"Карантин" - читать интересную книгу автора (Иган Грег)

Глава 10

Лу составляет для меня программу овладения модом, совершенно игнорируя – в полном соответствии с духом Канона – тот факт, что в этом деле нет лучшего советчика, чем мой собственный инстинкт. По его указаниям я осваиваю все более сложные фокусы – циклы из двух, трех или четырех различных комбинаций, выпадение только простого числа очков, выпадение всегда одинаковых очков на обоих кубиках. С точки зрения вероятности эти задачи ничуть не сложнее, а иногда и проще той, где я впервые добился успеха. Но здесь сложнее сам критерий успеха, а значит, выделить соответствующие ему чистые состояния тоже может оказаться не так просто.

Возможно к тому же, что во всех случаях критерием является не сам успех, а моя вера в успех, и отбирается то состояние, в котором одно из виртуальных «я» полагает, что успех достигнут. А если это «я» по рассеянности решит, что три плюс пять – простое число, оно вполне может в качестве награды обрести реальное воплощение. (Возможно, такое уже не раз случалось, и я медленно, но верно эволюционирую по направлению к повышенной рассеянности и склонности к самообману. На этом пути мой мозг может измениться очень сильно, ведь не исключено, что Лаура именно так «вырастила» свои нейронные сети, положенные в основу «Ансамбля».) Неплохо бы купить карманную ГВ-камеру и записывать все, что со мной происходит, а просматривать запись только после схлопывания – но не хочется нелегально проносить на пост слишком много подозрительной аппаратуры. Если меня застанут играющим в кости, это можно списать на неполадки в «Н3» – мол, старался отвлечься, чтобы не уснуть. Но едва ли кто-нибудь поверит, что я прогоняю сон, снимая любительские фильмы.

Эксперименты продолжаются. Решимость довести их до победного конца не оставляет меня, хотя порой ослабевает. Я твердо убежден, что действую во имя истинного Ансамбля. Всю свою жизнь я стремился к одному – к власти над собой и развитием своей личности. Да, размазывание по сути своей есть антитеза строго управляемого развития – но ведь «Ансамбль» дает мне такую полноту власти над этим процессом, которая оправдывает любой риск. Конечно, оправдывает лишь до тех пор, пока именно я, пусть и косвенно, управляю «Ансамблем». Пока именно мои желания диктуют свою волю моему размазанному «я».

Я нет-нет да и задумываюсь: если я не знаю, как подключиться к «Ансамблю», то кто же это делает? Какой из моих виртуальных двойников овладевает этим секретом? И почему он не использует это умение для того, чтобы не погибнуть при схлопывании? Почему помогает выжить не себе, а другому?

Но чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что По Квай права: «Ансамблем» управляет мое размазанное «я» целиком, а отдельные версии, входящие в него, секрета не знают. Любой, кто реализуется после коллапса, сможет точно так же, как я, расписаться в своем невежестве. Речь идет о знании, хранящемся в распределенной форме, как это происходит в нейронной сети. Ни один нейрон в моем мозгу не обладает никакими из моих знаний, почему же отдельные виртуальные «я» должны знать секреты, принадлежащие всему размазанному «я»? Открывает ли размазанный Ник Ставрианос секрет доступа к моду каждый раз заново, или же считывает его с некоей «голограммы» в моей голове – в любом случае нет никaкиx виртуальных мучеников, alter ego, жертвующих собой, чтобы заставить мод выполнить мое желание.

А как же сам размазанный Ник? Его нельзя назвать мучеником – у него нет выбора, ибо он должен схлопнуться в любом случае.

Но он совсем не обязан схлопываться именно в меня.

В тот самый момент, когда недавнее чудо становится почти обыденностью (хочу, чтобы сумма очков всегда равнялась семи – нет ничего проще!), Лу вручает мне пачку запечатанных конвертов:

– Здесь списки результатов серий из ста случайных испытаний. Попробуй заставить кости воспроизвести эти серии.

– То есть я должен читать список и заставлять кости ложиться в соответствии с ним?

Он качает головой:

– Нет, это было бы бессмысленно. Ты должен просмотреть список лишь после того, как проведешь серию и запишешь результаты – но, разумеется, до того, как схлопнешься.

Задача вызывает у меня инстинктивную неприязнь. В течение четырех ночей подряд ничего не получается, и, по правде говоря, я этому рад. Более того, меня охватывает настоящее ликование – дерзкое, кощунственное и с явным привкусом самодовольства. Выходит, здравый смысл еще на что-то годится. Ну как, скажите на милость, можно заставить кости повторять какой-то список, если я и в глаза-то не видел этого списка?!

В то же время я прекрасно понимаю, что ничего особенного по сравнению с предыдущими в этой задаче нет. Она требует не больше «ясновидения», чем прежние опыты – способности к «телекинезу». Надо всего лишь выбрать подходящее состояние. Надо заставить нужную мне версию настоящего стать прошлым.

