"За час до полуночи" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 7

Скала Монте-Пеллегрино возвышается над морем на западе залива Конко д'Оро, в трех милях к северу от Палермо. Это довольно интересное место, связанное со множеством легенд и пропитанное кровью, как и почти все на Сицилии. Во время Пунических войн Гамилькар Барко удерживал его в течение трех лет, перемалывая римские легионы, но в последующие годы оно приобрело известность в основном благодаря культу Святой Розалии, покровительницы моей матери. Вилла деда располагалась у подножия горы по соседству с деревушкой Вальдеси.

Дед прошел по жизни нелегким путем. Он родился в Вельбе, одной из деревень западной Сицилии, типичной для того полудикого района. Большинство детей умирало здесь на первом году жизни. А бытовой уклад оставался примерно таким, как в Англии во времена средневековья.

Его отец, крестьянин-испольщик, зарабатывал лишь на скудный прокорм семьи. О юности деда я мало знаю, но известно, что к двадцати трем годам он стал габеллотто – нечто среднее между сборщиком налогов и землемером, чья работа состояла в выжимании из испольщиков последних соков.

В то время только мафиози мог иметь постоянную работу, так что он вступил на этот путь уже с молодых ногтей. История умалчивает о том, что определило его выбор – убийство или может быть несколько, но чаще всего именно таким образом честолюбивый юноша мог пробиться в высшее общество.

Не исключено, что какое-то время он выполнял обязанности сикарио, наемного убийцы, но я сомневаюсь в этом. Такая работа не во всем вписывалась в его кодекс чести: представления о том, что является достойным, а что – нет. Например, обогащение за счет проституции приводило его в ужас, потому что он верил в святость семьи и жертвовал на церковь. В то же время организация, которой он служил, устранила столько своих противников за годы его жизни, что во многих местах Сицилии убийство стало повседневным делом.

Фары нашей машины высветили двух старух, увешанных корзинами, с трудом плетущихся нам навстречу.

– Куда они тащатся? – удивился Бёрк.

– Идут на рынок.

– На ночь глядя?

– Единственный для них способ занять хорошее место.

– Что за дрянная страна, – покачал он головой.

Я посмотрел в окно на ночные огни города.

– Днем ты видел одну Сицилию, а теперь посмотришь другую – темную. Наш остров – семейный склеп для многих поколений. Кормушка римской империи, основанная целиком на рабском труде. С тех самых пор здешний народ всегда кто-то эксплуатирует.

– Я все-таки не пойму насчет мафии. Я считал, все это в прошлом.

– Можешь представить себе другое место на земле, где произошло бы более тысячи пятисот убийств за четыре года? Если учесть, что Палермо – городок всего лишь с двадцатитысячным населением.

– Ну почему же? – возразил он. – Не так уж много. А войны?

– Люди постоянно играют в ту или иную игру, ты не замечал?

– Не понял тебя.

Я мог бы ответить, что он, например, играл в солдатиков всю свою жизнь – и даже в Конго. Но он бы меня не понял. Я только незаслуженно обидел бы его.

– Давай объясню по-другому. Представь, где-нибудь в Лос-Анджелесе или Лондоне идет борьба за то, чтобы опередить конкурента, сорвать прибыль, или возникла интрижка с чужой женой, – все перипетии только прибавят немного драматизма в пресную жизнь.

– Ну и что?

– Ничего особенного. На Сицилии идет та же игра, только гораздо более жестокая. Здесь законы вендетты: око за око – не больше и не меньше. Постороннему наши законы могут показаться варварскими. Мы целуем убитых, припадая губами к кровавым ранам, и клянемся словами: «Так же я буду пить кровь твоего убийцы».

Даже мысль об этом задела что-то внутри меня, По телу пробежал холод, как от прикосновения змеи.

– Ты сказал «мы», – заметил Бёрк. – Относишь и себя к ним?

Я посмотрел вдаль на прогулочный пароход, огибавший мыс, на огни города и вспомнил свою школу в Лондоне при соборе Святого Павла, имение Вайетов, Гарвард и рассмеялся.

– В любой деревушке на Сицилии, если я назову имя деда и скажу, что я его родственник, мне поцелуют руку. Здесь другой мир, Шон. Вот что я пытался тебе втолковать.

Но мне кажется, тогда он ничему не поверил, считал, что я преувеличиваю. Он согласился со мной позже.

