"Звездный двойник" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт Энсон)

3

Я не встревал в политику. Папаша всегда предупреждал меня на этот счет.

– Ларри, – говорил он, – не суйся в эти дела. Заслужишь дурную славу, а публике это не нравится.

Вот я и не совался. Даже голосовать не ходил ни разу – и после поправки в 98-м, позволившей голосовать людям «кочевым», в том числе, конечно, мне и моим коллегам.

Но если кого из политиков и уважал, то никак не Бонфорта! Всегда считал, что человек этот просто опасен и – вполне возможно – предаст человечество при первом удобном случае. Перспектива встать вместо него под пулю была мне – как бы это сказать – неприятна.

Зато – какова роль!

Я играл однажды главного героя в «Орленке», и еще Цезаря в двух пьесах, вполне достойных его имени. Но сыграть подобное в жизни – слишком велик соблазн заменить кого-нибудь на гильотине! С другой стороны – возможность хоть на несколько минут создать нечто высшее и совершенное… Не зря говорят, Искусство требует жертв!

А кто же из собратьев пошел на это в трех предыдущих случаях? Да, то были мастера, и лучшая похвала им – безвестность… Я попытался припомнить, когда состоялись покушения и кто из коллег, способных сыграть его роль, умер в то время, или просто пропал. Но ничего не вышло. Не только из-за невнимания к политическим интригам – актеры вообще часто пропадают из вида, это у нас профессиональное. Что ж, даже лучшие из людей не застрахованы от случайностей.

Внезапно я поймал себя на том, что внимательно изучаю оригинал.

Я понял, что сыграю его. А, дьявол, да я сыграл бы его с ведром на ноге и горящими подмостками за спиной! Начать с телосложения: мы могли спокойно обменяться одеждой – она сидела бы идеально! Эти горе-конспираторы, затащившие меня сюда, слишком уж большое значение придавали внешнему сходству – оно, без поддержки мастерства, ничего не значит, а потому для мастера совсем необязательно. Нет, с ним, конечно, проще, и им очень повезло, когда, играя с компьютером в «подкидного», они выбрали – совершенно случайно – мастера, да еще – настоящего близнеца своему политикану! И профиль точь-в-точь мой, и даже руки! Такие же длинные, узкие, как у аристократа, – а ведь руки подделать куда сложней!

Что касается хромоты – результат неудачного покушения – это и вовсе не составляло труда. Понаблюдав за ним несколько минут, я уже знал, что могу встать из компенсатора (при нормальной гравитации, конечно) и пройтись точно так же, даже не думая об этом. Как он поглаживает вначале ключицу, а затем подбородок, собираясь изречь нечто глобальное, уже сущие пустяки – подобные мелочи я впитывал, словно песок – воду.

Правда, он лет на пятнадцать-двадцать постарше, но играть старшего гораздо легче, чем наоборот. Вообще, возраст для актера – вопрос внутреннего отношения и с естественным процессом старения ничего общего не имеет.

Через двадцать минут я мог бы сыграть его на сцене, или сказать за него речь. Но этого, похоже, недостаточно. Дэк говорил, я должен ввести в заблуждение тех, кто очень хорошо знает Бонфорта, возможно, даже общаясь с ними в кулуарах. Это будет посложней. Кладет ли он сахар в кофе? Если да – сколько ложечек? Которой рукой – и как – прикуривает? Стоило мне задать последний вопрос, как Бонфорт на экране закурил, и сознание мое четко запечатлело его давнюю привычку к старомодным, дешевым папиросам и спичкам, приобретенную, видать, задолго до того, как он вступил в колонну борцов за так называемый прогресс.

Хуже всего, что человек – вовсе не какой-нибудь набор постоянных качеств. Черты его характера все, знающие этого человека, воспринимают по-разному. И чтобы добиться успеха, мне нужно играть роль для всякого знакомого Бонфорта – персонально; смотря, кто передо мной. Это не то что трудно – невозможно! Какие отношения были между оригиналом и, скажем, Джоном Джонсом? А с сотней, тысячей Джонов Джонсов?! Откуда мне знать? И сколько таких я смогу запомнить?