Наступает пятая ночь. Как обычно, я записываю результаты серии бросаний в файл «Мыслемеханизмов», потом наугад вытаскиваю из кармана конверт и вскрываю его. Увидев, что первые три результата совпали, я уже знаю, что совпадут и остальные девяносто семь, но тем не менее прилежно проверяю весь список до конца.

Как ни странно, я не испытываю никакого удивления и ни малейшей обиды – до тех пор, пока не нажимаю «ВЫКЛЮЧИТЬ» и не схлопываюсь.

А собственно, какой прок и в том и в другом?

Как бы между делом Лу дает мне цифровой замок и небрежно говорит:

– Может быть, попробуешь открыть? С первой попытки.

– Выбросить комбинацию на костях?

– Нет. Самостоятельно.

– При помощи «Фон Неймана»?

– Нет. При помощи угадывания.

Сидя в прихожей, я жду, пока заснет По Квай. Интересно, что ей снится, когда я одалживаю мод? Если мое размазанное «я» правильно выбирает состояние, ничего сниться не должно. Но чтобы выбрать правильно, он должен разбудить ее и спросить. А как же иначе?

Наверное, некоторые виртуальные «я» действительно будят ее и спрашивают.

Я снимаю настройку, размазываюсь, жду пять минут. Надо размазаться «получше», чтобы уверенно управлять «Ансамблем». Ожидание куда проще вытерпеть до начала работы. После выполнения задания – зная, что выбора нет – оттягивать схлопывание будет слишком мучительно.

Вообще вопрос о длительности периода размазывания продолжает меня беспокоить. По Квай легче – ей выбирать не из чего. А у меня должны быть состояния, которые решают схлопнуться раньше или позже, чем то, которое в конце концов реализуется. Но это им, конечно, не удается, ведь схлопывание реально только тогда, когда его выбирает действительно реализовавшееся состояние. Похоже на порочный круг, но на самом деле все логично – волновая функция стягивается в тот самый момент, когда выбранное состояние делает нечто, вызывающее ее стягивание. Точнее, это логично с точки зрения той версии, которая реализуется. А что происходит с версиями, которые пытаются схлопнуться, но терпят неудачу? Знают ли они, что потерпели неудачу? Если да, то что отсюда следует? Или это просто математические абстракции, которые ничего не знают, не помнят, не чувствуют?

Я достаю из кармана замок, смотрю на него, и меня охватывает тревога. Известно, что человеку очень трудно назвать действительно случайное число. Надо было плюнуть на приказ Лу и бросить кости. Но; уже поздно. Так, а если верная комбинация – 9999999999? Или, скажем, 0123456789? Мне ничего не стоит набрать любую последовательность цифр, но смогу ли я, чисто/ психологически, заставить себя ввести такую «неслучайную» последовательность?

Пожалуй, стоит постараться. Иначе мое размазанное «я» при помощи «Ансамбля» найдет кого-нибудь другого, кто сможет это сделать.

Смешно! Стать другим человеком равносильно самоубийству? Так считает По Квай, но я с ней не согласен. В любом случае эти сомнения запоздали, ведь если до схлопывания ничто не реально, значит, я наверняка «уже схлопнулся». Весь ход событий, который я сейчас переживаю, уже был однажды выбран, и я уже стал тем, кем должен был стать, чтобы суметь открыть замок. И пока не замечаю в себе особых перемен.

Но когда я подношу указательный палец к кнопкам замка, ситуация вдруг предстает в совсем иной, ошеломляющей перспективе.

Я один из десяти миллиардов человек, которые сидят в десяти миллиардах комнат, глядя на десять миллиардов замков. Если я наберу правильную комбинацию, я буду жить. Если нет – умру. Все очень просто.

Почему я так уверен, что «уже выполнил» задание? Потому что комната выглядит как всегда? Потому что я вообще хоть что-то ощущаю? Но схлопывание не изготавливает последовательность событий, а просто отбирает один из ее возможных вариантов. Различные виртуальные «я» вполне могут находиться в сходной обстановке. Стать реальным выпадет лишь одному состоянию, но казаться реальными могут очень и очень многие.

Я начинаю было опускать замок на стол – в конце концов, никто не может заставить меня провести этот опыт. Но меня тут же осеняет, что это худшее, что я могу сделать. Размазанное «я» выберет того, кто откроет замок, а не того, кто просто откажется от эксперимента. Если я сдамся, мои шансы выжить равны нулю.

Не отводя глаз от замка, я стараюсь разогнать эти абсурдные страхи. Я уже много раз размазывался, и всегда это кончалось благополучно. Да, благополучно – иначе меня бы здесь просто не было. Но в данной ситуации это ничего не значит. Я мотаю головой. Бред какой-то. Даже смешно. Каждый человек ежесекундно охлопывается, но отсюда не следует, что повседневная жизнь зиждется на непрерывных массовых убийствах?! Такое невозможно себе представить, даже если иметь в виду каких-то мифических инопланетян, не говоря уж об обыкновенных людях!

