Голубев Глеб Глас небесный

Глеб Голубев

Глас небесный

Сокращенный журнальный вариант.

Приключенческая повесть

1. ЧЕЛОВЕК, ПРОХОДЯЩИЙ СКВОЗЬ СТЕНЫ

Чем ближе становилась цель моей поездки, тем большее смятение охватывало меня.

Колебания начались еще в поезде. Зачем я мчусь на ночь глядя из дому к совершенно незнакомому человеку? Что он скажет, выслушав мой сбивчивый рассказ? Скорее всего примет меня за сумасшедшую и отправит в больницу.

Правда, Анни дала мне записочку к этому доктору Жакобу и настояла, чтобы я поехала немедленно.

Прямо с вокзала я позвонила по телефону, который мне дала Анни.

Ласковый старушечий голос ответил:

— Квартира доктора Жакоба. Что вы хотели?

— Добрый вечер, — торопливо сказала я. — Можно попросить к телефону доктора?

— Добрый вечер, милочка, — ответила приветливо старушка. — Но его нет. Он уже ушел в театр.

— А когда он вернется? — настаивала я.

— Вернется он поздно, дорогая. Но если дело срочное, то позвоните ему туда. У него в уборной есть телефон.

Но почему Анни ничего не упоминала ни о каком театре? И что доктору делать в артистической уборной? У него же должен быть какой-то кабинет. Странно… Что-то не внушает мне доверия этот доктор.

Оставалось позаботиться о ночлеге. К счастью, в первой же маленькой гостинице, в одном из привокзальных переулков, нашелся свободный номер.

Что делать дальше? Сидеть тут весь вечер в одиночестве или сразу лечь спать?

Но передо мной встало измученное, осунувшееся лицо тети, и вдруг неожиданно для самой себя я решительно сняла трубку телефона и набрала номер, который мне назвала старушка.

— Да?

Этот негромкий деловой голос сразу прогнал всю мою решительность. Я уже хотела бросить трубку, но голос настойчиво повторил:

— Да? Я слушаю.

— Простите… Это театр?

— Да. Варьете «Лолита».

— Могу я попросить к телефону доктора Жакоба?

— Я слушаю вас

Отступать поздно. Попалась.

— Я хотела с вами посоветоваться по очень важному делу. Мне рекомендовала Анни… Анни Дальрик, вы ее знаете. Извините, доктор, что беспокою вас так поздно. Я звонила к вам домой, но мне дали этот телефон…

Он слушал мое бессвязное бормотание не перебивая, и я все больше смущалась.

— Могу я с вами завтра повидаться, доктор? Дело очень, очень важное. Вопрос жизни и смерти! — торопливо добавила я Он недоверчиво хмыкнул.

— Если я вам нужен, приезжайте сюда, в варьете, только побыстрее, у меня мало времени. А завтра я уеду.

Он назвал адрес.

Увы, отступать было невозможно. Я позвонила портье и попросила вызвать такси. Еще раз причесалась, спустилась вниз. Такси уже ожидало у подъезда.

Через пять минут мы свернули в какой-то узкий переулок и остановились перед стеклянной дверью, над которой сияла игривая вывеска «Лолита». Рядом с дверью громадная афиша, на ней изображен мускулистый, полуобнаженный красавец в чалме, обвитый не то цепями, не то гигантской змеей, — и надпись: «Последний вечер! Король современной магии Бен-Бой — Человек, проходящий сквозь стены!»

— Пожалуйста, мадемуазель, — сказал шофер, отворив дверцу.

Сверкая заученной белозубой улыбкой, плечистый негр в расшитой ливрее уже распахнул стеклянную дверь варьете.

— Вы к доктору Жакобу? — Улыбка его сразу стала совсем другой — вполне естественной, искренней и даже дружеской. — Пожалуйста, мадемуазель. Он вас ждет. Вторая дверь направо. Проводить вас?

— Не беспокойтесь, благодарю. Я найду сама. Вот и вторая дверь направо. Я постучала.

— Войдите, — пригласил уже знакомый хрипловатый голос.

Я распахнула дверь.

Это была явно артистическая уборная. Приторно пахло пудрой, потом. Отражаясь в зеркале, лампа слепила глаза. Куда я попала?

— Что же вы? Проходите, — предложил молодой человек в роскошном вишневом халате и с чалмой в руках.

— Вы доктор Жакоб? — недоверчиво спросила я.

— Морис Жакоб к вашим услугам, — он учтиво наклонил лобастую, по-мальчишески остриженную голову. — Почему вы сомневаетесь? Тут каждый может подтвердить, что я в самом деле доктор Жакоб. Присаживайтесь и рассказывайте. У меня очень мало времени.

Теперь я уж точно знала, что идти сюда было незачем. Нелепо и глупо.

— Ну-с? — настойчиво сказал он, сверля меня насмешливыми и до неприличия любопытными глазами. — Итак…

— Понимаете, у меня есть тетка… — начала я и остановилась. Этот ужасный запах — какая-то смесь будуара с зоопарком.

— Ну, так что же случилось с вашей любимой тетей? — спросил Жакоб.

— Вы не могли бы сесть и не мелькать у меня перед глазами? рассердилась я.

Странный доктор остановился передо мной и пробормотал сквозь зубы:

— Ага, у вас тоже пошаливают нервы, — но все-таки послушно сел на какую-то низенькую скамеечку, закурил и протянул сигареты мне.

Я тоже закурила. Сдвинув рукав, Жакоб косо бросил взгляд на часы.

Мне хотелось встать и уйти, но я сдержалась.

— Меня очень беспокоит состояние здоровья тети за последнее время. Она слышит голоса. Вернее, голос.

— Голос? Какой голос?

— Мужской голос, который произносит длинные проповеди и внушает ей разные странные вещи. Она уверяет, будто это «небесный глас».

— Ваша тетка религиозна?

— Нет. Вернее, была совершенно нерелигиозной раньше, пока это не началось. Даже всегда смеялась над суевериями. Но теперь она очень переменилась.

'- Сколько ей лет?

— Семьдесят второй.

— И давно это с ней происходит?

— Месяца три, если не больше.

— Днем или ночью?

— Обычно ночью, но иногда и днем.

Тут он задумался и проделал необычную вещь: машинально покрутил в пальцах горящую сигарету и небрежно засунул ее себе в рот — зажженную. И тут же запросто, словно нитку в игольное ушко, продел ее сквозь щеку. Сигарета по-прежнему горела, от нее тянулся синий дымок.

Я заморгала и помотала головой, чтобы опомниться. Но удивительный доктор Жакоб, не заметив моего изумления, сказал:

— Голоса — это бывает при некоторых психических расстройствах. Вам бы лучше обратиться к опытному психиатру.

Он затянулся догорающей сигаретой, снова ловким и привычным жестом продел дымящийся окурок сквозь другую щеку и погасил его как ни в чем не бывало в пепельнице.

— Что вы так смотрите на меня? — спросил он. — Я в самом деле не вижу, чем бы мог быть полезен вашей тетке.

Я встала. Он тоже поспешно поднялся, запахивая свой роскошный халат. Но я все-таки сказала:

— Последнее время этот голос внушает тетке, чтобы она давала деньги какой-то секте «Внимающих Голосам Космического Пламени».

— Ах вот как! Это меняет дело. Что же вы сразу мне не сказали?

Он снова усадил меня. Руки у него оказались прямо железными.

— Итак, тетка ваша слышит голос, и этот «небесный голос» приказывает ей отдать деньги секте каких-то проходимцев, — проговорил он, закуривая новую сигарету.

— Я не говорила, что это проходимцы, — перебила я. — Я ничего не знаю об этой секте. Не знаю даже, существует ли она на самом деле.

— Конечно, это проходимцы, — подтвердил доктор Жакоб, — какие могут быть сомнения. Любая секта в наши дни создается лишь для того, чтобы облапошить доверчивых простаков. И этот «небесный глас», подающий весьма земные советы, — какие вам еще нужны доказательства, что вашу тетушку задумали обчистить до нитки?!

Доктор Жакоб снова начал продевать горящую сигарету то сквозь одну щеку, то сквозь другую — один раз, другой, третий… Он вовсе не старался удивить меня, даже не замечал, что делает, — так нормальные люди в задумчивости машинально постукивают пальцами по столу или что-нибудь насвистывают.

— Перестаньте ради бога выделывать эти штучки! — воскликнула я.

Перехватив мой взгляд, он посмотрел на сигарету и рассмеялся.

— О, ради бога простите! Это я машинально. Надо размять пальцы перед выступлением.

Размять пальцы! Он сказал это так просто, словно был пианистом и готовился к выходу на сцену.

— Где вы живете? С теткой?

— Возле Коллонжа, это за Сен-Морисом. Он кивнул.

— Дорогой доктор, следующий номер ваш. Прошу на сцену, — вдруг раздался где-то за моей спиной громкий металлический голос.

Я вскочила и оглянулась. Никого, кроме нас двоих, в комнате не было.

— Это тоже ваши штучки? — сердито спросила я, поворачиваясь к доктору Жакобу. Вид у меня был такой, что он не удержался от смеха и сказал:

— Нет, нет, чревовещанием я не занимаюсь. Просто меня в самом деле зовут на сцену. Мой номер.

Металлический голос доносился из маленького динамика, установленного над дверью.

— Извините и подождите меня здесь, — торопливо сказал мой странный собеседник. — Я скоро вернусь. Постараюсь провернуть сегодня программу побыстрее.

С этими словами он, совершенно не стесняясь меня, вдруг решительным движением сбросил на кресло свой роскошный халат и оказался в одной чалме и набедренной повязке. И тут я поняла, что доктор Жакоб и есть тот самый «восточный красавец», великий факир Бен-Бой, умеющий запросто проходить сквозь стены, изображение которого я видела на афише у входа в этот подозрительный театрик.

2. КУДА Я ПОПАЛА?

Он глянул в зеркало, подправил грим и кинулся к двери.

Вот тебе и доктор Жакоб. Фокусник, шарлатан!

Этот доктор, оказывается, умеет проходить сквозь стены! А во время разговора запросто продевает сквозь щеку горящую сигаретку — просто так. Видите ли, чтобы размять пальцы…

Мне стало смешно, и я расхохоталась, стоя одна посреди этой нелепой комнаты. Негодование мое уходило, его вытесняли чувство юмора и любопытство. Раз уж я сюда попала, стоит полюбоваться магическими способностями доктора-факира. Вряд ли я когда-нибудь еще встречусь с ним.

Я вышла в пустынный коридор и, крадучись, как девчонка, трусливо оглядываясь, направилась в ту сторону, откуда доносились звуки музыки и какие-то выкрики, изредка прерываемые аплодисментами. Значит, там сцена.

Миновала одну дверь, другую… И вдруг увидела прямо перед собой ярко освещенную сцену и на ней нескольких мужчин, что-то сосредоточенно и деловито проделывающих с доктором Жакобом.

Я не сразу разглядела, что они старательно заковывают его в цепи. Надевают ему на руки и на ноги тускло сверкающие кандалы, для верности еще несколько раз обматывают его цепями… — Ап! — весело и громко выкрикнул Жакоб — и цепи, гремя, вдруг упали на пол к его ногам, словно стекли с него, как струи воды.

Грохнули аплодисменты. А на сцену два служителя уже выкатывали большой сейф на колесиках.

Контролеры от зрителей тщательно осмотрели его и потом начали связывать фокусника по рукам и ногам толстой веревкой, стараясь накрутить побольше хитрых узлов, а Жакоб подшучивал над ними, отпуская задиристые замечания. Затем Жакоба зашили в мешок и поместили в сейф. Контролеры, посовещавшись в уголке сцены, заперли замок, применив известную только им комбинацию цифр и букв.

Потом они отошли в сторону, не сводя глаз с сейфа… Откуда-то сверху мягко упал балдахин, расшитый какими-то пестрыми райскими птицами. Он прикрыл сейф всего на мгновение и тут же взвился кверху…

А возле сейфа с распахнутой дверцей уже стоял улыбающийся Жакоб, небрежно помахивая чудовищно запутанной и переплетенной веревкой.

— Как видите, для этого вовсе не нужно быть йогом! — громко объявил он, когда стихли аплодисменты,

С видом человека, которому настала пора отдохнуть, Жакоб лениво подошел к невысокому ложу в глубине сцены — вроде тахты, покрытой узорчатым ковром. Он сдернул это покрывало, и я содрогнулась.

Вместо тахты под покрывалом оказалась доска, ощетинившаяся, словно еж, длинными стальными остриями, зловеще сверкавшими в ярком свете софитов!

Даже смотреть на них было страшно. А Жакоб как ни в чем не бывало сначала уселся на эти острия, по-восточному скрестив ноги, потом лег, вытянулся да еще поворочался, словно укладываясь поудобнее на мягкой тахте.

Так, опершись на локоть и полулежа на стальных остриях, он и начал следующий номер.

Откуда-то в его руках очутилась флейта, он заиграл на ней тягучую негромкую мелодию. И веревка, небрежно брошенная им на пол после чудесного освобождения из сейфа, вдруг ожила, начала извиваться, словно змея, и тянуться кверху. Вместо узлов на веревке вдруг откуда-то появились разноцветные платки — синие, красные, зеленые. Повинуясь мелодии, они скользили по веревке в причудливом танце.

Жакоб протянул руку — и все платки, будто пестрые птицы, перепорхнули с веревки к нему на ладонь. Фокусник сжал руку в кулак, снова раскрыл ладонь она была пуста, все платки исчезли неведомо куда.

— И для этого не нужно быть йогом, — сверкнув улыбкой, весело повторил он под аплодисменты зала.

А веревка уже исчезла…

Да, это был фокусник высокого класса. Всем своим видом Жакоб словно говорил: «Вот, друзья, я покажу вам несколько забавных трюков. В них нет ничего чудесного, но попробуйте-ка их разгадать!»

Ему вдруг чем-то не понравилась одна из сильных ламп, висевших над сценой. По его приказу служители вынесли лестницу, вместо обычных перекладин на ней были укреплены кривые сабли. Жакоб ударил по каждой сабле бамбуковой палочкой, чтобы показать всем, как они остры. С каждым ударом от палочки отсекался кусок, пока она не стала величиной с карандаш.

Фокуснику завязали глаза, и вот в тишине потрясенного зала он начал неторопливо взбираться по этой чудовищной лесенке, спокойно переступая босыми ногами с одного сабельного лезвия на другое… Стоя на двух лезвиях, он пытался с завязанными глазами достать лампочку, но никак не мог до нее дотянуться, рискуя в любой момент упасть.

«Что он еще выкинет?» — с тревогой подумала я. И в тот же миг в руке Жакоба неведомо откуда очутился большой старинный пистолет, и он выстрелил из него со страшным шумом в лампочку.

Звон стекла, вся сцена окуталась дымом…

А когда дым рассеялся, мы увидели Жакоба стоящим все еще наверху, только теперь он оказался без повязки на глазах и одетым; безупречно отутюженные брюки, коричневая рубашка с закатанными рукавами.

Раскланявшись на аплодисменты, он начал так же спокойно и не спеша спускаться по своей ужасной лестнице.

Пока он спускался, у него на груди возникло какое-то светящееся пятно. Он вдруг расстегнул рубашку — и все увидели, что у него в груди горит электрическая лампочка, явственно просвечивая сквозь кожу!

Жакоб показал еще несколько номеров, один удивительнее другого. А закончил он свое выступление тем, что какой-то багроволицый толстяк, приглашенный из зала, прострелил Жакоба из пистолета навылет карандашом, который предварительно пометили зрители. К этому карандашу была привязана длинная алая ленточка. Жакоб как ни в чем не бывало спустился в зал и зашагал по проходу, давая всем убедиться, что действительно прострелен насквозь именно тем карандашом, какой пометили…

Я поспешила скорее выскочить в коридор и опрометью кинулась из театра.

3. УВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ПЛЕН

Проснулась я поздно, в десятом часу, и спустилась позавтракать в кафе. Было тихо и мирно. Я уже кончала завтрак, когда в дверь заглянула какая-то старушка в нелепой шляпке. Она окинула кафе придирчивым взглядом, на миг задержала глаза на мне, но заходить не стала.

Выйдя из кафе, я увидела старуху в холле гостиницы. Она сидела возле двери в кожаном кресле.

«Какая смешная старушенция», — подумала я.

Вдруг старушка выскочила из кресла и засеменила мне навстречу.

— Наконец-то, милочка! Я вас совсем заждалась, — набросилась она на меня так, словно мы были с нею знакомы целый век. — Хотела, чтобы вы позавтракали с нами, заезжала, но вы еще спали. Поздно вставать вредно, дорогая моя. И вообще как может молодая одинокая женщина ночевать в подобных заведениях?

Тут она поневоле сделала маленькую паузу, чтобы перевести дух, и я могла спросить у нее:

— Позвольте, кто вы и что вам надо? Мы, кажется, не знакомы, вы меня с кем-то спутали…

— Ничего не спутала, дорогая моя, — перебила она. — Никогда я ничего не путаю, хотя и восьмой десяток пошел. Тут каждый знает матушку Мари, спросите хоть первого прохожего…

— Но все-таки кто вы, матушка Мари?

— Как кто? — удивилась старушка. — Я экономка доктора Жакоба. Мы же разговаривали с вами вчера по телефону.

— Очень приятно с вами познакомиться, милая матушка Мари, — сказала я. — Но не понимаю, зачем я вам понадобилась.

— Как зачем? Доктор Жакоб ждет вас.

— Доктор черной и белой магии, — насмешливо кивнула я. — Как же это он узнал, где я остановилась? Хотя при его способностях…

— Почему черной и белой магии? — старушка так обиделась, что мне стало стыдно за свой насмешливый тон. — Он доктор философии, милочка. Крупный ученый, его во многих странах знают. А фокусами он увлекается с детства, я же его вскормила, знаю. Что же в этом плохого? И никакая магия тут ни при чем, это все глупые суеверия одни. Адрес ваш нам дал шофер такси. Он всегда дежурит у театра, а швейцар видел, как вы садились в машину.

— Я никуда не поеду…

Но спорить с этой старушкой было невозможно. К тому же мне вдруг стало любопытно увидеть доктора Жакоба в домашней обстановке. Может, он и дома сидит в чалме на остриях гвоздей или созерцает нирвану, как это делают, говорят, йоги?

— Хорошо, сдаюсь, — сказала я. — Сейчас вызову такси, и едем…

— Зачем такси? У нас есть своя машина, она ждет у подъезда.

Матушка Мари преспокойно заняла место за рулем. В полной растерянности я села рядом с ней. Мотор взревел, и мы рванулись с места.

Матушка Мари остановила машину перед небольшим особняком, прятавшимся в зелени густо разросшегося садика на одной из окраинных улочек возле набережной, и победно посмотрела на меня.

Навстречу нам по усыпанной гравием дорожке уже спешил от дома доктор Жакоб. Он широко улыбался — наверняка видел из окна, как лихо мы подкатили.

— Здравствуйте, мадемуазель… — поклонился он. — Простите, наше вчерашнее знакомство получилось несколько сумбурным, так что я даже не успел спросить, как вас зовут.

— Клодина Дрейгер, — сухо ответила я.

— Очень приятно, — он снова учтиво поклонился. — Прошу.

Сегодня он выглядел вполне прилично, и его в самом деле можно было принять за доктора: отлично сшитый костюм, безукоризненная рубашка, хорошо повязанный галстук модных тонов. Вот только, пожалуй, кажется, еще моложе без вчерашнего грима, да улыбка не сходит с губ, не солидно.

Мы поднялись на крылечко из трех ступенек, вошли в тесноватый, но уютный холл.

— Вам наверх, а я пойду прямо на кухню, — скомандовала матушка Мари, Надо скорее приготовить завтрак, а то наша гостья умрет с голоду.

— Но я завтракала, — всполошилась я и умоляюще посмотрела на доктора Жакоба, но он только развел руками:

— С ней не поспоришь. Я, во всяком случае, давно уже не пытаюсь — с детства. Прошу вас.

Признаться, я перешагнула порог двери, которую он предупредительно распахнул передо мной, с некоторой опаской. Кто их знает, этих факиров! Может, они держат дома удава или коллекцию отрубленных голов?

Но кабинет, в который мы вошли, оказался вполне обычным и современным. Над письменным столом аккуратная табличка:

«Мы так далеки от того, чтобы знать все силы природы и различные способы их действия, что было бы недостойно философа отрицать явления только потому, что они необъяснимы при современном состоянии наших знаний Мы только обязаны исследовать явления с тем большей тщательностью, чем труднее признать их существующими

Лаплас»

Никакой таинственности и восточной роскоши. Я даже разочаровалась.

Мы сели в кресла.

— Чем больше я размышляю о вашем деле, тем все подозрительнее оно мне кажется, — начал доктор Жакоб. — Поэтому я даже решил отложить гастроли, не уехал, чтобы нынче непременно повидаться с вами.

— Спасибо, вы очень любезны, но, наверное, это напрасная жертва. Ведь вы сами вчера сказали, что тут нужен психиатр.

— В этом следует еще разобраться, — задумчиво проговорил он, закуривая сигарету. Я не сводила с него глаз. Заметив это, он рассмеялся.

— Не бойтесь, я не стану вас пугать больше. Ведь сегодня у меня нет выступления.

— А как вы это делаете?

— Очень просто. Вот так, — и, насмешливо сверкнув глазами, доктор Жакоб ловко продел горящую сигарету сквозь щеку.

Я не спускала с него глаз.

— Н-да, — сказала я. — А вы в самом деле доктор?

— Предъявить вам диплом Сорбонны? Или Цюрихского университета? Я их оба окончил и в самом деле специалист* психолог. Вот мои научные труды, — он небрежно махнул в сторону книжных полок.

— А зачем вы занимаетесь всякими фокусами? — Я неопределенно покрутила у себя перед носом растопыренной пятерней. — Зачем выступаете в каких-то балаганах?

— Потому что мне это нравится. Увлекаюсь с детства благородным искусством волшебных иллюзий и магических превращений. Напрасно вы отзываетесь о нем так презрительно. Это весьма древнее искусство. Еще в библии пророк Моисей соревнуется в чудесах с профессиональными фокусниками египетскими жрецами.

