Глава 4

По лестнице медленно и величаво сходит в наш зал юная богиня, так показалось вначале. Двое крохотных пажей несут шлейф ее платья, оба в шляпах и при коротеньких мечах, что придает им комичный вид, но я их видел только краем глаза, не отрывал взгляда от чудесной девушки.

Не просто дивно хороша, сказочно прекрасна в этом нежно-голубом платье с наброшенным на плечи белым платком, сейчас он сполз до тонкой талии и удерживается на локтях. Волосы убраны в сложный головной убор, вроде огромных козлиных рогов, с которых до середины спины свисает нежная вуаль и красиво трепещет при каждом шаге. Уши закрыты серебристыми щитками, так что волосы от бесстыжих взоров спрятаны надежно. И рога, и щитки усыпаны множеством жемчужин.

Некая сила выдернула меня из кресла, я подбежал и успел подать ей руку, сводя с двух последних ступенек. Эйсейбио иронически захлопал, а герцог сказал с непонятным выражением:

– Я в затруднении… Маркиз Ричард только что выказал себя знатоком старинных традиций, что несомненно указывает на его достойное воспитание… но если бы он знал, какое это избалованное и капризное существо, он сразу удавил бы или хотя бы выбросил в окно это… гм, это!

Я, не слушая, провел это божественное существо к столу. Слуга появился с креслом, я вырвал его из рук и сам придвинул прекрасной леди. Она сдержанно и гордо улыбалась, исполненная достоинства, но мне казалось, что едва удерживается от соблазна показать язык племяннику и даже отцу.

– Моя дочь, - проворчал герцог. - Да, младше этого балбеса, который внук… Ну, поздний брак…

– Да будь он благословенен, - вырвалось у меня. - Какой прекрасный цветок появился из такого союза!

Я нехотя вернулся к своему месту, некоторое время все четверо молча выбирали из предлагаемых блюд, слуги двигались с носилками медленно и печально, словно на похоронах, а музыканты под сводами теперь играли совсем тихо, будто старались услышать, о чем ведем речи.

Леди Элизабет ела мало и вяло, перешучивалась с Эйсейбио, наконец обратила взгляд прекрасных глаз на меня.

– Маркиз, - спросила она капризно, - что же вы молчите? Развлекайте даму!

– Вы слишком прекрасны, - ответил я почти искренне, - чтобы с вами заговорить.

Ее красивые тонкие дуги бровей в удивлении приподнялись.

– Это почему?

– Слишком красивы, - объяснил я, - чтобы быть человеком.

Довольная улыбка проступила на ее припухлых губах, а Эйсейбио сказал мне заговорщицки:

– Маркиз, вы слишком… прямолинейны. В нашем королевстве предпочитают более замысловатые комплименты.

Герцог буркнул:

– Бездельники! Лентяи, которым больше нечем заняться.

– Лентяй, - сказал Эйсейбио, - это человек, которому нравится просто жить!.. Маркиз, а можно поинтересоваться, какие у вас планы?

– Можно, - ответил я.

Он не понял, помолчал, ожидая ответа, а герцог довольно хрюкнул. Эйсейбио наконец понял, что я уже ответил на вопрос, поморщился и спросил:

– Что вы намерены делать дальше?

Я посмотрел на него поверх кубка.

– Поблагодарю герцога за истинно королевское гостеприимство и отправлюсь через земли и королевства. Я хочу дойти до северного океана.

– Зачем?

– Никогда не видел большой воды, - объяснил я. - Говорят, волны размером с дом!.. Я жил в лесу, там только крохотное озеро с жабами. Волны, как вы понимаете, не совсем крупные… Зато жабы…

Леди Элизабет посмотрела на меня, как мне почудилось, с неудовольствием.

Эйсейбио кисло усмехнулся.

– Да, вы точно нравитесь моему деду. Он тоже, бывало, бредил какими-нибудь путешествиями…

– Теперь поумнел? - спросил я.

Эйсейбио бросил короткий взгляд на хмурого деда.

– Значительно.

– А вы, - спросил я, - сразу были умным и ни к чему не стремились?

Он довольно кивнул.

– Вы смотрите в самую суть, маркиз! Я быстро понял, что важно путешествовать не по королевствам, а внутри взаимоотношений, разгадывать загадки женской души, находить нужные слова для обозначения оттенков, которые не в состоянии постичь грубые люди… Сейчас мы по традиции обедаем в очень узком кругу, зато за ужином вы увидите массу тонких и чутких людей…

Герцог хитро посмотрел на меня, что-то уловил, лицо слишком уж серьезное.

