Глава 17. Вновь Карлинор

Эсса уже знала о многих событиях на имперском острове, и эти события волновали ее гораздо больше, чем ход военных действий. Ее сердце разрывалось от того, что какая-то гетера захватила ее мужа, но одновременно радовалось при виде, с какой завистью и скрытой ненавистью смотрят на нее дамы: ведь ее муж оценен по высшему разряду! Она представляла себе, как они судачат за спиной: "И за что этой ледышке такое счастье? Он ведь даже от женитьбы на знаменитости ради нее отказался. А знаменитость его после этого не прогнала, значит, он и действительно первоклассный мужчина. Мы его недооценивали." И на самом деле дамы судачили примерно так, только поливая счастливую супругу грязью гораздо сильнее. Рассказы же насчет рабыни по сравнению с главной опасностью — уступить мужа знаменитости, которая, конечно же, его в бараний рог согнет и обженит на себе, если только пожелает — практически ничего не значили для Эссы. Но, тем не менее, посмотрев на рабыню, Эсса почувствовала сильнейшую ревность и ненависть и подумала словами древней поэтессы:

"Противней тебя

я никого,

милая, не встречала!"

(Сапфо)

С дороги Тор заскочил домой и в мастерскую всего на пару часов. Затем должен был состояться торжественный прием у принца Ансира, уполномоченного советом принцев рокоша и лично принцем Клингором вести внешние сношения рокошан и следить в отсутствие других принцев за порядком в Карлиноре. Этот принц оставался в городе один. Клингор после победы некоторое время улаживал военные дела, затем стремительно появился в городе с тысячей конницы, захватил с собой еще тысячу конников своей гвардии, всех принцев, кроме Ансира, вместе с их личной конной охраной, и двинулся конным войском куда-то, как всегда, не афишируя своих намерений. Основная армия под руководством принца Крангора стояла под Линьей, не столько осаждая город, сколько заняв крепкую позицию и мешая городу жить, а заодно контролируя основные сухопутные пути из Зоора. Флот правительства попытался высадить десант в провинции Линнагайе, но десант был быстро частично сброшен в море, а частично перешел на сторону рокошан. Именно из опасения такого исхода десанта флот весьма пассивно действовал против побережья рокошан, ограничиваясь морской блокадой.

Вечерний прием был явно подготовлен на скорую руку. Но Эсса поняла основное: коренное изменение своего статуса и статуса мужа. Теперь он — имперская знаменитость, рыцарь, имеет титул и наследственное достоинство. Эсса оказалась в комнатке, где были собраны жены знати. Раньше она была в зале, где были жены именитых горожан и простых дворян. Сам пожилой принц Ансир деликатно осведомился о состоянии ее здоровья, пожелал родить доброго дворянина и хорошего запасного наследника Колинстринны, а потом еще и третьего сына, который может стать прекрасным воином и добыть еще одно поместье для их рода. Дамы-аристократки, выяснив, что Эсса знатного женского рода, приняли ее в свой круг, где были жены и возлюбленные принцев, жены и дочери баронов, а также высокородная гетера Кисса. Эссе пришлось туго: разговор в этом кругу был сплошь построен на недомолвках, цитатах из классических книг и поэзии, произносимых так фрагментарно, что восстановить их (а тем более их контекст и содержащийся них намек) мог лишь хорошо знающий классическую литературу и поэзию человек. Вежливость была безукоризненной, но за всем этим чувствовалось страшное напряжение. Эсса при своем уме избрала верный путь: она в основном скромно молчала, но, пользуясь совсем неплохим образованием, которое ей дала мать, пару раз сумела удачно ответить намеком на намек. Когда некая дама сказала: "Дух мой упавший" Эсса вспомнила стихотворение

Никто не сможет

Дух мой упавший поднять

Этою ночью.

Новой любовью

Мой кавалер увлечен.

и моментально отреагировала: "Значит, другою ночью" Дама иронически глянула на нее и сказала: "А если в лапах?" Эсса и здесь нашлась: "Тогда нежною лаской", вспомнив стихотворение

Милый печален:

В лапах соперницы злой

Сердце разбилось.

Нежною лаской

Сердце его возвращу.

Кисса сразу же заняла Эссу своим разговором, понимая, что дальше она не выдержит словесной дуэли и важно не испортить впечатление.

Для себя Эсса решила, что придется внимательно перечитать классические книги и священные тексты (из них цитат было меньше, но говорились они коротко и небрежно, как намеки на нечто тривиальное и общеизвестное, так что понять их было не легче, чем восстановить мелодию по четырем нотам из середины произведения). Тем более тяжело пришлось Эссе, так как она чувствовала, что многие намеки направлены на взаимоотношения ее мужа с Толтиссой и ее самой с принцем. Но даже расшифровать их было трудно, а отвечать невпопад не хотелось, поэтому она входила лишь в разговор на нейтральные темы.

Тор сидел в почетном конце пиршественного стола почти рядом с принцем. Здесь, в мужском обществе, разговор шел менее манерно и утонченно, и Тор в своем лаконичном стиле отвечал на вопросы о суде (сообразуясь с клятвой о неразглашении, которую он дал), о Сейме, и даже о Толтиссе и рабыне. Его спросили, что он желает: работать в мастерской и руководить городским ополчением, как Мастер, или собрать свой знаменный отряд и двинуться на передний край боев как рыцарь и владетель Колинстринны. Тор лаконично ответил, что он должен сначала понять, что изменилось за семь месяцев, а потом уже действовать.

Когда под полночь Тор с женой вернулись домой с приема, их экипаж встретили слуги, в том числе и Ангтун, которая стала помогать жене. Вспомнив, кто это такая, Эсса презрительно посмотрела на нее и процедила:

— Не прикасайся ко мне, позорная рабыня! Мне теперь придется проходить очищение.

— Не гневайся на нее, дорогая моя, — мягко сказал Тор. — Проклятие нечистоты снято с нее Патриархом и она им благословлена. Так что очищения не потребуется.

— Я не потерплю, чтобы ко мне или к членам моей семьи прикасалось столь низкое и преступное существо. Она будет обслуживать подмастерий и слуг, — жестко сказала Эсса.

— Ангтун, я приказываю тебе в хозяйственных вопросах во всем подчиняться моей жене.

— Повинуюсь всем твоим повелениям, мой хозяин, — промолвила Ангтун, смиренно потупившись.

