Глава 19. Возвращение в Колинстринну

Ближе к вечеру третьего дня пути Тор и его спутники проезжали мимо военного лагеря, где стоял отряд войск принца. Из одной из палаток раздавался грубый хохот и женский визг. И вдруг из нее вышла женщина, из одежды на ней были лишь пояс шлюхи и кошелек, привешенный к этому поясу. Вслед ей раздался гогот солдатни и напутствия мыться и оправляться быстрее, а то одежду не отдадут.

Женщина посмотрела на караван и вдруг бросилась к нему и упала на колени. Это была Имир.

— Господин и госпожа! Я была такая дура, когда просилась к принцу! Возьмите меня назад к себе! Я буду рабыней рабов у вас! Только снимите с меня этот ужасный пояс!

— Мы не можем забрать тебя к себе против воли твоего господина, — ответила Эсса.

— Мой господин принц отпустил меня на свободу, сначала надев на меня пояс шлюхи и отдав своим солдатам.

— А как же нам забрать тебя теперь? — вновь спросила Эсса.

— Я готова продаться в рабство вам за одну серебряную монетку, — взвыла Имир.

Тора вся эта сцена насторожила. Особенно его насторожило, что жена вынула серебряную монету и предложила Имир сыграть в орла и решку: если будет орел, то она получает монету, а если решка — опять-таки получает монету, но становится рабыней. Он знал, что проигравший себя в рабство — позорный раб.

— Я против! — вдруг сказал Тор. — Что-то здесь нечисто.

— Не бросайте меня, господин и госпожа! Спасите меня!

— Ладно, — сказал Тор. — Я благословлю тебя.

Он, движимый жалостью к существу, за судьбу которого частично считал себя виноватым, забыв об опасностях, благословил эту падшую женщину, которая когда-то в бесконечно далеком прошлом грела его ложе. И тут Тор пошатнулся и побледнел. В него ринулся мутный поток порока, лжи, похоти, жадности, низкой хитрости, а из него как будто вампир высасывал все силы.

— Быстрее в церковь! — сказал он, стиснув зубы.

Кортеж повернул к близкому храму, а Ангтун соскочила с повозки и стала утешать ошеломленную Имир.

— Несчастная! Я ведь тоже была грешная и падшая. Покайся, на тебя снизойдет благодать, и Мастер тебя возьмет к себе.

— Дура ты! Дерьмо ты! Ты рабыня, а я — свободная, и ты не имеешь права мне указывать! А благодать я уже получила! Этот дурак поскупился на денежки и не воспользовался моей слабостью, а благословил меня, и теперь я такая сильная, хахаха! — Имир победоносно засмеялась.

Из палатки выскочили солдаты.

— Бегите сюда, тут такая кругленькая и аппетитненькая дичь для вас! — закричала Имир. Ангтун вздрогнула, ведь она сама себя загнала в ловушку.

Тем временем Тор с капитаном Тустарлоном скакал к храму, а Линноган, заметивший все-таки, что Ангтун отстала, развернул коня и велел двум десяткам воинов взять вооружение и бегом мчаться за ним. Он в последний момент подскакал к Ангтун, вырвал ее из цепких лап шлюхи, рвавшей на ней платье, перекинул ее через коня и закричал приближающимся солдатам:

— Вы с ума сошли, что ли! Вы хотите сражаться с самим рыцарем-мастером Тором Кристрорсом? Эта шлюха вас до смерти доведет!

Солдаты остановились и начали поносить Имир. Линноган поскакал к своим людям и они стали догонять караван, который свернул к церкви.

Священник вначале перепугался, когда в храм вбежал вооруженный человек и бросился на колени перед алтарем. Вслед за ним вошел еще один воин, оставивший, как и положено, оружие у входа. За ними появилась женщина в разорванном платье, подбежавшая к молящемуся и взявшая его за руку. За ними вошла дама на сносях, подбежала к этому же воину и с плачем положила ему руку на голову.

— Не смей целить меня! — проговорил Тор Эссе. — Эта вампирша высосет твою энергию тоже, а она нужна ребенку. И ты не прикасайся, Ангтун! Если уж выпьет, то пусть лишь меня.

— Что случилось? — спросила Эсса.

Тор на минуту прекратил молитву.

— Я по глупости благословил Имир. Мое благословение теперь очень сильное. Оно передает энергию. А мне в обмен попадают гадости из благословленной души. Я сейчас задыхаюсь в ее черной душе, а она высасывает из меня энергию.

