Глава 3. Оливия.

Утро выдалось туманным… Озеро, подернутое легкой дымкой, казалось куском брошенного в траву стекла, но, несмотря на полное отсутствие ветра, мне почему-то совершенно не хотелось лезть ни в какую воду. То ли потому, что легкий морозец, подернувший изморозью траву, уже успел пощипать мои щеки, то ли потому, что ныло растянутое вчера сухожилие. Я шмыгнула носом, скорчила жалобную мину, зябко повела плечами и с надеждой посмотрела на отца. Однако надеждам на то, что купания удастся избежать, сбыться было не суждено. Как, впрочем, и обычно: за всю мою недолгую жизнь папа жалел меня раза четыре или пять. По очень большим праздникам. Например, когда я потерялась в лесу в семилетнем возрасте, неделю питалась какими-то корешками и ягодами, умудрилась попасть в болото и чуть не утонуть, потом выбралась к дому и, увидев знакомую крышу, рухнула с небольшого обрыва в кусты дикой ежевики. Измазанная, расцарапанная до крови, с огромными синяками и ввалившимися от голода щеками я ввалилась во двор замка, буквально стоящего 'на ушах', на руках плачущего от радости камердинера Джерома прокатилась до кабинета отца и впервые увидела на его вечно невозмутимом лице радость. Потом он отнес меня в постель, предварительно отпарив и отмыв дочиста, втер в мои болячки какую-то жутко пахнущую целебную мазь и вздохнул. Заснула я, обняв его большую шершавую ладонь, покрытую огромными, загрубевшими от рукояти меча мозолями, уверенная в том, что больше никогда-никогда не убегу от него ни на минуту. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, - не прошло и месяца, как я снова оправдала свою кличку 'Сорвиголова', - я влезла на конюшне на самого высокого жеребца по кличке Уголек, хлестнула его прутом, вынеслась во двор и, само собой, слетела с него, как сосулька с крыши. Слава Создателю, что воткнулась я в Толстушку Ненси, нашу кухарку, сбив ее с ног, но ничего себе не сломала и даже толком не испугалась, однако жалости со стороны отца в тот раз мне добиться не удалось…

- Не спи, замерзнешь! А ну-ка, марш в воду, Оливия! - Легкий подзатыльник ускорил мой полет, и я нырнула с причала в темные и мрачные воды озера, еле успев набрать побольше воздуха. Вода оказалась не такой холодной, как я ожидала, и я поплыла к камышам на дальнем конце залива, пытаясь не замерзнуть. Постепенно мое тело разогрелось, кровь быстрее заструилась по жилам, и мое настроение вместе с восходящим за Столовой горой солнышком медленно, но уверенно поползло вверх. К камышам я подплывала весьма довольная собою и окружающим меня миром, поэтому свернула в сторону и поплыла к скалам, которые вдавались в озеро метров на двадцать, нависая над ним подобно трамплину. Я взобралась на свой любимый выступ метрах в шести над водой, встала на его край, потянулась, и ласточкой прыгнула в темное зеркало воды под ногами. Попытка достать дна как обычно, успехом не увенчалась. Выскочив из воды и переведя дух, я было снова полезла вверх, как до меня донесся топот копыт по тропе, ведущей к этому заливу. Я прислушалась, пытаясь понять, кто бы это мог быть, но прежде, чем я успела придумать хоть что-то, на песчаную отмель вынесся конюх Барри на своей буланой кобылке, ведя в поводу моего Уголька. Кстати, Уголек был сыном того злого обидчика, который запулил меня в кухарку, и с ним мы ладили просто прекрасно.

Однако я задумалась: что-то я не могла себе представить ни одной причины, которая бы могла, хотя бы в теории, прервать мой утренний заплыв и последующую пробежку. Видимо, что-то серьезное, что требует моего присутствия. Что ж, понеслись! - я взлетела в седло, потрепала жеребца за ушами, и сорвала его в галоп. Ошеломленный Барри не успел сказать и одного слова, как я скрылась за деревьями.

