"Бегство из Эдема" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)12Письмо Лорины Сара выучила чуть ли не наизусть. Она сложила его и спрятала обратно в ящик письменного стола. Всякий раз, как она его перечитывала, оно вызывало у нее какой-нибудь новый отклик. На этот раз ее больше всего поразило, что слово «нравственность» Лорина взяла в кавычки. Словно щипцы, они брезгливо держали слово на расстоянии, делали его мелким и никчемным. Неужели эти кавычки выражают новое отношение Лорины к нравственности? Или так сказывается влияние благородного и великодушного Клода? Бедная Лорина. Если она ждет мудрого совета от своей лучшей подруги на сей счет, ей предстоит испытать большое разочарование. Сара понятия не имела, что ей ответить. Ее собственное воспитание было вполне традиционным, хотя его нельзя было назвать «нравственным» в строгом религиозном смысле слова. Первое, что ей пришло в голову, это посоветовать Лорине поскорее выйти замуж за своего преподавателя, если уж она действительно в него влюблена. Почему бы им в самом деле не пожениться? Если бы только Лорина знала, как ей в жизни повезло! Если бы понимала, какое это счастье – иметь возможность свободно выбирать себе спутника жизни, – она вряд ли с такой презрительной поспешностью назвала бы это право «мещанским предрассудком». Но можно было с легкостью предположить, что именно великодушный Клод не горит желанием на ней жениться; возможно, он опасается, что подобный брак положит конец его «индивидуальному развитию». Так что же ей посоветовать Лорине? Плюнуть ему в глаза – вот что. Нет, разумеется, это никуда не годится. Сара сама прекрасно знала, что подобный совет был бы продиктован завистью. К тому же месье Рено представлялся ей некой абстракцией. Стоило ей попытаться увидеть в нем живого человека, кого-нибудь вроде Алекса Макуэйда, как все сразу менялось. Черно-белое превращалось в серое, а правила и принципы благоразумия улетучивались. Правда состояла в том, что, если бы не Майкл, она стала бы любовницей Алекса. Она думала о нем постоянно. Он оказался прав: ей стало хуже, в тысячу раз хуже, когда она запретила себе видеться с ним. Зато у нее сохранились отчетливые воспоминания. Сара перебирала в памяти его слова, сказанные много недель назад, обрывки разговоров о его работе, о его друзьях, о том, что ему нравится и что не нравится. Иногда она, спохватившись, прерывала себя на середине немыслимо эротических грез наяву, фантазий, которые начинались с тех поцелуев на кухне, а заканчивались бурной любовной сценой где-то глубоко в тайниках ее воображения. Для нее это было непривычное ощущение – бесконечный, неотступно преследующий ее плотский голод, тоска по мужчине. Она изо всех сил боролась с этим ощущением, старалась его подавить, так как оно ни к чему не вело, но это только делало ее еще более несчастной. Она отказалась от него – недвусмысленно, без тени кокетства сказала ему «нет». Так какой же теперь смысл терзаться сожалениями и бесплодными мечтами о том, «что могло бы быть»? Сара чувствовала себя глупой гусыней, но, сколько ни старалась, не могла отказаться от своих мечтаний. Воспоминания об Алексе – житейские или заряженные чувственностью, меланхолические, философские, созерцательные или непристойные – преследовали ее, как вспышки молний в черном грозовом небе. Это были самые яркие моменты в цепи дней, заполненных унылым распорядком обязательных дел и наигранным весельем. Кто-то постучал в закрытую дверь ее кабинета. – Войдите, – позвала Сара. – Извините за беспокойство, но я сочла своим долгом довести это до вашего сведения. Сара тихонько вздохнула. – Входите, миссис Драм. Гувернантка Майкла всегда «считала своим долгом» предварять жалобы на самые невинные детские шалости и проступки столь грозным предисловием. Если Сара ее возмущения не разделяла, миссис Драм находила способ «довести до ее сведения» свое разочарование и внушить ей чувство вины, укрывшись за ледяной стеной молчаливого осуждения. Но вскоре выяснилось, что в этот день вовсе не проступки Майкла занимают ее пуританскую душу. – Я пришла поговорить с вами о мисс Эминеску. На нее поступают жалобы. – Жалобы на Ташу? От кого? – удивилась Сара. – От слуг. – А в чем дело? Миссис Драм вытянулась во весь свой не слишком внушительный рост и выпятила колесом довольно-таки плоскую грудь. – Эта особа отдает им приказания таким тоном, словно она важная птица. Распоряжается в доме, будто она тут хозяйка, а не гостья. Сара была поражена. – Прошу меня извинить, но этого не может быть! Она ничего подобного не делает! – Прошу и меня извинить, но это правда. – Миссис Драм… – Вы ни о чем не подозреваете, потому что она этим занимается у вас за спиной, когда вас дома не бывает. Она дожидается, пока вы уйдете в ваш эмигрантский центр или еще куда-нибудь, и начинает тут всеми командовать. Сара нервно забарабанила пальцами по столу, оглядывая гувернантку со скрытой неприязнью. – Возможно, слуги что-то неправильно поняли. Таша иностранка, у нее не такие привычки, как у нас. И разумеется, она вообще не привыкла к присутствию слуг; может быть, она что-то сказала в не вполне корректном тоне, но это просто недоразумение. – Нет, мэм, никакого недоразумения здесь нет, я уверена, потому что она точно так же