"Ричард Длинные Руки – оверлорд" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 10

Когда Далила среди ночи притащила очередную порцию березовых поленьев, в раскрытую дверь донесся едва слышный рев голосов: герои все еще пируют, как в них только и влезает столько. Песня вроде бы о рыцаре и монахе, чуточку крамольная, от камина веселый треск расщелкивающегося дерева. Далила уже сидит на низенькой скамеечке и деловито подкладывает поленья.

Я за столом всматриваюсь в карту, спиной чую недоумевающий взгляд малышки. Когда же потащу в постель тешить плоть, чем же тот лист пергамента так интересен, чем вообще для мужчин интересны игры, турниры, охота, сражения, если предпочитают их утехам в постели?

Почти бездумно создал чашку кофе и, прихлебывая, подумал, что зимой самое время бы разобраться с книгой заклинаний, зря, что ли, выучил ее у мага Уэстефорда. Дело не в том, что выучить – мало, надо еще уметь применять, а это весьма щекотливо в моем положении христианина, тем более – паладина. Если всерьез займусь магией, начну пользоваться – потеряю паладинность. Да и церковь мною займется всерьез. Но главное – в этом жестоком мире, где кровь льется рекой, я не смогу больше залечивать раны.

Впрочем, смогу, если отыщу и выучу нужные заклинания. Тогда уже буду лечить раны не святостью паладина, а чародейством, а в этом что-то очень нечистое. Да, похоже, начинаю вырастать из детских пеленок, когда магия кажется более интересной только потому, что она именно грязная. Я помню, как тусовались на лестнице дома, где остановился Воланд с его свитой. Мы знали наизусть каждое слово, что произносил кот Бегемот, Азазелло или Гелла, но абсолютно не интересовались диалогами Иисуса с Пилатом или Каиафой. Сейчас начинаю интересоваться, хотя симпатия к магии остается почти на том же высоком уровне.

Во всяком случае напомнил себе, отказываться от магии не буду. Даже церковь не осудит, если к чародейству буду прибегать только в безвыходных положениях, когда не помогает ни меч, ни крест, ни святая вода. Ну, как вот с тем крестьянином, что набрал чужого хвороста и убил оленя от крайней нужды. Лишь бы это не заставило меня перейти в лагерь противника.

– Ваша милость, – донесся почти детский голосок со стороны камина, – вам что-нить принести?

Я отмахнулся:

– Не нужно. Лезь под одеяло, спи.

– Ну что вы, ваша милость, как можно!.. Мне на кухню надо…

Я промолчал, а спустя минуту услышал шлепанье босых ног по направлению к постели. Армландия на карте выглядит пугающе огромной: слишком много городов, сел, крепостям так вообще нет числа. У многих лордов по три-четыре замка, а у самых могущественных – десятки. Прекрасные условия для земледелия, хорошо развито скотоводство, а Хребет, что идет по всей южной границе, дает нескончаемый камень, а также возможность ставить рудники везде, где есть железо, медь, олово, серебро, золото…

Если бы ко всему этому богатству подойти с умом, да еще с моей немалой властью… которой у меня, кстати, еще нет, но могу обрести… зато вот с умом, гм… До этого момента был уверен, что все могу и все умею, как всякий болельщик на трибуне всегда знает, как играть, но вот смотрю на карту и впервые начинаю чувствовать, что туплю.

– Многовато, – проговорил я вслух, – многовато… Со стороны ложа пискнуло:

– Ваша милость, мне что-то нужно сделать?

– Лежать молча, – буркнул я, – если ты, конечно, женщина. Я ж тебе сказал, спи!

– Как можно, ваша милость…

– Вы мне спящими нравитесь больше.

– Лицом к стенке? – поинтересовалась она робко.

– Догадливая, – похвалил я. – Лицом – как хочешь, но чтоб задницей ко мне.

За окном луна в злом темном небе набухла, как нарыв, что вот-вот прорвется, я даже различаю более светлые участки, откуда брызнет святящийся гной, тень которого и так заливает замершую в испуге землю. В ночном морозном воздухе то и дело проносится нечто огромное и опасное, но я тоже опасен, так что ночные звери лишь заглядывают на лету в окно и пропадают в темноте, выискивая добычу попроще.

А может быть, никакие не чудовища, а простые летучие мыши. Или совы. Могут же летучие приспособиться к жизни в промерзшем лесу? Ну, особенно, если какому-то магу восхочется посмотреть, что из этого получится? Две трети открытий получены в результате попыток ответить на детский вопрос: а что получится, если?..