Во дворе замка меня встретил старый Джером, и с поклоном подав мне мое платье, оставленное на причале, сообщил, что отец ждет меня у себя в кабинете. Наскоро переодевшись в сухое, я бегом пробежала по коридору, чуть не сбив с ног какого-то незнакомого юношу в порядком запыленной и потрепанной одежде. На бегу извинившись, я постучала в двери кабинета и, не дожидаясь ответа, заглянула внутрь. Отец стоял у окна, задумчиво уставившись в никуда и теребил свиток с королевской печатью. Почувствовав, что он не в духе, я чинно уселась в кресло напротив его стола, а не на пол, как обычно. Он еле слышно вздохнул, грустно посмотрел на меня, потом налил себе в бокал вина и залпом осушил кубок. Мне вдруг стало не по себе. Я поежилась от внезапного озноба и молча уставилась на него. Папа сел на стол, отбросил письмо в сторону, повернулся ко мне и грустно прошептал: - Вот и все… Час настал… Прости меня, Господи! Его голос явно дрожал, и почему-то мне вдруг захотелось заплакать. Отец расстегнул ворот камзола, как будто тот мешал ему дышать, потом налил себе еще вина, и начал:

- Шестнадцать лет тому назад я был капитаном гвардии его величества. Двадцать два года службы, восемь из которых в гвардии во дворце, не принесли мне особого богатства или славы. Однако, как оказалось, я заблуждался относительно того, как ко мне относился Государь. Однажды, заступив на очередное дежурство, расставив гвардейцев по постам, я решил пройтись по коридорам, смежным с покоями короля.

Проходя мимо одного из зеркал, я заметил, что оно немного сдвинуто в сторону. Я было приготовился крикнуть ближайшего бойца, как вдруг зеркало сдвинулось в сторону, и Король жестом приказал мне молчать. Повинуясь ему, я через эту потайную дверь вошел в его покои. На огромной кровати под балдахином лежала королева. Рядом с ней - ребенок. Девочка. Ты. Тебе тогда было месяцев пять.

Королева была бледна. В ее глазах стояли слезы, но она крепилась изо всех сил.

Государь попросил меня воспитать тебя достойной королевского рода, вручил мне документы на право владения этим замком, расписки на сумму, которая просто до сих пор не укладывается у меня в голове, вручил несколько запечатанных писем, поцеловал тебя и приказал сейчас же уезжать. Рядом с кроватью стоял потрепанный саквояж. Все, необходимое для дороги, кроме кормилицы, которую я нашел в одной из деревень по пути сюда, было внутри. Я поклонился и, прикрыв тебя полой плаща, вышел тем же путем. Все подробности и причины содержатся вот в этом письме.

Прочтешь его потом.

Сегодня прибыл гонец от твоего отца. Интересы государства требуют твоего присутствия в столице. Завтра утром мы отбываем. А сегодня вечером будет прощальный ужин, на котором я бы хотел видеть тебя веселой и счастливой. Пусть все запомнят тебя такой, ладно? - его голос прервался, он нервно сглотнул, отпил из кубка, потом добавил:

- Я хочу тебе сказать еще одно. Мне тебя будет не хватать. Я люблю тебя, как родную дочь, и мне не хочется отпускать тебя. Но, увы, у меня нет выбора. Я чувствую себя опустошенным. Прости меня, доченька, если сможешь!

По моему лицу потекли слезы. Я вскочила с кресла, бросилась к нему, обняла его за плечи, уткнулась носом ему в грудь и разрыдалась:

- Не отдавай меня никуда, папочка, я не хочу быть принцессой, я не поеду! Мне никто, кроме тебя, не нужен! Скажи им, что я твоя дочь! - никогда не думала, что умею плакать, тем более - навзрыд. А причитать я, видимо, научилась на лету.

Отец ласкал мою спину своей огромной, как лопата, ладонью, и прятал свое лицо в моих волосах. Впрочем, насладиться горем мне не удалось, - в дверь кабинета постучали. Отец, вздохнув, поправил камзол, взъерошил мои космы, грустно улыбнулся и вышел в коридор.

Я заглянула в зеркало и ужаснулась своему виду: заревана, растрепана, - ну просто крестьяночка какая-то… Не достойно дочери графа Норенго, ой, вернее, принцессе, выглядеть такой дурехой… Что ж, придется привыкать к своему новому статусу. Эта мысль, вместо того, чтобы подбодрить, вызвала очередные слезы, я подоткнула юбку, вылезла в окно, пробралась по карнизу до окна в оружейный зал, забралась туда, закрыла двери изнутри, разделась, подошла к мешку с песком для отработки ударов и взорвалась. Я вымещала на нем свою злость, боль, ненависть неизвестно к кому, плакала, молчала, снова плакала и била, била, била.