Сценическое действо само по себе – как всякое творчество – процесс отвлеченный, не требующий подробной детализации. Но вот при перевоплощении важна каждая деталь. Иначе скоро любая глупость – скажем, вы жуете сельдерей, не чавкая, – выдаст вас с головой.

Тут я вспомнил, что должен быть достоверен, лишь пока снайпер не прицелится. И все же продолжал изучать человека, которого мне предстояло заменить, – а что оставалось?

Отворилась дверь, и Дэк, собственной персоной, заорал:

– Эй, есть кто живой?!

Зажегся свет, трехмерное изображение поблекло. Меня словно встряхнули как следует, не дав досмотреть сон. Я обернулся. Девушка по имени Пенни в соседнем компенсаторе безуспешно пыталась приподнять голову, а Дэк с бодрым видом стоял на пороге. Выпучив на него глаза, я изумленно спросил:

– Ты еще ходить ухитряешься?!

А тем временем профессиональный отдел моего сознания – он у меня полностью автономен – подмечал все и складывал в особый ящичек: «Как стоят при двух g.» Дэк усмехнулся:

– Да ерунда, я же в корсете.

– Хммммм!

– Хочешь – тоже вставай. Обычно мы пассажиров не выпускаем, пока идем больше, чем при полутора. Обязательно найдется идиот – поскользнется на ровном месте и ногу сломает. Но раз я такого качка видел – при пяти g вылез из компенсатора да еще ходил – правда, пупок надорвал. А двойное – ничего, все равно, что на плечах кого-нибудь нести.

Он обратился к девушке:

– Объясняешь ему, Пенни?

– Он еще ни о чем не спрашивал.

– Да ну? А мне показалось, Лоренцо – юноша любознательный…

Я пожал плечами:

– Думаю, теперь это неважно. Судя по обстоятельствам, я не проживу срок, достаточный для наслаждения знанием.

– А?! Старина, о чем это ты?

– Капитан Бродбент, – язвительно начал я. – В выражении моих чувств я связан присутствием дамы. Таким образом, я лишен возможности пролить свет на ваше происхождение, привычки, нравственный облик и смысл жизни. Будем считать, я знаю, во что вы меня втравили. Я раскусил вас, едва увидев, кого предстоит играть. Теперь мне любопытно одно: кто собирается покушаться на Бонфорта на сей раз? Даже глиняный голубь вправе знать, кто пустит в него пулю.

В первый раз я видел Дэка удивленным. Потом он вдруг захохотал так, что, не в силах бороться с ускорением, сполз по переборке на пол.

– И не вижу ничего смешного, – зло сказал я.

Дэк оборвал смех и стер проступившие слезы.

– Ларри, старичок, ну неужели ты вправду думаешь, что я тебя в подсадные утки нанимал?

– А что, может, нет?!

И я поделился с ним соображениями насчет прошлых попыток устранить Бонфорта. Дэку хватило такта не рассмеяться вновь.

– Ясно. Вы, значит, решили, что будете пробу снимать, как при столе у средневекового короля. Что ж, попытаюсь разубедить. А то вряд ли вам будет приятно чувствовать себя мишенью. Так я с шефом уже шесть лет. И знаю: за это время он ни разу не пользовался дублерами! При двух покушениях на него я сам был – и сам пристрелил одного из «горилл»! Пенни, ты с шефом дольше – при тебе он приглашал хоть раз дублера?

Девушка смерила меня ледяным взглядом:

– Никогда! И сама мысль о том, что шеф мог бы подвергнуть опасности другого, спрятавшись за его спиной… Я просто обязана дать вам по физиономии – вот что я должна сделать!

