"Ричард Длинные Руки – оверлорд" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 15

Зигмунд Фрейд во мне сделал еще несколько попыток, но этот ушастый трус поганый так трясся и прижимался к нам, что едва не выталкивал с ложа. Иногда он пытался взобраться сверху, а при особо сильных порывах бури даже пробовал подлезть снизу.

Девушка уже не страшилась ни Пса, ни меня, что несколько обидно, наблюдала за моими попытками с интересом, вроде бы даже сочувствовала, но Пса гладила, как мне показалось, поощряюще.

В конце концов я вырубился, снилось что-то вовсе дурное, вынырнул из сна под утро. Горка поленьев истаяла, явно Далила поднималась ночью пару раз и подкладывала в камин. Наверное, тоже выбирая моменты, когда буря затихала, а Пес переставал трястись. Сейчас догорают последние, багровых углей целая горка, все ярко-красные, как огромные рубины, в глубине бродят искры.

Под окном лужа, ветер все еще ревет и воет, но сейчас атакует замок, похоже, с противоположной стороны. Пес бесстыдно дрыхнет, но теперь он с краю, Далила посредине, а я на другой стороне ложа.

На ее лице свежий крестьянский румянец во всю щеку, тень от длинных ресниц падает на нежную кожу, пухлые губы чуть приоткрыты, шея длинная и нежная, как у аристократки, а ключицы тонкие и жалобные.

Мне показалось, что ключиц не должно быть видно под ее рубашкой, осторожно приподнял одеяло, на свет медленно появились полные молочно-белые груди, ну да, мода на загар еще не появилась, реберные дуги, живот…

Ошеломленный, я повел взглядом по комнате. Ага, ее рубашка на полу рядом с ложем, но не помню, чтобы я ее снимал. Задирал подол – да, но не снимал. Не феодалье это дело – снимать рубашки со служанок. Даже с благородных и то с разбором: с графинь – да, а для простых виконтесс или баронесс это уже честь… наверное. Надо освежить правила этикета, но мне кажется, что гроссграфу уместнее с графини платье снимать, а баронессам всего лишь задирать. Далила пробормотала во сне, я поспешно вернул одеяло на место. Ресницы затрепетали,векиподнялись,открывая затуманенные сном глаза.

– Ох, – прошептала она, румянец залил обе щеки. – Что это я… Пора разжигать огонь на кухне!

Она торопливо соскользнула с ложа, я пихался с проснувшимся Псом. Далила подхватила с пола рубашку и, неспешно одевая на голову в обратном стриптизе, прошептала нежным раздетым голосом:

– Ах, ваша милость, это моя вина, что не сумела погасить огонь в ваших пылающих чреслах…

Она на пару мгновений запуталась в рубашке, руки и локти застряли, так что моему взору открыты только разогретая за ночь грудь и все, что ниже. Наконец с усилием разобралась и очень медленно-суетливо одергивала рубашку, что вообще-то почти до пят.

– Ну да, – буркнул я саркастически, – а то ты так старалась, так старалась!

– Почти, – прошептала она. – Я сперва боялась вас, ваша милость, а потом…

– Хихикала, – сказал я обвиняюще. Она запротестовала:

– Совсем нет, ваша милость!

– Ладно, – сказал я раздраженно, боясь, что произнесет страшное для мужчин слово «жалела», – замнем, забудем. Ты отогрелась, я согрелся, а самое главное – этот гад перестал трястись!

Она убежала, вертя задом, в дверях оглянулась, в глазах откровенный смех. Под рев урагана, то почти затихавшего, то снова в ярости набрасывающегося на замок, я оделся и спустился в нижний зал. Камин здесь вообще раскалился, камни трещат, но и здесь, как по замку, гуляют сквозняки, что все-таки отыскали, гады, щели. Впрочем, на них обращают внимания не больше, чем в моей срединной Утопии на предвыборные листовки.

Металлическая решетка, ограждающая камин, уже вишневого цвета. Растер стоит ко мне спиной, защищая лицо от слепящего жара широкой ладонью. Осыпающиеся с него. комья снега и льдинок превратились в лужу, что на глазах съеживается и пропадает.

– Доброе утро, – сказал я. – Сэр Растер, как долго такие ураганы?

– Доброе утро, сэр Ричард, – ответил он, не поворачиваясь. – Сутки, иногда двое. Но редко.

