Глава 9. Суд

Когда во время перехода корабль застала буря, Тор даже был бы рад, если бы корабль пошел на дно: настолько его терзал ужас перед предстоящим судом. Он сам себя утешал, что слухи о жестокостях Имперского Суда могут быть настолько же преувеличены, как слухи о его собственных изуверствах. Но было точно известно, что осужденному, у которого не было важных смягчающих обстоятельств, предстояло сожжение на медленном огне, а осужденной женщине — кол. Так что Тор понимал, что в любом случае костер будет, и на него отправится либо он сам, либо его обвинители. А около костра могут стоять еще и колья, и страшно подумать о том, кто может оказаться на колу, если он проиграет процесс…

Вот и бухта Киальса. Имперская столица оборачивалась к морю всем своим великолепием. В отличие от других портовых городов, притоны и трущобы были вытеснены подальше от порта, на площади которого стояли часовни всех двенадцати Победителей и часовня Бога Единого для прибывающих единобожников, постоялые дворы и таверны среднего класса. Дорога, которая вела к казармам рабов, складам, притонам, публичным домам и низкопробным тавернам, сразу же сворачивала так, чтобы не открывать неприглядный вид. Зато прямо от порта шла широкая мощеная гранитом улица к главной площади, на которой стоял Великий Храм, дворец Императора, дворец Совета Королей, Сейм. В городе было много дворцов, как королей и князей, так и Высокородных гетер. Но большинство дворцов, называвшихся отелями, сдавались в наем знати, приезжавшей на Сеймы или просто вкусить развлечений и наслаждений на Имперском Острове, нейтральном во всех внутриимперских войнах. В городе имелись также большие мужской и женский монастыри, пять театров, стадион, ристалище. Сразу под городскими стенами находилось лобное место, где совершались казни. Население города резко колебалось, постоянных жителей было меньшинство. Больше всего людей собиралось во время Больших Имперских Сеймов.

Сам остров Киальс был примерно сорок верст в длину и двадцать верст в ширину. Его южное побережье окаймляли низкие горы, а к северу местность плавно спускалась к морю. На юге верстах в тридцати виднелись берега Валлины.

Лоцман, узнав, что на борту есть Мастер, который добровольно явился предстать перед имперским судом, немедленно отослал с этой вестью свою скорлупку, и на берегу Мастера уже встречали официалы Имперского Суда. Это были двое судей в черных одеждах и двое священников высокого ранга. На одном была оранжевая мантия слуги Победителей, на другом — серая мантия слуги Бога Единого.

— Весьма похвально, сын мой, что ты добровольно явился предстать перед Высоким Судом. — сказал тихим елейным голосом слуга Победителей. — Такой поступок весьма редок, и тебе будет оказано подобающее снисхождение. Уже сейчас могу тебя уверить, что, даже если тебя признают виновным, тебя удушат до сожжения.

От такой "милости" Тора передернуло. А серая мантия таким же елейным голоском добавила:

— Честный иноверец, я подтверждаю слова своего заблуждающегося брата. Он клялся именем тех, кого Всевышний для искупления их грехов приставил охранять ад. А я клянусь его собственным Высочайшим Именем, которое нам не дано произносить. Я прослежу, чтобы отступления от твоей веры не были бы вменены тебе в сатанинство, если это человеческие грехи, а не богомерзость.

— Поскольку ты добровольно явился на Имперский Суд, ты пройдешь в тюрьму Суда без конвоя, лишь в нашем сопровождении, — почти столь же елейным голосом добавила одна из черных мантий.

Первая камера Тора была чистой, сухой и прохладной. Два дня никто Тором не интересовался, а на третий день опять появилась четверка, на сей раз другая, и с ней вместе секретарь. Все они представились Тору и объявили, что они назначены Высоким Судом разбирать дело против Великого Мастера Тора Кристрорса, ранее из Колинстринны, а ныне из Карлинора, по поводу богомерзостей, которые совершались в Колинстринне. Они начали детально объяснять Тору свои функции, его обязанности и права, как обвиняемого.