Мифических? Кто же, в таком случае, построил Пузырь?

Так. Что же делать? Сидеть и ждать, пока Ли придет сменить меня и все решится само собой? Или я надеюсь всю оставшуюся жизнь прожить незамеченным? Впрочем, даже это меня не спасет – когда та версия, которая реализуется, примет решение схлопнуться, я исчезну.., если только та версия – не я. А можно поставить десять миллиардов против одного, что это уже не я.

Неожиданно – не знаю почему – ко мне возвращается прежний скептицизм. В сознании неторопливо проплывает: «Если квадриллионы виртуальных личностей каждую секунду умирают, то смерти нечего бояться...» Впрочем, это из области отвлеченных размышлений. Главное – я просто не верю, что могу сейчас умереть. Я поднимаю замок и нажимаю десять кнопок наугад, почти не глядя, и лишь потом внимательно гляжу на маленький светящийся индикатор: 1450045409.

Слишком упорядоченная комбинация? Или слишком случайная?

Поздно. Я тяну за кольцо.

Лу стоит на берегу центрального пруда в парке Коулун, бросая уткам крошки хлеба. Похоже, насмотрелся плохих детективов. Я останавливаюсь совсем рядом с ним, но он не удостаивает меня даже мимолетным взглядом.

Я говорю:

– Какой смысл скрывать, что мы знакомы? Наш наниматель наверняка уже об этом знает.

Он пропускает мои слова мимо ушей:

– Как прошло вчера ночью?

– Успешно.

– С первого раза?

– Да, с первого раза. – Я смотрю на воду и не могу понять, чего мне больше хочется – убить его или заключить в объятия.

После короткой паузы я говорю:

– Это была хорошая идея. С замком, я имею в виду. Пять минут помучился, но надо признать, дело того стоило. – Я пытаюсь рассмеяться, но выходит не очень убедительно. – Честное слово, когда эта дрянь щелкнула и открылась, я был счастлив, как никогда в жизни. Такое резкое облегчение вдруг наступило, что я чуть сознание не потерял. И.., сам не знаю почему, но после этого я абсолютно уверен, что со мной ничего плохого уже не будет.

Он важно кивает:

– Научиться управлять модом нетрудно. Трудно заставить свое сознание свыкнуться с тем, что делает мод. Нельзя допустить, чтобы у ворот МБР тебя парализовал метафизический ужас.

– Это верно. – На этот раз мне удается рассмеяться по-настоящему. – Но имей в виду, вряд ли в МБР стоят замки с такими простыми комбинациями. Десять девяток! Такого на свете не бывает.

Лу качает головой:

– Что значит – простые комбинации? Для тебя они все теперь одинаково просты.

Еще неделя уходит у меня на то, чтобы научиться справляться с замками, которые открываются ключом. Лу показывает мне свои расчеты. Вероятность того, что пара-тройка крошечных транзисторов в микропроцессоре замка облагодетельствует меня, в нужный момент перегорев, не меньше, чем вероятность выпадения змеиных глаз сто раз подряд. То, что подобных событий обычно приходится ждать дольше, чем существует вся Вселенная, к делу не относится. (Не стоит, впрочем, всуе поминать такие гигантские интервалы времени. Ибо возможно, что практически вся история Вселенной прошла без всяких «событий» – в человеческом понимании этого слова.) Главное, я убедил себя, что задание выполнить можно, а размазанный Ник Ставрианос сумел этим воспользоваться.

Однако видеокамеры наблюдения меня по-прежнему беспокоят:

– Если меня заметят, я схлопнусь, причем наугад. Меня схлопнет тот, кто будет сидеть у монитора.

Лу говорит:

– Нет, не наугад. Ты по-прежнему управляешь модом чистых состояний. И ты не схлопываешься, если сделал вероятность этого события достаточно малой. Ведь ты же не схлопываешь сам себя, когда не хочешь этого, правда? Хотя такое событие, безусловно, возможно. Перестань думать о своем размазанном «я» как о хрупкой, беззащитной, ненадежной системе, которую может разрушить единственный случайный взгляд.

– Но ведь этот взгляд действительно разрушит...

– Нет. Он может это сделать, только и всего. Кости тоже могут падать, как им вздумается – но ведь они падают так, как хочешь ты. Наблюдение как таковое не охлопывает волну. Ведь ты же не слепнешь, когда размазываешься, верно? Схлопывание – это особый процесс. Если кто-нибудь наблюдает тебя, две волновые функции вступают во взаимодействие и превращаются в единое целое. Это дает наблюдателю возможность схлопнуть тебя, но это же дает и тебе возможность воздействовать на наблюдателя и избежать схлопывания.

