"Темная сторона острова" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Часть третья Звуки охоты

Глава 12 Нельзя возвращаться в прошлое

Проснувшись с крепко зажатой в руке монетой, он с недоумением посмотрел на нее и не сразу все вспомнил.

Прошлое и настоящее так сложно переплелись, что трудно было понять, где что. Он бросил цепочку с монетой на стоящий у кровати столик, спустил ноги на пол и посидел, стараясь собраться с мыслями.

Кто же я такой на самом деле, думал он. Ночной Пришелец или Хью Ломакс, житель Калифорнии, киносценарист и писатель? Он не мог найти ответа, во всяком случае такого, который бы его удовлетворил. Он просто не узнавал себя. Потом он встал и прошел к умывальнику.

В боку, куда его ударили ногой, была ноющая боль, а через всю правую щеку шла большая ссадина. Он стащил с себя рубашку и ополоснул лицо тепловатой водой. Когда он начал вытираться, в дверь постучали и вошла Катина. На ней были тот же шарф и кремовое льняное платье. Она закрыла за собой дверь и улыбнулась.

– Как вы себя чувствуете?

Он угрюмо усмехнулся.

– Я слишком стар для уличной драки с людьми, вдвое меня моложе.

Открыв его сумку, она достала оттуда свежую рубашку и начала расстегивать на ней пуговицы.

– А чем вы занимались? – спросила она.

– Был в своем прошлом. Пытался понять, что тогда произошло.

– Опасная игра. Говорят, что нельзя возвращаться в прошлое.

– Я начинаю думать, что это правильно. Я даже не уверен, кто я теперь?

– Вы Хью Ломакс, – уверенно заявила она. – Ночной Пришелец давно умер.

– А вот я не так уверен в этом. Он сегодня чуть не убил человека.

Не получив ответа, он вынужден был продолжать:

– В этом нет логики, Катина. Нет ответа. Я уверен только в одной вещи в этом сумасшедшем мире. Я точно знаю, что никогда не предавал тех, кто мне помогал.

– Я знаю, Хью, – ответила она. – Я вам верю и Оливер тоже. Он хочет вас видеть. Думает, что сможет вам помочь. Вы поедете со мной на виллу?

– А почему бы и нет. Я буду рад увидеть его в любом случае.

Она открыла дверь.

– Я жду вас внизу? Мне надо сказать пару слов Анне перед тем, как уеду.

Он не стал бриться и быстро оделся. Когда через пять минут он вышел наружу, под жаркое солнце, она уже сидела, за рулем джипа и разговаривала с Китросом.

Сержант полиции обернулся, критически рассматривая Ломакса.

– А вы выглядите значительно лучше, чем Димитрий.

– А как он там? – поинтересовался Ломакс.

– Когда я в последний раз его видел, у него на лице было наложено несколько швов, – ответил Китрос. – Но не надо его недооценивать. Чтобы его свалить, нужна не одна такая битва. Он словно железный, а его ненависть просто ужасающа.

– Вы предупреждаете меня?

Китрос хмуро кивнул.

– Не ходите по улицам ночью, мистер Ломакс. Не облегчайте задачу тем, кто хочет вас убить.

– Постараюсь, – сказал Ломакс, садясь в джип рядом с Катиной. – Что-нибудь еще?

– Наверное, единственно полезное, что оставили нам немцы после своей оккупации, – это телефонная связь. Было бы неплохо, если бы вы держали меня в курсе своих передвижений. Если меня не будет в офисе, оператор всегда соединит вас со мной.

Он отступил назад, и Катина тронула машину с места. Когда они свернули в боковую улочку, она спросила:

– Вы будете делать, как он просит?

Ломакс кивнул:

– Почему нет, если он так хочет?

Она сосредоточила внимание на ведении машины. Как опытный водитель, она быстро ехала по узким и кривым улочкам. За городом через ущелье был построен новый мост, его паутина стальных балок заменила старинную каменную кладку старого моста. Но больше ничего не изменилось.

