"У любви свои законы" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 10

Моника задержалась в ванной. Ей необходимо было остаться на несколько минут одной, чтобы прийти в себя. Ее всегда несколько тревожила столь полная потеря контроля над собой. Майкл, казалось, не чувствовал этого: кончив, он становился сонным.

Она услышала, как скрипнула кровать. Наверное, потянулся к пепельнице, чтобы затушить окурок. Майкл курил мало, все пытался бросить, но после секса ему было трудно сопротивляться соблазну выкурить сигарету. Сегодня, когда он прикуривал, рука его дрожала, и огонек зажигалки мелко заплясал. Это наполнило ее невыразимой нежностью, и она, уйдя в ванную, задержалась там дольше обычного, чтобы он ничего не заметил. Достаточно было того, что он видел, что творится с ней, когда он входит в нее. Как она стонет, цепляется за него влажными от пота руками, как неистово двигает бедрами. Моника пыталась сдерживаться, но у нее не получалось. А как сильно она увлажнялась внутри!.. Когда Майкл входил и выходил из нее, часто слышались отчетливые хлюпающие звуки, которые способны были кого угодно привести в смущение. Но тогда Моника не обращала на них внимания. В те минуты она была не в состоянии думать ни о чем, кроме бешеной лихорадки страсти, бурлившей в ней. Только позже вспоминала, и становилось стыдно.

С Алексом все было по-другому. С ним она держала себя в руках. Его это устраивало, и она знала почему: он силился представить, что это не она, а мама…

Монике не хотелось заниматься этим с Алексом, но она занималась. Ей нечем было оправдываться перед собой. Она даже не могла бы сказать, что он ее принуждает. Она любила Алекса, но… он был ей почти как отец. Он не мог, конечно, заменить папу. Никому это не было дано. Но Алекс был его лучшим другом и, узнав о его исчезновении, страдал не меньше ее самой. Он пришел им всем на помощь. Они смогли опереться на его плечо, выплакаться ему в жилетку. В первые, самые страшные для Моники дни ей даже удавалось представить себе на минутку, что Алекс — это и есть отец и что ничего не произошло.

Но притворяться долго она не могла. Тот кошмарный день, который она впервые в жизни встретила без отца, многое изменил в ней. И она постепенно смирилась с тем, что, как прежде, уже не будет никогда. Папа не вернется. Своей собственной семье он предпочел жизнь в объятиях проститутки. Выходило, что он не любит маму и никогда не любил.

Маму любил Алекс. Бедняжка! Моника уже и не помнила, когда поняла это, когда впервые перехватила его печальный и преданный взгляд, устремленный на Ноэль. Кажется, это произошло спустя уже несколько лет после того, как их бросил отец. Тогда Алекс только-только начал ходить к ним ужинать. Маму было нелегко уговорить, но он уговорил. Вообще он умел воздействовать на нее гораздо сильнее, чем это когда-либо удавалось Монике или Грею. Алекс нежно ухаживал за ней, может, в этом была причина того, что Ноэль со временем стала оттаивать. Папа никогда так не обращался с ней. Он был с Ноэль вежлив, нежен, но было видно, что по-настоящему не любит. А Алекс любил.

Ей вспомнился вечер, когда это случилось между ними впервые. Грей отсутствовал по делам в Новом Орлеане. Мама спустилась к ужину, но, несмотря на все старания Алекса, пребывала в более гнетущем расположении духа, чем обычно. Моника видела, что ей было трудно даже просто поужинать с ними. Сразу же после ужина, не обратив внимания на мольбы Алекса, она поднялась к себе. Моника поймала его опустошенный взгляд и, повинуясь внезапному импульсу, сочувственно коснулась его руки, желая ободрить и утешить.

За окнами стоял морозный зимний вечер. В гостиной был натоплен камин, поэтому они перешли туда. Моника твердо решила сделать все от нее зависящее, только бы изгнать эту затравленность из его глаз… Они сели на диван перед огнем, разговорились. Алекс потягивал свой любимый коньяк. В доме было тихо, в комнате царил полумрак, горела лишь настольная лампа. В камине тихо потрескивал огонь. Должно быть, при таком скудном свете она внешне напомнила ему маму. В тот вечер она заплела темные волосы в узел, как у Ноэль. А в одежде Моника всегда придерживалась консервативного классического стиля, который предпочитала и мама. И то, что случилось затем, было прямым следствием совокупности обстоятельств: коньяка, полумрака в комнате, тишины, его печали и ее внешнего сходства с матерью…

Сначала они поцеловались, потом еще раз, еще. Он распустил ее волосы, с его уст сорвался негромкий стон.