Четырехпалый Дин был бы мною доволен, - часа через три, когда я угомонилась, разбив себе в кровь костяшки пальцев, локти, голени, из мешка струйками сыпался песок, а мое тело отказывалось мне повиноваться… …Прощание вышло грустным, - не смотря на ранний час, все жители замка стояли у ворот. Женщины утирали слезы, всхлипывали, махали платками. Мужчины, хмурясь, молча смотрели нам вслед. Ребятишки взобрались на стены и махали руками, как ветряные мельницы, - в общем, я чувствовала себя как на похоронах. Причем, на собственных. И лишь гордость не позволяла мне снова зареветь. Я привстала на стременах, помахала рукой всем, кто меня провожал, потом развернула Уголька и медленно выехала из ворот. Моя маленькая свита двинулась следом. Отец на своем Листике пристроился рядом, и я почувствовала себя чуть лучше.

Кроме папы, как я продолжала его называть про себя, с нами ехало четыре воина из замковой стражи, - огромные, кряжистые мужики в кольчугах и шлемах, вооруженные до зубов и готовые ради своего господина на все. Прошедшие не одну войну, они не были молоды, но я бы не советовала юным, полным сил и здоровья юношам скрещивать свое оружие с ними: опыта и хладнокровия в них хватило бы на небольшой отряд наемников. Впрочем, для меня лично наука одного из них - воина по прозвищу Четырехпалый, не прошла даром: с каждым из них по отдельности я бы сразиться рискнула. А вот вместе, - увольте. Поэтому я расслабилась, перестала оглядываться по сторонам, и повернулась к отцу. Неторопливо беседуя о всякой ерунде, мы с ним всячески избегали смотреть друг другу в глаза, и не затрагивали единственную интересующую нас тему - вопрос о моем будущем…

А через час с небольшим слитный шелест мечей, вылетающих из ножен, заставил меня рефлекторно пригнуться, и дернуться к ножнам за своим мечом… Однако тревога оказалась ложной - из-за дерева, к которому рванулся Ди, выскочил с поднятыми вверх руками, в одной из которых был зажат букет моей любимой сирени, Эдвин.

Вечный мой противник во всех наших детских баталиях, соперник в оружейном зале, язва и задира, с которым я не задумываясь бросалась в драку, стоял на дороге с букетом цветов и плакал. Отец пришпорил коня, проехал мимо, за ним проскакали Ди и его друзья, а я сидела на коне, как полная дура и тупо смотрела на него, не в силах что-нибудь сказать. Эдвин протянул мне букет, вытер лицо рукавом, потом взял мою руку, приложил ее к своей щеке и замер. Я растерянно оглянулась вокруг, потом сняла с шеи цепочку с изумрудом, которую мне подарил на десятилетие папа, повесила ему на шею, потом, склонившись к нему, неумело чмокнула его в щеку и пришпорила коня.

- Я буду тебя ждать! - прошептал Эдвин, сжал в кулаке цепочку, и, понурив голову, побрел по направлению к замку. Я смотрела ему вслед, пока Уголек не свернул за поворот, и деревья не скрыли юношу от меня. …Папа не давал передышки ни нам, ни лошадям, и благодаря этому к вечеру мы въехали в Резор, маленький городок, стоящий на дороге, проложенной еще при короле Орше лет двести назад через все королевство Эррион от границы с Эламом через столицу и до королевства Дореда. Дорога была практически прямой, постоялые дворы располагались через каждые двадцать миль, и путешествие по ней было вполне комфортным. При желании, обладая достаточной суммой денег, можно было использовать конные подставы, и тогда путь от границы до столицы занимал дней пять. Королевские курьеры добирались еще быстрее. Мы же особенно не торопились, кроме того, поворот к нашему замку лежал почти на полпути к границе, поэтому папа надеялся добраться до столицы дней за четыре-пять…

Постоялый двор оказался небольшим трехэтажным строением, почти весь первый этаж которого занимала таверна. Подбежавший конюх принял поводья наших лошадей, Ди с товарищами закинули за плечи весь наш багаж, состоящий из трех переметных сум, и вся наша компания ввалилась внутрь. Гомон, чад, разнообразные ароматы с кухни, копоть от горящих факелов и т.д. создавали весьма причудливую атмосферу вседозволенности и беспечности. Пока мы с папой оглядывались в поисках свободного места, Ди отловил хозяина, пара монет поменяла хозяина, и минуты через две мы с комфортом расселись за огромным дубовым столом недалеко от камина, в котором на вертеле аппетитно потрескивал поросенок. Двое забулдыг, прежде располагавшихся за нашим столом, после пары слов, произнесенных Эри на ушко одному из них, почему-то заторопились по домам. Впрочем, я не осталась на них в обиде, потому что близость ужина напрочь отбила у меня все мысли о гуманизме к ближнему своему.