Это ее поведение еще больше разгневало Эссу.

— Завтра утром придешь ко мне. Я определю тебе работы.

— Повинуюсь, госпожа.

Тор почувствовал, что неприятности не остались позади. А ведь еще надо был разбираться с делами, приводить в порядок мастерскую, принимать городское ополчение… "Стоп! А нужно ли это?" — вдруг подумал Тор. — "А может, вернуться в Колинстринну? Ведь там у меня моя лучшая мастерская, и я теперь там полный хозяин. Но это значит заниматься делами всего баронства… А здесь заниматься разной чепухой, которую потребует от меня общество в связи с моим новым статусом… Хрен редьки не слаще!"

Когда он остался, наконец, наедине с Эссой, он первым делом вручил ей подарки. Эсса демонстративно отдала их служанкам, так как почувствовала интуитивно, что Тор советовался с Толтиссой. Тор, как будто ничего не случилось, сказал:

— Любимая жена! Нам с тобой стоит решить важнейший вопрос: где мы будем жить? В Карлиноре или вернемся в Колинстринну? И если жить здесь, нам нужно подобрать управляющих для наших замков.

— Ты не отвлекай меня от главного! Любимая жена! Я уже знаю, что у тебя была общая тантра с Толтиссой! Теперь она твоя любимая жена, а не я!

— Моя любимая! Для меня был бы позор не ответить на публичный вызов такой знаменитой женщины. Позор этот коснулся бы и тебя тоже, и очень сильно. А перед отъездом мы с ней дали обет не искать встреч друг с другом. — Тор вовремя остановился, не сказав о второй части обета.

— Ну а мне-то что? Если бы ты привез ее как вторую жену, у меня было бы хоть то утешение, что мне подчиняется самая знаменитая женщина Империи! И она была бы у меня на глазах! А теперь каково мне будет, когда ты, обнимая меня, будешь в мыслях вспоминать тантру и обнимать на самом деле ее! Мне такое не нужно!

Тор прекрасно понимал, что, если бы он привез вторую жену, упреки были бы не менее жестокими, чем сейчас. Но вот прекрасная женская логика: теперь он виноват в том, что не женился без согласия Эссы! Оставалось ждать, когда буря затихнет.

Когда упреки стали послабее, Тор достал вторую серию подарков и похвалил себя за хитрость, что поделил их на две части. На сей раз жена стала их рассматривать и критиковать, но не отбрасывать. Чувствовалось, что она критикует не столько подарки, сколько вкусы соперницы. А затем она вдруг сказала:

— Ну ладно, мы засиделись, уже скоро утро! В Колинстринну я не хочу. Там тебя объявили колдуном и садистом, а меня ведьмой. Здесь общество, а там медвежий угол.

Ночью Эссе совершенно не спалось. Душа ее разрывалась на части от любви и ревности. И был единственный способ не сойти с ума и не потерять достоинства. Она взяла лютню и запела то, что у нее сложилось.

Ты вернулся издалека,

Долгожданный, любимый мой!

На чужбине жизнь нелегка…

Но кого Ты привез с собой?

Эти губы — вишневый каприз,

Эти груди, как яблоки рая,

Взгляд покорный очей томных вниз!

Что мне делать с собой? Я не знаю!

О, Ревность, жуткое создание:

Шипами колет, душу рвет,

Покоя сердцу не дает!

Трещит по швам основа здания,

Любовь в нем больше не живет.

И Ревности водоворот

Любовь подхватит, унесет

В глубины темные сознания.

Любовь погаснет и умрет…

О, Ревность, страшное создание!

(Несущая Мир)

Утром Эсса вызвала к себе рабыню. Она посмотрела на ее хитон с серебристой полосой внизу и у нее зародились подозрения.

— Откуда у тебя такие хитоны?

— Их подарила хозяину для меня госпожа Толтисса, чтобы я была одета не хуже ее рабынь.

— Она, небось, тебя еще и учила, как мужчин обольщать и ублажать?

— Да вы что! Чтобы такая высокопоставленная особа снизошла до жалкой рабыни! Я занималась вместе с ее рабынями.

— И чем вы там занимались?

— Гимнастикой, танцами, пением, этикетом обслуживания господ за столом, немного классической литературой, чтобы поддерживать разговор. А когда не занимались, прислуживали. Словом, свободных минут за весь день не было. — О других занятиях Ангтун благоразумно умолчала.

Эсса кипела внутри себя. Эта Толтисса великодушно подобрала красивые одеяния наложнице любовника, отправила ее учиться, и теперь Эссе неудобно выглядеть хуже. "Но ведь эта знаменитость сама меняет любовников, когда захочет, вот она и не ревнует очередного друга к его служанке. А я ведь законная жена, и почему я должна с кем-то делить своего мужа?" — обосновала свою позицию Эсса.

— Я уже сказала, что ты будешь обслуживать подмастерий и слуг. Для такой работы эти одежды слишком красивы. Принеси мне их все.

— Конечно же, госпожа. Ведь у меня не может быть своего имущества. — смиренно ответила Ангтун и побыстрее удалилась выполнять приказание, пока госпожа совсем не разгневалась.

Ангтун принесла свои хитоны, и Эсса увидела, что полосы на них цветов танцевальных платьев, кроме бордового.

— А где бордовый?

— Хозяину он не понравился, и я выбросила его в море.

— Ну и правильно сделала! Могла бы и все остальные выбросить туда же! Снимай хитон и надевай платье!

На краю сундука лежало бесформенное платье из холстины. Ангтун покорно надела его. Эссу все больше раздражала эта покорность и скромно опущенные глаза. Она отвела Ангтун и показала ей комнаты учеников и подмастерий, которые рабыня должна была убирать, и заодно приказала ей в случае, если у кого-то из подмастерий появится потребность в женщине, удовлетворять ее. Ангтун опять скромно опустила глаза и покорно сказала:

— Если мой господин мне прикажет, я, конечно же, это сделаю.

Такой ответ взбесил Эссу. Рабыня ясно дала знать, что госпожа вышла за пределы полномочий, которые передал ей муж. Она хотела было приказать выпороть Ангтун, но это было бы в противоречии с образом гуманной и доброй хозяйки, которая наказывает лишь в крайних случаях. Да и пахло это вмешательством в приговор Имперского Суда. Поэтому у Эссы появился хитрый план.

