча смотрела на него.

– Кончай с ней миндальничать, – скомандовал Морис. – Срывай с нее рубашку. У меня есть то, что ей нужно.

Она молчала, пока Джерри пытался сорвать с нее рубашку. Но прочный хлопок не поддавался. Наконец ему удалось сдернуть рубашку с плеч, и она упала на пол. Он уставился на ее тело, потом протянул руку и коснулся груди.

– У нее большие сиськи, – заметил он почти с завистью.

Она в ярости оттолкнула его руку. Джерри хихикнул.

– Не волнуйся, милочка. Год-другой – и они обвиснут до пупа. С большими сиськами всегда так. Тогда уже нечем будет гордиться.

Еще удар плеткой. Она закусила губу, чтобы не закричать от боли.

– Иди сюда, – приказал Морис.

Она молча подошла и остановилась, не сводя глаз с его лица. Он схватил ее за волосы, заставляя смотреть вниз.

– Смотри на своего хозяина, сука!

Она попыталась отвернуться, но он снова ударил ее плеткой по спине и заставил встать на колени. С силой оттянув ей голову назад, он вынудил ее открыть рот.

– Соси!

Она попыталась закрыть рот. На этот раз он хлестнул ее плеткой по плечам, и она вскрикнула от боли.

– Ну? Будешь делать, что я велю?

Она медленно протянула руку к его члену, одновременно стараясь незаметно подвинуться к дивану, у которого он стоял. Обхватив его член одной рукой, другой она осторожно шарила за подушкой, пока не нашла лезвие.

– Я же говорил: я знаю, что ей надо! – выкрикнул Морис с видом победителя.

Джерри хихикнул.

– Да ей ни в жисть его в рот не взять. Самый большой в Париже.

Лезвие сверкнуло в воздухе. На теле Мориса, от пупка до паха, мгновенно проступила кровь.

Взвизгнув от боли, француз посмотрел на свой живот.

– Что ты со мной сделала, сука? – И тут он увидел кровь. – Ты убила меня, – и он в обмороке свалился на пол.

Таня поднялась с колен, все еще держа в руке окровавленную бритву, и повернулась к Джерри.

Он неожиданно протрезвел, лицо побелело, казалось, его сейчас вырвет. Не в состоянии отвести взгляд от лезвия, он попытался что-то сказать, но голос ему не повиновался. В ужасе он смотрел на Таню.

– Я могла бы убить его, но не стану этого делать, – спокойно сказала она. Перешагнув через Мориса, она направилась в ванную. В дверях она обернулась. – Вы бы пригласили врача. Ему нужно наложить швы, а то он истечет кровью.

– Что вы собираетесь делать? – хрипло спросил американец.

– Пойду спать к дочери. – В конце концов, какое мне дело, что вы тут по пьянке натворили!

Когда на следующее утро Морис вошел в комнату, было уже десять часов, Таня отправила Жаннет в школу и пила кофе. Взглянув на него, она сказала:

– Лучше сядь, ты что-то неважно выглядишь. Морис опустился на стул.

– Доктор сказал, что шрам может остаться на всю жизнь.

– Да что ты, – совершенно равнодушно ответила она. Он потянулся за кофейником и налил себе чашку кофе.

Сделав глоток, снова взглянул на нее.

– Ну, и что дальше? Она не отвела взгляда.

– Прекращаем все игрища и принимаемся за работу. Разве не для этого мы все затевали?

Морис только кивнул, не поднимая глаз от чашки.

– Ты деловой человек, – сказала Таня. – Вольфганг всегда так говорил. Я ему верю и уважаю тебя за это. В этом смысле ничего не изменилось.

Он поднял глаза. В голосе его было уважение.

– Ты странная женщина, Таня.

– Возможно, – согласилась она. – Но одно нас с тобой объединяет.

– О чем ты?

– Мы оба выжили, – медленно продолжила она. – Мы прошли вместе долгий путь, и было бы нелепо из-за минутной глупости потерять все, чего мы могли бы достичь в будущем.

Морис задумчиво отпил еще глоток. Кофе совсем остыл. Он поставил чашку на стол.

– И ты на меня не злишься за то, что произошло?

– Какой в этом смысл? – пожала плечами Таня. – Для меня эта тема закрыта. А ты злишься?

Он задумался.

– И да и нет. Но ты права. Пора заняться делом.

– Тогда из нашей совместной жизни может выйти что-нибудь путное, господин маркиз, – улыбнулась Таня. – Для нас обоих.

Он поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Потом медленно кивнул.

– Госпожа маркиза, я начинаю думать, что вы правы.

– Ну конечно, я права, Морис. – Таня улыбнулась. Потом взяла колокольчик и позвонила. – Я велю Анри принести тебе завтрак и свежий кофе.

Голос в трубке прозвучал, как эхо далекого уже прошлого.

– Говорит Иоганн Швебель.

Морис почувствовал, как заколотилось сердце. Даже сегодня, десять лет спустя, его охватил страх. Он не мог вымолвить ни слова.

– Помните меня? – чуть заметный немецкий акцент. – Много воды утекло.

– Да, – ответил Морис, – много.

– Я звонил госпоже маркизе, но не застал ее. Меня переадресовали к вам.

– Да, у нее деловое свидание.

– Нам надо встретиться, – сказал Иоганн.

– Разумеется, – ответил Морис. – Где вы?

– В Париже.

– Я свяжусь с Таней и перезвоню вам, – предложил Морис.

– Нет. Я редко задерживаюсь надолго в одном месте. Я позвоню завтра утром, скажем, в одиннадцать.

– Договорились, – ответил Морис. В трубке послышались короткие гудки. Морис секунду посидел неподвижно, потом медленно положил трубку на рычаг. Вынув сигарету, попытался закурить. Это оказалось непросто: у него дрожали руки.

Доктор помог Тане слезть с гинекологического кресла. На ней была бесформенная белая медицинская рубаха.

– Одевайтесь, – сказал он. Подошла сестра, чтобы помочь ей. – Я жду вас в кабинете через десять минут.

Он вышел, прежде чем она успела хоть что-нибудь спросить. Сестра открыла шкаф, где висела ее одежда, развязала тесемки на спине.

Когда доктор вошел в свой небольшой кабинет, Таня сидела, удобно устроившись в кресле, перед его столом. Он аккуратно закрыл дверь и сел за стол лицом к ней.

– У вас очень озабоченный вид, доктор Пьер, – сказала она.

Врач кивнул.

– Вы беременны.

Она улыбнулась в ответ.

– И все? А я было начала беспокоиться. Эта проблема легко решается…

Он отрицательно покачал головой.

– Не на этот раз.

– Почему нет? – удивилась Таня. – Мне не впервой.

– Вы очень затянули. Зародыш уже полностью развился – около пятнадцати недель.

– Черт, – пробормотала Таня.

– Почему вы не пришли раньше? Вы ведь опытная женщина. Пять, шесть, семь недель – и никаких проблем.

– Была занята, – объяснила она. – Кроме того, не обращала внимания. У меня ведь бывали задержки, но все обходилось.

– Жаль.

– Я знаю, что аборты делают и на таких сроках, – заметила она.

– Верно. Но это очень опасно. Кроме того, есть некоторые обстоятельства, осложняющие ситуацию. Первое: за семь лет я сделал вам три аборта, и они не улучшили ваше здоровье. Второе: вы далеко не девочка. Вам тридцать восемь, и с физиологической точки зрения ваш организм, ваша матка уже не так сильны, чтобы выдержать подобный удар. Может произойти разрыв, и тогда вы просто истечете кровью. Мы не успеем вам помочь.

Таня глубоко вздохнула.

– Дайте мне сигарету.

Он подвинул пачку поближе к ней и дал прикурить. Они помолчали.

– Маркиз будет доволен. Она коротко рассмеялась.

– Доктор Пьер, вы же все знаете. Весь мир знает – какой он. Да Париж умрет со смеху.

– У вас нет выбора, – ответил врач. – Разве что вы предпочтете умереть.

Она медленно покачала головой.

– Вы можете уехать на время. Родите, и никто ничего не будет знать.

– На сколько я должна уехать? – спросила Таня. Врач внимательно оглядел ее, прикидывая.

– Пока ничего не заметно. Если сядете на диету и подберете подходящую одежду, никто не догадается. Так что на последние три месяца.

Она ужаснулась.

– Немыслимо! У меня уйма дел. Я не могу так надолго все бросить. Слишком много возникнет проблем.

– Тогда поговорите с маркизом и попробуйте как-нибудь договориться. Я уверен, что вдвоем вы придумаете, как обмануть свет.

Она засмеялась.

– Свет – возможно. Но не своих.

– Ваша жизнь важнее людской молвы. Она кивнула.

– Это верно.

– Вы знаете, кто отец? Таня взглянула на него.

– Почему вы спрашиваете?

– Не помешало бы знать его группу крови и резус. Ведь прошло семнадцать лет с тех пор, как родилась ваша дочь, организм уже не тот.

Таня немного подумала. В том месяце она спала с двумя мужчинами. Но по логике вещей это скорее американец. Перед первой задержкой она регулярно спала с ним в течение трех недель.

– Да, знаю, – ответила она.

– И можете узнать группу крови? Таня пожала плечами.

– Кто знает? Он вернулся в Америку к жене и детям. Я не могу ему писать, это неудобно. Позвоню.

– Это стоит сделать, – сказал доктор Пьер. Она медленно кивнула и встала.

– Я позвоню.

Он тоже поднялся.

– Сестра даст вам письменную инструкцию по диете. Придерживайтесь ее, и у вас не будет проблем с весом. Возьмите у нее список витаминов и солей, которые вам придется принимать каждый день, чтобы сохранить силы. Ко мне приходите через месяц.

Таня взглянула на доктора.

– Вы уверены, что нельзя сделать аборт?

– Сделать можно, но я бы не советовал, – ответил Пьер, глядя ей прямо в глаза. – И не вздумайте делать глупостей: вы почти наверняка погибнете.

– Я и не собираюсь, доктор Пьер, – сказала она. – Обещаю.

– Вот и хорошо, – улыбнулся врач. – И сообщите мне группу крови, как только узнаете. – Он обошел стол, подошел к ней и поцеловал в щеку. – Не волнуйтесь, Таня. Нам приходилось и потруднее.

Она кивнула. Во время войны он сидел в концентрационном лагере. До сих пор на руке татуировка – его номер. Повинуясь минутному порыву, она тоже поцеловала его.

– Что правда, то правда, Пьер. Спасибо вам.

Жаннет аккуратно сложила блузку, положила ее в саквояж и отступила назад. Все вещи были собраны. Она внимательно оглядела комнату. Убедившись, что ничего не забыла, она захлопнула саквояж и закрыла его на ключ. Потом поставила на пол рядом с другим. Завтра, в половине восьмого утра, она уже будет в поезде, везущем ее в Швейцарию, в школу.

Она вернулась к письменному столу у окна, сняла телефонную Трубку и набрала номер своей подруги, Мари-Терезы. Как всегда, было такое впечатление, что та бежала к телефону.

– Алло?

– Я уложилась, – сообщила Жаннет.

– Боже мой! – воскликнула Мари-Тереза. – А я даже не начинала.

– Хочешь, приду и помогу, – предложила Жаннет.

– Очень хочу, – хихикнула та. – Но в этом случае мы никогда не закончим. Как вчера. Помнишь?

Жаннет помнила. Днем они пошли смотреть американский фильм в кинотеатр на Елисейских полях. Это был „Восставший без повода» с Джеймсом Дином, восходящей американской звездой в главной роли. Они уже в четвертый раз смотрели эту картину про американских подростков, таких, как они сами. Родители тоже их не понимали. В Джеймсе Дине было что-то такое, что задевало сокровенные струны в душе. Стоило закрыть глаза, и каждая из них превращалась в Натали Вуд в мужественных объятиях Джеймса Дина.

