"Единственная моя" - читать интересную книгу автора (Сатклифф Кэтрин)

Глава 18

Брайан выскочил из-за двери, подпрыгнул и повис у Майлза на плечах.

– Я поймал тебя, Черный Рыцарь! – он издал воинственный клич и захихикал, довольный тем, что удивил Майлза и Оливию, только что вошедших в дом.

Жак стремительно выбежал из кухни, окутанный ароматным облаком свежевыпеченного хлеба, от которого текли слюнки.

– Мадам! Месье! Вы как раз поспели к моему завтраку.

– Я не голоден, – буркнул Майлз пораженному повару и опустил Брайана на пол.

– Извините, Жак, может быть, позже, – сказала Оливия.

Она взяла Брайана за руку, и они молча пошли по галерее к утренней комнате. Подойдя к двери, Оливия приостановилась и крепче сжала руку сына, внезапно охваченная дурным предчувствием.

Элисон сидела в своем кресле. Утреннее солнце изливалось сквозь сверкающие оконные стекла, теплое, желтое, как свежее масло. Оно растекалось по лицу и закрытым глазам Элисон, по рукам, безвольно лежащим на коленях.

Оливия перевела взгляд на мужа.

С книгой в руке он стоял рядом с Элисон и глядел вдаль, на вересковую пустошь. – Бабушка спит? – шепотом спросил Брайан.

Оливия закрыла глаза от внезапных жгучих слез. – Пойди найди Беатрис и Чарльза, – приказала она ему ласково, но твердо.

– Но...

– Быстро, Брайан!

Мальчик побежал. Его торопливые шаги постепенно затихли.

Оливия молча подошла к Майлзу, который продолжал неотрывно смотреть в окно. – Похоже, она умерла спокойно, – сказал он.

Оливия очень неуверенно коснулась его руки.

Он напрягся.

– Мне ужасно жаль, – сказала она.

Он сделал глубокий, судорожный вдох, но на лице не отразилось эмоций.

– Мы только стали ближе... она покинула меня.

– Она освободилась от боли.

– Она освободилась, – повторил он. – А как же моя боль? Никому никогда не было никакого дела до меня и моей боли.

Его пальцы крепче стиснули книгу – так крепко, что побелели кончики пальцев, потом он сделал неуклюжую попытку перелистать страницы, чтобы найти стихотворение, которое Элисон отметила атласной лентой.

– Что, черт возьми, мне теперь делать? – прошептал Майлз.

Решение увидеть графа Уорвика и просить его дать разрешение похоронить Элисон в фамильном склепе Уорвиков было опрометчивым. Единственное, о чем думала Оливия, – это облегчить душевные страдания мужа. Она не подумала, какой невообразимо глупой покажется эта просьба человеку, который так неодобрительно отзывался о матери Майлза. И все же, как это часто случалось в последнее время, Дэмиен Уорвик уступил, хотя и крайне неохотно.

Оливия вернулась в Брайтуайт с чувством облегчения, которое мгновенно обратилось в шок, едва она открыла двери дома.

– Он был как безумный, – заявила Салли, выметая осколки стекла, усеявшие пол в холле.

– Видела я Уорвика всяким, но таким никогда. Пьян в стельку. Швырял вазы, ломал мебель, как бешеный. Ужас, да и только.

Оливия оглядела разгромленную комнату с упавшим сердцем. Арман спокойно стоял среди этого разгрома и руководил уборкой. Какую же сильнейшую эмоциональную боль должен испытывать ее муж, если дошло до такого. О чем она думала, оставляя его сейчас, когда он явно не способен справиться с потерей?

– Где Брайан и Беатрис? – спросила Оливия.

– Убежали в свою комнату и заперлись. С тех пор еще не выходили, – пояснила Салли.

– Да и что ж тут удивительного. Он был как бешеный.

– Где он сейчас?

– Ушел на конюшню минут десять назад.

Осторожно обойдя осколки стекла, Оливия выбежала из дома и помчалась по кирпичной дорожке к конюшням. Чарльз стоял у двери, собираясь сесть на Жермину.

– Постой! – крикнула Оливия, и старик оглянулся.

Тяжело дыша, Оливия подбежала к нему.

– Куда уехал мой муж?

– Туда. – Чарльз махнул в сторону пустоши. – Я еду за ним. Его нельзя оставлять одного в таком состоянии, девочка.

Оливия вырвала у него поводья. Чарльз схватил ее за руку.

– Я не видел его таким с тех пор, как умер его отец. Даже и тогда он так не убивался. Тебе нельзя быть с ним одной, милая. Ты же знаешь, как этот его чертов нрав может завладеть им.

