"Варяг" - читать интересную книгу автора (Дойников Глеб Борисович)

Глава 9. Приходите, гости дорогие.

Владивосток. Февраль 1904 года.

Похмелье. Воистину именно ты есть истинная национальная русская болезнь. А вовсе не пьянство, как считаем малопьющее интеллигентское меньшинство. Тяжело выходить из двухдневного празднования, причем когда оно тобой по-настоящему заслужено. Утром в голове одна мысль - надо поправить здоровье. А то калейдоскоп образов вчерашней (или позавчерашней?) пьянки высшего офицерского состава Владивостокского отряда крейсеров начинает снова вращаться, сменяться вечерними песнями Балка под гитару в кругу открывших рты офицеров, или видом пока еще трезвых варяжцев, строем марширующих от порта с песней… Кстати, что интересно, ведь неплохо прошли, хотя по морской традиции шагистику ненавидят и презирают все, от старшего офицера до последнего кочегара.

Нирвана первой утренней бутылки пива была прервана донесшимся со второй половины кровати стоном. Женским. Любопытно, а это что, или кто? А нет, все таки что - вроде вчера вечер кончился в салоне мадам Жужу… Причем "что" весьма себе аппетитное, ну да для героя дня другого и не полагается. Так, чем там вчера у нас дело-то кончилось, я до того отрубился, после или, не дай бог уронить честь русского императорского флота, во время?

Неспешное и ленивое перетекание мыслей из одной заполненной алкоголем извилины мозга контр-адмирала Руднева в другую было прервано осторожным, но настойчивым стуком в дверь.

– Да, да? - Благодушно потянул Руднев, натягивая на себя и соседку простыню.

– Ваше превосходительство, простите, что беспокоим, у нас через полчаса молебен в церкви, извольте, пожалуйста, собираться, а то опоздаем!

Раздался исполненный подхалимского почтения голос из за двери. Кажется, владелец гостиницы…

– Молебен - это хорошо, но сначала в порт съездим, распорядимся о постановке Варяга в док, и набросаем план работ по минированию акватории к визиту Каммимуры…

– Ваше превосходительство, да как же можно! И так уж отец Вениамин вчера на вас осерчал, когда вы вечером, вместо того чтобы в церковь заехать вечером, беса тешить направились. Опять же - благодарственный молебен-то в вашу честь, без вас никак-с. Порт подождет, а мы сейчас в церковь, потом в ресторан, на торжественный обед в честь победителя японцев, тоже без вас никуда, ну а вечером…

– Стоп. Отставить. Через двадцать минут экипаж к подъезду, и попросите командиров кораблей и прочий начальствующий состав собраться в порту через час. А батюшке передайте, что ему придется еще пару дней подождать. Вот отобьемся от Камимуры, тогда молебен об отражении неприятеля и отслужит. Кстати, именно это я ему вчера говорил в салоне мадам Жужу, когда его там встретил. Неверное, святой отец запамятовал.

Голос за дверью стал из подхалимского просительным.

– Слушаюсь, тот час же распоряжусь. А можно, мы хоть на телеграф на пять минут по дороге заедем?

– А туда зачем? Телеграмму в Петербург я еще позавчера отправил, поздравления мне и в порт принести могут, что я там-то забыл?

– Вчера ваши офицеры, под предводительством лейтенанта Нирода, в пьяном виде ворвались на телеграф, - в голосе почтение стало смешиваться со злорадством и ехидством,- и под угрозой оружия отправили телеграмму на редкость неприличного содержания…

– КОМУ? И почем вы Нирода повысили в звании? Насколько я помню, он пока еще мичман, - Руднев с трудом пытался сосредоточится на проблеме, но вид кокетливо потягивающегося женского тела на соседней половине кровати упорно не давал этого сделать.

– Из Адмиралтейства пришел приказ всех офицеров "Варяга" и "Корейца" немедленно повысить в звании. А телеграмму ваш лейтенант отправил императору.

– Николаю Александровичу в Петербург? - сдавленным голосом спросил мгновенно проснувшийся Руднев, выскакивая из кровати и натягивая штаны на голое тело.

– Нет, слава Богу! В Токио, императору Японии, - за дверью тоже не на шутку испугались.

– Блин! Ладно, Тенно Хейко тоже не стоит обижать, кроме как на поле боя, естественно. Хорошо, давайте так - встреча в порту через три часа, авось не у меня одного похмелье, дадим господам офицерам побольше времени на поправиться. А сначала и правда съездим на телеграф, разберемся, что там мои насочиняли. И еще, - бросив очередной взгляд на столь соблазнительные изгибы и снимая с трудом натянутые штаны, - подавайте-ка лучше этот экипаж не через двадцать минут, а, скажем, через час.

