"Присяжный заседатель" - читать интересную книгу автора (Грин Джордж Д.)Глава 7 ХОЛОДНАЯ ДИСЦИПЛИНИРОВАННОСТЬ ОРИОНА, ДИКОВАТО-СЛАДКАЯ РАСТЕРЯННОСТЬ ПЛЕЯДСитуация такая: Оливер стоит у дверей, Энни – на лестнице; она ругает его последними словами. – Ни за что на свете! Раз это для тебя так важно, надо было предупредить меня заранее. – Мама, я не знал, что тренировка начнется так поздно. Я сам отправился туда сразу после уроков, но там никого не было. Я позвонил тренеру, а он говорит, что тренировка перенесена на пять. Я бы поехал на велосипеде, но возвращаться придется в темноте, а я знаю, что ты против того, чтобы я возвращался на велосипеде, когда уже темно. – Я против того, чтобы ты вообще ездил на эти тренировки, – сердито говорит Энни. – Один раз в неделю – еще куда ни шло, но если ты собираешься таскаться на тренировки еще и по вторникам… – Всего один раз! И потом, это не обычная тренировка. Если я не появлюсь, ребята будут говорить, что я гомик паршивый. – Не смей так говорить! – Это не я, это они так скажут. Энни качает головой. Собственно говоря, ей все равно. Какая разница, где сходить с ума – дома или в машине. – Ладно, я тебя туда отвезу, а кто тебя отвезет обратно? – Не бойся, отвезут. – Черт с тобой, поехали. – Сейчас, только позвоню Джессу – у него мой шлем. – Поторапливайся. Энни раздраженно берет со стола ключи и спускается вниз. Однако Оливер появляется не сразу – он ужасно медлительный. Энни нажимает на клаксон, и лишь после этого сын появляется. Вот они едут по Семинарскому переулку. Энни то и дело поглядывает в зеркало заднего вида – такая привычка у нее появилась в последнее время. Но никто за ними не едет. Машина катит в гору, потом сворачивает направо и несколько миль мчится меж рощ и лугов. Возле самой школы Энни снова смотрит в зеркало заднего вида и замечает, что сзади появилась машина, причем очень хорошо ей знакомая. Это допотопный “фольксваген”, который принадлежит Джулиет. Все это время Энни больше всего боялась, что где-нибудь случайно встретится со своей подругой. Поэтому она трусливо отводит глаза и смотрит вперед, на дорогу. Вот и въезд на большую автомобильную стоянку, за которой начинается стадион. Сейчас там никого нет. Энни украдкой смотрит в зеркало и видит, что Джулиет тоже вырулила на стоянку. Можно сделать вид, что я ее не вижу, думает она. Высажу Оливера и сразу уеду. – Мы приехали рано, мам, еще никого нет. – Да? Действительно, на поле пусто. – Неужели я опять все перепутал? Погоди-ка, скорее всего они на запасном поле. Ты подожди меня здесь, а я сбегаю туда и вернусь. – Ну уж нет. Я не собираюсь… Но Оливера уже след простыл. Кажется, он не заметил машину Джулиет – мчится со всех ног по тропинке, будто, за ним кто гонится.. Энни выскакивает из машины и кричит: – Оливер! Немедленно вернись! Но Оливер не слышит, а Джулиет тем временем уже вылезла из машины. Ничего не поделаешь – Энни оборачивается к ней и слегка улыбается. Вместо приветствия Джулиет говорит: – Нам нужно потолковать. – Я бы с удовольствием, но не могу. Уже поздно, мне пора… Но Джулиет решительно берет Энни за руку и приказывает: – Пойдем-ка со мной. – Но я, ей-богу, не могу… – А если бы я попала в беду? – В какую еще беду? – В большую. Джулиет отводит свою подругу к кленовой роще. – Что, невзгоды на любовном фронте? Или что-нибудь с работой? – Не знаю, могу ли я с тобой об этом говорить… Это выводит Энни из себя. – В каком смысле? Что ты такое несешь? Ты моя лучшая подруга. Если ты попала в беду, ты должна со мной поделиться. Джулиет резко разворачивается и смотрит ей прямо в глаза. – А ты бы со мной поделилась, если бы попала в беду? – Конечно. – Так поделись. – О чем ты? – Объясни мне, что происходит. Я знаю, тебе плохо. Что можно сделать? Энни машет руками, пятится назад. – Что ты такое