"Задверье" - читать интересную книгу автора (Гейман Нил)

Глава пятая

В темноте вокруг мелькали и скользили силуэты и тени: люди с фонарями, факелами и свечками. Это напомнило Ричарду документальные фильмы, в которых показывается, как идут косяками поблескивающие рыбы в океане… Идут на большой глубине, населенной тварями, разучившимися пользоваться глазами.

Вслед за незнакомкой в коже Ричард поднялся по какой-то лестнице. По каменным, обитым металлом ступеням. Они вышли на станцию метро, где стали в конец длинной очереди ожидающих своего шанса проскользнуть за приоткрытую на полфута решетку — дверь за ней вела на тротуар.

Прямо перед ними стояли несколько мальчишек с веревочными петлями на запястьях. Хвостики веревок держал мертвенно-бледный лысый человек, от которого пахло формальдегидом. Сразу за ними ждал седой бородач с черно-белым котенком на плече. Умывшись, котенок старательно лизнул ухо хозяина, после чего свернулся у него на плече и заснул. Очередь двигалась медленно, фигуры одна за другой проскальзывали в щель между стеной и решеткой и крадучись скрывались в ночи.

— Зачем ты идешь на Ярмарку, Ричард Мейхью? — вполголоса спросила его провожатая в коже.

— Надеюсь встретить там кое-каких друзей. Ну, на самом деле только одного друга. Правду сказать, я мало кого знаю в этом мире. Я почти подружился с Анастезией, но… — Он умолк, а потом не выдержал и задал вопрос, на который до сих пор не осмеливался: — Она мертва?

Женщина в коже пожала плечами:

— Да. Или все равно что мертва. Надеюсь, твое дело на Ярмарке стоит ее смерти.

Ричард поежился.

— И я тоже, — понуро сказал он. Он чувствовал себя опустошенным и бесконечно одиноким.

Они подходили к началу очереди.

— Чем ты занимаешься? — спросил он.

— Продаю личные физические услуги, — улыбнулась она.

— Вот как. — И снова не удержался от вопроса: — И какие именно личные физические услуги?

— Сдаю в аренду мое тело.

— А. — Он слишком устал, чтобы расспрашивать дальше, добиваться объяснения, что она имеет в виду, впрочем, кое-какая догадка у него возникла.

Они вышли в ночь. Ричард обернулся. На вывеске над станцией значилось: «Найтсбридж». Он даже не знал, смеяться ему или горевать. Времени, казалось, было немного за полночь. Поглядев на наручные часы, Ричард не слишком удивился, увидев, что электронный экранчик погас. Наверное, батарейки сели или, что более вероятно, время в Под-Лондоне водило лишь мимолетное знакомство с тем, к которому он привык. Расстегнув браслет, он бросил часы в ближайшую урну.

Странный людской поток пересекал улицу, направляясь к высоким двойным дверям впереди.

— Туда? — ужаснулся он.

— Туда, — кивнула женщина.

Огромное задание было расцвечено тысячами ярких огней. Бросающийся в глаза герб над входом указывал, что данное заведение является признанным поставщиком двора ее королевского величества. Ричард, который немало субботних часов провел, плетясь за Джессикой и стирая ноги по всем известным магазинам Лондона, сразу узнал бы его, даже не будь на нем гигантской вывески.

— В «Харродс»? Женщина кивнула.

— Только на сегодня, — сказала она. — Следующая Ярмарка может быть где угодно.

— И тем не менее… — пробормотал Ричард. — «Харродс»!

Они вошли через боковую дверь. В помещении было темно. Прошли bereau de change [10] и отдел упаковки подарков. Потом через еще один темный зал, где продавали солнечные часы и статуэтки. А оттуда вступили в Египетский зал. Краски и свет обрушились на Ричарда так внезапно, что у него перехватило дыхание, словно от удара в солнечное сплетение. Повернувшись к нему, его спутница по-кошачьи зевнула, пряча за тыльной стороной карамельной ладони ярко-розовый зев, улыбнулась и сказала:

— Что ж. Ты дошел до места. Целый и более или менее невредимый. Меня ждут дела. Желаю удачи. — Коротко кивнув, она исчезла в толпе.

Ричард остался стоять в толчее, впитывая окружающее. Первое его впечатление можно было выразить двумя словами: чистейшее безумие. В этом не было ни малейшего сомнения. Шумное, клокочущее, чудесное безумие. Люди спорили, торговались, кричали и пели. Каждые несколько шагов кто-нибудь нахваливал свой товар, громко провозглашая его превосходство над десятками других. Играла музыка, десятки различных мелодий, которые исполняли десятками различных способов на дюжине различных инструментов, в основном импровизированных. А еще Ричард чувствовал запах еды. Всевозможной еды. Преобладали ароматы карри и пряностей, а за ними чувствовались запахи жареного мяса и грибов.

По всему залу были расставлены ларьки, палаточки и козлы. Рядом с прилавками (или даже на них), где днем продавали духи или часы, янтарь или шелковые платки, расставили свои импровизированные козлы обитатели Подмирья. Все покупали. Все продавали. Слушая гомон рынка, Ричард нырнул в толпу.

— Отличные свежие сны! Первоклассные кошмары! У нас есть все! Налетайте на первосортные кошмары!

— Оружие! Кому оружие?! Обеспечьте себе безопасность! Защитите свой подвал, пещеру или нору! Хотите кого-то победить? У нас есть все! Давай, милок, подходи…

— Хлам! — крикнула Ричарду в ухо пожилая толстуха, когда он проходил мимо ее дурно пахнущей палатки. — Лом! — продолжала она. — Мусор! Отбросы! Экскременты! Приходите и забирайте! Ни одной целой, неповрежденной вещи! Дрянь, требуха и горы бесполезного дерьма. Вы же знаете, что вам оно нужно!

Мужчина в железных доспехах бил в небольшой барабан, распевая:

— Бюро находок! Потерянное имущество! Бюро находок! Подваливайте, посмотрите сами! Потерянное имущество! У нас — ни одной найденной вещи. Все гарантированно утерянные!