– То есть мы с наблюдателем вступим в бой за судьбу волновой функции? А я только-только перестал переживать по поводу битвы против сразу всех моих виртуальных версий! Теперь выясняется, что придется заняться перетягиванием каната, да еще не с виртуальным, а с реальным противником!

– Придется. Но это будет игра в одни ворота. Твои «противники» даже не знают, что такое волновая функция, не говоря уж о возможностях ею управлять.

– Тем не менее миллиарды людей схлопывают волну тысячу раз на дню.

– Да, схлопывают – самих себя, неодушевленные предметы и таких же невежественных и беспомощных людей, как они сами. Они же никогда не сталкивались с такими, как ты.

– С Лаурой Эндрюс некоторые сталкивались.

Лу улыбается:

– Вот именно. И все же ей удалось дважды вырваться из Хильгеманна, так? Разве это не лучшее доказательство?

В первую ночь, когда я покидаю свой пост, я остаюсь на своем этаже и хожу только по тем комнатам и коридорам, которые должны быть в этот час пусты. Я брожу под объективами десятков камер наблюдения и детекторов движения. Мои коллеги на центральном посту охраны должны как минимум немедленно связаться со мной и выяснить, в чем дело. Но инфракрасные приемопередатчики на потолке молчат. Что отсюда следует? Что я «заставил» камеры и датчики вежливо отвернуться? Или «сделал» дежурных ротозеями? А может быть, вытеснил поднятую охраной тревогу за пределы своего сознания и буду разоблачен немедленно после схлопывания?

Проходя мимо квартир других добровольцев я – ревниво! – думаю о том, что некоторые из них, возможно, тоже начинают осваивать «Ансамбль». Лу думает, что это не так, но до конца не уверен. То, что я оперирую «Ансамблем» при бессознательном посредничестве По Квай, меня не слишком смущает. Однако мысль о том, что кто-то другой приближается к овладению тайнами истинного Ансамбля, просто невыносима. Благодаря моду верности я достиг такого глубокого понимания сути Ансамбля, как никто в целом свете, и никто, кроме меня, не смеет ступить на этот путь. Я верю в это так же искренне, как и в то, что нет для меня дела важней, чем передать «Ансамбль» в распоряжение Канона. Вопиющее противоречие! Но мое сознание воспринимает его как не относящуюся к делу абстракцию.

Вернувшись в прихожую, я схлопываюсь. Скоро выяснится, сумел я стать невидимкой, или спрятал голову в песок наподобие страуса. Способно ли мое размазанное «я» отличать состояния, где меня действительно не заметили, от тех, где я обманул только себя самого? Иначе говоря, что менее вероятно: пройти перед камерой незамеченным или не заметить, что ты обнаружен?

Этого я не знаю. Пока ясно одно – в течение часа никто не обвинил меня в самовольной отлучке с поста. В принципе возможен и такой вариант: я уже давно обездвижен и валяюсь где-нибудь в подвале, а сегодняшний успех мне лишь пригрезился. Просто мое размазанное «я» схлопнулось в версию, подверженную очень реалистичным галлюцинациям. Да, это маловероятно. Но я уже столько раз реализовывал абсолютно невероятные варианты выигрыша; значит, я могу и проиграть самым фантастическим образом?

Ли Хинь Чунь заступает на дежурство вместо меня. В поезде, по дороге домой, я внимательно гляжу на пассажиров. Если это иллюзия, пусть она скорее рассыплется, превратится в сюрреалистический хаос! Но вагон по-прежнему цел, станции сменяют друг друга согласно расписанию, я встречаю равнодушные, как всегда, взгляды и начинаю думать, что подделка, пожалуй, слишком уж смахивает на правду.

Дома все сомнения окончательно развеиваются. Если это галлюцинация, то вся моя жизнь тоже галлюцинация. Лежа в постели, я вслушиваюсь в знакомый уличный шум, и обыденность, обыкновенность мира непривычно ласково обволакивает меня. Каждая трещинка на потолке, каждый луч солнца на шторах упорно остаются самими собой, и это чудо стойкости сильнее любых логических аргументов. Можно ли назвать все это иллюзией и обманом, если никаких признаков другой, «настоящей» реальности не высмотришь и за миллиард лет?

Свет солнца меркнет, и в окно ударяют струи внезапно налетевшего дождя. Мне вдруг приходит в голову: а что, если мы, люди, на самом деле создали не осязаемый, отчетливый мир нашего житейского опыта, а наоборот – размытый и многозначный квантовый фундамент для него? По Квай считает, что наши предки схлопывали Вселенную. А может быть, те, кто в двадцатом веке создавал квантовую механику, не столько открыли ее законы, сколько вызвали их к жизни? И если так, то меняет ли это хоть что-нибудь? Что же создал человеческий мозг – квантовый мир из классического или классический из квантового? Во что легче поверить? И есть ли надежда, что наши, неизбежно антропоцентрические, эксперименты способны установить объективную, внечеловеческую истину?