— Я посмотрела твои хитоны. Они из хорошей ткани, но не подходят по виду для нашего дома. Поскольку нельзя их кому-то отдавать после позорной рабыни, хоть с тебя и снято проклятие неприкасаемости, я велю их перешить для тебя. Так что тебе в дерюжке ходить не придется.

— Ты очень добра ко мне, госпожа, — ответила Ангтун. — Я еще не заслужила такой доброты.

— Ну так постарайся заслужить! И верную службу я всегда буду вознаграждать, — с ласковой улыбкой сказала Эсса.

После этого, отдав распоряжение срезать с хитонов цветные полосы и подшить их по длине как у рабынь гетеры в коротких хитонах (у Киссы тоже была пара таких рабынь, и Эсса их видела, когда заходила в гости к подруге), Эсса уселась за классические книги, в которые она почти не глядела после смерти матери. К вечеру у нее заболела голова от усилий расшифровать запомнившиеся ей диалоги знатных особ, но кое-как понять удалось едва лишь пятую часть. А муж весь день был то в мастерской, то в городском совете, то в цеху, то на плацу городского ополчения, и вернулся лишь когда стемнело, весь измотанный. Его даже было жалко. Эсса приласкала его и очень обрадовалась, когда он прижался к ее груди, как будто ища защиты. Она расплакалась и сама бросилась ему на грудь.

— Мой любимый и единственный муж! Мы ведь созданы друг для друга. Когда я выкормлю этого ребенка, мы сразу сделаем еще! Мне хочется, чтобы у нас было много детей. И я тебя больше никуда не отпущу.

— Милая жена, — ласково ответил Тор. — Мужчине порою необходимо отправляться туда, где жене не место. Например, на войну. А детей я тоже очень хочу, и ты у меня самая лучшая.

— Давай сегодня спать вместе. Я хочу пригреться у тебя на груди, — тихо сказала Эсса. Тор ласково и глубоко поцеловал ее. И Эсса вдруг почувствовала, что ей становится на душе намного легче, как будто с души упала тяжесть. Она ласково обняла мужа и опять заплакала.

— Что с тобой?

— Так хорошо! А я боялась, что потеряла тебя.

А Тору было не очень хорошо. Поцеловав жену от всей души, он почувствовал, что через благословение поцелуя забрал у нее ее тяжелые чувства и мысли, и теперь должен победить их сам. Поэтому он сказал, что перед сном должен еще помолиться, и провел в часовенке целый час. Эсса думала, что он кается в своих прегрешениях во время жизни в столице, и терпеливо дождалась его. В темноте она включила свое видение ауры и поразилась. У Тора была раньше сильная серебристая аура. Теперь она стала ярче, отливала золотистым оттенком, а главное, стала во много раз сильнее.

— Как изменилась твоя аура! — прошептала Эсса.

— Я же был благословлен великим благословением, а потом пережил двойную тантру, которая выжгла из меня остатки свинства, — прошептал Тор.

Эсса подумала, что Толтисса выполнила свою роль очищения души ее мужа, и хорошо, что она осталась в прошлом. Теперь уже ей не было так обидно: муж вернулся более сильным и более чистым. И она спокойно уснула, прижавшись к его груди не как любовница, а как жена, ищущая защиты и духовного тепла своего мужа, а не физической близости. Тор некоторое время гладил ее волосы, и наконец уснул сам.

Утром Тор ощутил, что он еще не полностью поборол взятые на себя страсти и вынужден был еще полтора часа помолиться. Жена с удовольствием отмечала возросшее благочестие мужа, и с каким-то наслаждением время от времени ныряла в его очищающую ауру. А Тор, когда молился, заодно подумал о коварном даре Патриарха: он разрешил Тора от греха прелюбодеяния, зная, что теперь Тор сам себя накажет гораздо больше церкви, если поддастся скотству. Тор вздрогнул, когда представил себе последствия хотя бы поцелуя с порочной женщиной. Да, если бы Эсса знала, какая жестокая защита от обычных мужских слабостей сейчас у него стоит… Но ей рассказывать об этом не стоит. Но почему же защита не работала, когда он соединялся с Ангтун? Ведь та не безгрешна, хоть и кается изо всей силы. Может быть, как раз в этом и дело. Рабыня знает, что грешна, и кается от всей души, а Эсса лишь слышала о том, что она грешна, и молится лишь формально, внутри души считая себя вполне добродетельной.

Ангтун нашла у себя вместо скромного холстинного платья свои хитоны, но без цветных лент, и укороченные так, что они в вертикальном положении едва прикрывали срам. А ведь ей придется в них нагибаться, когда она моет пол и убирает комнаты подмастерьев… Осталось лишь молиться, чтобы никто из них не соблазнился…

Эсса же невзначай сказала собравшимся подмастерьям, что она разрешает им пользоваться объятиями новой рабыни, если, конечно, все будет по доброму согласию. Когда Ангтун появилась среди мужчин, они начали грубо ухаживать за ней, а она, в контрасте со своим нескромным одеянием, скромно опускала глаза и говорила лишь: "Если мой господин прикажет, то я обниму тебя. А без приказа нет. Я верная рабыня." В конце концов старший подмастерье Ун Линноган, который видел Ангтун еще в ее "прошлой жизни" как легкомысленную, пустую и злобствующую дамочку в Колинстринне, поразившись переменам в ней, спросил:

— Одежда вроде бы у тебя такая, которая подобала бы гулящей даме больше, чем их обычные наряды. Но ты стала совсем другой. Почему?

— Той дамы больше нет. Ее посадили на кол в имперской столице. А я родилась в этот момент заново, но унаследовала все грехи той ничтожной развратницы, ее настоящее имя и проклятие, которое она заработала. Я каюсь в ее грехах и в тех, которые я по слабости и глупости своей допускаю уже в новой жизни. Мне уже удалось смыть проклятие неприкасаемости. А все остальное я смогу смыть лишь всей своей жизнью. И я молю Победителей, чтобы они помогли мне на этом пути.

Подмастерья и ученики слушали такую проповедь от легкомысленно одетой, молодой и очень симпатичной женщины, разинув рты. Никто такого не ожидал.

— А почему на тебе такой хитон?

— Его мне велела надеть госпожа.

— Ааа, эта стерва боится, чтобы ты мужа у нее не перебивала! Сама холодная, как лягушка, наш Мастер из-за этого взрывается, а всех, кто хоть посмотрит на ее мужа, готова свести в могилу!