Через час с небольшим изрядно повеселевший Руднев пытался вникнуть в суть произошедшего вчера вечером на телеграфе. Туда же был спешно доставлен и непосредственный виновник происшедшего - свежеиспеченный лейтенант Нирод.

– Где-то в полдесятого ввечеру ввалились господа офицеры и, размахивая револьверами, принудили моего дежурного телеграфиста к передаче этого, этого, - разгневанный начальник телеграфа никак не мог подобрать слов для того, чтобы достойно назвать сочинение Нирода, - непотребства! Да это и на бумаге-то написать стыдно, не то что по телеграфу отправлять! И как только такое в голову могло прийти, да еще и офицеру!

– А вот это и правда любопытно, господин лейтенант, а с чего это вас вообще вдруг потянуло телеграммы царственным особам посылать? Да еще и с эдакими своеобразными поздравлениями, я уже молчу про выражения?

– Всеволод ФедоГович - несколько смущено програсировал Нирод, - мы вчера, когда праздновали в "АнглитеГе", Господи пГости, но это не я этот местный гадючник так назвал, к нам пГистал жуГналист. БГитанский, кажется, сейчас точно не вспомню. Все выспГашил про бой, абоГдаж, ну, это у боГзописца Габота такая, понятно… А потом напоследок спГосил, а что я, как мичман с "ВаГяга", думаю о поздГавлении, что студент из Вильно напГавил микадо по случаю "долгожданного утопления этого гадкого "ВаГяга", доставившего столько пГоблем победоносному японскому флоту¹"! Ну мы с господами офицеГами Гешили на деле показать, ЧТО мы думаем, и заодно поздГавить микадо с воскГешением "ВаГяга" и пообещать новых пГоблем. Ну а лексика… ПГостите, были зело пьяны. Мы. Все…

– Понимаю, но мич… простите, лейтенант, вы были все же не правы. Во-первых - венценосных особ, пусть и противного нам государства, в телеграммах называть "желтомордой обезьяной" нельзя. А японского императора нельзя трижды! Когда эта телеграмма дойдет до адресата, японцы будут за его честь воевать до конца, гораздо серьезнее, чем за Корею и доступ в Китай, а нам это надо? Во-вторых, начиная спорить с этим недоучкой из Вильно на его языке, вы себя с ним невольно уравниваете…

Неожиданно в разговор встрял молчавший до сих пор ночной дежурный телеграфист:

– Ваше превосходительство, не дойдет эта телеграмма до Японии, не волнуйтесь.

– Почему, собственно, неужто у вас кабель поврежден столь удачно? И почему "не дойдет", если мне ваш начальник в нос тыкал квитанцией о приеме?

– Ну, видите ли, не передавать телеграмму вообще я не мог, испугался, простите. Дюжина господ офицеров, с револьверами, да еще и морские - то есть морзянку знать должны, у них с текстом не забалуешь… А вот адрес я немного подкорректировал, так что спите спокойно.

– И куда же вы, любезный, сие письмо варяжских запорожцев японскому султану отправили?

– Куда-то в Ярославскую губернию, на кого бог-с пошлет. Кстати - с господина лейтенанта три с полтиной за услуги, а то вчера второпях не расплатились.

– На тебе, голубчик, червонец, и сдачи не надо! Хоть один камень с души, - произнес расслабившейся Руднев, и повернулся к Нироду, - а вам, граф, назначу я соответствующую епитимью.

– Домашний аГест? - со скучающим видом, задрав глаза к потолку, поинтересовался донельзя довольный исходом инцидента Нирод.

– Хуже, милейший, хуже. Видите там на горизонте во-он те две самые высокие сопки? Вот там вы и будете командовать дальномерными постами. Причем до появления в окулярах ваших дальномеров крейсеров Камимуры в городе вам появляться запрещаю. А то еще в Питер чего напишите, тогда уже так просто не замнем.

– А Газве на тех сопках есть дальномерные посты?

– Вот озаботьтесь, дорогой граф, чтобы за три дня оборудовали, и командуйте себе на здоровье! Дальномеры снять с "Варяга", в доке они ему точно ни к чему, дальномерщиков оттуда же. Да, и если вам жить не надоело - то замаскируйтесь так, чтобы с моря вас было не разглядеть, послезавтра выйду на ледоколе - проверю лично!