обращается со мной. Да-да, она пыталась использовать меня для своих поручений: «Велите горничной сделать то-то, прикажите поварихе приготовить то-то». Разумеется, я живо поставила ее на место. Теперь кое-что стало проясняться: в деле замешана уязвленная гордость. Таша заговорила не в том тоне, и миссис Драм обиделась. – Мне все ясно. Хорошо, я поговорю… – Слуги не понимают, какое положение эта женщина занимает в доме, и не знают, как им надо действовать. Одни исполняют ее приказы, другие – нет. Она здесь гостья или нет? Вот что они хотят знать. – Спасибо, что сказали мне об этом, миссис Драм. Я, безусловно… – Есть еще кое-что. Сара снова вздохнула. – Да? – Вчера утром, пока вас не было, заходила с визитом миссис Киммель. – Вот как? Она не оставила карточки. – Совершенно верно, мэм, не оставила. А знаете почему? Потому что мисс Эминеску развлекала ее в ваше отсутствие. – Развлекала ее? – улыбнулась Сара. – Именно так: усадила ее в гостиной, приказала подать чаю, беседовала с ней в течение тридцати минут, как настоящая хозяйка дома. Мне об этом доложила официантка, а горничная подтвердила. – Да-да, понимаю, но я уверена, что этому есть разумное объяснение. Я этим займусь. Это все? – Мне осталось сказать только одно: только что позвонила мать Чарли О’Ши и просила передать, что будет ждать вас с моим воспитанником в парке в четыре. Я сказала, что передам. Сара раздраженно прищурилась. Больше всего в гувернантке Майкла ее злила постоянная привычка миссис Драм называть его «воспитанником». – Спасибо, – коротко бросила она. – Разумеется, я не вправе вмешиваться, но, по моему убеждению, мой воспитанник еще не готов к возне и дракам в парке со своими друзьями. Он может опять что-нибудь себе повредить. – Я ценю вашу заботу, но после несчастного случая прошло уже шесть недель, и доктор Паттерсон уверяет, что Майкл вполне готов к своей обычной жизни. А теперь, миссис Драм, мы закончили? Негодующе фыркнув, гувернантка ответила: «Да, мэм» – и с достоинством удалилась. – Таша? Можно мне войти? – Да, конечно, входите. Таша села. Перед приходом Сары она лежала поперек кровати, углубившись в газету. В изножии постели стоял забытый поднос с чайной посудой. – Ты не заболела? – спросила Сара. – Нет, а что? О, это из-за того, что я не одета? Да, сегодня утром мне как-то нездоровилось, поэтому я еще в постели. Извините… Вас это раздражает? – Нет, нисколько. – Хорошо. Я просто читаю здесь одну интересную историю. Возможно, вы уже видели. Здесь говорится про миссис Корнелиус Вандербильд. Большое новоселье в Ньюпорте на прошлой неделе. Они назвали свой дом «Брейкерз». Правда, старомодное название? Как будто это какое-нибудь старинное английское поместье. Сара улыбнулась, хотя вообще-то ей было не до веселья: новый дом Вандербильдов в Ньюпорте вот уже в течение нескольких недель был предметом трений между ней и Беном. – Сомневаюсь, что ты назвала бы его «старомодным», если бы видела дом. – О да, я уверена, что вы правы. Здесь, в статье, описано, какой он: «Гостиная высотой в два этажа – самая сногсшибательная и великолепная из всех парадных гостиных в Ньюпорте. Большой салон просто потрясает воображение: он построен во Франции, разобран на части, упакован, доставлен морем в Америку и собран вновь». Тут говорится, что в библиотеке имеется камин XVI века, купленный в замке Шато-д'Арне-ле-Дюк в долине Луары. Как это все изысканно! Вы видели этот дом? – Да, конечно, его нельзя не заметить. Семидесятикомнатный «летний домик» Вандербильдов высился над Горной тропой, как башня, все соседние дома рядом с ним казались карликовыми. – Но вы не ходили на это новоселье? – Ты же знаешь, что нет. Мы были здесь. – Но почему? Там было столько приглашенных! Наташа вернулась к газете. – Где же это место? А, вот оно. «Двери этого роскошного дворца были гостеприимно распахнуты для приглашенных на новоселье, совпавшее с другим торжеством – выпускным балом Гертруды, прекрасной дочери Вандербильдов. Обед был сервирован на тридцать персон для узкого круга друзей Гертруды, в то время как сбор более трехсот приглашенных на бал начался в 11 часов и открылся торжественным котильоном. В парадном холле на специально воздвигнутых подмостках было устроено театрализованное представление еще для двухсот пятидесяти гостей…» – Да, я читала, – нетерпеливо остановила ее Сара. – Мы не присутствовали на этом новоселье, потому что не получили приглашения. Сверкающие черные глаза Наташи расширились от изумления. – Но… – Она помедлила, вовремя сообразив, что снова задать вопрос «Почему?» было бы бестактно. – О, я понимаю. Как жаль. Вам, должно быть, обидно, правда? – Да нет, не особенно. Сара скрестила руки на груди и с любопытством посмотрела на Наташу, пытаясь понять, что означает этот новый взгляд на ее лице. Неужели жалость? Она обратила внимание еще на одну деталь: речь Наташи в последнее время заметно изменилась. Девушка по-прежнему говорила с ясно выраженным славянским акцентом и небольшими грамматическими неточностями, но ее произношение было явно английским, а не американским. Странно: ведь преподаватель, которого Сара для нее наняла, был коренным уроженцем Нью-Йорка. Может быть, Наташа бессознательно подражает ей? При мысли об этом Саре почему-то стало не по