"Единственная моя" - читать интересную книгу автора (Сатклифф Кэтрин)

Глава 14

Майлз приближался к ней, похожий на античного бога, совершенный по форме – намного совершеннее, чем она представляла, – с телом гладким, влажным и возбужденным.

– Так скажи мне, жена... – Его рука скользнула на затылок. – Какое имя или имена будешь ты выкрикивать, когда я займусь с тобой любовью? Не делай такого ошеломленного лица. Подтверждение нашего брака было неизбежно. Мы оба хотим этого, и, разумеется, это необходимо. Если желаешь, можешь закрыть глаза и представлять, что я – это кто-то другой. – Приподняв ее подбородок, он улыбнулся. – Вот почему ты на самом деле пришла сюда, не так ли? В брачную ночь ты решила поиграть в скромницу, а потом, когда поняла, что я могу удовлетворять свои потребности с другой женщиной, ты решила, что лучше взять то, что есть, пока еще не слишком поздно. Я еще не встречал женщины, которая, однажды вкусив вкус запретного плода, не испытывала желания еще раз насладиться этой сладостью. Тут нечего стыдиться, милая. Нравится тебе признавать это или нет, но ты живой человек. Твой сын тому доказательство.

Оливия безуспешно пыталась разобраться в этом внезапном повороте событий. Что именно он делает?

Пальцы Майлза двинулись к пуговицам блузки, и он игриво подергал их, не отрывая взгляда от ее глаз. Кажется, насыщенный паром воздух раскалился и стало трудно дышать. Внезапно она словно начала тонуть.

– Сними это, – мягко приказал он, имея в виду блузку, и потянул назад грубоватую влажную ткань, обнажая прозрачную сорочку под ней. – Я хочу видеть, что я приобрел. Меня мучит любопытство со дня свадьбы, когда я увидел, как ты бегаешь, как девчонка, во фланелевой рубашке по коридору. Ты вся соткана из противоречий, миссис Уорвик. В одно мгновение ты железная дева, а в следующее – распутница, пылающая страстью. Однако распутница дрожит от испуга, когда ее касается мужчина. Ты боишься, милая? Ты говоришь мне о боязни любви, когда не я требую пустых заверений в твоих чувствах.

Оливия попыталась отвернуть лицо. Он не позволил этого, но, твердо держа ее за подбородок, заставил посмотреть в его потемневшие, бездонные глаза. Он вглядывался в нее с напряженностью, которая ее пугала. Все ее инстинкты били тревогу, и все-таки она заставила себя сохранять спокойствие, ибо он, конечно же, просто хотел напугать ее, как тогда, в таверне.

Он стащил блузку с ее плеч и отшвырнул в сторону, потом показал на юбку.

– Сними ее.

– А если не сниму?

– Тогда я сорву ее с тебя.

Оливия сняла юбку и осталась перед ним в рубашке, чулках и туфлях. Майлз улыбнулся и, взяв ее за руку, подвел к подушкам, жестом велел лечь, потом налил в бокал шерри и подал ей.

Не в состоянии ясно мыслить, Оливия устроилась среди подушек и продолжала завороженно наблюдать, как ее муж двигается среди клубов пара, и его мышцы вздуваются и перекатываются одновременно с каждым гибким, грациозным движением. Где-то в отдаленных уголках мозга промелькнула мысль, не очутилась ли она во власти эротических грез. Признаться откровенно, внезапная тревожащая сумятица чувств шокировала ее, перехватила дыхание и вскружила голову.

Запах горящего масла от факелов на стене щекотал ноздри, а желтый свет отражался от мраморного пола подобно огню. Ложе, покрытое подушками, отбрасывало смутные блики разных оттенков: золотистого, пурпурного, красного. Гладкий прохладный шелк и узловатое плетение одновременно притягивали и отпугивали ее. Эмалевые миниатюры, изображающие экзотическую эротику Востока, украшали стены. Они не шокировали ее. Она видела подобные картины и раньше.

И все же она пришла сюда не соблазнять и не быть соблазненной. Крошечный молоточек разума навязчиво стучал в ее голове: бежать, бежать. Она не готова к этому, что бы ни чувствовало ее сердце и тело.