— Я убью эту ведьму! — сказал Линноган. Тустарлон присоединился к нему, и они уже хотели с солдатами мчаться убивать Имир, но вмешался старенький священник, дрожавший в углу, который теперь только понял, в чем дело.

— Стойте! Послушайте меня! Брат мой, я не могу благословить тебя. Мое благословение сейчас тоже пойдет этой ведьме, — сказал он Тору. — Я буду молиться за тебя, чтобы закрыть тебя от ведьмы. А вы, воины, дураки! Надо было не болтать, а делать! А теперь, если эта ведьма будет убита с ведома благословившего, вы его отправите прямо в ад! Он допустил ошибку, и должен за нее расплачиваться. А вы, дщери мои, молитесь за своего воина как можно жарче. Этим вы помешаете ведьме высасывать из него жизнь. Продержитесь, пока ведьма уснет, и если у тебя, брат мой, останутся силы, скачи в соседний монастырь Арлана, там есть монах-отшельник, может, он тебя защитит и отсечет от ведьмы, хотя бы настолько, чтобы ты добрался до Великого Монастыря в Ломо. Только там ведьма станет бессильна дотянуться до тебя, и через несколько дней ваша связь порвется. А сейчас она оседлала тебя и вампирит вовсю.

— Это так страшно? — простонала Эсса. — Чем я могу помочь?

— Молись, дочь моя! Молись всем сердцем, кайся в своих грехах, и ты защитишь страдающего брата моего.

— Это монах в миру, рыцарь и мастер Тор Кристрорс, — сказала Ангтун.

— Так вот кто этот благословенный воин! Исчадия ада подстерегают таких людей. Брат Тор, я отдам все свои скромные силы, чтобы защитить тебя от ведьмы. — И священник запел молитву.

— Мне чуть легче! — сказал Тор. — Спасибо вам всем! Нет, опять она присосалась! И какие отвратительные у нее мысли и чувства!

— Ее посадят на кол, если ты умрешь, — сказал священник.

— Меня это не утешит, — со страхом промолвила Эсса.

— Тогда наконец-то молись всей душой, а не формально, дочь моя! А то ты, вместо того, чтобы молиться, ревнуешь к сестре своей, что всей душой молится за брата Тора!

Эссу шокировало, что рабыню назвали ее "сестрой", она хотела было возмутиться, но вдруг поняла, что этим-то она еще раз помогла бы этой проклятой ведьме, разрушив все защиты, которые выстроили святость места и молитвы других. Она с плачем рухнула на колени и стала молиться.

Храм заполнился народом. Пришли любопытствующие местные крестьяне, которых священник, оторвавшись от молитвы, стал выгонять, чтобы они не мешали борьбе с богомерзостью. Крестьяне возмущенно удалились. А вошедшие домочадцы Тора молились за него.

У Эссы текли слезы по щекам, она произносила слова молитвы об отгнании нечисти, но никак не могла сосредоточиться на ней, и чувствовала, что молитва никак не может пойти от сердца. И вдруг она громко заговорила своими словами.

— Оннай Блюстительница, Торгит Творящий, Иклит Целитель! Простите меня, Блюстительница, Творящий и Целитель, что назвала те имена, под которыми мы вас знаем! Ответьте мне, грешной Эссе, что нужно сделать, чтобы защитить моего мужа от адских сил? Вы молчите? Значит, я недостойна. Я действительно ведь недостойна. Я злобствовала в душе, я лицемерила, я завидовала, я строила коварные планы так, чтобы это не выглядело обманом. Я лелеяла скверну в своей душе под личиной добродетели и набожности. Я никогда не молилась от всей души, я только повторяла молитвы. Простите меня за то, что я не верила в мощь Всевышнего и в ваш, Победители, тяжкий и неустанный труд по охране нас и наших душ! Я в гордыне своей считала, что духовные силы не вмешиваются в нашу жизнь, и тем самым не видела, что, закрывая путь светлому, открываю путь аду! Я великая грешница! Уничтожьте меня, но спасите Тора! Пусть эта ведьма высосет мою душу вместо его души!

Эсса почувствовала наконец-то, что она присоединилась к защите, которую творили искренне молящиеся. Стремясь это закрепить, она опять положила руку на голову Тора и стала пытаться целить его. Но священник, который внимательно следил за ней, резко сбросил ее руку с головы.