Виллы Барбаччиа и Хоффера отличались одна от другой как небо от земли. Стены ограды виллы деда были лет эдак тысячи на две старше, а дом, возведенный на склоне, как и большинство сельских домов на Сицилии, фасадом смотрел в сторону Рима. Стены достигали пятнадцати футов в высоту, а сама вилла мавританской постройки пряталась в центре субтропического сада площадью акра в два. Чиккио затормозил у ворот и посигналил.

Охранник не носил оружия, но человек, вышедший за ним из сторожки, держал на привязи двух мастиффов, свирепых псов породы, распространенной на острове со времен норманнского владычества. Еще один с пистолетом-автоматом в руке возник из-за кустов.

Одетый в опрятную униформу цвета хаки, своими усиками и очками в металлической оправе охранник напоминал, скорее, страхового агента. Некоторое время он и его помощники находились, видимо, в затруднении, взирая на нас, причем собаки не издали ни звука, что выглядело довольно зловеще.

Я открыл дверцу и вылез из машины.

– Меня ждут, – обратился я к ним. – Вас, вероятно, предупредили.

– Только одного человека, синьор, а не троих. Машины через ворота не пропускают, кроме машины капо. Таковы правила.

Я осторожно достал вальтер из кармана, и тотчас же раздался щелчок – джентльмен с пистолетом-автоматом взвел курок. Через прутья решетки я протянул вальтер рукояткой вперед.

– Вот моя визитная карточка. Передайте ее Марко. Марко Гаджини. Он вам все объяснит.

Охранник пожал плечами.

– Хорошо, можете войти, но другие пусть остаются в машине.

Из-за поворота дорожки показался Марко, остановился возле сторожки, взглянул на «мерседес», Бёрка и Чиккио, а затем кивнул.

– Открой им ворота, пусть заедут.

Бдительный страж запротестовал:

– Не могу, вы же знаете правило – въезд только для машин семьи.

Марко встряхнул его за ворот пиджака:

– Дурак, станет ли человек убивать своего деда? Отойди с дороги.

Он вынул вальтер из рук охранника, опустил в свой карман и подтолкнул все еще сомневающегося сторожа к будке. Ворота, видимо, управлялись автоматикой: они распахнулись с легким шелестом, и Марко подошел к нашей машине.

– Подъеду к дому вместе с вами.

Мы сели с ним позади Бёрка, и Чиккио медленно тронулся.

– У вас перемены, – обратился я к Марко. – Попасть в Уэст-Пойнт было бы легче.

– Электроника следит за стенами по всеми периметру, – ответил он серьезно. – Так что через них никто не проникнет. Обычно, как вы сейчас слышали, сюда не впускают никакие машины, кроме своих. Несколько лет назад мы обнаружили взрывное устройство в одной из машин, когда капоустраивал прием. Если бы его не обезвредили, вся вилла взлетела бы на воздух.

– Ничего себе у вас житуха.

Вероятно, он не заметил иронии в моем голосе или решил ее не замечать.

– За последние пять лет предпринято уже восемь покушений на жизнь капо.Приходится быть очень осторожными. Что за человек с тобой? – добавил он, не меняя тона.

– Мой друг, полковник Бёрк. Решил, что мне может понадобиться помощь.

– У него револьвер в кармане. Ему сидеть неудобно. Скажи, что не потребуется.

– Я знаю итальянский, – предупредил Бёрк и переложил свой браунинг в другой карман.

«Мерседес» остановился у широкой парадной лестницы, которая поднималась к гигантской дубовой двери, укрепленной полосами кованого железа, выдержавшей когда-то не одну стрелу неприятеля.

До сего момента я четко не осознавал, что вернулся домой, что вновь был в дедовском доме, но какая-то часть меня – какая-то важная часть – не хотела знать об этом.

Бёрк вылез вслед за мной, и Марко велел Чиккио поставить «мерседес» во дворе за домом. Он бесшумно уехал. Я повернулся и увидел деда на верхней ступеньке лестницы.

Такой же крупный, как Бёрк, он казался немного ниже только из-за того, что плечи его слегка ссутулились с возрастом. Ему стукнуло уже шестьдесят семь или шестьдесят восемь, но волосы и тщательно подстриженная борода поседели еще не совсем.