Ричард брел по громадным залам универмага с видом человека, погруженного в гипнотический транс. Он даже не взялся бы гадать, сколько человек собралось на ночную ярмарку. Тысяча? Две? Пять?

Одна палаточка была заставлена бутылками, полными и пустыми бутылками всех форм и размеров, от бутылок из-под пива до гигантской поблескивающей бутыли, в которой держать можно разве что плененного джина; в другой продавали лампы со свечками из всевозможного воска и сала. Когда Ричард проходил мимо, старик ткнул в его сторону отрубленной детской ручонкой, державшей свечку, и пробормотал:

— «Руку Славы» [11], сэр? Аж до Тауэра доведет. С гарантией!

Ричард поспешил поскорее улизнуть, не желая выяснять ни что такое «Рука Славы», ни как она работает. Он прошел прилавок, где торговали блестящими золотыми и серебряными украшениями, и еще один, с украшениями, сделанными как будто из клапанов и проводов от старых радиол. Тут были козлы со всевозможными книгами и журналами. И множество других, заваленных всяческой одеждой — латаной и новой, но неизменно странной. Несколько татуировщиков; нечто, слишком уж напоминавшее рынок рабов (его он постарался обойти стороной); зубоврачебное кресло с работающей от ручного ворота бормашиной (к нему стояла очередь горестного вида мужчин и женщин, которые ждали, чтобы им вырвали зубы, — зубы рвал молодой человек, который, судя по всему, отлично развлекался); сгорбленный старик, торгующий шляпами; нечто, смутно напоминающее переносную душевую кабину; даже шатер кузнеца…

И через каждые несколько ларьков кто-нибудь продавал еду. Кое-кто готовил свои блюда на открытом огне: рис с карри, печеный картофель, каштаны и грибы, пирожки и экзотический хлеб. Ричард поймал себя на том, что задается вопросом, почему же дым от костров для варки и жарки не включил противопожарную систему, почему из специальных отверстий не брызжет вода. Потом вдруг спросил себя, почему никто не грабит универмаг? Зачем устанавливать собственные палатки и козлы? Почему не взять просто вещи из магазина? Но к тому времени он уже знал, что лучше никого ни о чем не спрашивать. На нем как будто лежало клеймо человека из Надмирья, и одно это делало его весьма подозрительным.

«А ведь они разные, эти обитатели Подмирья, — сообразил вдруг Ричард, — как будто они принадлежат каждый к своему племени». И постарался вычленить группировки: одни выглядели так, будто сбежали с собрания общества исторической рекреации; другие напоминали хиппи; тут было племя альбиносов в серых одеждах и черных очках; а еще стайка «акул» в деловых костюмах и черных перчатках; в толпе встречались великанского роста, похожие друг на друга как две капли воды женщины — эти ходили по двое, по трое, кивали, встречаясь друг с другом; у одной стены жались косматые существа, которые словно бы всю жизнь прожили в канализации и которые адски смердели… и сотни других типов и разновидностей…

Интересно, каким покажется нормальный Лондон, его Лондон, инопланетянину? Эта мысль придала ему смелости, и он начал спрашивать встречных:

— Прошу прощения. Я ищу мужчину по имени де Карабас и девушку по имени д'Верь. Вы не знаете, как их найти?

Люди качали головами, отводили глаза, отступали, извинялись.

Сделав шаг назад, Ричард наступил кому-то на ногу. Этот Кто-то был выше семи футов ростом и порос клокастыми рыжеватыми волосами. Зубы у Кого-то были заточены как острия шил. Этот Кто-то поднял Ричарда одной лапищей размером с баранью лопатку и поднес его голову к своему рту, от чего Ричарда едва не стошнило.

— Ох, извините! Мне правда очень жаль, — выдавил Ричард. — Я… я ищу девушку по имени д'Верь. Вы не знаете…

Тогда Кто-то бросил его на пол и пошел своей дорогой.

Сквозняк принес по полу аромат готовящейся еды, и у Ричарда, которому удалось забыть, насколько же он голоден (ведь он не ел бог знает сколько часов, с тех самых пор, как отказался от лакомого куска кошатины на вертеле), потекли слюни, а мыслительный процесс со скрипом замер.

Серебристо-серый шиньон крохотной торговки у ближайшего прилавка с едой не доходил Ричарду даже до пояса. Когда Ричард попытался заговорить с торговкой, она затрясла головой и приложила к губам палец. Она не могла говорить, не умела или не хотела. Ричард поймал себя на том, что с помощью мимики ведет переговоры ради домашнего сыра, сандвича с латуком и чашки чего-то, по запаху похожего на домашний лимонад. Ужин стоил ему шариковой ручки и коробка спичек, о существовании которых он вообще позабыл.

Маленькая торговка, кажется, сочла, что слишком уж нажилась на сделке, потому что, когда он забирал еду, дала ему в придачу несколько ореховых печеньиц.

Стоя в толчее, Ричард слушал музыку (кто-то по непостижимой для Ричарда причине пел «Зеленые рукава» на мотив «Йекикети-Йек»), смотрел, как вокруг него бурлит безумный базар, и ел свои сандвичи.

Проглотив последний кусок, он сообразил, что понятия не имеет, каково было на вкус то, что он только что съел, и потому решил притормозить и печеньица уже жевал много медленнее. И лимонад, растягивая, пил маленькими глотками.

— Вам нужна птичка, сэр? — спросил совсем рядом веселый голос. — У меня есть грачи и серые вороны, не путайте с черными воронами, это вещая птица. Вороны у меня тоже есть, а еще скворцы. Отличные мудрые птицы. Не только вкусные, но еще и мудрые. Светлые головы.

— Нет, спасибо, — сказал Ричард и повернулся. Рукописная вывеска над палаткой гласила:

ПТИЦЫ И ИНФОРМАЦИЯ У СТАРОГО БЕЙЛИ

Вокруг нее были кое-как развешены другие, поменьше:

ЧТО НИ ПОЖЕЛАЕТЕ, МЫ ЭТО ЗНАЕМ,

ЖИРНЕЕ СКВОРЦА ВАМ НЕ СЫСКАТЬ,

а еще

КАК ПРИДЕТ ПОРА КОЗОДОЯ, У СТАРОГО БЕЙЛИ НЕТ ОТБОЯ.