Ночью пас в горах овец, а они, сволочи, все разбегаются, либо прут, куда хотят, падают в ямы, лезут в пещеры, любые щели. А десяток сторожевых псов, что должны бы помогать с этой, как ее, пастьбой, затеяли драку: кто из них круче.

Проснулся злой и растерянный, все еще во власти поражения. И хотя понятно, что я вот, гроссграф, но поражение даже во сне удручает.

К тому же я в какой-то мере в самом деле, этот… чабан. Вообще всех лордов сравнивают с пастухами. Даже Иисус всегда этот самый пастырь, а на картинах то и дело с ягненочком на руках. Ага, теперь представляю, как искал и где мог найти этого хитрого засранца!

К счастью для меня, я до этого времени вообще не пас и не имел дел с отарой: все мимо, на Юг, как три сестры.

А сейчас вот да, на мне стадо. Зиму просидит в хлеву, а весной будь добр, ищи для него пастбище с хорошей травой.

Медленно зрела идея, что хотя барон Альбрехт, Митчел, Растер и Макс хороши, но на всю Армландию их маловато. Чтобы махину такой провинции держать, нужны крепкие плечи. К примеру, хорошо бы часть полномочий передать моим верным вассалам из Амальфи, Амило и Вексена: Гунтеру, Тюрингему, Зигфриду, Ульману…

За столом шумит и стучит ножами плавно перетекший из ужина в завтрак пир. При моем появлении встали, я сказал «вольно» и опустил зад в главное кресло. Слуги поспешно принялись заставлять столешницу передо мной горячими блюдами, уже знают мои вкусы.

Барон Альбрехт с той стороны стола сказал негромко:

– Сэр Ричард, что задумали на этот раз?

– Видно? – спросил я.

– Еще как, – заверил он. – Вам надо уметь скрывать мысли.

– Даже от своих?

– От своих особенно, – подчеркнул он. – Даже самые преданные вам люди имеют собственное мнение, что может отличаться от вашего. Они могут попытаться отговорить вас. А свои опасны тем, что чужих можете послать к дьяволу, а своих послушаете: свои же, зла не желают…

Я покрутил головой, пальцы мои уже раздирают горячее мясо, ноздри ловят запахи, а желудок подпрыгивает в ожидании добычи.

– Да… Ладно, все равно не проболтаюсь!

– Но снова вылазка?

– Ненадолго. – заверил я.

– Цель?

– Размять коня и Пса, а то уже и меня пугают своими разъевшимися мордами. Какие там морды! Морды – это что-то понятное, а у них уже и не знаю что.

– Ну да, – ответил он саркастически, – так и поверю, что ненадолго!

– А почему нет? Любой лорд так бы сделал. Он фыркнул:

– Пошел бы я к любому лорду! Да еще остался бы в его замке на зиму, будто у меня своего нет… Ладно, сэр Ричард, не говорите, я не обижаюсь. Значит, что-то очень важное.

Если бы, подумал я с тоской. Просто хочу навестить вассалов в своих владениях. У меня один Амальфи чего стоит! А Вексен и Амило тоже… Интересно, выполнил ли Гунтер мое распоряжение насчет производства композитных луков? Да и вообще, что там творится… Не забыли, что хозяин – я? Есть у меня еще один замок, где я получил амулет-копалку, но те владения наверняка уж потеряны. Что ж, легко пришло – легко ушло…

Митчел наклонился в нашу сторону, прислушиваясь, а когда мы замолчали, сказал удивленно:

– Куда в такую бурю ехать? Не заметили, что метель снова разыгралась?

– От метели можно удрать, – заметил я.

– Но зима еще не кончилась! Я вздохнул:

– Ладно, Митчел, только тебе, как старому соратнику, по великому секрету…

Он насторожился, сказал шепотом:

– Клянусь, никому!

– Ко мне явился, – сообщил я, – некто в белом и с крыльями. Огромный такой, но лик сверкающ, не рассмотрел, что там. И трубным гласом велел… Дословно я не разобрал, но нечто вроде: иди и внемли! Вот и пойду, пойду, пойду…

Он спросил жадно:

– А внемлять будете?

– А что это?

Он развел руками:

– Не знаю. Но вы ж паладин…

– Да вот такой я паладин, – вздохнул я. – Ладно, главное – ввязаться в драку, а там уже и повнемлю.