Моника и по сей час помнила, с какой бешеной силой колотилось у нее сердце, разрывавшееся от страшных предчувствий и одновременно какой-то почти болезненной жалости к Алексу. Он благоговейно дотрагивался до ее грудей, но только через одежду. А когда пришло время задрать юбку, то он поднял ее лишь ровно настолько, чтобы обнажить то, что ему требовалось. Казалось, не желая посягать на ее скромность, он строго следил за тем, чтобы совершать только самые необходимые движения. Ей сейчас смутно припомнились те ощущения, которые посетили ее, когда она… нет, не увидела, а почувствовала его возбужденную плоть… Сначала она ощутила давление, потом острую боль и резкие толчки Алекса внутри себя… Все это со временем словно подернулось в ее сознании какой-то дымкой. Одно она запомнила четко… Как он сорвавшимся голосом прошептал в тишине:

— Ноэль…

Кажется, он даже не понял, что лишил Монику девственности. Он уверил себя в том, что был вместе с мамой… А в ее сознании… Господи, помоги!.. В ее сознании он был папой.

Мысль, которая тогда явилась ей, была настолько отвратительна, что Монике до сих пор становилось дурно, когда она вспоминала. У нее никогда не было никаких сексуальных чувств к отцу. Она вообще не интересовалась сексом до тех пор, пока в ее жизни не появился Майкл. Но в ту ночь, когда она была близка с Алексом, Монику посетили эти чувства. Она тогда подумала: «Может быть, он не бросил бы нас, если бы я дала ему то, в чем отказывала мама».

То есть Моника готова была заменить маму, предлагая себя в качестве некоей взятки отцу, чтобы он остался.

Бедный Алекс… Бедная Моника… Они оба словно не видели друг друга, и каждый напрягал воображение, силясь представить себе другого человека… Да, вот бы Фрейд порадовался.

Но та ночь стояла первой в ряду многих, которые последовали за ней. Моника спала с Алексом вот уже семь лет. Не так уж часто, по правде говоря. За один последний год Майкл был с ней, наверное, больше, чем Алекс за все семь. Алексу было стыдно. Он всегда смотрел на нее такими глазами, будто извинялся за что-то. Но приходил снова и снова. Ему было невыносимо горько от осознания, что Ноэль никогда не ляжет с ним в постель. И Алексу требовалось получить хоть какой-нибудь суррогат. Моника давала ему краткое облегчение.

Он никогда не подходил к ней с этим, когда Грей бывал дома. Только когда он уезжал из города по делам.

Последний раз это было всего два дня назад. Грей был в Новом Орлеане. Она, как обычно, пришла к Алексу на работу, и они занимались этим на диване в его кабинете. У них всегда все заканчивалось очень быстро. Алекс ни разу за все эти семь лет не раздел ее. Да и Моника никогда не видела его обнаженным. Прошло уже столько лет, а он все еще смотрел на нее такими глазами, будто извинялся за то, что видит не ее, а маму. И вообще словно хотел сказать, что понимает: все это нехорошо, неестественно. Он кончил быстро; Моника наскоро привела себя в порядок и ушла домой.

С Майклом все было иначе. Она до сих пор толком не могла понять, чем же она так привлекла его и почему у них все зашло так далеко. Он был местным, она знала его — шапочное знакомство — всю свою жизнь. Он был на пять лет старше Грея и уже работал помощником шерифа в то время, когда она оканчивала школу. Майкл женился на однокласснице, которая родила ему двоих сыновей. Сначала у них все шло хорошо, но потом она вдруг ни с того ни с сего взяла, да и бросила его, переехав жить в Богалузу, где спустя пару лет вновь вышла замуж. Младшему его сыну сейчас было семнадцать, старшему восемнадцать, и они поддерживали между собой хорошие отношения.