— Да, госпожа у нас красивая, умная и добродетельная, но характер у нее такой, что и правда, если кто-то из женщин хоть глянет на ее любимого мужа, Эсса ее в могилу сведет, причем своими благодеяниями. Помните, что хозяйка сделала с Имир? А с женой Унса? — раздался голос еще одного старшего подмастерья из задних рядов. — Ну что, мужики, неужели мы по скотству своему поможем ей в таком благородном деле? И заодно возьмем ее грех себе на душу? Ведь ей только и хочется, чтобы мы все поимели рабыню, и Мастер после этого от нее отвернулся.

— Нет! — закричали все.

И Ангтун оказалась почти избавлена от приставаний. Ее лишь шутливо подбадривали высказываниями типа: "Ты только посильнее ласкай нашего Мастера, а то он опять взорвется и всех нас в клочки порвет" — и иногда немного похлопывали, на что она скромно отвечала: "Хозяин мне еще не приказывал тебя обнимать".

В течение двух следующих дней Эсса продолжала до одури изучать классическую литературу и занималась с учительницей этикета. Порою, чтобы без хозяйского глаза все не пошло наперекосяк, она отвлекалась, раздавала распоряжения по хозяйству и заходила в мастерскую. Там она несколько раз спрашивала вроде бы невзначай у самых симпатичных и мужественных подмастерьев, как им понравилась новая рабыня? Те отшучивались, но когда вопрос услышал краем уха Ун Линноган, он громко сказал:

— Пора нам кончать с этим!

Эсса поняла не высказывание, а его раздраженный и осуждающий взгляд. Такое отношение она никогда не забывала. Осталось лишь ждать, когда Линноган в чем-то провинится.

На следующий день Мастер Тор собрал всех своих домочадцев во дворе. Он должен был отправляться на торжественный прием и бал во дворец, и перед празднеством решил устроить праздник и своим людям. Он торжественно награждал всех, кто оставался ему верен в тяжелые дни, и под конец объявил четырем старшим подмастерьям, что он рекомендовал их на мастера и что готов оплатить им подготовку шедевра. Тут вышел вперед Ун Линноган и сказал:

— Учитель, спасибо за предложение. По дерзости своей я шедевр уже подготовил, деньги на банкет и взнос в цех у меня есть, и я готов защищать звание мастера хоть завтра. Точно так же и остальные трое рекомендованных. Но мы хотели поговорить с тобой об очень серьезных делах. Разговор будет неприятным. Готов ли ты выслушать нас, хозяин?

— Конечно, Ун! — ответил Тор.

— Пока тебя не было, жена твоя старалась. чтобы хозяйство не развалилось. Но, если бы не принц, который в каждое посещение города заглядывал сюда и ободрял нас, что ты обязательно победишь и чтобы мы сохраняли верность тебе, мы все разбежались бы! Она у тебя верная, хозяйственная, честная, но законченная стерва, как и многие бабы. Ты, если обидишься на кого-то, поругаешься, накажешь, может даже побьешь, и все. Да что там, и на тебя ругнуться можно, если по делу! А она ничего не скажет, запомнит каждый косой взгляд и каждое неосторожное слово и потом спросит при малейшей провинности. Причем вроде бы за провинность, а на самом деле за неуважение к ней, такой хорошей и добродетельной! Запрети ей заходить в мастерскую. Здесь мужские дела, а не бабские.

Эсса с возмущением выслушивала такую публичную характеристику ее деятельности. Распоясались совсем без хозяина! Ничего, сейчас муж их на место поставит! Она посмотрела на каменное лицо Тора и прочла в его глазах твердую решимость.

— Я завтра же договорюсь в цеху о дне защиты для всех четырех. А тебе, жена, действительно не место в мастерской, когда хозяин здесь. И когда я буду уезжать, я буду оставлять за себя одного из старших подмастерий. Так что порог мастерской больше не переступай без моего слова.

Эсса повернулась и хотела было уйти в обиде, но Тор железным голосом сказал:

— Я тебя еще не отпускал, хозяйка! Разговор с людьми еще не кончен.

Такого Эсса не ожидала. Да, за эти месяцы у Тора изменилась не только аура. Он стал настоящим хозяином во всем доме, а не только в мастерской, как раньше. Несмотря на жгучую обиду, интуиция и мысль у Эссы работали вовсю. "Если он такой властный теперь, то он ведь железной рукой наведет порядок во всем баронстве!" — вдруг подумала Эсса. И раздражение немного отступило: в конце концов, приятно, когда железный мужчина как масло в твоих руках, но такая податливость приятна по-настоящему, лишь если для всех остальных он железный.

Ун Линноган еще не возвращался в общие ряды. Видно было, что он имеет еще что-то сказать. А рядом с ним стали выходить из рядов и другие, по двое, видимо, заранее была установлена очередь. И действительно, за время отсутствия накопились многие недоразумения и ссоры между людьми, тем более, что, судя по всему, вмешательство Эссы не утихомиривало ссорящихся, а лишь подливало масла в огонь. Тор должен был выполнить обязанности сюзерена и рассудить все это.

Одно из дел сразу ужаснуло его своей мелочностью и стервозностью. Одна из кухонных служанок обвинила другую в присвоении пузырька с благовониями, а та стала утверждать, что этот пузырек отдал ей муж потерпевшей. После этого первая забыла о пузырьке и вцепилась в волосы второй с воплем:

— Так ты, шлюха, у меня мужа отбиваешь!

Тор каменным голосом велел Эссе рассудить дело, предупредив публично, что после этого она несет ответственность за продолжение дрязги наравне со ссорящимися. Эсса перевела разлучницу убирать комнаты подмастерьев, переселила ее в дальний конец дома за комнаты учеников и запретила ей приближаться к кухне. Спорный пузырек с благовониями она вытребовала у его нынешней обладательницы и на глазах у всех пополам разлила его на головы ссорящихся. Видно было, что обе служанки остались довольны: одна тем, что убрали соперницу, а другая тем, что теперь ей будет легко волочиться за подмастерьями, а они и здоровее, и красивее, и богаче. Тор после этого стал поручать жене другие подобные дела, и в конце концов даже похвалил ее за "мудрые решения", которые на самом деле чаще были хитрыми. Но самое неожиданное из дел Ун Линноган приберег на конец.