— Но все-таки… доктор философии одурачивает доверчивых простаков в варьете. По-моему, это противоестественно.

— Наоборот, знакомство с магами и волшебниками помогает моей научной работе. Я занимаюсь изучением скрытых резервов человеческого организма, человеческой психики прежде всего. «Познай самого себя» — этому мудрому завету две с лишним тысячи лет, а мы пока еще очень мало знаем о себе. Знакомство с удивительными достижениями моих славных друзей — цирковых фокусников, факиров, современных йогов, как вы выражаетесь, — дает немало интересного материала для исследований в этой сложной области. Я у них многому научился.

— Я имела удовольствие в этом убедиться. Но как вы ухитряетесь лежать на этих ужасных гвоздях?

— Очень просто. Немножко элементарной физики и арифметики. Болевые ощущения возникают, если на одно острие приходится груз в пятьсот-шестьсот граммов. Площадь моего лежащего тела — около двух тысяч трехсот квадратных сантиметров, на каждый из них приходится по одному острию, а вешу я семьдесят килограммов. Если вы возьмете карандаш и сделаете несложный подсчет, то убедитесь, что на каждое острие приходится всего-навсего по тридцать граммов тяжести. Так что я лежу как на диване.

— Так просто? — разочарованно протянула я. — А сабли? Ведь они острые?

— Острые, — согласился он. — Только заточены и направлены особым образом, так что я ступаю по ним без риска порезаться. Конечно, нужна тренировка.

— Значит, все сплошное жульничество…

Кажется, он обиделся, потому что поспешно ответил:

— А освобождение из цепей и пут? Таких мастеров — мы называем их на своем профессиональном жаргоне клишниками — немного осталось на свете. Тут весь фокус в том, чтобы при сковывании умело напрягать мускулы, значительно увеличивая их размер, а потом уметь быстро их расслабить. Я могу при этом даже смещать кости в суставах и задерживать дыхание на две минуты. Такое владение своим телом дается лишь после многолетней тренировки.

— Да, это ловко у вас получается, — согласилась я. — Но как же все-таки вы ухитрились так быстро выбраться из запертого сейфа? Вы в самом деле умеете проходить сквозь стены?

— Умею, — улыбнулся он.

— Как? Научите меня!

— Ну, во-первых, этому сразу не научишься. Начинать надо с детства. А потом: я не имею права разглашать посторонним все профессиональные секреты. Таков у нас кодекс чести, у фокусников…

Он неожиданно взмахнул рукой, словно ловя надоевшую муху, — ив руке у него откуда-то взялась новая сигаретка. Жакоб стал прикуривать, держа зажигалку в некотором отдалении. Сигарета вдруг стала тянуться к огню и превратилась в сигару!

Я захлопала в ладоши и, как девчонка, закричала;

— Еще! Еще!

Но тут дверь открылась, на пороге появилась раскрасневшаяся от кухонного жара матушка Мари в белом накрахмаленном передничке и грозно спросила:

— Долго я буду вас ждать?

Мы прошли в маленькую столовую, сели друг против друга за стол.

— Вы ловкий человек, доктор. Но чем вы можете помочь моей тете? спросила я.

— Да, вот именно, вернемся к вашей тете, — усмехнулся он. — Я должен досмотреть ее. Вполне возможно, у нее обычное психическое расстройство. Тогда мы поищем более опытного специалиста, раз вы мне не доверяете, и он ее быстро вылечит.

— Но она давно ничем не болела. За последний год, насколько я помню, обращалась к врачам только дважды, и то по пустякам — к дантисту да к глазнику. Доктор Ренар, местный врач, который каждый день бывает у нас и давно стал как бы членом нашей семьи, считает, что у тети прекрасное здоровье для ее возраста!

Жакоб задумался, отсутствующим взглядом уставившись в свою тарелку, потом поднял голову и спросил:

— Как же проявляются галлюцинации у вашей тети, расскажите толком.

— Ну, началось все с того, что месяца три назад она стала слышать по ночам какой-то голос. Он требовал, чтобы тетя покаялась в грехах, одумалась, переменила свою жизнь и посвятила остаток ее богу. Потом он начал всячески нахваливать секту «Внимающих Голосам Космического Пламени» и потребовал, чтобы тетя им помогла. Она уже дважды переводила им в Берн довольно крупные суммы, и каждый раз голос хвалил ее за это.

— Откуда она узнала адрес, по которому переводила деньги?

— Голос назвал. Проснувшись утром, она его прекрасно помнила, хотя вообще-то память у нее не очень хорошая на цифры и адреса.

— Любопытно, — пробормотал Жакоб. — Очень любопытно. А сама она посещала сборища этой секты?

— Нет. Ни разу у нее не возникало такого желания.

— Странно… А как ей слышится этот голос — звучит внутри или доносится откуда-то извне?

— По-моему, она просто слышит его — и все. Как мой голос. Доктор Жакоб недовольно хмыкнул, потом спросил:

— На головные боли не жалуется? Не говорит, будто ее голову словно распирает изнутри?

— Нет.

— И на бессонницу не жалуется?

— Нет, она спит крепче меня.

— А других галлюцинаций у нее не бывает, кроме этого «небесного голоса»?

— Вы знаете, последнее время с ней стало твориться что-то странное. Однажды она вдруг якобы увидела в саду цыгана с ручным медведем. А на прошлой неделе ей показалось, что в сад забежал волк и прячется в кустах. Все это ей, конечно, пригрезилось.

— Это, может быть, и болезнь, — в глубокой задумчивости, забавно наморщив лоб, пробормотал доктор Жакоб. — Но я сильно подозреваю, что ваша любимая тетя стала жертвой каких-то ловких мошенников.

— Каким образом? — испугалась я.

— Вот это-то нам и предстоит узнать. Уж больно подозрительны эти «небесные голоса», дающие совершенно конкретные и весьма земные приказания. Ваша тетка богата?

— По-моему, да, хотя я никогда не интересовалась особенно…

— Вы ее единственная наследница?

— Послушайте! — вспыхнула я.

— Не обижайтесь, я вовсе не хочу вас уличать в каких-то корыстных замыслах. Я вполне верю, что вы искренно любите свою тетю и хотите ей добра. Но мне просто надо знать, есть ли кто-нибудь на свете, кому было бы выгодно, чтобы деньги тети перешли в руки этих жуликов.

— Не знаю и не хочу обсуждать эти вопросы, — резко ответила я. — Одно могу сказать совершенно твердо и определенно: никого из членов этой секты тетя не знает. Упрекать людей, которых вы совершенно не знаете, в преступных намерениях — это, мне кажется, бесчестно.

— Странно, что она и не пытается с ними познакомиться, — пробормотал он, не слушая меня. — Похоже, они готовят себе алиби… А вы верите, будто ваша тетя в самом деле слышит некий божественный голос свыше? Забавно! Но почему этот «глас небесный» советует давать деньги именно этой секте, а не какой-нибудь иной? В этом очень интересно разобраться. Я материалист, медик, психолог, в небесные голоса и божественные откровения не верю, поэтому первым делом я задаю вопрос римских юристов: «Qui prodest?» — «Кому это выгодно?» Вам — явно нет. Доктору Ренару? А что касается ловкости шарлатанов, — добавил он, — то, верьте мне, я их повидал куда больше вашего. Свыше сотни разоблачил и посадил на скамью подсудимых…

Я расхохоталась, потом сказала:

— Доктор философии, ловкий факир, обманщик и фокусник, да к тому же беспощадный разоблачитель шарлатанов — и все это в одном улыбающемся лице. Невероятно! Как вы ухитряетесь совмещать все это?

— Я не обманщик, а иллюзионист, — нахмурившись, наставительно сказал он. — Мы выступаем на сцене или цирковой арене перед зрителями, которые хотят, чтобы их развлекали интересными фокусами. Они хотят быть обманутыми, для этого и приходят. А шарлатаны и жулики обманывают простаков, спекулируя на их суеверии. И я считаю своим долгом разоблачать таких проходимцев. Для меня это, если хотите, своеобразная форма атеистической пропаганды.

— Но вы в самом деле думаете, будто моя тетка стала жертвой каких-то мошенников? Каким образом?

— Чтобы выяснить это, нам придется поехать к вам. Вы меня приглашаете? Я на какой-то миг помедлила с ответом, но он сразу заметил

мои колебания и спросил:

— В чем дело? Ведь вы же специально приехали ко мне за помощью? Вы мне не доверяете?

— Нет, что вы! — поспешно ответила я. — Просто подумала: может, все-таки лучше предупредить тетю?

4. ЯВЛЕНИЕ АПОСТОЛА

Через четверть часа мы уже сидели в машине.

Доктор Жакоб вел свой синий «Мерседес» на хорошей скорости, очень плавно и мягко и, не отрывая глаз от серой ленты шоссе, расспрашивал меня о тете, о нашей жизни. Сперва я немножко насторожилась: уж не устраивает ли он мне допрос? — и отвечала суховато, односложно. Но постепенно он сумел разговорить меня.

— А кто еще живет у вас в доме?

— Прислуга.

— Много?

— Трое.

— И они давно у вас служат?

— Давно. С детства, — ответила я и тут же поспешила поправиться: — То есть с моего детства, конечно.

Рассказала я ему и о докторе Ренаре, как он каждый день обедает с нами, попыхивая неизменной глиняной трубочкой, а потом украдкой дремлет где-нибудь в укромном местечке, в саду, и как он рисковал жизнью, высасывая в детстве из моего горла чуть не задушившие меня дифтеритные пленки…

— Вы рано потеряли родителей?

— Да. Мама умерла, когда мне было десять лет. А отца

я совсем не помню.

— Значит, тетя вас вырастила и воспитала… Скажите, у нее хороший характер? — спросил Жакоб, помолчав.

Я покосилась на него и хотела сказать: «Какой же вы психолог, если задаете такие вопросы?..» — но промолчала. Можно ли в двух 'словах описать характер человека?.. Но он ждал ответа на свой вопрос, и я коротко сказала:

— Я ее очень люблю, свою тетю. Он молча кивнул.

А я думала свое: как ужасно, что теперь тетя так страдает и в нашем милом доме все переменилось…

— Мы не проскочили поворот к вашему дому? — прервал мои мысли доктор Жакоб. — Кажется, это должно быть уже где-то близко.

Я оглянулась по сторонам.

— По-моему, второй поворот направо. Там еще будет маленькое кафе.

— Ясно. Можете дремать дальше.

— Я не дремлю, — сухо ответила я.

Через десять минут мы уже остановились перед нашим уютным домом, окруженным столетними дубами,

— Милости прошу, — сказала я не очень уверенно.

Тетка оказалась в хорошем настроении и приняла нас приветливо. Доктора Жакоба я представила ей как своего старого знакомого, инженера, недавно вернувшегося из Франции.

— Он производит приятное впечатление, — шепнула мне тетя. — Не слишком красив, правда, но теперь вообще нет красивых мужчин. Тебе полезно развлечься.

Мне не очень понравилось, как внимательно осматривал все вокруг доктор Жакоб — словно заправский сыщик, выискивающий преступников. Но когда мы вышли на террасу, он меня обрадовал, сказав:

— Хорошо здесь у вас, уютное местечко. Строгая, мужественная красота, не такая конфетная, как у нас, на местном Лазурном берегу.

К ужину, как обычно, пришел старенький доктор Ренар, и, как всегда, за столом начал ругать современную медицину. Жакоб не выдавал себя, не ввязывался в спор и весьма правдоподобно изображал полного профана в медицинских вопросах.

Но был момент, когда, показав подозрительную осведомленность в вопросе фрейдизма, чуть не подвел и себя и меня.

В общем, ужин прошел вполне благополучно. Только в самом начале я с тревогой заметила, что тетя вроде бы становится рассеянной и задумчивой.

Мы с доктором Ренаром украдкой переглянулись.

Но, к счастью, ничего не произошло. Мы встали из-за стола и с доктором Жакобом вышли в сад. И тут я спросила его с замиранием сердца:

— Ну?

— По-моему, ваша тетушка здорова. Конечно, стоило бы проверить у нее рефлексы и сделать ей кое-какие анализы… Никаких патологических отклонений я не заметил. По-моему, она совершенно нормальна.

И тут мы услышали за кустами цветущей жимолости напряженный, прерывающийся от неподдельного волнения тетин голос:

— Да, моя вера все укрепляется. Последние сомнения исчезают, ваше… Простите, но… Я не знаю, как же вас называть? Апостол? Просто апостол? Странно, а я хотела вас назвать, словно епископа: ваше преосвященство… Я сделаю все, что требует Голос. Вы могли бы и не приходить, зачем вам было беспокоить себя…

Я осторожно раздвинула кусты и увидела тетю, стоящую на коленях посреди пустой лужайки. Она была совершенно одна, Но смотрела прямо перед собой так пристально, словно видела кого-то и разговаривала с ним:

— Да, конечно, вы правы. Порой меня все еще одолевают сомнения, но теперь я окончательно уверилась. Как я могу не верить гам?!

Тетка вдруг обернулась в нашу сторону.

— Это ты, Клодина? — с облегчением спросила тетя. — Фу, как ты меня напугала! Что за скверная детская привычка подкрадываться исподтишка.

И тут, спохватившись, она повернулась к пустоте, низко поклонилась:

— Ради бога, простите ее, апостол. Она еще так неразумна. Потом тетя повернулась ко мне и строго сказала:

— Это же апостол Петр, разве ты не узнаешь его? Он пришел, чтобы укрепить мою веру. Почему ты не здороваешься с ним?

Лицо ее потемнело от гнева, она поспешно вскочила на ноги и крикнула мне, грозя кулаком:

— Что ты смотришь на меня опять как на сумасшедшую? Снова станешь уверять, будто я разговариваю сама с собой?

Убирайся прочь!

Пятясь в кусты, я с ужасом смотрела, как она снова рухнула на колени.

Мы с доктором Жакобом молча прошли в самый конец сада. И тут я без сил упала на скамейку и сквозь слезы спросила:

— Видели? А вы говорите — нормальна… Что же мне делать? Может, сбегать за доктором Ренаром?

— Разве он знает, как с этим бороться?

Доктор Жакоб надолго замолчал, в задумчивости, жадно затягиваясь сигареткой.

— Ой, но что же мне делать? — простонала я. — То волк, то этот цыган с медведем, а теперь еще апостол Петр. Она в самом деле видит его?

— Вероятно, да. У нервных больных бывают весьма красочные галлюцинации. Видимо, я ошибся, и ее все-таки нужно показать опытному психиатру. Как часто повторяются у нее такие припадки?

— Последний раз она видела в нашем саду волка, и было это на прошлой неделе. Надо справиться у доктора Ренара, он все записывает.

— Во всяком случае, задача оказалась посложнее, чем я предполагал, размышлял доктор Жакоб.

— Выходит, рано вы увидели в этом детектив и так самоуверенно упрекали в каких-то кознях неведомых шарлатанов? Значит, она больна?.. И серьезно? Можно надеяться, что она поправится?

Доктор Жакоб начал рассказывать что-то не очень связное об успехах современной психиатрии, о сложности и малоизученности человеческой психики…

Вдруг в конце аллеи показалась тетя и окликнула нас как ни в чем не бывало:

— Вот вы где! Выбрали самое укромное местечко… А я ищу, зову. Я принесла тебе шаль, Клодина, а то простудишься. Уже темнеет, и ветер поднимается с гор. Шли бы вы в дом.

Мы направились все вместе к дому. Тетя была опять мила, говорлива, приветлива. Только у крыльца террасы она вдруг задержала меня на минуту и, понизив голос, спросила:

— Надеюсь, ты не рассказываешь еще посторонним, какая странная у тебя тетка?

Значит, она все прекрасно помнила. И была уверена, что к ней действительно приходил в гости апостол Петр. Это я в ее глазах была ненормальной.

Мне стало грустно. Попрощавшись с доктором Жакобом и сославшись на головную боль, я поспешила уйти.

5. ПОЗОРНОЕ ИЗГНАНИЕ

Проснулась я поздно, с тяжелой головой и каким-то чувством бесконечной тревоги и поспешила в сад. Доктор Жакоб бодро шел мне навстречу.

— Доброе утро! Как вы себя чувствуете?.. Вчера, оставшись один, я не мог заснуть и много думал о том, что происходит с вашей тетей. Мне кажется, что все это весьма подозрительно смахивает на гипнотическое внушение. Эта странная галлюцинация с явлением апостола.

— Вы хотите сказать — кто-то тетю загипнотизировал?

— Ее могли загипнотизировать и раньше, до нашего приезда. Существуют так называемые постгипнотические явления. Человек пробуждается от гипнотического сна и ничего не помнит об этом внушении. Но точно в приказанное время он выполнит внушение гипнотизера. Очень интересное явление, к сожалению, еще плохо изученное, — продолжал Жакоб. — Из разговора с доктором Ренаром я узнал, что ваша тетя подвергалась гипнозу. Известно, что человек, подвергавшийся раньше гипнозу и поверивший в его целебную силу, значительно легче поддается новым гипнотическим внушениям.

— Ну, а кто же занимается этим внушением? — спросила я. — Доктор Ренар? Вообще вам тут подозревать некого. Или вам кажется опасной наша кухарка Дина? Вы за ужином так подозрительно на нее поглядывали каждый раз, как она подавала новое блюдо.

— Вы все-таки невыносимы, — ответил он. — Пойдемте-ка лучше завтракать. Я вам докажу, что целиком доверяю вашей чудесной кухарке.

Но позавтракать в этот день нам не удалось.

Когда мы, весело улыбаясь и всем своим видом показывая, как прекрасно утро, подошли к дому, на террасе нас уже поджидала тетя. Вид ее не предвещал ничего хорошего. Но то, что мы услышали, оказалось неожиданнее землетрясения или конца света.

— Подлец! — гневно выкрикнула вдруг тетя, грозя пальцем Жакобу. — Я знаю о вас все. Вы наглый шарлатан, выдающий себя за ученого. Убирайтесь вон из моего дома! Я не желаю вас больше видеть.

На некоторое время мы с доктором окаменели и стояли перед нею словно две статуи.

Потом я пробормотала:

— Но тетя… Что случилось? Откуда ты все это взяла, будто тебя обманывают?

— Мне сказал Голос. Он мне все объяснил, все ваши коварные планы, ответила она и, нахмурившись, снова прикрикнула на Жакоба: — Что же вы ждете? Я же сказала вам: убирайтесь вон!

Пожав плечами, мой неудачливый гость нерешительно направился к ступенькам, ведущим на террасу.

— Куда вы идете? — закричала совершенно взбешенная тетя. — Я не дам вам переступить порог моего дома!

— Но… мои вещи, — пробормотал несчастный Жакоб.

— Ваши вещи уже собраны и отнесены к вам в машину. Все цело, можете проверить. У нас в доме жулья нет.

Посмотрев жалобно на меня, и опять обескуражено пожав плечами, доктор Жакоб коротко поклонился тете и покорно поплелся к воротам.

Это было ужасно.

Щеки у меня горели. Я прижала к ним ладони, но все равно этот жгучий пламень стыда вырывался наружу.

— Как ты могла, тетя? — сказала я. — Как ты посмела! Ты совсем рехнулась…

— Я-то совершенно нормальна, — ответила она, пристально глядя на меня. — Не то что некоторые в этом доме. Или они просто сговорились выдать меня за ненормальную и запрятать в сумасшедший дом?

Ужасный смысл этого намека тогда не дошел до меня… Махнув рукой, я опрометью бросилась вслед за доктором Жакобом.

Он стоял уже возле своей машины и, склонив голову, слушал доктора Ренара, который говорил ему:

— Вы должны ее извинить. Ведь она больной человек, вы же видите сами.

— Конечно, она была сейчас совсем невменяемой, — подхватила я, подбегая к ним. — И мы сами виноваты. Устроили этот глупый спектакль, зачем-то обманули ее, выдавая вас за инженера.

Доктор Жакоб поднял голову и повернулся ко мне. Он улыбался. Ему почему-то стало весело.

Странный человек! Ни капельки самолюбия…

— Но сегодня утром, — вмешался доктор Ренар, — я начал кое-что подозревать: уж больно вы дотошно расспрашивали меня о сеансах гипноза, уважаемый коллега. Выдали слишком хорошую осведомленность в этих вопросах, весьма странную для инженера. Еще несколько таких бесед, и я бы вас наверняка раскусил, можете не сомневаться. У меня глаз наметанный.

— Но откуда же тетя узнала? — пробормотала я,

— Вы же слышали: ей сказал об этом «голос», — серьезно ответил Жакоб.

— И вы в это верите? В самом деле верите? — опешила я.

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», — торжественно процитировал доктор Ренар и наставительно поднял палец к небу.

— Мы с доктором коллеги, материалисты и верим только фактам, почтительно склонив голову словно перед этими самыми фактами, ответил Жакоб. — Раз она слышит голос, да еще такой всеведущий, — мы должны ей верить.

— Ничего не понимаю. Вы меняетесь как хамелеон, — снова напустилась на него я. — И взгляды ваши меняются с каждым часом. То, вы видите в этом какое-то загадочное преступление, то начинаете всерьез уверять меня в реальности «небесных голосов». Скажите мне лишь одно: это излечимо? Ей можно помочь?

— Безусловно. Мы обязаны ей помочь.

— Мне очень нравится ваш оптимизм, дорогой коллега, — покачав головой, вздохнул доктор Ренар. — И поверьте, я очень высоко ценю ваши труды. Но боюсь, данный случай слишком сложен, слишком сложен, коллега. Поверьте мне, старику. Я ведь наблюдаю за ее заболеванием давно, с самого начала.

— Ничего, попробуем все-таки разобраться, — бодро ответил доктор Жакоб. — Дело действительно темное. Но мне кажется, кое-какой свет уже забрезжил.

Повернувшись ко мне, он ласковым жестом взял меня за руки и добавил:

— Мы спасем вашу тетю. Верьте мне. Я уезжаю, но докопаюсь до истины. Спасибо за все и до свидания. Я буду вам звонить. А вы ни на минуту не оставляйте тетю одну. Ни на минуту!