«Майкл всегда со всеми ладил», — с улыбкой подумала она.

Именно поэтому его и избрали шерифом три года назад, когда Диз наконец-то подал в отставку. Майкл был питомцем старой доброй школы полицейских. Не любил ходить в штатском, а вместо цивильной обуви носил сапоги. Его можно было назвать долговязым — шесть футов с лишним, — у него были песочные волосы, дружелюбные голубые глаза и веснушки по всему носу.

Однажды, примерно год назад, она была по каким-то делам в городе и решила пообедать в гриль-баре на центральной площади, где готовились лучшие во всем Прескоте гамбургеры. Мама, конечно, пришла бы в ужас, если бы узнала, что у ее дочери такие плебейские вкусы в еде, но Моника любила гамбургеры и время от времени останавливалась в этом баре. Она сидела за небольшим столиком, когда вошел Майкл. Взяв свой заказ, он направился по проходу в поисках свободного места, но вдруг остановился около ее столика и спросил, не занято ли у нее. Моника была этим удивлена, но ответила, что свободно.

Поначалу разговор не клеился, но Майкл мог и мертвого разговорить. Уже через несколько минут они смеялись и болтали, как старые добрые друзья. Он фазу же пригласил ее поужинать вместе с ним. В первую минуту Моника растерялась. Она знала, что маме это не понравилось бы.

Кто такой в самом деле этот Майкл Макфейн?.. Но Моника согласилась. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что он приготовил ужин своими собственными руками, зажарив мясо во дворе своего дома. Он жил на маленькой ферме, на которой вырос. Ближайший сосед был в миле от него. Эго были тихие и живописные места. Монике там очень понравилось.

Они поели, потанцевали немного под музыку «кантри», которую передавала местная радиостанция, медленно кружась по его небольшой гостиной, и Моника расслабилась настолько, что позволила ему отвести себя в спальню. Она заранее ни о чем таком не думала, даже не предполагала, что он начнет. Но Майкл стал целовать ее. Целовал медленно. И Моника впервые в жизни почувствовала, как внутри нее зашевелилось желание. Ее это не на шутку встревожило. Беспокоило и то, что все происходит так быстро. Но она, стоя в его спальне, не мешала ему расстегивать на себе платье и лифчик. Никто и никогда не видел её обнаженных грудей. А Майкл не только увидел, но и принялся целовать и сосать их. Монику это настолько завело, что уже через несколько минут они оказались в постели. Майкл не был похож на Алекса, который лишь приспускал брюки. Он раздел Монику и разделся сам, и они сплелись в объятиях на его постели. Монику захлестнула волна желания, помутился рассудок.

Леди, конечно, не стала бы себя так вести, но Моника всегда знала, что она не леди. Вот мама, это другое дело. Мама была леди. Моника всю свою жизнь пыталась подражать матери, но у нее никогда не получалось. Мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что ее дочь вот уже целый год, регулярно, несколько часов в неделю проводит в постели с Майклом Макфейном…

Боже мой, с шерифом!.. И он трахает ее, как одержимый.

У Моники было строгое воспитание, и порой ее это бесило. Грею было всегда легче. От него заведомо нельзя было требовать того, что требовали от нее, девочки, рассчитывая сделать из нее настоящую леди. Да и вообще мама «списала» Грея со счетов практически с момента его рождения. Грей был мужчина, а значит, по ее мнению, ему на роду было написано остаться животным. Будучи леди, мама игнорировала любовные похождения своего мужа и сына. Подобные вещи были ей неинтересны. И она рассчитывала на то, что дочь разделит ее мнение.

Но ничего не вышло, хотя Моника старалась. Во всяком случае, первые двадцать пять лет своей жизни она очень старалась. Даже после исчезновения отца, когда мама окончательно замкнулась в себе. Еще надеялась… Рассчитывала на то, что, если у нее получится, мама будет не так сильно переживать из-за отца.