– Успокойся, Пенни, – мягко сказал Дэк. – Вам обоим и кроме этого есть чем заняться на пару. И он не так уж глупо рассудил – для постороннего, конечно. Кстати, Лоренцо, это – Пенелопа Рассел, личный секретарь шефа и ваш главный режиссер.

– Рад познакомиться, мадемуазель.

– Сожалею, но ответить тем же не могу!

– Прекрати, Пенни! Иначе – отшлепаю по попке – и два g меня не остановят! Лоренцо, я понимаю, играть Бонфорта малость рискованней, чем править инвалидной коляской. Мы оба знаем, что находились уже желающие прикрыть его страховой полис. Но сейчас это исключено! В сложившейся ситуации, по причинам, которые вы вскоре поймете, парни, играющие против нас, даже пальцем не посмеют тронуть шефа – либо вас в его роли! Вы уже видели – они играют грубо. Они при первом удобном случае прикончат меня или даже Пенни. В данный момент они и вас убили бы, кабы дотянулись! Но стоит вам выйти на публику в роли шефа – вы все равно, что в сейфе швейцарского банка! Они просто не смогут убить вас при нынешних обстоятельствах!

Он пристально вгляделся в мое лицо.

– Ну как?

Я помотал головой.

– Не улавливаю смысла.

– Скоро уловите. Тут дело тонкое – оно касается марсианского образа жизни. Обещаю вам: еще до посадки вы все поймете.

Однако дело не становилось более привлекательным. Пока что Дэк меня впрямую не обманывал – насколько я могу судить, но вполне мог говорить не все, что знает, такое я за ним уже замечал.

– Слушайте, Дэк, а почему я должен верить вам или этой леди? Извините, мисс? Я хоть и не питаю особых симпатий к мистеру Бонфорту, но у публики он пользуется славой человека, болезненно – до отвращения даже – честного. С ним я когда смогу побеседовать? Только по прибытии на Марс?

На угловатом, располагающем лице Дэка вдруг проступило уныние.

– Похоже, что нет. Пенни вам не говорила?

– Чего?

– Старина, мы просто вынуждены подменять шефа. Его похитили.

У меня вдруг ужасно разболелась голова. От двойной тяжести, а может, от обилия впечатлений.

– Вот теперь, – продолжал Дэк, – вы знаете, отчего Джок Дюбуа не хотел доверяться вам на Земле. Это – самая крупная сенсация для газетчиков; со времен первой высадки на Луну. Поэтому нам приходится крутиться, как проклятым, лишь бы никто ничего не разнюхал. Так что, пока не разыщем шефа и не вернем его обратно, вся надежда на вас. И вы, похоже, уже начали входить в роль. Этот кораблик на самом деле – вовсе не «Рискуй». Он – личная яхта и походная канцелярия шефа; имя ему – «Том Пейн». «Рискуй» крутится на рейде возле Марса и передает наши позывные – и знают об этом только его капитан и старший помощник. А «Томми» тем временем на всех парусах мчится к Земле за подходящей заменой для шефа. Улавливаете, старина?

– Допустим… Однако, капитан, если мистер Бонфорт похищен политическими противниками – зачем делать из этого тайну? Я бы на вашем месте у каждого столба об этом кричал!

– Верно – на Земле. И в Новой Батавии. И на Венере. Но не на Марсе! Вы, может, знаете легенду о Кккахграле Юном?

– Э-э… Боюсь, что нет.

– Тогда слушайте внимательно. Она – наглядная иллюстрация марсианской щепетильности. Короче говоря, этот парень, Кккахграл Юный – а жил он тысячи лет назад – должен был прийти в определенное время к определенному месту, чтобы удостоиться высокой чести – вроде посвящения в рыцари. Не по своей – на наш взгляд – вине, но он опоздал. В силу марсианских приличий – за опоздание ему полагалась казнь. Учтя его молодость и выдающиеся подвиги некоторые радикалы предложили повторить испытание. Кккахграл и не подумал согласиться! Настоял на своем праве лично выступать в качестве обвинителя на суде чести, выиграл дело и был казнен. Что сделало его живым воплощением и святым покровителем марсианских приличий. Так-то.