– ПГостите, Всеволод ФедоГович, а если КамимуГа не придет?

– Тогда, граф, вы у меня на этих сопках построите дом, заведете хозяйство и будете там жить! От телеграфа и барышень подальше… Кру-гом! В порт за дальномерами шагом, нет, БЕГОМ, МАРШ!

Закрыв таким образом первый пункт повестки дня, контр-адмирал Руднев успел в порт как раз к началу встречи офицеров. Изложив господам офицерам свои идеи о грядущем обстреле Камимурой Владивостока, Руднев, как обычно, нарвался стену недоверия. Больше всех злобствовал начальник порта Греве, ведь большинство работ по ломке льда и беспрецедентному доселе минированию обледенелого залива Анны предстояло именно ему.

– Всеволод Федорович! Ну нельзя же так! Я понимаю, только с моря, еще не остыли, везде японцы мерещатся… Но кто же мне разрешит весь запас мин вываливать в море? Да еще и в залив Анны, куда японцы скорее всего вообще до конца войны не сунутся! И притом, вам подай именно крепостное заграждение², да у меня в порту столько проводов не найдется!!! Я уже молчу, сколько людей и лошадей мне надо послать пилить лед, под две сотни мин надо соответственно две сотни полыней, тянуть провода, аккуратно опускать под лед мины… Короче - свободных людей у меня тоже сейчас нет. Может, вы после вашей одиссеи слишком сильно боитесь Камимуры, но…

Неожиданно энергичная и эмоциональная речь начальника была прервана разлетевшимися во все стороны осколками блюдца. Глаза всех собравшиеся метнулись от вошедшего в полемистический раж Греве во главу стола, где сидел Руднев. Вернее, уже стоял, раскрасневшийся и злой. Под его кулаком, которым он секунду назад попытавшись картинно грохнуть по столу, хрустели окровавленные осколки китайского фарфора. Теперь от боли он разозлился по настоящему.

– Я. Никого. Не боюсь. Я точно знаю, что Камимура придет обстрелять Владивосток, иначе ему нельзя - он потеряет лицо, а для японца, самурая, это хуже смерти. Единственное место, откуда он сможет обстрелять Владивосток, не подставившись под ответный огонь - это залив Анны. Поэтому завтра приказываю переставить "Россию", "Громобоя" и "Богатыря" так, чтобы они могли вести перекидной огонь по этому самому заливу. Корректировать его будет дальномерный пост под командованием лейтенанта Нирода, который его как раз сейчас организовывает. Это даст нам преимущество перед Камимурой, который будет стрелять вслепую. Я вижу, господин Трусов хочет что-то сказать.

– Я тут прикинул, но ведь получается, что нам стрелять кабельтовых на сорок пять придется, так? - и дождавшись утвердительного кивка Руднева, продолжил, - Тогда мой крейсер вне игры, просто физически не добьем-с³. Да и "России" с "Громобоем" не рекомендовал бы развлекаться таким образом - никто на такое расстояние не стрелял, как поведут себя орудия, неизвестно, да и попасть куда-либо проблематично.

– Интересная у вас логика, Евгений Александрович, а если мы в море встретим Камимуру, и он нас будет гвоздить с этих самых сорока пяти кабельтовых, что нам тогда делать? Спускать флаг, ибо мы "никогда не стреляли так далеко" и делать этого не умеем? Или проще сразу сбежать с поля боя, потому что у нас у половины орудий подъемные дуги поломаются от отдачи, ибо подкрепления слабые? Вот чтобы этого не случилось, послезавтра проведем пробные стрельбы, заодно и посмотрим, добьет ваша артиллерия или нет. Хотя тут вы, наверное, правы - для ваших пушек далековато, зато трофеи могут с гарантией, так что отправьте, пожалуйста, половину ваших канониров на "Кореец" с "Сунгари", сделайте одолжение? Да. Остальным командирам - всех от противоминной артиллерии туда же. Пока еще к ним команды с Балтики и Черного моря пришлют.

– Но если мы будем стрелять главным калибром прямо из гавани, в городе побьет кучу стекол! Градоначальник будет недоволен. - Подал голос командир "Богатыря" Александр Федорович Стемман.