– Это я слышал, – проговорил я. – Эх, до чего же мы не зимние существа…

Он буркнул:

– Иногда и летом лучше не высовываться. Внезапно затихло, словно отрезало. Я постоял, не веря себе, только теперь ощутил, что всю ночь ураган ревел, выл, свистел, орал, скрипел железными решетками, ставнями и даже каменными глыбами, а сейчас вот – настоящая тишина.

– Сэр Ричард, куда вы? – крикнул он мне вдогонку.

– Взгляну…

В холле на крючках дежурные шубы, я влез в самую огромную, слуги поглядывают обеспокоенно, но пугливо промолчали. Маленькая дверка не поддавалась, я покрутил головой, с той стороны восемь высоких ступеней, это же сколько намело…

Я уперся со всей силой, на той стороне поддалось, но в щель хлынул пушистый невесомый снег. Я нажал сильнее, снег продолжал сыпаться в холл, и щель стала шире.

Наконец я протиснулся и сразу оказался в снегу по пояс. Двор изменился и стал шире: исчезли колодец, кузница и несколько сараев, прилепившиеся к стене, а от столба для коновязи торчит одна вершинка.

Не сразу сообразил, что не ураганом унесло, а засыпало по крыши. Сделав шаг, я нечаянно стуши с крыльца и провалился по шею.

На мгновение ощутил страх: ноги не касаются тверди, а завис только благодаря развилке ног и растопыренным, как крылья, рукам. Паники нет, мы в Утопии знаем, что даже в самом вязком болоте нормальный человек не утонет, как и в так называемых зыбучих песках: достаточно лечь и загребать руками – выплывешь, куда надо.

Я лег и начал было ломиться через пушистый, чересчур пушистый снег. Небо за это время снова потемнело, снег взметнулся, его завертело, как в мелком сите, ветер начал усиливаться.

Уже в страхе я начал барахтаться торопливо, ураган возвращается, снег с силой бьет в лицо. Я ощутил, что потерял направление и, сощурившись, молил Бога, чтобы позволил мне плыть через белую колючую массу к донжону, а не от него.

Кое-как, изнемогая от усилий, с трудом добрался до задней дверки, через нее челядь носит мясо на кухню. Мне отворили, я ввалился в гудящие от рева снежного урагана просторные сени. Челядинцы испуганно вскрикивали, порывом ветра сразу задуло все светильники. В темноте охали женщины, слышались торопливые удары кремня по огниву.

Наконец загорелась первая свеча, я увидел испуганно-восхищенное лицо Растера.

– Сэр Ричард, – воскликнул он, – зачем вам это понадобилось? Снежную Хозяйку решили повидать?

– Ага, – сказал я, – точно!.. Не представляю… Если такая зима здесь, то что на Севере?

Он вздрогнул и перекрестился:

– Ох, не поминайте о Севере…

– Почему?

– Север, – сказал он и снова перекрестился, – это не только зима. Лето там просто чудное, хоть и короткое. Но на Крайнем Севере живут праведники… и вот с ними не хотелось бы встретиться.

Я посмотрел с изумлением:

– Вам, сэр Растер? Вы чем-то провинились? Такая вот безгрешная душа?

Он кивнул:

– Да.

– Чем?

– Всей жизнью, – ответил он хмуро. – Живу вроде бы правильно, а потом вижу и понимаю, что годы потрачены впустую. Нахожу новую дорогу, почище, иду по ней… а потом понимаю, что и это не та. А сколько лет зазря… И вот так всю жизнь. Потому и стыдно было бы встретить праведников.

Я молчал в затруднении. Сам не знаю, как жить правильно, но чутье подсказывает, что если человек с самого начала идет правильно, то идет как корова, даже не зная, что именно эта дорога и есть правильная. Неслучайно Иисус обронил, что ему раскаявшаяся шлюха дороже ста девственниц. Безгрешные девственницы – фигня, их нетрудно совратить в грех. В том сладком болоте и останутся, а вот та единственная, что сумела не только раскаяться, но и покинуть мир разврата, – и есть ценнейший кадр.

Да и Тертуллиана взять, тот еще девственник.

Замок перестало трясти к обеду. Тишина настала такая, что слышно стало крикливые голоса со двора: туда согнали всю челядь, чтобы спешно рыть дороги к колодцу, кузнице и вообще расчистить двор.

Я оделся, опоясался мечом, молот на поясе, лук за плечами, свистнул Бобика. Тот уже сидел у двери, загораживая выход, в глазах обвинение: если, мол, снова уйдешь ловить зайцев без меня, то какой ты ДРУГ?