6. ОПАСНЫЙ СПУТНИК

Признаться, я не очень поверила и подозревала, что доктор Жакоб просто утешал меня, а сам воспользовался удобным случаем, чтобы ретироваться. Но я ошиблась. Уже на второй вечер вдруг настойчиво зазвонил телефон:

— Добрый вечер! Что новенького в вашем милом доме? Какие видения посетили вас с тех пор, как мы так трогательно расстались? Чем-нибудь расстроены? Мне казалось, мой голос вас должен обрадовать: ведь он вполне земной, не небесный.

— Да, я уж боялась, что не услышу его больше. Но мне не нравится, когда вы так легко говорите о вещах, которые мне вовсе не кажутся забавными.

— Опять вы на меня сердитесь. Не надо, просто у меня такой веселый характер. Но я действительно рад, что у вас все спокойно и благополучно. Это мне нравится.

— И вы думаете, будто все кончилось? Мне бы ваш оптимизм.

— Нет, мой оптимизм не переходит в тупость. Не думайте, что я сижу тут сложа руки. И в доказательство хочу предложить вам небольшую, но, уверен, увлекательную поездку.

— Это еще куда?

— В Берн. Надо же нам поближе познакомиться с этими поклонниками «Космического Пламени». Попробуем выяснить, почему именно за них так настойчиво ходатайствует загадочный «глас небесный».

— Но вы же не велели оставлять тетю одну?

— Ничего страшного. Пока она ведет себя спокойно, вы можете ехать. Это же ненадолго, к вечеру вы вернетесь.

— Хорошо, я попрошу доктора Ренара весь день под каким-нибудь предлогом побыть возле нее.

— Прекрасно. Только не говорите никому, куда мы с вами едем. Я жду вас утром к десяти в закусочной, у поворота к вашему дому.

Я боялась, как бы ночью таинственный «голос» не рассказал тете, куда и зачем я на самом деле еду. Это были унизительные, трусливые мысли, я пыталась их гнать, уговаривая себя: «Как не стыдно, ты сама становишься суеверной психопаткой!»

Но в эту ночь тетя никаких голосов не слышала. Она хорошо выспалась, рано встала и даже успела позавтракать со мной.

От нашего дома до шоссе было пять минут езды, но, конечно, я опоздала.

Знакомый синий «Мерседес» уже стоял на площадке возле закусочной, а доктор Жакоб сидел за столиком под полосатым тентом и пил кофе. Я поздоровалась, подсела к нему и тоже заказала себе чашечку.

— А вы пунктуальны, — не удержался Жакоб. — Ну, какие новости?

— Никаких особенных новостей нет. Тетя спокойна и вроде вполне нормальна.

— Голос пока замолк?

— Вроде да. А у вас какие новости?

— Тоже, пожалуй, никаких. Я проконсультировался насчет вашей тети, навел кое-какие справки об этой секте поклонников «Голосов Космического Пламени».

— Ну?

— Обыкновенные жулики, как я и говорил. Они околпачивают суеверных простаков в гибких рамках нашей законности. В части мистики и всяческих суеверий швейцарские законы весьма либеральны. Суеверия в нашем мире отнюдь не являются подрывной деятельностью, скорее наоборот. Вы видели, что продается там, в ларьке, у входа в кафе?

— Откуда мне знать? Я впервые захожу сюда, и то благодаря вам.

— Там вы можете приобрести «талисман принцессы Изольды», обеспечивающий успех в любви, или купить плитку «драконовой крови», чтобы, растворив ее, в полночь зловещим шепотом творить над нею губительные проклятия в адрес своих врагов. Уверяют, что они от этого сгинут. И цены вполне доступные.

— Вы шутите.

— Ничуть. Все это весьма ходовой товар в здешних краях, среди людей, которые живут у подножия горы, которую они называют «Игрищем дьявола». Суеверия — тоже бизнес, — продолжал рассуждать Жакоб. — И весьма доходный, приносит ловкачам миллионы. Но мы с вами засиделись в этом уютном уголке, оборвал он себя, поглядев на часы. — Едем.

— Вы в самом деле думаете, будто мою тетку кто-то гипнотизирует? задала я вопрос, уже давно вертевшийся у меня на языке.

— Да, весьма похоже на это. Гипнотическое внушение — весьма сильная вещь. Оно может вызвать ожог без огня у совершенно нормального человека и заставить иногда заговорить немого. Или люди как бы незаметно запоминают иностранные слова… Человек спокойно спит и в то же время слушает сквозь сон по радио негромкий убеждающий голос…

Я посмотрела на него:

— Пожалуй, вы правы. Это очень похоже на то, что происходит с тетей. Но у нее нет в спальне никакого приемника. Она вообще недолюбливает радио и редко слушает даже музыку. И кто же может ей внушать всякие нелепицы?

— Пока не знаю. Но согласитесь, что это весьма похоже на внушение. Она ложится спать совершенно нормальной, а утром вдруг объявляет, что слышала «голос». И этот таинственный «голос» приказывает ей выгнать меня из своего дома как мошенника и шарлатана. Вот вам первая улика, что тут дело нечисто. «Голос» перестарался и выдал свое вовсе не божественное происхождение. Он явно принадлежит человеку…

— И человек этот знал, что вы приехали к нам, — подхватила я. — Кто-то проследил за нами.

— Вот именно. Очень любопытная улика.

— И кого же вы подозреваете? Доктора Ренара?

— Пока я только собираю факты и размышляю над ними.

— Но кто еще мог знать о вашем приезде? Нас было всего четверо за ужином. Тетка поверила, будто вы инженер. А доктор Ренар уже начал догадываться, что мы обманываем их, — он же сам говорил вам об этом.

— Не будем строить слишком поспешных гипотез, — мягко сказал Жакоб. Они легко становятся шорами и мешают потом замечать даже весьма очевидные вещи. А что касается гипнотических внушений, то это штука серьезная. В последние годы начали увлекаться гипнозом и японские бизнесмены. Их обслуживает специальный Центр промышленной психологии.

— Но бизнесменам-то зачем гипноз? — удивилась я.

— Вы не отдаете себе отчета, но подвергаетесь различным внушениям буквально на каждом шагу. Большой русский ученый академик Бехтерев, очень много сделавший для изучения массовых внушений, образно говорил, что внушение в отличие от убеждения, уговоров как бы входит в наше сознание не с парадного хода, а с заднего крыльца, минуя сторожа — критику, проверку логикой. На этой особенности внушения основана, в сущности, вся реклама. Хорошо, что у нас запрещены хоть эти рекламные щиты на дорогах, а то мы тратили бы куда больше денег, чем сейчас, на совершенно ненужные нам вещи. Недавно в Америке психологи проделали такой любопытный опыт. В обычный фильм с интервалом в пять секунд вклеивали кадрики с рекламным призывом; «Ешьте жареную кукурузу!» Надпись эта проскакивала за одну трехсотую секунды, так что человеческий глаз не успевал ее воспринять, а мозг — осознать. Никто из сорока пяти с лишним тысяч зрителей, ставших участниками этого эксперимента, ничего решительно и не подозревал. Но, расходясь после кино, они раскупили в ближайших ларьках жареной кукурузы в полтора раза больше, чем обычно. Причем никто из них и не догадывался, откуда у него вдруг возникло желание полакомиться кукурузой.

— Вы так спокойно об этом рассказываете, и даже с удовольствием, мрачно сказала я, — А ведь если вдуматься, это ужасно. Настоящее насилие над личностью.

— Вы правы, — согласился он. — Внушение становится весьма опасным психологическим оружием, попадая в нечистые руки.

— Вы меня пугаете. Я и в самом деле начинаю верить, будто вокруг моей тети плетут сети какие-то хитрые злодеи. Если вы хотели таким способом продемонстрировать мне силу внушения, то своего добились.

— Это не внушение, — засмеялся он. — Я вас убеждаю, рассуждаю логически, привожу примеры и доказательства. А вот когда я прикрикну на вас: «Спать!» — и вы немедленно уснете, — вот тогда это будет внушение. Или прикажу вам поцеловать себя.

— А вы в самом деле умеете гипнотизировать? — с опаской спросила я, невольно отодвигаясь от него, хотя это и выглядело смешно.

— Умею. И довольно неплохо.

— Но у вас карие глаза… И внешность совсем не демоническая.

— А какими они должны быть: черными, жгучими, пронзительными? засмеялся доктор Жакоб. — Боже мой, сколько всякой чуши болтают о гипнозе! Особенно люди культурные, интеллигентные, образованные. Не бойтесь, без вашего желания я вас гипнотизировать не стану. Это практически невозможно.

— Нельзя усыпить человека против его желания?

— Очень трудно. Известны лишь считанные случаи, когда это удавалось, да и то достоверность их довольно сомнительна.

— Но тогда рушится вся ваша такая стройная гипотеза, — с торжеством сказала я. — Как же кто-то мог загипнотизировать мою тетю и внушать ей всякие глупые поступки? Она человек с характером, весьма скептическая и здравомыслящая женщина, как вы сами могли убедиться. Не сходятся с концами у вас концы, уважаемый Шерлок Холмс от психологии.

— Ну, во-первых, загадочный «голос» делает свои внушения во сне. Это тоже улика. Только я не могу понять, каким же образом добирается до нее этот таинственный «голос». Вы говорите, никакого радиоприемника в тетиной спальне нет? Откуда он доносится? Пока мы этого не поймем, мы будем плутать в темноте, — задумчиво пробормотал он.

— Может быть, вы и правы. Но я не понимаю одного. Зачем им понадобилось внушать тете все эти глупые видения: цыган с медведем, волк в саду?

— Эти галлюцинации внушались скорее всего для отвода глаз, чтобы заставить окружающих думать, будто ваша тетя свихнулась на религиозной почве. Таким образом, они толкают нас на ложный след. Вы скоро в этом убедитесь, — уверенно заключил Жакоб,

7. «ГОЛОСА КОСМИЧЕСКОГО ПЛАМЕНИ»

Добрались до Берна мы только к часу. Промчались по старому мосту через Ааре и, сразу сбавив скорость, начали плутать в паутине узеньких улочек и бесчисленных площадей, загроможденных аляповатыми фонтанами.

— Кажется, здесь, — сказал, наконец, Жакоб, останавливая машину на площадке у какого-то тесного переулочка.

Мы вышли из машины и направились в переулок. В нем было довольно многолюдно, и все прохожие спешили в одну сторону. Мы присоединились к ним и вскоре оказались перед старым двухэтажным домом с облупившимися стенами, у дверей его толпились люди, прислушиваясь к доносившимся из открытых окон каким-то трубным звукам. Потом раздался размеренный мужской голос. Но что он вещал, нельзя было разобрать.

— Мы от «Братства Весенних Лунотипистов», — внушительно провозгласил Жакоб, вперяя в очкастого юнца с рыжей бородкой, стоящего у калитки, мрачный взгляд. — Вторая дверь направо?

— Нет, третья, — ответил тот, отступая.

Мы вошли во двор, поднялись по каменной лестнице с истертыми ступенями и оказались в чем-то вроде ложи на невысоких антресолях, откуда был хорошо виден полукруглый зал, забитый людьми. Он был весь затянут чем-то черным, и на этом фоне повсюду светились мерцающие точки, словно звезды. От этого зал казался беспредельным, как вселенная. В глубине стоял высокий человек в серебристом одеянии, плотно облегающем все его худощавое, стройное тело, на манер костюма астролетчика, какими их обычно изображают на рисунках к научно-фантастическим романам. Лица человека почти не было видно, оно все время пряталось в тени. Но громкий, размеренный голос его разносился по всему залу.

И самым поразительным было то, что вещал этот хорошо поставленный баритон:

— Наука каждый день демонстрирует нам свое могущество, раскрывая все новые и новые сокровенные тайны природы и посрамляя неверующих. То, что вчера еще многим казалось нелепостью, становится неопровержимой истиной. Нет в мире ничего сверхъестественного. Есть только вещи, уже познанные наукой, и явления, пока еще доступные лишь откровению избранных. Но завтра и они станут истиной для миллионов. Кто может сомневаться в этом?

Я не верила своим ушам: настоящий панегирик науке!

Он приводил примеры, выглядевшие весьма убедительно. Скептики не верили Эйнштейну, когда он доказывал относительность времени, массы и пространства, долго не признавали квантовую механику, кибернетику. Всегда шли впереди, подвергаясь насмешкам неверующих, пророки и провидцы, интуитивно постигавшие новые истины. А отсюда делался вывод:

— Магия — не религия, а наука. Магия — знание, а не слепая вера. Печально, когда некоторые представители науки забывают, ослепленные гордыней, что именно с магии началось познание тайн природы.

И дальше лукавый «космический проповедник» все время ловко жонглировал словами «магия» и «наука», то и дело приравнивая одно к другому, подменяя одно другим.

Это была какая-то ужасающая мешанина из лжи и правды, из суеверий и вполне современных научных терминов, но все внимали ему в такой глубокой тишине, что моментами начинало казаться, будто я одна в зале.

— Только оккультизм позволяет нам, опережая научное знание, постигать душой гармонию мира, которой управляют Голоса Космического Пламени! — гремел в этой напряженной тишине голос проповедника. — Поклонимся же ему, братья и сестры! Будем внимать Голосам Космического Пламени, голосам наших Старших Братьев.

Он сделал небольшую паузу, словно прислушиваясь к чему-то, и громко провозгласил:

— Слушайте внимательно звучащие в душе вашей Голоса Старших Братьев, Голоса Космического Пламени! Слушайте их не ушами, но сердцем, ибо именно сердце наше — орган высшего познания, орган божественной мысли, орган общения человека со вселенной, с неугасимым Космическим Пламенем!

И тут весь полутемный зал наполнился звоном, стенаниями, звенящими детскими голосами. Казалось, в самом деле к нам доносятся голоса «с того света» и мольбы каких-то еще не родившихся младенцев. Эти стоны и хоровые песнопения сопровождались и музыкой — тоже странной, необычной, словно бы неземной. Наверное, играли какие-то электронные инструменты.

Я всегда считала, что у меня крепкие нервы, но тут мурашки побежали по коже. А в зале повсюду слышались истерические всхлипывания и кликушеские выкрики.

— Неплохо поставлено, — с одобрением сказал у меня над ухом доктор Жакоб. — Мишель Горан, в прошлом талантливый эстрадный «чтец мыслей».

Эта деловитая реплика как-то сразу меня успокоила и вернула на твердую, надежную землю. Я с интересом, но уже без всякого трепета стала ожидать, что же будет дальше.

А дальше начались не менее занимательные вещи. Космический проповедник протянул руку — и вдруг из тьмы, из ничего метрах в пяти от него возникла белокурая девушка в белом платье, вылитая Гретхен.

— Ага, и Луиза здесь, — пробормотал Жакоб. — Все старые знакомые.

Появилась она так внезапно, что я бы, наверное, вздрогнула, если бы не видела прежде, как проделывает подобные фокусы доктор Жакоб на сцене «Лолиты». Его трюки в самом деле успешно выполняли роль психологического противоядия: вспоминая их, я теперь смотрела на все трезвыми, ироническими глазами.

Уж больно все это, несмотря на зловещую торжественность обстановки, напоминало выступление эстрадных иллюзионистов и «чтецов мыслей», особенно то, что началось дальше.

Откуда-то из пустоты рядом с белокурой девицей неожиданно появилось кресло, и она села в него. Проповедник простер к ней руки и несколько минут в напряженной тишине притаившего дыхание зала смотрел молча на девушку. Он ничего не говорил, губы его, насколько мне было видно в полутьме, не шевелились, но «Гретхен» вдруг заснула. Или она лишь притворялась?

— Готова ли ты внимать Голосам Космического Пламени? — торжественно спросил ее проповедник.

— Да, я готова внимать Голосам Космического Пламени, Голосам Старших Братьев, — певуче ответила девушка.

Тогда проповедник повернулся к залу и предложил подойти к нему двум желающим задать любые вопросы.

— Только двое! — поспешно повторил он, когда в зале началось движение, и даже для убедительности показал на пальцах. — Как всегда, мы публично ответим лишь двоим, дабы рассеять последние сомнения неверящих. Остальные могут приходить для личной беседы в часы, указанные в наших объявлениях,

Видно, у этих космических чудотворцев строго разработанный ритуал и даже твердый график. Мне стало смешно.

Но дальше начались занятные вещи. Первой к проповеднику стремительно пробилась, растолкав всех, сухонькая старушка в черной шляпке и с зонтиком в руках и начала что-то быстро говорить ему на ухо. Они пошептались несколько минут, потом проповедник кивнул, отстранил от себя старушку и громко спросил у девушки, неподвижно застывшей в кресле, освещенной теперь ярким лучом света, падавшего откуда-то из-под потолка:

— Слышит ли твоя душа, о чем спрашивает эта женщина? После короткой паузы девушка ответила:

— Да. Она хочет знать, стоит ли ей вложить свои сбережения в акции интересующей ее фирмы или подождать. Стечение планет благоприятно, хотя есть угроза повышения налогов и роста цен…

Вторым к проповеднику протолкался рослый парень лет двадцати пяти с обветренным, загорелым лицом, наверное, крестьянин. Его интересовали виды на урожай винограда. «Гретхен» ответила ему обстоятельно, хотя несколько туманно. В этом не было ничего чудесного: прогнозы на урожай у нас печатают многие газеты.

Удивительным было то, что девушка опять каким-то образом угадала и этот вопрос, хотя парень задавал его на ухо проповеднику, как и старушка.

Никаких знаков девушке проповедник не подавал.

Может, все это было ловко подстроено заранее? Вряд ли: и старушка и парень явно не походили на подставных лиц,

Вести себя так естественно могли бы только гениальные актеры. К тому же старушку в зале многие знали, вокруг нее сразу собрались кумушки, оживленно обсуждавшие чудо.

Опять зазвучала «космическая музыка», запели ангельские голоса. Разговоры и шум в зале стихли. Возбужденной толпой все сильнее овладевал мистический, суеверный экстаз. Я сама невольно ощущала это по себе…

— Введите ее! — громко и властно приказал проповедник.

Двое молодых мужчин в строгих черных одеждах, похожих на монашеские рясы и в то же время опять-таки на какие-то костюмы космонавтов, медленно ввели под руки женщину с рано постаревшим лицом. Это бледное лицо было искажено страстным, мучительным ожиданием чуда. Глаза у женщины были широко открыты, но ничего не видели. Она была слепая.

Замерший в ожидании зал следил, как ее вели к проповеднику, отступившему еще дальше в темноту и почти невидимому.

Спящая девушка вдруг встала и походкой сомнамбулы отошла в сторону от кресла. Теперь ее тоже почти не стало видно, лишь смутно белело платье в темноте.

Слепую женщину усадили в кресло под слепящий свет прожектора. Но она не видела света, глаза ее не моргали.

— Готова ли ты, бедная сестра моя? — торжественно спросил проповедник.

— Да, я готова, — срывающимся голосом ответила женщина, вцепившись в подлокотник кресла.

— Тверда ли твоя вера?

— Да, тверда. Я верю, верю! — исступленно, как заклинание, несколько раз повторила женщина. Пауза. Звенящая тишина…

— Спи! — вдруг властно приказал проповедник. И женщина окаменела

Луч света, падавший на нее, начал медленно меркнуть. Вот уже лицо женщины едва различимо…

— Сейчас ты прозреешь, сестра моя, — негромко и певуче начал говорить проповедник. — Я буду считать до пяти, и когда я скажу «пять», всемогущие космические силы Старших Братьев вернут тебе зрение. Ты снова все будешь видеть. Я считаю. Раз… Два…

Он считал медленно, размеренно, монотонно, и напряжение в зале все нарастало…

— Три… Четыре. Какая длинная пауза!

— Пять! Проснись! Ты видишь!

Женщина вскочила, закрыла ладонями глаза, тут же снова отняла их от лица и неистово закричала на весь зал:

— Я вижу! Вижу! Господи, я вижу!

Ее подхватили под руки и увели, почти потерявшую сознание.

Трудно передать, что творилось в зале. Перекрывая всхлипывания и возгласы зычным голосом, проповедник выкрикнул, простирая перед собой длинные руки:

— Поклонимся Космическому Пламени!

И вдруг у его ног словно разверзлась огненная бездна!

В полу открылась яма, доверху наполненная раскаленными углями. Проповедник взмахнул руками, словно готовящаяся взлететь серебристо-багровая птица:

— Поклонимся Космическому Пламени, братья и сестры!

С этим возгласом он быстро подошел к самому огню, склонился над ним в низком поклоне и вдруг, набрав полные пригоршни пылающих углей, погрузил в них свое лицо, будто совершая некое «огненное омовение», а затем подбросил угли высоко кверху. Огненные полосы прочертили воздух.

Не успела я опомниться, как проповедник, будто ни в чем не бывало, вернулся на свое место. А к огненной яме неторопливо и торжественно подошла «Гретхен» в белом платье. Теперь стало видно, что она босая.

Под ликующее пение «космических голосов» девушка спокойно ступила босыми ногами на раскаленные угли и так же неторопливо, величаво прошла по ним.

Я вскрикнула, ожидая, что вот сейчас вспыхнет ее легкое платье и девушка на наших глазах превратится в живой пылающий факел…

Крики ужаса раздавались и в других концах зала.

Но ничего не произошло. Платье почему-то не вспыхнуло.

Девушка с отрешенным видом лунатички прошла по всей дорожке из раскаленных углей, и ноги ее были, видимо, целы и невредимы.

— Эх! Не могу, — проговорил вдруг рядом со мной доктор Жакоб и начал быстро раздеваться.

8. СКАНДАЛ В «СВЯТОМ ДОМЕ»

Оставшись в одной рубашке и плавках, похожих на ту набедренную повязку, в какой он выступал на сцене, доктор Жакоб легко вскочил на низенькие перила, ограждающие нашу ложу, и крикнул:

— Уважаемые зрители, минуточку внимания! Все лица повернулись к нему,

— Я атеист и не верю ни в бога, ни в какие-то там загробные голоса. Но я тоже могу творить подобные чудеса, они доступны каждому нормальному человеку.