себе. – Мне было бы обидно, если бы меня исключили из круга… как это называется? Равных по положению, – решительно закончила Наташа. – Правда? – Да. Я бы хотела знать, что со мной не так. Почему со мной плохо обошлись. – Понятно. Кстати об этом, миссис Драм упомянула в разговоре со мной… – Сара? Сара заморгала от неожиданности. Она много раз предлагала Наташе называть себя по имени, но та до этого самого момента величала ее только «миссис Кокрейн». Как странно это имя прозвучало в ее устах! Почти… оскорбительно. – Простите меня, пожалуйста, но, если мне будет позволено заметить, вы в последнее время неважно выглядите. У вас усталый вид. Может быть, вы слишком много работаете? Сару так и подмывало спросить, не кажется ли Наташе, что сама она в последнее время несколько прибавила в весе. Но она одернула себя: это было бы мелочно, ведь Таша проявила к ней участие. – Да, возможно, – ответила она с улыбкой. – Но в нашей общине сейчас так много дел… – Надеюсь, дело только в этом. Надеюсь, у вас нет других причин для печали. – Нет, – задумчиво покачала головой Сара, – других причин нет. Какая ирония! Они как будто поменялись местами. Раньше Сара пыталась вызвать Наташу на откровенный разговор, но та упорно отмалчивалась; теперь Наташа приступила к ней с расспросами, а она не хотела отвечать. Но проявленное Наташей участие отбило у нее всякую охоту – и без того не слишком рьяную – выяснять обоснованность жалоб миссис Драм на ее обращение со слугами. Вместо этого Сара спросила: – А как ты поживаешь в последнее время? Я не спрашиваю, как ты себя чувствуешь: вид у тебя цветущий. Ты сейчас выглядишь здоровее и крепче, чем за все время нашего знакомства. – О, спасибо, – просияла Наташа. – Это потому, что вы так хорошо обо мне заботитесь. Сара отмахнулась от изъявлений благодарности. – Я хотела спросить… ты в последнее время не задумывалась о том, чтобы подыскать себе новое жилище? Лицо Наташи вытянулось. – Разумеется, никто тебя отсюда не гонит, – поспешно пояснила Сара, – можешь оставаться здесь, сколько твоей душе угодно, мы будем только рады, ты же знаешь. Но тебе не кажется, что пора подумать о том, чтобы снова стать независимой? Наташа не ответила. Сара присела на край кровати и ласково положила руку ей на плечо. – Я тут кое о чем подумала. Тебе не хотелось бы обзавестись своей собственной мастерской? Небольшой модной лавкой где-нибудь на Ледизмайл [20]? Ты могла бы торговать самыми лучшими, самыми модными, самыми дорогими дамскими нарядами в городе. Наймешь белошвеек: они будут шить, а ты сосредоточишься на разработке фасонов. Возможно, тебе понадобится управляющий – кто-нибудь должен заниматься бухгалтерией и поддерживать порядок в магазине. Бен мог бы тебе что-нибудь посоветовать; он даже мог бы подыскать кого-то, кто был бы заинтересован в партнерстве. Наташа сидела, отвернувшись и не глядя на нее. – Как тебе такое предложение? Могло бы оно тебя заинтересовать? Я готова помочь тебе, чем могу, Таша. У тебя есть настоящий талант, не хватает только небольшой поддержки, и если мы ее найдем, я уверена, успех тебе обеспечен. Она протянула руку и, взяв Наташу за подбородок, осторожно повернула ее лицом к себе. – В чем дело? Полные губы девушки вздрагивали, черные глаза наполнились слезами. Вот крупные капли выскользнули из-под тяжелых век и покатились по щекам. – Нет, – прошептала Сара, – не надо, Таша, не плачь. Все хорошо. Она обвила обеими руками плечи Наташи и крепко прижала ее к себе, утешая, как испуганного ребенка. – Ш-ш-ш, не надо плакать. Прости, что я тебя расстроила. Мы отложим этот разговор на потом, хорошо? Еще слишком мало времени прошло, я просто не сообразила. Это была неудачная мысль… – Нет-нет, – лихорадочно перебила ее Наташа, – это была удачная мысль, да, очень удачная. Вы сущий ангел, я не стою вашей дружбы! Но прошу, умоляю вас, не заставляйте меня делать это. Мне все еще страшно, так страшно! Прошу вас, не заставляйте меня уезжать, я пока еще не могу, просто не могу… Вырвавшись из объятий Сары, Наташа упала на постель, закрыла лицо руками и разрыдалась во весь голос. Руки Сары вновь бережно обвились вокруг нее, она укачивала Наташу, нашептывала ей слова утешения, пока та рыдала у нее на плече. Постепенно судорожный плач навзрыд сменился тихими всхлипываниями, Наташа больше не пыталась вырваться и замерла в неподвижности. Немного погодя она успокоилась под ласковыми руками Сары. Из ее груди вырвался протяжный довольный звук – точь-в-точь урчание сытой кошки. – Что? А ну-ка повторите, что вы сказали! Я, должно быть, ослышался. Сара оставила свои покупки в холле на индийском канапе из слоновьей ноги и подняла руки, чтобы снять шляпу. Зеркало, висевшее над канапе, сослужило ей скверную службу, напомнив о том, что она и так знала: она действительно переутомилась и выглядела прескверно. – Прямо сейчас? Вы требуете оплаты прямо сейчас, сию минуту? Нет? Тогда какого черта вам нужно? «Бен на кого-то сердится», – рассеянно подумала она. Казалось, стены вибрируют от раскатов его голоса, доносившегося из «алой гостиной» до самого вестибюля. Это означало, что, когда незадачливый посетитель уйдет, он сорвет зло на своих домашних и весь вечер будет особенно раздражительным. Последние несколько недель Бен вел себя