На этот раз по дороге из кино Мари-Тереза купила плакат с портретом Джеймса Дина. Он был сфотографирован в полный рост, в «облегающих потертых джинсах, худые бедра, кривоватые ноги, лицо надменное и злое, глаза воинственно смотрят из-под упавших на лоб русых волос. Она собиралась повесить плакат над кроватью в школе.

Когда они пришли домой, Мари-Тереза вытащила саквояж и положила его на кровать. Открыла и сунула все еще свернутый плакат внутрь.

– Пора бы начать укладываться, – заметила она.

– Я уже начала, – сказала Жаннет. – Один саквояж уже уложила, осталось собрать второй.

Мари-Тереза с завистью взглянула на подругу.

– Я так не умею, ты такая собранная, а я все делаю в последнюю минуту.

Жаннет рассмеялась.

– И все равно успеваешь. Мари-Тереза хихикнула.

– Верно. Даже не знаю, каким образом. – Она выдвинула ящик комода, достала оттуда ворох белья и бросила все на постель рядом с саквояжем. Потом начала раскладывать белье на кучки: лифчики, трусики, нижние юбки. Взглянула на них с отвращением. – Правда, уродство?

Жаннет пожала плечами. Белый и голубой хлопок.

– Правила такие, – сказала она. – Школа настаивает. У нас нет выбора.

– Ненавижу, – сказала Мари-Тереза. – Полагаю, Джимми Дину они тоже не пришлись бы по вкусу, как ты думаешь?

Жаннет рассмеялась.

– Откуда мне знать, что ему нравится? Мари-Тереза внезапно развеселилась.

– А давай покажем ему и узнаем, что он думает. – Она достала плакат, развернула его и приколола к стене двумя кнопками. Артист сердито смотрел на них со стены. Мари-Тереза взяла лифчик и трусики и приложила к себе поверх платья.

– Тебе нравится, Джимми? – спросила она. Потом повернулась к Жаннет.

– Видишь? Я же говорила, ему не понравится. Теперь попробуй ты.

Жаннет взяла белье и сделала то же, что Мари-Тереза. Та посмотрела на нее, потом на плакат и покачала головой.

– Не пойдет. – Она швырнула трусики и лифчик на постель. – Дурацкая школа.

Жаннет аккуратно сложила вещи, которые держала в руках, и положила их назад в стопки. Затем потянулась, чтобы снять со стены плакат.

– Подожди, – поспешно остановила ее Мари-Тереза. – Может, ему не нравится, потому что мы не сняли платья? – Одним махом она стянула через голову платье и осталась в лифчике и нижней юбке. Еще секунда – и юбка присоединилась к платью на полу. Она встала в позу перед плакатом. Лифчик был явно тесен для ее пышного бюста.

– Так лучше, Джимми?

Жаннет почувствовала, что у нее забилось сердце, лицо залил румянец.

– Это глупо.

– Вовсе нет, – запротестовала Мари-Тереза. – Как иначе он может прийти к какому-нибудь мнению? И потом, я со школы тебя не видела. Покажи, у тебя грудь выросла?

Жаннет взглянула на Мари-Терезу. У нее-то точно выросла. По меньшей мере на размер. Она смотрела на подружку, чувствуя, что вся горит. Медленно сняла платье.

– Шелк! – изумленно воскликнула Мари-Тереза. – Настоящий шелк! Ах ты, хитрюга, и молчала. А ну, снимай нижнюю юбку, покажи трусики.

Жаннет молча сняла юбку и осталась стоять перед плакатом, не поднимая глаз на подружку. Жар, охвативший ее, достиг уже самых интимных мест.

– И трусики шелковые! – воскликнула Мари-Тереза. – Где ты все это взяла? Такие красивые и сексуальные.

Жаннет упорно смотрела в пол.

– Отчим подарил. Сказал, что ненавидит те вещи из хлопка, что я ношу.

– Да где же он тебя видел?

– Летом, когда очень жарко, я оставляю дверь открытой – для сквозняка. Он видел, когда проходил мимо. Потом как-то вошел ко мне и швырнул на стол коробку с бельем. „Отныне, когда ты здесь, носи это. Твое белье омерзительно». – И вышел.

– Бог мой! – выдохнула Мари-Тереза. – А еще что-нибудь он делал?

Жаннет не сводила глаз с плаката, чувствуя, что вся стала мокрой.

– Потом он иногда заходил ко мне, когда мамы не было дома, садился в кресло и заставлял меня ходить перед ним в этом белье по комнате. Просил, чтобы я все сняла и дала ему. Доставал эту свою штуку и тер ее моими трусиками, а мне приказывал смотреть. Когда кончал, бросал их мне, давал пощечину и говорил: „Неряха! Постирай эти тряпки», и уходил. – Она повернулась к Мари-Терезе. Подружка слушала ее с открытым ртом и округлившимися глазами. Но об одном она умолчала. Не рассказала, какой всепоглощающий оргазм испытывала, когда Морис бил ее по лицу, какой слабой и опустошенной чувствовала себя. Приходилось даже опускаться на пол, потому что ноги не держали.

– И все? – спросила Мари-Тереза. – И больше ничего? Жаннет рассмеялась.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что он самый знаменитый гомик в Париже.

– И все же… – прошептала Мари-Тереза. – Это правда, все эти слухи? Ну, о размерах его штуки?

Жаннет кивнула.

– Ага. Просто огромный.

– Больше, чем у Дональда-задаваки?

Дональд-задавака был мальчишка-англичанин, который учился в Швейцарии, в школе по другую сторону озера. Они встречались с ним на танцах в конце недели. Он вечно вытаскивал девчонок на улицу и показывал им свой член, хвастаясь размерами. Жаннет снова рассмеялась.

– В сравнении с Морисом у него просто игрушечный.

– Господи, спаси и помилуй! – выдохнула Мари-Тереза и засунула руку себе в трусики. – Мне кажется, я сейчас кончу. Давай заберемся в постель и будем любить друг друга.

Они залезли в постель и принялись мастурбировать, пока не довели друг друга до оргазма. Это было у них привычным развлечением. Только на этот раз, под плакатом с изображением усмехающегося Джимми Дина, они испытали куда большее удовольствие.

– Кончай укладываться, – сказала Жаннет в трубку. – Я приду после ужина, сходим в кино.

– Не выйдет, – заявила Мари-Тереза. – В последний вечер перед отъездом в школу я должна быть дома, с родителями.

– Нет – так нет, – согласилась Жаннет. – Тогда встретимся в семь тридцать завтра, в поезде.

Положив трубку, она обернулась и увидела, что в открытых дверях стоит Морис. Она взглянула на часы. Только пять. Что-то он сегодня рано. Обычно раньше семи не появляется.

– С кем это ты разговаривала? – подозрительно спросил он, входя в комнату.

Она опустила глаза.

– С Мари-Терезой.

– О чем можно так долго разговаривать с такой дурочкой? – осведомился отчим.

Она промолчала, упорно не поднимая глаз.

– Где твоя мать? – спросил он.

– Не знаю, – ответила девочка.

– Она что, еще не приходила домой? Жаннет пожала плечами.

– Почему ты на меня не смотришь? – резко спросил он.

Она подняла глаза, чувствуя, что начинает краснеть.

– Она звонила?

– Я с ней не говорила.

Его губы сжались в тонкую злую линию.

– Эта потаскушка опять трахается с кем-нибудь из своих альфонсов, – рявкнул он. – Вечно ее нет, когда приходится решать что-нибудь важное.

Жаннет снова опустила глаза и ничего не ответила.

– Если она позвонит, передай, что у меня к ней срочное дело.

Девушка кивнула.

– Срочное. Поняла? Мне необходимо с ней поговорить. Она кивнула, не глядя на него.

Морис со злостью ударил ее по щеке.

– Смотри на меня, когда отвечаешь.

Жаннет подняла глаза, чувствуя, что у нее начинают дрожать ноги.

Отчим ударил ее еще раз.

– Это важно. Поняла?

– Да, – с трудом выдавила из себя девушка. – Я поняла.

Он злобно уставился на нее.

– Когда-нибудь ты заплатишь мне за все то зло, которое твоя шлюха-мать мне причинила. – Повернулся и вышел, сильно хлопнув дверью.

Не в силах больше стоять, она опустилась на стул, чувствуя, как тело сотрясает сильнейший оргазм.

Жак Шарелли заметил ее сразу, как только она появилась в дверях ресторана. В час коктейля в зале было полно народу и стоял гул, напоминавший пчелиное жужжание. Он поднялся и помахал ей рукой.

Таня направилась к его столику, по дороге раскланиваясь со знакомыми. Жак поцеловал ей руку, усадил на банкетку спиной к окну и лицом к залу, сам сел напротив.

– Ты выглядишь потрясающе, моя дорогая, – заметил он. – Хорошеешь не по дням, а по часам.

Она мысленно улыбнулась. Выходит, верно говорят, что никогда женщина не выглядит так хорошо, как в первые месяцы беременности.

– Merci, monsieur,[16] – сказала Таня. – С годами это становится все труднее.

Жак рассмеялся.

– Есть женщины, которые никогда не стареют. Ты одна из них. Ну, как дела?

Она пожала плечами.

– Comme ci, comme са.[17] – Потом повернулась к официанту. – Мартини, пожалуйста. – Снова посмотрела на Жака. – Ну и что ты узнал?

Он сделал незаметный жест в сторону соседнего столика. Она посмотрела и узнала среди сидевших людей директора салона.

– Не здесь, – тихо сказал Жак.

Таня понимающе кивнула. Она разделяла его опасения. Официально Жак был репортером, пишущим о моде в одном из солидных изданий, но основные деньги он зарабатывал, шпионя в мире высокой моды. Каким-то таинственным образом он узнавал, у кого из модельеров наготове коллекция и станет ли она сенсацией сезона или нет. Таня платила ему уже три года, и получаемой от него информации не было цены.

– Давай спокойно поужинаем, – предложила она.

– У меня, – быстро согласился он. – У меня есть прекрасная cote d'agneau,[18] я приготовлю с herbes de Provence,[19] моя мать прислала мне сегодня утром.

Она уже готова была согласиться, но вдруг вспомнила, что сегодня последний вечер перед отъездом Жаннет в школу.

– Не могу, – сказала она. Подошел официант и поставил перед ней мартини. – Как насчет завтрашнего вечера?

– Завтра мой редактор в городе, – извиняющимся тоном ответил Жак.

Таня отпила глоток мартини и сразу вспомнила указания врача. Никакой выпивки. Поставила бокал.

– Черт побери!

– Ну ладно, давай сегодня, – она взглянула на него. – Мне просто придется уйти пораньше. Дочь завтра утром уезжает в школу, надо побыть с ней.

– Будешь дома к десяти, – пообещал Жак.

Подошел официант и положил перед ней визитную карточку. Она взглянула на старинный готический шрифт, потом подняла глаза на официанта.

– Тот джентльмен, что дал вам эту карточку, – спросила она, чувствуя как сильно забилось сердце, – где он?

– Только что ушел, – ответил официант. – Сказал, что не хотел бы вам мешать.

Таня вскочила и побежала к двери, все еще держа карточку в руке. Она увидела свернувшее за угол такси, но не успела разглядеть пассажира. На улице никого не было. Она снова взглянула на карточку.

ИОГАНН ШВЕБЕЛЬ

Finanzen Direktor

von Brenner GmbH

Монтевидео Мюнхен

Уругвай F.W.q.

Она перевернула карточку. Почерк Иоганна остался таким же четким. „Я буду по этому номеру завтра в девять утра. Пожалуйста, позвоните мне. И.»

Она медленно вернулась в ресторан. Жак встал ей навстречу.

– Что-нибудь случилось? – спросил он с тревогой.

– Нет, – ответила она, садясь. – Ничего не случилось. Просто появился некто, кого я сто лет не видела и очень хотела бы повидать.