С этими словами он спрыгнул в зал, прошел сквозь спешно расступающуюся толпу к огненной дорожке и вступил на нее. Стоя в огне, он набрал полные горсти раскаленных углей, покачал головой и, сказав громко:

— Жалко, уже остыли, — старательно сдул с них серый пепел.

Угли запылали ярче, и Жакоб начал растирать ими ноги, словно это была обыкновенная массажная губка.

— Как видите, для этого не обязательно быть святым! — весело воскликнул он, показывая всем пылающие на его ладонях угли.

Потом он вдруг начал приплясывать на углях.

— Маэстро, где же музыка? — крикнул Жакоб. — Твист без музыки — это не то. Дайте музыку! Хотя бы марсианскую.

Проповедник и девушка уже куда-то исчезли.

Жакоб выскочил из костра и, шутливо отбиваясь от каких-то истеричных старух, пытавшихся ударить его кто зонтиком, а кто просто сухоньким кулачком, вскочил на перильца и, тяжело переводя дыхание, оказался опять рядом со мной.

— Бежим! — по-мальчишески выпалил он, поспешно натягивая брюки.

Ботинки он взял в одну руку, меня подхватил другой, и мы, скатившись по истертой каменной лестнице, выскочили во двор и очутились на улице.

Из дверей «космического храма» выбегали ошеломленные «братья» и «сестры». Помахав им рукой, Жакоб со смехом потащил меня за собой.

— Ну что вы сделали! Боже мой, я чуть не умерла от страха.

Как ваши ноги? Надо немедленно ехать в больницу. Они наверняка обожжены.

— Ни капельки, можете убедиться. Надо, кстати, обуться. Я не впервой проделываю этот номер. И мои ноги уже несколько раз осматривали после такого хождения специально приглашенные медики.

Мой страх постепенно переходил в восхищение. Мы сели в машину, никто нас не преследовал.

— И вы вправду не пользуетесь никакими таинственными снадобьями? недоверчиво спросила я.

— Нет. Ловкость рук — вернее, ног, и никакого обмана.

— Но как же это вам удается? Еще пепел стал сдувать, фу… Нет, все-таки вы невозможны!

— Пепел я сдувал нарочно. Так сказать, из технических побуждений. По очищенным углям ходить проще, меньше опасности ожога. Это научный факт. Такие фокусы широко распространены в Азии и Африке. Да и не только в дальних экзотических странах: на юге Болгарии есть целые села, где устраивают пляски босиком на раскаленных углях во время так называемых «нестинарских игр», имеющих древнюю традицию, еще со времен язычества. Я этим давно заинтересовался и решил непременно ввести такой номер в свой репертуар. И эффектно…

— Да уж!

— …И позволяет неплохо разоблачать так называемые «чудеса факиров». Однажды попробовал — и получилось.

— Очень просто у вас выходит: взял — и попробовал. И получилось. Все равно, что через веревочку прыгать. Никогда не поверю, будто тут нет никаких секретов. Вы же сами говорите, что это фокус.

— Ну, фокус в том смысле, что с ним можно успешно выступать и удивлять зрителей. А секретов в самом деле нет никаких. Просто это позволяют проделывать физиологические особенности человеческого организма да законы физики, хотя, честно говоря, мне и самому тут еще не все ясно.

Он вдруг так резко затормозил, что я ткнулась носом в стекло и тревожно спросила:

— В чем дело? — озираясь по сторонам.

— Не бойтесь, за нами никто не гонится, — засмеялся Жакоб, — Просто я увидел этот уютный ресторанчик и сразу вспомнил, что мы еще не обедали. Он вас устроит?

— Ничего, кажется, неплохое местечко. Во всяком случае, тихое.

— Тогда давайте перекусим перед обратной дорогой. Мы сели за столик.

— ? Как хотите, а я все-таки не верю, будто одной лишь силой воли можно заставить себя безболезненно пройти по огню. И почему платье на ней не вспыхнуло, на этой смелой девице? Я каждую минуту боялась.

— Оно из несгораемого материала, надо будет это перенять, — деловито ответил Жакоб, принимаясь за паштет.

— Нет, тут все-таки наверняка есть какие-то секреты, только вы не хотите их мне раскрыть, — не унималась я. — Опять профессиональная тайна? Кодекс факирской чести не позволяет?

— В данном случав я ничего от вас не скрываю, честное слово. Вся разгадка, видимо, в том, что, когда я иду по раскаленным углям, обильно выделяется пот, и образующиеся шарики жидкости предохраняют ноги от ожогов. Плюс, конечно, влияние самовнушения на симпатическую нервную систему. Да вы сами наверняка проделывали, и даже не раз, такой фокус, только не в столь эффектном оформлении.

— Я? Каким образом?

— Пробуя пальцем, хорошо ли нагрелся утюг. Вспомните: вы всегда перед этим смачиваете палец слюной,

— Верно…

— Водяные пары между пальцем и горячим утюгом и предохраняют вас от ожога. А опытные паяльщики ухитряются даже, смочив ладонь слюной, направлять рукой в нужную сторону поток расплавленного олова. Сейчас я готовлю номер еще эффектнее.

— Это какой же? — насторожилась я.

— Лизну языком докрасна раскаленный стальной брусок.

— Ужас! Только мне-то уж этот фокус не показывайте. И вообще не портите, пожалуйста, мне аппетит.

Доктор Жакоб покорно склонил голову, и мы принялись за яблочный торт. Когда очередь дошла до кофе, я сказала:

— Да, а вы понимаете, что этой — простите меня — мальчишеской выходкой вы себя выдали? Теперь они знают, что вы интересуетесь их деятельностью.

— Ну, они меня и так хорошо знают, — не очень уверенно ответил Жакоб.

— Но сегодня-то они вас явно не ждали.

— Да, похоже. Всеведущий «голос» тут что-то оказался не на высоте.

Когда мы выбрались из тесноты кривых улочек на простор шоссе, я сказала:

— Ну, а теперь выкладывайте ваши выводы. Что вы новенького высмотрели, мистер Шерлок Холмс?

— Я видел то же, что и вы, — засмеялся он.

— Ладно, ладно, не кокетничайте. Я-то вижу эти чудеса впервые, а вы ведь приезжали специально, чтобы проверить свою гипотезу о том, будто эти шарлатаны каким-то образом влияют на мою тетку. Ну и что вам удалось выяснить? Если они и шарлатаны, то весьма талантливые и ловкие. Я человек спокойный и абсолютно неверующий, но, признаюсь, на меня все это зрелище произвело сильное впечатление. Началось панегириком во славу науки, а потом…

— Да, нынешние мистики не чета прежним. Идут в ногу со временем, научились маскировать свои суеверные бредни в ультрасовременные псевдонаучные одежды. — Жакоб посмотрел на меня и добавил:- Так что разоблачить современных мистиков вовсе не так-то легко и просто. Они весьма умело пользуются тем, что, как ни могущественна наука, она не может опровергнуть существование бога.

— Почему? — удивилась я.

— А как опровергнуть то, что не имеет доказательств?

— Да, это у них ловко получается, — согласилась я. — Христос и Пифагор, Эйнштейн и Циолковский, какие-то «гималайские великаны». Ужасающая мешанина, а вот действует, впечатляет.

— В том-то и беда. Все свалено в кучу: оккультизм, буддизм, учение йогов, самые вульгарные суеверия — и приправлено научными терминами. На многих это действует, привыкли слепо верить авторитетам. Широко известные имена гипнотизируют.

— Да, впечатление производить они умеют, надо отдать им должное, — задумчиво проговорила я. — Хорошо, что я видела перед этим ваше выступление. Оно оказалось неплохим психологическим противоядием против всей этой мистики.

— Правда? — обрадовался Жакоб.

— Правда. А то бы я, наверное, в самом деле поверила в чудеса с этой девицей. Как она внезапно появилась из ничего. А как она угадывала мысли?

— Они с этим проповедником выступали раньше с якобы телепатическими опытами. Были у них тогда номера гораздо эффектнее… Но береглись, никак не давали возможности проверить их и уличить. А теперь ударились в откровенное шарлатанство.

— И со слепой как ловко было подстроено… Жакоб покосился на меня и ответил:

— Вы ошибаетесь, тут не было никакого обмана. Она в самом деле была слепой.

— И прозрела?

— И прозрела. Ничего чудесного в этом нет. Я же вам как-то рассказывал, что гипнотическим внушением можно излечивать некоторые заболевания, если только они возникли на нервной почве и не связаны с органическими повреждениями. Я сам не раз возвращал зрение таким слепцам и ставил на ноги паралитиков. Этот способ так и называется: «молниеносный гипноз». А вообще да, спектакль с выдумкой. Это самое важное, в чем я сегодня убедился. Тут чувствуется рука опытного режиссера. Одному Горану это не по силам. И кто-то снабжает их весьма совершенной техникой. Надо будет как следует заняться этими космическими огнепоклонниками. Похоже, к ним будет нелегко найти лазейку…

— Конечно, они теперь вас и близко не подпустят.

— Ничего, как-нибудь проберемся в их тайное тайных.

— Слушайте, а может, с угадыванием мыслей у них тоже не было подстроено? Может, это все-таки телепатия?

— Ну, какая там телепатия. Обыкновенное жульничество. У нее где-нибудь спрятан приемник, — может быть, даже в ухе. У него — радиопередатчик. Современная техника позволяет делать приемники величиной с маслину или даже с горошину. И такие пройдохи весьма широко используют технические новинки.

— Вы не верите в телепатию?

— Я ученый, исследователь, а наука не религия. В науке «верю» или «не верю» — не аргумент. Вокруг телепатии за последние годы напущено столько всякого мистического туману и распространяется разных домыслов, что каждый трезвый исследователь обязан относиться к этим вопросам с особой осторожностью. О телепатических явлениях мы вообще вынуждены судить лишь по чисто субъективным рассказам людей. Но человеческая психика столь сложна и мы ее еще так мало изучили, что субъективные впечатления могут быть весьма обманчивы… Так мы ехали, проносясь мимо засыпающих городков и тихих селений, болтали о всяких интересных вещах, полные впечатлений от «мистического представления».

— Какие же будут мне задания, мосье Шерлок Холмс? — спросила я, расставаясь с Жакобом.

— Все те же: внимательно наблюдайте за тетей и все записывайте, не надеясь на память: что случилось и точное время. И за прислугой внимательно присматривайте, — многозначительно добавил он.

Это мне уж совсем не понравилось.

— А в случае каких-нибудь происшествий или появления в окрестностях вашего дома подозрительных лиц немедленно звоните мне.

— Вы думаете, происшествия еще будут?

— Непременно, — ответил он — Так легко они не отступятся. Судя по всему, работу они уже провели немалую. Все потайные ниточки хорошо замаскированы. Я думаю, теперь они даже станут действовать активнее, чтобы опередить нас.

Мне стало вдруг страшно, и дрогнувшим голосом я спросила:

— А в чем может проявиться их активность? Чего мне ждать?

— Не знаю, — честно ответил он. — Но помните, я в любой момент поспешу к вам на помощь, когда бы вы ни позвонили.

— Спасибо!

— Мы должны помешать им во что бы то ни стало. Не говоря уже о здоровье вашей тети, речь идет ведь и о солидных деньгах.

— Да, при одной мысли, что они станут вытворять в своем огненном храме на тетины деньги, у меня мурашки бегают по коже. Бр-р…

— Вот именно. Ну, спокойной ночи.

— До свидания. Надеюсь, она будет спокойной.

9. СУМАСШЕДШИЕ ДНИ

Дома все было спокойно и тихо. Тетя еще не ложилась, ждала меня, раскладывая пасьянс, сама напоила чаем с медом. Сославшись на усталость, я поспешила отправиться спать.

И ночь прошла спокойно. Утром тетя была такой же милой, заботливой, веселой. Поспела малина, и мы весь день собирали ее. Тетя увлеклась и стала напевать забавные песенки, которые слышала в юности от садовниц на сборе ягод.

А на следующее утро, когда я вышла в столовую к завтраку и привычным движением потянулась поцеловать тетю, она вдруг резко отстранила меня, почти оттолкнула и спросила:

— Где ты была позавчера?

Я молчала, потупившись, словно уличенная во лжи девчонка.

— Я все знаю. Зачем ты так нагло лгала мне? — продолжала она.

— Ты опять слышала «голос»? — спросила я убито, не решаясь поднять головы.

— Да! И он рассказал мне все о вашем подлом сговоре. Зачем ты связалась с этим проходимцем, Морисом Жакобом? Каким грязным вещам он тебя учит? Отвечай!

— Но он вовсе не проходимец. Мы хотим тебе помочь, — пробормотала я.

Но тетя гневно оборвала:

— Не лги! Я прекрасно знаю, что вы задумали. Голос открыл мне глаза. От него не скроешься, поняла?

Она стремительно встала и вышла из комнаты. А я осталась стоять посреди пустой столовой в полной растерянности.

Глухой, темный ужас поднимался во мне. Неужели от этого «голоса» в самом деле ничего не скроешь?

Я пыталась себя успокоить, что ничего сверхъестественного и мистического в этом проклятом «голосе» нет. Он вовсе не небесного происхождения, а принадлежит людям, каким-то пока еще не пойманным злодеям. А они, как все люди, конечно, не всемогущи. Доктор Жакоб непременно поможет мне…

Но плохое настроение не проходило. Весь день я бродила по дому и саду, как затравленная. Тетя заперлась у себя в комнате. Вокруг все было так тихо, что начинало звенеть в ушах.

Утром, придя к завтраку, тетя поздоровалась со мной довольно сухо, с доктором Ренаром, который был уже здесь, как всегда, приветливо. У меня отлегло от сердца.

Мы начали завтракать, постепенно завязался какой-то общий разговор о всяких пустяках. Все шло совершенно нормально, и с каждой минутой я успокаивалась и веселела. Ночные страхи начинали казаться пустыми и даже забавными…

Как вдруг я услышала странную фразу — тетя произнесла ее все тем же обыденным, ровным тоном, обращаясь к доктору:

— Ну, как же вы не помните, это случилось в прошлом году, через день после пожара. Да, именно через день, я прекрасно помню.

Мне показалось, что я ослышалась. Я переспросила:

— После какого пожара, тетя?

— Как после какого? У нас, слава богу, был лишь один пожар. В прошлом году, разве ты забыла?

Мы с доктором Ренаром переглянулись, но я все-таки робко возразила:

— Но у нас не было никакого пожара в прошлом году.

— Что же, мне изменяет память? — тетя потерла лоб. — Нет, я же прекрасно помню, что это случилось именно в прошлом году, пятнадцатого апреля. Вы тоже должны помнить, доктор. Вы же прибежали одним из первых. Пламя уже начало охватывать кровлю.

Я точно знала, что никакого пожара у нас никогда не было.

Наверное, я смотрела на тетю с таким ужасом, что она вдруг снова пришла в ярость, как и вчера

— Ты опять притворяешься, будто я все это выдумала! — закричала она, так сильно стукнув по столу, что чашки запрыгали. — Хватит изображать меня сумасшедшей. Ты же прекрасно помнишь этот пожар, сама получила сильные ожоги.

Не было никакого пожара, и не могло от него остаться следов на моей руке. Но тетя возмущалась так убедительно, что и я тоже пристально уставилась на собственную руку.

Нет, на ней не было никаких шрамов. Но доктор Ренар, делая мне знаки глазами, сказал:

— М-да, похоже на старый ожог. Теперь я вспоминаю…

Тетя оттолкнула мою руку, швырнула на пол салфетку и, гневно крикнув:

— Наглая, лживая девчонка! — выскочила из столовой.

Дверь за ней так хлопнула, что жалобно зазвенели хрустальные подвески старинной люстры.

— Что же это такое! — простонала я. — Ведь не было никакого пожара, и шрама у меня нет, ну, посмотрите, — и залилась слезами.

— Конечно, не было, — сказал доктор Ренар, поглаживая меня по руке.

— А вы ей поддакиваете.

— Но с ней нельзя спорить, когда она в таком состоянии. Вы должны сдерживаться, дорогая моя, и не противоречить ей,

— Соглашаться с любой глупостью, какую она скажет? Подтверждать каждое бредовое видение, какое ей только привидится? И вы считаете, будто таким образом мы ей поможем? Ведь она сходит с ума на наших глазах, доктор, а мы ей бессильны помочь.

— Придется, видимо, все-таки вызвать опытного психиатра, — тяжко вздохнув, ответил Ренар. — Позвоните доктору Жакобу, посоветуйтесь с ним,

— А, что он может! — махнула я рукой, но все-таки пошла в свою комнату, вытерла слезы и набрала номер домашнего телефона Мориса Жакоба.

Через несколько минут в трубке раздался встревоженный голос:

— Здравствуйте. Что у вас стряслось?

Я рассказала об ужасной утренней сцене.

— И все? — ответил Жакоб с явным облегчением. — Ну, чего же вы так перепугались? Обыкновенные внушенные так называемые ложные воспоминания. Ничего страшного, завтра ваша тетя будет опять нормальной. Уж доктор-то Ренар должен был разобраться…

— Доктор Ренэр считает, что тетю надо непременно показать опытному психиатру. Поэтому он и посоветовал позвонить вам.

— Ну, по-моему, такой нужды нет. Удивляюсь, что старый опытный врач так переполошился. Хотя, впрочем, он в шорах: упорно считает, будто у вашей тети какое-то психическое заболевание, а «голос» — лишь навязчивая галлюцинация. Но вы не пугайтесь. Утреннее происшествие снова подтверждает мою правоту. Ложные воспоминания бывают и у нормальных людей, непроизвольные. У тети это явно внушенное воспоминание…

— «Голосом»?

— Несомненно. Я вас очень прошу: проверьте хорошенько, незаметно для тетки, нет ли все-таки у нее в спальне каких-нибудь репродукторов. Они могут быть совсем миниатюрными, прятаться в подушке, где-нибудь в изголовье кровати, в ночном столике, даже в лампе.

— Постараюсь, — ответила я, — только это трудно. Тетя в последние дни явно подозревает меня в чем-то, не доверяет мне. Это, наверное, ей внушает «голос».

— Крепитесь, — сказал доктор Жакоб и, оживившись, добавил: — Да, я навел справки о той женщине…

— О какой женщине?

— Ну, о слепой, которая от внушения прозрела. Помните, вас еще так это поразило? Ее зовут Агнесой Рутен.

— Ну?

— Как я и предполагал, у нее не было органических расстройств зрения. Просто полгода назад от сильного нервного потрясения возник истерический амвроз, это вполне излечимо. Жалко, не встретил я ее до того, как она попала в лапы этих шарлатанов. Одной атеисткой было бы больше…

Я слушала его, и во мне закипала злость.

— Вами движет чисто научная любознательность, как и доктором Ренаром, а я тут с ума схожу!

— Но ведь тетя ваша здорова, вы можете успокоиться, — смутился Жакоб. — Наберитесь только терпения, мы их скоро поймаем…

Весь день мы сидели в своих комнатах — я и тетя.

Однако доктор Жакоб оказался прав. На следующее утро тетя вышла к завтраку опять вполне нормальной. Разговаривала, шутила, смеялась, потом уселась на террасе с вязанием.

И обед прошел тихо и мирно. Была суббота, и после обеда, как у нас повелось, тете принесли накопившиеся за неделю счета на подпись.

— Принеси, пожалуйста, мои очки и ручку, они в спальне, — попросила меня тетя. Я выполнила ее просьбу.

— Что со мной? — вдруг растерянно пробормотала тетя.

Я подняла голову и с изумлением увидела, как она пытается взять со стола ручку и не может. Пальцы ее не слушались. Я подскочила к тете, схватила ручку и вложила в ее пальцы. Тетя держала ее, смотрела на ручку, но явно не знала, что же с ней делать дальше.

— Ну, пиши, — сказала я.

— А как? — каким-то ужасно жалобным и перепуганным голосом спросила тетя. — Я не знаю, как это сделать.

Тетя не притворялась. Она пыталась двигать ручкой по бумаге, но неуверенно и совершенно беспорядочно, точно маленький ребенок, схвативший карандаш, но еще не умеющий провести даже простую линию.

Не только я, но и сама тетя была на этот раз перепугана,

— Доктор, что со мной? — простонала она. — Я разучилась писать. Я больна?

— Не волнуйтесь, это пройдет, — пытался _ успокоить ее Ре-нар. — Обычный писчий спазм, к сожалению, весьма распространенный в наше время. А все от этих шариковых ручек. Положите ее и не волнуйтесь. Пойдемте, я осмотрю вашу руку. Сделаем примочку, и все пройдет.

Он увел ее и долго не возвращался. А я ждала, нервно расхаживая по террасе и теребя в руках носовой платок.

— Что с ней? — кинулась я к появившемуся, наконец, Ренару. Старый доктор сокрушенно покачал головой и, понизив голос, ответил:

— Я думал, что это писчий спазм, но, боюсь, дело серьезнее. Скорее, это системный паралич. Все другие функции мускулатуры плеча не обнаруживают никаких отклонений от нормы, она только потеряла способность писать.

— Отчего?

Он пожал плечами.

Но я-то знала: это натворил опять проклятый «голос»…

— Надо будет отвезти ее в город, показать специалистам, — озабоченно проговорил Ренар, поглядывая на старинные часы «луковкой». — Она так перепугана, что, конечно, согласится поехать.

Мы решили с ним уговорить тетю поехать в понедельник в город.

Но первое, что я услышала, проснувшись на следующее утро, был радостный тетин голос:

— Я умею писать! Я умею писать!

Я взяла у нее исписанный листок с некоторой опаской. Торопливые, налезающие одна на другую фразы, по смыслу не связанные между собой. Но они вполне логичны, никаких ошибок. Незаметно никаких признаков помешательства. Я вздохнула с облегчением.

Но тетя тут же села за стол, выписала чек на пять тысяч франков, вложила в конверт и велела сейчас же отправить его «Внимающим Голосам»…

На другое утро тетя выглядела опять совершенно нормальной, но после завтрака вдруг выкинула нелепый поступок: внезапно сняла с подоконника цветочный горшок с кактусом, завернула его в платок, поставила на стол и трижды низко поклонилась ему.

А потом как ни в чем не бывало повернулась к нам с доктором Ренаром и стала продолжать прерванную беседу.