— Кайся дальше, дочь моя! Ты закрыла большую брешь в стене, что мы все пытаемся воздвигнуть вокруг брата Тора! Не давай этой бреши появиться вновь! А брат Тор совершенно прав: сейчас ты отдашь силы не ему, а ведьме.

— Сутр Воитель, Кансир Золотой! — вдруг раздался громкий голос Ангтун. — Помогите нам выстоять в борьбе с силами ада! Воитель и Золотой! К вам взывает та, что чуть не сверзлась в ад, соблазнившись сатанинскими силами, отдавшись самым черным чувствам в душе, совращавшая других и не верившая в мощь Победителей! К вам взывает душа, которая задержалась на самом краю бездны! Я недостойна обращаться к вам из-за своих тяжких грехов, но я дерзко зову вас! В этих краях прорвались в наш грешный мир исчадия Князя Мира Сего, вашего и нашего заклятого врага! Мой господин Тор едет наводить порядок в землях, которые разорены не только войной, но и враждебными душами. Он едет лечить людей и словом, и добрыми делами, и огнем, и железом! Помогите ему и заберите мою грешную душу, если надо!

Эсса почувствовала, что пока взывала к Высшим Силам Ангтун, нагрузка на нее увеличилась, священник иногда помогал ей, а в основном выставлял из храма тех, кто неискренне молился и вносил диссонанс в защиту. И тут вступил в общий хор голосов мощный голос самого Тора, который до сих пор молился лишь в душе своей.

— О пресветлый отец-Патриарх Крис! Твоим благословением я, недостойный червь, получил большую силу, но не знал, как эту силу использовать во благо! Прими ты в жертву мою жизнь и мою душу, но не дай выпить ее адским силам! Взываю к тебе, пресветлый отец! Забери свой дар или вразуми меня, как им пользоваться! По неразумию своему я благословил исчадие ада, которое сам же и вырастил по грехам своим у себя в дому и тем самым дал ему силу для того, чтобы сеять злобу и грех вокруг себя! Ты, который можешь ведьму благословить так, что ее злоба оборачивается благословениями добрых душ, помоги мне устоять! И помоги мне исправить плоды своего неразумия.

Тор вдруг неясно услышал в душе голос Патриарха, с которым он после благословения был связан духовно как его духовный сын. Он ощутил, что нужно оставаться в священных стенах храма до утра, а при свете солнца Патриарх даст ему защиту, чтобы доскакать до кельи в монастыре. Там нужно сколько-то продержаться, пока связь с ведьмой не разорвется и она не начнет сама себя пожирать, разучившись жить без подпитки энергией. Это не была телепатия в полном смысле слова. Тор улавливал не столько слова, сколько общий смысл, и часто неясно. Но теперь хоть было понятно, что делать. И Тор осознал, что настал критический момент. Он должен на несколько минут выйти из глухой защиты и организовать людей. Он обратился к Ангтун.

— Милая, отдай мне часть твоей духовной силы! Мне она сейчас нужна хоть на полчаса.

Ангтун с готовностью обняла Тора и поцеловала его. Священник хотел было возмутиться таким поведением в храме, но почувствовал, что она просто передает часть накопленной ею за время покаяния светлой энергии своему возлюбленному господину. Тор выпрямился и громовым голосом сказал:

— Разбивайте лагерь на освященной земле около храма! В храме останутся лишь я, Эсса, Ангтун и священник! Принесите сюда постели, мы будем спать под защитой святых стен, если только этой ночью нам удастся спать! Еды и воды нам не надо, мы будем поститься до утра, принесите только немного постной пищи святому отцу, а святая вода здесь есть. Это повеления Пресветлого отца-Патриарха, насколько я, ничтожный и запутавшийся монах, смог понять их в своей душе. Утром капитан Тустарлон и я поскачем в монастырь, если будет на то благословение Победителей и воля Судьбы. Остальные под руководством Линногана и Эссы продолжат путь в Колинстринну.

Священник хотел было автоматически благословить Тора, но вовремя остановился: ведь этим самым он бы благословил ведьму и тоже попал в ее сети. Отряд Тора стал располагаться около храма, а в дверях храма выставили защиту от праздных любопытствующих, которые могли быть даже вольными либо невольными слугами Дьявола. В число любопытствующих попали и солдаты из лагеря, которые, прослышав, что Имир — ведьма, поспешили с этой вестью к своим. Капитан Тустарлон надувался от счастья и гордости. Он слышал о войне с исчадиями ада, но впервые увидел все это своими глазами и сам принимал в ней не маленькое участие. А Линноган корил себя за то, что он не убил ведьму на месте, пожалев поднимать оружие на ту, которую все еще считал жертвой, хоть и сбившейся с пути.