– Господи, спаси и сохрани нас, неразумных! Идет третья неделя войны. Мы уже потеряли минзаг, крейсер, канлодку, подорваны и не боеспособны два броненосца и крейсер. У нас на носу набег японцев, которые будут обстреливать город, вот уж где стекла-то полетят, кстати… А тут капитан первого ранга Стемман больше беспокоится не о том, как лучше организовать огонь и минные постановки, а что подумает градоначальник! Начинайте думать о войне, и только о войне, господа! Не о карьере, не о градоначальнике, не о внешнем виде кораблей и не о сбережении угля - только о войне и противнике. Посылайте всех недовольных к черту! Или ко мне, что в принципе одно и то же.

Переждав смешки, Руднев продолжил уже спокойнее.

– Я бы попросил всех командиров крейсеров отрядить всех ваших минеров, минных офицеров и свободных от вахты для содействия в проведении минной постановки. Заодно сдайте с кораблей все мины заграждения, убьем двух зайцев одним выстрелом - разгрузим корабли от взрывоопасной гадости и пополним береговые арсеналы в преддверии постановки. Я тут набросал примерно, где, по моему мнению, надо ставить мины, и откуда японцы планируют нас обстреливать⁴. Высказывайтесь господа, какие предложения?

На следующее утро город был разбужен грохотом орудий крейсеров, бивших поверх сопок по льду Уссурийского залива. Наблюдавшие за падением снарядов с оборудованого на сопке дальномерного пункта командиры крейсеров были удивлены тем фактом, что из четырех падающих на лед русских снарядов взрывался дай бог один. Английские же снаряды "Корейца" и "Сунгари" взрывались почти все, даже те, что падали в воду, а не на лед. Однако Руднев не только воспринимал это как должное, но и зловеще предрек - "Погодите, господа, вот вернетесь по кораблям, тогда по настоящему расстроитесь".

Пробная стрельба "Рюрика" и правда прошла не на ура. Нет, его восьмидюймовые снаряды в принципе долетали до района предполагаемого маневрирования японцев. Но вот для того, чтобы предсказать, куда именно этот снаряд соблаговолит упасть, надо было быть не артиллеристом, а скорее астрологом. Рассеивание снарядов, выпущенных из устаревших короткоствольных восьмидюймовых пушек, было на такой дистанции слишком велико даже для стрельбы по площадям. Та же ситуация была и с береговой артиллерией, также вооруженной пушками с длиной ствола тридцать пять калибров. По результатам стрельб Руднев предложил иметь на каждом корабле копию карты, разбитой на заранее пронумерованные квадраты. Тогда с дальномерных постов достаточно было передавать только номер квадрата, в котором находились японские корабли, не заморачиваясь с передачей дистанции и азимута. Предложение было настолько очевидно, что господам офицерам осталось только развести руками, почему до Руднева никто до этого не додумался.

Насчет расстройства по прибытию на корабли - так и вышло. Пока команды минеров, используя проломы от снарядов, ставили мины, соединяли их реквизированными на телеграфе проводами, командиры "России" и "Громобоя" столкнулись с новой бедой - половина шестидюймовых орудий, выпустивших всего-то по пять снарядов на ствол, пришла в негодность. Они беспомощно уставились в небеса, и не было никакой возможности их опустить - подъемные дуги были переломаны отдачей при выстрелах на больших углах возвышения. На возмущение офицеров, что теперь крейсера наполовину потеряли боеспособность, Руднев хладнокровно отвечал, - "лучше сейчас, а не в бою". И приказал за три дня не только заменить поломанные дуги, но и дополнительно подкрепить орудия. Возмущение Греве, который сетовал по поводу непредвиденного расхода металла и отвлечения рабочих от "более срочных задач", и вопрошал, "откуда господину контр-адмиралу известно, что виноваты именно фундаменты орудий", было привычно проигнорировано. В общем, весь Владивосток стараниями Рудева напоминал разворошенный палкой пчелиный рой. Команды номерных миноносцев и крейсеров срочно перебирали машины, готовясь к выходу для добивания поврежденных на минах японцев.

Насчет "Рюрика" же, подумав, решили, что его шесть шестидюймовок и пара старых, но мощных орудий будут весьма не лишними. На самом деле, в бортовом залпе всех крейсеров без "Рюрика" было всего одиннадцать орудий от восьми дюймов. С "Рюриком" - тринадцать. Добавка составляла почти пятнадцать процентов, а учитывая, что шанс на пробитие брони на такой дистанции был только у крупных снарядов, стариком решили не пренебрегать. Его развернули у стенки так, чтобы он мог бить обоими восьмидюймовыми и всеми шестидюймовками орудиями правого борта. А для оптимизации углов возвышения орудий ему затопили коридоры левого борта, что дало кораблю крен в три градуса, и соответственно, повысило углы возвышения орудий.