– Только с тобой, – заверил я. – Пойдем, толстомордик…

В конюшню, как и во все подсобные помещения, можно пройти и по крытому переходу прямо из донжона, но выводить коней в зал не принято, даже в холл уже не выводят, я вышел на крыльцо, ахнул. Снега еще больше, траншеи настолько глубокие, что всякий зачерпывает полные лопаты, но редко кто добрасывает до верха, и снег сыплется обратно.

Женщин пустили утаптывать снег, но тот слишком пушистый, взлетает при каждом движении, по всему двору звонкий хохот, пихают друг друга, окунают в белое и нежное, словно морская пена. Старшие женщины покрикивают сурово, но глаза блестят весело.

Я пробрался к конюшне, вперед меня ринулись несколько челядинцев, толкались и пихались. Быстро отбросали снег, чтобы чуть приоткрыть дверь. Я протиснулся, Бобик следом, в полутьме Зайчик встретил нас довольным ржанием.

Я поцеловал умную морду, пока Бобик ревниво прыгал вокруг и старался оттереть от приятеля: как я могу обниматься с кем-то, когда вот он, такой замечательный?

– И тебя люблю, – заверил я, но добавил строго: – Хватит тебе на кухне, понял? Харя скоро в дверь не пройдет… Что я с вами всеми весной делать буду? Марш-броски по грязи, чтоб выхудить?

Он преданно смотрел мне в глаза и вилял хвостом. Зайчик ржанул, привлекая внимание. Взгляд умных глаз говорил: не трать время и слова на глупое животное, пойдем, у нас куча дел.

Я вздохнул:

– Да хоть и глупое, но все-таки наше… Так что, Бобик, мы тебя берем с собой. Хоть на денек оторвешься от дурных привычек.

Бобик взвился, как подброшенный пинком великана. Я успел прижаться к стене, не упал, кое-как отбился от благодарных поцелуев, Зайчик повернулся боком, предлагая поскорее занять место в седле.

Я вздохнул:

– Ты не представляешь, что снаружи…

С той стороны голоса, гам, слышно, как торопливо убирают снег. Одну половинку ворот отодвинули, я вывел Зайчика. Мой арбогаст щурился и смотрел на сверкающий снег с веселым изумлением.

На крыльце донжона появились рыцари, сэр Растер помахал рукой.

– Коня изволите размять?

– Да, – ответил я, – до Орочьего Леса и обратно.

И, прежде чем остолбеневший сэр Растер успел раскрыть рот, я тяжело поднялся в седло, проклятая шуба весит, как целый меховой склад, и, не разбирая поводьев, велел Зайчику:

– Давай красивым шагом из замка.

Ворота распахнулись, со стены кричали и махали руками. Из сторожевых башен высыпало множество народу, и не лень им в такой мороз. Я сцепил зубы и вел Зайчика простым галопом, пока люди на стене измельчились до размеров замерзших ворон.

– Ну а теперь, – шепнул я, – давай побыстрее… но не слишком, а то я дорогу не знаю…

Свист ураганного ветра стих, когда далеко впереди возникла черная Полоска и моментально превратилась в стену могучих деревьев в три обхвата.

Зайчик перешел на простой галоп, огромные стволы надвинулись и расступились, мы двигаемся, как скоростной катер: разве что по обе стороны вместо воды широкие крылья снега.

Деревья мелькают по обе стороны, я так часто вжимался в конскую шею, прячась от проносящихся сверху веток, что потерял всякое направление и взмолился:

– А ты точно знаешь, куда нам надо?

Зайчик презрительно фыркнул, а деревья, как мне показалось, злорадно замелькали чаще. Пес так часто забегал вперед, что я терял его из виду вовсе.

– Ты смотри, – сказал я Зайчику, – это другим не признаюсь, что полный идиот в географии, но тебе ж можно?

Внезапно нырнули в снежный ад, я чувствовал, что попал в могучую снежную лавину, сейчас нас сомнет и расплющит, но спустя пару секунд все кончилось. Мы поднялись по склону, и я понял, что Зайчик прет, как лось, напрямик, влетая на скаку в засыпанные снегом доверху пологие овраги, проскакивая под нависающими разлапистыми ветвями, и на нас обрушиваются сотни тонн холодного искрящегося ада…

Какое-то время мчались через странный белесый туман, затем из него выступила могучая деревянная стена. Не частокол из врытых в землю бревен, а двойная, с широким помостом наверху. Я даже успел рассмотреть наверху фигурки, что не показались мне человеческими. С внешней стороны стена выше, видны только проплывающие рогатые головы, только самые рослые возвышаются до уровня плеча.