Если сказать, что внешне он напоминал римского императора, то это относилось бы, наверное, к тому периоду истории, когда им мог стать любой бесстрашный и сильный легионер, не ведающий чувства жалости.

Его лицо сразу запоминалось. На нем отражались не только безжалостность и высокомерие, но также и сила духа и незаурядный интеллект. Выглядел он, как всегда, элегантно. Многие прежние капо мафии одевались как можно неряшливее, подчеркивая тем самым свое пренебрежение к обществу. Но Вито Барбаччиа, сын испольщика, оставил свои, лохмотья в далеком прошлом.

На нем был легкий костюм кремового цвета с лондонскими ярлычками, розовая сорочка и темно-синий галстук. Сигара у него во рту осталась столь же толстой, как и прежде, а в руках он держал прогулочную трость с эбонитовой рукояткой, которую я хорошо помнил. Если это действительно та самая, то она скрывала внутри себя стальное лезвие бритвенной остроты длиной в пару футов.

Дед не произнес ни слова, пока я медленно поднимался к нему. А когда остановился перед ним ниже на две ступеньки, внимательно оглядел меня и раскрыл объятия.

Сила все еще сохранилась в нем. Он прижал меня к груди на несколько мгновений, затем церемонно поцеловал в обе щеки и отвел на расстояние вытянутой руки.

– Ты вырос, Стаси, ты вырос, мальчик мой.

Я повернулся к Бёрку, который тоже поднялся по ступенькам, и представил его. Мой голос, казалось, принадлежал кому-то другому, доносясь откуда-то издалека, а глаза жгло. Дед почувствовал мое состояние, сжал мою руку и прижал ее к себе.

– Заходите, полковник, Марко нальет вам что-нибудь выпить, пока мы поговорим с моим внуком.

У меня перехватило горло, когда мы вошли в огромную дверь. Странно, что никогда не можешь перестать любить тех, кто дорог тебе по-настоящему, что бы они ни сделали.

Войдя в его кабинет, я будто вновь вернулся в прошлое. Он оставался таким же внушительным, как и раньше. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, большинство из которых дед прочитал. В полной тишине поленца весело потрескивали в камине, и моя мать смотрела на меня с портрета маслом, который он заказал одному английскому художнику, когда мне исполнилось четырнадцать. Здесь был и я: фотографии в рамках запечатлели все стадии моего взросления.

Рояль, большой концертный «Бехштейн», который он специально привез из Германии, стоял на том же месте у окна. Я остановился возле него и нажал одну, потом вторую клавишу.

Дверь сзади отворилась и закрылась. Я обернулся. Дед молча смотрел на меня. Мы стояли, глядя друг на друга через комнату, и я не мог вымолвить ни слова.

И опять поняв все своим особым чутьем, он улыбнулся и попросил:

– Сыграй что-нибудь, Стаси, по настроению. Без тебя я специально приглашал человека из Палермо играть мне.

– Как давно... – выдавил из себя я. – В тех местах, где мне довелось побывать, я не встречал такого рояля, как этот.

Я сел за инструмент, помедлил, преодолевая волнение, и заиграл. Равель, Павана на смерть Инфанты. Только дойдя до середины, осознал, по какой-то случайности или в силу возникших ассоциаций я выбрал ту самую вещь, которую играл здесь в последнюю ночь перед похоронами матери, – ее любимое произведение.

Один раз я сбился с ритма, и он резко произнес:

– Продолжай, продолжай же!

Музыка овладела мной, бесконечно струясь, как вода среди камней. Магия любимой вещи. Я забыл, где нахожусь, забыл все, кроме музыки, и незаметно перешел на импровизации Шуберта.

Когда последняя нота замерла и я поднял глаза, он стоял у портрета, печально склонив голову.

– Ничто не пропало даром, Стаси, даже через столько лет. Она была бы рада.

– Я никогда бы не сделал концертной карьеры, ты же знаешь, – сказал я. – Думаю, ты и раньше все понимал, а она – нет.

– Разве нельзя матери мечтать об успехе своего сына? – Он вновь улыбнулся портрету. – Она всегда говорила, что у каждого в чем-то есть талант.

– А какой талант у тебя?

Слова вырвались у меня сами собой, до того как я сумел их остановить, и тут же пожалел об этом. Он резко повернул голову, нагнув подбородок, но взрыва не последовало. Достав новую сигару из серебряного ящичка, дед опустился в кресло-качалку у огня.