Майлз спустился в бассейн, шаг за шагом погружаясь в прозрачную голубоватую воду. Капли влаги срывались с потолка и образовывали крошечные кружочки на поверхности.

– Оливия, – сказал он, и голос эхом разнесся по огромной, напоминающей пещеру комнате. – Иди ко мне.

– Я... думаю, нет. – Но я настаиваю.

– Ты не можешь заставить меня.

– Подумай хорошенько. – Он ударил ладонью по поверхности воды, подняв брызги.

Внезапно она поняла, что значит для него эта обстановка. Осторожно отставив бокал, она стала расшнуровывать туфли, упорно избегая взгляда Майлза, тщетно пытаясь унять волнение, от которого дрожали руки. Ее муж прав. Этот момент был неизбежен. Она отгоняла эту мысль, убеждая себя, что Майлзу Кембаллу Уорвику не нужно от нее ничего, кроме ее денег. Эмили знала об этом. Эмили предупреждала ее. По ночам она просыпалась ожидания и страха, и предостережения сестры звучали у нее в ушах, заставляя сердце гулко стучать, а тело гореть.

Отбросив в сторону чулки и туфли, Оливия встала и подошла к бассейну, смутно сознавая, что тонкая ткань рубашки стала прозрачной, прилипнув к влажной коже. Она вошла в горячую воду, постепенно погружаясь в ее парящую пучину, тихо ахнув, когда жар стал взбираться вверх по лодыжкам, икрам и бедрам, проникнув, словно жидкое пламя, между ног.

Стоя в середине бассейна в клубах пара, Майлз наблюдал за ней. Его черные волосы были отведены назад, завиваясь за ушами. Он показал на ее волосы и приказал:

– Распусти их.

Она подняла руки и непослушными пальцами стала вытягивать гребни. Наконец волосы тяжелой и влажной массой упали на плечи и прилипли к ее часто вздымающейся груди.

Майлз опустил голову и оглядел ее так, что у нее по спине забегали мурашки.

– Восхитительно, – нежно протянул он, и все же сама нежность его голоса заставила ее вздрогнуть и оглядеться в поисках скорейшего пути к бегству. – Иди сюда, скомандовал он.

Она шла, чувствуя, как вода плещется о ягодицы, и скоро оказалась перед ним, словно восточная рабыня перед своим повелителем, – презирая это ощущение власти над собой и в то же время приветствуя его. Она чувствовала слабость и вместе с тем радостное возбуждение. Каждая клеточка ее существа наполнилась трепетным восторгом жизни. В то же время Оливия понимала, что в любой момент может полететь в бездну, из которой нет пути назад.

Он протянул руки и положил ладонь на грудь девушки, нежно касаясь соска кончиком пальца. Оливия застонала и закрыла глаза, когда обжигающая молниеносная стрела желания пронзила каждый пульсирующий нерв ее тела. Показалось, будто она вот-вот лишится чувств. Нет, она не может... Не должна... Потерять самообладание теперь...

Потом кончики пальцев мужчины нежно коснулись розового цветка на коже.

– Есть еще? – спросил он.

С неимоверным усилием она медленно покачала головой.

– Нет.

– Повернись и дай мне посмотреть.

Она неторопливо поворачивалась в воде, позволяя ему разглядеть ее со всех сторон. От горячей воды, жары и духоты кожа ее пылала, словно охваченная пламенем пожара. Если он еще раз дотронется до нее...

Когда она вновь оказалась лицом к нему, он улыбнулся и мягко, чуть-чуть невнятно произнес:

– Никаких драконов. -Что?

– Говорят, что у тебя сзади вытатуированы драконы.

– Уверена, что обо мне много чего говорят. Ты всему веришь?

– Они, похоже, знают тебя лучше, чем я.

– Думают, что знают.

– Тебе нравится это? – спросил он, нежно сжав ей грудь.

Она сглотнула. Вернее, попыталась. Опустив глаза, она смотрела, как его большая ладонь ласкает ее. Какой смуглой кажется его рука на ее белой коже. От этой картины она задохнулась. Почувствовала опасную беззаботность.

