"Бегство из Эдема" - читать интересную книгу автора (Гэфни Патриция)

13

На свежей могиле Мэттью Холифилда еще не установили надгробный камень. Должно быть, «Благословенные Братья» дожидаются, пока кто-нибудь из ближайших родственников покойного раскошелится на памятник, предположил Алекс, стоя с сомкнутыми руками и склоненной головой над четырехгранным холмиком свежей грязи. Он не молился. Вместо этого он пытался сочинить подобающую эпитафию для своего деда. Но ему на ум приходили неподходящие варианты. «Он был безжалостен к человеческим слабостям», например. Или: «Он был от природы неспособен прощать». А как насчет: «Он всю жизнь держал свою семью в страхе»? Нет, лучше что-нибудь более низменное. Ну, скажем: «Его внук терпеть не мог своего деда».

Алекс тихо выругался себе под нос. Черт возьми, даже уйдя в мир иной, Мэттью по-прежнему пробуждал в нем худшие черты характера. А ведь ему уже пора было бы простить старого подлеца! К тому же, если сукин сын был прав и загробная жизнь действительно существует, отныне Алекс сможет целую вечность любоваться с безопасного расстояния, из райских кущ, как его дед поджаривается в аду на сковородке.

Отойдя в сторону и миновав неприметный камень на могиле бабушки, он подошел к тому месту, где была похоронена его мать. «Сьюзен Холифилд», – гласила табличка. Вот и все. Не было даже дат. А может, оно и к лучшему. Да, скорее всего. Если бы Мэттью пожелал высечь надгробную надпись на могиле своей дочери, она гласила бы: «Богом проклятая грешница» или что-то в том же духе. Пока она была жива, он ее иначе и не называл.

Опустившись на колени, Алекс положил букет ярко-алых маков у подножия могилы матери. Будь она жива, ей сейчас было бы всего сорок восемь лет. Он даже не знал наверняка, что именно ее убило. Просто однажды, когда ему было семь, она «слегла», как выражались в семье. Но ненадолго: всего через несколько недель ее не стало. Отпевание, проведенное его дедом, столь яркими красками живописало ее грехи и позор, что Алексу стало неловко проявлять свое горе. Но он втайне тосковал по матери и оплакивал ее смерть, хранил воспоминание о ней в своем сердце на протяжении следующих десяти лет, самых ужасных в его жизни.

А потом, когда ему исполнилось шестнадцать, он сбежал из дому – в точности как пришлось сбежать его матери двадцатью годами раньше. Порой ему приходило в голову, что в первые годы самостоятельной жизни она, должно быть, оберегала его, как ангел-хранитель, потому что в отличие от нее самой Алекс так и не вернулся домой под давлением обстоятельств.

– Господь, спаси и сохрани! Это же Александр Холифилд, верно я говорю?

Алекс вскочил и повернулся на голос. В двадцати шагах от него на дорожке стоял старик, приложив узловатую, со вздувшимися венами руку козырьком ко лбу, чтобы заслониться от солнца. На нем были порыжелые черные брюки и белая рубашка без воротничка, на голове красовалась низко надвинутая на лоб соломенная шляпа вся в разводах от застарелого пота.

– Ты что, не помнишь меня, малыш? – Не переставая говорить, он направился к Алексу неторопливой развалистой походкой.

– Риз Мелроуз из Сайдер-Крик. Когда-то я был старостой в церкви твоего дедушки. Теперь вспоминаешь меня? С места не сойти, ты с тех пор малость изменился, а?

Он вытер ладонь о штанину и протянул ее для рукопожатия.

– Здравствуйте. Извините, но я вас не узнал. А моя фамилия теперь – Макуэйд,

– Макуэйд? Ха! Изменил фамилию?

– Это фамилия моего отца.

– Точно! Теперь я вспоминаю.

«Да уж, держу пари», – с ненавистью подумал Алекс, внутренне удивляясь тому, с какой легкостью, в мгновение ока, возвращается к нему привычный гнев – столь же яростный и непримиримый, как и прежде, горький, как желчь.

Мелроуз с ухмылкой отступил на шаг и окинул его долгим оценивающим взглядом с головы до ног.