Наверное, это невозможно. Но лично я пока не сомневаюсь в том, какой вариант ближе человеческой природе.

Под окном визжит компания детей, которых дождь застиг на пути в школу.

Я включаю сон.

Следующий этап подготовки – спуститься с тридцатого этажа здания ПСИ. Я вооружаюсь дюжиной оправданий на случай, если меня заметят. Двое охранников на пункте проверки документов при моем приближении четко и слаженно отводят взгляд в сторону. Но что это на самом деле – блестящий успех или первоклассная галлюцинация? Я на мгновение зажмуриваюсь и уверенно говорю себе, что выбросить змеиные глаза сто раз подряд не более фантастично. Увы, звучит не слишком убедительно.

Я решаю спускаться по лестнице. Она, как и лифт, находится под наблюдением, но я боюсь, что спуск на лифте может «связать» меня с кем-нибудь, кто тоже захочет им воспользоваться.

Я решаю спускаться по лестнице. А есть ли у меня выбор? Может быть, мои мысли и действия уже расписаны до мельчайших деталей моим размазанным «я»? Однако иллюзия свободной воли остается, как всегда, убедительной, и я не могу (не способен?) отказаться от мысли, что выбор за мной.

Я спускаюсь на шестой этаж. В это время он должен быть наглухо запечатан, однако дверь легко открывается, как будто она не заперта. На посту охраны нет никого, проход закрыт тяжелыми стальными створками, которые начинают скользить в разные стороны даже прежде, чем я успеваю посмотреть на пульт управления. А ведь чтобы их открыть, нужны два магнитных ключа и команда с центрального поста.

Вхожу на этаж. Голова кружится от приступа мании величия, смешанной с паническим страхом. Я ощущаю себя то всемогущим, то беспомощной марионеткой. Мне удается все, чего я ни пожелаю, но это происходит как бы помимо моей воли. Начиная с первого трюка с игральными костями, мое размазанное «я» послушно исполняет все распоряжения. Страхи, что оно может взбунтоваться, оказались неосновательными. Отказы модов, видения «Карен» были, конечно, не более чем аберрацией. Это и понятно, ведь я абсолютно не сознавал, что происходит, и поэтому не мог ничем управлять.

Передо мной открываются все лаборатории, все кладовые. Я наугад захожу то в одну, то в другую комнату, не обращая внимания на замки и телекамеры. Я ни на минуту не допускаю мысли, что все происходящее на самом деле сон, но ощущение нереальности нарастает, и после недолгой борьбы я покоряюсь ему. Нет больше сил сражаться с впитавшимся в плоть и кровь житейским опытом, яростно восстающим против всех этих чудес. Лу прав: самое трудное не научиться управлять модом, а сохранить рассудок, управляя им.

Все действительно подчиняется логике сна – двери открываются, потому что они должны открываться, я остаюсь невидимкой, потому что меня не должны видеть. И, как герой любого сна, я лишен свободной воли, я ничем не управляю. В комнате 619 мне почему-то приходит в голову пожелать, хотя и без всякой настойчивости: хорошо бы вон тот стул поднялся в воздух или подъехал ко мне по полу. Ничего не происходит, но я не удивлен – дело не в том, что это невозможно, просто это было бы неправильно.

Как бывает в снах, мне вдруг становится ясно, что с шестого этажа пора уходить. Подъем по лестнице на двадцать четыре пролета требует совершенно реальных физических усилий, отчего я постепенно выхожу из оцепенения. Былые страхи тут же возвращаются: а как же все эти двери, замки, камеры?.. Прикинув вероятности, я вновь ужасаюсь от того, насколько безнадежным выглядит мое предприятие.

У входа на тридцатый этаж я резко останавливаюсь, охваченный мучительным предчувствием. Не ударят ли мои сомнения рикошетом, карая за маловерие? Потакая почти забытому инстинкту самосохранения, я дожидаюсь, пока дыхание немного успокоится.

Собрав всю волю, я открываю дверь, и это скромное чудо, еще одна немыслимая удача, что легла на вершину шаткой башни ей подобных, свидетельствует – все идет как надо.

Охранники ухитряются меня не заметить так же ловко, как в прошлый раз (а я-то все переживаю из-за своей свободы воли!). Глядя прямо перед собой, я прохожу мимо них, не оглядываясь, поворачиваю за угол, и в тот же миг меня охватывает неудержимое желание схлопнуться. О, как я хочу скорее превратить свою бредовую ночную удачу в надежное, необратимое прошлое! Меню «Гиперновы» уже вспыхивает перед моим мысленным взглядом, но я вовремя вспоминаю, что этот участок коридора просматривают еще как минимум две камеры.

В качестве реверанса нормальной реальности я открываю дверь в прихожую обычным путем: кодовый импульс через «Красную Сеть», затем сличение отпечатка большого пальца, затем магнитный ключ. Проделав все это, я соображаю – увы, слишком поздно, – что эти действия скорее всего будут зафиксированы в центральном компьютере. С досадой захлопывая за собой дверь, я бормочу:

– Ну нельзя же так расслабляться! Внимание, внимание и еще раз внимание.