Отряженные с "Рюрика" и других крейсеров канониры пытались освоить стрельбу из незнакомых им орудий системы Армстронга, при этом расходовать ограниченный запас снарядов Руднев им запретил, мотивируя это тем, что через пару дней они вволю настреляются по живому неприятелю. Команды минеров аккуратно топили мины в битом льду. На предупреждение, что до четверти мин не сработает из-за того, что провода будут порваны льдами, Руднев хладнокровно ответил приказом установить не две сотни, а двести пятьдесят мин, ровно на четверть больше, чем наконец-то привел начальника порта в молчание. Тянули километры проводной паутины, чем придется изолировали их соединения (когда лейтенант-минер пожаловался Греве, что треть мин при использовании на морозе такой изоляции может не сработать, тот приказал ему ни в коем случае не говорить об этом Рудневу). В последний день успели оборудовать на сопке подле дальномерного поста хранилище аккумуляторных батарей для питания минного заграждения. Работающие в три смены матросы, солдаты и офицеры не могли понять одного - почему контр-адмирал так уверен, что все работы обязаны быть завершены именно к 22-му февраля?

22-го февраля 1904 года японских крейсеров в окрестностях Владивостока замечено не было. Так же, как и 23-го и 24-го.

Вечером 24-го, после очередного дня, проведенного в полной готовности к отражению несостоявшийся атаки японцев, Владивосток засыпал. В номере гостиницы, за закрытыми дверями слегка пьяный контр-адмирал Руднев изливал душу лейтенанту Балку.

– Ну как, как я мог ошибиться? Это же одна из основных дат Русско Японской войны! 22-го февраля по старому стилю, набег Камимуры на Владивосток. Ну и где эта скотина? У меня сегодня весь день ощущение, что на меня все пальцем показывают, вот мол, тот самый контр-выскочка, который заставил весь город четыре дня вкалывать без сна зазря! Вася, мне же теперь никто не поверит в этом городе!

– Петрович, погоди. Ты что, кому-то обещал, что японцы придут именно 22-го?

– Не помню… Кажется, нет, но что это меняет? Я весь город гнал, как лошадь, чтобы поставить мины и быть готовыми стрелять именно 22-го! Где этот Камимура?

– Чего ты психуешь? У Камимуры сейчас по сравнению с нашим миром проблем добавилось, а крейсеров стало на один меньше. Может, он бункеруется, может, ему надо больше времени, чтобы собрать корабли. Ведь если его крейсера посылали ловить "Варяга", а больше посылать некого, то они были в разгоне по одному-два. Небось, пока все собрались в Сасебо, забункеровались, пока дойдут сюда - вот тебе и денька два-три задержки. А может, вообще операцию отменили, или наоборот - усилят его парой броненосцев и попробуют утопить "Гарибальдей" прямо в гавани. Это будет тебе урок, Петрович.

– На какую тему урок? - не въехал Петрович.

– Не полагайся больше на свои знания той истории войны. Ты ее уже переписал. Непонятно только, в какую сторону… Думай головой, теперь тут все точно пойдет не так, как у нас. Так что все даты по ходу боевых действий можешь смело забыть. Ты мне лучше скажи, почему у меня на телеграфе отказались принять телеграмму в Питер Вадику, сослались на твой приказ? Это ты из-за прикола нашего дражайшего графа Нирода?

– Не. Это уже замяли. Телеграммы ни у кого не принимают. Я запретил отправлять все, что не имеет моей визы. В городе полно японских шпионов, кроме как по телеграфу, они о минной постановке никак сообщить не успеют. Так чем думать - кто и каким кодом чего передает, я решил, что проще заблокировать всю связь на пару дней. Потерпят.

– Ну вот. Это я и называю - думать своей головой! Ведь можешь же! Только мою телеграмму завизируй, да? Я хочу, чтобы Вадик мне из Питера кое-что подогнал. И еще, если у нас задержка на пару дней, я, наверное, успею еще один сюрприз Камимурушке устроить - выдели мне, пожалуйста, с полсотни гильз от шестидюймовых выстрелов с бездымным порохом, и столько же картузов с бурым.

Утром 26-го февраля Камимура все же появился на траверзе Владивостока. Балк в принципе угадал верно. Задержка была вызвана необходимостью собрать разосланные за "Варягом" броненосные крейсера в кучу и добавить к ним пару наиболее быстроходных броненосцев Того. Сейчас к Владику подошли не только броненосные крейсера "Идзумо", "Иватэ", "Якумо", "Адзума", но и броненосцы - "Сикисима" со своим систершипом "Хатсусе". Последняя парочка входила в число сильнейших броненосцев мира, и пока она была в море и сохраняла боеспособность, выход из порта крейсеров Владивостокского отряда был равноценен самоубийству. Сопровождали их бронепалубные крейсера "Касаги" и "Иосино".