Имир была не очень раздосадована тем, что Ангтун ускользнула. Ей вообще было сейчас не до досады. Силы вливались в нее, будили в ней дикую чувственность и жажду всех жизненных наслаждений.

— Пойдем-ка со мной! — сказала она четырем задержавшимся с ней солдатам. — Ух, сколько у меня сил! Мы в воде как следует покувыркаемся, а то помыться мне все равно надо. Заодно и помоюсь без пояса.

Через полтора часа она, стоя на берегу, выжала и расчесала волосы, надела пояс и презрительно сказала четырем лежавшим на земле мужчинам:

— Эх вы! Вчетвером слабее одной женщины оказались!

— Откуда в тебе столько силы? — прохрипел один из солдат.

Имир полностью потеряла контроль над собой от радости и силы.

— Ха-ха-ха! Я столько молилась Победителям, и никогда хорошего от них не получала. А Князь оценил мою службу и произвел меня в ведьмы. Да еще как хитро! Попользовался этим дураком-праведником! Ну, я в лагерь понеслась, а то мне еще хочется.

Имир побежала в лагерь, а за ней, с трудом поднявшись и одевшись, поплелись четверо измотанных солдат.

Прибежав в лагерь, Имир закричала:

— Эй, Одноглазый!

— Чего тебе, шлюха? — высунулся из шатра сотник.

— Я тут новые штучки узнала. Очень сильные! Хочешь попробовать?

— Еще чего? Ну ладно, покажи.

Через полтора часа из шатра, откуда все время доносились истошные женские вопли и мужское рычание, выползли две измочаленных личности. Одноглазый сказал:

— Да, сильно! Теперь тебе раза в два больше платить надо, слышали, солдаты? А я тебе золотой дам.

— Уххх. Ты чуть меня не осилил. Я потом с тобой бесплатно буду. — высказалась шлюха. — А теперь я хочу пожрать, выпить и потанцевать. Вот черт, даже спать не хочется!

Тем временем в лагерь вернулись те, кто были на реке, и те, кто были у храма, и по лагерю поползли разговоры: "Ведьма! Сама признавалась, что ведьма! И наших ребят вымотала чуть не до смерти, и из своего бывшего хозяина соки тянет! В храме от нее пытаются отмолиться, да плохо получается. Если ее оставить, она всех нас сожрет!"

Одноглазый, услышав это, сказал: "Да… Дела! Ведьмы бы я сам не побоялся, а вас, мужики, она одолеет. Готовьте костер. Только надо сначала выпытать у нее, где она денежки припрятывает. У нее должно уже много накопиться."

И, когда пьяная и сытая ведьма выползла из шатра, ее схватили, потащили к костру, стали пытать, а потом сожгли. Все было кончено к рассвету.

А тем временем в храме продолжалась духовная борьба. Четверо людей пытались отмолиться от запустившей свои лапы в душу и жизнь Тора ведьмы. В некоторый момент стало полегче, Тор прохрипел: "Ведьма жрет и пьет! От меня чуть отвлеклась." И вдруг лицо Тора скривилось гримасой боли. "Ее пытают! Ну, на самом деле даже полегче, надо только выдержать." Эсса воскликнула:

— Возьми у меня силы тоже! Поцелуй меня!

— Ты их заберешь, а не дашь.

— Неужели ничего не дам?

— Дашь свои обиды, страсти, грехи и тревоги. Я их и замаливал после поцелуев.

Эсса хотела было возмутиться, но вовремя схватила себя за язык и душу. Для нее это было просто шоком. Она, оказывается, берет! А эта тварь… — ох, нельзя так, эта наложница — дает силы! Надо молиться сильнее, вот что значит, что она не каялась по-настоящему так долго!

— Ты можешь немного поцелить меня. — сказал Тор. — Ведьме уже не до того, чтобы из меня так тянуть. Но я измучен ее муками.

Эсса с радостью зашептала целительные формулы и стала лечить Тора. В душе у нее сложилась новая молитва:

Как мне спасти тебя, милый мой?

Вырвать из черной пропасти Зла?

Верю, молитвой своей я б смогла,

Дать сатанинским силам отбой!