Ричарду почему-то вспомнилось, как в первый день по приезде в Лондон он у стации метро «Лейчестер-Сквер» видел человека-бутерброда, зажатого между двух плакатов, призывающих горожан к избавлению от похоти за счет

ОТКАЗА ОТ ПРОТЕИНА, ЯИЦ, МЯСА, БОБОВ, СЫРА И СИДЕНИЯ НА собственной заднице.

В маленьких клетках, сплетенных как будто из телеантенн, прыгали и били крыльями птицы.

— Тогда, значит, информацию? — продолжал Старый Бейли, загораясь коммивояжерским пылом. — Карты крыш? История? Тайное и сокровенное знание? Вот вам мой сказ: если я чего-то не знаю, этому, пожалуй, лучше остаться позабытым.

На старике была все та же накидка из перьев, и он все так же был обвязан всевозможными веревками. Он всмотрелся в Ричарда, потом, достав очки на бечевке, вперился через них.

— Подожди-ка. А ведь я тебя знаю. Ты приходил ко мне с маркизом де Карабасом. На крыше небоскреба. Помнишь, а? Я Старый Бейли. Помнишь меня, дружок?

Схватив Ричарда за руку, он неистово ее затряс.

— По правде сказать, — воспользовался случаем Ричард, — я как раз ищу маркиза. И юную леди по имени д'Верь. Думаю, они скорее всего вместе.

Старик выкинул коленце джиги, от чего с его накидки отвалилось несколько перьев. Раздался хор сиплого и пронзительного неодобрения пернатых вокруг.

— Информация! Информация! — провозгласил он своим подопечным. — Видите? Я им говорил. Диверсификация, сказал я. Диверсификация! Нельзя вечно продавать грачей на похлебку — они все равно на вкус как вареные тапочки. И такие глупые. Тупые, как корка с пирога. Ты когда-нибудь пробовал грача?

Ричард покачал головой. Во всяком случае, в этом-то он был уверен.

— А что ты мне дашь? — спросил Старый Бейли.

— Простите? — переспросил Ричард, неуклюже нащупывая нить в потоке сознания старика.

— Если я дам тебе информацию, что я получу взамен?

— Денег у меня нет, — сказал Ричард. — А ручку я только что отдал.

Он начал выворачивать карманы.

— Вот! — воскликнул Старый Бейли. — Вот это!

— Носовой платок? — удивился Ричард. Носовой платок был не первой свежести; его подарила ему тетя Мод на прошлый день рождения.

Выхватив у него платок, Старый Бейли радостно замахал им над головой.

— Не боись, дружочек! — победно пропел он. — Твой поход завершен! Пойди-ка туда, вот в эту дверцу. — Он указал на вход в лабиринт продуктовых залов «Харродс». — Не заметить их ты не сможешь. Они как раз телохранителей пробуют.

Грач что-то злобно каркнул.

— Не твоего клюва дело, — сказал ему Старый Бейли, а потом повернулся к Ричарду: — Спасибо за малый штандарт.

Он закружился по палатке, размахивая над головой носовым платком Ричарда.

«Телохранителей пробуют? — удивился про себя Ричард. — Неужели на вкус?» Потом улыбнулся. Да какая разница? Говоря словами безумного обитателя крыш, его «поход завершен». Он зашагал к продуктовым залам.

Мода для телохранителей — это все. У каждого был тот или иной Особый Трюк, и каждый отчаянно жаждал продемонстрировать его всему миру. В данный момент Пагуба Подгузник мерялся силами с Фатом Безымянником.

Фат Безымянник выглядел как повеса начала восемнадцатого века, который, не сумев отыскать наряда истинного повесы, был вынужден удовольствоваться тем, что смог найти в магазинчике армии спасения. Лицо себе он покрыл белилами, а губы подвел алым.

Такой, как Пагуба Подгузник, может только привидеться во сне, если вы заснули под телетрансляцию чемпионата по сумо, поставив при этом пластинку Боба Марли: огромный растафари, похожий на громадного страдающего ожирением младенца.

Они стояли лицом к лицу в центре круга, за которым столпились претенденты, зрители, пришедшие поболеть за любимых телохранителей, и просто зеваки.

Ни один и пальцем не шевельнул. Фат был на голову выше Пагубы. Правда, Пагуба весил как четыре Фата, причем каждый с большим кожаным чемоданом в руках, набитым исключительно салом. Не отводя глаз, оба буравили друг друга взглядом.

Тронув д'Верь за плечо, маркиз де Карабас сделал ей знак смотреть внимательно. Что-то вот-вот произойдет.

Двое мужчин стояли и просто смотрели друг на друга. Потом голова Фата вдруг дернулась назад, точно его только что ударили по лицу. На известково-белой щеке расцвел красно-пурпурный синяк. Фат поджал губы и захлопал глазками.

— Ого! — произнес он и растянул накрашенные губы в мертвенной пародии на улыбку.

Пошатнувшись, Пагуба схватился за живот.

Самодовольно и оскорбительно осклабясь, Фат Безымянник погрозил ему пальцем и стал слать воздушные поцелуи болельщикам. Гневно воззрившись на своего противника, Пагуба с удвоенной силой вновь перешел в наступление. С губ Фата закапала кровь, левый глаз начал заплывать. Теперь пришел его черед пошатнуться. Зрители одобрительно зашептались.

— Сплошная видимость, — прошептал д'Вери маркиз. — Повреждения незначительны.

Внезапно Фат Безымянник споткнулся, рухнул на колени, будто кто-то гнул его книзу, и неловко распластался ничком, а затем дернулся, словно его с силой ударили ногой в живот. Пагуба победно оглядел круг. Зрители вежливо похлопали. Фат извивался и сплевывал кровь на опилки, устилающие пол зала рыбы и мяса «Харродс».

Несколько прихлебателей оттащили Фата в угол, где его жестоко стошнило.