Когда через полчаса я проходил через нижний зал, за пиршественным столом шел горячий спор, кто же явился в видении сэру Ричарду, гроссграфу Армландии. Ангелы были отброшены сразу: пусть являются простолюдинам, а мне явился то ли серафим, то ли архангел. Скорее архангел, все-таки серафимы неотлучны от Творца, а вот архангел – да…

– Михаил являлся, – убежденно гудел сэр Растер. – Он самый расторопный!

– А Гавриил самый быстрый, – возразил Макс. – Его посылали чаще.

– Нет, – сказал сэр Растер еще тверже, – только Михаил! Михаил – рыцарь, архистратиг над рыцарями, первый рыцарь небесного королевства. Это ж он дрался, аки лев рыкающий и алкающий, с Люцифером, который был тогда еще сильнейшим ангелом! Это ж надо, семьдесят шесть дней и ночей драться, не выпуская оружия из рук!.. Только такой и мог явиться сэру Ричарду, ибо не мог Господь послать к нашему лорду какого-то мальчишку-ангела…

Я чуть было не показал умность, напомнив, что ангелы никогда никому не являлись мальчишками, тем более – розовощекими детишками с крылышками, какими их рисуют на рождественских открытках Тицианы и прочие Рембрандты. Всегда – только зрелыми особями, всегда – мужчинами. Впрочем, людям приятнее представлять ангелов младенцами, вот и закрепилась такая дурь.

– А что делает архангел Сандальфон? – спросил барон Альбрехт лениво. – Он такой тихий, что о нем и не слышно! Про Уриэля слышал, про Иегудиила слышал, а вот Сандальфон что-то совсем не сторожит, не воюет, советы Творцу не подает…

Господи, мелькнуло у меня в голове, какие грамотные. Я и не знал, что еще и такие есть. Я вообще Азраила с Михаилом путаю, знаю только, что один сторожит просто рай, а другой – рай малайка, что значит – рай ислама. А какой что сторожит – не помню.

За столом притихшие было рыцари снова пошли сыпать шуточками, завели песню, вина много, я присел на минутку, сожрал медовый пирог и поднялся из-за стола.

– Отдыхайте, дорогие друзья! Сколько той зимы?.. Весной вас ждут великие дела… Я отлучусь на пару дней, так что если что есть ко мне, говорите сейчас.

Не знаю, уловили или нет, что я сказал «вас ждут», а не «нас», но к этой моей поездке все отнеслись куда более настороженно, хотя раньше ехал в неведомые опасности, а сейчас перед отъездом честно сказал, что попросту решил проведать старых соратников.

Хотя, возможно, просто не хотят мною делиться с кем-то еще. Тоже понятно и тоже по-человечески.

С утра яркое солнце, снег блестит так, что глазам больно, полное безветрие, утренний морозец вот-вот сменится оттепелью. Я подставил лицо солнцу, по коже словно прошлось теплое дыхание огромного доброго зверя.

Потом снег вскипал и поднимался за нами белым облаком. Зайчик несся длинными прыжками. Пес уже понял, куда держим путь, и все заоегал далеко вперед, останавливался и оглядывался на Зайчика злорадно: ну что ползешь, черепаха?

Города и веси мы проскакивали сторонкой, а если и увидят нас какие редкие бродяги, то одной легендой о Призрачном Всаднике больше, пустяки.

Четыре раза останавливался, совсем закоченев под напором ледяного встречного ветра, отогревался горячим кофе, прижимался всем телом к пышущему жаром, словно натопленный камин, Зайчику.

Солнце неумолимо поднималось выше и выше, затем чересчур быстро переползало на западную половинку неба, в конце концов начало сползать по небосклону. К счастью, не пришлось останавливаться, чтобы сориентироваться: Зайчику достаточно было сказать «Амальфи», и готов по прямой нести меня туда без всякого отдыха.

На закате впереди маленький городок, скорее – разросшееся село, я попытался вспомнить название, не сразу сообразил, что и не знал, такой из меня хозяин, а это ж мои владения, но тем более подбоченился и въехал на околицу с видом владетельного лорда.

Народ, хорошо и даже по-праздничному одетый, выскакивает из домов и спешит вдоль улицы в направлении центра. Я подумал, что приехали бродячие актеры или же торговцы мелким товаром, крикнул одному парнишке:

– Эй, куда народ так спешит?

Он оглянулся, глаза округлились при виде такого огромного коня, да и я не мелочь, с опаской покосился на исполинского Пса и только тогда сорвал с головы шапку и ответил с поклоном:

– А он нас не съест?

– Съест, – ответил я зловеще, – если ты забыл, что лорд задал вопрос.

Ничуть не испугавшись, дети существа чуткие, он крикнул весело:

– Ведьму жгут, ваша милость!