— И наконец, Мастер, еще одно дело у всех нас, мастеровых, появилось к тебе после твоего возвращения. Нам надоело, что ты, из-за того, что твоя жена холодна, начинаешь по временам дрючить всех нас. Теперь у тебя есть законно отданная тебе женщина, которую мы успели зауважать за ее верность тебе и искреннее покаяние в своих прошлых страшных грехах. Да и на вид она привлекательная, как сдобная булочка. Дрючь лучше ее как следует, а на нас больше не взрывайся. И забери рабыню из распоряжения своей жены, а то она ее в могилу сведет, грех будет на тебе и на нас всех.

— Ангтун, ты отныне прислуживаешь мне, хозяйке и почетным гостям. Во всех серьезных делах ты слушаешь лишь мои приказы. Я тебя переселю в другую комнату и велю сшить тебе приличные платья.

Эсса как будто жабу проглотила. Но делать было нечего. Она сказала:

— Я распоряжусь насчет платьев и прикажу сейчас же подготовить комнату рядом с нашими покоями так, чтобы почетным гостям не было стыдно в нее заходить.

Неизвестно, какая сцена разыгралась бы между супругами наедине после этого, но надо было спешить на прием.

Прием Эсса вспоминала как кошмар. Переполненная классической премудростью и не переваренными правилами этикета голова трещала, она чувствовала, что часто допускает неловкости, разговор теперь был еще более раздражающим: иногда было понятно, но лишь обрывками, потому что сразу же ответ был непонятен, и линия диалога ускользала. Кисса сочувственно смотрела на нее и пыталась незаметно ей помочь, давая на намек другой намек, чтобы Эсса могла расшифровать первый. Эсса вначале была ей благодарна, а потом увидела, что другие дамы поняли эту игру (может быть, ей просто показалось, а может быть, и на самом деле) и подсмеиваются над ней. Еще хуже стало, когда пару раз Кисса помогла ей исправить оплошности в этикете. Но многое Эссе понравилось. Она уже представляла себе, как она будет ставить всех эти дам в тупик, когда натренируется в искусстве светской беседы. Отношения высокородных дам с мужчинами тоже были ей в общем симпатичны. Флирт был тонким, а обычай после свидания писать даме стих, а даме тоже отвечать стихом, Эссу просто восхитил. Дамы цитировали краткие стихотворения, которые особенно удались любовникам либо любовницам. Ревность в высшем обществе считалась неприличным чувством, но дама должна была рожать детей лишь от мужа, если он для улучшения рода не разрешал ей другого явно. Правда, детей, случайно зачатых от любовника, просто сразу после родов тайно отдавали на усыновление в худородные семьи, давая за ними приданое. А явно объявлялось, что ребенок умер при родах. Но наружу все равно это выходило, и Эсса чувствовала, что над такими неосторожными дамами и их любовниками подсмеиваются. В общем, это действительно был кусочек высшего света с его манерностью и утонченными обычаями, расцвечивающими и облагораживающими то, что в более низких слоях выглядит как обычная распущенность (да и на самом деле является ею). К концу вечера Эсса вымоталась так, что стала бояться за себя и за ребенка.

Тору пришлось намного легче. С дамами он не флиртовал, а с мужчинами можно было вести себя по-мужски, тем более что, хотя бы в принципе, аристократы были одновременно и воинами. Когда одна из дам попыталась изящно подкатиться к Тору, он неожиданно для себя ответил стихотворением:

Мощный дуб тяжкий

Ивушки ствол сокрушит,

Если сломается.

Дама осталась довольна таким тонким отказом, а мужское общество просто было в восхищении.

Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла свое раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:

— Светский прием, оказывается, очень тяжелая работа.

— Я еще в имперской столице понял, что в высшем свете легкой жизни нет. — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибешься, и рядом с тобой смерть и ужас.

— Я не думала, что это так страшно и так серьезно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Тор поцеловал ее, и Тора чуть не вырвало: все накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:

— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни лишь когда будешь готов взорваться.

— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.

Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: "И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотесанностью попавшего в знать простолюдина." После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: "Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться не буду из-за неудовлетворенных мужских потребностей. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!"

— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.

— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не ругайся зря на своих людей. А на этих светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают. — И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.

Тор поцеловал ее руку и бросился к не ожидавшей его рабыне.

— Мне очень плохо в душе! — простонал он и ощутил острый стыд, что признался в этом, тем более рабыне.

— Хозяин, обними меня! Я постараюсь тебя утешить. — просто сказала Ангтун.

Утром, уже с почти очищенной душой, Тор решил поговорить с рабыней.

— Знаешь, когда я хотя бы целую других, я сразу ощущаю их грехи и тревоги и беру их себе. А ты, наоборот, очищаешь мою душу. Ты что, их тоже забираешь себе?

— Нет, хозяин. Но я не даю тебе свои тревоги и свои грехи, я должна расплатиться за них сама. И разве берет себе грязь тот, кто моет другого человека? Он ее смывает. А еще я, дерзкая, сейчас не могу удержаться от одного греха. Хозяин, я тебя люблю больше жизни, и я всегда хочу, чтобы тебе было хорошо. Когда тебе хорошо, мне очень хорошо. Но я не имею права так говорить, и к моим грехам добавился еще один.

— Больше говорить об этом не надо, этот твой грех я беру на себя, — сказал Тор и внезапно поцеловал Ангтун со всей страстью. Но грех в него не перешел, видимо, потому, что это был грех против обычаев и законов, а не против души. Зато Ангтун просияла и вновь слилась с ним, прошептав:

— Ты снял с меня мой грех, хозяин! Но больше так не делай! У меня грехов слишком много, чтобы перекладывать их на тебя!

Утром Эсса проснулась в отвратительном настроении. Вчерашний неудачный прием так и не выходил у нее из головы. Она поняла, что ей придется тренироваться в светском общении по крайней мере год, а то и больше, чтобы хотя бы понимать почти все и достойно отвечать. Так что подъем в высший свет приносил отнюдь не только радости. С этими мыслями она помолилась и отправилась к Тору. Но Тор уже ушел в мастерскую, даже не позавтракав. Эсса зашла в комнатку прислуги, где занималась гимнастикой Ангтун, и приказала рабыне отнести ему туда завтрак, подумав, что ее жест будет оценен мастеровыми.