Крылья молитвы я распрямлю,

В небо душою своей устремлюсь.

Да! Потерять я Тора боюсь,

Ведь больше жизни его я люблю!

Я не отдам Тебя никому!

Пусть кружит ведьмино воронье…

Все осознаю, прощу и пойму.

Я за Тебя отдам сердце свое!

(Несущая Мир)

А Тор вдруг начал внутри себя молиться уже не о защите от ведьмы, а о спасении ее души. И вдруг почувствовал, что это лучше действует. Так он и молился за ведьму, пока ведьма не умерла.

— Ох, слава Судьбе! Ох нет, так нельзя! Дай, Всевышний, ей самую лучшую участь для ее грешной души, которую она заслужила.

— Как ты себя чувствуешь, брат мой?

— Я страшно измотан, отец. Ох, отец, я забыл спросить, как тебя зовут?

— Я священник Трор.

— Спасибо, отец Трор.

— Ложись спать, брат мой. Теперь уже такой защиты не требуется, женщины могут уйти в шатер поспать, а я буду читать над тобой молитвы до полудня. А то уже рассветает.

Так и сделали. Лагерь Тора шумел, все считали, что это он победил в духовном поединке и привел ведьму на костер. Его люди пили вместе с солдатами из лагеря, которые тоже чувствовали себя победителями и приписывали победу себе. Но до драк не доходило: радость была общая.

Пришлось подождать около храма еще пару дней. Тор за это время как следует познакомился и подружился с отцом Трором. И имена их были созвучны, и как люди они друг другу понравились. Тор предложил священнику ехать с ним в Колинстринну и стать главным священником баронства. Отец Трор отказался, он сказал, что слишком стар, да еще теперь чувствует, что уже сделал главное дело в своей жизни, и осталось подготовиться к честной смерти. Тор расспросил, что почувствовал отец Трор, и была ли ведьмой Имир до благословения?

Священник сказал, что Имир уже твердо встала на путь порока и могла скатиться к ведовству. Но, когда она встретилась со столь сильным духовно и знакомым ей человеком, почти любое действие Тора привело бы именно к тому, что она, захватив кусок его силы, сверглась бы в эту пропасть. Может быть, она бы выздоровела духовно, если бы вернулась в дом Тора, но, скорее всего, злоба и зависть привели бы ее к тому, что она, чуть медленнее, но стала бы ведьмой и могла бы нанести дому ужасный вред изнутри. Если бы Тор ее проклял, она сверглась бы в ту же пропасть, но, поскольку она еще не была ведьмой, и Тору пришлось бы серьезно замаливать свой грех гнева. А благословение было самым худшим из решений.

— Так что, я не мог бы ничего сделать, что бы не повредило? — удивился Тор.

— Почти ничего. Проехать мимо, не обратив внимания на нее — тоже ввергло бы ее в пучину отчаяния и злобы, где бы ее и подстерег Князь, — ответил священник. — Может быть, самое лучшее было бы подать ей щедрую милостыню и ехать дальше, не говоря ни слова и запретив всем домашним говорить с нею.

— Как-то несправедливо получается. Этой негодной шлюхе, у которой, как я слышал, и денежек уже немало было скоплено, подать щедрую милостыню… Как будто откупиться от нее.

— Ну ты же спросил, брат мой, не про то, что справедливее и лучше всего было сделать, а про то, как ее уберечь от немедленного падения. А справедливее и лучше всего было бы, если бы не рабыня, а ты своим громовым голосом отчитал бы ее за негодную жизнь, велел бы тут же на месте покаяться и идти немедленно в монастырь. Может быть, она после этого стала бы на путь возрождения. А может быть, опять-таки свалилась бы в яму, отвергнув твои увещания. Но тогда ты смог бы проклясть ее полностью обоснованно и со страшными для нее последствиями.

— И вот еще, отец Трор. Когда ее стали пытать и казнить, я стал молиться за ее душу. И сразу стало легче удерживать защиту от вампиризма.

— Ты же полководец, брат Тор. Ты учил это в военном искусстве.

— Я простой воин, отец. Я не изучал полководческое искусство.

— Теперь тебе придется. Твое положение обязывает. Почти все военные трактаты начинаются с того, что самый худший метод действий — прямой метод. Идти в лобовую атаку на врага — красиво, благородно, но чаще всего гибельно. Нужно обойти его с той стороны, где он не защищен. Ведьма просто не могла представить себе, что ты начнешь молиться за нее. Ты очистил свою душу и помог ее погибшей душе, насколько это было возможно, а также защитился от нее, когда она пыталась оттянуть свою смерть за счет твоих сил и тебя за собой увлечь в царство душ.