Во вторник тетю вдруг поразила глухота. Она ничего не слышала, была ужасно напугана, металась по всему дому, плакала, умоляла доктора Ренара спасти ее от глухоты. На нее страшно было смотреть. Нам приходилось все свои ответы и слова утешения писать ей на больших листах бумаги.

Доктор Ренар вызвал из города знакомого врача-ушника. Тот немедленно приехал, и они в столовой, где было светлее, начали осматривать тетю.

Похоже, консилиум грозил затянуться надолго. Я решила воспользоваться удобным моментом и осмотреть спальню тети, как просил доктор Жакоб. Надо непременно найти, где же прячется этот губительный «голос». Я не могла больше вынести тревоги и мучения, которые он доставлял и тете и мне.

Я лихорадочно перерыла всю спальню, тщательно проверила каждый уголок. Ничего нет.

— Что ты здесь делаешь? — вдруг услышала я встревоженный голос тети.

Она стояла на пороге и смотрела на меня.

Залившись густой краской, я начала лепетать что-то невнятное:

— Вот решила прибраться… стереть пыль.

Но ведь тетя оглохла. Она не слышала моих жалких оправданий.

— Что ты здесь ищешь? Как ты смела обыскивать мою комнату? Тебе мало моих несчастий? — бушевала тетя.

Это была ужасная сцена!

Я выскочила в коридор и, зажав ладонями уши, чтобы не слышать тех ужасных, обидных слов, какие выкрикивала тетя мне вслед, опрометью бросилась в сад.

Пришла я в себя, услышав неподалеку голоса приезжего врача и провожавшего его до машины доктора Ренара. Поспешно утерев слезы, я поспешила к ним.

— Ничего не могу сказать определенного, — сказал приезжий врач, прежде чем я задала ему вопрос. — И признаться, ничего не понимаю. Состояние органов слуха у вашей тети вполне нормально для ее возраста. Ни малейших патологических изменений. Однако она не слышит даже сильных звуков. Первый случай в моей тридцатилетней практике, — он развел руками. — Видимо, вы все-таки правы, дорогой Ренар: это какое-то осложнение на нервной почве…

— И оно должно в таком случае скоро пройти, — поспешно вставил доктор Ренар, явно чтобы успокоить меня.

— Да, раз никаких органических изменений нет, — согласился ушник.

Я поблагодарила его, доктор Ренар проводил консультанта до машины, и он уехал.

— Что там у вас произошло? — спросил доктор Ренар, возвращаясь и усаживая меня рядом с собой на скамью. — Опять повздорили?

— Да, очередной скандал. Это становится невыносимым. Я с ума схожу, доктор. Дайте мне что-нибудь, ведь есть какие-то успокаивающие лекарства.

— Хорошо, я вам принесу. Да, — добавил он, сочувственно глядя на меня, — вы прямо извелись.

— А вы?

— Ну, я-то выполняю свой врачебный долг. Как говорится: «Исполнить свой долг иногда бывает мучительно, но еще мучительнее — не исполнить его». Вот что: лекарства лекарствами, но вы попробуйте, дорогая, еще и успокоить свои нервы по методу Куэ. Старый, проверенный метод.

— А в чем он заключается?

— Он очень несложен. По утрам при пробуждении и вечером, ложась спать, закрыв глаза и сосредоточившись, произнесите вслух раз по двадцать подряд: «С каждым днем мне во всех отношениях становится все лучше и лучше. Это проходит, это проходит…»

— Как молитву? — с иронией спросила я.

— Вот именно, как молитву. Только этот метод лечебного самовнушения, разумеется, не имеет никакого отношения к религиозным домыслам. Он вполне научен и многим помог. Я, например, частенько сам им пользуюсь.

Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечер, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:

— Это проходит, это проходит…

Но ЭТО не проходило.

10. Я БОЮСЬ СОЙТИ С УМА

Через день глухота у тети прошла так же внезапно, как и началась. На радостях она со всеми болтала без умолку и даже захотела послушать радио.

А у меня, как назло, в это утро разболелся зуб, и мне было не до болтовни.

— Почему ты не съездишь в Сен-Морис к дантисту? — сказала сочувственно тетя. — Он мне тогда прекрасно запломбировал зуб, ни разу с тех пор не беспокоит. Он живет возле самого моста. Запиши адрес: бульвар Картье, дом пять.

Я поблагодарила ее, записала адрес, но решила пока терпеть и никуда не ездить. Может, боль пройдет сама.

Покидать тетю хотя бы на несколько часов я боялась — и не напрасно…

У нее начались галлюцинации. То она не могла выйти из комнаты, потому что не видела двери, хотя и стояла прямо перед ней. То вдруг со смехом объявила за обедом, будто у меня на голове выросли очень забавные рога.

— Очень миленькие рога, как у серны. Они даже идут тебе, глупышка. Не снимай их…

Нервы мои не могли этого выдержать, да и зуб разбаливался еще сильнее. Попросив доктора Ренара побыть весь день с тетей, я поскорее села в машину и помчалась к дантисту.

Но никакого дантиста по тому адресу, что дала мне тетя, не оказалось. Неужели это «голос» подшутил так глупо надо мной, опять внушив тете какое-то ложное воспоминание? Хотя она, наверное, просто сама напутала, всегда ведь отличалась плохой памятью на адреса. Вконец обозленная, я поехала в центр городка и у первого попавшегося дантиста вырвала злополучный зуб. Дантист уговаривал меня поставить пломбу, но сейчас некогда было этим заниматься.

Тетя не давала нам передохнуть.

Целый день ей казалось, будто у любимой рыжей кошки Марголетты хвост вдруг стал черным. Тетя переживала, сокрушалась по этому поводу, хотя кошка на самом деле ничуть не изменилась. Но мы все, наученные горьким опытом, уже не пытались ее разубеждать.

Мне приходилось самой готовить ей постель под прожигавшими спину косыми взглядами тети, каждый раз подозревавшей, будто я опять затеваю обыск.

«Наблюдайте внимательно за слугами…» — вспоминала я при этом глупейшие слова Жакоба и злилась еще больше. Все в доме так перепуганы и удручены, что лучшего доказательства их невиновности не найти.

Я вообще почти перестала разговаривать с тетей, потому что она относилась ко мне с каждым днем все недоверчивее и враждебнее. Никогда теперь не рассказывала мне, что ей вещает «небесный голос», хотя это, несомненно, именно он восстанавливал ее против меня. Доктору Ренару тетя доверяла по-прежнему и не таилась от него. Он записывал в свой дневник все, что она сообщала и делала, но мне не рассказывал, в чем же меня обвиняет «голос».

— Так, ерунда всякая, — отмахнулся он в ответ на мои настойчивые расспросы.

Со старым доктором мы уже почти не разговаривали, — слишком расходились наши взгляды. Он упорно считал, будто у тети какое-то заболевание, временное психическое расстройство, а в существование «голоса» не верил и каждый раз подшучивал надо мной, когда я пыталась заводить с ним об этом разговор. Чувствовала я себя страшно одиноко. Даже с верной подругой Анни, которая посоветовала мне обратиться к Жакобу, я не могла поделиться своими тревогами. Она, как назло, укатила куда-то отдыхать. Работу я совсем забросила, карандаши и кисти валились из рук. Пришлось отказаться от нескольких выгодных заказов.

О, какие бесконечные, тоскливые, страшные тянулись дни! Я нигде не находила себе места. Книги не отвлекали, а вот газеты я жадно читала.

Теперь в газетах мне прежде всего бросалось в глаза то, что раньше казалось просто забавной и вздорной чепухой — предсказания астрологов и объявления всяких магов и чудодеев. Сколько же их печаталось, почти в каждом номере!

Открываю утром газеты, и сразу лезет в глаза объявление в аккуратной рисованной рамке:

«Астралограф — аппарат для установления связи с загробным миром, сконструированный на основании тридцатилетнего опыта. Высылается наложенным платежом по первому требованию.

Быстро выполняются также заказы на индивидуальные талисманы и амулеты. В зависимости от отделки цена от одного до пяти франков».

Берусь за другую газету — красочный, со множеством фотографий отчет о международном конгрессе ведьм. Оказывается, он только что закончился в дремучем лесу английского графства Гемпшир. Наиболее многочисленной была делегация гостеприимных хозяев — членов «Британского общества ведьм и колдунов». Это общество насчитывает свыше восьми тысяч активных членов, имеет специального секретаря «по связям с общественностью» и пресс-секретаршу — авторы репортажа по-приятельски называли ее «пресс-ведьмой». Президентом этого удивительного общества избрана некая Сибил Лик. Вот она на одной из фотографий: элегантно одетая молодая дама стоит, обворожительно улыбаясь, возле вертолета, Вертолет ее собственный. Она прилетела на нем на конгресс, — или все-таки точнее назвать его шабашем?

Что ж, метла как вид транспорта теперь не устраивает ведьм: вертолет надежнее.

Много поразительных вещей я узнала в эти дни, просматривая газеты. Интервью с мистером Уилсоном, «Верховным Жрецом Белой Магии».

«— Мистер Уилсон, лондонские газеты пишут, что колдовство в Англии переживает сейчас самый большой „бум“ со времен средневековья…

— Так оно и есть!

— А чем вызвано это явление?

— Я думаю, оно объясняется тем, что церковь уже не в состоянии удовлетворить людей. Они стали разумнее и не хотят беспрекословно принимать на веру все то, что утверждает религия. Церковь не приспособилась к современному миру. Она осталась на том же уровне, на каком была в средние века. Что же касается колдовства, то оно не обременено грузом догм…

— Много ли молодежи среди ваших приверженцев?

— Среди них есть люди всех возрастов.

— Как вы определили бы сущность колдовства?

— Колдовство — это поклонение природе… Церковь распространяет о ведьмах всевозможные порочащие слухи. Мы вовсе не портим скот и не вредим урожаям. Наоборот, мы, колдуны и ведьмы, стараемся помочь людям.

— Скажите, пожалуйста, м-р Уилсон, каждый ли желающий может присоединиться к вашей организации?

— Разумеется. Ни о какой дискриминации не может быть и речи.

— Есть ли у вас какие-нибудь основания жаловаться, что вы не встречаете поддержки и сочувствия со стороны властей?

— Нет, решительно никаких оснований!»

«ТАЙНОЕ ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО „ФАКИР“ Служит в качестве важного вспомогательного средства для развития и улучшения ясновидения, для магических и многих других оккультных опытов.

Изготовляется для каждого заказчика персонально в соответствии со специальными астролого-магическими предписаниями. При заказе необходимо выплачивать по крайней мере половину стоимости».

Я переворачиваю газету и смотрю на дату. Нет, число сегодняшнее, отнюдь не средние века.

Интервью с Ахиллом д'Анджело, именующим себя «Великим магом Неаполя».

«Только у нас в Неаполе насчитывается семь с половиной тысяч официально зарегистрированных магистров оккультных наук. Государство должно заботиться о будущем своих гадалок и чародеев. Мы платим налоги, а потому имеем полное право на получение больничного страхования, пособий по инвалидности и пенсии…» {Несколько нарушая «литературный этикет», считаю необходимым подчеркнуть: все приведенные здесь имена, факты, цитаты подлинные. Они действительно взяты из различных современных зарубежных газет. (Автор.)}

В газетах, с фотографиями, сделанными при помощи новейшей техники, вся эта мистика выглядела все-таки курьезно и нереально. Но теперь я понимала, что имею дело с самым настоящим «бизнесом», извлечением денег у невежественных и суеверных.

Каждое утро, просыпаясь, я с ужасом думала, какой-то увижу сегодня тетку. Что ей внушит «голос». Что она выкинет?

Несколько раз она вдруг переставала всех узнавать и разговаривала со мной, с доктором Ренаром, с окончательно перепуганной прислугой вполне логично, здраво, изысканно вежливо, но как с людьми совершенно посторонними и незнакомыми, которых она впервые видит.

И нам лишь оставалось неумело подыгрывать ей, тоже притворяться, будто впервые ее видим, — и какой же тогда начинался в доме сумасшедший любительский спектакль, поневоле разыгрываемый бездарными актерами!

Потом тетя на несколько дней впала в детство.

Она проснулась рано и выбежала на террасу, весело напевая давно забытую песенку своих детских далеких лет и нянча на руках какой-то сверток, который ей заменял куклу.

Что она только не вытворяла в эти дни! Видеть это было смешно и страшно.

Вырвав у меня из рук газеты, она, шаловливо приплясывая и показывая язык, отбежала в угол и начала старательно и неумело делать бумажный кораблик.

Потом сдвинула в угол несколько стульев и, устроив из них домик, спряталась в него, время от времени выкрикивая: «Куку!» — и хитро поглядывая на нас.

Уколов случайно палец булавкой, она захныкала, послюнила клочок бумаги и наклеила его на место укола — я сама так делала в детстве.

Доктор Ренар наблюдал за ней с горящими от научного любопытства глазами.

— Сколько вам лет? — спросил он у тети.

Она захохотала, запрокинув голову.

— Чему вы смеетесь?

— Как ты смешно меня называешь. На «вы»… Словно я большая.

— А ты еще маленькая?

— Да.

— Сколько же тебе лет?

— Семь

— Когда ты родилась?

— В одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году.

— А теперь какой у нас год?

Тетя замялась и пожала плечами, нерешительно поглядывая на него.

— Не знаешь? — спросил Ренар. — А в школу ты уже ходишь?

— Да.

— Ты хорошо учишься?

— Я еще недавно хожу в школу,

— Как же недавно?

— Один год перед этим я ходила совсем немного.

— Скажи, ты уже умеешь читать, писать, считать?

— Да, но это скучно. Можно, я лучше поиграю в саду? И, получив разрешение, весело запрыгала к двери на одной ножке…

— Нет, доктор Жакоб, кажется, был прав, — повернулся ко мне старик, — а я ошибался. Это все-таки гипноз, а не душевное заболевание. Поразительно! Я читал о таких опытах по внушению возраста в книгах, но вижу впервые. Кто мог внушить ей все это?

— «Голос», — угрюмо ответила я.

— Чепуха, мистика, — сердито отмахнулся Ренар. — Никакого «голоса» нет и быть не может. Это просто галлюцинация. «Человек суеверен только потому, что пуглив; он пуглив только потому, что невежествен». Гольбах.

У тети даже изменился и стал совсем детским, неуверенным почерк. Это показал опыт, который не преминул специально устроить любознательный доктор Ренар. Как строгий школьный учитель, он продиктовал тете несколько фраз. Она записала их, от напряжения высовывая кончик языка и поминутно облизывая губы. При этом она покосилась на меня, прикрыла листочек ладонью и совсем по-детски сказала:

— Чур, не подсматривать!

Мы сравнили эту запись с одной из школьных тетрадей, сохранившихся у тети с детских лет. Совпадение было порази тельным, полным — вплоть до грамматических ошибок, от которых тетя, став взрослой, уже давно избавилась.

По словам доктора Ренара, этот удивительный опыт тоже доказывал, что тетя впала в детство, несомненно, под чьим-то гипнотическим внушением. Значит, Жакоб прав.

Настал подходящий момент, решила я и снова тщательно обыскала тетину спальню, пока она резвилась в саду.

Я обшарила и выстукала, как это делают в шпионских романах, даже стены в тщетных поисках спрятанных где-нибудь потайных репродукторов или микрофонов, но ничего не нашла и с тоской думала: «Где же прячется этот проклятущий „голос“?» Может быть, все-таки существует телепатия и эти космические чудотворцы ведут внушение на расстоянии без всяких приемников и передатчиков, напрасно мы их ищем?

Жалко, не с кем поделиться мыслями. Если позвонить Жакобу, он меня высмеет. А доктор Ренар ответит какой-нибудь очередной назидательной пословицей, в телепатию он тоже не верит.

Как мне тоскливо и одиноко!

К тетиным выходкам я вроде уже начала привыкать и переносила их с каким-то тупым, апатичным терпением. Но, видно, эта струна терпения была натянута в моей душе до предела и настало время ей лопнуть…

За обедом, когда я попыталась повязать ей фартучек — впав в детство, тетя баловалась за столом и ела неопрятно, — она вдруг обеими руками вцепилась мне в горло и стала душить! Доктор Ренар подскочил к нам и пытался освободить меня. Но тетя вцепилась мне в горло мертвой хваткой, глаза ее горели ненавистью. Руки у нее стали словно железными…

Я уже начала задыхаться, когда доктор Ренар вырвал меня из рук тети и увел ее с немалым трудом в спальню…

А я бросилась к телефону и стала звонить Жакобу.

— Она пыталась меня задушить, — рыдала я в трубку. — А еще утром притворялась семилетней девочкой. Я больше не могу. Вам хорошо рассуждать, вы не видите этих ужасов. Ведь они окончательно сводят тетю с ума, эти космические бандиты. Или она уже рехнулась?

— Нет, этого они не сделают, — быстро ответил он.

— Почему? Откуда у вас такая уверенность?

— А зачем им нужна сумасшедшая жертва? Ведь она еще не отдала им все деньги, верно?

— Пока нет.

— А им только от нее и нужно, чтобы она поскорее подарила или завещала им все деньги.

— Почему вы так думаете?

— Для того чтобы завещание признали законным, ваша тетя должна подписать его, выражаясь юридическим языком, «в здравом уме и твердой памяти». А в таком состоянии, как сейчас, никакой нотариус ее, конечно, не признает нормальной. Я чувствую, вы очень устали, приезжайте сюда. Вам нужно отдохнуть.

Положив трубку, я кинулась навстречу вошедшему в комнату Ренару.

— Что с ней?

— Мы уложили ее в постель, и она уже крепко спит. Ой, какие ужасные синяки оставила она у вас на шее. Надо сделать примочку…

— Пустяки, пройдет, — отмахнулась я. — Доктор Жакоб советует мне уехать на несколько дней к ним, в Монтре…

— Очень разумная мысль. Если припадок повторится, мы отвезем ее в психиатрическую лечебницу. А вам, дорогая девочка, надо уехать, — поглаживая меня по голове, настойчиво сказал доктор Ренар.

11. В СТРАННОМ МИРЕ

На вокзале меня встретил доктор Жакоб.

— Что вы так на меня смотрите? — сердито спросила я у него, когда мы сели в машину и тронулись. — Отвернитесь. Да, я постарела на десять лет. Любуетесь, какие синичищи на шее? Даже припудрить не успела. Я так извелась. Почему вы ничего не предпринимаете? Чего вы ждете?

Насупившись, он помолчал, а потом ответил:

— Простого, вульгарного убийцу не так уж сложно поймать и посадить на скамью подсудимых. А бесплотный «глас небесный» в суд не потянешь. Один я его поймать не могу, нужна помощь моего друга Вилли. Он очень талантливый инженер. Изобретает для меня оригинальную аппаратуру. Не беспокойтесь, мы их поймаем. Время у нас еще есть, они непременно должны оставить пока вашу тетю в покое.

Мне стало немножко стыдно за то, что я так на него напала.

Морис Жакоб сидел рядом со мной, погруженный в свои мысли. Вид у него был такой удрученный, что мне вдруг захотелось погладить его по голове, приласкать как обиженного ребенка…

Доктор Жакоб и матушка Мари были внимательны ко мне и уговаривали пожить эти дни у них.

Днем Жакоб работал у себя в лаборатории на втором этаже. Иногда я заходила туда, но ненадолго, боясь помешать.

Тут царила строгая атмосфера. Хромом и сталью поблескивали в стеклянных шкафчиках всякие инструменты. Жакоб и два молодых бородатых ассистента в накрахмаленных белых халатах возились с какими-то сложными приборами, изредка перебрасываясь учеными фразами, звучавшими для меня загадочнее марсианских.

Они проводили опыты с собаками, большая свора которых носилась по всему саду, отпугивая от ограды редких прохожих, с обезьянами, кроликами, даже со змеями.

Нередко подвергали они довольно жестоким, по-моему, опытам и самих себя: силой самовнушения изменяли ритм сердца, за несколько секунд повышали у себя температуру на четыре-пять градусов, заставляли организм выделять больше инсулина, и все это контролировалось приборами.

Иногда Жакоб и боготворившие его ассистенты усыпляли друг друга и проделывали в гипнотическом сне удивительные вещи: вспоминали то, что казалось совсем забытым, моментально останавливали нарочно вызванное кровотечение (увидев это своими глазами, я начала верить в чудесную способность некоторых людей «заговаривать кровь»), вызывали самые настоящие ожоги прикосновением совершенно холодной металлической палочки.

Глядя, как они священнодействуют, я в самом деле начинала верить, что Морис ведет важную научную работу.

Но вечерами, когда он надевал чалму и набедренную повязку и превращался в Короля Современной Магии на подмостках какого-нибудь варьете или на арене цирка, эта моя вера опять начинала убывать…

Я посещала все его представления и видела поразительные вещи. Чего только не проделывал доктор Жакоб, превращаясь в Бен-Боя!

Показывая все свои удивительные трюки, он каждый раз настойчиво напоминал и втолковывал зрителям, что для выполнения их вовсе не нужно обладать сверхъестественными способностями, что нет в них никакой мистики и чудес — все дело лишь в тренировке и силе воли, превращающей его тело в чудесный послушный инструмент.

Однажды Морис показал мне фотографию какого-то щуплого паренька с бледным, исхудалым лицом. — Кто это? — спросила я,

— Я. Таким заморышем я был в тринадцать лет. Надо будет эту карточку тоже поместить в мой музей «чудесных исцелений».

Он уже показывал мне свой забавный «музей», где хранились костыли, ставшие ненужными инвалидам, которых доктор Жакоб внушением вылечил от нервного паралича, фотографии прозревших слепцов и заговоривших немых.

— Я много лет занимаюсь тренировкой своего тела и воли, не пропуская ни дня. Теперь я могу на несколько минут останавливать свое сердце, выдерживать на грудной клетке, одним лишь волевым усилием напрягая мышцы, до полутонны груза. Даже аппендицит мне вырезали без наркоза, — я просто как бы «выключил» боль,

— Вот бы мне так научиться. А я реву, уколов палец булавкой.