несешь? – бормочет она. Потом испуганно оглядывается. Вокруг никого – лишь пустынное игровое поле. На стоянке только две машины, в одной из них – силуэт Оливера. – Так вы сговорились! Ты приехала сюда не случайно. Неужели все это подстроил Оливер? – Мне нужно было с тобой поговорить. – Ну и позвонила бы по телефону. – А если он прослушивается? У Энни бегут мурашки по спине. – Так что случилось, Энни? – Ничего. – Говори же. – О Господи. – Все это так неожиданно, и Энни чувствует, что земля ускользает у нее из-под ног. – Я не могу. Я не могу с тобой об этом говорить. Она разворачивается, идет к машине, но подруга хватает ее за локоть. – Это из-за судебного процесса, да? Энни смотрит в землю, не хочет, чтобы Джулиет увидела ее слезы. – Отстань от меня, – говорит она. – Пошла ты к черту! – Что он с тобой сделал? Энни останавливается, закрывает лицо рукой. – Господи Боже. Кто-нибудь за нами наблюдает? – Нет. – Посмотри вокруг повнимательней. Может быть, кто-то есть на дороге? – Абсолютно никого. – А машины? – Нет. – Ты уверена, что мы одни? – Уверена. – Ну хорошо. – Энни зажмуривает глаза. – Слушай. Он сказал, что если я не буду его слушаться, он убьет Оливера. Представляешь, Джулиет, он убьет моего сына. Джулиет и Энни сидят на скамейке, раскидистый клен заслоняет их от дороги. Энни рассказала своей подруге все – и то, о чем знает точно, и то, о чем догадывается. – Что ты обо всем этом думаешь? – спрашивает она. – Что мне делать? Джулиет качает головой и сдавленным голосом говорит: – Я не знаю, что делать. – А что бы на моем месте сделала ты? – У меня нет сына. – Но ты ведь тоже его любишь. Почти так же, как я. – Энни, ты хочешь его защитить, в этом есть смысл. – Ты считаешь, что я трусиха? – Нет. – Скажи, что бы ты сделала на моем месте. Джулиет сидит молча, мысленно проверяет заранее составленный план. – Ну хорошо, попробуем – наконец вздыхает она. – Этот тип всегда действует по плану, так? – Вроде бы так. – Он педантичный, аккуратный, так? – Да. – Каждый его поступок чем-то обусловлен? – Допустим. – Если он так уж сильно уверен в своих интеллектуальных способностях, его можно одолеть. Нужно, чтобы он понял: просто так это ему с рук не сойдет, придется заплатить, и заплатить дорого. – Я не понимаю, к чему ты клонишь. – Иди к судье. Скажи ему, что хочешь выйти из состава присяжных. Допустим, у тебя заболел ребенок – у него лейкемия. – Да ладно тебе, Джулиет, он ни за что не поверит. – Никуда не денется. Ты принесешь ему справку от врача. От меня. Судья тебя отпустит. Потом мы отправим Оливера в Лонг-Айленд, к моим старикам. Потом мы пошлем твоему приятелю записку, ты назначишь ему встречу. Допустим, около того же водохранилища. А при встрече ты ему скажешь: “Еще раз ко мне сунешься, я расскажу обо всем в полиции. Если со мной что-то случится, в полицию, отправятся мои друзья”. Предположим, он тебе не верит, смеется или угрожает. Тогда ты говоришь ему: “Посмотри-ка вон туда”. А там, на другом берегу, я и Генри. Мы машем ему ручкой, у одного из нас видеокамера. Он понимает, что встреча записывалась на пленку. И все – никаких проблем. – Значит, так ты поступила бы на моем месте? – спрашивает Энни усталым голосом. – Да, на твоем месте я поступила бы так. Весь день Джулиет составляла этот план, продумывала все детали, ей казалось, что придраться не к чему. Риск минимальный, результат гарантирован. Этот тип обожает логику – вот ему логика. Теперь ей кажется, что план наивен и опасен. Махать ему ручкой, показывать видеокамеру? Идиотизм какой-то. Она смотрит на Энни, а та отвернулась, глядит в сторону стоянки. Там никого нет – только Оливер, терпеливо сидящий в машине. – Ой, не знаю, – вздыхает Энни. – Звучит довольно безумно. – Ты права. Наверно, ты все делаешь правильно. – Почему же тогда… – Не знаю, – пожимает плечами