"Хаджи" - читать интересную книгу автора (Юрис Леон)

Глава третья

"Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиной Аялонскою!"#61482;. Так Иисус Навин просил о свете, чтобы при нем разбить своих врагов.

Деревня Таба занимает небольшую, но стратегически важную высоту в Аялоне, ко-торый считают то долиной, то равниной. Перед первой мировой войной германские ар-хеологические раскопки обнаружили на этом бугорке останки цивилизованного человека, датируемые более чем четырьмя тысячами лет назад. Если бы вам надо было попасть в Иерусалим с моря через Яффу, двигаясь на юг и восток, то пришлось бы попасть на рав-нину через пару сторожевых городов - Рамле и Лидду, где, как полагают, святой Георгий держал свой суд.

Через десять миль вы подошли бы к холму, где находится деревня Таба - она стоит как часовой у ворот Иерусалима. За Табой дорога извилисто поднимается в гору и вьется дюжиной миль к предместьям Иерусалима по дну крутого ущелья, известного под назва-нием Баб-эль-Вад.

До битвы Иисуса Навина это был древний Ханаан, мост между державами Плодо-родного Полумесяца Месопотамии и Египтом. Тогда, как и теперь, страна Ханаанская ле-жала как лакомый кусочек между челюстями крокодила - коридор для армий вторжения. Волны семитских племен перекатывались через Ханаан, роились в нем и породили добиб-лейские цивилизации городов-государств, которые в конце концов были покорены и по-глощены кочующими племенами евреев.

После Навина холмик Табы повидал карательные армии Ассирии и Вавилона, Егип-та и Персии, Греции и Рима. Он был границей злосчастного еврейского племени Дан и домом странствующего еврейского судьи Самсона. И слишком хорошо знал колесницы филистимлян.

Он видел великое восстание евреев против греков, и здесь Иуда - "молотобоец" - собирал своих Маккавеев на приступ для освобождения Иерусалима.

Говорят, что у этого холма сделал остановку Мохаммед во время своего легендарно-го ночного путешествия из Мекки в Иерусалим и обратно верхом на мифическом коне Эль-Бураке с лицом женщины и хвостом павлина, который мог прыгнуть так далеко, как только может видеть глаз. Любой деревенский житель расскажет вам, что Мохаммед прыгнул с холма у Табы, а опустился на землю в Иерусалиме.

За Мохаммедом на этом месте появились армии, примчавшиеся из пустыни под зна-менами ислама, чтобы изгнать из святой земли христиан.

Свой лагерь ставил здесь Ричард Львиное Сердце, готовясь к гибельному крестовому походу на Иерусалим, закончившемуся бойней.

Табский холм видел и британские легионы, пробивавшие себе путь к Иерусалиму во время первой мировой войны.

А между этими событиями здесь прошли миллионы ног паломников - набожных ев-реев, христиан, мусульман. И все время, пока шел карнавал истории, деревня Таба так и стояла на этом холме.

Самыми последними завоевателями были оттоманы, хлынувшие из Турции в шест-надцатом столетии, чтобы сожрать Ближний Восток и опустить завесу мрака над регио-ном на четыре сотни лет.

Под турками Святая Земля задыхалась, и камни на ее полях торчали как голые кости мастодонта в грязном, кишащем болезнями болоте. Медвежий угол Сирийской провин-ции, Палестина была брошена на произвол беззакония и сиротства. Кроме смутного эха прошлого, здесь не было никакого общественного устройства. А Иерусалим, как писали тогдашние путешественники, был доведен до лохмотьев и пепелищ.

Всеобщая жестокость, всеобщая коррупция, пагубный феодализм ознаменовали бес-славное правление турок. Грязный бизнес для турок делали несколько влиятельных семей палестинских арабов. Одну из них, семью Кабир, наградили за сотрудничество крупными земельными наделами в Палестине. Ее владения занимали значительную часть Аялонской Долины.

В восемнадцатом столетии, получив несколько процветающих деревень, Кабиры на-селили их неграмотными, разоренными, жадными до земли арабскими крестьянами и ста-ли сосать из них все соки. Кабиры тем временем уже давно оставили палестинское запус-тение и перебрались в Дамаск, откуда управлялась Сирийская провинция. Как нетитуло-ванные дворяне, они зимовали в Испании, а лето проводили в Лондоне. Они были завсе-гдатаями рулетных столов Европы и частыми гостями султанов в Стамбуле.