Как и предполагалось, японцы, справедливо опасаясь довоенных русских минных полей, о координатах которых им было примерно известно, не рискнули войти в Уссурийский залив. Вместо этого они направились в Амурский залив, и пройдя по недавно разбитому ледоколами льду, любезно вышли прямо на недавно установленное минное поле. Огонь по гавани был открыт японцами с расстояния примерно пять с половиной миль. Руднев успел к этому моменту прибыть на дальномерный пункт, с которого он планировал осуществлять общее руководство боем. Подождав для верности еще пяток минут, чтобы на минное поле втянулась вся японская кильватерная колонна, он приказал замкнуть цепь заграждения и открыть огонь. Японцы кидали снаряды практически без корректировки. Нет, теоретически оставшиеся в виду гавани легкие крейсера должны были давать информацию о местонахождении русских кораблей и падении снарядов, затем они там и болтались. Но на практике из этой затеи ничего не вышло - расстояние было слишком далеко, и с "Иосино" с "Кассаги" было ни черта не разобрать. А подходить ближе - значило подставиться под береговые пушки, что этим безбронным крейсерам было категорически противопоказано. Для закрепления подобной точки зрения артиллеристы береговых батарей дали пару залпов в их сторону. Долететь снаряды не могли физически, но рощица шестидюймовых всплесков выросла примерно в миле от кораблей. Для командиров японских корректировщиков она послужила хорошим напоминанием о возможных последствиях опрометчивых шагов. Поэтому японские снаряды глушили рыбу в гавани, крушили портовые постройки на берегу, но от кораблей пока падали на солидном расстоянии.

Ответный русский огонь был организован не в пример лучше. Определив местоположение японской эскадры, Нирод отсемофорил на корабли всего три цифры - номер квадрата, в котором та находилась. Артиллеристы на крейсерах сами определили дистанцию и курсовой угол. Конечно, такая стрельба не могла быть столь же эффективной, как по непосредственно наблюдаемой с корабля цели. Но первый же залп русских очень неприятно удивил Камимуру - снаряды легли вокруг его трех головных крейсеров, и их было много. Он не ожидал, что русские откроют ответный огонь так скоро, он не ожидал, что в залпе могут поучаствовать с десяток крупнокалиберных орудий и два десятка шестидюймовок. И уж точно он не мог предположить, что первый же залп ляжет столь близко от его кораблей. Это не соответствовало известным принципам организации стрельбы корабельной артиллерии в начале века. Второй и третий залпы русских показали, что удачное падение первых снарядов было не случайно.

Неожиданно заголосил сигнальщик на мостике флагманского "Идзумо":

– Наблюдаю залп береговой батареи, шесть орудий, третья сопка с востока, примерно на две трети от вершины!!!

"Береговые орудия в зоне прямой видимости - это смертельная опасность для кораблей!" - мгновенно пронеслось в голове Камимуры, который тоже, перебежав на край мостика, стал высматривать в бинокль, где именно расположились орудия русских. Точно, вот свежеповаленный лес, бревенчатые брустверы практически не замаскированы, видать, строили в спешке, ага! Вот и залп, точно, шесть орудий. Судя по факелам выстрелов - шестидюймовки, порох бездымный, значит, 6''/45 Канэ. Это плохо - никакой информации об этой батарее нет. Ну да японцы сюда и пришли, чтобы заодно выявить систему обороны Владивостока.

– Поднять приказ "Эскадре перенести огонь на обнаруженную батарею противника"! Обстреливать до полного подавления!

Четыре залпа эскадры оказалось более чем достаточно для полного перемешивания с землей и соснами нежданно открывшейся батареи. Уже после третьего из горящего леса упрямо отозвалось лишь одно орудие, но это была агония. Однако уважительный кивок Камимуры неизвестные батарейцы заслужили. Пятый, контрольный залп поставил на батарее жирную точку: 12'' снаряд - это не только пол тонны металла, но и полсотни кило шимозы…

Но стоило японцем перенести огонь обратно на порт и город, как ожила еще одна батарея на соседней сопке, на этот раз, судя по дымным выстрелам, огонь вели старые шестидюймовки Бринка. На подавление второй батареи понадобилось уже семь залпов главным калибром броненосцев и крейсеров. Вскоре на ее месте бушевал пожар, в котором то и дело что-то взрывалось, в честь чего над палубами японских крейсеров проносилось многоголосое "Банзай". За время обстрела береговых батарей японцы получили два попадания шестидюймовыми снарядами.