– Маркиз, - произнес он дружески, - я с великим трудом отстоял право завтракать и обедать в тесном кругу семьи. А вот на ужин, что делать, соберутся все бездельники герцогства… Ничего не поделать, традиция.

Я смолчал насчет того, что традиции надо чтить, эту традицию герцог явно не чтит.

После обеда дворец начал наполняться хорошо одетой, сытой и довольной публикой. И не просто довольной, а самодовольной, уверенной, богато и роскошно одетой. Я старался не попадаться на глаза, наблюдал за всеми либо с балкона, либо во дворе с безопасного расстояния.

Молодые щеголи в напудренных париках сразу же окружили леди Элизабет. Она мгновенно расцвела, осыпанная комплиментами. Они так за нею и ходили, все подчеркнуто нарядные, яркие, исполненные чувства превосходства уже потому, что у них банты на поясе уже по последней моде слева, а у остальных, ну что за кретины, все еще справа.

Хорошо следить за модой, подумал я завистливо. Когда напялишь на себя что-то от Штрауса, сразу с презрением посматриваешь на то быдло, что носит китайское. И всячески подчеркиваешь, что не питаешься в Макдоналдсе, дескать, у меня вкус, а вы всякое говно жрете.

Леди Элизабет продвигалась по залу по широкой дуге, раскланивалась и одаривала всех сияющей улыбкой. Ее кавалеры перед кем-то приподнимали шляпы, кому-то просто кивали, многих вообще не замечали, глядя с холодным равнодушием поверх голов.

Я увидел, что моя норка на их пути, с запозданием выскользнул, но леди Элизабет меня уже заметила, что-то с улыбкой сказала своим кавалерам, те ехидно заулыбались. Я вынужденно остановился, убегать у всех на виду как-то не совсем, а они так и приблизились: леди Элизабет в центре из комплиментов, лести и восторгов, яркие павлины справа и слева, даже сзади.

С нею Эйсейбио, остальные такие же типичные: слева тип с распутной мордой сластолюбца, слащавый и весь истекающий, с ним еще два примерно таких же, но менее ярко выраженных, справа старый молодящийся козел бернардошоустого облика, что умеют острить и афоризничать только о бабах и обо всем, связанном с бабами и только с бабами, эдакий мыльный пузырь до самой могилы.

Рядом с ним явно чем-то мается господин с унылым лошадиным лицом, такими я представлял себе ученых, исследователей, докапывателей до истины. Он натужно улыбался, при этом морда кривится так, словно ему больно после челюстной операции.

Я учтиво поклонился, не перебарщивая, я же из провинции, должен держаться несколько старомодно и скованно.

– Леди Элизабет.

Она милостиво кивнула.

– Да, маркиз?

Я окинул ее взглядом с головы до ног.

– А вы ниче…

Вокруг нее дружно захохотали, она чуть улыбнулась.

– Видимо, у вас это комплимент, маркиз?

– Ага, - ответил я и утер нос рукавом. - Ага.

Они хохотали и толкали друг друга, а сластолюбец сказал томно:

– Несравненная, вам нужно принять маркиза в наше общество! Он просто необходим, разве не видите? Он добавит свежую струю в наш парфюмный мир…

– Свежую струю навоза, - уточнил один из его дружков, и снова все захохотали.

Леди Элизабет светски улыбнулась.

– Вы абсолютно правы, граф Гаррос. Непосредственность маркиза просто очаровательна. Маркиз, вы просто обязаны присоединиться к нашему обществу!

Я ответить не успел, господин с унылым лицом изрек важно:

– Юноше предстоит усвоить, что есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.

Его слушали вежливо, но с несколько натянутыми улыбками. Я подумал, что, наверное, все правильно, хотя я не особенно вникаю, что он там сказал. У меня что-то в мозгу происходит, как только слышу «женщина»: в извилинах короткое замыкание, мозг отключается. Переел, видать.

– Мужчина любит обыкновенно женщин, - продолжил господин, похожий на исследователя, - которых уважает. Женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать…

– Браво, лорд Водемон, - сказал граф Гаррос и вежливо поаплодировал. - Вы, как всегда, глубокомысленны. Хотя я бы добавил, что мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.

Эйсейбио наклонился к моему уху:

– Лорд Водемон прекрасный человек, он добросовестно волочится за всеми женщинами подряд. Но ему недостает легкости…

– Зануда? - спросил я.