— Спасибо тебе, отец Трор! Я не представлял, что и в вере нужно часто вести себя, как в бою. Даже в рукопашном бою стоять, принимать прямые удары врага на щит и самому гвоздить по его щиту — самое глупое. А уж бой-то я изучил.

— Теперь тебе частенько придется воевать за веру и оружием, и духом, брат мой. На тебе лежит очень большая ноша, и я буду до самой смерти своей молиться за тебя, чтобы помочь ее нести.

— Спаси тебя Бог, отец Трор!

— Спаси тебя Всевышний, брат Тор!

А Эсса тоже многое передумала и перечувствовала. В то ужасное утро она, зайдя в шатер вместе с Ангтун, вдруг обнаружила, что они лежат друг у друга в объятьях и плачут. Она сразу же оттолкнула рабыню (но не так грубо, как сделала бы до этого дня) и велела ей принести воды для умывания. Потом, как и полагалось, она улеглась на постель, а Ангтун на рогожку у нее в ногах. Ангтун сразу же уснула, а Эсса все думала. "Так, значит, вот почему Тор почти перестал меня целовать! Каждый раз я выплескиваю ему все грязное, что есть у меня в душе, сама оказываюсь чистенькой, а он моется молитвой и этой самой… А, тогда понятно, что она есть! Во дворце принца я пользовалась канализацией. Это чистое и на вид красивое место, которое принимает в себя нечистоты и выносит их туда, где их забирают золотари на удобрение полей. Вот Ангтун и будет канализацией нашей семьи. Я, конечно же, теперь буду как следует молиться и каяться, чтобы душа у меня была почище. Тело-то, значит, я мыла несколько раз в день, а про душу забывала по целым месяцам. А появляющиеся нечистоты буду сразу же через Тора спускать в канализацию, и так быстрее и легче достигну душевной чистоты. Оказывается, как опасно стало мужу иметь дело с нечистыми людьми. Но это и лучше: он теперь не может мне изменять с дамами."

И на этой мысли Эсса спокойно и умиротворенно уснула, грея ноги о "канализацию".

Когда Эсса пришла каяться перед отцом Трором, он сказал ей нечто похожее, весьма строго и почти грозно:

— Тело свое ты каждый день моешь и умащаешь, разрисовываешь красками и одеваешь в чистые одежды. А душу ты прикрывала отрепьями неверия, умащала нечистотами зависти и коварства, разрисовывала цветами скрытого зла, и обряжала во внешне белые, но давным-давно нестиранные зловонные одежды лицемерия и фарисейства. Молись, дочь моя, и кайся. И душа твоя очистится. Ведь очистила же душу твоя рабыня, грешная и кающаяся Ангтун, очистил же душу твой муж, невинно обвиненный Тор. А у них тоже много грехов на душе было. И ты будь достойна их. — И священник сказал длинную и красивую проповедь о пользе искренней молитвы и душевного покаяния, а также о вреде молитвы как затверженного обряда и внешнего, показного покаяния.

Эсса похвалила себя за то, что она сдержалась, когда ей стали тыкать в глаза рабыней, да еще при этом постельной принадлежностью ее мужа. Потом она стала гордиться, что ей попался такой хороший и смелый священник, который не побоялся ей, знатной даме, в пример поставить ее рабыню. Она решила, что оправдает доверие: не будет рабыню изводить, а использует для улучшения своего духовного состояния и состояния своего мужа. Лучше пусть он будет с ней, чем с этими светскими развратницами. Зато как хорошо прочищает душу такое мощное пастырское наставление! И Эсса заплакала от стыда и умиления (и пастырем, и собой), упала на колени и стала искренне молиться. Уж что-что, а к молитвам она теперь никогда не будет относиться как к формальному ритуалу, строго сказала себе она.

После молитвы, подойдя под благословение священника, она вдруг спросила:

— Отец мой, а почему эта рабыня получает благословение и очищает Тора путем любви так, что ему легко и приятно, а я этого не могу? Я ведь всей душой люблю его и верна ему. А вдобавок, я ведь ему законная жена и наша любовь благословлена церковью.