– Старый любовник? – улыбнулся Жак.

– Не совсем, – Таня покачала головой.

– Тогда послушайся моего совета, cherie,[20] – сказал он с чисто французской проницательностью. – Никогда не гоняйся за ушедшей любовью. Когда догоняешь, все оказывается совсем не так.

Таня посмотрела на него. Внезапно сведения, которых она так ждала от него, показались ей абсолютно неважными.

– Знаешь, – сказала она, – пожалуй, отложим сегодняшнюю встречу. Лучше я побуду с дочерью.

Было начало восьмого, когда она приехала домой. Дверь открыл Анри.

– Bonsoir, Анри, – поздоровалась она. – Что нового?

– Ничего, мадам, – ответил дворецкий. – Господин маркиз уже дома.

Она кивнула.

– А Жаннет?

– Она у себя в комнате. – Он помолчал. – В какое время мадам будет ужинать?

– В половине девятого, – сказала Таня, поднимаясь по лестнице. Она прошла через коридор и, остановившись перед дверью Жаннет, тихо постучала.

Жаннет открыла дверь и улыбнулась.

– Maman.

Таня потянулась и поцеловала дочь, затем вошла в комнату. Сразу увидела стоящие у стены саквояжи.

– Вижу, ты уже уложилась?

– Полностью готова, – сказала Жаннет. – Завтра в семь я уезжаю.

Таня улыбнулась.

– Соскучилась по школе?

– Да, как будто, – ответила Жаннет. – По правде говоря, мне надоедают каникулы. В Париже летом совсем нечего делать. Большинство знакомых разъехались.

– Может, следующим летом я не буду так занята. Тогда и мы куда-нибудь уедем.

– Может быть, – согласилась Жаннет. – Кстати, совсем забыла. Морис рано вернулся домой. Он тебя искал. Просил меня передать, что ему нужно как можно скорее с тобой поговорить.

– Ладно, – сказала Таня. – Я велела Анри подать ужин в половине девятого. Тебя это устраивает?

– Вполне, – ответила Жаннет. Она взглянула на мать. – Ужинать будем вдвоем? Или Морис…

– Если хочешь, только вдвоем, – ответила Таня.

– Да, мне хотелось бы.

– Тогда ты и я, – сказала Таня и пошла к двери. – Я тебя позову.

Она прошла через холл и остановилась у двери комнаты Мориса. Постучала и, услышав невнятный ответ, вошла.

Морис сидел в кресле-качалке с рюмкой коньяку в руке. Не поднимаясь, он кинул на нее злобный взгляд.

– Где это ты шлялась весь день? Она не стала отвечать.

– Ты хотел меня видеть?

– Чей член ты сегодня облизывала? – Язык у него заплетался.

– Это, в любом случае, не твое дело, – ответила она. – И уж, конечно, но такой, как у тебя. Поэтому говори, что тебе нужно, или я уйду.

Голос его был раздраженным.

– Никогда не догадаешься, кто сегодня звонил. Она сразу догадалась, но не подала виду.

– Иоганн Швебель, – бросил Морис, внимательно наблюдая за ней. Но выражение Таниного лица не изменилось. – Тебя это не удивляет?

– А должно удивлять? – совершенно естественно спросила она.

– Я хотел спросить, не беспокоит ли тебя его появление.

– Какие у меня основания для беспокойства? – спросила она. – В наших книгах все в порядке, все честно. Доля Вольфганга в целости и сохранности.

– Ты просто дура, – окрысился Морис. – А что, если они захотят взять все в свои руки? Где мы тогда будем?

– Он так сказал? – поинтересовалась Таня.

– Нет. Он просто хотел встретиться с нами. Я сказал, чтобы он перезвонил завтра в одиннадцать.

Она посмотрела на него. Его лицо покраснело от выпитого коньяка, а так много он пил днем, только если был очень расстроен.

– Тебе надо перезвонить ему и назначить встречу.

– Он сказал, что его трудно застать, так что он позвонит сам.

Она кивнула.

– Вполне возможно. Откуда нам знать, какие у него еще дела в Париже. – У Иоганна должна была быть причина поступить так. Он знал о договоренности на одиннадцать и все же просил ее позвонить в девять. Она встала, собираясь уходить. – Что же, завтра все и узнаем.

Морис вскочил.

– Я ждал тебя, только чтобы сообщить эти новости. А сейчас ухожу ужинать. Тебе понадобится машина?

– Нет. Можешь взять, – сказала Таня. – Я сегодня ужинаю с Жаннет.

Иоганн вышел из ресторана „Георг V» и остановился, поджидая такси. Париж. Он все такой же. Совсем не изменился за эти годы. Как и французы. Эгоистичный, напористый, требовательный, думающий только о себе город. Так и кажется, что он говорит: „Посмотрите на меня! Разве я не прекрасен? Не самый красивый в мире?» И, черт возьми, это сущая правда!

Швейцар открыл дверь такси, умудрившись одновременно опустить в карман чаевые и коснуться пальцами фуражки. Иоганн назвал адрес, поудобнее уселся и достал из портфеля папку.

Там лежали финансовые отчеты по французским компаниям, собранные по его поручению. Он взглянул на первую страницу.

Eau Minerale S.A. Mng. Дир. маркиз де ла Бовиль. Продукция: минеральная вода в бутылках по 1 литру, продастся, в основном, в небольших гостиницах и ресторанах, очень редко оптом. Конкуренцией и рекламой не занимается, продает по ценам на 30–40 % ниже, чем Эвиан, Виттель и др. Приблизит. валовой доход за 3 года – 10 млн. фр., чистый – 1,5 млн. фр. Расч. стоим. имущества, заводов и обор. – 45 млн. фр. Сведений о злоупотр. или задолж. нет. Депозит – 40 млн. фр. Все счета оплачиваются быстро, в срок от 10 до 30 дн. Кредитный рейтинг – до 25 млн. фр.

Отложив этот документ в сторону, Иоганн взял следующий. Domaine Marquis de la Beauville S.A. Mng. Дир. маркиз де ла Бовиль. Продукция: вина среднего качества, шампанское, коньяк, продается оптом другим винным заводам. В розницу не поступает, этикеток не делается. Прибл. валовой доход за 3 года – 125 млн. фр., чистый – 25 млн. фр. Расчетная стоимость имущества, заводов и оборудования – 400 млн. фр. Сведений о задолженности нет. Депозит – от 250 млн. фр. до 325 млн. фр. Все счета оплачиваются в течение 10–30 дней. Кредитный рейтинг – до 100 млн. фр.

Он потянулся за сигаретой, прикурил и развернул последний отчет.

Parfums Tanya S.A. Mng. Дир. маркиз де ла Бовиль. Продукция: духи, одеколон, сырье для духов, продается оптом различным компаниям для розлива по бутылкам и использования в косметических средствах под их собственной маркой. Ни розничной продажи, ни собственных этикеток. Прибл. стоимость имущества, заводов и оборудования – 11 млн. фр. Расчетный валовой доход – 100 млн. фр. Чистый доход – 45 млн. фр. Сведений о задолженности нет. Депозит – от 350 до 400 млн. фр., кредитный рейтинг – до 100 млн. фр.

Швебель закрыл папку и задумчиво уставился в окно, на проезжающие мимо машины. Во многих отношениях способ, каким управлялись все эти компании, не был чисто французским. Прежде всего, ни одна французская компания – ни большая, ни маленькая – не платила по своим счетам вовремя. И ни у одной французской компании кассовый баланс не превышал ее ежегодных расходов. Все дело было, по-видимому, в Тане. Морис никогда бы так не, поступил. Он быстро посчитал в уме. Ну, конечно, Таня. Она берегла эти деньги для фон Бреннера. Эти сальдо и составляли его 50 процентов прибыли.

Такси свернуло за угол, и он вышел. Посмотрел на часы: без пяти девять. Расплатившись с водителем, он поспешил наверх, в адвокатскую контору. Похоже, он поступил правильно, попросив Таню позвонить сюда. Он чувствовал, что должен увидеть ее до встречи с Морисом.

Услышав негромкий стук, он открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Таню в номер. Медленно закрыл дверь и повернулся к ней. Они долго молча смотрели друг на друга. Затем он откашлялся.

– Старые друзья не должны встречаться в ресторанах или адвокатских конторах.

Она молча кивнула. Он увидел слезы у нее на глазах и почувствовал, как что-то сжалось в горле. Протянул руку, но она не обратила на нее внимания. Голос был слегка хрипловатым.

– Старые друзьям не здороваются, пожимая друг другу руки.

Швебель протянул к ней руки, и она крепко обняла его. Он поцеловал ее солоноватую от слез щеку. Она стояла, положив голову ему на грудь.

– Милый Иоганн, – прошептала она. – Дорогой мой верный друг.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Анна… – он запнулся. – Таня.

– Да, Таня. – Она улыбнулась.

– Рад тебя видеть, – сказал он, кивая.

– Столько времени прошло. Десять лет – и ни одного известия. Я надеялась услышать о вас значительно раньше.

Он смотрел на нее в изумлении, не понимая, чего она ждала.

– Проходи, – предложил он. – Хочешь что-нибудь выпить?

Таня прошла за ним к дивану и села.

– Нет, я ничего не хочу, спасибо.

– Тогда я закажу кофе, – сказал Иоганн, вызывая официанта. Через несколько минут, держа в руке чашку кофе, он попросил ее с улыбкой: – Расскажи мне о Жаннет. Она, наверное, уже совсем большая.

Таня улыбнулась в ответ.

– Ей шестнадцать. Сегодня утром она вернулась в школу, в Швейцарию.

– Жаль, что я не застал ее, очень хотелось увидеться. Если она пошла в мать, то, должно быть, очень красива.

– Она хороша, – подтвердила Таня, – но по-своему, не похожа на меня.

– Полагаю, ты удивлена, зачем я вдруг приехал, – спросил Иоганн.

– Я удивлена, что ты не сделал этого раньше, – сказала Таня. – Все бухгалтерские книги в порядке. И деньги на отдельном счете.

– Почему? Вы не должны никаких денег gesellschaft фон Бреннеру. – И вдруг Швебель все понял, посмотрел на нее. – Вольфганг… – начал он, но голос изменил ему.

– Вот именно, – улыбнулась она. – Я переводила половину прибылей на отдельный счет для Вольфганга, как и обещала.

Когда Иоганн наконец справился с волнением, в его голосе звучала боль.

– Значит, тебе не сказали?

– Что не сказали? – Было в его глазах что-то такое, от чего сердце у Тани похолодело: она догадалась. Чтобы не заплакать, прижала кулак ко рту. – Вольфганг умер.

Когда?

Дрожащими руками немец поставил чашку на стол.

– Десять лет назад. Я думал, ты знаешь.

– Я не знала. – Она уже справилась с собой. – Как это случилось?

– Его застрелили русские, когда пришли арестовывать. Он всегда говорил, что не позволит, чтобы его взяли живым и судили, как военного преступника. Он ведь никогда не был членом нацистской партии.

– Считалось, что он в безопасности во французском секторе. Как же русские до него добрались?

– Никто не знает, – ответил Иоганн. – Он как будто отправился в советскую зону на встречу с кем-то.

Она вдруг сказала.

– Морис знал. Знал с самого начала.

– Я не уверен в этом, – ответил он. Таня посмотрела ему прямо в глаза.

– А я уверена. Он понимал, что, узнай я о смерти Вольфганга, тут же с ним разведусь.

– А сейчас?

– Все кончено. Я подам на развод.

– А компании? Разве они не часть имущества Бовиля? Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Они записаны на мое имя. У меня всегда было ощущение, что, если я переведу их на имя Мориса, Вольфганга надуют в первую очередь.

– Хорошо, что ты так сделала, – сказал Швебель и неожиданно улыбнулся. – Ты теперь богатая женщина, Таня. Все твое. Ты никому ничего не должна. Мне кажется, что Вольфганг именно этого и хотел.