Он закурил сигарету, прикрываясь сложенными ладонями от ветра, и отсел немного в сторону, чтобы лучше ее видеть.

– А где Янни? – спросил он.

Она улыбнулась.

– Я оставила его на кухне, пусть отъедается.

– С кем, со старой Марией?

С ее лица сошла улыбка.

– Мария давно умерла в концлагере Фончи. Они взяли ее, когда пришли за Оливером.

Он горестно вздохнул, вспомнив старую женщину и ее доброту, и тут в голову ему пришла мысль и он осторожно спросил:

– А что случилось с твоей тетушкой?

– Она пыталась предупредить дядю, когда они пришли за ним. Ее застрелили на лестнице.

– Еще одно обвинение против меня? – с горечью спросил Ломакс, но она не ответила, и они продолжали ехать в молчании.

Когда Катина остановила машину у конюшен на заднем дворе виллы, было тихо и жарко, и казалось, что здесь ничего не изменилось. Время будто остановилось, прошлое и настоящее смешалось и все представлялось каким-то нереальным.

Когда Ломакс шел за ней по узкой дорожке между оливковых деревьев, чувство нереальности осталось и даже усилилось, едва они поднялись по ступеням в дом.

Все кругом было точно таким, как и семнадцать лет назад. Большой каменный камин, рояль, даже шкафы с книгами. Он остановился и осторожно потрогал их рукой.

И вдруг он пошатнулся, у него внезапно закружилась голова, и Катина в тревоге спросила:

– Вы в порядке?

Он сделал глубокий вдох и овладел собой.

– Ничего особенного. Просто в этой комнате мне кажется, что время остановилось. К этому надо привыкнуть.

Она хотела что-то сказать, но, поколебавшись немного, промолчала и отвернулась с легкой улыбкой. Она вышла из комнаты в прохладный коридор с побеленными стенами, который вел к северной веранде.

Круглая стеклянная комната была освещена рассеянным светом, потому что прозрачные занавеси, наполовину задернутые, защищали от прямых солнечных лучей. Великолепная коллекция греческого фарфора Ван Хорна была цела, и большая красно-черная амфора стояла в самом центре. В отличие от того, какая она была раньше, сейчас казалось, что она собрана из сотен осколков, тщательно подобранных один к другому. Сзади него послышались шаги, и голос Ван Хорна произнес:

– Если вам интересно, эта работа заняла у меня больше года.

Его лицо теперь казалось немного похудевшим, волосы и усы стали белыми, как снег, но глаза на загоревшем лице оставались очень голубыми, и когда Ломакс взял протянутую руку, его рукопожатие оказалось неожиданно сильным.

– А что случилось? – спросил Ломакс.

– С амфорой? – Ван Хорн пожал плечами. – Когда немцы пришли за мной, то вели себя несколько грубовато. Удивительно другое: когда я вернулся сюда после войны, то нашел все осколки собранными в ящик в подвале. И целый год склеивал их в единое целое. Как раз то, что было нужно, чтобы прийти в себя.

– После концлагеря Фончи? – спросил Ломакс.

Ван Хорн кивнул.

– Давайте выйдем на террасу. Там очень приятно в этот предвечерний час.

Катина тихо вышла, и Ломакс прошел за ним на террасу. Отсюда открывался захватывающий дух вид. Солнце, словно громадный оранжевый шар, спускалось, готовясь встретиться с морем. В горячем мареве вдалеке слабо просматривались горы Кипра.

Ломакс оперся на бетонные перила и посмотрел вниз на небольшой залив среди скал в пару сотен футов ширины. С этой высоты он мог различать разные оттенки синего и зеленого цвета воды из-за разных глубин моря. Тридцатифутовый морской катер стоял возле каменного причала, который выдавался от белого, как кость, пляжа.

Ван Хорн сел в парусиновое кресло у стола, на котором были поднос с ледяной водой и несколькими бутылками и портативная пишущая машинка.