— Мы, двое судей, должны прийти к согласному мнению, в каких проступках ты виновен и насколько виновен, и какие меры необходимы для очищения твоей души. Служители двух религий следят, дабы мы не увлекались положениями своей религии и будут защищать тебя, если мы по недомыслию и слабости своей сочтем богомерзостью отступления от положений нашей религии либо религии Единого Бога. Они же следят, чтобы ни на одном допросе мы ни единым словом не подсказывали тебе желаемый ответ, а добивались от тебя правды и одной лишь правды, какова бы она не была. Ты обязан правдиво отвечать на наши вопросы. Если ты будешь путаться в показаниях или ссылаться на забывчивость, мы имеем право применить законные меры для освежения твоей памяти. Если ты будешь пойман на явной лжи, то это будет приписано влиянию Отца Лжи и отяготит твое положение. Мы просим тебя подписать документ, что ты доверяешь Имперскому Суду идти на все необходимые меры для выяснения истины и объективного расследования.

Тор знал, что, подписывая, он дает разрешение на пытки, и что, не подписывая, он лишь отяготит свое положение. Он подписал бумагу на Древнем языке, надеясь, что обещанные ему снисхождения будут относиться и к допросам.

— Мы должны объявить тебе еще кое-что. Поскольку в твою пользу подано еще одно отношение и оно принято Судом, ты рассматриваешься не только как обвиняемый, но и как истец. По этой причине ты иногда будешь допрашиваться в одном качестве, а иногда в другом. В целях выяснения истины тебе не будет сообщаться, в каком качестве ты допрашиваешься. И еще одно уточнение. Третьего дня тебе было обещано снисхождение. Но, поскольку ты явился на самом деле не как обвиняемый, а как истец, клятва о снисхождении признана ничтожной. И мы должны будем предупредить тебя, что, если ты будешь осужден как богомерзость, ты будешь осужден дважды, еще и как клеветник.

Вот тут Тор вздрогнул. Но на первом допросе никаких пыток не было. Вопросы задавались исключительно нейтральные, типа: "Что у тебя находилось в твоей мастерской в Колинстринне в углу за главным горном?", "Сколько рабов и рабынь ты купил за прошлый год? Назови их имена и какой работой они у тебя занимались." "Кто из твоих соседей неприязненно относился к тебе и мог бы тебя оклеветать из вражды?" "Что ты делал такого-то числа такого-то месяца ночью?" Ни одного конкретного лица, ни одного конкретного эпизода не упоминалось. Впрочем, точно так же было и на всех остальных допросах.

Тор заметил, что если он не мог ответить на какой-то вопрос, потому что не помнил, его увещевали вспомнить получше, и через несколько дней вопрос повторялся, может быть, в другой форме. Когда он впервые ответил третий раз "Не помню" на один из вопросов, его тем же елейным голосом предупредили, что ему могут помочь вспомнить, и отвели вниз, в пыточную, где палач продемонстрировал ему самые ужасные орудия пыток и объяснил, как они действуют. Когда он снова на один из вопросов ответил "Не помню" в третий раз, начались пытки. Перед пытками ему давали приятное на вкус питье. Потом Эсса ему объяснила, что это — настой, ослабляющий волю и снижающий воображение и способность лгать. Более того, она пояснила ему, что Тору давали слабый настой, чтобы необратимо не повредить его волю, поскольку он был одновременно и обвиняемым, и истцом. Да и пытки, как он потом сообразил, применялись исключительно не калечащие, хотя и крайне мучительные. Тор однажды решился переспросить, когда ему в очередной раз задали вопрос, на который он уже отвечал, как же он раньше отвечал на это? Под строгими глазами двух священников судьи объявили, что он имеет право на такое разъяснение, и секретарь зачитал ему четыре совершенно разных ответа, которые он давал по этому поводу. Как ни странно, это прояснило память мастера, и он дал пятый, на сей раз абсолютно полный и точный ответ. Священники одобрительно сказали:

— Хорошо, когда человек наконец-то доходит до истины. Вот и приходится нам помогать ему, хоть и методы для этого порою такие, что мы их применяем с прискорбием.