так ужасно, что более невыносимую домашнюю обстановку трудно было даже вообразить. Разумеется, с ней он своими заботами не поделился (это было бы нарушением какого-то дурацкого мужского кодекса чести – довериться женщине, а уж тем более своей жене), поэтому ей оставалось только гадать, чем вызвано его недовольство. Скорее всего, его дурное настроение было вызвано беспорядками среди рабочих. Похоже, в последнее время все его предприятия были охвачены забастовками. В политике тоже все шло вкривь и вкось: каждый вечер он приходил домой с новыми жалобами на членов городского совета, на мэра-реформатора или на «этого либерального ублюдка Кливленда» [21]. Но теперь, как выяснилось из случайно услышанного ею разговора, у него возникли денежные затруднения. «Любопытно, – подумала Сара, опуская шляпу на столик в вестибюле. – За все годы нашей совместной жизни единственное, с чем у нас никогда не было проблем, так это с деньгами». Она уже начала подниматься по лестнице, когда до нее отчетливо донесся голос посетителя, которого в эту минуту распекал Бен. Сара остановилась и повернулась волчком. Алекс! Что он здесь делает? О чем спорит с Беном? Ужасное предположение промелькнуло у нее в мозгу. Но нет, такого быть не могло. «Я никогда ничего такого не сделаю, что могло бы тебе навредить или подвергнуть тебя опасности», – сказал он ей, и она ему поверила. Было бы настоящим безрассудством, нет, чистейшим безумием подходить к нему сейчас, в присутствии Бена. Ей следует со всех ног бежать наверх, а потом ради Бена сделать вид, что она понятия не имеет, что за визитер к нему приходил. «Не ходи туда, – сказала она себе, отряхивая юбки и поправляя выбившиеся из прически волосы. – Не делай этого, Сара». Увы, голос разума так и остался неуслышанным. Она прошла по коридору к гостиной. Голоса звучали все громче и становились все более раздраженными. – Никто ничего подобного не утверждает. Весь вопрос в том, чтобы продемонстрировать партнерам фирмы… – А мне показалось, что вы предъявляете претензии. Послушайте, Макуэйд, можете передать от меня Огдену и всем остальным, что они не единственные архитекторы в городе и если им не нравится иметь дело со мной, я передам заказ кому-нибудь другому. Это ясно? – Все, о чем они просят, это проявление доброй воли. Прошло полгода, и за все это время… – Доброй воли? Они требуют проявления доброй воли от Бена Кокрейна? Послушай меня, сынок, я сколотил свой первый миллион, когда ты еще бегал в коротких штанишках! Я им покажу проявление доброй воли! Вся эта куча дерьма может провалиться сквозь землю и всплыть прямо в Китае, мне плевать! Так им и передайте. И скажите им… Сара вошла в комнату, улыбаясь и делая вид, будто не замечает напряжения в воздухе, сгустившегося, как грозовая туча. – Мистер Макуэйд, какой сюрприз! Я думала, вы все еще в Ньюпорте. Бен, ты не предложил нашему гостю чаю? А может, выпьете чего-нибудь покрепче, мистер?.. – Наш гость как раз собирается уходить, – прорычал Бен. – Вот как? – Сара притворилась удивленной. – В таком случае я провожу мистера Макуэйда к выходу, хорошо? – Валяй. Скатертью дорога. Бен повернулся к ним спиной и начал раскуривать сигару. Сара рискнула заглянуть в лицо Алексу. Он едва сдерживал свое возмущение. – Я передам Огдену ваши слова, – сказал он сухо, глядя в спину Бену. – Полагаю, он сам с вами свяжется. Не дождавшись от хозяина дома никакого ответа, Алекс вышел из комнаты. Сара последовала за ним. Ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы его догнать, ее высокие каблуки выбивали дробь на паркетном полу. Но в холле он остановился и дождался ее, прислонившись спиной к стенной панели ручной работы из расщепленных и покрытых лаком бамбуковых стеблей. Сара замедлила шаг, поравнявшись с Алексом. Она в отчаянии сжала руки, смущение и стыд, переполнявшие душу, лишили ее дара речи. Четыре недели она только то и делала, что думала о нем, но встретиться с ним лицом к лицу именно сейчас, когда хамские слова Бена еще звучали в ушах у них обоих… Он дернул подбородком, указывая на что-то за ее плечом. – Что это, черт побери, такое? Она обернулась. – Что? – Вот это. – Ах это… Последнее новшество. Речь шла о недавнем приобретении Бена для украшения холла: двух газовых светильниках, укрепленных на столбиках парадной лестницы. Они были выполнены в виде двух вырезанных из мореного дуба грифонов [22], сжимающих в зубах цепи. В этих свисающих цепях, в свою очередь, свили себе гнезда клубящиеся змеи, по четыре в каждом, а в зияющих змеиных глотках прятались газовые горелки. Когда свет зажигали, пламя вырывалось из каждой разверстой пасти огненными языками. – Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе не нравится? – Алекс поглядел на нее в чистейшем изумлении. Веселое лукавство мелькало в ее серо-голубых глазах, словно искры в дыму костра. На правой щеке образовалась ямочка, губы вздрагивали, стараясь удержать смех. Его гнев улетучился подобно туману под ярким солнцем. – Я просто в восторге, – ответил он с нежностью. – Это так… Сара вопросительно подняла бровь. – …так похоже на Бена, – нашелся Алекс. Тут уж она не смогла удержаться от смеха. Это было нечестно, легкомысленно, она дала слово, что никогда не позволит себе кокетничать с Алексом: он опасен