– По-моему, ты даже слишком внимателен, – смеется По Квай. – А где ты был? – Ее лицо мрачнеет. – Случилось что-нибудь?

Я качаю головой:

– Нет, ничего. Просто показалось, что в коридоре кто-то ходит. Ложная тревога.

– В коридоре? А как же датчики, камеры?.. Значит, все-таки можно...

– В принципе и датчики можно обмануть. Теоретически. Но ты не думай об этом, там никого не было.

– У тебя такой вид, будто ты гнался за этим «никем» до самой крыши и обратно.

Я замечаю, что на моем лице выступила испарина. После подъема по лестнице ее не было. С виноватым видом вытираю лоб платком:

– Да нет, проверил пару пролетов вверх и вниз, и все. Теряю форму, видимо.

– Странно, что твои моды позволяют тебе по-настоящему потеть.

Я выдавливаю смешок:

– Знаешь, одно дело – подавить аппетит, а совсем другое – отключить терморегуляцию. Это уже попахивает самоубийством.

Она кивает и молчит. Вид у нее подавленный. Наверное, решила, что от нее хотят скрыть какой-то опасный инцидент. Возьмет и спросит завтра у Ли: «Ну, что там у вас ночью случилось?» А что я могу сделать? Предупредить: «Ты только никому не рассказывай, потому что...» – что? Потому что меня будут дразнить, что я гоняюсь за привидениями? Но она знает, что два охранника на выходе не могли меня не видеть...

Ладно, это не так страшно. Главное: давно ли она проснулась? Ясно, что раньше, чем я прошел через контрольный пункт на этаже – потому что оттуда я дошел до прихожей секунд за двадцать. Но тогда как же я прошел мимо охраны? Либо она схлопнулась, схлопнув тем самым меня и лишив связи с «Ансамблем», либо.., либо мы оба до сих пор размазаны! Так, а что будет, если я схлопнусь прямо сейчас? Останется ли неизменным то прошлое, которое я помню? Вдруг его заменит другая цепь событий – случайная или выбранная размазанным «я» По Квай?

Я должен оставаться размазанным до тех пор, пока она опять не уснет. Я должен быть уверен, что выбор чистого состояния останется за мной.

Я делаю несколько шагов в глубь прихожей. Надо сохранять спокойствие, говорить о пустяках, ждать, пока она устанет:

– От чего ты проснулась?

– Не знаю. – Она пожимает плечами. Подумав, робко добавляет:

– Опять приснился дурацкий сон.

– Какой сон? Впрочем, прости, это не мое дело...

– Да ничего особенного. Будто я брожу по лабораториям шестого этажа – из комнаты в комнату, как какой-то взломщик, но ничего не краду. Просто чтобы убедиться, что могу войти, куда я захочу. – Она смеется. – Наверное, подсознательная реакция на то, как меня не допускали к научной стороне проекта. Мои сны всегда очень легко разгадать.

– И произошло что-то, отчего ты проснулась?

Ее лицо становится серьезным:

– Точно не помню. Я поднималась по лестнице и.., вроде бы чего-то боялась. Боялась, что меня поймают. Я шла сюда и почему-то страшно боялась, что меня кто-нибудь увидит. – Помолчав, она с непроницаемым видом добавляет:

– Может, это ты и слышал в коридоре? Как я возвращалась.

Она, конечно, шутит, но у меня пробегает мороз по коже. Кто выбирает этот разговор? Мое размазанное «я»? Ее размазанное «я»? Наша с ней совместная волновая функция?

– Ясно, значит, опять квантовые переходы сквозь стены? И сквозь перекрытия заодно? Зачем же ты шла по лестнице, лучше перенеслась бы прямо из пункта А в пункт Б!

– Почему бы и нет – это же сон? Ты знаешь, наверное, моему подсознанию не хватает воображения, чтобы понять квантовую физику до конца. Воображения и смелости.

– Смелости?

Она пожимает плечами:

– Может быть, даже не смелости, а честности. Не знаю. Понимаешь, я в последнее время много думаю о том.., о той части меня, которая исчезает, когда я схлопываюсь. Глупо, конечно, но когда я представляю себе, что есть какие-то женщины, почти неотличимые от меня, что они существуют две-три секунды, с ними происходит что-то совсем другое, чем со мной, а потом они исчезают... – Она почти сердито встряхивает головой, отгоняя эти мысли. – Трогательно, не правда ли? Переживать за судьбу своих виртуальных версий! Где взять столько жизней?

– Сколько?