– Ты перестанешь, если я скажу «нет»? – пробормотала она.

– Тебе нравится? – повторил он настойчивей. Оливия кивнула и с шумом втянула в себя воздух и, положив свою руку поверх его, прижала сильнее, пока сосок не напрягся и не затвердел.

– Да, – ответила она наконец.

– Тогда почему ты дрожишь? Тебе очень хочется заняться любовью?

Она ничего не сказала, наблюдая, как капелька воды скользнула по его шее и исчезла в мягкой, шелковистой поросли на его груди. Он смотрел так, будто в его зеленовато-карих глазах действительно таилась какая-то нежность. Или, как он выразился, это просто природный инстинкт заставляет мужчин быть неразборчивыми в выборе возлюбленных.

О, как ей хотелось коснуться его. Но осмелится ли она? Ощутить хотя бы на мгновение свою руку на его твердом, гладком теле. В конце концов, он же ее муж.

Поймав ее руку, Майлз положил ее на свою плоть. Глаза его сузились, дыхание участилось. Мощный орган зашевелился в ее пальцах, и низкий звук, похожий на рычание, вырвался из его груди.

– Хорошо, – прошептал он и мягко поводил ее рукой вперед-назад, пока этот ритм не разогрел не расплавил ее изнутри.

Кто-то застонал. Может, она. Может быть, он. Оливия не была уверена. Жара, пар, тусклый свет факелов, мерцающих во мгле, отклик собственного тела – все приводило ее в замешательство. Сдержанность проскальзывала сквозь решимость, как вода сквозь пальцы. Если она не остановится теперь, то наверняка пожалеет об этом.

Но, несмотря на все доводы рассудка, Оливия не могла сдвинуться с места. Майлз внезапно обхватил ее руками и поднял на твердый мраморный край бассейна, где она смогла лишь закрыть глаза и тряхнуть головой в тщетной попытке сопротивления.

– Пожалуйста. Она застонала.

– Пожалуйста, – повторил он тихо. – Пожалуйста, что, милая? Дать тебе почувствовать себя женщиной?

Он уложил ее спиной на плиты, а она устремила свой взор сквозь завесу пара на тусклое небо, просвечивающее сквозь стеклянную крышу, чувствуя теплые капли воды, дождем падающие на ее лицо, слыша плеск воды с каждым движением и бешеный стук собственного сердца от каждого его прикосновения.

Его прикосновения – о Боже – они были повсюду одновременно. Его руки ласкали ее грудь, живот, бедра, заставляя ее тихо вскрикивать и вздрагивать. Мысли ее были в смятении, чувства кружили вихрем незнакомых ощущений.

– Посмотри на меня, – скомандовал он, и, заставив себя открыть глаза, Оливия увидела его над собой, наполовину находящегося в воде, наполовину снаружи, словно какое-то морское божество, соблазняющее обычную женщину. Черные волосы завивались вокруг висков, ушей и шеи, а свет факела отражался от его влажного лица и плеч. Майлз коленом раздвинул ей бедра, и пальцы скользнули вверх, заставив ее громко вскрикнуть от внезапного, пугающего пробуждения.

– Скажи, что ты любишь меня, – послышался его голос сквозь застилавший ее мысли туман. – Это? – Пальцы потянули ленточки сорочки и сдвинули мокрую тонкую ткань, полностью обнажая грудь.

Опустив голову, он сомкнул губы сначала вокруг одного соска, затем другого, втягивая затвердевшие розовые орешки в рот, покусывая их зубами до тех пор, пока она не изогнулась навстречу и не задышала резко, прерывисто, мысленно молясь о том, чтобы это не было фантазией – одной из тех, которые так часто мучили ее со дня их свадьбы.

Но это была реальность. Явь. Реальность восхитительной волной прихлынула к чувственным берегам сосков, разбросав нежные любовные покусывания вдоль всего живота, горячим дыханием обдав прозрачную ткань, прикрывающую ее женственность.

Ей захотелось кричать, плакать, смеяться. Каким греховным, восхитительно порочным был этот поцелуй!

Голова ее металась из стороны в сторону. Она погрузила пальцы в его мокрые черные волосы и почувствовала, как приподнимается навстречу, приглашая его ближе, глубже – это действительно было куда прекраснее фантазий. Никогда в самых безумных грезах не представляла она этого...