Ангтун быстро накинула на себя хитон. Он лез с трудом, так как ее грудь налилась и буквально разрывала ткань одежды. Она побежала на кухню, где на нее как-то странно посмотрели кухонные служанки и повара, и понесла поднос с завтраком в кузницу.

Когда она туда зашла, ее встретили с ликованием. Тор взял завтрак и стал с удовольствием есть, а мастеровые поздравляли ее с тем, что хозяин пришел в отличном настроении, но почему-то очень уж на нее пялились. Тор глянул на нее, тоже почему-то улыбнулся и сказал всем, что они могут на несколько минут выйти во двор поболтать с рабыней, чтобы не мешать ему есть.

Когда все вышли во двор, Ун Линноган, улыбаясь, подошел к рабыне и провел рукой по нижнему краю хитона. Ангтун с ужасом поняла, что из-за груди хитон задрался еще и теперь уже ничегошеньки не прикрывал. А Линноган сказал:

— Не очень-то торопится хозяйка переодеть тебя прилично. А в этой одежде ты выглядишь неприличней, чем голая. Особенно сейчас, когда ты еще налилась соками.

Ангтун вдруг вспомнила, как на ее глазах наставница рабынь отчитывала одну из рабынь Толтиссы за ошибки, допущенные ею с гостем, и сказала: "То, что обычно выглядит самым неприличным, иногда становится приличнее того, что принято. Запомни это." Ангтун-то запомнила. И она решительно сняла с себя хитон, хотела было разорвать его в клочки, но затем вспомнила, что он не ее, а хозяйский, и просто держала его в руке. Но при этом она сказала:

— Хозяйка просто не успела позаботиться о моем платье. Она ведь сразу после вчерашнего разговора уехала на прием и вернулась очень-очень усталая, а все уже спали.

Мастеровые восхищенно смотрели на нее. Линноган подвел общее мнение:

— Ты не просто пышечка, ты вся здоровьем и страстью налита. А когда волосы у тебя отрастут полностью, ты станешь совсем красавица. Мы рады за Мастера.

И мастеровой доброжелательно потрепал ее по красивой груди. Ангтун было даже приятно, как на нее смотрят, но она всячески следила, чтобы не начать кокетничать. Тем временем Тор кончил завтракать, подозвал ее, она подошла к нему взять поднос. Хозяин не обиделся на нее, он просто сказал:

— Теперь ты действительно выглядишь приличнее и еще красивее, — и поцеловал ее.

Ангтун взяла хитоном поднос и отправилась обратно на кухню через строй мастеровых, любующихся ею. И тут она увидела стоящую в дверях главного здания Эссу. Госпожа строго спросила: "Что творится"? Линноган, который теперь уже ничего не боялся, сказал:

— Ты, госпожа, одела рабыню столь неприлично, что мы все решили, что ей приличнее ходить нагой, пока не будет готово новое платье. И хозяин с нами согласился.

Эсса поняла, что даже затянуть с платьями в надежде, что кто-то все же соблазнится, не удастся. Тем более, что рабыня, как ни странно, шла с достоинством, без всякого вихляния бедрами и кокетства. Первое платье скромного фасона, длинное, но хорошо сидевшее на рабыне, было готово уже к вечеру. Рабыня радостно поблагодарила госпожу, а Эсса не удержалась от того, чтобы съязвить:

— Теперь-то у тебя не будет предлога голой показываться на обозрение красивым мужчинам.

— Рабыня не всегда бывает голой по собственной воле. И на невольничьем рынке, и на приеме важного гостя она нагая. А мне пришлось трое суток ходить нагой на виду у всей столицы по приговору суда. Вот я и научилась вести себя так, чтобы нагота не выглядела наготой шлюхи. Да и потом наставницы у меня были отличные. — довольно дерзко, но скромным тоном, ответила Ангтун.

— Ну ладно, теперь буду знать, кого назначать танцевать перед гостем и прислуживать ему, — деловым тоном отбрила Эсса, не опускаясь, как казалось ей, до пререканий с рабыней.

— Это твое право, госпожа. Любое приказание господина я выполню всем сердцем и всей душой. Моя жизнь, мое тело и моя душа принадлежат вам, господин и госпожа. Для женщины моего положения самое лучшее служение — это служение хозяевам. И грехи лежат на них, а не на ней, пока она беспрекословно и добросовестно выполняет их повеления. — так же смиренно ответила рабыня.

— Я рада, что ты осознала свое положение. Так же верно служи и дальше. — сухо сказала хозяйка и удалилась.

А когда Тор вернулся домой, Эсса неожиданно для него сказала:

— Я еще раз подумала. И тебе, и мне тяжело выносить миазмы столичного города, особенно духовные. Мастерскую в Карлиноре ты можешь передать под управление одного из своих новых мастеров. А нам лучше отправиться в Колинстринну. Там и ты, и я будем полными хозяевами и в замках, и в деревнях, и в обществе. А если нам опять захочется побывать в высшем обществе, всегда сможем поехать в Линью либо Зоор. Они не чета Карлинору. Ведь не вечно же будет идти рокош.

— Но сейчас Колинстринна на границе между нашими и канцлеровскими местностями. И последнее сражение было именно там. Наверно, там все разорено. — заметил Тор.

— Насколько я знаю, наш замок цел. Бывший замок барона разорен, но что поделаешь. — ответила Эсса.

— Я сам тоже слышал, что наш замок цел. — задумчиво сказал Тор. И вдруг он рассмеялся.

— Ты не обижайся, жена, но я уже принял решение сам. Я нанял отряд наемников для сопровождения в Колинстринну и для гарнизона бывшего баронского замка. Мы выедем сразу после принятия новых мастеров в цех. Это будет через пять дней.

Эсса немного помрачнела. Тор, оказывается, уже сам все решил.

— А почему это такая срочность? Почему ты не посоветовался со мной?

Тор внутренне расхохотался. Только что жена его уговаривала ехать в Колинстринну, а теперь возмущается, что он сам так решил.

— Ну например потому, что как раз подвернулся свободный отряд наемников с хорошей репутацией. А через несколько дней неизвестно, будет ли он свободен.

— Ну ладно. Ты — глава семьи, ты — владетель Колинстринны, а я — только твоя дама. Ты волен управлять семьей и владением. Но в следующий раз прислушивайся и ко мне тоже. — завершила разговор Эсса и подставила губы для поцелуя. Но Тор поцеловал ее в грудь, ласково обнял и сказал, что сегодня он будет спать в своей комнате, так как очень устал.