– Лично мне хватит и одной. Но каждая из моих версий тоже не отказалась бы от одной – своей. – Она опять решительно качает головой. – Так рассуждать нельзя, это безумие. Это все равно что.., проливать слезы над сброшенной кожей. Мы так устроены, вот и все. Делая выбор, люди «убивают» тех, кем могли бы стать. Моя работа слишком наглядно показала это, но по сути ничего не изменила – существовать как-то иначе мы не способны. Пузырь защищает от нас Вселенную, и нам осталось только примириться с самими собой.

Вспомнив свои прежние сомнения, я запоздало добавляю:

– Прежде чем примиряться, надо еще убедиться, что эта теория верна.

Она закатывает глаза к потолку:

– Слушай, да не паникуй ты раньше времени. ПСИ не собирается завтра оповещать весь мир о том, что Пузырь создан для того, чтобы защитить Вселенную от истребления людьми ее альтернатив. Люди потихоньку свихиваются от Пузыря и без таких объяснений. А если мы докопались до правды, то это очень тяжелая правда. Она может так взорваться, что.., я даже не знаю, что будет опаснее – если нас не поймут или если поймут. Ты представь, какие секты могут вырасти вокруг идей типа «человеческое восприятие опустошило Вселенную» или «жизнь человека есть бойня себе подобных»! А подумай, как на это посмотрят нынешние секты. Те, которым уже давно все ясно.

– Догадываюсь. Между прочим, от них-то я тебя и стерегу.

По Квай все ниже клонит голову, затем потягивается, подавляя зевоту, но я удерживаюсь от вопроса, не устала ли она.

– Ох, и надоела я тебе, наверное, своей болтовней, – говорит она. – То сны рассказываю, то начальство ругаю, то выплескиваю на тебя свои страхи по поводу других цивилизаций, виртуальных двойников...

– Ну что ты. Мне все это интересно.

– Неужели? – Она испытующе смотрит на меня, потом качает головой в шутливом отчаянии. – Загадочный ты какой-то. Не могу понять, искренне ты говоришь или нет. Ничего не поделаешь, придется поверить на слово. – Она бросает взгляд на наручные часы, нарочитый символ того, что в ее голове нет модов (хотя теперь это уже не так). – Господи, три часа ночи. Я, пожалуй, пойду. – Сделав несколько шагов к двери, она останавливается. – Слушай, я понимаю, что ты физически не можешь разлюбить свою работу, но как твоя семья все это терпит? Ты же работаешь каждую ночь!

– У меня нет семьи.

– Как? Неужели у тебя нет детей? Я всегда представляла тебя с...

– Ни жены, ни детей.

– Но у тебя кто-нибудь есть?

– Что значит «кто-нибудь»?

– Ну, подруга. Или друг.

– Нет. С тех пор как умерла жена, никого нет.

Она вся съеживается:

– Ой, Ник, прости. Господи, вечно я ляпну что-нибудь. А когда это случилось? Уже.., здесь? Мне никто не говорил, понимаешь...

– Нет, нет. Семь лет назад.

– Семь лет... И ты до сих пор в трауре?

Я качаю головой:

– Я никогда не был «в трауре».

– Что это значит?

– У меня есть мод, который.., контролирует мои реакции. Я не горюю о ней, не скучаю. Просто помню ее, вот и все. И никто другой мне не нужен. Не может быть нужен.

Она колеблется, прежде чем задать следующий вопрос. Любопытство борется со старомодными представлениями о такте. Наконец до нее доходит, что раз я не испытываю горя, то бестактности быть не может.

– Но ты что-то испытывал тогда... Пока еще не установил мод?

– Тогда я был полицейским. Когда она умерла, я был.., можно сказать, на службе. Так что. – Я пожимаю плечами. – Так что ничего не испытывал.

Говоря это, я с ужасом осознаю, что в обычной жизни мне и в голову бы не пришло рассказывать о таких вещах. Значит, размазанная система «Ник-плюс-По Квай» помимо моей воли проникла в мир, где я способен на подобные признания, в такие же тончайшие сферы на грани мыслимого и немыслимого, как те, откуда до этого были извлечены мои ночные триумфы над запертыми дверьми и бдительными часовыми. Эта мысль приводит меня в состояние, близкое к шоку, но оно длится не более секунды, затем все встает на свои места, и я продолжаю с прежней бесстрастностью:

– В момент ее смерти я ничего не почувствовал. Но я знал, что как только сниму настройку, горе обрушится на меня. И это будет страшно. Поэтому я, естественно, принял меры, чтобы этого не случилось. Точнее, мое настроенное «я» приняло меры, чтобы защитить ненастроенное «я». В общем, бойскаут-зомби поспешил на помощь.

Она хорошо умеет скрывать свои чувства, но догадаться о них нетрудно. Это смесь жалости и отвращения:

– И твои начальники даже не пытались тебя остановить?