– Сдается мне, что ты, парень, преуспел с тех пор, как сорвался с места ни с того ни с сего. Неплохо устроился, а? И на похороны дедушки не приехал. Кое-кто из Братьев о тебе справлялся. Многие думали, ты помер, но я рад, что ты, оказывается, жив-здоров. Чем занимаешься?

Эти слова едва не вызвали у Алекса невольную улыбку. Он решил ответить на последний вопрос старика, выбранный наугад из словесной мешанины.

– Я теперь живу в Нью-Йорке, мистер Мелроуз. Я стал архитектором.

– Ар-хи-тек-то-ром? – по слогам переспросил старик. – Ну надо же, какие мы стали важные! Интересно, что сказал бы на этот счет старый Мэттью?

– Что-нибудь о происках дьявола, я полагаю, или о грехах отцов, падающих на детей. Что-то в этом роде.

Мелроуз хлопнул себя по ляжке и заржал, согнувшись пополам.

– Точно! Ей-богу, в самую точку попал! Да, сэр, именно так он и сказал бы. Это вы верно подметили, мистер Александр Макуэйд.

Тут уж Алекс не удержался от улыбки.

– Как поживает ваша дочь, мистер Мелроуз?

– Ага, значит, ты меня все-таки не забыл? Я так и знал.

– Как поживает Шарлотта?

– Шарлотта? Неплохо. Замужем, четверо детей, живет в Монтерее. Непременно ей расскажу, как повстречался с тобой. Бьюсь об заклад, она тебя хорошо помнит.

– Да уж, наверное.

Алекс знал, что тоже вряд ли ее когда-нибудь забудет. Когда ему было четырнадцать, а ей тринадцать, он затащил ее на задний двор школы и поцеловал. Она все рассказала своей матери, а та пожаловалась его деду. Мэттью заставил внука «исповедаться» в своем грехе перед всей конгрегацией Благословенных Братьев, а потом принялся избивать его ремнем, пока не потекла кровь.

– Зачем ты вернулся? – щурясь на Алекса, спросил Мелроуз. – Соскучился по родным местам?

Алекс окинул задумчивым взглядом плоскую желтую равнину и всей грудью вдохнул солнечный запах лета. Он задавал себе тот же самый вопрос уже много раз с тех самых пор, как сел в поезд на Центральном вокзале в Нью-Йорке. «Соскучился по родным местам?» – повторил он про себя. Жужжание пчел над выгоревшим под лучами солнца лугом было ему знакомо не хуже, чем звук собственного голоса; летнее небо казалось ослепительно синим и как будто вскипало на глазах. Нигде в мире он не встречал такой жгучей синевы. Только в Калифорнии.

– Какие виды на урожай в этом году? – спросил он вместо ответа.

– Ужасный год, просто ужасный. Слишком мало дождей.

Мелроуз сдвинул шляпу на затылок и почесал лысую макушку.

– А Мэттью совсем забросил ферму, когда ты сбежал. Ты это знал?

– Нет, сэр.

Ему было все равно, но он все-таки спросил:

– А в чем дело? Не мог себе позволить нанять нового раба?

Старый Мелроуз в нерешительности несколько раз втянул и вытянул губы трубочкой.

– Уж не знаю, в чем тут дело… Нам казалось, он немного умом тронулся. Стал держаться особняком, ни с кем не виделся. Он, ясное дело, продолжал проповедовать, ничто не могло удержать его от богослужения, но начал все больше рассуждать о больших городах: что это, мол, скопище греха и порока, ну и тому подобное, все в том же духе. Он, конечно, знал, что ты к тому времени перебрался в Сан-Франциско, ну вот мы и решили, что все дело в этом. Ты что, учился там или как?

– Совершенно верно.

Чертовски приятно было думать, что Мэттью с годами все больше и больше сходил с ума, забрав себе в голову какую-то дурацкую идею о том, что его внук Александр предается греху и пороку в большом городе. Совсем не так давно его обуревало желание встретиться со стариком и бросить ему прямо в лицо, что он добился своего, достиг в жизни всего, чего поклялся достичь тринадцать лет назад, перед расставанием с дедом.

– А что привело вас сюда, сэр?

Старик вытянул в сторону костлявую, темную от загара руку.

– Люсиль, моя жена. Вон там, у того кипариса. Скоро будет девять лет, как она приказала долго жить.