– Да. – Она вспомнила про золотые луидоры в швейцарском банке. Даже когда они жили вместе в Женеве, он ни разу не спросил ее про золото, не попросил вернуть или дать ему доступ к сейфу. Он всегда хотел, чтобы золото досталось ей. Она почувствовала, что сейчас заплачет. Бедный Вольфганг!

– С тобой все в порядке? – заботливо спросил Иоганн. Она подняла голову.

– Да, все уже прошло. – Неудивительно, что Морис был расстроен звонком Иоганна. Для него наступил час расплаты. – Ты сказал, что хотел меня видеть…

Он кивнул.

– У меня есть на примете компания, которая может дать за твою винодельческую фирму хорошие деньги. Они занимаются оптовой продажей.

– Ты думаешь, стоит продать?

– Как хочешь. Но я бы не стал.

– А что бы ты сделал?

– То, что задумали они. Ого может увеличить доходы твоей компании в десять раз.

– Но мы намеренно старались не привлекать к себе внимания. Полагали, чем мы незаметней, тем лучше.

– Прошло уже десять лет. Сегодня всем наплевать. Она взглянула на него.

– Я беременна, рожу в марте.

В его взгляде мелькнуло удивление.

– Тогда ты не сможешь сейчас развестись.

– Разведусь, – отрезала Таня. – Не хочу, чтобы ребенок носил его имя. После развода уеду в Америку. Там и рожу. Отец ребенка американец.

– Ты выйдешь за него замуж?

– Это не важно, – сказала она. – Но я не смогу сама заниматься делами. Мне нужен кто-то здесь.

Он молчал.

– Как насчет тебя, Иоганн? – спросила она. – Ты же делал подобную работу для Вольфганга. И я предлагаю тебе не только работу, мы станем партнерами.

– Не знаю, – проговорил он с сомнением. – Может, я тебе не гожусь. Я ведь прежде всего бухгалтер. Тебе нужен специалист более широкого профиля.

– Мы можем нанять кого угодно, – заметила она. – Но доверие купить нельзя. Чтобы его заработать, нужно время.

– Нет! – голос Мориса сорвался на визг. Он был на грани истерики. – Я тебе развода не дам. Я работал на эти компании не меньше тебя. Тебе не удастся от меня откупиться и выкинуть меня вон! Я не позволю тебе все прикарманить!

– Меня от тебя тошнит, – сказала Таня холодно и презрительно и встала. – Разведемся мы или нет, компаний тебе не видать.

Он не отводил от нее взгляда. Голос стал спокойнее.

– Это будет не так просто, как ты думаешь. По французским законам собственность жены автоматически попадает под контроль мужа. Тебе придется судиться со мной лет двадцать. К тому времени компании не будут стоить ни гроша.

– Ну и черт с ними! Мне они не нужны.

– Ты уже привыкла к определенному образу жизни, – заметил Морис со свойственной ему проницательностью. – Ты не сможешь отказаться от него. И ты уже не так молода, как когда-то. Кругом полно девушек помоложе и посвежее. Ты еще в состоянии найти мужика, который согласится тебя трахнуть, но найти такого, чтоб тебя содержал, дудки. Откровенно говоря, ты уже едешь с ярмарки, Таня.

Она посмотрела на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что мы могли бы подойти к делу разумно и спокойно. Как два взрослых человека. Зачем поступать опрометчиво и разрушать все вокруг себя?

– Каким ты представляешь себе разумное решение? Он глубоко вздохнул.

– Во-первых, никакого развода. Мы остаемся мужем и женой. Что в этом плохого? Это выгодно нам обоим. Если ты откажешься от титула, то только благодаря деньгам тебе не удержаться в том кругу, к которому ты привыкла. Маркиза де ла Бовиль, Таня, это побольше, чем просто Таня Поярская, даже если ты решишь носить титул своего бывшего мужа, который на данный момент носят по меньшей мере трое. В Париже польские графини нынче по пятачку пучок. Как ты думаешь, Жаннет приняли бы в ту школу в Швейцарии, если бы не имя де Бовиль?

Она молчала. Морис напористо продолжал.

– Ты готова выплатить мне 25 процентов чистой стоимости всех компаний наличными. Это сто-сто двадцать пять миллионов франков. Вместо наличных передай мне одну компанию целиком. В свою очередь я откажусь от всех прав на две другие компании. В этом случае права собственности будут четко определены и не могут оспариваться. Чтобы доказать тебе, что я не жадный, я согласен взять самую маленькую компанию, которая выпускает минеральную воду. Она стоит меньше, чем ты готова уплатить мне.

Таня не сводила с него глаз.

– С чего это ты такой добрый? – подозрительно спросила она.

– Да не добрый я. Просто практичный. Мне надо где-то работать, да и лицо не хотелось бы терять. А на доходы от этой компании я проживу весьма неплохо. После того как все будет оформлено, каждый из нас сможет делать то, что ему заблагорассудится. И наш брак останется таким, каким он был с самого начала, – браком по расчету.

– Мне надо подумать, – ответила Таня.

– О чем здесь думать? – Он чувствовал себя уже более уверенно. – Сейчас ты злишься. Поводов много. Вольфганг. И твоя идиотская беременность.

– А об этом ты откуда знаешь? – спросила она с изумлением.

– В Париже ни один секрет не живет больше суток, – сказал Морис. – Ты злишься и срываешь злость на том, кто под рукой. И не понимаешь, что вредишь своим детям, Жаннет и ребенку, который еще не родился.

Таня молчала. Морис встал.

– Послушай, – сказал он тихо, не лучше ли будет, если твой ребенок родится де ла Бовилем, а не незаконнорожденным без роду и племени?

Она не отвечала. Он слегка улыбнулся и пожал плечами.

– Как знать? Коли у тебя родится сын, он станет следующим маркизом де ла Бовиль.

Впервые с тех пор, как Жаннет стала уезжать из Парижа в школу, мать не пришла встречать ее на вокзал. На платформе ждал Рене, шофер. Было по-зимнему холодно, и он поднял воротник пальто.

– А где мама? – спросила она, выходя из вагона. Он потянулся за ее саквояжем.

– Она неважно себя чувствует, мадмуазель Жаннет, – ответил он. – И ждет вас дома.

– Что с ней? – спросила девушка, еле поспевая за ним. Шофер как-то странно взглянул на нее.

– Ничего серьезного, – уклончиво ответил он. Она прошла за ним на привокзальную площадь, где их ждал черный „роллс-ройс», как раз под знаком „парковка запрещена». Шофер был уверен, что ни один жандарм не посмеет к нему приблизиться. Рене открыл дверцу, и Жаннет села в машину. Он поставил саквояж на переднее сидение, и машина тронулась.

Был час пик, на улицах – толпы парижан, возвращающихся с работы, на каждом перекрестке пробка. Шофер взглянул в зеркало и увидел, что девушка разглядывает витрины, мимо которых они проезжают.

– Все кинулись за рождественскими подарками, – заметил он.

– Да.

– По радио передавали, что будет снег.

– В Швейцарии снег идет с последней недели октября.

– Вы катались на лыжах? – спросил он.

– Разумеется. Что там еще делать?

Говорить было больше не о чем, и остаток пути они ехали молча. Он не успел открыть ей дверь, а она уже выскочила из машины, взбежала по ступенькам и нажала на кнопку звонка. Анри открыл дверь. На бегу бросив ему Bonjour,[21] она быстро поднялась по лестнице, остановилась у комнаты матери и постучала.

Голос матери отозвался:

– Entrez.

Жаннет открыла дверь и ворвалась в комнату.

– Maman! – воскликнула она. И внезапно замерла, приоткрыв от изумления рот.

Таня верно поняла выражение ее лица и попыталась пошутить.

– Ну, не такая уж я огромная. Всего шесть месяцев. По голосу Жаннет чувствовалось, как глубоко она потрясена.

– Но ты мне ничего не говорила!

– А что было говорить? – спросила Таня. – Случается и такое.

Неожиданно голос Жаннет стал злым.

– Я не ребенок. Ты могла мне сказать. Таня молчала, растерявшись от ее гнева. Жаннет попыталась поймать взгляд матери.

– Он изнасиловал тебя. Вот почему ты мне ничего не сказала. Тебе было стыдно.

– Нет, Жаннет, все было совсем не так.

В голосе Жаннет послышалось отвращение.

– Ты хочешь сказать, что сама позволила ему… Таня молчала. Впервые она не знала, что сказать дочери. Наконец решилась.

– Может, тебе лучше пойти к себе и принять ванну? Поговорим потом.

Губы Жаннет сжались.

– Однажды ты сказала, что не хочешь больше детей. Таня повысила голос.

– Делай, как я сказала, Жаннет. Иди к себе. Мы поговорим позже, когда ты успокоишься.

Жаннет повернулась и пошла в коридор, соединяющий их комнаты.

– Нет, – остановила ее Таня. – Для тебя приготовили бывшую комнату Мориса.

– А в моей теперь кто? – зло спросила Жаннет. – Морис?

– Нет, – ответила Таня. – Он больше с нами не живет. В твоей комнате будет детская.

Жаннет смотрела на мать, в глазах закипали слезы.

– Счастливого Рождества, мама, – с горечью выкрикнула она и, рыдая, выбежала из комнаты.

Таня долго смотрела на закрывшуюся дверь. Она услышала, как Жаннет сбежала по лестнице в холл. Она собралась было пойти за ней, но передумала и устало опустилась в кресло. Переживет. Когда дочь успокоится, они поговорят, и Таня объяснит ей, что случилось.

Но Таня ошиблась. Жаннет не стала дожидаться ее объяснений. Вместо того чтобы идти к себе в комнату, она выбежала на улицу, взяла такси и ночным поездом вернулась в школу, в Лугано.

– Понадобится два года, – сказал Иоганн. – В будущем году ничего не выйдет. Вся наша продукция уже запродана нашим постоянным клиентам.

Таня взглянула на лежащий перед ней отчет и кивнула.

– Может, это и хорошо. У нас будет больше времени для работы над этикеткой и рекламой.

– У меня есть интересное предложение, – сказал Швебель. – Сейчас продаются два небольших предприятия, занимающихся розливом по бутылкам. Можно было бы заполучить их сравнительно недорого.

– Разузнай все и сообщи мне.

– Еще одно, – продолжил он. – Мне кажется, нам не стоит ориентироваться на внутренний рынок. Нам придется пробивать себе дорогу, конкурируя с известными виноделами, а ты ведь знаешь французов. Снобизм, традиции – и никаких перемен. Мне кажется, мы должны нацеливаться на Америку. Винный рынок там еще только начинает складываться, и мы в состоянии выдержать конкуренцию где-то в среднем диапазоне – в смысле цены. Там французская этикетка – сама по себе реклама.

– Разумно.

– Есть уже несколько заинтересованных крупных оптовиков из США. Обещают хорошие деньги и хорошую рекламу. Я даже думаю, что мы сможем получить у них достаточно большой аванс, чтобы заплатить за заводик, о котором я тебе только что говорил – Нам не нужны их деньги, – сказала Таня.

– Верно, – согласился Иоганн. – Но всегда лучше использовать чужой капитал, а не свой собственный. Кроме того, у нас будут деньги, чтобы приобрести Maison de couture[22] и финансировать его. Я не знаю ни одного прибыльного, они все только теряют деньги, даже Шанель.

– Она возвращает все сторицей на духах. И еще прибыль имеет. Мы это знаем. В конце концов, мы даже не в состоянии поставить ей все необходимое сырье для производства духов. Рано или поздно этим займутся все кутюрье. Я хочу быть первой.

– Я не уверен, – возразил Иоганн. – Убытки, которые несут дома моделей, огромны. И все, с кем бы я ни говорил, только за использование их имени готовы содрать с нас три шкуры.

– Есть тут у меня на примете одна фирма, которая нам по карману, – заметила она. – Шики.