Но в глубине души Монике всегда было тесно в рамках леди. Мама от природы была сдержанной и холодной, как прекрасная античная статуя. Мама была совершенна и недоступна. Папа относился к Монике иначе: тепло, с любовью. Он обнимал, играл с ней, несмотря на то, что мама всегда неодобрительно смотрела на это, считая, что нельзя так фамильярничать с дочерью. Мама была будто бестелесна. Папа же был обычным человеком, из плоти и крови. Грей даже превзошел в этом отца, в нем всегда бушевал какой-то внутренний огонь, который Моника научилась распознавать еще в детстве.

Однажды, когда Грей приехал домой на каникулы из колледжа, они засиделись в столовой после ужина за разговором. В позе Грея чувствовалась присущая ему дикая кошачья грация. Он, смеясь, рассказывал о какой-то забавной шутке, которую сыграл один из игроков их команды с тренером. И в ту минуту в нем было что-то такое… Монике трудно было бы описать это словами… В самом повороте головы, в том, как он держал в руке бокал, было что-то остро физическое, чувственное. Вдруг она перехватила мамин взгляд, обращенный на брата. В этом взгляде сквозило отвращение. Она смотрела на Грея так, как будто перед ней сидел дикий лесной зверь. А Грей был всего лишь здоровым и жизнерадостным подростком-сорвиголовой, и что с того, что его мужские гормоны уже четко давали о себе знать? На взгляд Моники, в этом не было ничего отвратительного. И сестра молчаливо встала на сторону брата. Ее возмутил тот взгляд матери.

Грей был прекрасным братом. Моника не знала, что бы делала без него. Особенно в те первые, самые страшные дни после того, как их бросил отец. Ей было стыдно за свою идиотскую попытку самоубийства, и она поклялась себе больше никогда не пытаться сделать что-либо подобное. Дабы вновь не обременять Грея. Ей было трудно, но она сдержала клятву. В особенно тяжкие минуты она смотрела на тонкие серебристые полоски заживших шрамов на запястьях, чтобы напоминать себе о своей слабости.

А потом на стоянке перед магазином Моргана она увидела Фэйт Девлин… Потрясение от увиденного было настолько велико, что Моника впервые за много лет почувствовала себя совершенно беспомощным и беззащитным существом, маленькой девочкой, которая в страхе бежит к старшему брату, чтобы тот решил ее проблемы. Она ненавидела себя за это, но когда она увидела копну темно-каштановых волос, ее сердце едва не остановилось. В голове на какое-то мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: «Папа вернулся!» Ведь если вернулась Рини, значит, вернулся и он.

Но папы не было поблизости, только она. Рини. Казалось, она не только не состарилась, но, напротив, стала моложе. Это было несправедливо! Такая гадина, как Рини Девлин, должна носить следы своих пороков на лице, чтобы всем было видно. Но Моника увидела совсем другое лицо. Красивое, без единой морщинки. Те же томные зеленые глаза, большой чувственный рот, нежные губы… Все осталось прежним, ничего не изменилось.

Но то была не Рини. Та женщина на стоянке оказалась Фэйт Девлин. И Грей, несмотря на свое обещание, почему-то очень неохотно употреблял свое влияние на то, чтобы изгнать ее из города. Моника плохо помнила Фэйт. Когда она думала о ней, в памяти вставали лишь скудные и смутные образы костлявой девчонки с копной волос, как у матери. Увидев ее, она испытала невыносимую боль, волна страшных, кошмарных воспоминаний захлестнула ее. Она вновь вспомнила о предательстве отца, о своих страданиях… С того дня Моника боялась показаться в городе. Боялась вновь столкнуться где-нибудь с Фэйт и испытать боль.

— Моника? — лениво позвал Майкл. — Ты что там, спать собралась?

— Нет, просто прихорашиваюсь, — отозвалась она и включила воду в умывальнике, чтобы ее ложь выглядела правдоподобнее. Она глянула на себя в зеркало. Неплохо для тридцати двух лет. Блестящие темные волосы. Не такие темные, как у Грея, но зато без единого седого волоска.

Правильные, как у мамы, черты лица, но темные отцовские глаза. Ни одного грамма лишнего веса и при этом полные крепкие груди.

Когда она вышла из ванной, Майкл все еще лежал голый на постели. Легкая улыбка скривила ему губы. Он протянул ей руку.

— Иди ко мне, — пригласил он, и у Моники часто-часто забилось сердце.