и представляет собой почти неодолимый соблазн для нее, а подобного рода шуточки могут привести ее к погибели так же верно, как и поцелуи украдкой. Но Сара ничего не могла с собой поделать: ей было смешно. Ее смех очаровал Алекса. Он ответил улыбкой, радуясь ее веселью. Ему хотелось спросить: «Как ты сберегла себя, Сара?» А ведь она могла бы превратиться в кого-то вроде Дейзи Вентуорт – в ожесточившуюся, ушедшую с головой в собственные горести алкоголичку. Но она такой не стала. Из-за Майкла? Какой бы она была, если бы ей вообще не пришлось столкнуться в жизни с Беном? Алексу хотелось молча пожирать ее глазами, но он заставил себя спросить: – Как поживает Майкл? Это был самый безопасный предмет разговора. – С ним все в порядке, он совсем поправился. Ты получил от него письмо с благодарностью за все твои подарки? – Конечно, получил. Но мне показалось, что я узнал почерк его матери. – Нет-нет, письмо сочинил он сам, я только написала адрес на конверте. – Вот оно что. Значит, он совсем здоров? – О да, он уже с нетерпением ждет начала занятий в школе. – В какой школе? – спросил Алекс. – Это… еще не решено. Ей не следовало рассказывать ему об угрозе Бена; теперь она ясно видела, что совершила ошибку. Это был один из ее личных кошмаров, она не привыкла обсуждать их с посторонними. Поделившись своими страхами с другим человеком, даже с Алексом, Сара почувствовала себя еще более уязвимой. – А как ты поживаешь? – торопливо спросила она. – Как у тебя дела? – Я искал тебя. Сара недоуменно нахмурилась. – Мне часто кажется, что я тебя вижу: на улице, или в ресторане, или в проезжающем экипаже. Но потом женщина оборачивается, и всякий раз выясняется, что это не ты. Она тяжело вздохнула. – Алекс, прошу тебя… – Я получил новый заказ, – поспешно сообщил Алекс. – Мне предстоит построить еще один особняк в Ньюпорте, на этот раз для Маршалла Фарли. Сара, слышала бы ты, чего он хочет! В сравнении с этим «Эдем» выглядит просто сторожкой смотрителя. – О боже, Бен страшно рассердится, когда узнает. Но для тебя это отличная новость, Алекс! Поздравляю. – Она бросила на него вопросительный взгляд. – Разве ты не рад? – Да, конечно, это замечательная новость. Сара не могла пробиться за непроницаемую завесу вежливой невозмутимости и догадаться, говорит он всерьез или нет. И задать прямой вопрос она тоже не могла, потому что сама запретила откровенные разговоры себе и ему. – Я хочу извиниться за Бена, – тихо сказала она. – Он иногда бывает ужасно грубым. В последнее время у него сплошные неприятности… – Никогда не извиняйся передо мной за него, Сара. Слышишь? Никогда! – Ладно, но… насколько я понимаю, он задолжал деньги твоей фирме. Много? Ты не мог бы мне сказать, сколько именно? Алекс помедлил. Было бы глупо ее тревожить, но, с другой стороны, она имела право знать правду: – Я уверен, что беспокоиться не о чем. То есть я не сомневаюсь, что он мог бы заплатить, если бы захотел. Но ты права, это довольно много. Фирма на данном этапе хочет только одного: символического жеста, уплаты малой доли того, что он нам задолжал. Проявления доброй воли, как я уже говорил. – А он не хочет заплатить вообще ничего? – Он тянет время. Строительный подрядчик оказался в том же положении, что и мы, поэтому работа над домом пока приостановлена. – Боже милостивый, я понятия об этом не имела. Он наблюдал за ней, пока она, отвернувшись, переваривала услышанную новость. Ему показалось, что она выглядит скорее заинтригованной, чем обеспокоенной. – Похоже, тебя это не особенно тревожит, – с любопытством заметил Алекс. – Мысль о том, что Бен может разориться? – Сара приложила пальцы к губам, пытаясь это вообразить. У нее ничего не вышло. – По правде говоря, я в это не верю. Но для меня деньги всегда были отвлеченным понятием… наверное, потому что их так много. Правда, тратить их мне нравится, не стану скрывать. Она с улыбкой кивнула в сторону пакетов из универмага «Лорд и Тейлор», оставленных на канапе у дверей. – Ну, как бы то ни было, мне жаль, что вам не заплатили. То есть… – Сара вдруг озабоченно нахмурилась, – тебя лично это не затронуло, правда, Алекс? Я хочу сказать, ведь тебе-то платят по-прежнему? – О да, можешь не сомневаться, – с невеселой усмешкой заверил ее Алекс. – Ну, значит, все в порядке. И на этом ее интерес к финансовому положению Бена, по-видимому, иссяк. Алекс не знал, что еще придумать. Стало ясно, что ему пора уходить. Стоять в чужой прихожей и молчать, когда хочется высказать так много, но нельзя сказать ничего… глупейшее положение! Он чувствовал себя разочарованным и обиженным. Да, единственный достойный выход – попрощаться и оставить ее в покое. Ей, наверное, тоже не терпится его выпроводить, но она слишком хорошо воспитана и не может на это намекнуть. – Как ты поживаешь? – спросил он, стараясь выиграть время. – Выглядишь ты хорошо. Она не стала возражать, но на ее лице ясно отразилось недоверие. – Не просто хорошо, – упрямо продолжал Алекс. – Ты прекрасна. Сара только покачала головой. – Алекс. Он понял, что она не кокетничает и не скромничает: она действительно ему не поверила! Он бы пожертвовал всем на свете, чтобы ему дали возможность ее убедить. – Бен когда-нибудь говорит тебе такие слова, Сара? Она коротко и горько рассмеялась. Алекс получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. – Давно ты вернулся в город? – Да, она тоже умела тянуть время. – Неделю назад. Но через день или два мне придется уехать. – Правда? Но ведь не в Ньюпорт, я полагаю, раз строительство дома приостановлено. – Нет, я собираюсь в Калифорнию. – В Калифорнию? Это из-за твоего деда? – Да, он умер. Наконец-то. Сара машинально взяла его руку в свои и крепко сжала. – Поверь, мне очень жаль. Ты говорил, что он болен… – Я также говорил тебе, что не надо меня жалеть. Она поглядела на него с любопытством. – Да, верно, говорил. А его пожалеть можно? – Бога ради. Я и сам стал к нему лучше относиться, с тех пор как он отдал концы. Его развязный тон ее не обманул. – Хотела бы я знать, что он тебе сделал, – тихо сказала Сара. – Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. Сара опустила глаза. Ее внезапно пронзила острая тоска. – Да, может быть, когда-нибудь. Нет, он ей никогда не расскажет: у него случая не будет. Она не могла себе позволить близких, доверительных отношений с Алексом. Все, чего она от него хотела, было под запретом; все, что она сама могла бы ему дать, – тоже. За прошедшие годы самоотречение стало для нее не просто привычным делом, а прямо-таки образом жизни, но никогда раньше ее стойкость не подвергалась столь тяжкому испытанию. Это было невыносимо. – Сара… Он прижал ее стиснутые руки к своей груди. Ее печаль привела его в отчаяние. – О! Извините. Сара отдернула руки и поспешно отступила назад, подальше от него. У подножия лестницы, застыв неподвижно, как статуя, прямо посредине между изрыгающими огонь змеиными глотками, стояла Наташа. Что выражает загадочный взгляд ее непроницаемо черных цыганских глаз, понять было невозможно. – Мистер Макуэйд, не так ли? Как это мило. Рада видеть вас снова. Алексу хотелось дать легкомысленный, любезный, ни к чему не обязывающий ответ, чтобы хоть как-то разрядить обстановку мучительного замешательства, но никак не мог вспомнить иностранную фамилию этой чертовой девки и ограничился тем, что отвесил ей поклон, что-то невнятно бормоча себе под нос. Она с медлительной важностью наклонила голову в ответ и неторопливо удалилась по скудно освещенному коридору в гостиную. Сара тотчас же повернулась к нему спиной и отошла в другой конец холла. В зеркале у нее над головой Алекс увидел отражение ее лица, ставшего смертельно бледным. Он подошел к ней, но прикоснуться не посмел: именно прикосновение привело к только что разразившейся катастрофе. – Сара? Сара, прости меня, это я во всем виноват. Что все это значит? Что теперь будет? Она резко повернулась. Пятна краски выступили на ее бледных щеках подобно следам от пощечин. – Я не знаю! Ведь ничего же не было! О Алекс, ради всего святого, уходи. Он покорно повернулся, собираясь уходить, но Сара схватила его за руку. – Прости, я сама не знаю, что говорю! – Что теперь будет? – повторил Алекс. – Она ведь ничего не скажет, верно? Она… не расскажет Бену? – Нет… нет. Да и что она могла бы сказать? Рассказывать нечего. – С тобой ничего не случится? – Нет, конечно. Алекс скрипнул зубами в бессильной злости. – Я могу отложить свою поездку. Мне вовсе не обязательно… – Не говори глупости. Разумеется, ты должен ехать! – Привычная маска самообладания опустилась на лицо Сары с такой легкостью, что Алексу захотелось встряхнуть ее хорошенько. – Позволь мне тебе написать. – Нет. – Сара… – Нет, и мы больше не сможем увидеться. А теперь тебе лучше уйти. Алекс, неужели ты не понимаешь? – Сара, это не… – Прошу тебя, если я хоть чуточку тебе дорога… – Ну хорошо. Все равно говорить больше было не о чем. Алекс открыл дверь, но, обернувшись, увидел, что маска соскользнула: на один мимолетный миг во взгляде Сары ему открылась вся ее отчаянная и безнадежная нежность. На этот раз (такого с ним раньше не бывало) он сказал именно то, что думал, и притом в тот самый момент, когда мысль пришла ему в голову: – Я люблю тебя. Глаза Сары потемнели от горя. Его правдивые слова, выражавшие самое искреннее чувство, в мгновение ока превратились в оружие, разящее в самое сердце. Алекс понял, что, сам того не желая, нанес ей сокрушительный удар. Он не мог этого вынести и закрыл за собой дверь, чтобы не видеть ее помертвевшего лица. Сара еще долго стояла в холле, бессмысленно уставившись на разводы древесных волокон на резной дубовой двери и прислушиваясь к тихому шипению газовых горелок. Наконец она повернулась кругом с мыслью, что надо бы подняться наверх, но ноги у нее подкосились, и она опустилась на канапе рядом со своими покупками. Благословенный обморок продолжался недолго – вскоре Сара ощутила, как жгучие слезы наворачиваются ей на глаза, и вслепую нашарила платок. «Разбитое сердце» – вот как это называется. Она чувствовала себя разбитой. Разорванной пополам. Алекс вскрыл все затянувшиеся рубцами старые раны, о которых она не вспоминала годами. Теперь они начали кровоточить. Ну почему, почему он не хочет оставить ее в покое? Нельзя оставаться здесь, где любой из слуг, проходящих мимо, может ее увидеть. Ей надо встать, сделать вид, что ничего не случилось. Больше всего Сара хотела укрыться в собственной комнате и побыть в одиночестве, но ей необходимо было показаться на людях прямо сейчас, чего