Швебель широко раскрыл глаза.

– Японец? Да его показы стали самой большой сенсацией сезона. „Vogue» и „L'Officiel» ни о ком, кроме него, и не пишут. Даже газеты утверждают, что он нечто.

Таня рассмеялась.

– Уж эта мне пресса. Его модели ужасны, газеты от них в восторге. Но его одежду никто никогда носить не будет. Она совершенно непрактична, никто ее не купит. Жак Шарелли говорил, что дела у него идут паршиво и он по уши в долгах.

– Тогда зачем он нужен тебе? Она улыбнулась.

– Имя. При хорошей рекламе может получиться. Немножко причешем его. И не забывай, что приносит настоящие деньги. Коко Шанель это хорошо знает. Духи. Если мы будем выпускать 25 процентов Шанель № 5, хорошо заработаем. А потом, кто знает, можно заняться и косметикой. – Она перевела дыхание и взглянула на него. – Как это глупо, быть женщиной. Столько дел, и вот вам: я беременна.

Он сочувственно покачал головой.

– Еще всего два месяца.

Она молчала, размышляя. Потом тяжело вздохнула. – Я волнуюсь.

– Не о чем беспокоиться, – поспешил успокоить ее Иоганн. – Все будет отлично.

– Как знать, – покачала головой Таня. – Я уже не так молода, могут быть осложнения.

Он молчал.

– Я никогда не составляла завещания, – сказала Таня. – Если со мной что-нибудь случится, что будет с Жаннет? А с малышом? Я до сих пор замужем за Морисом. Он постарается заполучить все.

– По французским законам, – сказал Иоганн, – дети имеют особые права наследования.

– Им потребуется опекун или доверенное лицо, пока они не достигнут совершеннолетия. Иначе Морис официально удочерит Жаннет и будет законным отцом второго ребенка. Всем покажется естественным, если он будет контролировать не только свою долю, но и доли детей. Я этого не хочу.

Швебель вопросительно взглянул на нее.

– Ты единственный, кому я могу доверить детей, – сказала Таня. – Ты будешь моим душеприказчиком, если я умру?

– Разумеется. Но мы оба знаем, что все будет в порядке.

– Слишком многое поставлено на карту, – сказала она. – Не хочу рисковать. Приведи сюда завтра утром адвоката. Хочу навести порядок в делах.

– Сделаю, – пообещал он. Потом взглянул на нее. – Одно только не даст мне покоя. Как быть с твоей идеей открыть Дом моделей с молодым человеком, который работает у Диора?

– Ты говоришь об Иве Сен-Лоране?

– О нем.

– Я отказалась от нее по двум причинам. Первое, Диор и Боссак его не отпустят. Второе, он еще не сделал себе имени, и может потребоваться целое состояние, чтобы он стал достаточно широко известен. Я говорила о нем с Жаком. Несмотря на то, что мальчишка талантлив, он сначала должен выбраться из тени Диора. Худо-бедно, а Шики знают все.

– Хорошо, – сказал Иоганн, все еще сомневаясь. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Таня улыбнулась.

– Я тоже надеюсь. Я потратила три года, чтобы втереться в доверие к Шиапарелли и кое-чему у него научиться. Может, он и жадноват, но сезон за сезоном угадывает победителя.

– А какой ему интерес?

– Будет директором по связям с общественностью. И получать будет в пять раз больше, чем может заработать и украсть у своего паршивого газетного синдиката.

Иоганн рассмеялся.

– Ты обо всем подумала.

– Это совсем просто, – сказала она. На ее лице вдруг появилось растерянное выражение. – Куда труднее понять Жаннет…

– Ты с ней так и не разговаривала? Она отрицательно покачала головой.

– Даже не отвечает на мои телефонные звонки.

– Она смягчится, когда родится ребенок. Вот увидишь.

– Не знаю, не знаю, – заметила Таня задумчиво. – Жаннет – странная девочка. Отстраненная какая-то. Мне иногда кажется, что я ее совсем не знаю.

Маленький японец был в стельку пьян, да к тому же под кайфом. В одной руке он держал бокал с вином, в другой сигарету с гашишем.

– Шиапарелли, Бальмен, Мэгги Руфф – у всех кризис жанра. Ведь они до сих пор шьют бальные платья для богатых вдовушек, которые стары даже для савана. Диор – и тот в тупике, признает, что автор доброй половины его коллекции – Ив. Женщины сегодня хотят одеваться броско. Новый мир на пороге, и они не хотят опоздать.

Хозяин, Хуан Дельдаго, был при полном параде. Его длинное платье от Шиапарелли волочилось по полу.

– И именно ты собираешься ввести баб в этот новый мир? – спросил он насмешливо.

– Да, черт побери! – ответил Шики.

– Перестань болтать! – бросил Хуан. – У тебя нет денег даже на метро.

– Это только доказывает, что ты ни черта не знаешь, – высокомерно заметил Шики. – Не далее как сегодня, я подписал бумаги, которые сделают меня независимым до конца моих дней.

– Ври, да не завирайся, – заржал Хуан.

– Я тебе докажу, – вспыхнул Шики, оглядываясь по сторонам. Он увидел Мориса и Джерри, стоявших около бара. – Пошли.

Хуан последовал за ним через комнату. Шики остановился перед Морисом.

– Хуанито не верит, что мы заключили сделку. Скажи ему.

– Какую сделку? – удивился Морис. Дельдаго развеселился.

– Ну, я же говорил, что ты заврался. Он даже не понимает, о чем ты. Видать, ты совсем обкурился.

– Я никогда не перехожу границу, – сказал Шики, стараясь принять горделивую осанку, разумеется, насколько это позволяли его четыре фута и девять дюймов роста. Он снова повернулся к Морису. – Я сегодня подписал бумаги с вашим человеком, неким Швебелем. С одной из ваших компаний. Духи „Таня» или что-то вроде того.

– Это одна из компаний моей жены, – бросил Морис. – Я не имею к ней никакого отношения. Она ведет дела самостоятельно. – Он с любопытством взглянул на Шики. – Так говоришь, бумаги подписывал Швебель? А где Таня?

Шики удивился.

– Я думал, ты знаешь. Вчера вечером ее увезли в больницу, рожать.

– Вчера? – недоверчиво переспросил Морис. – Ей же еще пара недель до родов.

Тут вмешался Дельдаго. Он повернулся к присутствующим и громким голосом возвестил:

– Наш дорогой друг маркиз скоро станет отцом, а жена даже не поставила его об этом в известность. – Он помолчал. – Впрочем, зачем бы она стала это делать? Не сказала же она ему, что заделывает этого младенца, трахаясь с американцем?

– Ах ты, сукин сын, – разозлился Морис. – Почему бы тебе не заткнуть пасть моим членом?

Хуан упал перед ним на колени и сложил перед собой ладони, как в молитве.

– Благодарю тебя, Господи, – сказал он, закатывая глаза к потолку. – Ты только что позволил осуществиться моей самой заветной мечте.

Морис оттолкнул его, и он, смеясь, откатился в сторону. Морис и Джерри быстро вышли из комнаты.

Когда машина остановилась перед зданием небольшой частной клиники, было уже два часа ночи. Они прошли по дорожке и позвонили. Морис нетерпеливо подергал дверь. Она была заперта. Он нажал на кнопку и не отпускал до тех пор, пока заспанный консьерж не открыл дверь.

– Мсье, мсье, – запротестовал он. – Терпение. Здесь ведь больные. – Он взглянул за их спины. – Где она?

– Она? – переспросил Морис. – Кто?

– Пациентка, – ответил консьерж. – Тут родильный дом. Только мужья рожениц так трезвонят ночью.

– Моя жена уже здесь – сказал Морис. – Я хочу ее видеть.

Консьерж попытался закрыть дверь.

– Невозможно, мсье. Посещения заканчиваются в десять. Приходите утром.

Морис придержал дверь.

– Я хочу видеть ее сейчас. Я настаиваю. Я маркиз де ла Бовиль.

– Да будь вы хоть Шарль де Голль, – рассердился консьерж. – Приходите утром.

В руке Мориса появилась банкнота.

– Я прошу вас только позвать старшую сестру, – сказал он уже спокойнее. – Я был бы вам очень признателен.

Банкнота исчезла в кармане консьержа так же быстро, как и появилась.

– Если мсье соблаговолит подождать… Я вернусь через секунду.

Дверь захлопнулась, оставив Мориса и Джерри стоять на крыльце.

– Может, и в самом деле лучше прийти утром? – спросил Джерри.

– Нет. Мы увидим ее сегодня, – упрямо сказал Морис. Дверь снова открылась. На этот раз рядом с консьержем стояла седая сестра в накрахмаленном халате.

– Простите, мсье, – принялась объяснять она, – но по правилам…

Морис не дал ей договорить.

– Я знаю правила, сестра. Но пожалейте беднягу, который только что приехал в Париж и мечтает хоть одним глазком взглянуть на жену и ребенка.

Вторая банкнота исчезла в кармане накрахмаленного халата.

– Ну что же, мсье, – сказала женщина, впуская их в холл. – Но, пожалуйста, очень тихо.

Они пошли за ней по коридору, пахнувшему лекарствами, и остановились у дверей. Она повернулась и взглянула на них.

– У госпожи маркизы были очень трудные роды. Мы дали ей большую дозу снотворного, и она спит. Вы мажете заглянуть в дверь, но, пожалуйста, не входите.

Морис кивнул. Сестра открыла дверь. В комнате была полутемно. Он заглянул. Таня лежала на кровати с закрытыми глазами. Даже при таком слабом освещении он заметил, как она осунулась и побледнела. Он сделал шаг назад и повернулся к сестре.

– А ребенок? – прошептал он. Сестра осторожно прикрыла дверь.

– Следуйте за мной, мсье.

Они прошли весь коридор, свернули направо и остановились перед большим окном с двойной рамой. Через окно были видны семь или восемь колыбелей на колесиках. В каждой лежал младенец.

Морис посмотрел на сестру.

– Который из них мой?

– Одну минуту, – сказала сестра. – Я войду в комнату и приподниму ребенка, чтобы вы смогли ее разглядеть.

– Ее? – в голосе Мориса звучало неподдельное изумление. – Вы хотите сказать, что это девочка?

Сестра улыбнулась.

– Да, мсье, прелестная маленькая девочка. Золотые локоны цвета солнца и голубые глаза, которые блестят, как аквамарины, и останутся голубыми на всю жизнь. Одну минуту, сейчас сами убедитесь.

Сестра вошла в детскую. Но когда она подошла к окну с ребенком на руках, их уже не было.

Морис, как сумасшедший, гнал по пустынным улицам.

– Вот сука! – ругался он. – Надо же, какая сука! Даже здесь не могла не напортачить.

– Наплюй, – посоветовал Джерри. – А то убьешь нас обоих.

– Уж сына-то она могла мне родить, – все еще злился Морис. – Чтобы сохранить имя. Так нет, еще одна гребаная потаскуха. К тому же блондинка с голубыми глазами. За семь столетий существования нашего рода в нем не было блондинов или блондинок с голубыми глазами!

– Ну какая тебе разница? – спросил Джерри. – Все и так знают, что это не твой ребенок.

– Тем хуже, – ответил Морис. – Всем прекрасно известно, что я не развелся с ней только в надежде на сына.

Он промчался по небольшому мосту через Сену и по узеньким улочкам подъехал к своему дому. Вылез из машины и со злостью захлопнул дверцу.

– Сука! – снова выругался он. – Она мне заплатит за это. Вот увидишь.

В палату вошел доктор Пьер. Он остановился около кровати и посмотрел на Таню.

– Как вы себя чувствуете? – улыбнулся он.

– Устала, – ответила Таня. Он пожал плечами.

– Это нормально. – Он быстро послушал ей сердце, проверил пульс и смерил давление. – Все в порядке.