И действительно, когда Эсса думала о других мужчинах, она просто не представляла себе перехода за грань легкого флирта к любовной страсти и даже к ласкам, ее поощряющим. В принципе она могла представить себя в объятиях другого мужчины, но это был принц Клингор, в которого она до сих пор была немного влюблена в уголке своей души.

— Ты ничем не пожертвовала ради этой любви, даже девственностью. Ты только получала от нее. Ты думала прежде всего о себе, а потом уже о муже. А она отдала все, хоть и по приговору Имперского Суда, но добровольно. Она могла бы умереть дамой. Она могла бы не принять внутренне свое новое положение. Она приняла его целиком и продолжает думать при любви лишь о том, как бы отдать получше и побольше. Она никогда не хитрит. Она даже не может представить себе, чтобы она была счастлива за счет несчастья господина. И, конечно же, она искренне молится и глубоко, от всей души, кается. За все это Любвеобильная ее щедро вознаграждает.

А на третий день, когда караван Тора уже собирался пуститься дальше, примчались два официала Имперского Суда. Пришлось задержаться еще на три дня, пока расследовался случай ведовства. Оглашение результатов расследования было назначено сразу после восхода солнца в храме. В нем собрались и люди Тора, и солдаты, и крестьяне, и местный дворянин.

Официалы, после общей молитвы, огласили результаты расследования.

"Расследовав случай ведовства и самосуда в приходе Куаринэ провинции Карлинор, мы дознались до следующего.

Во-первых, неопровержимо установлено, что по крайней мере в последний день и в последнюю ночь своей жизни солдатская шлюха Имир, вольноотпущенница принца Клингора Энгуэу, была ведьмой. Как ведьма, она стоит вне законов Империи, королевства и лена, но самосуд и в этом случае не похвален, хотя и является меньшим злом в случае, когда ведьма, как сейчас, стала открыто творить дьявольское зло.

Во-вторых, брат монах в миру рыцарь мастер Тор, священник прихода брат Трор, жена упомянутого Тора Эсса и рабыня-наложница упомянутого Тора Ангтун боролись против ведьмы похвальными и каноническими методами, находящимися в полном соответствии с религией, моралью и правом. По этой причине они заслуживают награды. Для упомянутых Трора и Эссы будет испрошено благословение Патриарха. Поскольку упомянутая рабыня Ангтун уже благословлена Патриархом, ей будет испрошен в пожизненное пользование амулет для охраны от проклятий и помощи в распознании дьявольских сил. Ее будущим детям будет испрошено право отпуска на волю в смягчение приговора Имперского Суда. Поскольку брат Тор тоже благословлен, для его храма в Колинстринне будет испрошена священная реликвия, и для помощи в борьбе со злом в баронство Колинстринна будет в качестве исключения послан официал Имперского Суда."

Услышав такую награду, Тор благодарно поклонился, а в душе поморщился. Так же поступила и Эсса: здесь они были едины. Ангтун упала в ноги официалам, а священник молитвенно сложил руки и кротко поблагодарил.

"Рассмотрев вопрос о сотнике А Ругатае, прозванном Одноглазым, и о его солдатах, самовольно казнивших ведьму, постановлено следующее. Объяснить им, что казнить ведьму стало возможным лишь потому, что она была занята духовной борьбой с упомянутыми выше четырьмя людьми, и не смогла поэтому использовать дар Отца Лжи, который заставил бы их передраться между собой, а ей дал бы возможность ускользнуть. Поэтому им надлежит покаяться в своем хвастовстве, что они сами казнили ведьму и спасли упомянутого брата Тора. Далее, само по себе сожжение ведьмы преступлением не является, когда производится с целью помешать ей заниматься преступными делами, и подлежит лишь покаянию в естественном грехе гнева. Но в данном случае оно производилось также с целью овладеть накопленными ею за время занятия ремеслом шлюхи деньгами. Посему половину полученных денег сотник и упомянутые солдаты должны пожертвовать на храм Куаринэ и покаяться в жадности и гневе.

На этом дело о ведовстве считается закрытым."