Ни турки, ни Кабиры веками ничего не вкладывали в это место. Не было ни школ, ни дорог, ни больниц, ни новой агротехники. Под гнетом классических рабских и землевла-дельческих порядков доходы усыхали, а деревни разорялись. Обнищавших феллахов днем обирали турки и надували владельцы, а по ночам грабили бедуины.

К 1800 году владения Кабиров в Аялонской Долине оказались в бедственном поло-жении. Жители постоянно бегали от своих пожизненных долгов и долгов своих отцов. За-сухи, чума вместе с другими болезнями и нищетой привели всю Святую Землю на грань гибели.

Для бедуинов Таба была просто праздником. Набеги в основном совершались Вах-хаби, что откочевали от своих обычных пастбищ и полей вокруг Газы. Они приходили в пору созревания урожая, опустошали поля, грабили на серпантинной дороге Баб-эль-Вад и нападали на паломников.

Члены семьи Кабир решили, что дело в клане Сукори из рода Ваххаби. Около 1800 года глава семьи Кабир разыскал бедуинского шейха Сукори и сделал ему предложение, которое должно было переменить его положение от нужды к широким возможностям. Ес-ли бы Сукори согласились занять Табу, то их шейха сделали бы земельным агентом по всей собственности Кабиров в долине. Это была не слишком замаскированная взятка - подкормить человека, чтобы он обрабатывал землю.

Сильный шейх мог удержать своих людей на месте и обеспечить Кабирам доход. Больше того, он мог бы гарантировать, что бедуинские набеги больше не будут наводить ужас на долину. Это предложение внесло в племя Ваххаби раскол. Для бедуинского клана отказаться от кочевья было сродни отказу от свободы. Бедуины всегда считали себя араб-ской элитой, истинными арабами. На первых порах бедуины были движущей силой исла-ма, ведь именно их люди были в рядах первых армий Мохаммеда и первыми завоевывали мусульманские победы.

Бедуины не платили налогов, не признавали ни землевладельцев, ни границ. Дале-кий Аравийский полуостров, откуда они происходили, был вне досягаемости египетских и римских завоевателей. В суровых условиях пустыни возникла грубая культура, соответст-вовавшая жестокому диктату природы. Пока прогресс шел мимо бедуина, он выживал главным образом за счет грабежа более слабых. Сильные шейхи, в которых сочувствия было не больше, чем в палящем солнце, выказывали им мало жалости. В системе абсо-лютного общественного порядка каждый знал свое место в племени и занимал это место от рождения до смерти. Единственным способом подняться было уничтожение того, кто выше, и подчинение себе тех, кто ниже. Условия выживания не оставляли бедуинам места для советов и обсуждения демократических принципов, ибо законы пустыни абсолютны.

Бедуин был вором, убийцей, разбойником и презирал тяжелый труд. Несмотря на нищету и лохмотья, бедуин оставался идеалом араба, ведь он был тем, для кого крышей служили звезды. Городской араб считался рангом ниже, а ниже всех был пахавший землю феллах.

Неудивительно, что за появлением в деревне Таба сильного шейха клана Сукори по-следовала 50-летняя вражда с основной частью племени Ваххаби. После пяти десятилетий кровопролития размолвка залечилась, когда другие кланы Ваххаби переселились в дерев-ни Аялона, избрав для себя оседлое существование. В пустыне шрамы вражды никогда не залечиваются полностью, но становятся не столь болезненными благодаря межплеменным бракам и периодическим воссоединениям ради отражения угрозы со стороны другого племени или неверных. Шейхи клана Сукори наследовали друг другу в качестве мухтаров Табы добрых пятьсот лет.

1924 год

Не успел Ибрагим устроиться в кафе для ежедневного ритуала суда, как вошел с криком его брат Фарук.

- Евреи едут! - закричал он.

Через мгновение улица заполнилась бегущими и болтающими мужчинами, следо-вавшими за Ибрагимом к вершине холма, откуда можно было смотреть на дорогу.

Ибрагиму подали полевой бинокль одного из деревенских жителей, когда-то вое-вавшего в турецкой армии. Он увидел цепочку больших грузовиков с низкими бортами, наполненных колючей проволокой, лопатами, столбами для ограды, мешками сушеных продуктов, сельскохозяйственным инвентарем и прочими подобными предметами. Фарук сосчитал их. Там было двадцать мужчин и шесть женщин. Мужчины были одеты в синюю одежду еврейских коллективных хозяйств. Ноги женщин были обнажены до бедер, - мерзкое зрелище.

Ибрагим заметил, что следом за ними двигается еще дюжина людей. Эти были вер-хом на лошадях, при ружьях и амуниции. На них была светло-зеленая униформа, а на не-которых арабские головные уборы. Ибрагим узнал в них шомеров, еврейских охранников.