Джулиет. – Просто я не смогла бы подчиняться этому чудовищу. Но я – другое дело. У меня нет ребенка. Энни смотрит на свою машину. Ее большие серые глаза широко раскрыты. О чем думает – непонятно. Вслух ничего не говорит. Может быть, ни о чем не думает? – спрашивает себя Джулиет. – Нет, я не могу… – говорит Энни. Проходит еще минута. – Я так больше не могу. Джулиет терпеливо ждет. – Господи, как же мне быть? Сари Ноулз делает салат, хотя знает, что съесть его не сможет. В лучшем случае отщипнет немного спаржи. Хоть бы позвонил Славко. Вчера, когда она вернулась, автоответчик его голосом сообщил, что ему удалось выяснить про Эбена кое-что любопытное. С тех пор Сари звонила Чернику раз сто, но его в офисе нет. Что он выяснил про Эбена? Нашел ту, другую женщину? Надо ехать к нему, думает Сари. Прямо сейчас. Не застану – хоть записку оставлю. Славко разузнал что-то про Эбена. Ах, Эбен, Эбен, Эбен… Перестань повторять его имя, девочка, иначе свихнешься. Сари идет в душ, включает воду, но тут ей кажется, что зазвонил телефон. Она закручивает кран, прислушивается. Тишина. Должно быть, послышалось. Снова включает душ, снова слышит звонок. Она отлично понимает, что ей опять померещилось, но все-таки закручиваем кран с водой. Так и есть – тишина. Ну и жизнь. Сари мокрая, мерзнет. Как же ей больно! Эбен, я этого не выдержу. Посмотри, сукин ты сын, что ты со мной делаешь. Никогда больше не показывайся мне на глаза, я плюну тебе в рожу, выцарапаю глаза. И это не пустая угроза. К дому подъезжает машина. Неужели Эбен? Нет, вряд ли. Скорее всего Славко. Она узнает от него что-то новое про Эбена. Поэтому Сари вылезает из ванны, наскоро вытирает голову полотенцем. В дверь звонят. Вообще-то, он не должен был бы приходить сюда без предварительного звонка по телефону, но наплевать – с ним так приятно поговорить. Мой новый друг, мой утешитель. Напьемся с ним, как в тот раз. Сари накидывает халат и бежит к двери. Это Эбен. В руках у него орхидея, разодет в пух и прах: пиджак от “Бриони”, туфли от “Конверса”. Сияет лучезарной улыбкой. – Прости, – говорит он. – Забирай свой цветок и убирайся, – цедит Сари. – Ты прости меня, что я не звонил. Мне очень тебя не хватало. Такого трудного дела у меня в жизни не было. Но зато и награда обещает быть беспрецедентной. Я помнил о тебе каждую минуту. Сари его ненавидит. Ее буквально тошнит от звука его голоса. – Помнишь, ты звонил мне последний раз? Где ты тогда был? – У себя дома. – Вот-вот, именно так ты тогда и сказал. – Но это правда. – Ах ты, подонок. Стало быть, звонил из дома, да? Эбен в смущении. Отводит глаза в сторону, вздыхает. – Ну, не совсем. То– то, подлый ты лжец. Посмотрим, какое еще вранье у тебя припасено, думает она. – Я не обманул тебя, Сари. Просто у меня есть еще один дом. – Еще один дом? Ты что, совсем меня дурой… – Не дом, а домик, хижина. Возле Гаррисона, над рекой. Я никогда не приглашаю туда гостей, это мое убежище. Когда мне тяжело, я перебираюсь туда. Всю прошлую неделю я ночевал там. А откуда ты знаешь, что меня не было в городе? Сари ничего не говорит, только испепеляет его взглядом. – Ты мне не веришь, да? Сари, ты должна мне доверять. Она опускает глаза. Накал ненависти несколько ослаб, но Сари не хочет сдаваться. Ярость помогает ей, дает опору. Опять врет, думает она. Нет у него никакого второго дома, лапшу на уши вешает. Эбен нежно говорит: – Я никогда в жизни этого не делал, а сейчас сделаю… Хочешь посмотреть? – Что посмотреть? – На мой загородный дом? – Ты собираешься меня туда отвезти? Он кивает. – Когда? Эбен молча берет ее за руку и тянет за собой. – Ты с ума сошел! – Пойдем-пойдем. – У тебя что, правда есть еще дом? – Пойдем, сама увидишь. – Но я не одета… – Сари, ночь прекрасна. Я тебе одолжу что-нибудь из своей одежды. Поехали. Она смеется и тут же говорит