– Бренди нам обоим, Стаси. Похоже, ты пьешь. Потом поговорим.

Я подошел к деревянной горке на противоположной стороне комнаты, где на серебряном подносе стояли хрустальные стаканчики и графин.

– Прочитал о тебе, мальчик мой, пару лет назад.

– Ах да! – Я удивился, но старался не показать виду.

– Во французском журнале «Пари матч». Они напечатали статью о наемниках в Конго. Речь в основном шла о твоем друге, на снимке ты стоял прямо за ним. Там говорилось, что ты капитан.

– Так и есть.

Я аккуратно налил бренди, а он продолжал:

– Потом прочитал заметку в одной римской газете о том, как все бежали оттуда, поджав хвосты.

Мне не хотелось признавать поражение:

– Это случилось уже почти два года назад.

– Чем же ты занимаешься с тех пор?

– Так, кое-чем, то тем, то другим. – Я подошел к нему с двумя стаканчиками в руках. – Вообще-то я только что из тюрьмы. Египетский вариант – гораздо хуже, чем Уччиардоне в Палермо, или мафия больше не следит там за порядком?

Эбонитовая трость взметнулась, откинула полу моей куртки, открыв для обозрения «смит-и-вессон», висевший в кобуре на поясе.

– Что ж, Марко оказался прав, а я ему не поверил. Вот чем ты занимаешься, да? Сикарио – наемный убийца. Мой внук!

Довольно странно звучали гнев и отвращение в его устах, но тогда ни один настоящий мафиози не считал себя преступником. Винили обстоятельства, общество или нравы.

– Чем я хуже тебя? В чем твое превосходство? – усмехнулся я, подавая ему бренди.

– Когда мне приходится убивать, я делаю это в гневе. Человек умирает потому, что он борется против меня или против мафии.

– И ты считаешь такое оправдание достаточно серьезным?

Он пожал плечами.

– Полагаю, да. Так заведено. – Трость поднялась и коснулась моей груди. – Но ты, Стаси, зачем убиваешь ты? За деньги?

– Не просто за деньги, – усмехнулся я. – За большие деньги.

Я лгал и знал это. Думаю, что он тоже догадывался.

– Я дам тебе денег. Столько, сколько тебе надо.

– Ты так уже делал много лет.

– И ты ушел.

– И я ушел.

Он серьезно кивнул.

– Около года назад я получил письмо от одной юридической фирмы из Штатов, которая разыскивала тебя. Твой второй дед – старый Вайет – перед смертью изменил свое решение. В его завещании есть запись о тебе – большая сумма денег.

Я даже не рассердился.

– Пусть вернут их индейцам.

– Ты к ним не прикоснешься?

– Неужели предам память моей матери? – С каждым мгновением я становился сицилийцем все больше и больше.

Дед был удовлетворен.

– Рад слышать, что ты не забыл о чести. А теперь расскажи, почему приехал. Не ради же того, чтобы повидать меня, ты вернулся на Сицилию.

Я пересек комнату и налил еще бренди.

– Работа ради куска хлеба, ничего интересного для тебя.

Трость ударила в пол.

– Я задал вопрос. Изволь отвечать.

– Ну ладно. Если тебе так интересно. Бёрк и я работаем на человека по имени Хоффер.

– Карл Хоффер? – Дед слегка нахмурился.

– Он самый. Австриец, а по-английски говорит, как чистый американец. Занимается нефтяными месторождениями в Джеле.

– Мне известно, чем он занимается. Для чего вас нанял?

– А мне казалось, мафия знает все, – съязвил я. – Его приемную дочь несколько недель назад похитил некий бандит по имени Серафино Лентини. Он скрывает ее в горах Каммарата и не желает возвращать девушку, хотя Хоффер заплатил честно.

– И вы должны вернуть ее, не так ли? Считаете, что можете пойти в Каммарата и привести ее с собой? – Он рассмеялся странным, хриплым смехом, запрокинув голову назад. – Стаси, Стаси. А я-то думал, что ты уже вырос.

Аккуратно раздавив свой хрустальный стакан о каминную решетку, я направился к двери. Когда он окликнул меня, в его голосе звенел металл. Я виновато повернулся, как двенадцатилетний мальчишка, залезший в сад за апельсинами.