Четыре месяца длились допросы. Тора то переводили в самые ужасные и темные камеры, надевая на него невообразимое рубище, то возвращали в хорошую камеру и давали приличную одежду, то возвращали ему свою и разрешали заказывать вещи служителям за свои деньги. Ничего из вещей не пропадало, кошелек с деньгами был всегда цел. Так что слухи об абсолютной честности и неподкупности Имперского Суда подтверждались. Впрочем, Тор понимал, что со служителями, заподозренными в нечестности, делали просто ужасные вещи. Тор скоро научился различать, когда его допрашивают как обвиняемого, а когда — как истца. Дело в том, что состав суда был разным. А вот вопросы были почти неразличимы.

Запомнился один из допросов на последнем месяце расследования, когда Тор вдруг понял, как близко к пропасти он стоит.

— Вспомни, сын мой, как проходили роды у твоей жены? — спросил судья.

— Я же не мог быть в ее комнате, когда она рожала. Там были доктор барона и его придворная повитуха.

И тут неожиданно последовал конкретный вопрос:

— Ты их пригласил или они пришли по собственной воле?

— Ни то, ни другое. Их прислал барон в знак уважения ко мне.

— А ты сам кого хотел пригласить?

— Лучшей повитухой в деревне считается Аринасса Туканар, вдова баронского смерда. Я бы позвал ее. Хотя на вид она как ведьма.

Судьи переглянулись между собой.

— А теперь вспомни, что случилось около твоей мастерской перед родами?

— Аринасса пришла без зова. Я знал, что баронские люди уже едут, и отказать барону было бы оскорблением. Я поблагодарил ее и сказал, что она не нужна. Она была очень недовольна. Тогда я дал ей во имя Победителей плату повитухи и попросил молиться, чтобы моя жена благополучно разрешилась от бремени. Аринасса бросила деньги на землю, сказала, что она не нищая, не берет милостыню. — Тор чуть-чуть помолчал. — И вдруг она выругалась как последняя шлюха.

Судьи почему-то опять переглянулись между собой.

— А не помнишь ли, как она выругалась?

Тор покраснел.

— Могу ли я повторить такое перед Высоким Судом?

— Должен, сын мой.

И Тор повторил ругательство, которое его поразило. На вид это был виртуозный, сложно сплетенный мат с упоминанием самых неприличных мест и действий мужчины. Судьи отшатнулись и стали, каждый по своим канонам, молиться и делать знаки изгнания зла. Тор перепугался.

— А теперь скажи, сын мой, повторял ли ты в гневе это ругательство когда-либо?

— Признаюсь, в мыслях я его порою повторял. Но когда мне хотелось его произнести, что-то меня останавливало.

— Всевышний хранит тебя, сын мой, — облегченно произнес священник-единобожник. — То, что сказала старуха, не просто ругательство, это — формула нового и страшного сатанинского проклятия. Используй ты его во гневе, и Сатана овладеет твоей душой, а обруганный тобою сгоряча человек подвергнется тяжким испытаниям. Расскажи, что было дальше.

— Старуха ругнулась и ушла. А я не стал брать деньги обратно, подозвал моего младшего подмастерья Иня Синнигора и велел ему взять их и пойти на них выпить. Инь после этого запил. Моя жена еле-еле его выходила. Она говорила, что какая-то полушлюха-полукрестьянка поиздевалась над ним, и у него на душе страшная рана.

— Твоя жена была почти права, сын мой, — заметил старший судья.

На пятом месяце кормежка стала лучше, Тору разрешили заказывать дополнительно еду и благовония, и мыть его стали каждый день. Явно дело близилось к публичному процессу и к решению. Но перед этим Тору пришлось пройти еще пять весьма странных экспертиз, хотя он быстро вычислил, с чем они связаны.