— Следующий, — велел маркиз.

Следующий претендент на место телохранителя был чуть худее Пагубы (размером всего лишь с двух с половиной Фатов, которые на двоих несут один чемодан с салом). С головы до ног его покрывали татуировки, а одежда выглядела так, будто ее сшили из автомобильных покрышек и ковриков. Он был брит наголо и, ухмыляясь, показывал всему миру частокол гнилых зубов.

— Я Варни, — сказал он и, харкнув, сплюнул в опилки что-то зеленое, а потом вошел в круг.

— Когда будете готовы, джентльмены… — пригласил маркиз.

Потопав несколько раз об пол — точь-в-точь борец сумо — босыми ногами, Пагуба принялся буравить Варни взглядом. На лбу у Варни открылась небольшая рана, кровь из которой потекла тонкой струйкой и закапала в левый глаз. Варни же не обратил на это никакого внимания, но как будто сконцентрировался на своей правой руке. Медленно-медленно он ее поднял, словно преодолевал огромное сопротивление, а потом ударил Пагубу кулаком в нос, из которого хлынул фонтан крови. С жутким судорожным вздохом Пагуба плюхнулся на землю — звук был такой, точно в ванну вывалили полтонны сырой печенки. Варни захихикал.

Пагуба тем временем с трудом поднялся на ноги. Кровь из носа заливалась ему в рот, капала с уголков губ на живот и опилки. Отерев со лба кровь, Варни ощерился, одарив мир ужасающей ухмылкой.

— Ну, давай, жирный слизняк, — прорычал он. — Ударь меня еще.

— Многообещающе, — пробормотал маркиз. Д'Верь подняла бровь.

— Выглядит не слишком привлекательным.

— Для телохранителя такое качество, как привлекательность, так же полезно, как умение отрыгивать цельных омаров в панцире, — наставительно возразил маркиз. — Он выглядит опасным, вот что главное.

По рядам собравшихся пробежал одобрительный шепоток, когда Варни сделал с Пагубой что-то очень болезненное, что-то быстрое и заключающееся во внезапном соприкосновении своего затянутого в кожу колена с мошонкой Пагубы. Такой шепоток сродни сдержанным и глубоко равнодушным аплодисментам, какие обычно слышишь в сонный воскресный полдень на сельском матче по крикету.

Маркиз вежливо похлопал вместе с остальными.

— Очень хорошо, сэр, — сказал он.

Глянув на д'Верь, Варни подмигнул ей почти собственнически, а потом вернулся к избиению Пагубы.

Д'Верь поежилась.

Ричард услышал жидкие хлопки и направился на звук.

Мимо него прошли пять одетых почти идентично исключительно бледных девушек. Их длинные платья были сшиты из бархата, такого темного, что казался почти черным: соответственно темно-зеленого, темно-шоколадного, темно-синего, цвета черной крови и чисто черного.

Волосы у каждой были черные, в ушах и на шее позвякивали серебряные украшения. У каждой была безупречная прическа, безупречный макияж. Они двигались беззвучно, и, когда проходили мимо него, он расслышал только шорох тяжелого бархата, прозвучавший почти как вздох. Последняя, одетая во все черное, самая бледная и самая красивая из всех, улыбнулась Ричарду. Он настороженно улыбнулся в ответ. И пошел туда, где проводились испытания.

Жидкие аплодисменты слышались из зала рыбы и мяса, в той его части, над которой располагалась скульптура рыбы «Харродс». Он видел лишь спины стоявших в два-три ряда зрителей. Ричард задумался, а сумеет ли найти в этой толпе д'Верь и маркиза, но потом вдруг толпа расступилась, и он их увидел — они сидели на стеклянном куполе прилавка с копченой лососиной. Ричард открыл было рот, чтобы крикнуть: «Д'Верь!», и уже, разинув его, сообразил, почему именно раздвинулась толпа: огромный мужчина в дредках, голый, если не считать зелено-желто-красной набедренной повязки, накрученной у него на чреслах на манер подгузника, взлетел, как ядро из катапульты, и приземлился прямо на него.

— Ричард? — окликнула она.

Он открыл глаза. Лицо то фокусировалось, то расплывалось снова. Его разглядывали многоцветные глаза, смотревшие с юного лукавого личика.

— Д'Верь? — неуверенно спросил он.

Она была в ярости. Даже больше, чем в ярости.

— Во имя Темпля и Арча, Ричард! Просто не могу поверить! Что, скажи на милость, ты тут делаешь?

— Я тоже рад тебя видеть, — слабым голосом произнес Ричард.

И, с трудом сев, спросил себя, нет ли у него сотрясения мозга. Да и вообще, точно ли он знает, кто он такой. А еще спросил себя, с чего это он решил, что д'Верь будет рада его видеть. Она сосредоточенно рассматривала свои ногти, ноздри у нее расширились и трепетали, словно она вообще не решалась открыть рот, чтобы не обрушить на него поток брани.

Громила с гнилыми зубами, сбивший его с ног у моста, теперь боролся с карликом. Они сражались ломами, и поединок выходил не такой уж неравный, как могло бы показаться с первого взгляда. Карлик двигался противоестественно быстро: перекатывался, наносил удар, отпрыгивал, уворачивался. По сравнению с ним Варни казался громоздким и неуклюжим.

Ричард повернулся к маркизу, который напряженно наблюдал за поединком.

— Что тут происходит? — спросил он.

Уделив ему всего лишь взгляд, маркиз снова вернулся к происходящему на арене.

— Ты, — с нажимом сказал он, — не просто ничего не понимаешь, нет, ты попал в омут, который вот-вот тебя затянет. И готов поспорить: от безвременного и, без сомнения, очень грязного конца тебя отделяют всего несколько часов. А вот мы проводим испытания телохранителей.

Лом Варни соприкоснулся с карликом, который тут же перестал отпрыгивать и уворачиваться, а вместо этого упал без сознания.

— Думаю, мы видели достаточно, — громко возвестил маркиз. — Всем большое спасибо. Мистер Варни, не могли бы вы остаться?