– Ты тут демонстрируешь нравы семнадцатого века при Флорентийском Доже. Тебе от этого легче?

Голова моя опустилась.

– Извини меня.

Больше мне ничего не пришло на ум. Неожиданно он улыбнулся.

– Этот Серафино Лентини – твой родственник по линии бабки. Вы с ним троюродные братья.

– Так ты его знаешь?

– Я не видел его много лет. Дикий мальчишка – он застрелил полицейского, когда ему было лет восемнадцать, а потом прятался в зарослях маквис. Его поймали и устроили ему веселую жизнь. Ты слышал о «кассете»?

Во времена Муссолини полиция часто использовала ее для выбивания показаний у упрямых заключенных. Она представляла собой деревянную раму, на которой человека растягивали на ремнях и затем не спеша занимались с ним. Считается, что сейчас пыток уже не применяют, но так ли это, можно только догадываться.

– Что они с ним сделали?

– Обычная в таких случаях программа. Пытали раскаленным железом, отчего он потерял один глаз, и раздавили ему яйца – лишили мужского достоинства.

Интересная информация для Бёрка.

–Это что-нибудь меняет? – спросил я.

– Ничего. – Дед покачал головой. – И посматривай за Хоффером. Он совсем не прост.

– Все миллионеры таковы, а иначе им не стать бы миллионерами. – Я застегнул куртку. – Ну что ж, пора идти. Завтра предстоит трудный день.

– Ты собираешься в Каммарата?

– Вместе с Бёрком, – кивнул я. – Как бы на экскурсию. Будем изображать туристов. Хочу взглянуть на местность. Думаю, начнем с Беллоны.

– Хозяин винного магазина там их староста. Его зовут Серда, Даниело Серда. – Он вынул из нагрудного кармана голубой носовой платок и протянул его мне. – Покажи ему и скажи, что ты от меня. Даниело сделает для тебя все, что сможет. Это один из моих людей.

Я сложил платок и убрал в карман.

– По-моему, Серафино не любит мафию?

– Не любит, – подтвердил дед спокойно, потянулся к моей руке, оперся и встал с кресла. – А теперь пойдем к остальным. Хочу поговорить с твоим полковником. Он мне интересен.

Бёрк и Марко беседовали, сидя рядом в салоне – изысканно отделанной комнате, в которой мой дед сохранил первоначальный мавританский стиль. Пол был выложен белой и черной керамической плиткой, а потолок выкрашен голубым, ярко выделяясь на фоне совершенно белых стен. За изумительной резной перегородкой, другой реликвией времен сарацинов, располагались терраса и выход в сад.

В комнату доносился тихий плеск воды в старых акведуках, стекавшей со множества фонтанов. В старину считалось: тот, кто владеет скудным водоснабжением острова, держит в руках всю Сицилию. Зачастую водоёмами распоряжалась мафия.

Когда мы вошли, Бёрк обратился к деду на своем ужасном итальянском:

– Вы, должно быть, очень гордитесь своим садом, синьор Барбаччиа.

– Лучший на всей Сицилии, – ответил тот. – Пойдемте, я покажу его вам.

Марко остался допивать свой стакан, а я вышел вслед за ними на террасу. Небо совершенно очистилось, звезды сверкали, как алмазы, и буйная субтропическая растительность отовсюду подступала к дому.

В воздухе стоял аромат апельсинов и миндаля, хотя деревьев я не мог разглядеть. Пальмы слегка колыхались под легким бризом, заслоняя своими темными веерами звезды. И повсюду слышалось тихое бульканье воды. Дед указал на листья папируса, плавающие в заводи, – нововведение в арабском стиле и предложил пройтись перед уходом.

Он подошел к ступенькам, спускавшимся в сад. Бёрк остановился закурить сигарету, и тут все произошло, как на киноленте, пропущенной через проектор в ускоренном темпе.

Некий инстинкт, выработанный годами тревожной жизни, вызвал волну холода, пробежавшую по мне, и я замер, готовый к прыжку, как зверь, почуявший чье-то незримое присутствие.

В низу лестнички, ярдах в пяти с противоположной стороны от дорожки, листья слегка задрожали, и из них показался ствол пистолета. В этот момент мой дед уже спускался по ступенькам. Левой рукой я дотянулся до него и неуклюже оттолкнул, а правой выхватил револьвер и выстрелил три раза. Автоматический пистолет отлетел в сторону, и из кустов с хриплым кашлем вывалился человек и откинулся на спину.