Ломакс подобрал несколько листков бумаги, которые сдуло ветром, и положил их снова на стол.

– Кажется, я уже давно не читал ничего нового из ваших произведений.

– Мой дорогой друг, я уже давно сказал все, что хотел сказать.

Ван Хорн налил джина в два стакана и продолжал:

– Знаете, немцы дали нам понять, что вы погибли. Что лодка, на которой вас послали на Крит, так никогда туда и не пришла. Что же все-таки случилось?

Ломакс тоже сел и вынул сигарету.

– Мы встретили греческую рыбачью лодку там, где ей не полагалось быть, и командир военного катера решил ее осмотреть. Но к его несчастью, это оказался волк в овечьей шкуре. Лодка специальной морской службы, которая шла забрать нас с Кироса после выполнения задания.

– Так, значит, катер был потоплен? А что произошло после этого?

– Командир нашей лодки как можно быстрее доставил меня в Александрию. Мои ноги были в таком плачевном состоянии, что они отправили меня в Англию для специального лечения. И я не занимался активными действиями вплоть до начала 1945 года. В то время события в Европе стали разворачиваться очень быстро, и они посчитали, что лучше использовать меня в Германии.

– В самом деле, почему нет? – воскликнул Ван Хорн. – Ведь Эгейское море никогда не было ничем более, как местом для отвлекающего удара. Они даже не удосужились вторгнуться на Крит. Когда пришел конец войне, на Киросе немцы просто-напросто капитулировали, как и на других островах.

– Но планировавшееся вторжение на Крит оправдывает операцию на Киросе, – возразил Ломакс. – Может быть, вы считаете, что вся эта акция была просто потерей времени?

Ван Хорн выглядел слегка удивленным:

– А разве я когда-нибудь утверждал что-то другое? Все это выглядело очень романтичным здесь, на Эгеях, с вашими ночными высадками и легализированным разбоем, но не будем делать вид, будто считаем, что вся эта затея имела хотя бы малейшее влияние на ход войны.

Слепая, беспричинная злость вспыхнула в Ломаксе.

– Жаль, что Джой Бойд и пара других ребят, которых я мог бы назвать, не слышат вас сейчас.

– А я тоже могу назвать вам несколько имен, – холодно возразил Ван Хорн. – Старая Мария, жена Алексиаса и многие другие. Невинные случайные свидетели, которые едва ли знали, что происходило. Фончи – это просто ужасно, но что вы скажете о женщинах и таких молодых девушках, как Катина, которых послали в солдатские бордели в Грецию? Вот они – настоящие жертвы.

Он продолжал что-то говорить, но Ломакс уже не слышал его. Он закрыл глаза и погрузился в темный вакуум тишины. Его страдания были почти физическими, в горле застрял ком, который был готов задушить его, и он оперся на перила, словно тяжелобольной человек. Он глядел вниз, в пустоту, и, постепенно обретая слух, увидел около себя Ван Хорна, протягивавшего ему стакан.

Когда содержимое этого стакана обожгло желудок Ломакса, Ван Хорн примиряюще произнес:

– Очень сожалею, я думал, вы знаете.

– Это единственное, о чем она умолчала, – прошептал Ломакс.

Ван Хорн дружески положил руку ему на плечо и снова сел, Ломакс закурил, продолжая невидящим взором смотреть в пустоту.

Немного погодя он проговорил:

– Катина сказала, что вы – единственный человек, кто верит, что я не предавал вас Штайнеру.

Ван Хорн налил себе еще стакан.

– Это верно.

– Могу я узнать, почему?

Ван Хорн пожал плечами.

– Скажем так, это не совпадает с вашим образом.

– И вы считаете, что это – достаточная причина?

– Помните, я профессиональный писатель. Мое дело – знать людей.

Ломакс тоже сел за стол.

– Расскажите, что произошло, когда они вас арестовали.