– А, – сказал я, – ведьму… Это хорошо, мир нужно очищать!

Он засмеялся и понесся бегом. Зайчик легко обогнал, народ отпрыгивал в стороны. Дома расступились, как стены узкого ущелья, навстречу выбежала заполненная народом площадь. В центре – деревянный помост и высокий столб, женщина привязана спиной к столбу, окровавленная рубаха изорвана во многих местах, хворост сложен вокруг помоста.

Я поморщился, ведьма будет долго мучиться от жара и задохнется в огне. Если бы вязанки с хворостом встащить наверх, чтобы хотя бы до колен, а лучше – до пояса, тогда правосудие закончится быстрее.

Народ ликует, но в жестокосердии обвинять его глупо. Это все та же радость честных тружеников, которые видят наказываемое зло. Надо жить и работать честно, а не пытаться украсть, ведь колдовство – та же кража.

Сердце мое стукнуло чаще. Ярко-красные волосы женщины падают на лицо, закрывая его целиком, но я непроизвольно пустил Зайчика через толпу ближе к помосту. Там низкорослый священник потрясает листом бумаги, рядом огромный и неподвижный, как скала, палач.

Народ одет ярко, празднично, не каждый день жгут проклятую ведьму. День теплый и солнечный, по толпе снуют разносчики горячего компота и травяного чая, продавцы пирожков. С той стороны на помост взобрался щеголеватый даже в толстой меховой шубе герольд, огляделся и красиво подудел, проверяя, в серебряный рожок. На легком ветерке весело трепещет четырехугольный красный флажок, прикрепленный к трубе, на шляпе с закрывающими от мороза уши отворотами колышется длинное перо.

Я остановил коня напротив деревянных ступеней. Священник наконец обратил на меня внимание, глаза удивленно расширились. Я узнал того деревенского попика, что, бедный и затурканный, ютился на заднем дворе замка Амальфи.

– Что?..

– Приветствую, отец Ульфилла, – сказал я. – Кого жжем?

– Ведьму, – отрезал он, моментально приходя в себя, и смерил меня подозрительным взглядом. – А что, родственную душу узрели, ваша милость?

Я сдержался от резкого ответа, Зайчик встал боком и я спрыгнул сразу на верхнюю ступеньку. Ведьма приподняла голову. Грязные нечесаные волосы расступились, я увидел безумно исхудавшее, обезображенное кровоподтеками лицо Фриды. Палач тем временем поджег факел и вскинул над головой. Народ ликующе заорал, толпа колыхнулась, все стремятся подойти ближе, надо ж рассмотреть в подробностях, как вспыхнет первая вязанка хвороста.

– Фрида! – вскрикнул я. – Фрида!.. Ты меня слышишь?..

В ее глазах начало проступать осмысленное выражение. Черные и распухшие от побоев губы шевельнулись, но я не услышал ни слова.

Священник вскрикнул гневно:

– Отыди. сатана!.. Антихрист!.. Поджечь хворост!

– Заткнись, – процедил я.

Палач грузно спустился с помоста, за ним сбежал священник. Палач наклонился с горящим факелом к хворосту, я выдернул меч и сверху приставил к его шее.

– Брось факел в сторону!.. Брось, если жизнь дорога! А теперь затопчи, дурак!

Палач с ненавистью косился на меня, но факел затоптал, а священник заорал торжествующе:

– Я говорил, я говорил!.. Это Антихрист, я в нем сразу распознал Антихриста!

Я разрубил веревки, Фрида начала бессильно оседать, я поспешно подхватил замерзшее и изломанное нечеловеческими пытками тело. Она вздохнула, я видел, как пытается удержать сознание, из моего тела пошла горячая волна, оставив в груди холод.

Фрида охнула и раскрыла глаза.

– Держись, – велел я.

Прямо с помоста, не выпуская ее из рук, я прыгнул в седло. Народ шарахнулся в стороны. Одной рукой я прижимал к себе ведьму, в другой руке страшно блещет обнаженный меч. Лицо у меня такое, что все в испуге расступились, топча друг друга и давая дорогу. Священник вопил, стражи в растерянности хватались за оружие, но оставались на месте: я – сэр Ричард, и мои деяния здесь еще помнят.

– Вперед, – приказал я Зайчику, – в Амальфи!

Он пошел могучим галопом, из площади пронеслись по улочке. Мелькнули распахнутые ворота, но достойную скорость Зайчик набрать не успел: впереди замаячили обагренным пурпуром заходящего солнца высокие башни замка.