– Но… Бред ведь!

– Ой ли? Мы же – не марсиане. А они – очень древняя раса; у них сложена целая система требований и обязанностей для любого случая жизни. Марсиане – величайшие из всех мыслимых формалистов! Древние японцы со своими «гиму» и «гири» в сравнении с марсианами – отъявленнейшие из анархистов! У марсиан нет понятий «верно – неверно», есть лишь «пристойно – непристойно» – в квадрате, в кубе и со всякими довесками. Тут в чем дело – шефа усыновляет Гнездо того самого Кккахграла Юного, ясно вам теперь?

Но я упорно не хотел понимать. По-моему, этот Ккках больше всего смахивал на одну из самых отвратительных кукол «Ле Гран Гиньоль». Бродбент между тем продолжал:

– Да ведь просто! Шеф сейчас – похоже, крупнейший из исследователей марсианских обычаев и психологии. Он уже четыре года ими занимается. А в среду в Лэкус Соли состоится обряд его усыновления. Если шеф будет на месте и выдержит экзамен – все отлично! Если не будет – а вопроса «почему?» просто не возникнет – его имя втопчут в грязь во всех Гнездах Марса – от полюса до полюса! Стало быть, громадный межпланетный и межрасовый политический успех, величайший из достигнутых когда-либо, сработает с точностью до наоборот. И последствия будут… Думаю, меньшее, чем удовлетворятся марсиане – отказ даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Империей. А более вероятна месть. Погибнут люди – может быть, все, кто окажется в тот момент на Марсе. Тогда экстремисты из Партии Человечества возьмут верх, и Марс будет присоединен к Империи силой – но только после смерти последнего марсианина. И все это – оттого, что Бонфорт не явился на обряд усыновления! Марсиане на подобные вещи смотрят именно так.

Неожиданно, как и появился, Дэк вышел. Пенелопа Рассел снова включила проектор. Меня раздражало то, что я не успел вовремя спросить почему бы противникам Бонфорта просто-напросто не прикончить меня? Раз уж им так легко направить телегу политики по нужной для них дороге, помешав Бонфорту – самому, либо еще как – принять участие в этом варварском обряде? Что поделаешь, забыл спросить – может, из-за подсознательной боязни ответа.

Я продолжил изучение Бонфорта – отслеживал манеры и жесты, вникал в настроения, которые им сопутствовали; воспроизводил про себя голос и интонации, все глубже погружаясь в детали. Вдохновение полностью завладело мной – я уже «влез в его шкуру».

Однако увидев Бонфорта в окружении марсиан, я пришел в ужас. Они касались его своими ложнолапами!!! Я настолько сжился с изображением, что буквально ощутил их прикосновения – и еще этот невыносимый запах! Задушенно вскрикнув, я замахал руками:

– Уберите их!!!

Изображение пропало; зажегся свет. Мисс Рассел удивленно смотрела на меня:

– Что с вами?

Я перевел дух и постарался унять дрожь.

– Мисс Рассел, вы меня извините… Но, бога ради, не показывайте больше такого. Я не переношу марсиан!

Она смотрела на меня, словно не верила глазам и ушам. Во всяком случае – весьма презрительно.

– Говорила же, на него просто смешно надеяться, – буркнула она себе под нос.

– Мне очень жаль… Но никак с этим справиться не могу!

Она не ответила и с трудом выбралась из соковыжималки. Под двойной тяжестью мисс Рассел держалась не так уверенно, как Дэк, но справлялась. Так ни слова не сказав, она ушла, хлопнув дверью.