– Пытались – это мягко сказано. Мне просто пришлось уйти в отставку – управление хотело отдать меня на съедение всем этим шакалам: терапевтам горя, профессиональным советчикам, специалистам по душевным травмам... – Усмехаясь, я говорю:

– Такие вещи, знаешь ли, на самотек не пускают. Есть специальный свод наставлений длиной в пару мегабайт, куча сотрудников, которые работают по этим наставлениям... Честно говоря, мне их не в чем обвинить – на меня не давили, предлагали самые различные варианты. Но на такой вариант, чтобы оставаться под настройкой, пока проблема не решится путем нейронной модификации, они не соглашались. И не потому, что это отразилось бы на моих служебных показателях. Просто боялись создать себе антирекламу. Приходите, мол, служить в полицию – получите такой мод, что вам будет наплевать на смерть ваших близких. Наверное, если бы я стал судиться, меня бы не уволили. По закону я могу иметь какие угодно моды, если только это не мешает службе. Но какой смысл поднимать шум, если я и так был вполне счастлив?

– Как то есть счастлив?

– Конечно. Мод сделал меня таким же счастливым, каким я был с Карен. Это не восторг, не эйфория, обычное тихое счастье.

– Счастье?!

– Ну конечно! Пойми, я не просто испытывал счастье – я был счастлив. Это происходит на уровне нейронной анатомии.

– Значит, она умерла, а у тебя было легко и весело на душе?

– Я понимаю, так может сказать только абсолютно бесчувственный человек. Разумеется, я хотел, чтобы она была жива. Но ее уже не воскресишь. Вот я и сделал так, что ее смерть.., как бы ничего не изменила.

Помолчав, она спрашивает:

– А ты никогда не думал, что лучше было бы...

– Что? Пережить нормальное человеческое горе и спустя какое-то время вернуться к нормальной человеческой жизни, с нормальными чувствами, эмоциями?.. А то, что у меня есть – всего лишь подделка, да? – Я качаю головой. – Ты знаешь, не думал. Дело в том, что мод исключает всякую непоследовательность в этом вопросе. Ненужные сомнения просто не могут возникнуть, в том числе и по поводу уместности самого мода. Бойскаут-зомби знал, что делал. Я не способен жалеть о том, что у меня есть этот мод. Я хочу, чтобы он у меня был, и всегда буду хотеть.

– Но разве ты никогда не пытаешься себе представить, что ты думал и чувствовал бы без мода?

– А зачем? Какая мне разница? Я такой, какой я есть, вот и все. Ты, например, часто воображаешь, о чем бы ты думала, если бы была совершенно другим человеком?

– Но ведь ты сделал себя таким искусственно...

Я вздыхаю:

– Ну и что? Каждый так или иначе искусственно воздействует на свое сознание. Каждый старается сам сформировать себя как личность. Нейронные моды просто делают это эффективно, помогают людям действительно изменить себя так, как им этого хочется. Что в этом ужасного? Ты что, считаешь, что естественное происхождение структур твоего мозга гарантирует их совершенство? Конечно, уже много тысячелетий люди ищут – и находят! – религиозные или наукообразные «объяснения» того, почему наш мир есть лучший из миров, а значит, пытаться поправить Бога (если угодно – эволюцию) – кощунство! Но если честно взглянуть фактам в глаза, все это служит одной цели – не дать людям захотеть того, что они не в силах получить. Остальное – шелуха, от которой давно пора избавиться, но наша культура еще не скоро до этого дозреет.

Вот ты считаешь, что такое счастье, как мое – трагедия, верно? Но заметь, что я хотя бы точно знаю, почему я счастлив. И мне не нужно внушать себе, что случайный результат триллионов случайных совпадений есть венец, творения и недостижимый идеал.

После того как По Квай уходит, я жду ровно час, затем схлопываюсь. Ничего, разумеется, не происходит. Прошлое (естественно) «остается» таким же, каким я его помню. Я прекрасно сознаю, что это ничего не доказывает, ведь мне и не могло показаться, что в прошлом что-то изменилось. Однако тот запредельный опыт, который связан с первым открыванием цифрового замка, получил новое развитие. Как и тогда, я боялся, что для реализации будет выбрано какое-нибудь «другое» из моих «я». Как и тогда, реализовался именно я, и на первый взгляд это кажется чудом, хотя на самом деле это просто тавтология. Я все больше укрепляюсь в убеждении, что из всех виртуальных «я» только одно – «настоящее». Возможно, это самообман. Но без такого самообмана я просто не смогу жить дальше.

При воспоминании о моей вынужденной откровенности я чувствую себя слегка униженным, но это быстро проходит. Что ж, теперь По Квай знает о «Карен», ей это не нравится, ей меня жалко. Ничего, переживу.

Меня беспокоит другое.

Что, если размазанная По Квай опять перехватит управление модом? Просто так, из любопытства, она заставила меня открыть тайну, которую я ни за что в жизни не открыл бы ей по своей воле. Для этого надо было очень сильно изменить меня.

Теперь она вооружена знанием этой тайны. Она вооружена жалостью. Она вооружена неодобрением.

Что она изменит во мне в следующий раз?