— Ничего, я уверен, что все люди в конце концов научатся свободно владеть собственным телом и управлять своей психикой. Для этого мы и работаем. И до чего же это интересно!

Во время таких бесед в лаборатории за чашкой утреннего кофе или в машине по дороге после выступления Морис делился со мной своими замыслами и мечтами. Рассказывал о том, как было бы интересно овладеть секретами памяти, чтобы научиться управлять ею — вспоминать в малейших деталях любое пережитое прежде событие или моментально запечатлевать в мозгу прочитанные страницы.

Слушая Жакоба, я начинала проникаться все большим уважением не только к тем опытам, какие он вел в тишине лаборатории, но и к его факирским выступлениям, так долго меня, признаться, немножко шокировавшим. Теперь я начала в самом деле понимать, что и здесь, на эстрадных подмостках, Жакоб не только в увлекательной форме несет людям научные знания и борется со всякими суевериями, но и проводит сложнейшие опыты над своим телом и мозгом, раскрывая их скрытые возможности и совершенствуя их.

— К тому же учтите еще одно, — сказал он мне как-то после очередного выступления, — деньги, которые я добываю факирскими фокусами в поте лица своего, идут целиком на науку. Без них никогда бы не иметь мне такой лаборатории.

Да, жить в мире доктора Жакоба было очень интересно, если бы не постоянные гнетущие мысли о несчастной тете.

Как она там? Что с ней?

12. МОЖЕТ, ВСЕ-ТАКИ ТЕЛЕПАТИЯ?

На третий день после моего отъезда из дому позвонил доктор Ренар. Он сообщал хорошие вести: вчера тетя заявила, что теперь будет совершенно здорова. Так приказал «голос»,

— Отлично. Дело близится к развязке, — сказал доктор Жакоб, когда я передала ему эти новости. — Пора снова навестить эту шайку. Когда у них ближайший спектакль? Они оставили вашу тетку в относительном покое лишь на время, чтобы у окружающих не было сомнения в том, что она поправилась, стала нормальной и вполне отвечает за свои поступки. Как видите, мои прогнозы оправдываются, значит, мы разгадали их тактику. Теперь они перейдут к решительной атаке, и, чтобы их опередить, нам нужно непременно узнать, каким образом проникает к вам в дом этот хитроумный «голос». Тетю тревожить сейчас нельзя, потому следует начать разведку боем с другого конца — с передатчика.

— А вдруг никакого передатчика и нет? И незачем ждать вашего инженера… Жакоб прищурился и насмешливо спросил;

— Телепатия?

— А почему бы и нет? Или вы считаете всех, кто верит в телепатию, жуликами и шарлатанами?

— Ну, зачем же так утрировать! Многие просто честно заблуждаются, принимая случайные совпадения мыслей или свои неясные ощущения за телепатические явления. Но и жуликов много. Они любят промышлять в мутной водичке, а в этой области наших знаний о человеческой психике как раз еще очень много темного.

Он неожиданно засмеялся.

— Рассказать, какую забавную штуку выкинули два таких жулика с моим учителем, профессором Рейнгартом? Он увлекается телепатией и даже написал несколько нашумевших трудов по так называемой парапсихологии. В частности, он описывал удивительные способности этих двух хитрецов. Они проделывали у профессора в доме такой опыт. Один из них — индуктор — поднимался на второй этаж в кабинет, и там профессор Рейнгарт называл ему какое-то слово, цифру или целую фразу. Индуктор клал профессору руки на плечи, несколько минут не отрываясь смотрел ему в глаза, сосредоточивался, потом говорил: «Готово!» Профессор спускался по лестнице на первый этаж, где его поджидал второй телепат — перципиент, как они называют себя, и тот, положив ему руки на плечи и так же пристально глядя в глаза, совершенно безошибочно называл загаданное число или слово. С точки зрения теории вероятностей угадываемость была стопроцентной. И переговариваться тайком оба телепата между собою не могли, находясь на разных этажах большого дома, в комнатах без телефона.

— Поразительно! Что же тут смешного? Неужели вас этот пример не убеждает?

— Нет, потому что это было элементарным жульничеством.

— Как так?

— Оказалось, индуктор держал в кармане кусочки липкой бумаги и незаметно, в кармане же, каракулями записывал на них те слова или цифры, которые ему называли. Потом, проделывая внушительную церемонию с возложением ладоней и заглядыванием в глаза, он приклеивал эти записочки на плечи ничего не подозревавшего «исследователя», Когда профессор приходил к перципиенту, тот читал, что написано на его плечах, и таким же торжественным жестом незаметно снимал с них записочки. Уважаемый профессор служил просто-напросто почтальоном между двумя пройдохами.

Мы посмеялись, потом Я спросила:

— И конечно, разоблачили все это вы?

— Ну, — ответил он скромно, — у профессора есть и другие ученики… Но этот забавный случай лишний раз показывает: мало быть профессором для того, чтобы уличить шарлатанов. Тут требуются специалисты, знатоки всяких трюков…

— Фокусники? Рыбак рыбака…

— Вот именно.

— Странно, что ваш учитель не передал вам свой интерес к телепатии. Или после этого случая он тоже перестал верить в нее?

— Увы, нет. Просто огорчился, какие бывают на свете нехорошие люди, и начал искать новых, талантливых телепатов. К сожалению, каждого жулика приходится разоблачать заново. Об этом напоминал в свое время еще Энгельс…

— Энгельс? — переспросила я.

— Да.

— Он тоже занимался разоблачением шарлатанов?

— И весьма успешно. Написал специально статью по этому поводу, называется «Естествознание в мире духов».

— Простите за мой вопрос, но… вы коммунист? — не удержалась я.

Доктор Жакоб посмотрел на меня с усмешкой и ответил:

— Допустим, да. А почему это вас беспокоит? Или вы боитесь довериться коммунисту?

— О нет, что вы, — пролепетала я и, чтобы как-нибудь выпутаться из неловкого положения, поспешно добавила: — Но я вас перебила, простите. Так что же говорил Энгельс?

— Не помню дословно, но смысл такой: пока не разоблачишь каждое отдельное мнимое чудо, у шарлатанов остается еще достаточно почвы под ногами. В этом-то и вся трудность. Я люблю тайны, но они не дают мне покоя, пока я их не разгадаю, — продолжал Жакоб. — Я предпочитаю искать разумное объяснение тайнам, хотя прекрасно понимаю, что если ключ к некоторым из них будет найден в ближайшие годы — и хорошо бы при моем участии, — то другие останутся неразгаданными еще какое-то время… Не надо обманывать себя и других и создавать загадки искусственно, где их нет. «Нет сказок лучше тех, которые рассказывает сама жизнь», — я очень люблю этот мудрый афоризм Ганса-Христиана Андерсена. А уж он-то понимал толк в сказках — верно?

— Вы становитесь мудрым и поучающим, как старенький доктор Ренар, пошутила я. — Но, по-моему, все-таки нехорошо быть таким трезвым рационалистом…

— Это я-то трезвый рационалист? — возмутился Жакоб. — Выступаю факиром в цирке, по первому вашему зову ввязываюсь в тайну «гласа небесного»…

— Но ведь вы все это делаете, чтобы разоблачить какие-то тайны, развеять чьи-то мечты,

— Вредные мечты, мнимые тайны! — резко ответил он. — Только такие, которые мешают людям жить, закрывая им глаза мистической пеленой и делая их жалкими рабами первых попавшихся проходимцев.

— Но что опасного или нехорошего в моей вере в телепатию? — защищалась я. — Как вы меня ни убеждаете, а я в нее все-таки верю. Верю — и все!

— Ну и на здоровье, — засмеялся Морис. — Я просто пытался вам объяснить, что дело с телепатией обстоит гораздо сложнее, чем вам кажется. А чем сложнее, тем интереснее. И скажу вам по секрету, — добавил он, понизив голос и наклоняясь ко мне, — в ученом труде я бы в этом не признался, но тут нас, кажется, никто не слышит, — я тоже разделяю ваше желание, чтобы телепатия все-таки оказалась реальностью. И даже больше того: считаю, что есть факты, которые это как бы доказывают.

— Какие же? — загорелась я.

— Прежде всего опыты по мысленному внушению с животными, в особенности с собаками. Их немало провел замечательный русский дрессировщик Дуров. В некоторых опытах принимал участие и большой ученый, академик Бехтерев, оставивший протокольную запись, так что достоверность этих наблюдений вне всяких сомнений…

— Что же можно внушить собакам? — недоуменно спросила я.

— Ну, скажем, пойти в прихожую и принести оттуда одну из трех телефонных книжек, лежащих там на столике.

— И собака это делала?

— В большинстве случаев — да. Или, скажем, подбежать к пианино, вскочить на подставленный к нему стул и ударить лапой по правой части клавиатуры. Собака так и делала.

— И это ей внушалось мысленно?

— А как же иначе? Ведь собаке не скажешь: «Пойди туда-то и принеси то-то и то-то». Она этого не поймет. А вот если мысленно, максимально сосредоточась, как бы самому проделать то, чего хочешь добиться от собаки, то, оказываемся, она это каким-то образом воспринимает и делает. С животными нельзя заранее договориться. Так что тут возможность обмана исключается… Правда, телепатия это или внушение, подобное гипнозу, сказать трудно.

— А вы не пробовали проводить такие опыты?

— Нет, все только собираюсь, — виновато ответил Жакоб. — Но я занимался внушением на расстоянии, это тоже весьма любопытно. Несколько раз мысленно приказывал своему ассистенту Жану, вы его знаете, спуститься из лаборатории ко мне в кабинет.

— И он слушался?

— Обычно — да. И забавно, что не мог объяснить, зачем он пришел. Когда я его спрашивал об этом, то он сам удивлялся и отвечал смущенно: «Не знаю, шеф… Так просто… Захотелось прийти». Но, правда, опыт нельзя признать совсем чистым, потому что я его раньше подвергал гипнозу.

— А это что-нибудь меняет?

— Конечно. Такие люди потом легче поддаются внушению. Вспомните, как предварительно обрабатывали ту женщину, что так эффектно прозрела под вопли «космических голосов».

Закурив сигарету, Жакоб добавил:

— Я пробовал и усыплять Жана на расстоянии… Правда, всего только из соседней комнаты.

— Вы опасный человек, я все более убеждаюсь. И получалось? Он кивнул.

— Получалось, но при одном условии. Если я просто мысленно приказывал: «Засыпайте! Спите!» — как на обычном сеансе гипноза, то ничего не выходило. Надо было мне непременно представить себе зрительно, как он постепенно засыпает. Это чрезвычайно важно. Точно так же, как у Дурова с собаками, обратите внимание!

— Вот видите, а пытались меня разубедить! — воскликнула я. — Вы сами себе противоречите. Почему же вы сомневаетесь, что и эти поклонники «Космического Пламени» не могут общаться между собой мысленно?

— А вы подумайте сами, ключ я вам только что подсказал.

— Вы что — надо мной тоже опыты ставите? — недовольно спросила я. — Все пытаетесь устраивать мне какие-то экзамены точно школьнице, или психологические проверки… Как они там у вас называются?

— Тесты. Но вы ошибаетесь, я вовсе не проверяю ваши умственные способности…

— Благодарю вас!

— Пожалуйста. Мне просто хочется, чтобы вы тоже приняли участие в расследовании этого довольно хитрого дела и повнимательнее наблюдали за тем, что творится вокруг. Ведь вы — мои глаза, только через вас я и/ могу держать под наблюдением вашу тетю.

— Слышать это, конечно, лестно, но я все-таки не могу сама догадаться, в чем тут фокус. Подскажите.

— Вспомните хорошенько, какие вопросы задавали на космическом шабаше спящей красавице.

— Q видах на урожай винограда, о каких-то биржевых сделках…

— Вот именно.

— Все-таки не понимаю, я, видно, очень тупа. Это что — тоже улика?

— Конечно! И весьма важная улика. Ведь я вам только что рассказывал, как и у Дурова в опытах и у меня при мысленном внушении выполнялись лишь такие задания, которые давались непременно в образной форме: открыть дверь, пройти в прихожую. Или закрыть глаза, сладко потянуться, начать засыпать… Эти космические шарлатаны взяли самую распространенную и шаблонную гипотезу, будто телепатия — биологическая радиосвязь, и довольно ловко разыграли спектакль со мнимым мысленным внушением. Но они не учли, что нельзя мысленно передать отвлеченные, абстрактные понятия: биржевые акции, урожай. Такие задания, как у них, мысленно передать невозможно. Этим они и выдали себя. И вспомните, какие сложные задания дает вашей тете этот «глас небесный». Внушение тут бесспорное, но телепатия ни при чем.

— Скажите, а можно ли внушить человеку, чтобы он совершил преступление? — спросила я, с ужасом отчетливо вспомнив искаженное ненавистью лицо тети, бросившейся меня душить.

Видимо, Жакоб догадался об этом, потому что, прежде чем ответить, внимательно посмотрел на меня.

— Вообще-то в научной литературе считается, будто это невозможно. Но я думаю, — добавил он, помедлив, — что это все-таки возможно. Если только построить внушение таким образом, чтобы оно не противоречило чувству совести или долга.

— Каким образом?

— Очень просто. Внушите усыпленному, что через какое-то время после пробуждения на него набросится тигр. И тогда вместо человека, которого вы задумали убить его руками, он увидит тигра и, спасая свою жизнь, не задумываясь, выстрелит ему в голову.

— Ужас, — прошептала я. — Какие страшные вещи вы мне говорите. Значит, от этого «голоса» можно всего ожидать. Чего же мы тогда медлим?

— Мне нужен Вилли, — развел руками Жакоб. Зазвонил телефон, требовательно и настойчиво. Жакоб тут же передал трубку мне, и я снова услышала взволнованный голос доктора Ренара.

— Алло, это вы, Клодина? Алло!

— Да, да, я слушаю!

— Приезжайте немедленно, она хочет вас видеть.

— А что случилось?

— Она собирается вызвать нотариуса и сделать какое-то распоряжение. Хочет, чтобы вы при этом присутствовали. Слышите?

— Да, слышу. Одну минуточку, доктор. — Прикрыв ладонью трубку, я повернулась к Жакобу. — Она требует нотариуса. Что делать?

— Ага, началась решительная атака, — пробормотал Морис. — Вам надо ехать к ней. Я кивнула и сказала в трубку:

— Дорогой доктор, я еду! Сейчас же выезжаю ближайшим поездом.

— Поезжайте и постарайтесь ее переубедить, — сказал Жакоб. — Как только появится Вилли, мы поспешим к вам на помощь. Хотя бы потяните время, разъяснял Жакоб. — Старайтесь отговаривать ее спокойно, логично, не горячась, всячески подчеркивайте, что считаете ее совершенно здоровым и разумным человеком. И непременно звоните мне каждый вечер, от шести до семи. Я буду дежурить у телефона.

13. ВОЗВРАЩЕНИЕ В АД

Тетя встретила меня приветливо и тепло. Выглядела совершенно спокойной, здоровой, нормальной, даже поправилась, и на щеках у нее опять появились прежние лукавые ямочки, в которые с детства я так любила, бывало, ее целовать, отправляясь после ужина спать.

Как в добрые, безмятежные старые вечера, мы снова сидели втроем на веранде и пили чай с душистым клубничным вареньем. Тетушка заботливо расспрашивала меня, хорошо ли я отдохнула. Доктор Ренар посасывал свою кривую трубочку. Тетя не поминала о нотариусе, и я не задавала никаких вопросов. И впервые за много дней я крепко заснула в этот вечер.

Спокойным и безмятежным выдалось и утро следующего дня. И только за завтраком тетя мимоходом вдруг сказала!

— Да, я звонила нотариусу, он сегодня приедет.

Стараясь говорить так же спокойно и буднично, как она, я словно невзначай спросила:

— А зачем тебе нужен нотариус, тетя?

— Нужно составить, наконец, одну бумагу. Я тебе потом расскажу.

После завтрака мы с тетей остались одни, и она сказала:

— Я много думала последние дни и твердо решила: нам надо изменить свою жизнь. Мы не так живем, недостойно…

Она строго посмотрела на меня, но я молчала, ожидая продолжения.

— У нас слишком много денег, и они мешают нам жить так, как пристало порядочным людям. Я решила оставить себе только этот дом, все деньги отдать на святые дела. Ты неплохо зарабатываешь своими рисунками, и нам этого хватит — если, конечно, ты не бросишь меня.

Дальше молчать уже было неприлично, и я торопливо проговорила:

— Конечно, нет, тетя, как ты могла подумать! А кому ты решила отдать деньги?

— Братству Голосов Космического Пламени, — коротко ответила она.

Я помнила наказ доктора Жакоба и как можно спокойнее и мягче спросила:

— Но почему именно им, тетя? Можно передать деньги какому-нибудь фонду защиты детей… Наконец просто раздать нуждающимся. А это «братство»… Ты ведь его совсем не знаешь, никогда у них не была. Почему тебе в голову взбрела мысль отдать деньги именно им?

Тут тетя сразу помрачнела, насупилась.

— Ты опять пытаешься изобразить меня ненормальной? — грозно спросила она.

— Нет, что ты. Просто меня немного удивило твое решение. Ведь мы ничего не знаем об этих «братьях»…

— Я знаю, что они — достойные, честные люди и творят добрые дела. Поэтому я и хочу им помочь… Я все-таки не удержалась и спросила:

— Это тебе сказал «голос»?

Вот этого-то мне уж, конечно, совсем не следовало говорить! Тетя встала, не глядя на меня, безапелляционно сказала:

— Пожалуйста, после обеда никуда не отлучайся. Приедет нотариус. И доктора Ренара попроси, пожалуйста, от моего имени не уходить. Вы подпишетесь как свидетели, — и, не ожидая моего ответа, ушла к себе.

Я побежала в сад, нашла доктора Ренара и рассказала о нашем разговоре,

— Ведь она ненормальна, и ей можно запретить подписывать эту бумагу, взволнованно сказала я.

— Она совершенно нормальна, — покачал головой Ренар.

— Но ведь ей эту бредовую идею внушил «голос»! Доктор вздохнул и покачал головой снова.

— Это вы так утверждаете с доктором Жакобом. Но доказательств пока нет никаких. Она действительно была одно время нездорова, но теперь поправилась.

— Нет, она больна, больна, уверяю вас! — продолжала настаивать я.

— Любой консилиум признает ее совершенно здоровой и юридически дееспособной.

Я кинулась звонить Жакобу. Но на мои звонки никто не отвечал. Злиться было бесполезно. Не мог же Морис из-за меня целыми днями сидеть у телефона, словно на привязи. Он ждал звонка по вечерам.

Но ведь надо что-то предпринять.

Я снова кинулась к доктору Ренару и попросила:

— Милый доктор, а вы не можете все-таки объявить ее ненормальной? Хотя бы на несколько дней, пока Морис что-нибудь придумает…

— Но моя врачебная честь… Как вы могли мне предложить это? — ответил он, насупившись.

Обед прошел в тягостном, похоронном молчании. Вскоре за воротами раздался требовательный гудок подъехавшего новенького «ягуара».

Я никогда не встречалась с нотариусами и представляла их по читанным в детстве романам Диккенса. Поэтому когда вместо зловещего сухопарого старика крючкотвора в торжественном черном сюртуке появился совсем молодой деловитый человек спортивного вида, я очень удивилась.

Молодой человек, с привычной учтивостью склонив коротко остриженную голову, внимательно и безучастно выслушал все, что ему сказала тетя, так же равнодушно и деловито застучал на принесенной с собой портативной машинке и через несколько минут положил на стол документ, который нам предстояло подписать.

Тетя внимательно дважды прочитала его и твердо, решительно поставила свою подпись. Потом как свидетель подписался доктор Ренар, стараясь не смотреть в мою сторону.

Настала моя очередь. Теперь они все трое смотрели на меня: тетя сердито и требовательно, со все нарастающим гневом, старенький доктор Ренар — сочувственно и, как мне показалось, виновато, а молодой нотариус просто с досадой на непонятную задержку.

— Ну? — грозно сказала тетя.

И я взяла ручку и подписала, стараясь не разрыдаться. До темноты я просидела в саду, в гуще кустов, а потом пошла в закусочную у шоссе и оттуда позвонила Жакобу.

— Н-да, все осложняется. Жаль, что вам не удалось отговорить ее, сказал он, внимательно, не перебивая, выслушав мой рассказ.

Помолчав, словно ожидая от меня ответа, он добавил:

— Попробуем задержать вступление этой дарственной в силу. Что-нибудь придумаем. Вы слышите меня?

— Слышу.

— Но не верите, да?

— Где же ваш Вилли? — ответила я встречным вопросом.

— Звонил, что будет завтра. Мы с ним сразу же приедем к вам. Можно будет остановиться у доктора Ренара? _ Думаю, да. Он ведь проникся к вам большим уважением.

— Предупредите его, пожалуйста, но так, чтобы больше никто не знал о нашем приезде, как бы их не вспугнуть. И ни на миг не оставляйте тетю одну. Дело приняло серьезный оборот.

Я так устала, что не стала больше его расспрашивать, довольно холодно попрощалась, повесила трубку и по тропинке, смутно белевшей в лунном свете, побрела домой.

Спала я до утра как убитая. А потом одно событие за другим начали обрушиваться лавиной, — и все понеслось, завертелось, словно в каком-то детективном фильме…

Весь день я неотступной тенью ходила за теткой по пятам, стараясь беззаботно и весело болтать о всяких пустяках, а в душе все время напряженно ожидая какого-нибудь происшествия: ведь не случайно Морис велел мне быть настороже. Откуда ждать нападения?

Тетя опять подобрела, ледок, образовавшийся между нами после вчерашнего, растаял.

Доктор Ренар охотно согласился приютить в своем холостяцком домике Жакоба с его приятелем-инженером.

К ужину он опоздал. За столом Ренар подмигивал мне, делал таинственные знаки, а улучив удобный момент, шепнул, как опытный заговорщик:

— Приехали. Передают вам привет.

Мне стало смешно. Очень уж все это, несмотря на серьезность положения, напоминало какую-то детскую игру в сыщиков. Даже старенький доктор Ренар, видно, ею увлекся и чувствует себя великим конспиратором.