– Мне очень жаль это слышать.

– Я сюда выбираюсь где-то раз в месяц. Разговариваю с ней, рассказываю, как дела у детей и все такое. Думаешь, она меня слышит?

– Я… э-э-э… – растерялся захваченный врасплох Алекс. – Меня бы это не удивило, сэр. Нет, ни капельки не удивило бы.

Мелроуз хитро подмигнул.

– Ну, раз так, тогда, стало быть, и Мэттью тебя слышит. Что скажешь? Ну мне пора, малыш, у меня дела. А ты оставайся тут и подумай хорошенько, что сказать старому Мэттью, ясно тебе?

Он ткнул пальцем в поля шляпы и зашаркал прочь, все еще ухмыляясь.

– Хорошенько подумай, слышишь? – крикнул он через плечо. – Рад был с тобой повидаться. Отлично выглядишь, мистер Александр Макуэйд!

Алекс засмеялся и помахал рукой на прощание. Старик помахал в ответ и скрылся за поворотом дорожки. Продолжая улыбаться, Алекс опустил взгляд на могилу деда у своих ног. Идея, подсказанная старым Мелроузом, пришлась ему по душе.

– Ну что ж, слушай, – проговорил он вслух. – Ты был злобным сукиным сыном всю свою жизнь, Мэттью Холифилд. Ни одна живая душа на всем белом свете не жалеет, что ты умер. Никто не помянет тебя добрым словом. И если ты сейчас горишь в аду, то получил по заслугам, только и…

Он смутился и замолчал. Какого черта он тут делает? Смущенно оглядевшись по сторонам, Алекс с облегчением убедился, что вокруг никого нет.

– Только и всего, – доверительно закончил он. – Ты погубил жизнь моей матери и пытался погубить мою. Свою жену ты тоже загнал в могилу.

Судорога свела ему горло, он вдруг ощутил, как подступают слезы. На него обрушились тяжелые воспоминания, и Алекс вновь почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой, полным бессильной ярости.

– Знаешь, сколько у меня было женщин, Мэттью? Даже сосчитать не могу – не меньше сотни. И все они были грешницы. К тому же я богат. Вот эти башмаки стоили тридцать долларов. Я живу в Нью-Йорке, меня приняли в члены самого шикарного тамошнего клуба. Настолько шикарного, что тебя бы они не впустили даже чистить сортиры.

Алекс отер лоб тыльной стороной руки и перевел дух.

– Вот тебе мое обещание: я вернусь через десять лет, чтобы ты мог полюбоваться, каким я стану.

Он судорожно втянул в себя воздух и крепко зажмурился.

– Ты ничто, старик, ты меня больше не достанешь. Я победил тебя. И больше не стану тратить время на мысли о тебе.

Стремительно опустившись на колени, Алекс коснулся одной рукой могилы матери, а другой – могилы своей бабушки. Потом выпрямился и ушел быстрым шагом, ни разу не оглянувшись.

– До свидания, мистер Макуэйд, рад был с вами познакомиться. – Мальчишеское лицо Джорджа Митчелла порозовело. – Для меня это большая честь.

Алекс пожал ему руку.

– Я тоже очень рад.

Он заметил, как профессор Стерн подмигивает ему из-за плеча Митчелла.

– Как это мило с вашей стороны – согласиться просмотреть мои наброски! Могу я переслать их вам в Нью-Йорк, сэр, или в ваш отель в Сан-Франциско?

– Поскольку я точно не знаю, сколько времени еще пробуду здесь, почему бы вам не послать их в Нью-Йорк? Профессор Стерн даст вам мой адрес.

– Очень хорошо, я так и сделаю. Еще раз спасибо, сэр, я ваш должник по гроб жизни.

– Не стоит преувеличивать.

Алекс проводил молодого Митчелла слегка озадаченным взглядом, пока профессор Стерн прощался с ним на пороге и закрывал за ним дверь. Когда профессор вновь повернулся к своему гостю, в его кротких глазах мерцал лукавый огонек.

– Разговор со мной Митчелл никогда не считал особой честью для себя, – заметил он, первым проходя по коридору к своему кабинету. – Марта, не надо, только не сейчас. Оставь это до утра, я тебе помогу, – обратился он к жене, заглянув по дороге в гостиную.