Следующие полчаса после подавления береговых батарей взаимная перестрелка продолжалась без единого попадания как с той, так и с другой стороны. Японцы выпустили уже более двухсот снарядов, русские - порядка полутора сотен. На командном пункте Руднев не мог понять, как могут шесть глубокосидящих броненосных кораблей полчаса крутиться на минном поле без единого подрыва. Посланный к минерам ординарец подтвердил, что все цепи замкнуты. Оставалось только ждать.

Неожиданно из дымки, начинающей из-за пожаров затягивать сопки побережья залива Перта Великого, на КП выскочил донельзя довольный собой Балк.

– Ну как, господин контр-адмирал, понравилось мое шоу?

– Впечатляет. Если бы я сам не знал, что это ты хулиганишь с дистанционными подрывами зарядов, а пушки сделаны из бревен - то сейчас всплакнул бы о судьбе двух расстрелянных батарей. Ведь до последнего отбивались, - сдержано улыбнулся Руднев, - наши гости по твоим обманкам вывалили примерно с пятьдесят двенадцатидюймовых снарядов, под сотню восьмидюймовых и хрен знает сколько шестидюймовых… И я их понимаю - если бы я обнаружил в двадцати кабельтовых береговую батарею, которая по мне ведет огонь, я бы тоже ее приказал сравнять с землей на максимальной скорострельности! В общем - чем больше они постреляют по сопкам, тем меньше снарядов упадет на город и порт. Спасибо за идею!

– Да не моя это идея. Сам же хотел организовать там настоящую батарею, пока Греве тебе не объяснил, что за неделю никак не успеть, даже если весь гарнизон будет пупы надрывать денно и нощно… А ложную мы, как видишь, за день вполне сварганили.

– Слушай, Василий, а как ты умудрился так точно имитировать стрельбу? Ведь кордитные заряды просто сгорают?

– Да просто, твое превосходительство. Запыжевал в гильзу картуз бурого пороха - вот вам и старая шестидюймовка, а с зарядами от Канэ пришлось экспериментировать. Короче, оставил я в гильзе половину заряда, а сверху затолкал шлиссельбургский порох с угольной пылью. Ну и с запалами пришлось повозиться. Согласись, похоже получилось?

Наконец лучшая организация русского огня начала давать результаты - шедший вторым "Ивате" получил восимидюймовый подарок то ли с "России", то ли с "Громобоя". То, что снаряд был русского образца, было ясно по тому, что он, пробив верхний легкий борт, взорвался уже вне корабля. Еще через пять минут шестидюймовый подарок влетел в верхний броневой пояс "Сикисимы", что было абсолютно безопасно, но на нервы действовало. Еще полчаса дуэли убедили Камимуру в том, что единственным результатом продолжения бомбардировки станут расстрелянные орудия и пустые погреба его кораблей, а может, и их повреждения. За это время русские добились еще трех попаданий, из которых одно было весьма неприятное - на "Адзуме" взрывом восьмидюймового снаряда с "Корейца" сбило трубу, что снижало эскадренный ход до семнадцати узлов. "Иосино", напротив, продолжал сигналить, что попаданий в русские корабли не отмечено (единственное попадание в стоящий у стенки "Рюрик" осталось незамеченным, хотя и вызвало на нем небольшой пожар). Руднев же убедился, что с минным заграждением что-то не то, и погнал минеров проверять цепи. Так или иначе, спустя полтора часа после начала обстрела японцы ушли в открытое море. Последней каплей, убедившей Камимуру, что пора идти домой, стал разрыв явно десятидюймового снаряда в полукабельтове по носу его флагмана. Если русские столь быстро умудрились освоить артиллерию "Ниссина" и "Кассуги", то риск становился слишком велик. Одно удачное попадание такого снаряда в его броненосный крейсер может поставить крест на возможности довести его до Японии.