Поросенок тоже, как оказалось, жарился именно для нас, поэтому через пару минут он оказался у нас на столе, а его косточки захрустели на наших зубах. Служки метали на стол все, что было на кухне, хозяин носился от стойки к нам и обратно, а я, постепенно насыщаясь, начала с интересом посматривать по сторонам. Меня можно было понять, - за все свои шестнадцать лет я только второй раз путешествовала по стране, а первое путешествие, как ни странно, почему-то не отложилось в моей памяти. Так что приходилось наверстывать упущенное.

За столом напротив размещалась довольно колоритная компания из шести рослых молодых мужчин, судя по скупым и точным движениям, профессиональных воинов и пожилого, но подтянутого вельможи с неожиданно цепким и острым взглядом. Сквозь гомон таверны я не могла разобрать ничего из их разговора, но, судя по реакции воинов на его слова, дворянин состоял в довольно высоком звании, но при этом пользовался любовью или, по крайней мере, большим уважением. Заметив мой заинтересованный взгляд, один из воинов его свиты взглядом показал дворянину на меня. Тот повернулся ко мне, заинтересованно оглядел, и неожиданно подмигнул. Я улыбнулась в ответ. Он склонил голову в воображаемом поклоне, приподнял за меня бокал, пригубил и продолжил свою беседу. Я продолжила озираться по сторонам. В дальнем от меня углу зала компания порядком подвыпивших мужиков метала ножи в импровизированную мишень, сопровождая каждый бросок азартными криками и комментариями. Небольшие кучки монет на их столе то и дело меняли хозяев. Я заинтересованно всмотрелась в игру, и решила, что при таком уровне меткости, который демонстрировали участники, я бы заработала себе на неплохой ужин.

Впрочем, мой желудок был уже переполнен, и начал постепенно 'давить на глаза', как обычно говорил Альфред. Остальные люди в зале не привлекли моего особого внимания, разговор папы с Ди и его людьми мне был не особенно интересен, и я вдруг решила попытать счастья в метании ножей. Отец, услышав просьбу, пожал плечами, насыпал мне в ладонь несколько монеток разного достоинства и кивнул Эри.

Тот молча расчистил мне дорогу в угол, сгреб по пути два табурета и, демонстративно пропустив меня вперед, обратился к рыжему здоровяку, стоящему с ножом в руке на линии броска:

- Вы позволите моему младшему братишке сыграть с вами? - прорычал Эри. (Стараясь не привлекать особого внимания в пути, папа попросил меня одеться в дорогу по-мужски, и, учитывая мою нелюбовь ко всякого рода платьям, я с удовольствием согласилась).

Игроки, порядком разгоряченные выпивкой, обернулись к нам. Внушительная фигура старшего 'братишки' была прекрасным аргументом, поэтому особых возражений не последовало. Увидев, что деньги у меня есть, они даже заулыбались, видимо, заранее подсчитывая свои будущие барыши. И первое время я их старалась не особенно разочаровывать: я то проигрывала, то выигрывала понемногу, раззадоривая участников. Часа через полтора на столе перед мишенью осталось лишь две горки монет - моя, и покрытого рыжим волосом детины, отзывающегося на прозвище Рваное ухо. Большая часть находящихся в зале людей тоже переместилась поближе, и ставки на победу одного из нас росли просто катастрофически. Ориентируясь на крайне серьезное лицо 'братишки' Эри, я преумножала его и мой капитал, иногда все-таки промахиваясь, чтобы не отбить у Рваного Уха желания играть. Вельможа из-за соседнего с нашим стола тоже заинтересованно наблюдал за состязанием, и, как мне показалось, даже поставил на меня какую-то сумму. Порядком повеселившись, я наконец-то согласилась с предложением Рыжего рискнуть всеми деньгами сразу. В зале стало тихо. Служка, уронивший на пол кружку, схлопотал чувствительный подзатыльник от забравшегося на табурет, чтобы видеть лучше, хозяина. Рыжий долго готовился, потом, вздохнув, метнул свой нож. Бросок получился что надо, нож воткнулся почти в самый центр доски для разделки мяса, расчерченной на манер мишени для стрельбы из лука. Он гордо вскинул руки в жесте победителя, потом с ухмылкой повернулся ко мне и картинно показал мне на линию броска. Действительно, за все время соревнования я ни разу не попала точно в центр мишени, - не было необходимости. Алкоголь в крови и так мешал моим противникам достаточно сильно.