– Он мой муж, – возразила Оливия. – Он не причинит мне зла. А теперь подсади меня, Чарльз Фоулз, или мне искать подножку?

Чарльз неохотно подхватил согнутую ногу Оливии и подсадил ее в седло. Лошадь нервно заплясала. Секунду спустя кобыла уже неслась вперед, вытянув шею, в направлении пустоши.

Оливия неслась по полю, и ветер бил ей в лицо и свистел в ушах.

Инстинкт привел ее на Маргрейв Блафф. Лошадь Майлза мирно паслась среди высокой травы. Оливия спешилась и, даже не привязав кобылу, пошла вверх по склону к вершине утеса. Она нашла Майлза стоящим на краю. Он подставил лицо ветру и заходящему солнцу.

– Как ты узнала, где меня найти? – голос его звучал невнятно.

Она спокойно подошла, встала рядом и протянула руку.

– Есть более безопасные места для скорби, – сказала она.

– Скорби? Из-за чего мне скорбеть? Из-за того, что Элисон мертва? Тысячи раз в жизни я желал ей смерти. Когда здоровье ее ухудшилось и я поместил ее в Амершем, я представлял, как она умрет там такая же одинокая и несчастная, каким сделала меня.

– Но ты любил ее, иначе не переживал бы так тяжело ее смерть.

Его темные брови сошлись.

– И ты простил ее, – добавила Оливия.

Майлз сосредоточился на каком-то далеком предмете и долго молчал. Каким ранимым казался он в этот момент: ребенок, внезапно осиротевший и так отчаянно одинокий. Как ей хотелось прижать его к груди, стереть растерянность и боль с его лица. Но решится ли она? Поступая так, она рискует всем. Всеми тайнами, которые она так отчаянно пыталась скрывать все эти месяцы.

– Она не должна была умирать сейчас, – задумчиво пробормотал он. – Мы только начали узнавать друг друга. Столько потерянных лет... Боже мой. Вое эти годы я проклинал ее. – Он закрыл глаза. – Я хочу вернуть все обратно и не могу.

– Ты смог! Ты сделал это! Последние месяцы ты был так добр и заботлив с ней. Она поняла. Она обрела покой, зная, что ты простил ее.

Он покачал головой и качнулся, чуть не потеряв равновесие. Сердце Оливии чуть не выпрыгнуло из груди, когда он, на мгновение, навис над каменистым обрывом. Она осторожно взяла его за руку и попыталась оттащить от края. Майлз выдернул руку.

– Уходи, – пробормотал он пьяным голосом.

– Не уйду, пока ты не отойдешь от обрыва.

Сверкнув глазами и скривив губы, Майлз резко повернулся к ней, сбросив камешки с края обрыва и заставив Оливию отшатнуться.

– Ты что, не понимаешь? – закричал он, и его слова эхом разнеслись по пустынной долине. – У меня больше никого нет. Ни семьи, ни единой души, которую я мог бы назвать своей. Я один, черт побери, я боюсь!

– Один? Я твоя жена. Ты не один.

– Жена? Хочешь знать, что мне моя жена? Она подпись на грошовом клочке бумаги. Она предмет за столом, который подсчитывает бюджет, цифры и проценты, и, без сомнения, складывает дебет с кредитом во сне. Она мученица, посвятившая свою жизнь отцу и сестре, которым наплевать, жива она или нет, но для меня у нее не найдется и минуты.

Одной рукой он схватил ее за руку, а другую просунул в волосы так, что тугой узел рассыпался, и густые пряди прошли сквозь его пальцы и упали ей на спину. Притянув ее ближе – так близко, что она почувствовала сильный запах виски в его дыхании, – Майлз выдавил:

– Она отвергает меня.

Оливия коснулась его лица пальцами. Его боль дала ей силы открыть то, что было у нее на сердце.

– Я не мечтаю ни о ком другом, – ответила она твердо. – Только о тебе.

Он резко рассмеялся и жестче охватил ее за волосы.

– Ты лжешь, – прорычал он.

– Ты. Только ты. Клянусь. Неужели ты настолько слеп, что не видишь этого? Каждый мой шаг, все, что я делаю эти последние пять месяцев, я делаю для тебя, чтобы помочь тебе, чтобы подбодрить, чтобы поддержать тебя. Я люблю Майлза Уорвика. Никакой другой мужчина никогда не владел моим сердцем.

Он оттолкнул ее, лицо его было пугающе злобным.

– Ты смеешься надо мной. Оливия покачала головой.