Миссис Стерн досадливо отмахнулась от мужа и вернулась к уборке посуды со стола.

– Идите садитесь, кофе сейчас будет. – Стерн пожал плечами и продолжил свой путь. В кабинете, по настоянию профессора, Алекс занял почетное место: мягкое, потертое кожаное кресло, спинка которого откидывалась нажатием кнопки, вделанной в деревянный подлокотник.

– Бренди?

– Спасибо, не откажусь.

– Что ты думаешь о юном Митчелле?

– Он мне понравился. По-моему, он очень способный.

– Верно, он очень способный. Мой лучший студент в этом году. Он был потрясен, когда я сказал ему, что ты здесь: не удивляйся, если он попросит у тебя рекомендацию. Он тоже собирается учиться в Школе изящных искусств. Пойдет по стопам своего кумира, как говорится.

Алекс улыбнулся, принимая из рук своего старого учителя рюмку. Профессор Стерн уселся на диване напротив него и принялся раскуривать трубку.

– Итак, – сказал он, окутавшись клубами дыма, – расскажи мне, что ты на самом деле думаешь о моем новом доме.

– Я вам уже сказал: он великолепен, просто бесподобен. Настоящее чудо.

Профессор выдохнул еще одно облачко дыма, как бы давая понять, что все это прах и тлен.

– Да будет тебе! Ты больше не обязан мне льстить. Вот уже десять лет, как я не выставляю тебе отметки.

– Девять, – поправил Алекс. – Между прочим, я получил высший балл.

Профессор Стерн разразился добродушным смешком.

– Ничего другого я от тебя и не ждал. Такого упрямого и целеустремленного ученика, как ты, Алекс, у меня никогда не было. Сколько тебе было, когда ты появился в Окленде? Семнадцать? Восемнадцать?

– Около того.

– Ты не похож на других. Мало кто из мальчишек в этом возрасте твердо знает, кем хочет стать в жизни. Большинство мечтает уйти в море, податься в ковбои или стать гангстером. Вряд ли найдется много сбежавших из дому семнадцатилетних сопляков, одержимых страстным желанием учиться на архитектора.

Алекс улыбнулся.

– На самом деле все было гораздо прозаичнее: я просто хотел, чтобы у меня были чистые руки, чтобы я мог носить дорогие костюмы и гулять под ручку с женщинами, которых мой дед не одобрял.

– Ну что ж, я полагаю, всего этого ты добился?

– Да, сэр, – кивнул Алекс.

– Но дело вовсе не в этом, – продолжал Стерн после минутного молчания, становясь серьезным. – В действительности ты хотел совсем другого. Если бы все дело было только в костюмах и успехе у женщин, ты мог бы стать банкиром или избрать политическую карьеру. Нет-нет, ты хотел стать именно архитектором. И тебе придется признать, что для твоего тогдашнего возраста это большая редкость.

«Возраст? Возраст тут ни при чем», – подумал Алекс, потягивая густой, ароматный калифорнийский бренди. Он точно знал, кем хочет стать, уже в пятилетнем возрасте, если на то пошло. Но он никогда не рассказывал Стерну, в чем причина.

– Вы знали, что мой отец изучал тут строительное дело, сэр?

Профессор Стерн удивленно поднял на него лохматые седые брови.

– Нет, не знал. Ты мне никогда об этом не говорил. По правде говоря, ты вообще почти ничего не рассказывал о себе. Когда твой отец учился здесь?

– В шестьдесят шестом и шестьдесят седьмом.

– Значит, он не доучился до диплома?

– Нет, сэр, он умер. Погиб во время пожара в общежитии.

– Очень прискорбно об этом слышать.

– Он хотел стать архитектором – ради этого он здесь и учился.

Профессор Стерн хитро прищурился на него сквозь трубочный дым.

– Вот как? Ты, должно быть, был совсем маленьким, когда он умер.

– Ну, если честно, я появился на свет только после его смерти. Мать рассказывала мне о нем.

Каждый день чуть ли не до самой своей смерти она рассказывала сыну о мечтах и надеждах Брайана Александра Макуэйда. Она создала в воображении Алекса живой образ отца, словно он никогда и не умирал.

– Так-так. Значит, тебе крупно повезло в жизни, раз твои способности в точности совпали с твоими амбициями. Мало кому выпадает такая удача.