Так что, на его взгляд, шансов у меня не было. 'Тем хуже для тебя', - подумала я и всадила нож в самый центр. Рев обиженного противника сотряс всю таверну:

- Не может быть! Я хочу отыграться! Верни мои деньги! - казалось, что стропила не выдержат его воплей. Я сгребла со стола солидную кучу монет, потом подозвала трактирщика, кинула ему несколько серебряных монет и попросила:

- Вина для всех!

Довольные крики любителей дармовщины заглушили рев Уха. Я с Эри, довольная, как не знаю кто, почти вприпрыжку понеслась к отцу. Вельможа привстал из-за стола, поднял бокал за меня и улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ и плюхнулась на лавку поближе к папиному плечу. Его рука опустилась мне на плечо, и я растаяла окончательно. Минут через пять мы разошлись по комнатам, и заснула я в прекрасном настроении.

На следующее утро, позавтракав, как следует, мы продолжили путь. Я резвилась, как жеребенок, радуясь хорошей погоде, и старалась не думать о будущем. Огромные ели, вплотную подступающие к дороге, пропускали не так много солнечного света, но тем интереснее мне было подставлять под редкие лучики свои ладони и представлять, как они наполняются светом до краев. Папа грустно улыбался каким-то своим мыслям, и периодически трепал мою шевелюру. Эри и Ди метали друг другу нож, выхватывая его из воздуха то правой, то левой рукой. Аркетт ехал впереди, внимательно оглядываясь вокруг, Берс замыкал отряд метрах в двадцати сзади.

Ближе к полудню, почувствовав голод, папа кивнул Ди, чтобы он искал место для привала. Четырехпалый, пришпорив коня, унесся вперед. Вдруг Аркетт приподнял руку вверх и, остановив коня, прислушался. Из-за пригорка, на который взбиралась дорога впереди, явственно доносились звуки битвы. Из-за ствола огромной сосны метрах в двухстах впереди показалась рука Ди. Повинуясь его жестам, мы спешились, завели коней вглубь леса, потом папа, Аркетт и Берс неслышно растворились среди деревьев. Все мои попытки пуститься следом наталкивались на сопротивление Эри, который был непреклонен. Я присела на поваленный ствол, проверила оружие, потом опять с мольбою посмотрела на Эри. Суровый воин нервно сжимал и разжимал кулаки, прислушиваясь к звукам, доносящимся до нас. Бездействие раздражало его не меньше, чем меня. Вдруг едва заметный шорох сзади заставил меня рефлекторно упасть назад в траву и перекатиться в сторону. И вовремя, - боевой метательный нож просвистел прямо над тем местом, где должна была быть моя шея, и со звоном воткнулся в дерево, уйдя в ствол почти по самую рукоять. Я метнулась к дереву, из-за которого вылетел нож, на ходу выхватив свой меч из ножен. Сзади зазвенела сталь,