Первые два дня мы с доктором Жакобом не виделись — наверное, этого тоже требовали правила игры. А на третий день вечером доктор Ренар украдкой сунул мне в руку записочку:

«Все готово. Если хотите услышать „голос“, приходите часов в одиннадцать к нам. Морис».

14. ГОЛОС В НОЧИ

Без двадцати одиннадцать я уже стояла перед калиткой доктора Ренара.

На веранде, густо обвитой диким виноградом, сидели за бутылкой вина доктор Жакоб и круглолицый, коротко стриженный молодой человек.

Неужели это и есть долгожданный Вилли? Не очень он похож на технического гения…

— Познакомьтесь с Вилли, — похлопал его по плечу Жакоб.

— Добрый вечер, — сказала я, щурясь и осматриваясь по сторонам.

— Вы думаете, он прячется где-то в углу? — насмешливо спросил Жакоб.

— Кто?

— «Голос». Вы так внимательно огляделись, словно надеетесь увидеть его. Увы, пока мы еще не можем его показать, но он от нас не уйдет. Уже поймал. Верно, Вилли?

Инженер молча кивнул.

— Две ночи пришлось повозиться, пока нащупали нужную частоту и волну, продолжал довольным тоном Жаков, наливая и мне стакан. Я села, пригубила вина и попросила;

— Но расскажите мне толком, кого — или что — вам удалось поймать. Чему вы радуетесь?

— «Голос», — ответил Жакоб, — Я был прав: он, вещает по радио, на ультракоротких волнах. Никакой мистики…

— Просто техника на грани преступления, — вставил Вилли.

— Да, самая элементарная радиотехника, — кивнул Жакоб и посмотрел на часы. — Скоро вы сами в этом убедитесь.

— А долго ждать? — спросила я. — Может, он уже говорит. Или этот «небесный голос» работает строго по расписанию, как все радиостанции?

— Он ждет, когда ваша тетя начнет засыпать, — пояснил доктор Жакоб. Опыты по гипнопедии показали, что лучше всего информация усваивается в самый ранний период сна, — и они это знают! Давай начинать, Вилли.

Мы спустились по ступенькам в ночной притихший сад. Впереди шел доктор Ренар, посвечивая электрическим фонариком. Все это выглядело весьма таинственно — похоже, игра продолжалась…

На площадке за домом чернело что-то громоздкое. Доктор Ренар направил туда луч фонарика, и я увидела автофургон, окрашенный в темно-зеленый цвет.

Мы подошли к нему. Вилли завел мотор на малых оборотах, потом вылез из кабины и распахнул заднюю дверцу фургона.

Он забрался внутрь, а мы ждали, прислушиваясь к урчанию мотора.

Но вот в фургоне загорелся свет. Инженер высунулся из дверцы и негромко крикнул нам:

— Залезайте.

Внутри фургона оказалась настоящая техническая лаборатория. На одном откидном столике стоял микрофон, на другом я увидела магнитофон.

Инженер колдовал с приборами, щелкая переключателями. Присев на складной стульчик, я с любопытством глазела, как одна за другой загораются цветные лампочки.

В динамике над моей головой что-то захрипело, тесный фургончик наполнился обрывками мелодий и голосами, ворвавшимися из ночного эфира.

Я никогда не слушала так поздно радио и даже не подозревала, что ночь полна голосов.

Эта какофония оборвалась так же внезапно, как и началась. Теперь из динамика раздавались лишь негромкое гудение да потрескивание электрических разрядов.

И вдруг я услышала такой же негромкий, монотонный, убаюкивающий, чей-то очень знакомый голос:

— Все ваше тело тяжелеет и словно наливается свинцом… приятный покой, отдых, крепкий, спокойный сон охватывает вас… дышите спокойно, равномерно, глубоко… все тише, все темнее, все спокойнее становится вокруг вас… вы засыпаете, засыпаете все глубже и крепче…

Длинная пауза. Только слышен убаюкивающий стук метронома.

Космический проповедник! Это же его голос,

И только теперь я поняла, что слышу собственными ушами тот самый таинственный «глас небесный», который принес в наш дом столько мук и тревог!

Он звучал немножко печально, произносил фразы отчетливо, певуче, слегка в нос, с короткими паузами:

— Вы лежите совершенно спокойно и ни о чем не думаете… Чувство покоя все более и более проникает в ваш мозг, ваши мысли становятся спокойными, медленными, все заботы уходят. Вы совершенно отрешились от всех забот и волнений… Вы крепко спите и на окружающее больше не обращаете внимания…

Честное слово, от этого вкрадчивого голоса у меня тоже начинали слипаться глаза! Я встряхнула головой и придвинулась ближе к динамику.

— Теперь вы слышите только меня… Мои слова' продолжаете четко воспринимать и хорошо запомните их… При этом вас ничего не волнует… По всему телу разлилась приятная слабость… Ваши руки и ноги отяжелели, нет желания ни двигаться, ни открывать глаза… Вы спите!

Опять только мерный стук метронома в наступившей тишине.

Крутятся диски магнитофона…

— Вы поступили правильно, хорошо… Ваша совесть чиста, все заботы и тревоги покинули вас, вы будете спать спокойно. Злые люди попытаются мешать вам… Они будут выдавать вас за сумасшедшую… Но вы совершенно здоровы… Вы чувствуете себя прекрасно и не дадите им помыкать собой. Это ваши враги, опасайтесь, не слушайте их… Вы будете спокойно спать до утра… И проснетесь хорошо отдохнувшей, здоровой и бодрой… полной свежих сил… Вы забудете, что слышали меня… Но вы сделаете все так, как я говорил… Спите спокойно, спите крепко… Спите… Спите… Спите…

Голос умолк. Из динамика слышались только шорохи и треск разрядов.

— Все, — сказал Вилли. — Сеанс окончен. Выключай магнитофон.

— Теперь он у нас в руках, этот «голос», — сказал мне Жакоб показывая коробку с пленкой. — И вчерашний сеанс записали почти полностью.

— А что толку? — спросил Вилли. — Куда ты сунешься с этой пленкой? Ведь магнитофонные записи юридической силы не имеют. Смонтировать да склеить можно что угодно.

— Верно, — кивнул Жакоб. — На это я и не рассчитываю. Но одна бесспорная улика тут у нас уже есть.

— Какая? — заинтересовалась я.

— Сам голос. Недавно удалось установить, что каждый человеческий голос так же индивидуален и неповторим, как и отпечатки пальцев. Так что мы еще ему предъявим на суде эту пленочку, не отвертится.

Сделав на коробке какие-то пометки, Жакоб спрятал ее в шкафчик, и мы вернулись обратно на веранду.

Я глянула на часы и ахнула:

— Уже четверть второго! Мне надо бежать домой… Бедный доктор Ренар, мы даже ночью не даем вам покоя.

— Ведь это так интересно и увлекательно, — улыбнулся доктор Ренар, что я все равно уже до утра не усну. Спокойной ночи, Кло. Я очень рад, что дело, кажется, распутывается. Но кто бы мог подумать!

Жакоб пошел проводить меня.

Ночь уходила. И все теперь выглядело проще, прозаичнее, будничнее, чем прежде. В самом деле, оказалось — никаких чудес, никакой мистики. Самый обычный человеческий голос, пойманный обыкновенным приемником и записанный на пленку. Он лежит теперь в коробочке на полке в фургоне…

— Передатчик мы засекли. Теперь нужно найти приемник, который доносит этот голос до ушей вашей тети, — сказал Жакоб, вспугнув мои мысли.

— Но я же обыскала всю ее комнату и ничего не нашла.

— Значит, плохо искали. Приемник должен быть, и надо его побыстрее найти. Он может оказаться совсем крохотным. И вам самой, видимо, его не найти. Тут нужны специальные приборы. Надо как-то устроить, чтобы мы с Вилли могли тщательно обыскать тетину спальню.

— Как? Она и меня-то туда последнее время не пускает. Доктор Жакоб задумался;

— Что ж… Остается единственная возможность. Вам придется дать ей снотворное, чтобы мы могли обыскать ее комнату, пока она спит.

— У меня есть медомин…

— Какой там медомин! — отмахнулся Жакоб. — Я дам порошок, который слона усыпит на целый день. Насколько мне известно, в некоторых странах этим снадобьем снабжают разведчиков, чтобы они могли спокойно уснуть в любой обстановке после выполнения трудного задания. У них оно пользуется славой «нокаутирующих таблеток».

Он достал из кармана маленький пакетик и протянул его мне.

— Вот подсыпьте утром тете в кофе или чай, что она там пьет, и сразу вызывайте нас. Доза тут детская, но она заснет быстро и крепко.

И утром, воровски оглядываясь, я высыпала из пакетика в чашку кофе тете белый порошок, но рука моя дрожала. До конца завтрака я сидела сама не своя.

Тетя выпила кофе, похвалила, как хорошо он сварен, и ушла к себе в спальню, сказав:

— Что-то мне нездоровится. Пойду полежу немного.

Когда я через пятнадцать минут осторожно постучалась к ней, тетя не ответила.

Я так же осторожно приоткрыла дверь. Тетя крепко спала, лежа одетая на кровати.

Я немедленно позвонила Жакобу.

Пришли они все трое, причем у доктора Ренара был очень недовольный и смущенный вид. Он не привык быть понятым при обысках.

— Быстро, быстро, Вилли, не будем терять время, — деловито поторапливал Жакоб своего приятеля.

Инженер достал из сумки целую кучу каких-то хитрых приборов, и они с Жакобом начали методично, сантиметр за сантиметром, обшаривать пол, потолок, стены.

Я все время с тревогой посматривала на тетю, но она спала крепко и безмятежно, тихонько посапывая.

Доктор Ренар, нахохлившись, сидел у окна.

— Ни-че-го, — сказал Вилли. — Теперь возьмемся за мебель.

Они так же тщательно осмотрели всю мебель, настольную лампу, рамки картин, занавески на окнах. Мы осторожно перенесли спящую тетю в кресло, и они обшарили со своими приборами всю кровать…

— Непонятно, — обескуражено пробормотал Жакоб, озираясь вокруг.

— Можешь быть спокоен, мы проверили все, — откликнулся Вилли, сматывая провода и укладывая приборы обратно в сумку. — Здесь нет никаких приемников.

Жакоб постоял посреди комнаты, покачиваясь на носках и негромко насвистывая в глубокой задумчивости, потом подошел ко мне:

— Последний шанс, Клодина. Раз уж вы пошли на этот обыск, давайте доведем его до конца… Я смотрела на него непонимающими глазами.

— Мы выйдем из комнаты, а вы тщательно обыщете вашу тетю. Не бойтесь, она ничего не почувствует и не проснется раньше чем к обеду. Это надо сделать, — настойчиво добавил он, заглядывая мне в глаза.

Как мне было ни противно, я выполнила его просьбу. Отступать было поздно…

И — ничего. Обыск оказался напрасным.

— А она не могла слышать этот «голос» по радио просто так, без всякого приемника? — сказал доктор Ренар, когда мы вышли на террасу.

Инженер посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Я где-то читал о подобном случае, — не сдавался Ренар. — Даже, помнится, сделал выписку…

— Чепуха, бред, — решительно оборвал его Вилли. — Это невозможно.

— Чего только не бывает на свете, — пришел на помощь Ренару доктор Жакоб. — Случай, о котором весьма кстати вспомнил уважаемый мой коллега, действительно имел место несколько лет назад. Одна почтенная дама в Америке вдруг начала слышать обрывки местных радиопередач. Сначала подумали, будто у нее психоз, но потом раскопали, в чем тут дело. Оказалось, всему виной некоторые особенности электрической, водопроводной, газовой и телефонной сети в квартире этой дамы. Об этом писал «Ньюсуик».

— Вот видите, — сказал доктор Ренар.

Но Жакоб не дал ему торжествовать долго:

— Случай весьма любопытный, но, к сожалению, к нашей ситуации не подходит. Остается одно: повидаться, наконец, с «небесным голосом». Нынче ночью так мы и сделаем…

16. ОХОТА ВО ТЬМЕ

Первым, кого я увидела, придя вечером к доктору Ренару, оказался полицейский в голубовато-серой форме обер-лейтенанта. Он встретил меня в дверях и вежливо поднес руку к лакированному козырьку высокой фуражки.

— Познакомьтесь, это комиссар Лантье, — сказал подошедший Жакоб. — Мы с ним уже работали вместе, и я попросил его приехать, хотя, честно признаться, наша затея кажется мне все более бесполезной. Этот «голос» голыми руками не возьмешь, вывернется,

Комиссар Лантье промолчал, поглядывая голубыми глазами, но всем своим видом подтвердил, что вполне разделяет сомнения Жакоба.

В этот вечер увитая виноградом веранда в домике доктора Ренара напоминала какой-то военный походный штаб или логово заговорщиков.

На столе была расстелена карта, и все, кроме меня, даже старенький доктор Ренар, склонились над ней.

— Готовимся к операции, — не поднимая головы, пояснил иронически Жакоб. — Как тетя?

— Все в порядке. Проснулась и чувствует себя хорошо.

— Гадать нечего, он будет вот здесь, где шоссе поднимается повыше. Только отсюда он может наблюдать за домом и увидеть, когда в окнах у старухи погаснет свет, — уверенно заявил Вилли.

— Пожалуй, ты прав, — согласился с ним Жакоб. — Им непременно нужен такой контроль, чтобы не прозевать лучшее время для внушения. Придется выехать ему навстречу, чтобы успеть засечь и поймать, ведь он будет вести передачу не дольше десяти минут, — добавил он, подняв голову и смотря на Вилли.

Тот молча кивнул.

Доктор Ренар проводил нас до фургона и открыл ворота. Комиссар сел за руль, я рядом с ним. Жакоб и Вилли забрались в фургон, и мы тронулись.

Когда мы выехали на шоссе и миновали закусочную, Жакоб постучал в окошко и показал знаками комиссару, чтобы тот остановился.

Заглянув через это окошко в фургон, я увидела, как Вилли, прижимая обеими руками наушники к своей круглой голове, что-то диктовал Жакобу. Тот записывал на полях расстеленной перед ним карты несколько цифр и провел с помощью транспортира прямую линию.

Вилли, не снимая наушников, махнул нам рукой, чтобы трогались дальше. Через некоторое время мы снова остановились, и вся эта операция повторилась.

— Что они делают? — спросила я у комиссара.

— Пеленгуют передатчик.

Теперь я вспомнила, что уже видела нечто подобное в каком-то шпионском фильме. Вот никогда бы не подумала, что сама окажусь в подобной ситуации!

— Все в порядке, засекли, — торопливо проговорил Жакоб, заглядывая в кабину. — Давайте я сяду за руль, а вы перебирайтесь пока в кузов.

В темноте все вокруг казалось таинственным и тревожным.

Впереди, за кустами, мне почудился вроде слабый огонек…

Я только хотела попросить Жакоба ехать поосторожнее, как вдруг он резко затормозил. Больно ткнувшись носом в стекло, я повернулась к нему, чтобы выругать как следует…

Но Жакоба не оказалось рядом со мной. Выскочив из кабинки, он бежал к машине, стоявшей на обочине дороги.

— Можете снова зажечь огонь, зачем таиться! — крикнул он, распахивая дверцу машины.

В машине зажглось освещение. Значит, этот огонек я только что видела?

Размышлять было некогда. Я выскочила из кабины и поспешила к машине вместе с подоспевшими комиссаром и Вилли.

— Прошу познакомиться, господа, — громко сказал Жакоб. — Перед вами «глас небесный». Как видите, он имеет вполне земное обличье и в миру известен под именем Мишеля Горана.

В машине — теперь я разглядела, что это был роскошный «кадиллак», находился лишь один человек — тот самый проповедник…

В черном костюме, без своего «космического одеяния» он выглядел буднично и деловито. Солидный, преуспевающий бизнесмен, куда-то едущий по своим почтенным делам.

Он сидел, положив руки на руль, и смотрел на нас без всякого испуга.

— Ваши документы, — сказал комиссар.

— Зачем? Разве я нарушил какие-нибудь дорожные правила? — лениво спросил проповедник. — Ах, да… Стоял на обочине дороги с потушенными огнями. Каюсь, штрафуйте.

— Ваши документы! — повторил комиссар, протягивая руку. Проповедник пожал плечами и полез в карман.

— Пожалуйста, хотя вам ведь уже назвали мое имя, — все так же лениво проговорил он, протягивая полицейскому документы. — Я его не скрываю. Прошу вас, господин обер-лейтенант.

Комиссар начал внимательно изучать бумажки, а нетерпеливый Жакоб в это время попытался открыть заднюю дворцу машины.

Это ему не удалось, тогда он заглянул в машину, посветив фонариком, и присвистнул:

— Ого! Какой прекрасный магнитофон! Американский? И кажется, передатчик? Разрешите его посмотреть поближе. И тут магнитофон! Уважают они науку и технику.

— Я протестую, господин обер-лейтенант, — негромко сказал проповедник. — Я не знаю, правда, что это за люди с вами. Возможно, они тоже имеют отношение к полиции. Но все равно никто не имеет права обыскивать мою машину без соответствующего ордера федерального прокурора. Слава богу, законность строго соблюдается в нашей стране. Или я ошибаюсь? И вообще хотелось бы знать, почему вы задерживаете меня так долго. Мне нужно ехать. Я немного устал, остановился, чтобы передохнуть в тишине и покое этой чудной ночи, а теперь мне пора ехать дальше. Если вы разрешите, — закончил он с легким поклоном.

Он упорно не смотрел ни на кого из нас — только на комиссара, словно тот был один на дороге.

Комиссар молча вернул ему документы и заглянул на заднее сиденье. Жакоб светил ему фонариком.

— А зачем вам ночью понадобился магнитофон? — подал голос Вилли.

Проповедник будто не слышал его вопроса.

— Зачем вам магнитофон, в самом деле? — повторил тот же вопрос комиссар.

Ему проповедник с готовностью ответил:

— Люблю во время отдыха послушать церковную музыку. Очень успокаивает нервы. Или иногда работаю над очередной проповедью, ведь, как уверяют психологи, лучший отдых — в перемене занятий. Разве ездить с магнитофоном по нашим прекрасным дорогам запрещено? Я не знал этого. Но ведь вы же возите вот целую лабораторию на колесах.

— А почему вы знаете, что у нас там внутри «целая лаборатория»? насмешливо спросил Жакоб.

Проповедник не ответил. Он явно насмехался над Жакобом, хотя и упорно не замечал его. И Морис, конечно, не выдержал.

— Слушайте, Горан, я взялся за это дело и доведу его до конца, ясно? Я не отступлюсь и посажу вас на этот раз за решетку.

Проповедник молча слушал его, прикрыв глаза тяжелыми, набухшими веками. Лицо его решительно ничего не выражало.

— Запомните это хорошенько, — продолжал Жакоб. Подняв тяжелый взгляд на полицейского, проповедник глухо спросил:

— Могу я, наконец, ехать?

Комиссар, отступая на шаг, молча козырнул.

Машина взревела и рванулась вперед. Мы отскочили в разные стороны и молча смотрели, как, плавно покачиваясь, убегает все дальше рубиновый огонек. Вот он скрылся за поворотом.

— Н-да, конечно, глупая была затея, — смущенно пробормотал Жакоб. — Но хоть повидались. Ладно, поехали-ка домой.

В глубине души я надеялась, что, пойманный, «голос» испугается, и притихнет, а может, даже совсем замолчит…

Но в следующую ночь, едва в окнах тетиной спальни погас свет, мы его услышали снова.

Началось опять с настойчивых заклинаний:

— Спите… Спите… По всему вашему телу растекается чувство успокоения и дремоты…

— Не понимаю, почему он не сменит волну? — повернулся к инженеру Жакоб. — Ведь знает, что мы его теперь слышим.

— А чего тут непонятного? Он просто не может этого сделать, — ответил Вилли. — Значит, приемник у старушки настроен только на одну определенную волну.

— Верно, — согласился Жакоб и, погрозив динамику кулаком, добавил: Ну, мы заткнем ему глотку, этому «небесному голоску».

Но тут мы услышали вдруг нечто новое и переглянулись:

— Вам надо самой поехать к нотариусу и добиться…

— Включай! — Жакоб резко махнул рукой.

Вилли рванул рубильник на пульте…

И приказания «небесного голоса» утонули в треске и рокоте мощной глушилки. С трудом можно было разобрать лишь отдельные слова:

— Спокойно… арственную…

— Вот я тебе покажу дарственную! — пробурчал Вилли, подкручивая регулятор.

Я выглянула из дверцы фургона, словно надеясь полюбоваться, как себя теперь чувствует проклятущий «голос», и вскрикнула.

Окна тетиной комнаты были снова ярко освещены!

— Она проснулась, а я здесь! Надо бежать.

— Возьмите фонарик, а то ноги переломаете! — крикнул мне вдогонку Жакоб.

Еще у ворот я услышала, как тетя зовет меня. Но я не откликнулась сразу, а пробежала в глубь сада и уже оттуда, издалека, тщетно стараясь сдержать одышку, подала голос.

— Где ты бродишь так поздно? — крикнула мне тетя с террасы.

— Гуляю в саду. Вышла подышать свежим воздухом, что-то спать не хочется. — И, подойдя ближе, я спросила: — А ты почему не спишь?

— Ужасно разболелся зуб. Только легла, кажется, даже заснула. И вдруг страшная боль, словно начали сверлить какой-то адской бормашиной, — ответила она, зябко кутаясь в халат и передергивая плечами. — Ты меня отвезешь завтра в Сен-Морис?

— Зачем?

— Там очень хороший дантист, впрочем, ты, кажется, сама у него была. Я тебе давала адрес.

— Но ты что-то напутала, тетя. По этому адресу никакого дантиста не оказалось.

— Странно, — она недоверчиво посмотрела на меня. — Вечно я путаю адреса. Но найдем, я же прекрасно помню, где это.

Постояв еще несколько минут на террасе, она пожелала мне спокойной ночи и ушла.

Идти снова к Ренару я не решилась. Передача наверняка уже кончилась, а вдруг тетя опять не уснет и станет меня искать?