– Я часто об этом думаю, сэр. Но мне повезло не только в этом смысле.

– А в каком же еще?

– Мы оба знаем, – улыбнулся Алекс, – что, если бы не вы, мне бы в жизни не видать диплома.

– Ну это уж…

– Но даже если бы каким-то чудом мне это удалось, я все равно не попал бы в Школу изящных искусств без вашей помощи, влияния и поддержки. Не говоря уж о солидной денежной ссуде.

– Ну, может, оно и так…

Трубка погасла. Профессор встал и вновь наполнил бокалы.

Алекс вздохнул, вспомнив, что его старый учитель не приемлет благодарности ни в каком виде, кроме разве что экзаменационных работ, написанных на высоком уровне. Тем не менее, его долг Стерну был совершенно реален вне зависимости от того, признавал его сам профессор или нет. Алексу отчетливо вспомнился тот день, когда он впервые появился на пороге кабинета Стерна – семнадцатилетний, без гроша в кармане, тощий, оборванный, голодный – и заявил, что он хочет изучать строительное дело, чтобы стать архитектором.

Профессору понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться, что практические познания Алекса в области выращивания кочанного салата на ферме значительно превосходят его представления об описательной геометрии. Несмотря на это, по причинам, которые так навсегда и остались загадкой для Алекса, старый чудак решил ему помочь. Уже через несколько дней, не иначе как в результате каких-то ловких манипуляций, его зачислили в университет.

Да и потом профессор его не забывал: находил для своего подопечного самые выгодные и легкие подработки на территории университетского городка, занимался с ним частным образом, направлял, подбадривал, иногда утешал и в конце концов при помощи бог весть каких посулов и угроз заставил попечительский совет предоставить ему полную стипендию.

– Итак, Алекс, ты теперь стал крупным архитектором в Нью-Йорке, строишь особняки в Ньюпорте. Как тебе нравится у Дрейпера и Сноу?

– Главное, что я им нравлюсь. Они предложили мне стать партнером.

– Не может быть! – Профессор Стерн хлопнул себя по колену. – Слушай, это отличная новость. Поздравляю.

– Спасибо. Это случилось на прошлой неделе. По правде говоря, я сам не ожидал. То есть я знал, что они рассматривают такую возможность, но думал, что потребуется несколько лет…

– А как продвигается строительство «Эдема», о котором ты мне рассказывал?.. Это, должно быть, прекрасный дом!

– Нет, сэр. Не знаю, что это, но уж точно не дом. – Во время их первой встречи Сара назвала его «памятником». Пожалуй, это было самое верное определение. Через несколько минут миссис Стерн вошла в кабинет с подносом, уставленным кофейными приборами, пирожными и фруктами.

– Только две чашки? – заметил ее муж. – Захвати еще одну для себя, Марта, и посиди с нами. Алекс тут нахваливал наш дом, он находит его замечательным. Тебе надо это послушать.

Он подмигнул Алексу, а сам при этом с силой потянул жену за руку. Ей ничего другого не осталось, как опуститься на подлокотник дивана, и тогда муж обнял ее за талию.

– Зачем мне слушать, как кто-то другой превозносит этот дом, когда у меня есть ты? Ты твердишь мне об этом по десять раз на дню!

– Да, но Алекс стал преуспевающим архитектором. Уж ему-то ты можешь поверить.

– Разве вам не нравится ваш дом, миссис Стерн?

– Конечно, нравится, – ответила она со смехом. – Но, понимаете, для Уолтера это не дом, а скорее дитя родное. Сын-первенец. Его сколько ни хвали, все будет мало.

– Я этого не отрицаю, – признался профессор, игриво стискивая ее талию.

Она взъерошила ему волосы и встала.

– Пейте себе спокойно свой кофе, а я пойду.

Алекс поднялся и пожал протянутую ему руку.

– Спокойной ночи, мистер Макуэйд. Надеюсь, мы еще увидимся до вашего возвращения в Нью-Йорк.

Он ответил, что тоже на это надеется, и поблагодарил ее за обед. Она бросила шутливо-грозный взгляд на мужа и вышла из кабинета.