Я опустился на колено подле деда.

– С тобой все в порядке?

– Там должен быть еще один, – произнес он спокойно.

– Ты слышишь, Шон? – крикнул я.

– Я тебя прикрою, – раздался холодный голос. – Вспугни его.

С террасы выскочил Марко с вальтером в руке, и ружейный выстрел полыхнул из кустов справа от меня в его сторону. Надо быть всегда готовым к подобным инцидентам. Я потерял Марко из виду и прыгнул со ступенек в кусты.

Неудачно приземлившись, два раза перекувырнулся и встал в шести футах от второго убийцы. В руках он сжимал обрез – так называемую «лупару», традиционное оружие мафии во время ритуального убийства.

Шансов попасть у меня практически не было, но я тут же выстрелил в него, просто для того, чтобы не дать ему опомниться, и все-таки угодил ему в левую руку. Он вскрикнул и выронил «лупару». Однако этим не кончилось. Как только убийца выпрямился и выскочил на дорожку, Бёрк с террасы сразил его наповал выстрелом в переносицу.

На земле распростерся мальчик лет семнадцати, пытавшийся заработать себе имя и уважение, – таких мафия обычно и использовала для подобных поручений. Первый же, судя по внешнему виду, был настоящим профессионалом, с глазами твердыми и жесткими, так и застывшими в момент смерти.

Мой дед откинул полу его куртки тростью и сказал Марко:

– Ты утверждал, что он умеет обращаться с оружием. Взгляни-ка.

Я три раза поразил его сердце, причем расстояние между пулевыми отверстиями не превышало двух пальцев. Крови вытекло совсем немного. Пока я перезаряжал и убирал «смит-и-вессон», послышался лай мастиффов и показалась запыхавшаяся охрана.

– Как они сюда попали?

Старик нахмурился и повернулся к Марко.

– Что ты на это скажешь? Ты говорил мне, что вилла неприступна.

Марко сделал жест охранникам, и они поспешно удалились, уводя собак.

Я пошевелил труп носком ботинка.

– Все еще пытаются?

– Скоро перестанут, – ответил он зловеще. – Уверяю тебя. За все будет заплачено сполна. Я задолжал им за твою мать.

Его слова меня неприятно поразили, но я повернулся к Бёрку.

– Ты хотел знать, что такое мафия. Одна большая дружная семья. С этими двумя могут быть неприятности?

Дед покачал головой.

– Вызову полицию, они их заберут.

– Так просто?

– Элементарно. Будет, однако, лучше, если вы к тому времени уедете.

Он крикнул Марко, который возился где-то рядом в кустах, чтобы тот прислал «мерседес» к входу, а сам взял меня под руку и отвел немного в сторону.

– Если бы ты так играл на рояле, как стреляешь, Стаси...

– Ужасно, правда? – воскликнул я. – Но моя мать была права в одном. У каждого в чем-нибудь есть талант.

Он вздохнул.

– Иди с Богом, сынок. Заглянешь повидать меня, когда вернешься из Каммарата?

– Загляну.

– Буду ждать. – Он повернулся и протянул Бёрку руку: – Благодарю вас, полковник.

Когда мы вышли за ворота, Бёрк зажег сигарету, и при свете спички я заметил, что на лице у него выступил пот. У меня мелькнула мысль, что он испугался, но она тут же показалась мне невероятной.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

Сначала я подумал, что так и не дождусь ответа, но в конце концов он произнес с горечью.

– Черт его знает, что они там с тобой сделали! Но лучше бы ты туда никогда не попадал.

Наконец-то до него дошло, что я изменился – возмужал и, видимо, стал самим собой. Я присел на камень и стал смотреть на море, думая не и том, что сейчас произошло на вилле, а о Карле Хоффере, Благородной Джоанне и Серафино Лентини, герое-любовнике, возжелавшем ее столь страстно, что решил оставить у себя. О том самом Серафино, который, согласно версии моего деда, потерял мужское достоинство под пытками в полиции и не был способен к физическому акту любви.

Так почему же Вито Барбаччиа, капо мафии, великий интриган, захотел сообщить мне столь важную подробность?