— И зачем тебе понадобилось сюда являться? — ледяным тоном спросила д'Верь.

— Выбора другого не было, — ответил Ричард. Она вздохнула.

Маркиз обходил круг зрителей, отсылая различных телохранителей, которые уже прошли пробу, раздавая направо и налево слова похвалы или совета. Варни терпеливо ждал в сторонке.

Ричард постарался улыбнуться д'Вери, но его усилия пропали втуне.

— Как ты добрался на Ярмарку? — спросила она.

— Ну, я попал к крысятникам… — начал Ричард.

— Крысословам, — поправила она.

— И понимаешь, та крыса, которая принесла нам записку от маркиза…

— Мастер Длиннохвост, — поправила она.

— Он велел им доставить меня сюда. Подняв бровь, она чуть склонила голову набок.

— Тебя привел сюда крысослов? Он кивнул.

— Крысословка. Большую часть пути. Ее звали Анастезия. Она… ну, кое-что с ней случилось. На мосту. А остаток пути меня вела другая леди. Думаю, она… Ну, сама понимаешь… — Он помедлил, потом все же сказал: — Проститутка.

Вернулся маркиз и остановился перед Варни, который выглядел до неприличия самодовольным.

— Ваши познания в обращении с оружием? — осведомился маркиз.

— Ух ты, — хмыкнул на такой оборот Варни. — Скажем так. Если этим можно кого-то порезать, сломать кости, проделать большую-пребольшую дыру или снести кому-то голову, то Варни владеет им мастерски.

— Предыдущие удовлетворенные наниматели?

— Олимпия, Пастушья Королева из Пастушьих Кустов, Конечные Прилипалы. Какое-то время заведовал безопасностью Майской Ярмарки.

— Что ж, — снизошел до улыбки маркиз. — Ваши умения произвели на нас должное впечатление.

— До меня дошло, что вы ищете себе профессионала, — произнес женский голос. — А не энтузиаста-любителя.

Кожа у нее была цвета теплой карамели, а улыбка остановила бы революцию. Одета она была с ног до головы в мягкую крапчатую серую с бурым кожу. Ричард сразу ее узнал.

— Это она, — прошептал он на ухо д'Вери. — Та проститутка.

— Варни, — заявил громила глубоко оскорбленным тоном, — лучший телохранитель и головорез Подмирья. Это всем известно.

Не удостоив его ответом, женщина поглядела на маркиза.

— Испытания уже окончены?

— Да, — отрезал Варни.

— Не обязательно, — ответил маркиз.

— Тогда мне бы хотелось попытать счастья.

— Очень хорошо, — после едва заметной заминки сказал маркиз и, отступив на шаг, снова запрыгнул на стеклянный купол прилавка копченой лососины, где устроился поудобнее, готовясь наблюдать за поединком.

Варни был, без сомнения, грозным противником, не говоря уже о том, что он был задирой, садистом и вообще крайне опасным для здоровья всех, кто бы его ни окружал. Но вот большой сообразительностью он не отличался. Он пялился на маркиза, пока до него доходило, и доходило, и все еще доходило, но наконец все же дошло, и он в полнейшем недоумении спросил:

— Это с ней мне придется драться?

— Да, — ответила женщина в крапчатой коже. — Если, конечно, ты не предпочтешь сперва передохнуть.

Варни рассмеялся — маниакальным смешком. Но умолк мгновение спустя, когда женщина с силой ударила его ногой в солнечное сплетение, и он рухнул, как поваленное дерево.

В опилках ему подвернулся лом, которым он сражался с карликом. Схватив его, он обрушил железяку прямо в лицо противницы — или обрушил бы, если бы она не увернулась и тут же сама не нанесла ему быстрый удар по ушам открытыми ладонями. Лом полетел через весь зал мяса и рыбы. Еще покачиваясь от боли в ушах, Варни выхватил из сапога нож. Он не мог бы сказать наверняка, что случилось затем: просто мир вдруг ушел у него из-под ног, а потом он оказался лицом в опилках, из ушей у него лилась кровь, горло укололо острие его собственного ножа, а голос маркиза де Карабаса произнес:

— Достаточно!

Все еще держа нож Варни у его горла, женщина подняла глаза. — И?

— Впечатляет. Весьма, — изрек маркиз. Д'Верь кивнула.

Ричард стоял как громом пораженный: это было все равно что смотреть на Эмму Пил, Брюса Ли и на редкость скверный торнадо, соединенные в одно целое и сдобренные солидной порцией профессиональной киносъемки, — однажды он видел такой ролик в программе «Дикая природа», где мангуст прикончил королевскую кобру. Вот как она двигалась. Вот как она сражалась.

Обычно проявления неприкрытого насилия выбивали Ричарда из колеи. Но глядя на эту женщину в действии, он испытал ликование, будто она соответствовала какой-то части его самого, о которой он даже не подозревал. Казалось бесконечно правильным и справедливым, что в этом нереальном отражении того Лондона, который он знал, он с ней встретился, и оказалось, что она умеет так хорошо драться.

Она принадлежала Под-Лондону. Теперь он это понимал. А подумав про это, подумал и про Над-Лондон, про мир, в котором никто вот так, как она, не дерется, никому не нужно вот так, как она, драться, — мир безопасности и здравого смысла, и на мгновение тоска по дому прошибла его, как пот.

Женщина перевела взгляд на Варни.

— Благодарю вас, мистер Варни, — вежливо сказала она. — Боюсь, ваши услуги нам все же не понадобятся.

Убрав колено с его спины, она заткнула его нож себе за ремень.

— И звать тебя? — спросил маркиз.

— Зови меня Охотник. Никто не произнес ни слова. Потом д'Верь с запинкой спросила:

— Тот… Тот самый Охотник?

— Вот именно, — отозвалась Охотник, отряхивая с кожаных штанов опилки. — Я вернулась.

Где-то вдалеке дважды ударил колокол, гудение было таким низким, что у Ричарда завибрировали зубы.

— Пять минут, — пробормотал маркиз, а затем, обращаясь к немногим оставшимся претендентам и зрителям, сказал: — Полагаю, мы нашли того, кого искали. Всем спасибо. Больше смотреть не на что.