– Ни за что на свете я бы не стала смеяться над тобой.

– Ты заявляешь, что любишь только меня, однако есть еще Брайан. Ты отказываешься говорить о своем любовнике и о его предательстве. Что за жизнь может быть у нас, что за любовь может быть между нами, если у тебя от меня есть тайны? Почему, черт побери, ты не можешь понять, что твое прошлое больше не имеет для меня значения, Оливия? Все, чего я хочу, – это искренности. Без нее у нас нет будущего.

Неуверенно улыбнувшись, с колотящимся в груди сердцем Оливия шагнула вплотную к мужу и нежно коснулась его жесткой щеки. Наслаждение прокатилось по ней теплой волной. Она вздрогнула.

– Любовь и привязанность значат больше, чем отцовство или материнство. Я мать Брайана, потому что захотела быть ею. И ты тоже стал настоящим отцом Брайану. Отец Брайана – мужчина, способный на безграничную нежность, страстную любовь и сильный гнев. Каждая клеточка его существа дорога мне так же, как и мой сын.

Привстав на цыпочки, она нежно прижалась губами к его губам и задохнулась. Я... понимаю язык его души и тела, ибо мы похожи, мы оба отчаянно желаем будущего и семьи, которой можем быть.

Она снова коснулась его губами, задержавшись у его рта до тех пор, пока не почувствовала, как он задрожал в ответ на ее прикосновения. Она читала в его каре-зеленых глазах муку, ярость, неверие и желание.

– В моем сердце никогда не было другого. И пока я жива, никогда не будет. Я люблю тебя.

– О Боже! – он застонал, словно от боли.

Она поцеловала его со всей силой своей любви, отсекая его слова, погружаясь руками в его густые волосы, как часто делала в мечтах, лежа ночью в пустой кровати и глотая слезы тоски и желания. Она целовала его до тех пор, пока мир вокруг не закружился, и небо, облака, долина не превратились в калейдоскоп цветов, кружащийся вокруг нее и тянущий ее вниз.

Она тянула за собой мужа до тех пор, пока его лицо и плечи не загородили небо, а руки не оказались на ее обнаженной плоти. Они нетерпеливо отбрасывали ее одежды и, казалось, разрывали тело на тысячу частей. В конце концов они оставили от нее не больше чем болезненное, напряженное ощущение долго сдерживаемого желания, отчаянную потребность забыть обо всех глупых страхах, которые не давали ей всецело познать своего мужа. Какими нелепыми казались эти страхи в тот момент, когда его пальцы скользнули в нее и он поцеловал ее сладким от виски ртом. Она отбросила бы осторожность, даже если бы он не был пьян и охвачен страстью к ней, и скорбью по матери, таким сильным было ее желание.

– Люби меня, – выкрикнула она, не в силах больше ждать ни секунды, не обращая внимания на назойливые предостережения мозга.

– Люби меня, – молила она, глядя в его лицо. В его чертах, казалось, была боль, но на губах и в глазах играла улыбка, а руки ласкали ее с такой безграничной нежностью, что хотелось кричать.

И ее тело отозвалось. Глубоко зародившаяся страсть стала мягкой, горячей и тягучей, а страх неизвестного испарился с наплывом желания. Она почти не заметила короткой вспышки боли, когда он погрузил в нее свое тело, но громко вскрикнула в триумфе завершения.

О Боже, наконец-то.

Они лежали среди высокой, колышущейся травы на вершине утеса, и небо было голубой чашей над их головами, их волосы слегка раздувались ветром и легкими, плавными движениями его тела. Как он великолепен! Как красив! Она любит каждую черточку его лица. Она боготворит ощущение его обнаженной кожи на своей гладкой плоти, грубоватые черные волосы, мышцы ягодиц, сжимающихся с каждым погружением. Внезапно она затерялась, как никогда раньше, беспомощная перед этим падением, перед захватывающим течением жидкого пламени, пронзающего ее чресла и выбивающего воздух из легких.

Она пламенно отвечала на его поцелуй, открывая рот навстречу его горячему языку, даже когда движения его стали почти яростными, принося с каждым глубоким толчком совершенно новое ощущение наслаждения, боли и неудержимости. Стиснув его волосы пальцами, она приподнималась навстречу каждому движению его плоти, отвечая на его любовь с лихорадочным пылом, который была не в силах больше сдерживать.

Ее мир превратился в безграничное наслаждение и радость. Его поцелуй раскрывал ее душу, и она отдавалась телом и душой до тех пор, пока не достигла желанного апогея, сделавшего ее беспомощной и, наконец, свободной.