– А как ребенок? – спросила она.

– Прекрасно, – ответил врач. – Лучше и быть не может. Вы ее утром кормили?

– Да.

– Хорошо. В обед мы покормим ее смесью. Несколько дней будем кормить ее этой смесью через раз, пока не привыкнет, а потом совсем отнимем от груди.

– Сколько понадобится времени?

– Три-четыре дня.

– Не хотелось бы, чтобы грудь чересчур увеличилась, – сказала Таня.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Пьер. – Я назначу вам уколы, которые остановят приток молока и приведут вашу грудь в норму в самый короткий срок.

– Как долго я здесь пробуду?

– С неделю. Потом сможете отправиться домой.

– У меня много дел, – сказала она.

– Дела подождут. Здоровье важнее. Но уже сегодня днем вы можете немного походить. Только не перенапрягайтесь. – Он закрыл свой чемоданчик. – Я еще зайду вечером, перед сном.

– Спасибо, Пьер.

Сразу после его ухода вошла ночная сестра.

– Bonjour, госпожа маркиза. – Она улыбнулась.

– Bonjour, soeur.[23]

– Зашла посмотреть, как вы.

– Все в порядке, благодарю вас.

– Да, кстати, вам говорили, что приходил ваш муж? Таня удивилась.

– Нет. Когда это было?

– Два дня назад, ночью, около двух часов утра. Я не могла сказать вам раньше, потому что у меня вчера был выходной.

– Он видел ребенка?

– Нет. Забавно, я пошла, чтобы показать ему девочку, а он ушел не дождавшись.

Таня молчала.

– Вы не волнуйтесь, – заметила сестра, стараясь утешить ее. – С мужьями такое часто случается. Французы всегда расстраиваются, если рождается дочь, а не сын. Но все обойдется, вот увидите.

Таня через силу улыбнулась и кивнула. Сестра взглянула на часы.

– Надо пойти немного вздремнуть. Увидимся вечером.

– Спасибо.

Дверь за ней закрылась. Таня оглядела комнату. Цветы, стоящие на столике, прислал Иоганн. В другой вазе стоял букет роз от Жака. Значит, Морис приходил сюда. Странно, что он не попросил ничего передать. Правда, она не ждала от него особого внимания. Снова раздался стук в дверь.

– Entrez.

В комнату вошел Иоганн, за ним Жак. Оба с цветами. Улыбаясь, они подошли к кровати.

– Ты выглядишь замечательно, – сказал Жак.

– Не надо, – попросила она. – Я знаю, что выгляжу ужасно.

– Да нет же, – возразил Иоганн. – Ты чудесно выглядишь.

– Вы оба необъективны. – Таня рассмеялась и взглянула на них. – Что привело вас сюда так рано?

– У нас две проблемы, – сказал Иоганн. – Нам надо знать твое мнение, прежде чем мы что-то предпримем.

– Bien.[24] Начните с первой. Жак стал объяснять.

– Нам необходимо публично объявить о сделке с Шики. Он требует, чтобы мы это сделали немедленно. Но я бы подождал хоть месяц по следующим причинам: первое, ты к тому времени будешь в форме и сможешь появиться вместе с ним на пресс-конференции. Я считаю, надо сразу подчеркнуть твою роль в концерне. Второе, до осеннего показа останется меньше времени, и, следовательно, интерес к тому, что мы подготовили, будет большим.

Голос Тани был тверд.

– Я с тобой согласна. Скажите Шики, что мы объявим о сделке немного позже. Что еще?

Мужчины обменялись взглядами, и Иоганн заговорил.

– Снова Морис. Жак узнал, что он по всему Парижу распространяет слухи, будто подает на развод из-за супружеской измены.

Она посмотрела на Жака. Он кивнул.

– Это то, что я слышал. И не единожды. Она немного подумала.

– Плевать. Я давно хотела развестись. Если он подаст на развод, то получит его.

– Сейчас все сложнее, – заметил Иоганн. – Он утверждает, что ты представила ему сфальсифицированные отчеты о доходах компаний и обманным путем заставила стать владельцем компании но производству минеральной воды.

– Ты говорил с юристами? – спросила она. Иоганн кивнул.

– Доказать ему ничего не удастся, но кое-какие проблемы могут возникнуть. Твоя репутация…

Таня повернулась к Жаку.

– Ты сможешь с этим справиться?

– От прессы нам не отбиться, – ответил тот. – Но. думаю, мне удастся опубликовать в нескольких газетах материалы, опровергающие его россказни. В конце концов, у него у самого та еще репутация! Если мы дадим ему понять, что собираемся покопаться в его грязном белье, может, он и одумается.

Таня кивнула.

– Ладно. Постарайся, чтобы он узнал о наших намерениях. А пока пусть мои адвокаты подготовят встречный иск о разводе – на основании того, что он педераст, – и подадут одновременно с его заявлением.

Жак посмотрел на нее.

– Это необязательно. У тебя и так дел хватает.

– Тут уж ничего не поделаешь. Так сложилась жизнь.

– Наверное, ты права, – согласился он. – Ты разговаривала с Жаннет?

Таня отрицательно покачала головой.

– Она все еще не отвечает на мои звонки. Я передала через ее подружку, Мари-Терезу, что у нее появилась сестра.

– Ты уже решила, как назовешь ее?

– Да, кивнула она. – Я назову ее Лорен.

– Лорен? Странное имя.

– Так звали мою бабушку. Маму отца. Она была американкой, и мне всегда нравилось ее имя. Когда я была маленькой, я себя так называла.

Мари-Тереза вошла в комнату.

– Директриса хочет тебя видеть. Жаннет подняла голову от книги.

– Зачем?

– Она не сказала. Но поторапливайся.

Жаннет захлопнула книгу и отложила ее в сторону.

– Пойду узнаю, что хочет эта старая перечница, и сразу вернусь.

Жаннет постучала в дверь кабинета и вошла. Директриса сидела за столом. Напротив нее, спиной к двери, сидел мужчина. Услышав звук открываемой двери, он поднялся и повернулся лицом к Жаннет.

– Bonjour, Жаннет, – сказал Морис.

Жаннет какое-то время смотрела на него, потом сделала реверанс, как того требовали школьные правила.

– Bonjour, papa.

Директриса улыбнулась. Она суетилась, как всегда, в присутствии родителей.

– Твой отец приехал забрать тебя в Париж, чтобы ты могла навестить мать и познакомиться с маленькой сестричкой. Правда, чудесно?

Жаннет посмотрела сначала на нее, потом на Мориса.

– Я не поеду. Мне надо заниматься.

– Но твоя мать хочет тебя видеть, – сказал Морис. – Она до сих пор в больнице.

– Я не хочу ее видеть, – упрямо ответила Жаннет.

– Не годится так разговаривать с отцом, – резко сказала начальница.

– Я не поеду, – упрямилась Жаннет.

Быстрое движение руки Мориса – и ее щека запылала от резкой пощечины. Она на секунду встретилась с ним взглядом и тут же опустила глаза, почувствовав, как краснеет щека и тело охватывает жар. Она стояла абсолютно неподвижно.

– Иди наверх, собери вещи и через десять минут будь готова, – приказал Морис.

Она не подняла головы, сказала с опущенными глазами.

– Да, – повернулась и вышла.

Морис повернулся к заведующей и виновато улыбнулся.

– Простите мне этот урок, мадам, но нынешним детям нужна жесткая рука. Когда мы были детьми, все было совсем по-другому.

– Я понимаю, господин маркиз, – поторопилась одобрить его заведующая. – Вы не поверите, как мы с ними мучаемся.

Кондуктор проверил билеты и вернул их Морису.

– Все в порядке, господин маркиз, – сказал он. – Вагон-ресторан начинает подавать ужин в шесть часов. Если я могу сделать ваше путешествие более удобным, пожалуйста, я к вашим услугам.

– Merci, – бросил Морис, давая ему чаевые.

Кондуктор ловко спрятал деньги и ушел, осторожно закрыв дверь их купе. Они сидели на диванчиках друг против друга и смотрели в окно. Морис взял газету и посмотрел на Жаннет.

– Можно устроиться и поудобнее, – заметил он. – Раньше полуночи мы в Париж не приедем.

Жаннет посмотрела в окно. Поезд начал подниматься в гору. Хотя было всего три часа дня, уже смеркалось. К тому же небо было покрыто тучами, ч время от времени шел дождь. Она потянулась за книгой, открыла ее и начала читать. Но взгляд перескакивал через строчки, смысл прочитанного ускользал. Через какое-то время она перестала читать, а только делала вид.

Почти час они просидели молча. Наконец Морис отложил газету и встал. Он пошел к небольшому туалету и открыл дверь. Не дав себе труда прикрыть дверь, он поднял сиденье унитаза и помочился.

Жаннет подняла голову от книги. На внутренней стороне двери находилось зеркало, а дверь была приоткрыта под таким углом, что она могла видеть, как струя жидкости с шумом вырвалась из него, как из огромного шланга. В этот момент он повернулся и встретился с ней в зеркале глазами. Жаннет почувствовала, что краснеет. Она упорно смотрела в лежащую на коленях книгу. Он вернулся и сел напротив.

Молча он достал из золотого портсигара сигарету, прикурил, не отрывая взгляда от Жаннет. На ней все еще была школьная форма – белая блузка и синяя юбка. Наряд довершали белые гольфы и черные туфли. В тусклом свете купе ее наряд казался нелепым. У нее была фигура взрослой женщины, и создавалось впечатление, что она пытается скрыть это под детской одеждой.

– Жаннет, – резко спросил он, – ты носишь белье, которое я тебе подарил?

Она не подняла глаз.

– Нет.

– Почему? – спросил он. – Разве я не велел тебе, чтобы ты всегда носила его в моем присутствии?

– В школе это запрещено.

– Сейчас ты не в школе, – сказал он. – Должна была надеть.

Она взглянула на него.

– У меня не хватило времени. Вы же дали мне всего десять минут.

– Белье у тебя с собой? Она кивнула.

– Да, в саквояже.

– Надень.

– Сейчас? – спросила она.

– Сейчас, – подтвердил он.

Она встала, сняла саквояж с полки и открыла его. Быстро достала черное шелковое белье и направилась к туалету.

Морис остановил ее.

– Нет, я хочу, чтобы ты переоделась здесь, в моем присутствии.

Жаннет молча посмотрела на него, потом перевела взгляд на открытое окно купе.

Он понял.

– Можешь задернуть занавеску. И запереть дверь. Девушка не двигалась.

Он угрожающе поднял руку, тогда она поспешно опустила занавеску и закрыла дверь. Потом повернулась к нему.

– Давай, – приказал он.

Она медленно расстегнула пуговицы блузки, сняла ее. Потом расстегнула юбку. Юбка соскользнула на пол. Она перешагнула через нее. Подняв одежду с пола, все аккуратно сложила и положила в саквояж. Повернувшись к нему спиной, она принялась расстегивать лифчик.

– Повернись и смотри на меня, – рявкнул он.

На секунду встретившись с ним взглядом, она снова опустила глаза, сняла бюстгальтер, а потом и трусики. Молча надела черный кружевной лифчик и прозрачные шелковые трусики. Наклонилась, чтобы взять блузку.

– Это не все, – сказал он. – А где пояс и шелковые чулки?

Она молча достала то и другое из саквояжа. Застегнула пояс на бедрах, села, чтобы надеть чулки. Немного погодя начала пристегивать резинки. Опять потянулась за блузкой.

– Нет, – сказал он. – Иди и сядь на свое место.

– В таком виде? – спросила она.

– В таком виде, – коротко бросил он. – Я скажу, когда можно будет одеться.

– Холодно, – пожаловалась она.

– Ничего, привыкнешь, – сказал он.

Жаннет молча опустилась на сиденье напротив него. Морис затянулся сигаретой, лениво выпустив дым через нос, продолжая разглядывать ее.