Она забралась в постель и дала ему обнять себя. Он удовлетворенно вздохнул, когда она устроилась рядом с ним. Его большая ладонь накрыла ее упругую левую грудь.

— Я думаю, нам надо пожениться, — проговорил он.

На этот раз сердце ее, наоборот, едва не остановилось. Она уставилась на него округлившимися от страха и изумления глазами.

— П-пожениться?! — запнувшись, повторила она и тут же закрыла рот обеими руками, чтобы подавить дурацкий смешок. — Майкл и Моника Макфейны?!

Смешок сдержать не удалось.

Он улыбнулся.

— Что, звучит, как будто мы двойняшки? Ничего, это я, думаю, переживу. — Он потер большим пальцем ее сосок, радуясь тому, что тот мгновенно отвердел. — Но зато, если у нас будет ребенок, его имя будет начинаться с какой угодно буквы, но только не с «М».

Замужество. Дети. О Боже… Монике почему-то никогда не приходило в голову, что он может захотеть жениться на ней. Она вообще никогда не задумывалась о том, что когда-нибудь может стать чьей-то женой. Двенадцать лет назад течение ее жизни словно остановилось, и она уже не рассчитывала на какие-то изменения.

Но ничто не стоит на месте. Даже скала размывается грунтовыми водами и разрушается ветрами.

Алексу было не под силу нарушить ровный ритм ее жизни, но Майкл ворвался, будто комета.

Алекс. О Боже…

— Я знаю, что не так уж много смогу тебе предложить, — продолжал Майкл. — Этот дом, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем, в котором ты привыкла жить. Но я сделаю здесь ремонт. Такой, какой ты захочешь. Ты только скажи, что тебе хочется, и я это сделаю.

Новое потрясение. Все тридцать два года своей жизни она прожила в доме Руярдов. Она несколько раз пыталась представить себе, как будет жить на новом месте, но у нее ничего не выходило. Двенадцать лет назад у нее ушла почва из-под ног, и с тех пор малейшее изменение в жизни воспринималось ею тяжело и болезненно. Это проявлялось во всем, даже в таком, казалось бы, рядовом вопросе, как покупка новой машины. Грей наконец заставил ее отказаться от той, на которой Моника ездила с девятнадцати лет. Точно так же пять лет назад он заставил ее переделать спальню. Монику уже тошнило от девичьей обстановки комнаты, но при мысли о том, что ее сменит другая, ей становилось еще хуже. Она вздохнула с облегчением, когда все свершилось как бы без ее участия. Грей привел в дом дизайнера, когда Моника была на приеме у дантиста. Вернувшись, она обнаружила, что старые обои уже содраны и куда-то убран ее ковер. И все же Моника ревела три ночи подряд. К тому времени ее жизнь против ее воли изменилась совершенно. Она стала уже не той Моникой, какой была при отце. Ей было больно сознавать это, и она цеплялась за остатки старого изо всех сил. Скоро она перестала плакать, дизайнер закончил ремонт, и она полюбила свою новую комнату.

— Дорогая… — вдруг как-то неуверенно произнес Майкл. — Извини, если я… Я думал…

Она закрыла ему рот ладонью и прошипела:

— Только посмей сказать что-нибудь такое!

Ей стало дурно при мысли о том, что он может подумать, что не слишком хорош для нее. На самом деле все было наоборот: она чувствовала себя недостойной Майкла. Всего два дня назад она лежала на диване в рабочем кабинете Алекса и позволяла ему трахать себя. Какое отвратительное слово и как это все у них с Алексом, должно быть, отвратительно выглядело со стороны. Она чувствовала только жалость и вздыхала с облегчением, когда все заканчивалось. С Майклом было иначе. Не сравнить.

Если Майкл узнает про Алекса, он больше не посмотрит на нее. Да и можно ли ждать от него чего-то другого? Он-то думает, что весь последний год она принадлежит только ему, а на самом деле она до сих пор позволяет старому другу семьи трахать себя, как позволяла целых шесть лет до Майкла.