Сначала у Тора забрали всю одежду, в камеру явились два кряжистых амбала явно преступного вида и стали требовать от него, чтобы он отдался. Они были настолько сильны, что одолели в драке Тора, но насиловать не стали, а постучали в дверь и сказали, что они готовы дать ответ, что этот тип педиком точно не является. Когда он оправился от этой экспертизы, у него опять отняли одежду, но на сей раз уставили камеру яствами и вином, и втолкнули в камеру голого типа, на вид явно педика. Всю ночь Тор отбивался от домогательств этой твари, а через несколько дней история повторилась (ведь один свидетель — не свидетель). А затем, когда та же процедура постановки угощения и отъема одежды вновь повторилась, в комнату вошла гетера, а за нею четверо судей и предупредили, что на сей раз они знают, что Тор отнюдь не целомудрен, так что пренебрегать ласками полноправной гетеры — позор для него как для мужчины и ложь перед лицом трибунала. На вид гетера сразу не очень понравилась Тору: лицо было явно развратное и порочное. Но, когда она сбросила одежды, обнажилось великолепное тело. А затем тонкие ароматы и весьма толстые ухаживания со стороны гетеры привели его в постель. Наутро, когда пришли забирать свидетельницу, она, не слезая с Тора и не прикрываясь, закричала: "Я еще не кончила! Добавьте еды и выпивки и убирайтесь!" До самого вечера она овладевала Тором (пожалуй, именно так, а не наоборот). И лишь к вечеру, когда Тор окончательно выдохся, она позвала служителей.

— Ну, я чуть было не опозорилась, — сказала она восьмерке судей и пялящимся на ее наготу служителям, расправляя пеплос и не торопясь его надеть. — Впервые за мою карьеру я чуть не запросила пощады первой в схватке любви один на один.

— На вопросы по поводу твоего свидетельства будешь отвечать позже, — сказал секретарь.

— Еще чего! На главный вопрос я могу ответить сразу: нормальный очень сильный мужик, и все байки про него, что он садист какой-то — ложь наглая. А любовником своим я очень была бы не прочь его иметь.

Гетера ушла, прошел дурман, осталась сильная боль, и Тор теперь понимал состояние рабыни Имир и дамы Алоиссы Адинкур, которых он так безжалостно брал. А через несколько дней пришла вторая свидетельница, помоложе, потоньше сложением и с благородным лицом. Она пыталась с ним говорить, но Тор отвечал односложно, и все опять свелось к страсти. Но на сей раз к утру гетера признала себя побежденной.

Процесс Тора был не публичным и коротким. За три часа было вынесено решение, что он грешен, но обычными человеческими грехами, а обвинения против него — клевета и пособие Дьяволу. Тора задержали еще на несколько дней в тюрьме, правда, разрешив ему покупать все, что необходимо. А затем была назначена публичная казнь.

В день казни за Тором зашли официалы, попросили его собрать все вещи и одеться в лучшее платье, и повели к выходу из тюрьмы. Вещи забрали служители и куда-то унесли. А Мастера поставили в шеренгу осужденных и повели на лобное место в торжественной процессии. Тор был в своей одежде. Другие, которых всех он знал хотя бы в лицо по Колинстринне, были одеты особым образом. На мужчинах была тяжелая одежда, расписанная пляшущими чертями и языками пламени. Женщины шли нагими, с обритыми волосами, на голове у них были позорные колпаки с чертями. В толпе осужденных был и барон Тринь Таррисань, но на нем было рубище нищего, а не платье с чертями. Алоисса Адинкур шла в общем ряду женщин, глядя на Тора полными слез глазами. На женщинах были видны следы пыток, а на мужчинах можно было вычислить последствия еще более жестоких и калечащих пыток, из-за которых некоторых из них везли на тачках. Женщин же явно стремились не уродовать, чтобы казнь выглядела эффектно. Жестоко изукрашена следами пыток была лишь ведьмообразная уродливая старуха Аринасса, которая и славилась-то в Колинстринне как мастерица сглаза, приворота и злого языка. Она же единственная из женщин была не совсем нагой: на ней красовался цветной пояс шлюхи. Но это не выбивалось из общего стиля.