Он приподнялся и вгляделся в нее с чем-то сродни пляшущему пламени в глазах. Он, должно быть, сам дьявол, подумала она, если пробуждает в ней такие порочные, распутные чувства. Ей захотелось прикрыться. Захотелось раздвинуть ноги шире и умолять его продолжать.

Вода заколыхалась, когда он подтянулся еще выше.

Затем последовал нажим, ошеломляющее подталкивание, ощупывание, обследование его плоти в ее влажном, томящемся сладостной болью преддверии страсти и на мгновение мысль поддаться искушению момента заставила глаза женщины встретиться с его глазами в неприкрытом желании и приглашении.

Потерявшись в пространстве и времени, сцепленные в клубок взаимного желания, они смотрели друг на друга, как им показалось, целую вечность – хотя это длилось не больше нескольких мгновений, – прежде чем Оливия покачала головой и тихо всхлипнула:

– Я не могу.

Она откатилась в сторону и прижала сорочку к груди.

– Я не могу, – повторила она, слыша, как ее слова эхом отразились от мраморных стен. – Пожалуйста, не проси меня. Я не могу до тех пор пока не...

– Пока что? – закричал он позади нее.

Кое-как поднявшись по ступенькам бассейна, она оглянулась и увидела на его лице лишь недоумение и ярость.

– Пока что? – снова закричал он, прижав ее к своему мокрому возбужденному телу так, что грудь ее прижалась к его груди, а лицо оказалось чуть ниже его. – Что с тобой, черт тебя побери? Ты моя жена, Оливия. Я имею полное право ждать и требовать от тебя исполнения супружеских обязанностей. Ты приходишь сюда, раздеваешься, дразнишь меня своим телом, а потом заявляешь, что не можешь! – Он встряхнул ее. – Или ты просто пытаешься сделать из меня дурака? Да? Ты ненавидишь меня или мужчин вообще?

Она отвернулась, иначе наверняка позабыла бы свои идиотские страхи и позволила ему все, чего он так отчаянно хотел.

– Пусти меня, – выдавила она.

Майлз отпустил ее. Резко, внезапно, позволив ей упасть на твердый пол, так что пришлось подниматься на четвереньки. Она осторожно пятилась, между тем как разум и сердце вели битву, которую никто не мог выиграть.

– Я... сожалею, – промямлила она. – Возможно, позже...

– Позже. Конечно. Прекрасно, дорогая. Ты дашь мне знать, когда будешь готова, не так ли? Клянусь, что больше не притронусь к тебе до тех пор, пока ты не будешь сама умолять меня об этом.

Оливия бежала и не останавливалась до самых дверей спальни, где она прислонилась к ним спиной. Вода ручьями стекала с нее на пол. Она не могла забыть разъяренного лица мужа, когда убегала, и его клятвы больше не прикасаться к ней.

Закрыв плаза, вспоминая тот неизъяснимый восторг его рук и рта на своем теле, Оливия мечтала о том дне. Почти в той же степени, как и страшилась его.

Пришла зима, а вместе с ней пришли холод, ветер и дожди, превратив окрестности в тусклые, обледенелые пустынные равнины. Поездки куда-либо дальше ближайшей деревушки стали практически невозможны. Ночь за ночью Оливия лежала в постели, уставившись в потолок, прислушиваясь к гулкому стону ветра и стуку дождя по стеклу. Один бесцветный унылый день безрадостно переходил в другой, потом в следующий. Все дни были заполнены скучными повседневными делами... как это было в Девонсуике. Иногда она проводила время с сыном и Эдисон, чье здоровье ухудшалось с каждым днем.

После того как Оливия так по-детски убежала от мужа, она оказалась замужем за отшельником. Она редко виделась или разговаривала с Майлзом. Днем он спал, а по ночам бродил по дому, писал письма на рудники или скакал по промерзшей пустыне верхом. Даже Чарльз Фоулз начал выражать тревогу за душевное состояние хозяина.