Преследовать силами четырех крейсеров, из которых один бронепалубный, эскадру из двух броненосцев, четырех броненосных крейсеров и двух бронепалубников было бы глупо. Бессильно проводив взглядом японскую эскадру, которая скрылась за островом, Руднев похромал в землянку к минерам. Дотопав туда, он устроил разнос дежурившему лейтенанту на предмет, почему более чем за час нахождения кораблей на минном поле никто не подорвался. Оправдывающийся лейтенант из крепостных минеров со следами вчерашнего возлияния на лице что-то лопотал по поводу непригодности телеграфных проводов для инженерного минирования вообще, неправильном материале изоляции и падения напряжения в батареях за три дня ожидания на морозе в частности. В сердцах плюнув, Руднев с матом со все дури здоровой ногой пнул ящик с рубильником, который подавал напряжение от батарей на мины. Проскочила неслабая искра, деревянная облицовка ящика и носок сапога обуглились, а в воздухе приятно запахло озоном. Земля и море вздрогнули… А еще через несколько секунд с моря донесся долгий и протяжный грохот взрыва. Вернее, нескольких взрывов, слившихся в один.

– Шес… Се… Восемь подрывов! - донеслись до оцепеневшего Руднева крики наблюдателей.

К сожалению, японская эскадра уже скрылась из виду и не могла полюбоваться на устроенный в ее честь фейерверк, на создание которого ушло так много сил и средств.

P.S. Купец первой гильдии Микадов, проживающий в городе Ярославле, на Токивской улице, был рано утром разбужен почтительным стуком в дверь. За дверью, почтительно переминаясь с ноги на ногу, стоял посыльный с телеграфа.

– Михаил Николаевич Микадов?

– Да, а что случилось такого важного, что вы меня в девять утра беспокоите? - Басом по волжски проокал купчина, подозрительно посматривая на посыльного. Как и всякого человека, занимающегося коммерцией, от неожиданных визитов работников почтового ведомства он ничего хорошего не ждал. С таких ранних визитов обычно начинались рекламации, судебные тяжбы и прочие радости купеческой жизни.

– Премного извиняемся, но адрес получателя был настолько перепутан, что мы уже третий день по городу мотаемся… Извольте получить и расписаться в получении.

Заранее готовясь к худшему - мало того, что рекламация, а что еще по телеграфу-то посылать будут, так еще и получаешь с трехдневным опозданием, Микадов расписался в получении и погрузился в чтение. По мере чтения он несколько раз бледнел и краснел, потом долго морщил лоб, перечитал не самую кроткую телеграмму еще раз и наконец повернулся курьеру.

– Голубчик, это что, шутка? Или этот мерзавец Вилькинштейн таким образом решил мне отомстить за то, что мне подряды отдали? Но причем тут Владивосток? Я там никаких дел не вел, не веду и не собираюсь! И какая сволочь меня, купца первой гильдии, называть посмела "желтомордой обезьяной"? И почему это я должен жалеть, что кого-то не утопил? И как и зачем МНЕ какой-то варяг должен доставить еще много неприятностей? Про кучу ругани я уже молчу, короче - не мне это телеграмма! Заберите эту гадость!!

– Михайло Николаевич! Батюшка, помилуйте, я эту дрянь третий день ношу по всему Ярославлю! Меня уже один раз с лестницы спустили, а как только не называли - лучше промолчу! Я не знаю, кто там во Владивостоке пошутил, но уж коли вы расписались в получении этого, то я считаю, что я эту телеграмму доставил! До свиданьица.

P.P.S. В начале XXI-го века праправнук купца Микадова, разбирая архивы семьи, наткнулся на пожелтевший бланк телеграммы начала века. Через месяц на столичном аукционе старая телеграмма была продана за небывалую сумму - в пятьдесят тысяч империалов.

1. К сожалению реальный факт. Наша драгоценная "интеллигенция" радовалась любым поражением своей армии и флота и победам японцев. Такое общество войну у Японии выиграть не могло.

2. Крепостное минное заграждение - по терминологии начала века минное поле, которое можно активировать или дезактивировать с берега, простым замыканием ключа, находящегося на берегу. Сейчас такие заграждения называют управляемыми минными полями.

3. Предельная дальность стрельбы на максимальном угле возвышения 20,2⁰ 8''/45 орудий "России" и "Громобоя" составляла 13000 м (70 кбт). 8''/35 "Рюрика" били на 9150 м (49 кбт) при максимальном угле ВН 15⁰. 6''/45 орудия системы Канэ крейсеров стреляли максимум на 11520 м (62 кбт) при угле 20⁰. Действительная дальность орудий того времени составляла около 66-70% от максимальной.

4. Каковую в наше время любой желающий может посмотреть на сайте http://cruiserx.narod.ru/ovc/112-118.htm. Что господин Карпышев неоднократно и делал, наверное, что-то запомнил.