Эйсейбио прошипел:

– Тише!.. Как вы откровенны, с ума сойти… Но подобрали точное слово, он несколько зануден. Когда речь о женщинах, надо вообще избегать умностей. Нужно говорить обо всем и ни о чем. Чирикать и прыгать, как воробьи, без всякого смысла. Легкость и изящество ценится выше, чем умные речи. А лорд Водемон, увы, этого не понимает.

Я посмотрел на господина Водемона с сочувствием. Время интереса к истории или палеонтологии не пришло, а что еще исследовать в обществе? Баб-с, конечно. Как будто их можно разложить по полочкам… Хотя, конечно, можно, но… на фиг?

Леди Элизабет подошла ко мне вплотную и проворковала томно:

– Маркиз, расскажите о своем медвежьем крае… Это так интересно!

Гаррос и другие угодливо подхохотнули. Я развел руками.

– А рассказывать нечего… Там нет таких красивых женщин, как леди Элизабет, нет таких умных мужчин, как сэр Водемон, нет таких утонченных острословов, как сэр Гаррос… Собственно, там ничего нет.

– Потому вы и сбежали?

– Ну да, - подтвердил я. - Восхотелось посмотреть, в самом ли деле свет так широк.

– Ну и как?

Я сдвинул плечами.

– Пока не знаю. Я прошел не больше двадцати королевств, а это так мало.

Они почему-то замолчали, затем леди Элизабет с принужденным смехом проворковала:

– Ах, маркиз! Вы не стерли ноги? Двадцать королевств, подумать только…

Ее кавалеры снова хохотнули в унисон. Я ответил примирительно:

– Конь падает не только от излишней скачки, но и от застоя.

– Ого! - воскликнула она, обворожительно сверкая глазами и улыбкой. - Двадцать королевств… И вы еще страшитесь, что падете от застоя?

– У мужчины всегда есть силы, - объяснил я, - если он не слишком тратит их на женщин.

– Фи, - сказала она и мило надула губки, - какой вы грубый… А на что еще тратить? Когда-то и вам придется выбрать одну из женщин, чтобы свить гнездо. Или взять ту, которую навяжут родители.

– Не знаю, - ответил я. - Никогда о таких вещах не задумывался. Но, по-моему, хуже брака без любви может быть только брак, в котором любовь только с одной стороны.

Граф Гаррос посматривал ревниво, слишком уж долго леди Элизабет говорит с тем, кому отведена роль шута.

– Маркиз, вы слишком дремучи!.. - воскликнул он победно. - Как можно жить с такими взглядами? Я вот предпочитаю распущенных женщин.

– Почему? - поинтересовался я.

– Добродетельные женщины верны мужу, - сказал он и хихикнул, - распущенные - любовнику!

Я пожал плечами. -…а умные - обоим.

Он посмотрел на меня с вопросом в глазах, а леди Элизабет улыбнулась.

– Ого!.. В медвежьих углах есть, оказывается, еще и такая категория!

Я ответил с поклоном.

– Да, леди Элизабет. У нас есть еще и умные женщины. Должен заметить, именно они и пользуются… наибольшим вниманием.

Она поинтересовалась ядовито:

– А чем они еще отличаются?

– Да многим, - ответил я небрежно. - Добродетельные спят в белье, распущенные - голыми, а умные - по ситуации. Добродетельные любят всех детей, распущенные - только совершеннолетних, умные - своих. Добродетельные верят в чистую любовь, распущенные - в частую, умные - в… хорошую. Добродетельные одеваются аккуратно, распущенные - вызывающе, умные - быстро. Добродетельные становятся заботливыми женами, распущенные - феерическими любовницами, умные - верными друзьями. Добродетельные верят мужчинам, распущенные - не верят мужчинам, умные - не верят никому… Надеюсь, этого пока достаточно. Простите, я не могу просто удержаться: побегу взглянуть на дивного коня, на котором приехал какой-то господин в красной шляпе!

Когда я поспешно удалялся, граф Гаррос сказал громко:

– Вот каковы они, невежды! Перед ним прекраснейшая из всех женщин, а он на что пошел смотреть?

Я ухмыльнулся, представляя, как лорд Водемон морщит лоб, стараясь запомнить для своей классификации те перлы, что я выдал.