Оливия винила себя за беспорядочное поведение Майлза. Она забрала его дом. Большую часть его дела. Его мать. Она навязала свое странное поведение и нежелательное общество мужчине, который хотел всего лишь обычной нормальной жизни.

Как ужасно, что она, которая так мечтала о том же, губила шанс на свое – и его – счастье из-за глупого страха. А впрочем, чего она ожидала? Выйдя за Майлза Уорвика, она приперла себя к стене, и единственный путь исправить положение – это откровенно признаться во всем.

Рождество и Новый год прошли спокойно, и январь принес легкую перемену погоды. Иней на деревьях растаял, и дороги больше не были скользкими от ледяной корки. Оливия взяла за правило каждый день выезжать за Жермине, направляя кобылу через пустошь к Маргрейву, где сидела на утесе, обратив лицо к солнцу, и пытаясь разобраться в своей жизни. Нельзя по-прежнему остаться чужой человеку, который является ее мужем. Не ее характере убегать от проблем, однако именно это она делает. Убегает от неизбежного.

Возвращаясь в Брайтуайт после очередной прогулки Маргрейв, Оливия убедила себя в том, что пришло время правды.

К ее огромному удивлению, она обнаружила, что в голубой гостиной ее ждет Эмили.

– Господи помилуй, Оливия, что за привычка исчезать из дома в такой ранний час? – приветствовала ее негодующая тирада сестры, сидевшей в кресле возле камина.

– Доброго дня тебе, сестрица, – отозвалась Оливия.

– В нем нет абсолютно ничего доброго. Что за нелепая мысль! На улице жуткий холод и, судя по облакам на небе, к ночи опять пойдет дождь. – Приложив платочек к носу, Эмили нахмурилась. – Оливия, ты ужасно выглядишь.

– Спасибо. – Оливия отшвырнула стек в сторону. -Ты тоже выглядишь не лучшим образом, Эми.

– Ты похудела.

– А ты нет.

– По твоим глазам можно предположить, что ты плохо спишь.

– Ты становишься наблюдательной. Будешь пить чай? Салли!

Служанка появилась в тот же миг, и, сделав книксен, вопросительно посмотрела на хозяйку.

– Мы будем чай с печеньем...

– Я предпочитаю гренки. И мармелад. У меня не было времени позавтракать, – добавила Эмили, – и побольше молока и сахара в чай.

Оливия нахмурилась, усаживаясь в кресло напротив сестры.

– Обычно ты пьешь чай без сахара, Эми.

Эмили опустила глаза и нервно скомкала платочек.

– Я соскучилась по тебе, Оливия. Правда. Папа ужасно обижен, что ты не даешь о себе знать.

– Я пишу отцу регулярно. Мне представляются забавными ваши нынешние чувства, ведь вы вдвоем не могли дождаться, когда избавитесь от меня.

– Как там твой Брайан? Оливия удивленно заморгала.

– Бог мой, Эми, да что это на тебя нашло? Ты никогда раньше не интересовалась Брайаном.

– Не нужно быть такой злой и мстительной, Оливия.

– Я и не знала, что я такая. По-моему, просто правдивая.

Эмили надулась и продолжала комкать платок.

– Ты изменилась, Оливия. Ужасно.

– Как же?

– Ты ожесточилась. Не отрицай. Это прямо-таки написано у тебя на лице. Ты несчастна. В самом деле, ты изменилась даже внешне. Посмотри на свои волосы. Они растрепаны.

– Я только что вернулась с прогулки верхом.

– А этот отвратительный верховой костюм, который сейчас на тебе! Где, скажи на милость, ты его откопала?

– Он когда-то был твоим. Если не ошибаюсь, этот костюм ты потребовала, когда мы были в Венеции, но так ни разу и не надела его. Он стоил папе целое состояние, насколько я помню. Кто-то же должен был им воспользоваться.

Эмили встала с кресла и на секунду оперлась о его подлокотник, приложив платок к щеке, затем продолжила более усталым голосом:

– Я пришла сюда не для того, чтобы обменяться с тобой оскорблениями, сестра.

– Разве? Тогда зачем ты приехала, Эмили? Ее сестра сделала глубокий вдох.

– Я скучаю по тем дням, когда мы были друзьями.