себе: перестань смеяться. Не сдавайся ты так быстро. Но Сари не может ничего с собой поделать – ей весело, и она позволяет Эбену увлечь себя за собой. Она не обута, из одежды – только халат. Эбен захлопывает дверь, ведет ее по холодному асфальту к машине. Сари смеется, никак не может остановиться. От боли не осталось и следа. Разве что смутное воспоминание, но это не имеет ни малейшего значения, потому что все плохое позади. Сев в машину, мама смотрит на Оливера очень сурово. Он хочет сказать что-то в свое оправдание, но она лишь прижимает палец к губам. Они едут по дороге, Оливер печален, с тоской думает о предстоящих репрессиях. Во-первых, как минимум месяц запретит гулять; во-вторых, что еще хуже, теперь она считает его шизиком. Джулиет тоже так думает. Наверно, они договаривались о том, чтобы запереть его в психушку, пока он всех вокруг не перекусал. Мама ведет машину дальним путем – по Ратнер-авеню, потом по Ивовой улице. Спускаются сумерки, верхушки деревьев окутаны полумраком. Возле статуи Ханни Стоунлей Энни тормозит. – Что это там такое? Вон там, под статуей? – Это скелет. Для карнавала на День Всех Святых. – Правда? Пойдем-ка посмотрим. Они вылезают из машины, подходят поближе. Возле каменной Ханни стоит чучело скелета в цилиндре. Оливер мысленно вздыхает. Сейчас она скажет: “Мой мальчик, только не пугайся, но нам придется сходить к психиатру”. Вместо этого мама говорит: – Оливер, никогда не разговаривай со мной ни о чем серьезном в машине. Понял? Вполне возможно, что там установлен “жучок”. Весь наш дом, во всяком случае, прослушивается. Ты знаешь, что такое “жучок”? Оливер кивает. Значит, все это не его фантазии. Оливер потрясен, растерян. – Я не исключаю, что они и сейчас каким-нибудь образом нас подслушивают, – продолжает Энни. – С них станется спрятать микрофон в каблуке или еще где-нибудь. Но ничего не поделаешь, приходится рисковать. Главное – ни слова в машине. Никаких вопросов, никаких ошибок. Один раз оступишься, и все, конец. Это ясно? Оливер кивает. – Скажи вслух: “Я никогда не буду об этом разговаривать в машине”. – Я никогда не буду об этом разговаривать в машине. – И в доме тоже. – И в доме тоже. – Да, ты обо всем догадался правильно. Этот тип работает на Луи Боффано. Я должна сказать, что Боффано не виновен, иначе они с нами расправятся. Прости, что не сказала тебе этого раньше. Ты понимаешь, почему я так поступила? – Понимаю. – Ты с кем-нибудь еще об этом говорил? – Нет. – Уверен? Может, тебе было страшно, и ты поделился с Джессом… – Нет, мам. Я только вчера догадался. – В полицию мы обращаться не можем. – Ясно. – Этих людей полицией не испугаешь. Они все равно нас убьют. Он кивает. – Мы с Джулиет кое-что задумали. Точнее, она придумала, а я осуществлю. Я поговорю с судьей, попытаюсь выйти из игры. Может быть, с завтрашнего дня наша жизнь переменится. Мы уедем из Фарао и никогда сюда больше не вернемся. Тебе страшно? На самом деле Оливеру не страшно, ни капельки. У него такое ощущение, что дело в надежных руках – мама и Джулиет составили план, а значит, беспокоиться не о чем. Но Оливер не хочет, чтобы мама считала его ребенком, поэтому “взрослым” тоном отвечает: – Страшно, но совсем чуть-чуть. – Мне тоже страшно. Но я рада, что мы начинаем действовать. Я все равно больше не вынесла бы. Этот подонок довел меня до сумасшествия. Ты молодец, Оливер, что обратился к Джулиет. Как бы я хотела убить этого ублюдка. Разорвать на куски этого говнюка. – Как-как? – переспрашивает Оливер и улыбается. На лице Энни тоже появляется нечто похожее на улыбку. – Ты голоден? – спрашивает она. – Да. – Пицца сгодится? – Нормально. Поужинаем в городе? – Да, поедем в торговый центр. Я тебе выдам целую кучу четвертаков, можешь торчать возле игральных автоматов, сколько захочешь. Учитель стоит рядом с