Через каждые три-четыре десятка шагов стена уходила в основание высокой башни. И хотя из-за тумана далеко не углядишь, но, как я понимаю, эти стражи сверху могут метать камни и дротики, а пока их самих достанешь, не одну жизнь положишь.

Пес замер в боевой стойке, шерсть дыбом, из горла рвется глухой низкий рык.

– Тихо, тихо, – сказал я дрогнувшим голосом, – понимаю, что эти ребята тебе хорошо знакомы.

Он не оглянулся, против обыкновения, чуть прильнул к земле, готовый ринуться в бой.

– Нет, – сказал я резко, – я не знаю, какие у тебя с ними счеты, но сейчас мы едем мимо и дальше. Зайчик, не спи! Мы не изволим здесь задерживаться..

Зайчик ускорил бег. сцепляться с орками и ему ни к чему, если там только орки, лес становился все страшнее и безжизненнее, я приготовился терпеть долго, но вдруг Зайчик резко сбросил скорость.

Я раскрыл рот, пораженный буйством зелени: впереди настоящий оазис, деревья в цвету, буйная трава, над вершинками летают мелкие птицы.

– Вперед, – велел я, – если это не фата моргана…

Морозный воздух быстро теплел, а когда копыта перестали мять снег, я ощутил влажный теплый воздух. Зеленые деревья расступились, в центре небольшое озеро, из него бьет толстый столб кипящей воды. Метров пятьдесят, определил я на глаз, неслабое давление. Над озером стоит туман, словно пар в бане.

На берегу блестят, как спины жирных тюленей, обкатанные водой камни. Зелень подступила к воде довольно близко, а это значит, что вода стоит на одном уровне, не бывает приливов и отливов. А фонтан, похоже, бьет так уже не один год.

Зайчик на ходу ухватил пастью верхушки трав. Я услышал довольный хруст и чавк. С ближайшего дерева сорвалось нечто яркое и пестрое, как попугай, стрелой упало в высокую траву и через мгновение взвилось, держа в когтях вырывающуюся крупную мышь. Теперь хищник летел тяжело, часто взмахивая радужными крыльями, просвечивающими на солнце. Я рассмотрел причудливого дракончика, слишком красивого, чтобы такого создала эволюция.

Скорее всего, мелькнула мысль, это существо просто сумело уцелеть и выжить в резко изменившемся мире. А сколько мы видели причудливых скелетов, и никто из моих людей не мог сказать, каким зверям это принадлежит!

Бобик понюхал воду, хвост двигался медленно, потом быстро задергался из стороны в сторону, кого-то Бобик приветствует в толще воды. Я не успел рот открыть, как Пес прыгнул в озеро и тут же, не слыша моего крика, нырнул, будто пес-водолаз.

– Назад, – прошептал я невольно, – что за дурная собака…

Зайчик обошел озеро по дуге. Я все ждал Бобика, сердце колотится, наконец он вынырнул возле самого гейзера, что-то трепыхалось, сверкая серебряной чешуей, Бобик сражался яростно, я пустил коня ближе к воде, вытащил меч. Но Бобик уже плыл к берегу, быстрый, как скутер.

– Только не это! – заорал я.

Но Бобик прыгал и совал мне в руки толстую рыбу размером с породистую горбушу. Я отбивался, но в его чистых детских глазах такие непонимание и обида, что я сдался, взял рыбину, только сказал строго:

– До самого города… не отлучаться! Ничего не ловить, не давить, даже не гоняться!

Бобик печально вздохнул. Зайчик на рыси заканчивал огибать озеро, все время я слышал ровный плеск воды. В какой-то момент даже увидел нечто очень крупное, мелькнувшее в кипящих струях, вытащил меч, ну что живое может вот так жить в кипящей воде, разве белок не сворачивается где-то в районе шестидесяти по Цельсию? Или по Кельвину, не помню.

Снова вломились в зеленую чащу, замелькали толстые стволы. Оазис не вчера появился, отметил я про себя. Воздух стал прохладнее, между деревьями блеснул снежный простор. Мы вылетели из райского уголка на хрустящий снег.

Сперва под копытами хрустела толстая корка наста, что и понятно вблизи теплого места, потом мчались по рыхлому пушистому снегу совершенно беззвучно, если не считать звякающей сбруи.

Бобик бежит послушно рядом. То ли демонстрирует, какой он хороший, то ли следит, чтобы я не выронил его добычу.