- Эри вступил в схватку. Не особенно беспокоясь о нем, я с разбегу кувыркнулась вперед, и на выкате из кувырка нанесла удар на уровне колен воину, прятавшемуся за сосной. Такой атаки он явно не ожидал. Над моей головой свистнула сталь, но мой меч сделал свое дело: лишенный обеих ног, нападающий вдруг издал истошный вопль, и, пытаясь сжать руками свои обрубки, повалился вперед. Отскочив в сторону, как учил Четырехпалый, я, как оказалось, увернулась от двух арбалетных болтов, воткнувшихся в дерево над моей первой жертвой. До арбалетчиков было рукой подать, поэтому я со всех ног бросилась к ним, стараясь успеть до того, как они достанут свои мечи. Левой рукой я метнула один из своих ножей в того, кто показался мне более опасным, и не промахнулась: схватившись за рукоять моего ножа, торчащую из его глазницы, он кулем повалился навзничь. Второй, ошарашено уставившись на товарища, запутался в перевязи, и мой меч не встретил никакого сопротивления на пути к его шее. 'Три - ноль в мою пользу', - подумала я и оглянулась. Увиденное вокруг, увы, не радовало: за деревьями мелькало десятка два воинов в тех же масках, что и у нападавших на меня. Вокруг Эри все теснее сжималось кольцо мечников, и, несмотря на не маленькую кучу трупов перед ним, шансов у нас было мало. Выдернув свой нож из глазницы все еще вздрагивающего воина, я было помчалась на помощь Эри, как он крикнул мне: 'Беги, я справлюсь!', и метнул нож в сторону Уголька. Перерубленная уздечка и мой призывный свист сделали свое дело: через несколько мгновений я сидела в седле. Пара бандитов, бросившихся было ко мне, отправились к праотцам: одного зарубила я, второму копытом перебил ключицу вставший на дыбы жеребец, и я только облегчила его страдания. Однако вертеться на месте было опасно, число нападавших все увеличивалось. Тогда я решилась: метнув по очереди все пять оставшихся у меня ножей, я с гиканьем понеслась на противников Эри. Срубив голову еще одному, я крикнула: 'Прыгай' и развернула коня. Разрубив от плеча до паха одного из растерявшихся бойцов, Эри взвился на круп. Уворачиваясь от ветвей, так и норовящих хлестнуть по лицу, мы понеслись в глубь леса, моля бога чтобы сзади ни у кого не оказалось заряженного арбалета. Минут через пять дикой скачки я сбавила скорость и оглянулась: трое преследователей на наших конях неслись вдогонку. Позволив преследователям приблизиться на дистанцию броска, Эри метнул два своих клинка и спрыгнул на землю. Однако третий воин особого энтузиазма не проявил, а просто развернул коня и ускакал. Я перевела дух, подъехала к Эри и спешилась. Воин был плох. Даже очень. Кровь сочилась отовсюду. Иссеченная кольчуга держалась на его плечах на честном слове, но залитый своей и чужой кровью с ног до головы боец стоял прямо, слегка опираясь на меч. Свистом подозвав своего коня, он достал из переметной сумы два свитка, протянул их мне и приказал:

- Езжай одна. Тебя ждет твой отец. Здесь письмо королю от твоего отчима и охранная грамота для тебя. Покажешь ее любому офицеру гвардии в столице, и тебя проведут к королю. Я уже отвоевался. С такими ранами долго не живут… Я выполнил свой долг перед тобой, 'братишка', но мне еще надо найти моего господина.

- Я с тобой! Я тебе помогу! Ты не бойся за меня - мне тоже надо к папе! Ну, дай хоть раны перевяжу… пожалуйста! - сквозь подступающие слезы умоляла я.

- Нет! И не проси! Да, ты сражалась, как настоящий воин, я бы доверил тебе свою спину, ты даже спасла мне жизнь, но твой долг, - добраться до короля. Прости…

- Он подозвал коня Берса, протянул его повод мне, потом сорвал с пояса кошель с деньгами, достал из своей переметной сумы десяток метательных ножей, разделил их пополам, потом обнял меня за плечи, тяжело взобрался на коня и ускакал.

У меня опустились руки. Всхлипывая, я рассовала клинки по ножнам, пересыпала деньги в свой кошелек, спрятала письма за пазуху, влезла в седло и зарыдала.

Уголек послушно двинулся вперед, грустно покосившись на меня одним глазом.

К вечеру я снова выбралась на дорогу. На каждом шагу мне мерещились лица в масках, шорохи листвы заставляли нервно хвататься за оружие, но дорога будто вымерла, и заполночь я без приключений добралась до очередного городка. На постоялом дворе я кое-как привела в порядок одежду, смыла с себя кровь, расседлала коней и, оплатив ночлег, завалилась спать. Как ни странно, утром я проснулась отдохнувшая, и только лишь царапины на руках да мокрая от слез подушка напоминали мне о вчерашней беде. Позавтракав без всякого удовольствия, я снова взобралась в седло и продолжила путь. Часа через два я увидела отряд всадников со штандартом короля, скачущий навстречу мне. Я от радости аж подпрыгнула в седле, и помчалась навстречу.

Командир отряда, услышав о вчерашнем происшествии, переменился в лице, прошептал: 'Посольство Дореда!' и, не дослушав меня до конца, поднял коня в галоп, словно забыв про то, что я вообще существую. Отряд понесся следом. Понурив голову, я упрямо закусила губу и пришпорила Уголька: 'Я ненавижу слово 'Долг' - подумала я в первый раз…