– Слишком официальный молодой офицер приехал и обыскал весь дом, не давая мне никаких объяснений. Вот тогда и разбили амфору. А потом они отвезли меня в штаб к Штайнеру. Он сказал, что у него есть информация о том, что я представлял убежище вам и Бойду. Естественно, я ответил ему, что не понимаю, о чем он говорит.

– А когда возникло первое предположение о том, что это я передал немцам информацию?

– Впервые я услышал об этом месяц спустя от одного из охранников в городской тюрьме.

– Значит, они не отправили вас на Фончи сразу же?

– Меня держали здесь три месяца и только потом перевели туда. Большинство из наших были уже там.

– Включая Алексиаса?

– Нет, он никогда не был в концлагере Фончи. Они сразу послали его в тюрьму гестапо в Афинах. Думаю, они полагали, что со временем смогут выжать из него все, что им надо. Они знали, что он работал на национально-освободительный фронт на Крите.

– Но почему же они держали вас здесь, в городской тюрьме, когда других давно уже отправили?

– Благодаря Штайнеру. Он знал, что у меня не очень хорошее здоровье, и гарнизонный врач подтвердил, что я выдержу в Фончи не более трех месяцев. Мне кажется, он делал для меня все, что было в его силах.

– А почему он это делал? – резко спросил Ломакс.

– Я нравился ему, вот и все, – пожал плечами Ван Хорн. – Мы каждую неделю играли в шахматы, если помните. Когда мне было нужно, он доставал редкие медицинские препараты, что спасло немало жизней. Он был хладнокровным, даже жестоким, но все же неплохим человеком.

– Тогда почему же он так изменился, когда прошли эти три месяца?

– Все было не так. Как-то утром он поехал на военном катере на Крит на военное совещание. И так же, как и о вас, о нем больше никто никогда не слышал. Его преемник отправил меня в Фончи, как только принял дела. И я был там до тех пор, пока немцы не капитулировали в Греции.

– А как же гарнизонный врач, который говорил, что вы и трех месяцев не выдержите в концлагере, он что был не прав? – спросил Ломакс.

В его словах прозвучал явный вызов, что лег между ним и Ван Хорном, как лезвие меча. Нарушив молчание, Ван Хорн спокойно сказал:

– У вас появляются некоторые сомнения в правдивости моей истории. Может быть, мне удастся убедить вас чем-то более конкретным, чем слова.

Встав, он расстегнул свою кремовую льняную пляжную рубашку и повернулся спиной. От плеч до поясницы вся спина была покрыта шрамами, которые, пересекаясь, образовывали уродливую паутину. И они могли появиться только по одной-единственной причине.

Он снова надел рубашку.

– Не очень приятно, верно? Пятьдесят ударов за то, что ударил охранника, и это еще не сравнимо с тем, что они делали с другими людьми.

– И вы пережили это? – медленно спросил Ломакс.

Ван Хорн начал застегивать рубашку.

– Я опустился на самое дно, Ломакс. Это была полная деградация. Это странная вещь, но когда вы опускаетесь так низко, у вас появляется такая ненависть к людям, загнавшим вас сюда, что вы обретаете новые силы. Я поклялся, что выживу, чтобы выйти из ворот этого ада. Меня оттуда пришлось выносить, но по крайней мере я остался жив.

Ломакс прошел к перилам, и перед его мысленным взором вставали шрамы, пересекавшие спину Ван Хорна, он думал о тех, кто умер, и о Катине и ее душевных муках.

Мгновение спустя Ван Хорн, подойдя к нему, мягко сказал:

– Боюсь, вам придется поискать вашего предателя в другом месте.

– А вы посоветуете мне что-нибудь?

Ван Хорн отрицательно качнул головой и вздохнул:

– Даже если бы я знал, то не уверен, что сказал бы вам.

Ломакс долгим взглядом пристально посмотрел ему в открытое лицо, в его голубые глаза, полные сострадания, а потом круто повернулся и ушел в дом.