бы это ни стоило. Она поднялась и подошла к зеркалу. И тихонько ахнула, увидев свое отражение. От ужаса у нее вспотели ладони. Как она сможет это объяснить? Может, все-таки лучше спрятаться, подняться наверх и заползти в свою нору? Нет. Более сильный инстинкт подсказывал ей, что надо показаться на глаза Бену именно сейчас, не откладывая. Сара опять пустила в ход насквозь промокший носовой платок. Румяна ей не нужны – щеки и без того горят. Она сделала несколько глубоких вздохов, расправила плечи и попыталась придать лицу спокойное выражение. Это могло сработать. Должно было сработать. Нервы у нее были натянуты до предела. На полпути к гостиной до нее донеслись голоса, но они смолкли, как только Сара остановилась в дверях. Таша сидела на обитом алой парчой диване с шитьем на коленях. В десяти шагах от нее Бен стоял возле столика со спиртным, смешивая коктейль. Сара перевела взгляд с Таши на мужа и обратно, стараясь оценить обстановку, но по их лицам ни о чем нельзя было догадаться, а царившее между ними молчание показалось ей вполне мирным. Она часто заставала их вдвоем в этой комнате по вечерам. Ничего удивительного: «алая гостиная» считалась в доме Кокрейнов местом семейных сборищ, хотя их посиделки вряд ли можно было назвать семейным сборищем. «Да и семьей, – подумала Сара с циничной усмешкой, – нас с Беном можно было назвать разве что с большой натяжкой». Бену импонировала кричащая тяжеловесная роскошь «алой гостиной». Здесь он желал спокойной ночи Майклу, когда миссис Драм приводила мальчика вниз в восемь вечера, прелестного и трогательного до слез в пижамке и в тапочках. Здесь Таша занималась шитьем. Здесь Сара через силу разыгрывала из себя хозяйку дома, хотя с гораздо большей охотой предпочла бы укрыться в своем маленьком кабинетике на другом конце коридора, чтобы почитать книгу, написать письмо или предаться своим мыслям. Бен допил только что смешанную порцию виски с содовой и налил себе по новой. Саре тоже хотелось выпить, но, если бы она попросила его налить себе стаканчик и Бен подошел бы достаточно близко, чтобы передать ей выпивку, он прочел бы слишком многое на ее заплаканном лице. Таша подняла голову и улыбнулась ей… какой-то странной улыбкой, как показалось Саре. А может, просто воображение разыгралось? Она попыталась разгадать, что означает таинственное молчание Наташи, прилежно склонившейся над вышиванием, но это было невозможно. Тогда Сара решительно заняла место на диване рядом с ней и спросила: – Над чем ты работаешь, Таша? Какой прелестный шелк! Наташа подняла голову. Какая нелепость – пытаться увидеть нечто зловещее в бездонной глубине этих неподвижных агатово-черных глаз! – Шаль для вас. Вам нравится? – Очень красиво. Спасибо. – Пожалуйста, Сара. И опять фамильярность этого обращения покоробила Сару. Едва удержавшись, чтобы не поморщиться, она бросила взгляд на Бена. Он наблюдал за ними обеими над кромкой своего стакана, «Третьего стакана», – машинально отметила Сара. Затем он подошел ближе и опустился в кресло напротив дивана – развалился, полулежа на спине, почти в непристойной позе, широко раздвинув колени и поставив стакан на живот. – Да кто он, черт побери, такой? – воскликнул Бен, злобно глядя на жену. – Бен, тебе не кажется, что это… – Кем он себя воображает, чертов сукин сын? Он что, считает, что я не могу заплатить? Да я могу купить его со всеми потрохами на ту мелочь, что у меня в кармане! Сара провела пальцем по кружевной отделке на манжетах, мысленно спрашивая себя, как это ей до сих пор не удалось привыкнуть к его сквернословию. И как он мог до такой степени забыться, что заговорил о деньгах в присутствии Таши? Но она была до того раздражена, что не удержалась от соблазна огрызнуться в ответ: – Так почему бы тебе не заплатить? – Я ему заплачу, черт его дери, когда сочту нужным! «Проявление доброй воли» – скажите на милость! Бен отпустил грязное ругательство, и Сара вздрогнула. Наташа между тем продолжала молча шить. – Огден протащил его в нью-йоркский клуб… – Что? – Ты что, оглохла? Огден протащил Макуэйда в нью-йоркский клуб. Это уж ни в какие ворота не лезет! Ах вот в чем дело! Теперь ей многое стало понятным. Шесть лет подряд Бен пытался найти достаточно влиятельного покровителя, который дал бы ему рекомендацию в самый престижный из мужских клубов в городе, а возможно, и во всей стране. А теперь туда приняли Алекса. Это была забавная новость: несмотря на все случившееся, Сара едва удержалась от улыбки. Ей пришлось закусить губу. – А знаешь, как он проложил себе туда дорогу? Этот ублюдок спит с женой Огдена. – Что за вздор! – возмутилась Сара, хотя прекрасно понимала, что ей бы следовало попридержать язык. – Зачем ты говоришь такие вещи? – Потому что он готов спать с любой юбкой. О господи, что ты на меня вытаращилась? Все это знают. Между прочим, он предпочитает замужних. – Ты говоришь глупости. Ты прекрасно знаешь, что это неправда. «Замолчи!» – забил тревожный колокол у нее в мозгу. Но она вся дрожала от возмущения и не могла остановиться. – Черта с два! Держу пари, он наставил рога всем партнерам в своей треклятой фирме. Сара вскочила, хотя и удержалась от желания закричать на него. Но оставаться с ним в одной комнате она больше не могла. Пробормотав что-то насчет