Когда Майкл стал ее любовником, у Моники не было абсолютно никакого чувства вины перед Алексом. Она вообще не считала себя связанной с Алексом сексуальными отношениями. Да и как же иначе? Ведь, в сущности, он не с ней занимался любовью, а с мамой! С другой стороны, каждый раз, идя на работу к Алексу, она испытывала горчайшие угрызения совести перед Майклом, считая, что изменяет ему.

Придется сказать Алексу, что пора прекращать их отношения. Что тогда? Он уйдет? А если так, то станет ли кому-нибудь из-за этого плохо? Лично она переживет. Моника уже давно перестала быть беззащитной маленькой девочкой, которой необходим отец… или хотя бы его замена.

Но что будет с мамой, если Алекс перестанет приходить к ним? Он любит ее, но сможет ли по-прежнему видеться с ней, такой недоступной, зная, что с некоторых пор ему закрыта возможность снимать напряжение, занимаясь любовью с Моникой и представляя себе Ноэль?

— Я люблю тебя, — прошептала она Майклу на ухо, и на глаза навернулись слезы. — Просто… никогда не думала, что ты захочешь жениться на мне.

— Глупости! — Он аккуратно утер ей мокрые щеки и улыбнулся. — Просто мне потребовался целый год, чтобы набраться наглости сделать тебе предложение.

Она тоже улыбнулась сквозь слезы.

— Полагаю, мне не потребуется так много времени на то, чтобы набраться наглости принять его.

— А что, страшно? — спросил он и рассмеялся.

— Просто… так случилось, что любая перемена в жизни дается мне с большим трудом.

Ужас охватил ее при мысли о том, что будет с матерью, когда она расскажет про Майкла. Грей, конечно, знал, что она с ним встречается. Моника в принципе не держала в тайне свои отношения с Майклом, но Грей не мог знать, что она вот уже целый год спит с ним. Мама же не знала ничего. Сама она в городе не показывалась, а друзей, которые могли бы ввести ее в курс дела, у нее не было. И когда Моника расскажет ей про все, она обязательно выразит недовольство. Во-первых, потому что Моника вообще надумала выходить замуж, ибо это будет означать, что она станет подвергаться грязным домогательствам со стороны мужа. Во-вторых, потому что Моника надумала выйти замуж за Майкла Макфейна. Макфейны всегда были бедными фермерами, которые никогда и близко не стояли к Руярдам и Грейсонам. А то, что Майкл был шерифом, никак не могло поднять его в глазах Ноэль, ибо она знала, что это обычный чиновничий пост и человеку, который его занимает, платят неплохую, но не самую большую зарплату.

А еще Моника думала о разговоре, который ей придется выдержать с Алексом.

— Ничего, все будет нормально, — ободряюще проговорил Майкл. — Я пока начну в доме ремонт. Думаю, на это уйдет где-нибудь с полгода. Этого времени тебе хватит на принятие решения?

Она заглянула в любимое лицо и сказала:

— Вполне.

Да, хватит. Сердце вновь сильно забилось у нее в груди. У нее все получится. Она расскажет маме и смело встретит с ее стороны холодное недовольство. Ничего, переживет. Потом она пойдет к Алексу и скажет, что им больше не надо встречаться. Ему будет больно, но, в конце концов, он все поймет правильно. А маму все равно не оставит. Глупо было даже думать об этом. Пора взрослеть, пора перестать смотреть на мир широко раскрытыми глазами беспомощной девочки. Алекс был близок к ним вовсе не из-за того, что она позволяла ему себя трахать. Он был адвокатом и лучшим другом отца еще в те времена, когда ее не было на свете. А их отношения в последние семь лет. Что ж… он просто привык пользоваться ею. Возможно, он сам тяготится этим и будет рад положить всему конец.

Моника чувствовала, что не имеет права на ошибку. Одна ошибка — и все рухнет. Перед ней впереди забрезжила перспектива нормальной человеческой жизни, в которую она имела все шансы вступить, если все сделает правильно. Она и раньше мечтала об этом счастье, но его разрушила Рини Девлин…

Моника вздрогнула. Перед ее мысленным взором вновь возникло это лицо… Томные зеленые, как у кошки, глаза, чувственный рот, который сводил мужчин с ума. Рини не исчезла. Она вернулась в город в образе своей дочери.