Назад она не вернулась. Вскоре дверь отворилась, пропустив в каюту человека, находившегося внутри некоего сооружения, наподобие детского стульчика на колесах.

– Как мы себя чувствуем? – пробасил он.

Выглядел вошедший лет на шестьдесят; был малость полноват, а в обращении несколько ироничен. В диплом его я не заглядывал, но держался он точь-в-точь как врач перед пациентом.

– Неплохо, а вы, сэр?

– Не жалуюсь. То есть, ни на что, кроме ускорения, – добавил он, бросив взгляд на свою каталку, – он был буквально вплетен в нее. – Что вы скажете о моем колесном корсете? Возможно, несколько не по моде, однако в моем возрасте не следует в погоне за модой перегружать сердце. Да, чтоб выдержать протокол: я – доктор Чапек, личный врач мистера Бонфорта. Ваше имя мне известно. Так что мы имеем относительно вас и марсиан?

Я постарался объяснить все кратко и без эмоций. Доктор Чапек кивнул:

– Капитану Бродбенту следовало предупредить меня. Придется изменить ваш вводный курс. Бродбент весьма опытен – как капитан; но иногда сей молодой человек прежде делает, а уж потом – думает… Настолько образцовый экстраверт, что пугает меня порой. Но это, к счастью, не смертельно. Мистер… Смайт, я, если позволите, проведу с вами сеанс гипноза. Даю клятву врача, что сделаю это лишь с целью избавления вас от затруднений и ни в коей мере не потревожу вашей духовной целостности.

Он вынул из кармана старомодные часы – такие давно уже сделались привычным атрибутом его профессии – и нащупал мой пульс.

– Вы могли бы и не спрашивать позволения, сэр, – ответил я. – Только ничего не выйдет. На меня гипноз не действует.

Я изучал технику гипноза, когда занимался чтением мыслей. Но моим наставникам так и не удалось загипнотизировать меня самого. А в таком номере немного гипноза вовсе не помешает, если, конечно, местные власти на время забудут о драконовских правилах, коими медицинская ассоциация буквально сковала нас по рукам и ногам.

– Хм-м, вот как?.. Тогда просто сделаем все, что можно. Расслабьтесь, лягте поудобнее, и побеседуем о том, что вас беспокоит.

Он продолжал играть с часами, раскачивая их на цепочке, хотя давно уже сосчитал мой пульс. Я хотел напомнить ему об этом – часы пускали зайчиков мне прямо в лицо – но у него это было, наверное, что-то наподобие нервного тика, и сам он ничего не замечал. Во всяком случае – дело не стоит того, чтобы выговаривать постороннему пожилому человеку.

– Уже расслабился, – заверил я, – спрашивайте, док. Или – свободные ассоциации, если хотите.

– Вы просто представьте, что плывете, – мягко сказал он. – Двойное ускорение, тяжеловато все же, верно? Я в полетах обычно стараюсь побольше спать – во сне легче переносить такую тяжесть. Да и кровь при двух g отливает от мозга – спать хочется… Они там снова запускают двигатели. Неплохо бы заснуть… Всем нам будет тяжело… Нужно будет поспать…

Я хотел было посоветовать ему спрятать часы – вдруг выронит и разобьет, – но вместо этого заснул.

Проснувшись, я обнаружил в соседнем компенсаторе доктора Чапека.

– Как спалось, юноша? – приветствовал он меня. – До чего надоела мне эта проклятая каталка, вы представить себе не можете! Вот и решил прилечь тут – перераспределить нагрузку.

– А, мы все еще идем под двумя?

– Что? О, да. Именно под двумя.

– Извините, я тут отключился… Долго спал?

– О, нет, совсем немного! Как вы себя чувствуете?

– Отлично! Действительно, здорово отдохнул.

– Обычно так и бывает. При повышенном тяготении, я хочу сказать. Ну как, будем смотреть картинки дальше?

– Если вы, док, рекомендуете…

– И прекрасно.