– Тебе этот лифчик уже маловат, – заметил он как бы между прочим. – У тебя тело шлюхи, как у твоей матери.

Она ничего не ответила.

– Раздвинь ноги, – резко приказал он.

Она машинально раздвинула коленки. Почувствовала, как тонкий шелк сдвинулся в сторону и опустила руку, чтобы прикрыться. Он ударил по руке, отбросил в сторону.

– Я тебе этого не позволял. – Неожиданно он рассмеялся. – А она у тебя большая и мохнатая, как у настоящей шлюхи. Или как у твоей матери.

Она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Она крепко сикала губы, слезы катились и катились по щекам.

– Никак слезы? – насмешливо спросил Морис. Она молчала.

Он наклонился и внезапно сунул ей руку между ног. От неожиданности она вскинулась, но тут же ощутила горячую волну оргазма и, ослабев, откинулась на спинку сиденья. Он выпрямился и захохотал.

– Ну, совсем, как мать. Мокрые глаза и мокрая… Прозвучал первый звонок, приглашающий к ужину. Он встал, пошел в крошечную туалетную комнату и стал методично мыть руки.

Через плечо он посмотрел на ее отражение в зеркале.

– Теперь можешь одеться, Жаннет, – сказал он спокойно. – Я хочу есть, а в этих чертовых поездах всегда лучше поесть пораньше. Если не поторопиться, все съедят.

В Париж поезд прибыл с опозданием на полтора часа из-за проливного дождя. Их встречал Джерри. Было два часа ночи, когда он остановил машину около дома на Иль Сен-Луи.

– У меня есть холодные закуски, если ты голодна, – сказал Джерри, пока они поднимались в маленьком лифте на пятый этаж.

– Я не голодна, – сказала Жаннет. Потом взглянула на Мориса. – Почему вы не отвезли меня домой?

Морис залепил ей звонкую пощечину.

– С тобой никто не разговаривает, – сказал он. – Будешь говорить, когда я разрешу.

Она молча смотрела на него. Лифт остановился, и они вышли на площадку. Джерри достал ключи и открыл дверь. Роскошь в квартире поразила ее. Снаружи нельзя было и заподозрить, насколько богато она обставлена. Великолепная мебель, ковры, даже новейший американский кондиционер.

Морис прошел через гостиную, столовую и спальню и привел ее в маленькую комнату, находящуюся между его собственной и комнатой Джерри. В комнате стояла только небольшая кровать, стул и умывальник в углу. Совершенно определенно, это была комната прислуги.

– Поставь вещи, – распорядился Морис.

– Когда я увижу маму? – спросила она. Он взглянул на нее.

– Когда я захочу. – Он повернулся к Джерри. – Я хочу есть.

– Сейчас достану что-нибудь из холодильника, – сказал Джерри.

– Нет, – ответил Морис. – Покажи ей, где что лежит. Пусть она все приготовит.

– Я устала, – сказала Жаннет. – И хочу спать. Морис ударил ее по лицу так, что она упала на постель.

– Это тебя разбудит, – сказал он. – Теперь сними эту идиотскую школьную форму и накрой на стол.

– Но мне больше нечего надеть, – воскликнула она.

– Ты будешь ходить в том, в чем ехала в поезде, – сказал он. – Ничего больше тебе не понадобится. Он повернулся к Джерри. – Подожди ее. Потом покажи, что делать. Я хочу переодеться и принять душ. А то весь пропитался поездной вонью.

Когда Морис вышел, она встала с постели. Джерри стоял рядом и наблюдал за ней.

– Отвернись, – сказала она.

– Зачем? – усмехнулся Джерри. – Все равно скоро тебя увижу.

Она стояла не двигаясь.

– Морису не понравится, если я его позову, – заметил он.

Повернувшись к нему спиной, она быстро разделась. Он присвистнул.

– Морис был прав, у тебя фигура, как у матери. Она уставилась на него.

– Так ты тоже видел мою мать?

– Да, – подтвердил он. Немного помолчал, потом повернулся к двери. – Пошли.

Она прошла за ним на кухню. Она едва успела накрыть на стол, как вошел Морис в черном шелковом халате и шлепанцах.

Он взглянул на стол.

– А где свечи?

– Забыл совсем, – быстро сказал Джерри. – Сейчас достану. – Через минуту на столе горели свечи. Он выключил электрический свет.

Морис открыл бутылку вина.

– Мы выпьем по бокалу, пока ты переодеваешься, – сказал он, обращаясь к Джерри. Джерри вышел, а он разлил вино и протянул ей бокал. – Пей.

Она покачала головой.

– Я не хочу.

– Я тебя не спрашиваю, – сказал Морис. – Пей! Она взяла бокал, поднесла к губам, отпила немного и хотела поставить его на стол.

– До дна, – прикрикнул Морис.

Она снова подняла бокал и выпила терпкое красное вино, чувствуя, как тепло разливается по телу. Поставила бокал на стол.

Морис налил ей еще.

– Так-то лучше, – сказал он. – Делай, что я велю, и все будет хорошо. – Он начал накладывать себе на тарелку холодную ветчину, язык, паштет и сыр. Отломив кусок хлеба, начал жадно есть. – Неплохо, – заметил он. – Почему ты не ешь?

– Не хочется, – сказала Жаннет. – Я просто устала.

– Поешь, и будешь чувствовать себя лучше, – посоветовал он. В этот момент вернулся Джерри.

Жаннет во все глаза смотрела на него. На нем был прозрачный шифоновый халат на голое тело, и при каждом движении было хорошо видно его „хозяйство». Он накрасил губы помадой, подкрасил ресницы, нарумянил щеки и подвел глаза.

Морис заметил выражение лица Жаннет и рассмеялся.

– В чем дело? Не правда ли, из него получилась хорошенькая девица?

Она не ответила. Джерри расхохотался высоким фальцетом и сел в кресло, широко раздвинув ноги. Халат распахнулся, обнажив маленький пенис.

Морис улыбнулся, продолжая есть.

– Ты не находишь, что у него миленький членчик? – спросил он. – Конечно, не такой большой, как у меня, но вполне достойный.

Она глубоко вздохнула.

– Морис, – сказала она.

Он укоризненно погрозил ей пальцем.

– Папа.

Она встретилась с ним взглядом.

– Папа.

– Вот так лучше, Жаннет. Так что ты хотела сказать?

– Почему? – спросила она. – Я не понимаю. Почему?

– Тут нечего понимать, Жаннет, – сказал он. – Твоя мать – потаскуха. Так вот, когда ты отсюда уйдешь, ты будешь еще большей шлюхой, чем она.

– Вы не можете держать меня здесь, – воскликнула она и вскочила, пытаясь убежать.

Одним прыжком он настиг ее, прежде чем она добежала до двери, и втащил назад в комнату.

– Жаннет, ты ведешь себя, как ребенок. А знаешь, что бывает с детьми, когда они плохо себя ведут? Их шлепают.

Он сел на стул и заставил ее лечь ему на колени, лицом вниз. Рука его начала ритмично подниматься и опускаться. Сначала ей было просто больно, но потом жар, охвативший ягодицы, начал распространяться по всему телу. Крики сменились тихими стонами.

Морис рассмеялся.

– Тебе нравится, когда тебя бьют? Она энергично затрясла головой.

Он снова рассмеялся и неожиданно просунул руку между ног. Не прекращая лупить девушку по заду, другой рукой он начал ее ласкать. Она начала задыхаться, не в силах бороться с эмоциями.

– Посмотри, что ты натворила, скверная девчонка, – сказал Морис. – Джерри ревнует. Только посмотри, как он возбудился.

Внезапно она осознала, что Джерри стоит перед ней и энергично онанирует. Она попыталась отвернуться.

– Засунь ей его в рот, Джерри, – почти заорал Морис. – Пусть она им подавится!

Джерри схватил ее за волосы, заставив откинуть голову и открыть рот. Он пытался вынудить ее взять член в рот, но тут же кончил.

Она закашлялась и попыталась закричать, но вдруг почувствовала такой сильный оргазм, что чуть не потеряла сознание. Ей и не снилось, что можно одновременно испытывать такое отвращение, наслаждение и боль.

Неожиданно Морис встал, сбросил ее с колен на пол. Она осталась лежать, плача, пытаясь отдышаться, не в состоянии двинуться. Он с улыбкой смотрел на нее.

– Это первый урок, милая крошка, – сказал он. – Будет еще много других. И со временем ты их полюбишь. Вот увидишь.

Он повернулся к Джерри.

– Положи ее на кровать.

Джерри поднял ее, отнес в спальню и швырнул на кровать. Из-за его спины вышел Морис и взял ее руку. Она услышала щелчок. Посмотрела на руку. Рука наручниками была пристегнута к спинке. Она повернула голову и взглянула на Мориса.

– Это на случай, если тебе ночью придет в голову какая-нибудь шальная мысль, – объяснил он. – Например, сбежать.

Потом повернулся и вышел из комнаты. Джерри шел за ним. Неожиданно погас свет. Она осталась одна, вся в слезах.

Жаннет никогда не знала, что на улице – день или ночь. Когда они приходили, чтобы вытащить ее из постели, занавески всегда были задернуты. Даже окно в ванной комнате было плотно занавешено. Ели они все время одно и то же. Завтрак не отличался от обеда, а обед от ужина. Холодные закуски, хлеб, вино. С головой у нее творилось что-то странное. Теперь она больше всего ненавидела лежать одна в постели, прикованная к спинке. Она стала с нетерпением ждать, когда они придут за ней. С нетерпением ждала боли, потому что с ней приходила сладкая агония освобождения.

В голове у нее постоянно звучали слова Мориса:

– Помни, Жаннет, без боли нет наслаждения. Они всегда вместе, сопутствуют друг другу, принося наивысшее блаженство.

Начиналось все с порки. Однажды она услышала, как Джерри спросил:

– Почему ты не возьмешь плетку?

– Не должно быть следов, – ответил Морис.

В этот раз они впервые положили ее на кровать Мориса, связав руки над головой шелковым шнуром и привязав к спинке кровати.

– Ты первый, – сказал Морис. – Подготовь ее для меня.

Он держал ее за ноги, а Джерри встал перед ней на колени. Он начал судорожно онанировать, стараясь добиться эрекции, потом попробовал овладеть ею. Она вскрикнула от резкой боли, но Джерри не повторил попытки. Он повернулся к Морису.

– Говорил же тебе, у меня с бабами не выходит. Морис со злостью оттолкнул его. Сбросил халат, залез на постель и встал на колени у нее между ног.

Жаннет не могла отвести взгляд от его громадного члена.

– Я боюсь, – закричала она.

Морис провел рукой у нее между ног, посмотрел на свою ладонь. Пальцы были мокрые и розоватые.

– Смотри, ты вся, как течная сучка, – сказал он.

– Вы сделаете мне больно! Он улыбнулся.

– Помни, Жаннет, без боли нет наслаждения. – Он подсунул руки ей под ягодицы и приподнял ее.

Она смотрела широко открытыми глазами, как он постепенно входит в нее. Она не могла поверить, что сможет вместить его. На мгновение он остановился, как будто натолкнувшись на препятствие. Он посмотрел ей в глаза, затем, без предупреждения, сделал резкое движение.

Казалось, боль разорвала ее на части. Она закричала. Морис одной рукой зажал ей рот, а другой крепко держал, не давая двинуться. Через мгновение она открыла глаза и, увидев перед собой его лицо, опустила глаза. Он увидел, как она вздохнула, поняв, что он полностью вошел в нее. Она снова взглянула на него, и в ее глазах он прочел странное удивление. Он вгляделся, потом убрал руки со рта и развязал шнур, стягивающий ей руки.

Жаннет не сводила с него глаз, потом вдруг крепко обняла и прижала к себе. Она тоже начала медленно и неуверенно двигаться, в такт с ним: темп все нарастал. Она так крепко зажмурила глаза, что слезы едва скатывались сквозь плотно закрытые веки. Голос из тихого шепота превратился в крик: „Папа! Папа! Папа!»