– Друзьями? – Оливия про себя рассмеялась и сказала мягче:

– А мы были друзьями, Эмили?

Эмили бросила нетерпеливый взгляд на дверь.

– Где эта чертова горничная с чаем и гренками? Ей-богу, сегодня ужасно трудно найти хороших слуг. Все мало-мальски приличные слуги бегут в Лондон, где, говорят, жалование выше.

– Я так понимаю, что у тебя неприятности со слугами.

– Болваны. Они постоянно обманывают меня. Ты их ужасно избаловала, Оливия.

– Я всего лишь благоразумно обращалась с ними. Ты тоже можешь попробовать.

Отмахнувшись от замечания, Эмили прошлась по комнате, шурша юбками.

– Ты совсем несчастлива, правда, Оли? – заявила она.

– Почему ты спрашиваешь?

Эмили повернулась. Щеки ее были бледны, глаза напоминали голубые замерзшие озера.

– Ты жалеешь о своем решении?

– В мире все зависит от наших решений.

– Ну же, Оливия, мы обе знаем, что и ты и я сделали в жизни выбор, который повлияет на всю нашу дальнейшую жизнь.

– Прекрасно, Эми. Да. Думаю, пока мы живем и дышим, мы будем принимать решения, о которых когда-нибудь пожалеем. Почему ты спрашиваешь? Что-то не так? Что-нибудь случилось?

Выдавив неуверенную улыбку, Эмили подбежала к Оливии и, опустившись на колено, взяла руку сестры и прижала ее к своей холодной щеке.

– Эмили. – Оливия коснулась гладкого лица девушки. – Случилось что-то ужасное, да? Что?

– Помнишь время, когда мы с тобой болтали долгие часы напролет? Ты всегда помогала мне, поддерживала меня. Всегда! Какую бы глупость я ни вытворила, ты всегда оправдывала меня, ободряла, защищала. Я скучаю по тем дням, когда мы доверялись друг другу. А ты?

– Конечно. – Оливия улыбнулась и приподняла согнутым пальцем маленький подбородок сестры. – Только сегодня утром я думала, как здорово было бы снова иметь рядом кого-то, с кем можно было бы поговорить, доверить свои секреты.

– Ты так же одинока, как и я, Оли? Она кивнула.

– И пошла бы на все – на все, что угодно, – лишь бы покончить с этим ужасным одиночеством, если б могла?

– В пределах разумного. Эмили... что случилось. Что ты сделала?

В этот момент вошла Салли с подносом, уставленным чайными приборами и тарелкой с гренками. С одной стороны примостилась маленькая баночка лимонного желе. Сев в свое кресло, Эмили бросила раздраженный взгляд на баночку и сдвинула брови.

– Я просила мармелад, а ты принесла мне желе, недотепа. Я не буду его есть. Унеси обратно.

Салли вытаращила глаза.

– И корочки с гренок не обрезаны.

Отпустив служанку кивком головы, Оливия протянула руку к гренке.

– Желе тебе понравится, а корочку я тебе обрежу. Не стоит вымещать свою злость на слугах.

– Фи! Ты обращаешься с ними, как с ровней. Это так неприлично, Оливия.

Выхватив гренку из руки сестры, Эмили намазала желе на хлеб. Затем насыпала щедрую порцию сахара в чай и плеснула туда молока, после чего залпом выпила все это, обжигая рот. Закрыв глаза, девушка расслабилась и откинулась на кресле, прижав платочек к губам.

– Не сердись, – сказала она наконец. – Последние дни я просто не в состоянии сдерживать свои эмоции. Я извинюсь перед тобой, если хочешь.

– Никогда не слышала, чтобы ты перед кем-то извинялась, – ответила Оливия, размешивая сахар в своей чашке.

Сделав глубокий вдох, Эмили прикрыла глаза, давая Оливии возможность сделать глоток чая и обрезать гренку треугольником. Когда она подняла глаза, то обнаружила, что сестра разглядывает ее с каким-то странным выражением.

– Как Майлз? – поинтересовалась Эмили.

– Думаю, хорошо.

– Думаешь? Разве ты не знаешь?