Он дотянулся до выключателя; свет погас. Я вдруг понял, что доктор собирается снова показывать мне марсиан, и приказал себе не паниковать. Еще я счел нужным все время помнить, что их здесь вовсе нет, а изображений пугаться просто смешно. В прошлый раз они просто слишком неожиданно появились.

Стерео действительно показывало марсиан и с Бонфортом, и без. И я обнаружил, что вполне могу смотреть на них без всякого страха или отвращения. Внезапно до меня дошло, что я с удовольствием смотрю на них! Я ахнул от удивления, и доктор Чапек остановил запись.

– Беспокоит?

– Док! Вы… загипнотизировали меня?!

– Э-э… С вашего разрешения…

– Но я же не поддаюсь гипнозу!

– Очень жаль.

– А… а вы все же ухитрились! Не такой уж я чайник, чтобы не понять. Давайте еще разок эти кадры – никак не могу поверить…

Он вновь пустил запись. Я смотрел и изумлялся. Марсиане, оказывается, совсем не отвратительны! И не безобразны ничуть – на самом деле они причудливо-грациозны, точь-в-точь китайские пагоды! На людей, конечно, не похожи, но ведь самые привлекательные в мире создания – райские птицы – вообще не имеют ничего общего с людьми!

Теперь я понимал, что ложнолапы их могут быть весьма выразительными, а их будто бы неловкие движения очень напоминают неуклюжее дружелюбие щенка. Теперь я понимал, что всю жизнь видел их в кривом зеркале отвращения и страха.

Конечно, соображал я, надо еще привыкнуть к их запаху… И тут почувствовал, что изображения… пахнут! Я ни с чем не спутал бы этот запах, но он меня нисколько не раздражал! Даже нравился!

– Доктор, – поспешно спросил я, – в этом аппарате есть синтезатор запахов?

– М-мм… Скорее всего – нет. Ведь мы – на яхте; каждый грамм лишнего веса, знаете…

– Но как же так? Я отчетливо чувствую запах!

– Ах да, – он несколько смутился, – видите ли, юноша, я проделал с вами одну вещь; надеюсь, она не причинит вам неудобств…

– Сэр?..

– Понимаете, копаясь в вашей черепушке, я выяснил основную причину подсознательной неприязни к марсианам. Причина сия – запах их тела. У нас нет времени браться за это всерьез, и я задал вам самое тривиальное смещение. Попросил у Пенни – та девушка, что была с вами до меня – на время ее духи и… Боюсь, что с этого момента, юноша, марсиане будут для вас пахнуть, словно веселые дома в Париже. Было бы время, я взял бы аромат попроще – скажем, спелую землянику, или горячие оладьи с патокой. Но времени не было; пришлось… хм… сымпровизировать.

Я принюхался. Да, очень похоже на аромат дорогих духов – и все же, черт побери, запах принадлежал марсианам.

– Что ж, пахнет приятно.

– И не могло быть иначе.

– Но вы же сюда целый флакон извели! Каюта пропахла насквозь.

– Как?.. Отнюдь. Я лишь подержал у вашего носа пробку полчаса назад. А затем вернул духи Пенни, она их унесла.

Доктор потянул носом.

– Никакого запаха. На этикетке было написано: «Вожделение джунглей». На мой вкус, мускуса многовато. Я обвинил Пенни в том, что она задумала свести всю команду с ума, но она лишь посмеялась надо мной.

Он повернул выключатель; изображение пропало.

– На сегодня – достаточно. Я хочу заняться с вами кое-чем, более полезным.

Стоило ему выключить проектор – и запах пропал. Ну точно как при выключении синтезатора! Я вынужден был признать, что запах существует лишь в моем воображении. Правда, я-то способен убедить себя в чем угодно – я ведь, как-никак, актер.

Через несколько минут вернулась Пенни, благоухающая, словно марсианин.

Я просто влюбился в этот аромат.