Во дворе знойное солнце тут же окатило лицо щекочущим теплом, дружеским и дающим силы. Слуги наперебой бегут со скамеечками в руках к подъезжающим экипажам, из карет появляются вельможи, матроны с дочками, молодые женщины с сопровождающими, уже с утра скучающими повесами…

По двору прогуливаются трое разодетых щеголей, шляпы прямо мексиканские, да еще с длинными пышными перьями, красно-сине-зеленая одежда в бантах, застежках, фижмах и рюшечках. Этого достаточно, чтобы с чувством полнейшего превосходства громко хохотать над теми, у кого перья короче или рюшечки не такие кокетливые.

Я молча озлился, глядя, как сплевывают под ноги выходящим из карет и оглядывают их, словно животных на пастбище. Перед некоторыми, однако, прогибаются и метут шляпами пол, на других смотрят свысока, как на роющихся в загоне свиней, у третьих вообще стараются встать на пути, чтобы их обходили пугливо и униженно.

Они все разом, словно трое в одном теле, оглядели меня с головы до ног. Поморщились дружно, словно вместо розы нюхнули коровью лепешку.

Один из них гаркнул громко:

– Э-э-э… маркиз!

Оклик бесцеремонный, его друзья тут же оскорбительно захохотали, подчеркивают для тупых, что меня разве что по морде не ударили, вот такие они крутые.

Я обернулся с вежливой улыбкой.

– К вашим услугам.

Он приблизился не спеша. Друзья, посмеиваясь, остались на месте. Этот, заставляя меня ждать, снова с той же оскорбительной медлительностью оглядел уже с ног до головы, будто оценивал, за сколько купить.

– А какие услуги вы оказываете?

– Могу в рыло дать, - предложил я любезно.

Он опешил.

– Что? Это как?

– Вот так, - объяснил я охотно.

От удара в лицо он отлетел на пару шагов, грохнулся на спину и некоторое время лежал, раскинув руки. Из сломанного носа кровь живописно брызнула ярко-красными струями на лицо и подбородок. Щеголь сообразил, что вся кровь на нем - его кровь, подхватился и с диким поросячьим визгом ринулся в дом.

Я посмотрел на его приятелей с полнейшим непониманием на моем простом медвежачьем лице.

– Что это с ним?.. Только начали учтивую беседу.

Они смотрели на меня с застывшими бледными улыбками. Один проговорил наконец, мне показалось, что его трясет:

– Маркиз… что вы… делаете…

– А что? - спросил я удивленно.

– Но вы же… из благородного сословия?

– Ну да, - ответил я и утер нос рукавом, - а че?

Он ахнул.

– Однако же для благородных людей существует благородное оружие…

Второй добавил с растущим возмущением в голосе:

– А вы… как какой-то пьяный мужик…

– А, - протянул я, - вот вы о чем! Все верно, но с одной крохотной поправкой. Не как пьяный мужик, а как пьяного мужика. Неужели вы своего конюха тычете шпагой?..

– Но он не пьяный конюх!

– Правда? - спросил я с удивлением. - А мне показалось, что именно пьяный конюх… нарядившийся в костюм своего господина.

Они смотрели на меня гневно, первый начал грозно шевелить усами, а второй проговорил угрожающе:

– Маркиз, мне кажется, вы стараетесь нас оскорбить…

Я развел руками.

– Не будем тянуть, друзья. Вы хотите проверить, что из себя представляет новичок? Вы не первые. Ваш дружок, кстати, уже проверил. По-своему. Вы тоже сейчас узнаете. Хотите?

Они переглянулись. Я блефую, крупно блефую, а блефовать научились задолго до изобретения игры в покер. С другой стороны, важно, как блефуют, и я весь играю звериной силой, смотрю хищно, выказываю всем видом, что вот прямо щас покромсаю их на куски и пройдусь сапогами по их окровавленному мясу, потому что и сам зверь, каких поискать, и весь напичкан защитными амулетами.

Щеголи снова переглянулись, первый перестал шевелить усами, а второй проговорил несколько другим тоном:

– Маркиз, мы не хотим с вами мериться умением обращаться с оружием.

Усач поспешно добавил:

– По крайней мере, по такому пустяку. Но вы же сами понимаете, что с таким поведением навлечете на себя немилость света!

– Поведение адекватное, - заверил я, хотя внутри протестующе квакнуло, мол, дурак, они правы, - а перед светом я постараюсь себя реабилитировать. Мое почтение, господа!

Я коротко поклонился и, повернувшись спиной, пошел в здание.