Алекс проводил ее взглядом и вдруг подумал, что она напоминает ему Сару. Разумеется, не внешне, и вообще ничего конкретного в этом не было. Просто она была такой же доброй и нежной по своей натуре.

Профессор Стерн наклонился к нему, упираясь локтями в колени. Его лицо горело от возбуждения, ему хотелось поделиться секретом.

– У нас наверху есть комната, я вам с юным Митчеллом ее не показывал, – поведал он тоном заговорщика. – В конце коридора на западной стороне – ты небось подумал, что это стенной шкаф. Ошибаешься, это спальня. Мы туда поднимаемся… время от времени. Понимаешь, что я имею в виду?

Алекс кивнул и поднял брови из солидарности с трогательной попыткой своего старого учителя изобразить похотливый взгляд.

– Чердачное окно и кровать, вот и вся обстановка. И еще граммофон. Мы ставим пластинку Моцарта и… ну в общем…

Стыдливость помешала ему выразить свою мысль до конца.

– Это очень… мило, – преодолел свое смущение Алекс. – Очень, очень мило. Давно вы женаты, сэр?

– Тридцать восемь лет.

Стерн откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди со слегка самодовольной улыбкой.

– Итак, Алекс, когда же ты возвращаешься?

– Скоро. Уже через несколько дней.

– Вот как? А я-то думал, ты останешься на какое-то время, чтобы продать ферму деда, уладить его дела.

– Я нанял агента, он обо всем этом позаботится.

– Тебе не терпится вернуться поскорей, да?

– Нет, дело не в этом. Один из клиентов решил заплатить то, что он нам задолжал, а это означает, что я должен вернуться к работе над его домом.

При одной мысли об этом Алекса охватила тоска. «Эдем» с самого начала представлялся ему скверной шуткой: неприятно было думать, что он потакает прихоти богатого невежды, одержимого манией величия и желающего воздвигнуть памятник самому себе. Но в последнее время Алексу стала особенно ненавистна мысль о том, что Сара будет жить в этом доме вместе с Беном до конца своих дней и он не в силах этому помешать.

Когда работы были приостановлены, в глубине души он мстительно порадовался, хотя финансовые затруднения Кокрейна (а Алекс понятия не имел, насколько они серьезны) косвенно задевали и Сару. Проектировать комнаты, в которых она будет ходить, сидеть, разговаривать, есть и спать вместе с Беном… нет, это казалось ему непристойностью, насмешкой над его ремеслом и издевательством над его чувствами. Ему хотелось построить для нее дом, в котором она была бы счастлива, но стоило только вообразить рядом с ней Кокрейна, как у него возникало желание допустить конструктивный просчет, чтобы крыша рухнула.

– Что-то ты не слишком горишь желанием вернуться к работе, – заметил профессор Стерн. Алекс откинул голову на спинку кресла.

– На этот раз там не будет одного человека, с которым я познакомился на первом этапе строительства дома, – туманно пояснил он.

– Понятно. Женщина?

Он кивнул.

– Понятно, – повторил профессор. – Полагаю, это одна из тех женщин, которых твой дед не одобрил бы?

– Безусловно.

Профессор Стерн качнул бокал, взбалтывая бренди, потом решительно отставил его в сторону.

– Алекс, Алекс, что же нам с тобой делать? Приглашаю тебя провести месяца полтора в этом доме. Считай, что гостевая спальня на втором этаже – твоя, можешь занять ее хоть сейчас. И я тебе гарантирую, что Марта найдет тебе невесту и окрутит тебя еще до Дня благодарения [23]. Это дело верное, я даже не стану предлагать пари, потому что наверняка выиграю.

– Спасибо за предложение, сэр. Обещаю хорошенько обдумать его на досуге.

– Нет, я серьезно! Ну да ладно, я вижу, что тебя это не интересует. Но если ты думаешь, что это невозможно, уверяю тебя, ты просто недооцениваешь способности моей жены в качестве свахи. Ты уже уходишь? Еще рано, неужели тебе надо спешить?

– Да, сэр, хотя мне очень жаль. Рад был снова с вами повидаться.