По пути в спальню из двери каморки выглянула рабыня. Тор поцеловал ее и велел ложиться спать. А сам он в эту ночь наконец-то спал здоровым мертвым сном.

Прошло в подготовке к отъезду еще четыре дня. На пятый состоялся обряд посвящения учеников Тора в мастера. Цех признал качество шедевров отличным. Кое-кто из цеха посетовал, что надо было бы устроить прием по отдельности, тогда было бы четыре банкета, но все мастера цеха примирились со своей участью, когда увидели качество банкета, устроенного четырьмя новоиспеченными членами цеха. Тор попросил одного из новых мастеров Она Турийрона принять начальствование над мастерской в Карлиноре при условии уплаты одной десятой дохода ему как владельцу. Он Турийрон согласился на такие выгодные условия. А Ун Линноган неожиданно для всех встал на колено перед Тором и сказал:

— Как Великому Мастеру я теперь не могу тебе подчиняться, поскольку я — полноправный мастер. Но я приношу тебе вечную и нерушимую вассальную присягу как Владетелю Колинстринны и отправлюсь в нее с тобой, учитель, чтобы поставить свою мастерскую рядом с твоей и работать рука об руку.

— Не противоречит ли это уставу и обычаям цеха? — задали мастера вопрос старейшинам. После воспоминаний о прецедентах в других цехах (поскольку среди оружейников Мастера-рыцаря не было) они решили, что это ничему не противоречит, ведь мастерские самостоятельные.

Тогда Тор принял вассальную присягу (благо священник по традиции на банкете присутствовал), поднял Уна, обнял его и сказал, что он выделит землю для мастерской в своем замке и навечно освободит ее от арендной платы. Линноган после этого обратился к Мастеру еще с одной просьбой.

— Учитель, я хочу жениться на дочери мастера цеха портных Ритоссе Арстанг. Благослови меня на брак как сюзерен.

Тор благословил Уна, забыв, что ему дана сила благословения, и вдруг почувствовал, как его духовные силы подкрепляют Уна. В обмен он получил много чистой энергии от ученика и несколько мелких грехов и страстей, которые, как он сразу понял, будет легко замолить. В общем, оба отошли друг от друга с просиявшим лицом. Но тут выяснилось еще одно затруднение. Тор уезжал послезавтра, и пришлось Уну срочно переносить свадьбу на завтра. В результате он вынужден был временно покинуть банкет и вернулся на него с отцом невесты. Банкет был столь богат, что мастера не возражали против еще одного участника, лишь потребовали поставить еще бочку пива и ведро водки. Ун с удовольствием это сделал. Банкет был столь обилен, что, когда мастера уелись и упились, они послали приканчивать банкет старших подмастерий, которые тоже попировали всласть.

Следующий день прошел в суматохе предотъездной суеты, да еще и на свадьбу пришлось идти. Словом, когда пасмурным осенним утром караван двинулся в путь, Тор вздохнул с облегчением. Он ехал на своем коне в доспехах, с копьем и молотом. Рядом с ним ехали на конях Ун Линноган и капитан полусотни наемников из Линны Арк Тустарлон. Подмастерья и старшие ученики шли тоже в доспехах, но тяжелое оружие везли на телегах. Слуги-мужчины и младшие ученики были вооружены луками и арбалетами. Женщины ехали на повозках, управляемых слугами и рабами, а также наемными возчиками.

Принц Клингор задумал дерзкий план. Его маленький, зато блестящий по количеству знатных персон, отряд двинулся на север, где гражданская война считалась практически завершенной, поскольку все владетели, примкнувшие к рокошу, были либо убиты, либо схвачены, либо изгнаны. Но почему-то принцу казалось, что взрывчатого материала там более чем достаточно, и можно будет сыграть роль запальника. Тем более что он планировал пройти через четыре лена принцев Онгора, Кусара, Карсира и Сутара, которых он захватил с собой. Эти лены были у них распоряжением канцлера отобраны и поделены между мелкими владетелями.

Перед выходом с территории, которая находилась в состоянии рокоша, принц обратился к войску:

"Мы вступаем не на враждебную и не на дружественную территорию. Прежде всего, нам надо помнить, что это — наша земля, земля нашего королевства. Но люди, которые на ней живут, сейчас не наши люди. Если возможно, мы должны их привлечь к нам и сделать добрыми рокошанами. Если не удастся, то нет смысла всех их обращать во врагов. А если кто будет нам враг, с тем мы и поступим по военным законам и по праву победителя, но опять же, не убивая никого зря."

"По этой причине помните. Если деревня, поместье или город переходит на нашу сторону и дает людей, обращаться с ними как с хорошими друзьями. Если они выставляют угощение либо преподносят провиант и дары добровольно, обращаться с ними как с дружественными людьми. Это значит, за все платить и не допускать грубостей. Если нам придется потребовать от них поддержки, но они дадут ее без сопротивления, обращаться с ними как со сдавшимися на почетных условиях. Это значит, что вы отказываетесь от права победителя, но имеете право на пир победителя и на две похвалы, как и положено по обычаям. Если они сопротивляются, то сопротивляющихся убиваем, сдавшихся щадим и поступаем по праву победителя, но не грабим дочиста."

Поход был дерзким еще и потому, что принц двинулся совершенно без обоза. Ставка в начале похода делалась на быстроту передвижения и внезапность удара. И она себя оправдывала. Первые несколько деревень и два города не оказали сопротивления, правда, и на сторону восставших никто из них не перешел. Кто-то сразу устраивал пир либо давал провиант. Кто-то после напоминания, и за это расплачивался дважды. Во-первых, размер "доброхотного подношения" или, точнее, выкупа, устанавливал тогда Клингор. Во-вторых, все воины имели право на угощение, поскольку они добровольно отказались от права победителя. А во время угощения — на две похвалы. Можно было похвалить вещь, и хозяин обязан был подарить ее благородному победителю. И можно было похвалить женщину либо девушку. Единственными основаниями для отказа в этом случае были беременность или ритуальная нечистота, но тогда можно было похвалить другую.