Она снова открыла глаза.

– Ударь меня!

Он закатил ей звонкую пощечину.

– Еще!

На этот раз на щеке остались белые следы. Она улыбнулась.

– Ты ведь меня любишь, папа? – спросила она. Он громко расхохотался.

– Ты моя маленькая шлюшка, – сказал он.

– Да, – прошептала она. – Да. Ты всегда это знал. Именно такой я и хотела быть.

Ей не пришлось возвращаться в маленькую комнату. Она спала в большой постели Мориса, с ним и Джерри. Однажды утром она проснулась и зажмурилась от яркого дневного света.

Морис, уже одетый, стоял возле кровати.

– Твоя мать вчера выписалась из больницы, – сказал он. – Джерри отвезет тебя домой.

– Я не хочу ее видеть, – сказала Жаннет.

– Тогда придется вернуться в школу.

– А здесь мне нельзя остаться? – спросила она. Он покачал головой.

– Нет. Если ты не вернешься в школу, возникнет много ненужных вопросов.

– Я хочу остаться с тобой, – возразила Жаннет.

– Нельзя, – сказал он и, сунув руку в карман, достал связку ключей. – Но я сделал для тебя дубликаты ключей. Через месяц пасхальные каникулы. Ты можешь сюда приходить, и, если нас не будет дома, откроешь дверь своими ключами.

В тот же день она поездом вернулась в Женеву.

Был конец апреля. Солнце уже село, когда вымотанный до предела Жак упал в кресло в большой, уставленной цветами гостиной. Он посмотрел на Таню и Иоганна.

– Мертвецки устал. Рад, что все позади. Иоганн кивнул.

– Мне кажется, пресс-конференция прошла удачно.

– Хорошо, что мне пришла в голову идея устроить ее здесь, в доме, – сказал Жак Тане. – Мне кажется, всем понравилось, в этом было что-то личное. Салоны и гостиницы всем уже обрыдли.

– Как ты думаешь, им понравился предварительный показ моделей Шики? – спросила Таня.

– Если судить по тому, что я слышал, они в восторге, – ответил Жак. – Теперь все заявятся на показ коллекции. Они восприняли сегодняшний день как серьезную заявку.

– Шики уже уехал?

– Да, – ответил Жак. – Исчез вместе с последним репортером. – Он поднялся. – И мне давно пора: тебе надо отдохнуть, завтра у нас будет тяжелый день.

– Я тоже пойду, – сказал Иоганн. – Примите поздравления.

Таня улыбнулась.

– Для поздравлений рановато. Подождем до показа коллекции.

– Я больше не волнуюсь, – сказал Иоганн. – Все будет в порядке.

Она проводила их до дверей, поцеловав на прощание, потом повернулась и стала подниматься по лестнице. К ней подошел Анри.

– Мадам, – нерешительно начал он.

– Да?

– Мадмуазель Жаннет у себя в комнате.

– Жаннет? Здесь? – удивилась она. – Почему вы мне раньше не сказали?

– Она приехала, когда пресс-конференция уже началась, и просила вас не беспокоить.

Не говоря больше ни слова, Таня заторопилась вверх по лестнице. Дверь в комнату Жаннет была закрыта. Она постучала и вошла. Жаннет стояла у окна.

– Доченька! – воскликнула Таня.

Жаннет повернулась к матери. В глазах было отсутствующее выражение.

– Привет, мама, – сказала она тусклым голосом. Таня ошарашенно смотрела на нее. Лицо похудело, под глазами темные круги.

– Жаннет… – спросила она. – Что с тобой? Жаннет стояла, как зомби. Но она не побоялась встретиться с матерью взглядом.

– Я беременна.

– Нет, – прошептала Таня. – Нет.

– Да, мама.

Таня попыталась обнять ее.

– Моя бедная девочка.

Но Жаннет уклонилась от объятия.

– Я больше не твоя бедная девочка, мама.

– Почему ты мне не позвонила? Не отвечала на мои звонки? – спросила Таня.

– Что бы это изменило? – Жаннет пожала плечами. – Ты бы все равно родила этого ребенка.

– У тебя есть сестра, Жаннет.

– И у моей сестры будет еще сестра, – сказала Жаннет.

Таня не сводила глаз с дочери.

– Не понимаю.

– Не строй из себя дурочку, мама. – Мы с тобой забеременели от одного и того же.

– Но это невозможно! – воскликнула Таня.

– Разве, мама? Когда ты была в больнице, Морис приехал за мной в школу и увез в Париж якобы, чтобы увидеться с тобой. Но он так и не пустил меня в больницу.

Вместо этого я неделю прожила у него в квартире, а в день твоей выписки вернулась в школу.

– Морис? – В голосе Тани звучало неподдельное изумление. – Я не верю, что он мог так поступить.

– В самом деле, мама? – Жаннет открыла маленькую сумку, вынула связку ключей и швырнула их на столик. – Он даже дал мне ключи, чтобы я могла ими воспользоваться, когда приеду на пасхальные каникулы.

Таня посмотрела на ключи, потом на дочь. По щекам покатились слезы.

– Почему ты не дала мне возможности поговорить с тобой? Почему? Я рассказала бы тебе, что Морис вовсе не отец Лорен. Я не позволяла ему касаться меня со дня нашей свадьбы.

– Ты лжешь, мама.

– Это правда, – твердо сказала Таня. – Только взгляни на сестру, и сама все поймешь. Она беленькая, с голубыми глазами. Как ты думаешь, почему Морис подает на развод, обвиняя меня в супружеской измене? В течение многих поколений в его роду не было голубоглазых и светловолосых детей.

Жаннет не сводила с матери глаз.

– Я не знала этого, мама. Никто мне не сказал.

Таня глубоко вздохнула. Она чувствовала, как душа ее каменеет.

– Теперь это не имеет значения, – сказала она. – Что сделано, то сделано. Надо думать о завтрашнем дне. Прежде всего мы пойдем к доктору Пьеру.

Неожиданно Жаннет разрыдалась.

– Мама, – воскликнула она, – ужасно, что все так вышло.

Она кинулась к матери, они обнялись, прижались друг к другу заплаканными лицами и долго стояли молча, пока совсем не стемнело.

Два дня спустя Таня сидела в маленьком кабинете доктора Пьера, дожидаясь, когда он выйдет из операционной. Увидев его, она встала.

– Как она, доктор?

– С ней все будет в порядке, – ответил врач. – Мы обо всем позаботились. Сейчас она отдыхает.

– Слава Богу!

– Да, слава Богу, – серьезно повторил он. – Если бы она попробовала родить, то умерла бы. – Доктор покачал головой. – Не знаю, с каким ублюдком ей пришлось иметь дело, но у нее внутри все разорвано. Как будто кувалдой поработали. Не только влагалище и трубы покалечены, но и анальный проход и стенки кишечника. – Он заглянул Тане в глаза. – Я починил, что мог. Здесь не будет проблем. – Он помолчал, потом глубоко вздохнул.

– Вы чего-то не договариваете, – произнесла Таня сдавленным голосом.

Он поколебался.

– У Жаннет никогда не будет детей, – сказал он. – Мне пришлось удалить все, кроме части яичников.

Ровно через десять дней после того, как Жаннет вернулась в школу, в два часа утра Таня припарковала свою небольшую машину напротив жилого дома на Иль Сен-Луи. На улице не было ни души. Машинально она закрыла машину, положила ключи в сумочку и одновременно достала оттуда связку, которую дала ей Жаннет. Она взглянула на дом. Ни в одном окне не было света. Медленно она направилась к входной двери.

Самый большой ключ, конечно, от парадной двери. Он повернулся легко, и Таня вошла в темный холл. Она едва удержалась, чтобы механически не зажечь свет. Не хватает только, чтобы ее кто-нибудь увидел! Она немного подождала, пока глаза привыкали к темноте, потом направилась к лифту.

Старый лифт поднимался наверх с таким скрипом, что, казалось, мог разбудить весь Париж. Таня отважилась перевести дыхание, только когда лифт остановился. Она вышла из него с чувством облегчения. На этаже было две квартиры. Таня немного поколебалась, потом зажгла спичку. Вот эта. На маленькой медной табличке над дверным звонком было написано: „Маркиз де ла Бовиль».

Она на секунду закрыла глаза, стараясь припомнить, не забыла ли чего. Завещание составлено и подписано. Инструкции швейцарскому банку относительно сейфа с золотом отосланы, и их получение подтверждено. Если с ней что-нибудь случится, обо всем позаботится Иоганн. Дети не пострадают.

Первый ключ повернулся бесшумно, послышался только легкий щелчок открывшегося замка. Теперь очередь за вторым ключом. Он слегка скрипел поворачиваясь. Таня замерла. Тишина. Тогда она повернула ключ до отказа. Еще щелчок, и дверь неслышно приоткрылась.

Она нерешительно вошла в квартиру. Остановилась прислушиваясь. Ни звука. Она тихонько прикрыла дверь. Немного постояла, осваиваясь в новой обстановке.

Таня попыталась припомнить, что рассказывала ей Жаннет о квартире. Прямо, вперед, через арку – гостиная. Справа – вход для прислуги и дверь на кухню. За гостиной должна быть еще одна арка и за ней столовая. Дверь в спальню Мориса расположена в дальнем конце столовой.

Она осторожно прошла через комнаты, двигаясь медленно, чтобы ни за что не зацепиться. Наконец подошла к двери в спальню, открыла сумочку и вынула бритву. Будет справедливо, если она воспользуется бритвой Вольфганга. Таня была абсолютно уверена, что именно Морис предал генерала, сообщив о нем русским.

Таня открыла бритву и, держа ее лезвием наружу, осторожно повернула ручку. Дверь открылась, и она вошла в комнату. Ковер на полу заглушал звук шагов. Закрывать за собой дверь она не стала.

Света, пробивавшегося сквозь занавески, было достаточно, чтобы разглядеть кровать. Подойдя, она не столько увидела, сколько угадала свернувшуюся под одеялом фигуру. Она постояла, пытаясь разглядеть, кто это. Слышалось только тяжелое дыхание, но Таня не знала чье.

– Морис, – тихо позвала она.

Человек повернулся и попытался сесть. И тогда она ударила. Со всего размаху полоснула бритвой по телу. Он как-то странно закричал и откатился от нее, одновременно шаря рукой по столику, стоящему по другую сторону кровати. Она ожесточенно наносила ему удары. Он попытался повернуться. Что-то блеснуло в его руке, но Таня продолжала наносить удар за ударом.

Звук выстрела оглушил ее, а голубая вспышка ослепила. Одновременно ей показалось, что кто-то ударил ее молотком в грудь. Выстрел отбросил ее назад, но она продолжала наносить удары, бритва поднималась и опускалась. Наконец он перестал сопротивляться.

Таня выпрямилась, тяжело дыша, потом протянула руку, чтобы потрогать его. Ей показалось, что рука утонула в крови. Она отдернула ее, и бритва выскользнула из пальцев. Боль в груди становилась все нестерпимее. Она прижала руку к груди и почувствовала, что из раны течет кровь. Только сейчас она осознала, что ранена.

Таня медленно повернулась, пошла через квартиру, ощущая, как боль с каждым шагом становится все сильнее. Казалось, ей не добраться до дверей. Теперь боль накатывала волнами, перед глазами все плыло, ее качало, казалось, что вместе с кровью ее покидает сознание.

Наконец она подошла к двери. Неожиданно на лестнице зажегся свет и дверь распахнулась. Он стоял перед ней, раскрыв рот от изумления, и свет из-за его спины падал ей на лицо.

Таня смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

– О, нет, Морис, не может быть! – прохрипела она. – Ты умер! Я только что убила тебя! – Она начала падать, и сознание навсегда покинуло ее.