Неспешно, целый час двигалась процессия к лобному месту. Там Тора усадили на роскошный стул, барона — на грязную скамеечку, остальные остались стоять. На площади собралась масса зевак, а балконы окружающих ее зданий были заполнены знатью, среди которой виднелся штандарт Императора. Началось зачтение приговора. Первым был зачтен приговор по делу Тора.

"Рассмотрев дело по обвинению Великого Мастера Тора Кристрорса, ранее из Колинстринны, а ныне из Карлинора, в многочисленных богомерзостях и ужасных ритуалах, а также в мерзкой магии, Имперский Суд признал обвинения полностью клеветническими и вызванными тем, что сей Мастер впадал порою в гордыню, похоть и гнев, недостаточно сильно боролся со своими грехами. Нужно было бы назначить ему покаяние, но своими правдивыми показаниями и перенесенными им испытаниями он уже в значительной степени искупил свои грехи, и поэтому он объявляется полностью очищенным."

Тор, как ему было сказано заранее, упал на колени перед патриархом Империи, поцеловал его туфлю и сказал:

— Мои испытания еще не искупили грехи мои. Я буду молиться и каяться, чтобы очиститься полностью.

— Встань, сын мой! — громко сказал Патриарх. — Благословляю тебя! Иди и больше не греши! Выполняй свой долг как Мастера, как сына нашей веры, как мужчины и воина! И работай во славу Империи!

Под аплодисменты, радостный плач и восторженный рев толпы Тор хотел было удалиться, но его удержали и сказали, что присутствие на казни — часть искупления грехов. Он вновь сел на свой стул.

Затем была вынесена благодарность от имени Высокого Суда двум дознавателям принца Клингора, подписавшим вместе с Тором отношение с обвинением в клевете тех, кто донес на Тора как на богомерзость. Было подчеркнуто, что, проведя предварительное следствие и предоставив его материалы, в том числе материалы допросов самого Тора и его жены, они значительно облегчили работу Суда.

Приговор по делу о клевете на Великого Мастера был длинным. Вначале перечислялись все возведенные в отношении поклепы, которые были в отношении на имя Имперского Суда, затем перечислялись поклепы, которые вскрылись в ходе следствия и разбирательства. Поскольку облыжность их была уже установлена предыдущим приговором, слушатели ахали от изумления или же весело смеялись, например, по поводу: как такую чушь можно придумать, рвать женщин на куски мужским достоинством? Затем пошла часть, касающаяся приговора.

"Барон Колинстринны Тринь Таррисань поддерживал облыжные обвинения, подписался под отношением, правда, с припиской, что сам лично никогда такого не видел, но все вокруг единогласно подтверждают обвинения. Во время следствия он также ссылался лишь на пустые слухи. За легковерие, вызванное гордыней и завистью, чем он сослужил большую службу Дьяволу, и за то, что он проглядел истинное дьявольское гнездо в своих владениях, барон приговаривается к трехлетнему строгому покаянию в Великом Монастыре области Шжи на хлебе и воде, в одиночной келье, в полном молчании. До монастыря он должен добраться в рубище нищего, пробавляясь милостыней и поденной работой, не имея и не принимая денег, и от монастыря в свой замок он должен дойти так же, после чего будет очищен от грехов."

Барон с благодарностью пал в ноги Патриарху, который не стал его благословлять, а просто окропил святой водой сказал: "Больше не греши. Иди и кайся!" Барон демонстративно протянул руку собравшимся, кто-то положил в нее ломоть хлеба, барон со смиренным видом сел на свою скамейку и стал по кусочкам есть этот хлеб.

Монастырь области Шжи был не самым близким, и барона, судя по всему, собирались перевезти на ближайшее к Киальсу побережье Валлины, так что добираться ему придется по крайней мере полгода, а потом домой почти три месяца. Так что наказание было строгим.