Сари возле своей хижины. В небе месяц, звезды. Сари замерла, пораженная открывающимся видом: темные пятна садов, огоньки дальних поселков, потусторонний отсвет неоновых реклам. На черной волне – силуэты подсвеченных звездами парусников. – Вот это да, – вздыхает Сари. Учитель тоже тронут. Он уже месяц не был в своей хижине. Здесь и в самом деле очень красиво. Он кладет Сари руку на плечо. – Замерзла? – Немножко. Она обхватывает его за шею и обвивается ногами вокруг его талии. На ней по-прежнему только купальный халат, и в обнаженное тело впивается пряжка его ремня. Учитель несет свою возлюбленную внутрь, а она трется щекой о его щетину. Учитель кладет девушку на кровать, сам ложится рядом. В хижине темно, лишь свет звезд освещает грубую постель. Долгое время они лежат молча, едва касаясь друг друга губами, дышат в такт, его пальцы поглаживают ее виски, мочки ушей. Главное – терпение, думает Учитель, он берется за дело не спеша, обстоятельно. Проходит довольно много времени, прежде чем его язык добирается до ее грудей. Соски у Сари набухают, она начинает постанывать, извиваться, ей хочется, чтобы он вел себя активнее. Сари хватает его за руку, тянет ее вниз, но Учитель, слегка коснувшись ее лона, тут же убирает пальцы. Всему свое время, думает он. Пусть лепестки откроются сами. – Посмотри на природу, – говорит он. Дверь хижины распахнута. Видно реку, освещенную баржу, дальние огни. Ночь огромна, беспредельна, но Учитель над ней властен. Моя вселенная, думает он. Проходит еще неопределенное количество времени, и он встает перед Сари на колени. Медленно, очень медленно делает языком движения – сначала круговые, потом поперечные. Лао Цзы сказал: “Тьма, находящаяся внутри тьмы – врата ко всем тайнам”. Язык двигается быстрее, Сари стонет, выгибается кверху, Учитель изводит ее своими легкими касаниями. – Эбен, ради Бога! Дай мне кончить! – Еще рано, – шепчет он. – Но пожалуйста, – умоляет она. – Я хочу сейчас! – Кончишь, когда я тебе скажу. Миновала полночь. Она сидит у него на коленях лицом к двери, Учитель неторопливо движется внутри нее вверх-вниз, вверх-вниз. Он смотрит в окно, на созвездия Орион и Плеяды. Еще в небе виден железный силуэт созвездия Охотник, нависшего над безвольными Плеядами. Как я и Энни, думает Учитель. Во всем северном полушарии люди смотрят на небо, видят дисциплинированность Ориона и сладковато-дикое смятение Плеяд. Что означают эти созвездия? Они символизируют меня и ее: Учителя и Присяжного Заседателя. Какие бы мифы и легенды ни выдумывали народы земли, все сводится к одному и тому же. Учитель против Присяжного Заседателя. Он смеется. – Ты что? – спрашивает Сари. Ее голос напоминает ему, что рядом с ним не Энни, а другая женщина. Впрочем, это не важно. – Чудесная ночь, – говорит Учитель. Проходит еще много времени. В хижину залетает летучая мышь, и Сари пугается. – Ничего, она нас не тронет и скоро улетит, – шепчет Учитель. – Не бойся, я с тобой. Он даже не сбился с ритма. Сари громко дышит, летучая мышь шелестит крыльями, потом наконец находит выход и улетает. Теперь Учитель лежит на Сари сверху. Он решил, что пора. Стал двигаться быстрее, подводя Сари к самому краю. Потом немножко отпустит, снова подведет и в самом конце смилостивился, довел ее до оргазма. Стоны Сари переходят в отчаянный вой. Она дергается, вцепляется ногтями ему в грудь. Учитель позволяет своему организму тоже испытать наслаждение. Он рычит, смотрит в темноту, но видит перед собой почему-то не Сари, а Энни. Она смеется – точно так же она смеялась у себя в мастерской, когда он ощупывал ее скульптуры. Энни думала, что он сделает ее богатой, счастливой, ей казалось, что она в него влюблена. Больше она никогда при нем так смеяться не будет. Учителю больно, он скрежещет зубами. Он победил, но победа отравлена болью. |
|
|