Первым по пути был лен принца Онгора. К его окраинному поместью подскакали несколько всадников: Онгор и люди из его личной охраны, среди которых был переодетый принц Клингор. Онгор постучал в двери поместья рукояткой меча:

— Открывайте! Ваш хозяин вернулся!

Двери не открылись. Оценив, что всадников немного, на той стороне в безопасном отдалении появился толстячок.

— В чем дело? Я дворянин Кир Арлистор, законный владелец этого имения.

— Ты что, не знаешь, что конфискация владений участников рокоша незаконна?

— Я законно получил титул на данное имение, и ничего не знаю. — Арлистор хотел было нагрубить принцу, но мятеж кончится, а принц, если голову сохранит, принцем и останется. Поэтому он выразился "изысканно-вежливо"

— Твое высочество лучше соизволило бы продолжать свой путь к намеченной тобою, принц, цели. Здесь ты не хозяин и не гость. Я не берусь оспаривать намерения твоего высочества, но с точки зрения закона ты сейчас похож на мятежника, и я, к превеликому прискорбию своему, вынужден буду позвать войско из города, если ты попытаешься воевать здесь.

— Последний раз требую пустить законного владельца! — в гневе закричал Онгор, а Клингор подал знак своим конникам, которые прятались в двух соседних рощах.

Увидев мчащиеся на него конные отряды со значками пяти принцев, в том числе и Клингора, Арлистор струхнул. А тут еще какой-то воин подъехал к воротам и без всякой вежливости спросил его:

— Ну что, откроешь ворота сам или возьмем усадьбу приступом?

— А ты кто?

— Принц Клингор!

Толстяк осел на землю, так ничего и не сказав. Ворота выломали, и Клингор стал отдавать приказания:

— Усадьбу не грабить. Это имущество принца Онгора. Поскольку Арлистор незаконно владел имением, он и его семья изгоняются и должны оставить все бывшее в имении и нажитое ими имущество законному владельцу. Поскольку мы не знаем, в чем они пришли, а пользователь имения уже зарекомендовал себя как лживая и подлая скотина, он и его семья изгоняются нагими. С женщинами по праву победителей. Но с членами семьи Арлистора обойдитесь как с дворянами. Не берите их публично, и предоставьте им выбор, кто овладеет ими по праву победителя.

Младшая дочь Арлистора отказалась выбирать одного из дворян, выстроившихся перед нею, а подошла к Клингору.

— Если уж мне суждено лишиться девственности по праву победителя, я предпочту, чтобы это сделал знаменитый полководец.

Оглядев нагую девушку, принц улыбнулся:

— Я польщен твоим выбором…

— Меня зовут Оссисса.

— Прелестная Оссисса. Я приглашаю тебя в Карлинор. При моем дворе найдется место и достойный муж для тебя,

— Не смей! — закричал отец. Но его голос был похож на глас вопиющего в пустыне.

Зато его сын, десятилетний мальчик Крин, смело подошел к принцу и сказал:

— Когда я вырасту, я найду способ сразиться с тобой и отомстить за свою семью.

— Когда ты вырастешь, ты поймешь, что виноват в случившемся не я. А за смелость я дарю тебе кинжал, чтобы ты в дороге защищал свою семью. Если ты сочтешь возможным, я приму твою вассальную присягу в Карлиноре. Мне нужны храбрые и честные дворяне. Имение ты себе заслужишь доблестью, а не за подношение, как пытался получить его твой отец.

И по знаку принца мальчику подали кинжал на поясе. Следующей ночью Оссисса сбежала от отца и направилась вместе с единственным оставшимся у изгнанного семейства слугой в Карлинор. А через год к ней присоединился и брат.

Столица лена Онгора город Астрин открыл ворота сам. Его наместник предпочел подписать бумагу, что он добровольно возвращает город принцу Онгору и получить сто золотых отступного, зато он был отпущен с честью и со всем имуществом. А городским старейшинам пришлось напоминать о необходимости заплатить выкуп. Посетив еще пару замков и вернув их под власть Онгора, принц попросил восстановленного в правах владетеля построить уже собравшихся под его знамена воинов и отобрал лучшую половину из них себе. После чего оставил Онгора управляться со своим леном, а сам двинулся дальше уже помедленнее, поскольку в войске появились шесть сотен пехотинцев.

Небольшие шайки разбойников, желающих вернуться к честной жизни, стали присоединяться к войску. Но самое быстрое пополнение дал пьяный болван. Барон Кир Труситорс, славившийся храбростью и исключительной физической силой, похвастался, что он разобьет ничтожное войско Клингора. Правитель провинции дал ему семь тысяч воинов, и Труситорс, как следует вдохновляясь крепким вином, направился навстречу принцу. За три дня, прошедших до того, как войска сошлись, у него осталось шесть тысяч. Тысяча разбежалась или была забыта в придорожных кабаках. Увидев войско Клингора (которое казалось еще меньше, поскольку две группы по пятьсот всадников Клингор заранее послал в обход), барон заорал:

— Сдавайся, мятежник, и останешься жив!

— Тебе сдаваться, пьяному болвану? — хладнокровно ответил Клингор, выезжая вперед.

Барон бросился на него, но шансов у пьяницы не было никаких. Искусство фехтования и оружие Клингора были несравнимы, а грубая сила здесь не значила ничего. В первой же схватке одним ударом Клингор отрубил голову хвастуна. Войско барона хотело было разбежаться, но сзади появились всадники Клингора, и Клингор громовым глосом закричал:

— Бегущие трусы будут убиты без всякой пощады! Кто хочет сражаться за законные права, становитесь в наш строй! Кто трусит, снимайте оружие, доспехи, одежду кроме рубашки и сапог и убирайтесь без всякой чести! Таких проводим ударами бичей, но жалкую жизнь им оставим.

В итоге войско Клингора выросло до семи тысяч, но, когда оно подошло к провинциальному центру Киростану, принц увидел страшную картину. Город был полностью разрушен, на остатках стен развевались желтые знамена со знаками: "Желтое небо и справедливость". Эта картина до глубины души возмутила главу мятежа, и тем сильнее, поскольку он знал, какую теплую встречу готовят ему заговорщики в Киростане и город был готов перейти на его сторону без боя, тем более, что большинство воинов увел этот дурак Труситорс. Но бандиты его опередили и разорили все дотла!

Словом:

Без недостатков

Нету ни жен, ни мужей.

В мире подлунном

Нет совершенства,

И его тщетно искать.