обеда, она попыталась миновать его кресло. Бен выбросил вперед руку и схватил ее за запястье. – Пусти. – Останься, мне надо тебе кое-что сказать. Ей никак не удавалось разжать его пальцы и высвободить запястье. Стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение, Сара проговорила нарочито спокойным голосом: – Что ж, прекрасно. Таша, ты не могла бы оставить нас вдвоем на несколько минут? – О, конечно. Наташа аккуратно и очень медленно сложила рукоделие – так медленно, что Сара чуть не закричала. Бен едва не сломал ей запястье, и было ясно, что он не разожмет пальцы, пока они не останутся одни в гостиной. – Увидимся за обедом, – проронила Наташа, окинув их томным взглядом черных, как обсидиан, глаз, и проплыла мимо кресла Бена в коридор. Как только она ушла, Сара яростным рывком высвободила руку и отошла от него подальше. – Ублюдок, – прошептала она. Несмотря на все ее отчаянные усилия, ей не удалось сдержать слезы боли и ярости, хлынувшие по щекам. – Что ты хотел мне сказать? Говори быстрее. – Как всегда, вид ее слез оказал на Бена умиротворяющее воздействие. Он перебросил ногу на ногу и торжествующе улыбнулся. – Я хочу, чтобы ты вернулась в Ньюпорт, и больше не желаю об этом спорить. Ты поедешь, и никаких разговоров. Сара удивленно заморгала, потом в недоумении развела руками. – Зачем? Какой мне смысл туда возвращаться? Тем более что строительство приостановлено… О боже, об этом не следовало упоминать! Она невольно выдала Алекса. Но Бен, похоже, не заметил ее оплошности. – Строительство возобновится, как только я вышлю им чек. Я пошлю его завтра утром. – Но зачем? – повторила Сара. – Почему ты непременно хочешь спровадить меня туда? Бен пытался избавиться от нее с того самого дня, как она вернулась в город. Сара проявила недюжинное упорство, отказываясь ему подчиниться. В качестве оправдания она напоминала мужу о болезни Майкла, хотя истинной причиной был, конечно, Алекс. – Я вовсе не хочу тебя «спровадить», Сара, – ответил он с невозмутимым видом. – Я думаю о Майкле. Свежий воздух пойдет ему на пользу. Это была такая нелепость, что Сара чуть не рассмеялась вслух. – Да, наглости тебе не занимать. Через десять дней у Майкла начинаются занятия в школе, и тебе об этом известно. Все дело в женщине, верно? Хочешь иметь свободу, чтобы спокойно развлекаться со своей новой шлюхой? Бен допил стакан, не глядя на нее. – Не будь дурой. – Неужели ты будешь отрицать? Зачем? О господи, Бен, неужели ты думаешь, что для меня это имеет значение? Он поднялся на ноги и, тяжело ступая, направился к ней. «Да он пьян!» – внезапно догадалась Сара. – Слушай, Сар-ра… Она попятилась от него, пока не наткнулась спиной на столик с напитками. – Не прикасайся ко мне, слышишь? Я не шучу: не подходи ко мне. Протянув вперед мясистую руку, Бен провел пальцами по ее щеке. – Да брось, Сар-ра, не ломайся. Хватит дуться. Боже, до чего же ты сладкая… Воспаленные, в красных прожилках глаза заслезились в пьяном умилении. – Прекрати! – Ну давай улыбнись мне, Сар-ра. Разве я тебе совсем не нравлюсь? Поди сюда. Давай… Сара оттолкнула его лапающую руку и метнулась в сторону. – Не смей, – прошипела она, содрогаясь от отвращения. Такое сентиментальное настроение – взамен обычной грубости – иногда накатывало на Бена по пьяной лавочке, правда, к счастью, довольно редко. Давным-давно, еще в самом начале своей супружеской жизни, Сара по неопытности приняла это слюнявое сюсюканье за выражение подлинного чувства. С тех пор она многому научилась и теперь ненавидела его приставания не меньше, чем привычную жестокость, возможно, даже больше. Уж лучше откровенные побои, чем это тошнотворное заигрывание. Его рука сорвалась и упала. Рыча от злости, Бен покачнулся, налетел на столик с выпивкой, выругался и начал смешивать себе еще одну порцию. – Ты едешь в Ньюпорт, – его голос опять стал угрожающим. – И не спорь, будет, как я сказал. А ведь она может поехать, вдруг сообразила Сара, теперь, когда Алекса там не будет! Она могла даже поторговаться и притвориться, что делает мужу одолжение. – Хорошо, – сказала она, повернувшись к нему лицом. – Если для тебя это так важно, я поеду. Но только при одном условии. Бен залпом проглотил виски и уставился на нее слезящимися глазами. – Майкл пойдет в школу здесь, в Нью-Йорке, Бен. И не будет больше никаких разговоров о том, чтобы его отослать – ни на этот год, ни когда-либо в будущем. С бурно колотящимся сердцем она устремила на него взгляд, полный решимости, которой на деле отнюдь не ощущала. – Ты согласен? – Нет. Кровь отхлынула от ее лица. – Будь ты проклят! Я говорю серьезно, Бен, я не стану… – Заткнись! Он может остаться здесь… скажем, на полгода. Это честная сделка. А потом мы еще раз это обсудим. – Ах ты подлый ублюдок! Сара с ужасом поняла, что готова его ударить. Она повернулась на носках, дрожа от негодования и боясь взглянуть на него. Бен засмеялся, допил виски и схватил ее за руку. Она попыталась вырваться, но он встряхнул ее с такой яростью, что у нее лязгнули зубы, а потом жестом заботливого мужа просунул ее руку к себе под локоть. – Обед, наверное, уже подан, Сар-ра. Идем, мы же не хотим заставить ждать мисс Эминеску, верно? Самодовольно улыбаясь и похлопывая Сару по руке, Бен вывел ее из комнаты. |
||
|