Подойдя к д'Вери, Охотник осмотрела ее с головы до ног.

— Ты сумеешь помешать меня убить? — спросила девушка.

Охотник указала кивком на Ричарда:

— Его жизнь я спасла сегодня дважды: на мосту и когда мы шли на Ярмарку.

Варни же, с трудом поднявшись на ноги, мысленно подхватил лом. Маркиз наблюдал за ним и ломом, но не произнес ни слова.

На губах д'Вери играла призрачная улыбка.

— Забавно, — сказала она. — А Ричард решил, что ты… Но ее новая телохранительница так и не узнала, кем считал ее Ричард. К ее голове, со свистом разрезая воздух, летел лом. Она же просто подняла руку и его поймала: с удовлетворительным уханьем он лег ей в ладонь.

Повернувшись на каблуках, Охотник, помахивая ломом, направилась к Варни.

— Это твое? — вежливо спросила она.

Он только ощерился, показывая желтые, черные и бурые зубы.

— В настоящий момент, — продолжала Охотник, — действует Ярмарочное Перемирие. Но если ты еще раз попытаешься выкинуть нечто подобное, я забуду про Перемирие, обломаю тебе обе руки, и домой ты их понесешь в зубах. А теперь, — сказала она, выворачивая ему руку, — извинись по-хорошему.

— О-ух!! — взвыл Варни.

— Да? — поощрила она.

— Извини, — выплюнул он, точно эти слова из него вырвали клещами.

Она его отпустила.

Пятясь и не спуская с Охотника глаз, разъяренный и напуганный Варни быстро шмыгнул на безопасное расстояние. Но дойдя до дверей продуктовых залов, задержался, чтобы крикнуть:

— Ты труп! Черт бы тебя побрал, ты труп! — В его голосе звучали слезы. На том он повернулся и выбежал прочь.

— Ох уж эти любители, — вздохнула Охотник.

Уходили они тем же путем, каким пришел Ричард. Колокол бил теперь низко и непрерывно. Подойдя ближе, Ричард увидел, что колокол медный и просто гигантский, а подвешен он к деревянной раме. Рама была установлена возле прилавка деликатесных заливных «Харродс», язык колокола раскачивал крупный негр в черном плаще доминиканского монаха.

Сколь бы грандиозной и впечатляющей ни была Передвижная Ярмарка, еще больше поразило Ричарда то, с какой скоростью ее разобрали, сложили и убрали. На глазах исчезали малейшие свидетельства того, что она вообще когда-либо тут была: прилавки, козлы и палатки разбирали, взваливали на спины и утаскивали прочь. Ричард заметил, как, спотыкаясь, бредет нагруженный своими топорными вывесками и птичьими клетками Старый Бейли. Счастливо помахав Ричарду, старик исчез в ночи.

Толпа поредела. Ярмарка исчезла. Первый этаж «Харродс» выглядел теперь как обычно — таким же скучным и благопристойным, как в любой из уик-эндов, когда он ходил по нему с Джессикой. Ярмарки словно никогда и не бывало.

— Разумеется, я про тебя слышал, Охотник, — сказал маркиз. — Где ты обреталась все это время?

— Охотилась, — просто ответила она, а у д'Вери спросила: — Ты приказы исполнять умеешь?

— Если необходимо, — кивнула д'Верь.

— Хорошо. Тогда, может быть, я сумею сохранить тебя в живых, — сказала Охотник. — В том случае, если приму ваше предложение.

Остановившись как вкопанный, маркиз недоверчивым взглядом обшарил ее лицо.

— Ты сказала, если примешь наше предложение…

Охотник толкнула дверь, и все четверо ступили на ночную лондонскую улицу. Пока они были на Ярмарке, прошел дождь, и свет фонарей, сияя, отражался в мокром асфальте.

— Я его приняла, — ответила Охотник.

Ричард во все глаза смотрел на сверкающую после дождя улицу. Она казалась такой обычной, такой мирной, такой нормальной. На мгновение ему подумалось: чтобы вернуть назад прежнюю жизнь, достаточно просто остановить такси и попросить отвезти его домой. А тогда он выспится до утра в собственной кровати. Но он знал, что такси не только перед ним не остановится, но даже его не увидит, а впрочем, если бы и остановилось, дома у него все равно нет.

— Я устал, — сказал он.

Никто ему не ответил. Д'Верь старалась не встречаться с ним взглядом, маркиз его весело игнорировал, а Охотник обращалась как с ничтожной букашкой. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным ребенком, который тащится за большими детьми, и от этого на него накатило раздражение.

— Послушайте, — прочистив горло, сказал он, — не хочу показаться надоедливым, но как же я?

Повернувшись, маркиз уставился на него, в темноте его глаза показались Ричарду огромными и совсем белыми.

— Ты? — переспросил он. — А что с тобой такое?

— Но… — От удивления Ричард даже начал заикаться. — Но как мне вернуться к нормальной жизни? Я словно в кошмарный сон попал. Еще на прошлой неделе все было разумно и логично, а теперь никакой логики… — Он смолк, тяжело сглотнул. — Я просто хочу вернуться к прежней жизни, — объяснил он.

— Путешествуя с нами, Ричард, ты к ней не вернешься, — сказала д'Верь. — Для тебя и так все будет очень тяжело. Мне… мне правда очень жаль.

Охотник, шедшая впереди, опустилась на колени посреди мостовой. Сняв с пояса небольшой предмет, она открыла им канализационный люк. Оттащив люк в сторону, заглянула в дыру, настороженно подождала с полминуты, потом спустилась на несколько перекладин сама и поторопила спускаться д'Верь.

Д'Верь даже не оглянулась на Ричарда, прежде чем исчезнуть внизу. Маркиз же почесал нос.

— Существует два Лондона, молодой человек, — сказал он. — Есть Над-Лондон, там ты жил, и есть Под-Лондон, Подмирье, населенное людьми, провалившимися в трещины мироздания. Теперь ты один из них. Доброй ночи.