Ночь прошла спокойно. А выйдя рано утром на террасу, я увидела в кустах Мориса, подающего мне таинственные знаки,

— Что вы тут делаете? — спросила я, подбегая к нему и с опаской оглядываясь на окна тетиной спальни. — Вы с ума сошли! Она может увидеть. Зачем вы сюда залезли?

— Жду, пока вы проснетесь. Вот уже битый час. Весь промок от росы. Что вчера случилось? Почему вы не пришли обратно?

— Боялась оставить тетю одну, — и я рассказала ему о том, как у нее внезапно разболелся зуб. — Она просит отвезти ее к дантисту, но его там вовсе нет. Я сама ездила, когда у меня болели зубы, и не нашла там никакого дантиста.

Жакоб выслушал меня не перебивая, а потом сказал в глубокой задумчивости:

— Разболелся зуб, а никакого дантиста нет… И разболелся он как раз в тот момент, когда мы включили глушилку. Может, это просто совпадение, а может и… Когда она в прошлый раз была у этого дантиста?

— Кажется, зимой. Да, в конце зимы.

— И в конце зимы начала слышать этот «глас небесный»? До визита к дантисту или после?

— Точно не помню.

— Надо навестить этого дантиста, — решительно сказал Жакоб, тряхнув головой.

Мы съежились от посыпавшихся с ветвей холодных капелек воды.

— Но я же вам говорю, нет там никакого дантиста.

— Тем более подозрительно. Адрес у вас сохранился?

— Кажется. Или я выкинула его… Но дом помню и так. Там еще какая-то лавчонка.

— Едем! Постарайтесь под каким-нибудь предлогом отложить поездку с тетей до завтра, лучше всего скажите, будто испортилась машина. Она согласится подождать. Если мои предположения правильны, боли у нее сегодня не будет. А вы сразу к нам, и поедем к дантисту. Так я и сделала. А после завтрака поспешила к Жакобу.

— Наконец-то! Мы уж заждались, — не слишком приветливо встретил он меня.

— Не могла раньше.

— Вилли! — . крикнул он.

Вилли появился в дверях, что-то дожевывая.

— Поехали, — поторопил его Жакоб.

Мы спешили напрасно. Дом я запомнила хорошо и нашла его сразу, но никакого дантиста там не оказалось, как я и предупреждала. Весь нижний этаж занимала какая-то убогая лавчонка без вывески.

Жакоб подергал дверь лавочки — она оказалась запертой. Несколько раз нажал кнопку звонка, на его дребезжание никто не отозвался.

Мы попытались заглянуть сквозь давно не мытые стекла витрины: пустые полки, на прилавке навален какой-то хлам, в углу валяется сломанный стул.

— Кажется, лавочка давно обанкротилась, — пробормотал Жакоб.

— Эй, идите-ка сюда! — окликнул нас откуда-то из соседнего двора Вилли.

Мы поспешили к нему и увидели, что он, приложив ладонь козырьком, заглядывает в темное маленькое окошко.

— Похоже, это задняя комната лавчонки, — сказал инженер, уступая место Жакобу. — Ну-ка, посмотри. Жакоб приник к грязному стеклу.

— Видишь? — спросил его Вилли.

— Вижу.

— Зачем бы ему тут стоять, в этой лавочке?

— Что вы там увидели? Покажите и мне! — нетерпеливо попросила я.

Жакоб подвинулся, я заглянула в окошко и увидела посреди пустой полутемной комнаты какое-то странное сооружение.

— Что это?

— Зубоврачебное кресло, — ответил Жакоб. Я удивленно посмотрела на него:

— Значит, дантист тут все-таки жил?

— Вероятно. И надо устроить, чтобы он снова здесь появился, — добавил Морис многозначительно.

— Может, заглянем внутрь? — предложил Вилли. — Я открою дверь в два счета. — Он уже начал шарить в своей сумке.

— Не стоит, — остановил его Жакоб. — Это надо делать с представителем власти. Пошли отсюда, а то мы уже привлекаем внимание соседей.

Мы доехали до почты, и Морис позвонил комиссару Лантье, попросив его немедленно приехать к нам в Сен-Морис.

— Дело очень срочное! Мы будем ждать в кафе возле моста, понял?

Потом он позвонил в Монтре какому-то доктору Калафидису и тоже попросил его срочно приехать, захватив все необходимые инструменты…

— Кроме кресла. Кресло здесь есть. Ничего, ничего, ты не можешь отказать своему старому клиенту. Нет, по телефону не могу. Приезжай и все узнаешь. Жди нас в кафе у моста,

События все ускорялись, приобретая какой-то бешеный ритм.

Вскоре приехал комиссар Лантье. Они с Жакобом ушли в местное полицейское управление, где пробыли довольно долго.

Наконец Жаков с комиссаром вернулись.

— Лавочка закрыта вот уже месяцев пять, — рассказал Жакоб. — Ее снимал для мелкой торговли некий мосье Мутон. Судя по описаниям, на проповедника он не похож, видимо, какое-то подставное лицо из его помощников. Ни о каком дантисте здесь не слышали и очень удивились, узнав о кресле. Так что нам разрешено вскрыть замок и осмотреть эту загадочную лавчонку.

Вилли сразу оживился, достал из сумки какие-то щипчики и крючки, весьма подозрительно похожие, по-моему, на отмычки, и через несколько минут мы вошли в таинственную лавочку.

— Здесь пока ничего трогать не будем, — сказал озабоченно комиссар. Пройдем сразу во вторую комнату.

Но во второй комнате осматривать было нечего. Она была совершенно пуста — только зубоврачебное кресло высилось каким-то глупым, нелепым памятником.

— Ух, какая тут грязища! — брезгливо сказала я. — Сколько пыли.

— Да, придется навести тут порядок, а то избалованный доктор Калафидис откажется здесь работать, — сказал Жакоб, почесывая затылок, — И придется вам этим заняться, Клодина, а мы поедем обратно в кафе. Калафидис должен вот-вот подъехать. Потом мы заедем за вами. Часа вам хватит?

— Надеюсь.

16. ПОДМЕНЕННЫЙ ГОЛОС

Только я успела закончить уборку, как послышался шум подъехавшей машины.

Наша «сыскная бригада» все росла: к ней прибавился высокий черноусый лысеющий человек в щегольском спортивном костюме. Он галантно поклонился мне и представился:

— Доктор Калафидис.

Все столпились у двери, пяля глаза на нелепое кресло.

— Здесь я должен вести прием? — возмущенно спросил доктор Калафидис. Но это невозможно! Я дорожу своей репутацией.

— Завтра с утра ты должен быть здесь и ожидать нас… — настойчиво заключил Жакоб.

— Но я забыл захватить халат.

— Ничего, мы тебе его привезем. Заедем за тобой в гостиницу.

Бедному доктору Калафидису пришлось окончательно капитулировать.

— Поедемте скорее домой! — взмолилась я, — Тетя наверняка уже беспокоится. Я и так опоздала к обеду.

— Да, надо спешить, — поддержал меня озабоченно Жакоб, — У нас мало времени, а работы много.

«— Что же вы все-таки задумали, объясните наконец? — спросила я, когда мы тронулись в обратный путь.

— Просто решили заменить исчезнувшего дантиста гораздо более опытным доктором Калафидисом, чтобы проверить зубы у вашей тети.

— Вы думаете, приемник прячется у нее во рту?

— Возможно.

— А если она передумала ехать к дантисту? — довольно ехидно и раздраженно спросила я. — Ведь зуб у нее перестал болеть.

— Такая возможность предусмотрена, — невозмутимо ответил Морис. — Мы ее постараемся уговорить, вашу милую тетю.

Как я и знала, тетя рассердилась на меня за то, что опоздала к обеду. Но я выкрутилась, сочинив, будто пришлось отправиться в деревню, на кирпичный заводик, за недостающими деталями к нашему „оппель-капитану“.

— Ведь ты же сама просила отвезти тебя завтра к дантисту.

— Ну, можно было и не спешить, — ответила, уже смягчаясь, тетя. — Зуб у меня совсем не болит, так что можно и повременить…

Так. Посмотрим, как станет ее уговаривать самонадеянный Морис.

Вечером, когда тетя ушла спать, я снова поспешила в дом доктора Ренара, превратившийся в нашу постоянную ночную штаб-квартиру. И всех сыщиков я, конечно, нашла за работой. Жакоб с инженером возились с аппаратурой в своей передвижной лаборатории, а обер-лейтенант и доктор Ренар наблюдали за ними, заглядывая в распахнутую дверь фургона.

— Ну, скоро она ляжет? — потирая руки, спросил меня Жакоб.

— Она только что ушла к себе.

— Чудно! — сказал Жакоб, придвигаясь к магнитофону. — Подождем еще минут пять, когда в спальне погаснет свет, и начнем.

Эти минуты показались мне очень длинными. Недоуменные вопросы так и вертелись у меня на языке, но я не решалась нарушить напряженную тишину.

— Включаю, — сказал Жакоб, посмотрев на Вилли.

Диски магнитофона закрутились, и вдруг из динамика раздался знакомый голос проповедника:

— Спите… Спите… По всему вашему телу разливается чувство приятного успокоения и дремоты… Что это Морис задумал? Жакоб погрозил мне пальцем, чтобы я молчала и слушала.

— Теперь я буду говорить другим голосом… Слушайте его внимательно, слушайте его внимательно… Так надо… Так надо, чтобы обмануть наших врагов… Спите спокойно и слушайте его внимательно,

Небольшая пауза с убаюкивающим стуком метронома — и я услышала голос Жакоба!

Он говорил так же властно, убежденно, негромко:

— Вам становится все лучше и лучше… Сонливость сильней и сильней… Вы больше ни о чем не тревожитесь, вы больше ничего не чувствуете… Вы слышите только мой голос…

Вытаращив глаза, я уставилась на Мориса. Он приложил палец к губам, показывая взглядом на магнитофон.

— Завтра утром у вас снова заболит зуб… Но это не страшно, это не страшно… Вы поедете к дантисту, и он вам поможет… Это очень опытный дантист, гораздо лучше, чем прежний… Он вам поможет, он вам поможет… Теперь вы будете крепко спать до утра и забудете, что слышали меня… Но утром у вас заболит зуб, и вы поедете к дантисту… Спите крепко, спите спокойно…

Едва дождавшись, когда Жакоб выключит магнитофон, я спросила:

— Как это вам удалось? Откуда вначале взялся голос проповедника?

— Смонтировали, — весело ответил Жакоб. — Вилли у нас маг и волшебник. Склеили по словечку, выбрав их из подлинных записей „гласа небесного“. Пришлось-таки повозиться.

И вдруг из динамика донесся голос проповедника:

— Спокойно… Утром вы проснетесь бодрой и полной свежих сил… Спите крепко… спите крепко… спите крепко…

Он умолк. А мы переглядывались в полной растерянности.

— Я включил на всякий случай приемник и вот… — виновато сказал Вилли. — Как толкнуло меня что-то.

— Он вел передачу одновременно с нами? — спросил у него Жакоб.

— Она слышала и вас и его? — догадалась я. — Что же теперь будет?

Вилли пожал плечами и начал копаться в инструментах.

— Посмотрим, — неуверенно ответил Жакоб. — Попробуем для верности повторить внушение снова, попозже. Может быть, как раз угодим в тот момент, когда у нее начнутся сновидения. Это тоже подходящее время для гипнопедии.

Он помолчал, посмотрел на ошеломленные лица комиссара и доктора Ренара, заглядывавших в распахнутую дверь фургона, и пробормотал задумчиво:

— Хотел бы я знать, что же он внушал ей сегодня одновременно с нами?..

Проснулась я с тревожными мыслями, но сразу успокоилась, когда, поднявшись в спальню тети, увидела, что она сидит на кровати и со стонами раскачивается, держась за левую щеку.

— Ужасно болит зуб! — с трудом выговорила она. — Думала, обойдется, а он так разболелся… Ой! Еще ночью начал зудеть. Поедем скорее к дантисту.

Я побежала к себе в комнату и позвонила Жакобу.

— Отлично! — обрадовался он. — Все идет как надо. Мы сейчас же выезжаем в Сен-Морис, а вы следуйте за нами.

Я нарочно немножко потянула сборы, чтобы дать им время уехать, как ни жалко мне было тетю. Боль ее донимала, видно, нешуточная.

Всю дорогу она молчала, прикорнув на заднем сиденье, только жалобно постанывала время от времени.

Я остановилась перед лавчонкой возле моста, заметив неподалеку знакомый зеленый фургон. Значит, они успели, но зачем прикатили в своей лаборатории на колесах, — думают, она понадобится?

Не веря своим глазам, я посмотрела на белую эмалированную дощечку на двери: „Опытный дантист. Принимает в любое время“, — и нерешительно нажала кнопку звонка.

Дверь тут же открылась. Я чуть не ахнула, увидев перед собою Вилли в белом халате, едва сходившемся на широкой груди.

— Что вы хотели? — невозмутимо спросил Вилли.

— Простите, дантист здесь? — пролепетала я. — У моей тети очень болят зубы.

— Прошу вас, — Вилли склонил голову, приглашая нас войти.

Он исчез за дверью второй комнатки.

Тетя ничего не замечала вокруг. Или, может, видела под влиянием внушения настоящую приемную с белыми стенами и удобными креслами?

Тут, к счастью, на пороге появился приветливо улыбающийся доктор Калафидис и пригласил, потирая руки:

— Заходите, заходите, прошу. А вы, мадемуазель, будьте так любезны обождать здесь. Это займет совсем немного времени.

Халат на нем был слишком короток, — тоже с плеча доктора Ренара, но тетю ничего не смущало.

А рядом со мной очутился вдруг Морис, неслышно появившийся из-за портьеры.

— Не волнуйтесь так, — шепнул он, придерживая меня за локоть. — Все пройдет хорошо. Она сейчас видит лишь то, что мы ей внушили.

— И комиссар с вами?

— Нет, — тихонько засмеялся он. — Комиссар не решился прийти, потому что, как ему кажется, это похоже на незаконный обыск без необходимого ордера, а он не смеет нарушать закон.

Прислушиваясь, мы с Морисом на цыпочках подкрались поближе к двери. Но за ней было тихо, только изредка доносилось легкое позвякивание инструментов. Потом послышался голос доктора Калафидиса:

— Этот зуб придется, к сожалению, удалить. Очень запущен. Один момент, вы не почувствуете никакой боли, мадам. Тетя приглушенно вскрикнула…

— Вот и все, вот и все, — бодро проговорил доктор Калафидис.

Жакоб поспешно юркнул за портьеру.

Через несколько минут в дверях появилась тетя, прижимая к губам окровавленный платочек.

— Хороший дантист, но тот был лучше, — глухо сказала она.

Улыбающийся доктор Калафидис проводил нас до машины, и мы поехали домой.

Я так и не знала, чем же кончился „незаконный обыск“ во рту у тети. Дома она захотела немного полежать и ушла к себе.

Вскоре к воротам подкатил зеленый фургон. Жакоб махал рукой.

Когда я подбежала к машине, он протянул мне ладонь. На ней лежал какой-то крошечный темный кусочек неправильной формы.

— Полюбуйтесь, — торжествующе сказал Морис. — Он теперь у нас в руках, этот „голос“.

— Что это? — спросила я.

— Да приемник! — с непривычным для него оживлением воскликнул Вилли. Уникальный миниатюрный приемник. Отличная штука! Сидел у нее в зубе вместо пломбы. Ловко придумано!

17. И ВЫРВАННОЕ ЖАЛО ТАИТ… ЯД

Потом мы сидели за столом на веранде, пили ледяное лигерцкое вино, а удивительный приемник покоился перед нами на блюдечке, и я никак не могла оторвать от него глаз.

— Невероятно! — качал головой доктор Ренар. — Невероятно!

— ? Здесь дело в том, что мошенники ловко воспользовались тем, что природа провела в зубы человека свободные нервные окончания, связанные со слуховыми центрами мозга… — объяснил Жакоб.

— Бетховен, — перебил его немножко захмелевший Ренар, — великий Бетховен, когда оглох, слушал музыку, касаясь рояля тростью, зажатой в зубах. Помните?

— Верно, — кивнул Жакоб. — А теперь техника шагнула так далеко, что стало возможно поместить в дупле зуба целую радиостанцию.

— Достоинство часов не в том, что они бегут, а в том, что идут верно… — торжественно произнес Ренар.

Их больше восхищала выдумка ловких жуликов, а я радовалась тому, что „небесный голос“ теперь навсегда оставит тетю и меня в покое. Он обезврежен.

Но я ошибалась…

— Комиссар помчался в Берн, — сказал весело Жакоб,? — захватил с собой наши пленки. Уверен, что теперь удастся получить ордер на арест Горана. Скоро мы увидим „космического проповедника“ на скамье подсудимых.

Но Жакоб тоже ошибался.

Поздно вечером Лантье позвонил из Берна и сообщил, что Мишель Горан и его помощница Луиза Альтенберг еще вчера улетели в Париж…

— Странно, — задумался Жакоб. — Кто же вел ночью передачу? Ведь мы слышали его голос. Хотя, впрочем, записали заранее на пленку, а прокрутил кто-то из его подручных. Но зачем это все сделано?

— Может, они просто напугались, поняв, что мы напали на след? — сказала я.

— Вряд ли. Ведь он ничего еще не знал о том, что мы догадались насчет зуба и поедали искать дантиста. Приемник у них был спрятан надежно. И если бы мы не начали в ту ночь глушить его передачу, ненароком вызвав боль у тетки в зубе, то и сейчас не догадались бы, где он спрятан. Нет, похоже, Горан снова готовит себе алиби, но зачем, для чего?

Через день было тихое, солнечное утро. И тетя захотела поехать в Сен-Морис, чтобы купить кое-что в магазинах. Я охотно согласилась отвезти ее, радуясь от души, что у нее снова пробуждается интерес к жизни.

О разоблачении „голоса“ мы ей пока ничего не говорили. Жакоб только через комиссара Лантье передал нотариусу некоторые материалы, уличающие „космических жуликов“, и введение дарственной в силу было пока приостановлено.

Всю дорогу я старалась развлекать тетю разговорами. Она весело отвечала мне, но когда впереди показалась дымящая труба цементного завода и белая церковка на горе над зажатым в теснине ущелья Сен-Морисом, я вдруг с тревогой заметила, что тетя как будто снова начала задумываться, словно вспоминать что-то…

Так у нее всегда бывало перед „видениями“. Но ведь „голоса“ уже нет, и „космический проповедник“ далеко, в Париже?

Я резко сбавила скорость, краем глаза косясь на тетю и все еще пытаясь поддерживать беззаботную беседу.

У самого въезда на мост пришлось затормозить, потому что впереди натужно гудел огромный автопоезд. Ему трудно было разворачиваться, и он еле полз через мост, а мы плелись за ним…

Это нас и спасло.

На середине моста тетя вдруг со страшной силой оттолкнула меня плечом, вцепилась в баранку руля и круто повернула ее влево. Каким-то чудом я успела совсем сбросить газ и нажать тормоз. Бели бы скорость была чуть-чуть больше, наша машина, сломав перила, уже летела бы со страшной высоты вниз в кипящую воду стремительной Роны.

Наш „оппель-капитан“ уткнулся радиатором в перила и замер. Со всех сторон с испуганными криками сбегались люди. А я пыталась вырвать руль из окаменевших рук тети, не замечая, как по лицу у меня течет кровь из рассеченной при толчке брови…

Тетя так и не могла никогда потом объяснить, почему она это сделала:

— Что-то меня заставило… Какая-то сила, не подвластная мне…

Но мы с Жакобом знали, что это „голос“ напоследок внушил ей попытку самоубийства — заранее, за несколько дней — наверное, именно в той передаче, которую мы прозевали, увлеченные заманиванием тети к дантисту.

Тетя, конечно, не понимала, что делает. Мы неминуемо погибли бы обе, а у него было превосходное алиби, он ведь находился в это время далеко от моста, в Париже. Это мог подтвердить даже комиссар Лантье, специально наводивший справки…

Последний смертельный удар издалека, когда уже все ликовали и успокоились, — да, было задумано ловко!

Он все предусмотрел, этот хитрый „голос“ не учел лишь одного: что может измениться обстановка и нас заставит затормозить неповоротливый автопоезд.

„Космический проповедник“ все-таки попал под суд, когда вернулся из Парижа. Процесс был громкий, о нем много писали в газетах. Пускали пленку, и в зале суда негромко звучал настойчивый, властный „голос“…

Но все кончилось лишь двумя годами тюрьмы — за „мошенничество с недозволенным применением гипнотического внушения и некоторых технических средств“.

Хорошо хоть секта „Внемлющих Голосам“ прекратила свое существование. Но когда главарь выйдет на свободу, она наверняка возродится под каким-нибудь новым названием.

Как бывает в жизни, а не в романах, многое в этой удивительной истории оставалось незавершенным и непонятным.

Так и осталось, например, загадкой для всех, как же удалось „космическим“ проходимцам в первый раз заманить тетю к мнимому дантисту, чтобы поставить ей в зуб радиопломбу. Тетя ничего не помнила об этом вероятно, ей было сделано соответствующее внушение все забыть. Морис пытался уговорить тетю дать согласие подвергнуться гипнозу, чтобы попробовать во сне пробудить дремлющие где-то в глубине ее мозга воспоминания. Но она категорически отказалась.

Я ее хорошо понимала. Судебный процесс открыл ей глаза на то, как она стала жертвой хитрых мошенников. Дарственная, конечно, была ликвидирована. Но пережитое оставило глубокий след в ее душе.

Мы с Морисом подозреваем, что она не одна в округе побывала в свое время у таинственного дантиста. Многие, наверное, и до сих пор слышат иногда по ночам „небесные голоса“, совершают нелепые поступки. Но люди, живущие у подножия горы, которую сами прозвали „Игрищем дьявола“ считают это вполне обычным явлением…

Как бы то ни было, для нас эта мучительная история, к счастью, закончилась благополучно.

— Один только я, пожалуй, в проигрыше, — сказал при прощании Морис, заглядывая мне в глаза. — Все кончилось, и я теперь должен расстаться с вами. Но, может, мы будем встречаться хоть изредка?..