Тем временем палачи разожгли костер, нажгли углей и приготовили колы.

"Бывший чиновник в баронстве Колинстринна Ус Цишимусс был инициатором облыжного обвинения, собирал все ложные слухи, во время следствия неоднократно пытался обмануть Высокий Суд. Он виновен в помощи Сатане и не заслуживает никакого снисхождения. Он должен быть очищен медленным огнем."

Чиновник, до последнего момента надеявшийся на что-то, завизжал. Его подхватили, окатили его платье водой, забили в рот кляп, подтащили к ближайшему столбу и привязали цепями. После чего оставили медленно жариться и тушиться, по временам смачивая водой верхнюю часть его платья.

Дальше пошли другие обвиняемые. Сначала мужчины, пара из которых в награду за правдивые показания на следствии и как менее виновные, были удушены сразу после привязывания к столбу. Не все они подписались под отношением. Некоторые были обвинены в сатанинских ритуалах и человеческих жертвоприношениях.

Затем дошла очередь до женщин.

Первая была уродливая старуха Аринасса, щеголявшая в поясе шлюхи, которая была обвинена вдобавок в ведовстве.

"Бывшая дама, шлюха из Рангона, что в Хирре, Кастрисса Олинар, известная также под именем вдова Аринасса Туканар из Колинстринны, была осуждена Имперским Судом на восьмом году правления Императора Тукана по делу секты дьяволопоклонников из Рангона. Она была уличена в участии в сатанинских ритуалах и в отвратительных оргиях и приговорена к строгому покаянию. На нее надели пояс шлюхи и велели идти в предписанный ей монастырь каяться, зарабатывая по дороге на жизнь трудом шлюхи.

Но шлюха Кастрисса Олинар не подчинилась приговору Высокого Суда. Дьявол внушил ей уйти в те места, где ее не знают, самовольно снять пояс шлюхи, назваться крестьянкой Аринассой Туканар, выйти замуж за добропорядочного смерда и свести его в могилу своим колдовством. Она совратила десятки крестьян и нобилей из баронства Колинстринна, вовлекая их в сатанинское колдовство под видом почти невинной ворожбы, а затем и в сатанинские ритуалы. Она председательствовала на человеческих жертвоприношениях младенцев, и когда бывший чиновник Ус Цишимусс по слабости своей пришел к ней за приворотным зельем и наговором для приглянувшейся ему крестьянки, она подала ему мысль, что Мастер Тор — исчадие Дьявола, а его жена — ведьма. Она из сатанинской хитрости не подписала отношение, сославшись на неграмотность. При обыске у нее нашли книгу по магии на Древнем Языке и трактат по ведовству на Среднем языке."

Услышав о такой "неграмотности", народ рассмеялся. А секретарь продолжал расписывать отвратительные грехи ведьмы. И, наконец, был произнесен приговор.

"Ведьма и шлюха Кастрисса виновна трижды и заслуживает столь страшного наказания, что наш суд не может его назначить. Она должна была бы быть передана светским властям с описанием всех ее преступлений и мерзостей. Но, поскольку на следствии она под конец рассказала все о тех, кто поддался сатанинским мерзостям, и перечислила всех, кто принимал участие в сатанинских ритуалах, никого не добавляя и не убавляя, Суд посчитал это первым шагом к раскаянию и постановил смягчить приговор. Бывшую даму, шлюху и ведьму Кастриссу посадить на кол в поясе шлюхи. И сидеть ей на том колу, пока она не умрет. Поскольку благословением Патриарха ее проклятия выворачиваются ныне наизнанку и становятся благословениями, рот ей не затыкать."