И на том он начал спускаться по скобам в шахте под люком.

— Минутку! — воскликнул Ричард, схватился за крышку за мгновение до того, как она закрылась, и последовал за маркизом вниз.

Пахло как в водостоке. В канализации витал мертвый, мыльный капустный запах. Ричард решил, что, когда они спустятся ниже, вонь усилится, но она почему-то рассеялась, и довольно скоро. Внизу, по дну каменного туннеля, бежал серый поток, неглубокий, но быстрый. Ричард тут же намочил штанины. Ему были видны фонари ушедших вперед, и, расплескивая воду, он побежал, пока не нагнал их.

— Уходи, — приказал маркиз.

— Нет.

Д'Верь подняла на него глаза.

— Мне правда очень жаль, — повторила она.

С удивившей Ричарда ловкостью маркиз заступил между ними.

— Ты не можешь вернуться ни в свою старую квартиру, ни к своей прежней работе, ни к своей прежней жизни, — сказал он почти мягко. — Всего этого больше не существует. Там, наверху, тебя самого больше не существует.

Они вышли к перекрестку: округлой каморке, куда сходились три туннеля. Не оглядываясь, Охотник и д'Верь направились по одному из них, по тому, где не бежала вода. Маркиз же помедлил.

— Тебе просто придется устраиваться тут, внизу, как сможешь. В канализационных туннелях, среди магии и темноты. — Тут он вдруг широко улыбнулся, одарил Ричарда мимолетной, монументальной в своей яркости улыбкой. — Ну… рад был снова тебя повидать. Удачи. Если сумеешь выжить ближайшие день-два, — доверительно сообщил он, — протянешь, наверное, целый месяц.

С этими словами он повернулся и зашагал в туннель вслед за Охотником и д'Верью.

Прислонившись к стене, Ричард слушал, как удаляются шаги, как их разносит эхом, как мимо бежит, направляясь к насосным станциям Восточного Лондона, вода.

— Вот черт! — пробормотал он.

А потом, к своему собственному удивлению и впервые с тех пор, как умер его отец, Ричард Мейхью, оставшись один в темноте, заплакал.

На подземной платформе было совершенно пусто и совершенно темно. Варни шел по ней, держась поближе к стене и время от времени бросая нервные взгляды вперед, назад и по сторонам.

Станцию он выбрал наугад, добрался до нее по крышам, через темные закоулки, путал следы, чтобы стряхнуть возможный хвост. Он направлялся не в свою берлогу в глубинных туннелях под Кэмден-Тауном. Слишком рискованно. Были и другие места, где Варни припрятал оружие и еду. Он ненадолго заляжет на дно: пока буря не утихнет.

Застыв у билетного автомата, он прислушался к темноте: полнейшая тишина. Несколько успокоившись, что, кроме него, тут никого нет, он позволил себе расслабиться. Винтовая лестница уводила в темноту, и на верхней ее ступеньке он, остановившись, вдохнул полной грудью.

Из-за спины у него елейно-масляный голос дружелюбно произнес:

— Варни — лучший головорез и телохранитель всего Подмирья. Это всем известно. Сам мистер Варни нам это сказал.

А из-за другого его плеча безжизненно отозвался второй:

— Лгать нехорошо, мистер Круп.

В кромешной тьме мистер Круп с жаром взялся рассуждать на данную тему.

— Верно, мистер Вандермар. Должен сказать, что рассматриваю это как предательство лично меня и глубоко этим обижен. И разочарован. А когда у тебя нет искупающих черт характера, ты плохо умеешь мириться с разочарованием, как по-вашему, мистер Вандермар?

— Весьма плохо, мистер Круп.

Бросившись вперед, Варни опрометью затопотал по винтовой лестнице.

С верхней ступеньки ему вслед полетели слова мистера Крупа:

— Если придерживаться истины, это следует считать убийством из милосердия.

Топот сапог Варни эхом разносился по всей лестнице. Варни отдувался и пыхтел, обдирал о стены плечи, слепо несся в темноту. Он выскочил на площадку внизу, где табличка предупреждала пассажиров, что до верха ровно 259 ступеней и что подниматься по ней следует только людям крепкого здоровья. Всем остальным табличка предлагала воспользоваться лифтом.

«Лифтом?»

Что-то лязгнуло, двери лифта открылись с величественной медлительностью. Упавший из кабины свет залил коридор. Варни попытался нашарить нож и выругался, вспомнив, что он остался у этой суки, у Охотника. И потянулся за мачете в заплечных ножнах. Мачете на месте не было.

Услышав у себя за спиной вежливое покашливание, Варни обернулся.

На ступеньках внизу винтовой лестницы сидел мистер Вандермар.

И чистил ногти мачете Варни.

А потом на него бросился мистер Круп — сплошь зубы, когти и мелкие клинки: у Варни не было даже шанса вскрикнуть.

— Прощайте, — не отрываясь от своего занятия, бесстрастно сказал мистер Вандермар.

И тут потекла кровь. Горячая красная кровь в огромных количествах, ведь Варни был крупным мужчиной и всю ее держал в себе. Однако, когда господа Круп и Вандермар закончили, пришлось бы немало потрудиться, чтобы заметить крохотное пятнышко у подножия винтовой лестницы. В следующий же раз, когда мыли полы, и оно исчезло.

Охотник шла первой. Д'Верь — в середине. Маркиз прикрывал тылы. С тех пор, как они полчаса назад оставили Ричарда, никто не произнес не слова. Внезапно д'Верь остановилась.

— Мы не можем так поступить, — решительно сказала она. — Не можем его бросить.

— Конечно, можем, — возразил маркиз. — Уже бросили.

Она покачала головой. С той самой минуты, как увидела на испытаниях лежащего под Пагубой Подгузником Ричарда, она чувствовала себя виноватой и глупой. И устала от этого ощущения.

— Не глупи, — сказал маркиз.

— Он спас мне жизнь, — отрезала она. — Он мог бы оставить меня на тротуаре. Но не оставил.