С большака процессия свернула прочь от Табы в сторону болотистой низины. Один из евреев давал по мегафону указания. Вскоре евреи с геодезическими инструментами уже размечали площадку на участке, где земля было посуше. Они явно торопились уложить защитный периметр из колючей проволоки.

Ибрагим передал бинокль Фаруку и пошел прочь.

- Пусть старшие придут в кафе, - спокойно сказал он.

В считанные мгновения их привели с полей и оттуда, где они отдыхали.

- Как думаешь, что это значит?

- А ты что, не видишь? Вот то и значит, дурак. Евреи собираются строить поселение через дорогу от нас.

- На болоте?

- Но ведь это же ерундовая земля, Ибрагим.

- Ты думаешь, они купили землю?

- Да, - ответил Ибрагим, - они всегда все делают по закону. Но если мы не остано-вим их здесь, то в долине больше не останется арабских деревень. Кабир-эфенди все им продаст. Вечером мы должны устроить им прием.

Это было встречено единодушным согласием. Маленький мальчик пробрался через толпу собравшихся жителей деревни и с волнением приблизился к столу мухтара.

- Еврей на лошади едет! - крикнул он.

Все посмотрели на Ибрагима. Он стоял в угрожающей позе, и толпа расступилась перед ним. Взмахом руки он приказал всем оставаться на месте и направился на площадь один.

Через мгновение одинокий всадник на великолепной арабской лошади в яблоках подъехал к нему. Человек был среднего сложения, с аккуратной светлой бородкой и голу-быми глазами. Для шомера он казался слишком немолодым; наверно, он уже разменял четвертый десяток. Оружия при нем не было. Ибрагим тут же понял, что всадник знаком с арабскими обычаями, потому что как только он въехал в деревню, долгом деревни было защитить его, даже если он еврей. Человек ловко соскочил на землю, привязал лошадь у колодца и двинулся к Ибрагиму с протянутой рукой.

Ибрагим поднял руку, останавливая незнакомца на почтительном расстоянии.

- Меня зовут Гидеон Аш, - произнес человек на отличном арабском. - Мы купили у Кабир-эфенди несколько тысяч дунамов земли над дорогой. Постараемся сделать на ней ферму. Полагаю, вы здешний мухтар?

- Я мухтар, - холодно ответил Ибрагим, и все за его спиной осторожно двинулись вперед. Ибрагим умел быстро оценить смелость человека. У шомеров была репутация храбрых, и этот, видно, имел в том свою долю. Но Ибрагиму не было нужды показывать собственную храбрость и власть не знающего страха мухтара.

- Здесь славные люди, - продолжал человек по имени Гидеон Аш, - надеемся, будем хорошими соседями.

В последовавшем за этим молчании мужчины начали окружать еврея, отрезав его от его лошади, и затем, как по сигналу, все сразу начали кричать и размахивать кулаками пе-ред ним. Ибрагим снова поднял руку, и воцарилась тишина.

- Наш грузовик с водой задержался, - продолжал Гидеон. - Надеюсь, можно будет взять из вашего колодца.

- Ни капли, - прошипел Ибрагим. Это вызвало смех вперемешку с новыми криками. Еврей подошел к Ибрагиму и остановился, когда их носы чуть не соприкоснулись.

- Придется вам изменить ваш настрой, - сказал Гидеон, - и чем скорее, тем лучше для всех.

Все замолкли, а он повернулся и зашагал к окружавшим его людям. Они расступи-лись. Взяв поводья, он подвел лошадь к колодцу и дал ей напиться, а потом смочил в нем свое лицо. Все в смятении смотрели на Ибрагима, пока еврей садился в седло.

- Тебя сюда не звали, - закричал Ибрагим, потрясая кулаком. - Придешь снова в Та-бу - не жди неприкосновенности. Я тебе отрежу яйца и воткну их тебе в глаза.

И тогда еврей сделал удивительную вещь. Он засмеялся, насмешливо отсалютовал и пришпорил лошадь. Ибрагиму сейчас же стало ясно, что его людей ждет серьезная непри-ятность. Гидеон дерзок и бесстрашен. Ибрагиму это не понравилось. Он слышал, что шо-меры столь же умны и храбры, как бедуины. Но Ибрагим был мухтаром Табы, и у него не было выбора, кроме как играть свою роль. Не делай он этого, его бы сместили. Ну ладно, он прикажет атаковать, и тогда будь что будет.