Ведьму вздели на кол. Она стала посыпать всех ругательствами и проклятиями с высоты кола. Не обращая внимания на это, секретарь произнес:

"Дама Алоисса Адинкур от ревности и злобы на своего любовника, коего она сама соблазнила…"

Тем временем Алоиссу развязали, и вдруг она вырвалась из рук палачей, бросилась к Тору, упала перед ним на колени, схватила его руки и зарыдала:

— Великий Мастер, я недостойна даже касаться тебя! Я была вся во власти стыда, боли и злобы, и еще больше злилась и стыдилась, потому что не могла тебя забыть, а ты на меня не смотрел! Прости меня, и я пойду на казнь!

Впоследствии Тор, вспоминая всю эту историю, не мог отделаться от впечатления, что это было подстроено заранее, чтобы проверить его и еще раз наказать независимо от выбранного им решения. Но наказать необычно.

Тор остолбенел. К Алоиссе неторопливо, ухмыляясь, двинулись палачи.

— Высокий Суд, не могу ли я ходатайствовать за эту осужденную? Я тоже виноват перед ней! — неожиданно для себя вымолвил Тор.

— Готова ли ты принять любой наш приговор, если он позволит тебе искупить вину перед Тором? — спросил патриарх.

— Готова, Тот, к кому я даже не смею обратиться, — ответила Алоисса.

— Готов ли ты, Мастер, взять ее на свою ответственность и помочь ей искупить грехи, невзирая на последствия? — спросил Патриарх Тора.

— Готов, — ответил Тор.

— Тогда пока займитесь другими. А этой падшей женщиной, кающейся в своих грехах, займется наш трибунал с целью смягчения приговора, — сказал Патриарх.

Пока остальных усаживали на кол, точно так же пару из клеветниц-ведьм сразу же задушив, четверо судей расспрашивали Алоиссу, затем вернули ее к Мастеру и велели обмахивать его опахалом от мух. Судьи посовещались, секретарь подошел к Патриарху и подал ему бумагу с приговором. Патриарх просмотрел ее, кивнул и отдал обратно.

Секретарь зачитал приговор:

"Та, что ранее была дамой Алоиссой Адинкур, лишается дворянства, гражданства, свободы, имущества, семьи, всех прав, имени и рода и отныне называется позорная рабыня Ангтун. Поименованная рабыня отдается на веки вечные в позорное рабство как наложница Мастеру Тору Кристрорсу с испытательным сроком три дня и три года. Три дня на площади будет стоять кол, приготовленный для нее, с бывшим и нынешним именем ее на нем. Если эти три дня Мастер будет доволен ее служением, на кол будет водружено чучело дамы, дама объявляется мертвой, а рабыня — находящейся в распоряжении светских властей и своего хозяина. Если она в три года испытательного срока хоть раз не угодит Мастеру, он должен отдать ее светским властям для распятия на раме. Ему запрещается самому наказывать и убивать рабыню в течение испытательного срока. После этого она до конца своей жизни будет служить без всяких условий Мастеру, его семье и его наследникам как обычная позорная рабыня. Дети ее будут рабами без права отпуска на волю."

— Ответь, дама, согласна ли ты принять приговор или предпочтешь пойти на кол? — спросил секретарь.

Алоисса застонала, заплакала, но, увидев вновь двинувшихся к ней палачей, закричала: "Мастер, я согласна быть твоей рабыней и верно служить тебе!"

— Тогда ты отныне Ангтун, позорная рабыня Мастера. Бери опять опахало и отгоняй от него мух, пока твой господин взирает на казнь, — и секретарь снял с рабыни позорный колпак, обнажив единственное ее прикрытое место: обритую наголо голову. Это прелести рабыне не добавило.

Тор мысленно схватился за голову. Такие проблемы теперь! И ведь сам на них нарвался… Но ведь если бы отказал, как бы мучила его совесть! Да и имечко рабыне дали замечательное. "Ангтун" на Среднем языке означает "развратница". Как он будет смотреть в глаза жене, привезя с суда наложницу-развратницу?

А с кола вопила ведьма:

— Несправедливо! Она должна была сидеть здесь рядом со мной!

Словом:

За милосердье

Должен сполна заплатить

Крепкий душою.

Что получил он,

Спасши от смерти рабу?