Но ему вдруг до смерти опротивели картины супружеского счастья, истории о потайных комнатах для любовных свиданий и о сверхъестественных способностях миссис Стерн в качестве брачного маклера. Он тепло пожал руку своему старому другу, поблагодарил его за гостеприимство и пообещал в будущем чаще писать. Они попрощались на пороге, и Алекс вызвал на губах у профессора довольную улыбку, сообщив ему, что вход в его жилище является истинным шедевром, поскольку архитектурно выражает идею приветливости и открытости для гостя, обеспечивая в то же время полное уединение для хозяев.

Вместо того чтобы нанять кэб, он решил пройтись до гостиницы пешком. Путь был неблизкий, но холодный туманный вечер напомнил ему о сотнях таких же вечеров, проведенных в этом городе, пока он был студентом. Алексу захотелось вспомнить прошлое. Волшебный город Сан-Франциско по-прежнему притягивал его своей магией, но в то же время, как ни грустно было возвращаться в Ньюпорт, ему не терпелось покинуть Калифорнию. Глубокая грусть охватила его с первой минуты приезда. Здесь его что-то ожидало, какая-то истина, которую он должен был узнать, но она ускользала от него, и он чувствовал, что ему предстоит долгий путь, прежде чем он ее откроет.

Алекс не привык копаться в собственной душе. На протяжении последних тринадцати лет вся его жизнь была устремлена вперед, к четко определенной цели. Неизвестно откуда взявшаяся склонность к созерцательности беспокоила его и лишала душевного равновесия. Воспоминания, которые он всеми силами гнал от себя прочь, внезапно вернулись и обрушились на него с такой силой, что он не успел ни разобраться в них, ни остановить. С точки зрения любого постороннего наблюдателя, его, безусловно, можно было назвать человеком преуспевающим: он преодолел немыслимые препятствия и вопреки всему получил что хотел. Он победил. Его мечта воплотилась в жизнь. Так почему же столь коварно посмеялась над ним судьба, отняв у него счастье?

Дело было не только в том, что он полюбил женщину, которая не могла ему принадлежать. Он потерял кое-что еще: некий идеал, хранимый в душе, осознание высокой и чистой цели, которая долгие годы поддерживала его и помогала пережить самые трудные времена. Алекс сознательно не хотел определять эту цель словами: он тосковал по ней и в то же время радовался тому, что потерял ее.

Нет, все это было слишком сложно и лишь вносило путаницу в его жизнь. Он вступил на прямой и самый краткий путь к тому, чтобы стать богатым и знаменитым. «Богатые и знаменитые» – это были не просто слова, не обычный эпитет, применимый к незнакомым ему чужим людям. Для него эти понятия стали реальными, конкретными, достижимыми в ближайшем будущем. И он будет последним дураком, если сейчас свернет с прямой дороги, упустит золотую возможность ради каких-то ложно истолкованных сентиментальных соображений.

Он шел домой в тумане, вспоминая о своей матери, о деде, о плодородной земле Салинаса. И еще он думал о Джоне Огдене и о нью-йоркском клубе. О профессоре Стерне и его жене, об их чудесной тайной комнате. О Саре. И о Майкле. О жутком мавзолее, который он должен был для них построить.

Возможно, все дело в этом. «Эдем» – вот разгадка. Если он сумеет завершить строительство, покончить с этим проклятым особняком раз и навсегда, может быть, ему удастся вновь упорядочить свою жизнь, вернуть ее в нормальную, размеренную колею, по которой она текла когда-то – несколько веков назад, как ему казалось.

Раз Сара для него недосягаема, успешная карьера могла бы его утешить. Алекс не стал бы называть это трагедией: в конце концов именно так он всегда представлял себе свою жизнь: прежде всего его карьера, успех в работе, а на втором плане – очаровательная жена и детишки, смутные, расплывчатые фигуры, как на старинной дагерротипной фотографии.

Значит, так и запишем: все дело в «Эдеме». Мысленно Алекс дал себе слово, что больше не будет заключать название дома в презрительные кавычки. «Девяносто девять процентов людей на земле отдали бы правую руку, чтобы поселиться в таком месте, как „Эдем“, – сказал ему Джон Огден. Чертовски верно. Да, черт побери! Он закончит строительство дома и заживет своей прежней жизнью. У него есть работа, он должен поддерживать свою репутацию.

Решительно шагая к дому, Алекс приободрился и совершенно позабыл о дворце удовольствий, который обещал построить для мистера Маршалла Фарли.