– Почему ты спрашиваешь? У меня создалось впечатление, что ты была бы рада, если бы он внезапно упал замертво.

– Я слышала, как слуги сплетничали в Девонсуике. Болтают, что он почти не бывает дома и что вы почти не разговариваете и никогда не спите вместе. Поэтому ты так несчастна?

Оливия слабо улыбнулась.

– Мне явно надо быть осмотрительнее в выборе слуг. Боюсь, они слишком много сплетничают.

– Это правда?

– Ты была бы довольна, если да?

Откусив кусочек гренки, Эмили пожала плечами.

– Меня это не удивляет. Я говорила, что он сделает тебя несчастной.

– А тебя удивит, если я скажу, что Майлз не виноват в этом?

– Тогда кто же? -Я.

– Почему?

– По всем тем причинам, на которые ты указывала, когда я выходила замуж.

Эмили отложила гренку.

– Значит, вы, на самом деле, женаты только на бумаге. – Она сухо рассмеялась. – Бог мой, Оли, я никогда не встречала женщины такой поразительной стойкости, особенно в свете твоих чувств к ублюдку.

Оливия поморщилась при этих словах, но решила не бранить сестру. Какой в этом прок?

– У меня нет выбора, Эмили. Я согласилась выйти за Уорвика, потому что он утверждал, что наши отношения будут строго деловыми. Я была настолько наивна, что поверила, что так и будет.

– Значит, он желает тебя?

Оливия взялась за чашку, отказываясь встретиться с вопросительным взглядом сестры.

– Я не удивлена, – мягче проговорила Эмили.

– Почему? Потому что он похотливый варвар?

– Потому что ты очень привлекательная женщина. Пораженная Оливия откинулась в кресле. Эмили рассмеялась почти печально.

– Да не удивляйся ты так. Я же не сказала, что ты сногсшибательная красавица, как я... – Она закатила глаза, передразнивая себя. – Но ты довольно симпатичная. Этому спесивому идиоту еще и повезло.

– Что ж... – Оливия отставила чашку. – Это не имеет значения. Я отвергла его дважды. Вряд ли он простит и забудет это.

– Соблазни его.

– Не могу. Во всяком случае не при сложившихся обстоятельствах. Сделать так, значит поставить под угрозу все, Эмили. Я не стану рисковать, когда дело касается тех, кого я люблю.

– Из любых обстоятельств есть выход, Оли. Я знаю кое-кого, вполне надежного и очень приличного. Он может помочь тебе с твоей проблемой, и твой муженек никогда не узнает правды.

Оливия поднялась. Эмили тоже вскочила, поймав сестру за руку.

– Ты предлагаешь мне завести интрижку? – возмутилась она. – Что за игру ты ведешь, Эми?

– Видишь ли, есть причины...

– Я так и подумала.

– Я также признаю, что была плохой сестрой. Я действительно не представляла, насколько зависела от твоей силы и поддержки, пока ты не ушла. Теперь нет никого, Оли, и впервые я осознала, как одинока ты, видимо, была все эти годы. Я никогда не поддерживала тебя, я сожалею об этом. Сможешь ли ты простить меня еще один раз?

– Эмили... – Оливия взяла руку сестры в свою. – Я так хочу верить во все, что ты говоришь, но не могу не задаваться вопросом, откуда эта внезапная перемена в тебе.

Щеки Эмили сделались пепельно-серыми.

– О Господи! – ахнула Оливия и, подхватив сестру, усадила ее обратно в кресло. Выхватив платок из рук Эмили, она прижала его ко лбу девушки.

Глаза Эмили помутнели, но все же она сделала попытку улыбнуться бесцветными губами.

– Милая Оливия. Я знала, что ты не покинешь меня. Несмотря на все мои грехи, ты любишь меня.

– В чем дело, Эм? Что случилось? Ты больна? Позвать доктора Уитмена?

– У меня беда, Оливия. Ужасная беда. Ты поможешь мне выбраться из нее, правда? Поможешь сказать папе?

Присев на корточки, Оливия вгляделась в белое лицо и испуганные глаза сестры, и холодный озноб пробежал по спиле.

– Что с тобой?

– Я беременна, – прошептала Эмили.