Это все ее вина. Какие тут могут быть отговорки? Она открыла дверь к кому-то, кто мог бы ей помочь, и он ей помог. Он отнес ее в тепло, заботился о ней, привел ей на помощь других. И эта помощь, эта доброта выбросила его из его собственного мира в ее.

Глупо даже думать о том, чтобы взять его с собой. Они не могут себе этого позволить: она даже сомневалась, смогут ли они трое позаботиться о себе в предстоящем пути.

Тут ей пришло в голову, а просто ли это была открытая ею дверь? Позволила ли эта дверь ему заметить ее на тротуаре, или тут кроется нечто большее?

Маркиз поднял бровь: отстраненный, беспристрастный — воплощение иронии.

— Моя прекрасная леди, — сказал он. — В эту экспедицию мы пассажиров с собой не берем.

— Оставь покровительственный тон, де Карабас, — ощетинилась д'Верь, голос у нее звучал устало. — Думается, мне решать, кто пойдет с нами. Ты ведь работаешь на меня, так? Или мы поменялись местами? — Горе по родным и усталость истощили ее терпение. Она нуждается в де Карабасе, не может себе позволить с ним поссориться, но всему есть предел.

Он уставился на нее с ледяным гневом.

— Он с нами не пойдет, — бесстрастно заявил он. — Да и вообще он скорее всего уже мертв.

Ричард не был мертв. Он сидел в темноте на уступе, идущем вдоль канализационного канала, и размышлял, что ему делать, в насколько более безвыходную ситуацию он вообще способен попасть. До сего дня жизнь, решил он, прекрасно подготовила его для работы с ценными бумагами, покупок в супермаркете, просмотра послеобеденного футбольного матча в воскресенье, включения обогревателя, если похолодает. И замечательнейшим образом провалилась во всем, что касается подготовки его к жизни невидимки, обитающего на крышах и в канализации Лондона, к жизни в холоде, влажности и темноте.

Замерцал огонек. К нему приближались шаги. Если это банда убийц, каннибалов или монстров, он даже обороняться не станет. Пусть они за него все сделают; с него довольно. Он уставился в темноту, приблизительно туда, где полагалось быть его ногам. Шаги послышались еще ближе.

— Ричард? — позвал голос д'Вери.

Он даже подскочил на месте, а потом решил усердно не обращать на нее внимания. «Если бы не ты…» — подумал он.

— Ричард?

Он даже глаз не поднял.

— Что? — не выдержал он наконец.

— Послушай, — сказала она. — Если бы не я, ты ведь не попал бы в такой переплет. («Ох как верно!» — подумал он.) И правду сказать, сомневаюсь, что с нами ты будешь в большей безопасности. Но… Ну… — Она пожала плечами. Сделала глубокий вдох. — Извини. Честное слово. Ты идешь?

Он поглядел на нее: маленькое создание, с бледного личика сердечком напряженно смотрят огромные глаза. «Ладно, — сказал он самому себе, — пожалуй, прямо сейчас умереть я не готов».

— Что ж, ничем особенно важным я в данный момент не занят, — сказал он с напускным безразличием, граничащим с истерией. — Почему бы и нет.

Ее лицо преобразилось, бросившись ему на грудь, она крепко его обняла.

— Мы попытаемся вернуть тебя назад, — пообещала она. — Честное слово. Как только найдем то, что я ищу.

Он спросил себя, искренне ли она говорит, — ему впервые пришло в голову: а ведь то, что она предлагает, вероятно, невозможно. Но от этой мысли он отмахнулся. Они пошли по туннелю. Ричард смутно различал фигуры дожидающихся их у жерла туннеля Охотника и маркиза. Вид у маркиза был такой, будто его вынудили проглотить раздавленный лимон.

— А что, собственно, ты ищешь? — спросил Ричард, немного повеселев.

Д'Верь сделала глубокий вдох, потом, помолчав, все же ответила:

— Долго рассказывать. В настоящий момент мы ищем ангела по имени Ислингтон.

Ричард расхохотался. Просто не мог ничего с собой поделать. К смеху примешивалась истерика, но еще больше в нем было от смертельной усталости человека, которому загадочным образом удалось за последние двадцать четыре часа поверить в двенадцать невозможных вещей, так как следует и не позавтракав. Эхо разнесло его смех по туннелю.

— Ангела? — переспросил он, беспомощно хихикая. — По имени Ислингтон?

— Нам предстоит дальний путь, — ответила д'Верь. Чувствуя себя выжатым, опустошенным и измотанным, Ричард тряхнул головой.

— Ну надо же, ангел! — истерически прошептал он в темноту туннелей и повторил: — Ангел!

Свечи ждали по всему Великом залу. Свечи стояли у основания чугунных колонн, поддерживающих крышу. Свечи столпились у водопада, лившего струи по одной из стен в маленькое каменное озерцо. Свечи сгрудились у скальных выступов. Свечи жались к полу. Свечи белели в подсвечниках у огромной двери, возвышавшейся между двумя темными чугунными колоннами. Дверь была высечена из черного кремния и украшена серебряной окантовкой, которая за столетия потемнела и сама, в свой черед, стала почти черной. Свечи были не зажжены, но когда высокая фигура проходила мимо, вспыхивали язычками пламени. Никакая рука их не касалась, никакой огонь не лизал фитиля. Одеяние было простым и белым — или больше, чем белым. Скорее это было отсутствие всех цветов, оттенок столь яркий, что слепил глаза. Босые ноги ступали по холодному камню Великого зала. Лицо было бледным, мудрым и мягким и, быть может, чуть одиноким.

И очень красивым.

Вскоре горели все до единой свечи. Он помедлил у каменного озерца, опустился возле воды на колени и, сложив руки чашей, погрузил их в прозрачную воду, поднял, испил. Вода была холодной, но очень чистой. Допив ее, он на мгновение, будто благословляя, закрыл глаза. Потом встал и отправился той же дорогой, которой пришел, и когда его одеяние шелестело мимо них, свечи гасли, как делали это десятки тысяч лет. Крыльев у него не было, но все же это был, без сомнения, ангел.

Ислингтон покинул Великий зал, последняя свеча угасла, вернулась тьма.