Фэйт должна уехать. Маме станет гораздо легче, если она узнает о том, что Фэйт уехала. Возможно, если Монике удастся устроить это, мама не слишком огорчится из-за ее брака с Майклом. Особенно если она будет знать, что Майкл помог в этом…

Она коснулась его голого плеча.

— Но есть одно затруднение…

Он разомкнул свои объятия и уныло посмотрел на нее.

— Какое?

— Мама.

Он тяжело вздохнул.

— Думаешь, ей не понравится моя затея?

— Ей в принципе не может понравиться мысль о том, что я выйду замуж. Все равно за кого, — честно призналась Моника. — Тебе трудно понять… Это очень огорчит ее.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Почему же, черт возьми?

Моника прикусила губы. Ей было неудобно откровенничать по поводу своей семьи.

— Потому что замужество предполагает половые отношения.

( Половые от… М-да… — Он смутился. Должно быть, и он знал, в каких отношениях состояли Ги и Ноэль. Слухи об этом распространялись весьма широко.

— А ей, выходит, это не по душе…

— Ей ненавистна сама мысль об этом. У нее вообще сейчас такое состояние… в связи с возвращением в город Фэйт Девлин. — Моника сделала первый осторожный шажок в достижении своей цели. — Вот если бы Фэйт уехала, это заметно подняло бы маме настроение. Но я не знаю, как это устроить. Грей делает, что может, но он говорит, что ситуация сейчас совсем не похожа на ту, которая была тогда…

К ее удивлению, Майкл заметно помрачнел.

— Я его понимаю. На его месте я и не стал бы пытаться выжить ее из дома вторично.

Моника отшатнулась от него. Ее потрясла его реакция на свои слова. Совсем не такого ответа она ждала от него. Моника почему-то надеялась, что он сразу поймет ее и встанет на ее сторону.

— Но она же одна из Девлинов! При одном взгляде на нее мне становится дурно!..

— Как раз она-то ничего плохого никому не сделала, — рассудительно и твердо произнес Майкл. — Остальные Девлины доставляли нам массу хлопот, но только не она.

— Она как две капли воды похожа на Рини. Я не могу тебе даже передать, что случилось с мамой, когда она узнала, что одна из Девлинов вернулась в город!

— Нет такого закона, который бы запрещал ей жить там, где ей хочется.

Майкл упорно не хотел ее понимать. Тогда Моника сказала прямо:

— Ты можешь как-нибудь на это повлиять. Ведь можешь? У тебя, как у официального лица, больше возможностей, чем у Грея. Сделай что-нибудь!

Но Майкл в ответ отрицательно покачал головой. Моника, увидев это, почувствовала подступающую к горлу тошноту.

— Я был там в ту ночь, — мрачно проговорил Майкл. Глаза его потемнели. — В ту ночь, когда мы налетели на них и вышвырнули из лачуги. На остальных Девлинов мне было плевать. Я рад был, что мы от них тогда избавились. Но Фэйт и ее младший брат… Им было очень плохо. Никогда не забуду то выражение, которое было у нее на лице. Уверен, что и Грей все помнит. Возможно, именно поэтому он не торопится ее выгонять теперь. Лично я не смог бы поступить с ней еще раз так, как мы все поступили тогда.

— Но если мама… — Моника запнулась. Она поняла, что Майкл и пальцем не шевельнет для того, чтобы избавиться от Фэйт. Он никогда не поймет, потому что не знает мамы. Не знает, что такое ее ледяной взгляд, который пробирает до костей. Ей было очень горько, но она справилась с собой и даже вымученно улыбнулась. — А, ладно. С мамой я как-нибудь сама разберусь.

Но как? До сих пор ей еще ни разу не удавалось воздействовать на мать. Она не Грей. Грей любил маму, но по большей части игнорировал ее. А Моника по временам по-прежнему чувствовала себя маленькой испуганной девочкой, которая стремится угодить маме и всегда безуспешно.

Но ей необходимо найти выход. Она не могла потерять Майкла. Она скажет Алексу, что им больше не надо встречаться, а потом каким-нибудь образом, неизвестно каким, избавится от Фэйт Девлин. Это обрадует маму, и она не будет возражать против ее замужества.