После зачтения постановления брат Ульс, старший из официалов, поднялся на амвон и произнес длинную проповедь, в которой описал все опасности ведовства и колдовства, как оно возникает и как оно проявляется. Далее, он отметил, что ведовство служит лишь укреплению людей в вере, если они борются с дьявольщиной правильными средствами, и даже борьба не совсем правильными средствами также обращает людей, подобных безбожным и богохульным, грубым и развратным солдатам этого лагеря и их сотнику, к вере и заставляет их задуматься о своей душе. Далее он просветил собравшихся, что Дьявол, как отец лжи, немедленно дает новоиспеченным ведьмам и колдунам незаурядный дар лжи, притворства и коварства. Если бы грешная душа Имир не была занята борьбой за неожиданно свалившуюся на нее духовную силу Тора, если бы ею не овладела жадность, если бы она своевременно отказалась от благословения, она бы своим обостренным дьявольским нюхом учуяла бы намерения солдат. Да, более того, она никогда бы не призналась так глупо в собственном ведовстве, если бы не сходила с ума от жадности и похоти и не сосредоточилась бы на вампиризме настолько, что почти потеряла из виду ближайшее окружение. Далее, если бы она не сосала духовные соки из Тора, она бы уже в первый день и в первую ночь довела бы до смерти пару из вас, солдаты, причем так, что вы бы не догадались до виновной. А потом она продолжала бы сеять смерть, разврат и ужас вокруг себя. И, наконец, перессорить между собой столь духовно слабых и самоуверенных людей, как вы, физически сильные солдаты, дьявольскому отродию не составило бы труда. Так что братья Тор и Трор при помощи сестер Эссы и Ангтун успешно отводили глаза дьявольскому отродью, пока вы его не схватили и не обезвредили. А потом уже вы могли бы ограничиться пытками, если уж вас алчность одолела, и передать ведьму в руки Имперского Суда для детального исследования и попытки все-таки спасти ее душу. "Но ваш гнев я вам в большую вину не ставлю. Покайтесь в допущенных ошибках и больше не пренебрегайте церковью." Так завершил свою проповедь официал.

После проповеди наконец-то можно было собираться. Но еще на один день задержала Тора неожиданная церемония. Впечатленные всем случившимся, солдаты наемного отряда во главе с их капитаном пожелали принести ему вассальную присягу и дальше служить уже как сюзерену. Теперь у Тора был свой отряд. Сначала он немного заколебался, принимать ли присягу, но потом подумал, что ведь война прошлась по его землям, значит, найдутся свободные крестьянские участки, чтобы вознаградить выходящих в отставку солдат, да, наверно, и небольшое поместье для капитана. Заодно захотели пойти с отрядом несколько женщин из села, а также шестеро вторых и третьих сыновей. Чтобы не было разврата, который, как уже убедился Тор и в имперской столице, и на примере Имир, ведет прямо в ад, Тор устроил так, что большинство женщин были проданы родными его солдатам и подмастерьям (по обоюдному согласию, конечно). А с покупателей взял обещание, что, если у них будут дети, они при первой возможности, когда им будет разрешено жениться, освободят своих наложниц и женятся на на них. Клятву Тор решил брать лишь в том, что хозяева не перепродадут своих женщин без их желания и выраженного свободно у Тора на глазах согласия: мало ли что может случиться впоследствии, когда люди принимают решение под влиянием порыва страсти. Страсть остынет, кто-то влюбится в другого или в другую. Все-таки теперь это будут не шлюхи… Но Тор заранее решил, что поощрять будет именно женитьбу. Правда, нашлись и пара принципиальных "свободных женщин". Осталось только постоянно давать всем понять, что их статус намного ниже статуса законных рабынь.

Эсса одобрила этот способ действий мужа. Она уже стала мечтать, как организует в замке общество дам и кавалеров по-другому, чем это принято в обычных захолустных уделах. Она хотела бы взять то, что ей понравилось в высшем свете, но изгнать дух всеобщей ветрености, который царил в таких обществах. А начало, положенное мужем, она считала правильным. Если уж не жена, так пусть хоть законная наложница, а не "свободная" шлюшка.

Следующую остановку караван сделал в городе Урлинор. Тут надо было задержаться и по той причине, что дальше все города были разорены войной, и стоило сделать необходимые закупки здесь, и потому, что наступал праздник двенадцатой луны.

На Родине было несколько календарей. Старки пользовались лунно-солнечным, в котором было 16 либо 15 месяцев в году, единобожники — чисто лунным, в котором было 16 месяцев в году, ненасильники — солнечным со сложной системой високосов, потому что любой год начинался у них с субботы. Был также общий для всех священный год из двенадцати месяцев. Откуда он взялся, никто не мог объяснить. Но возраст людей считался именно в священных годах. И вот сейчас в очередное полнолуние кончался один месяц, начинался другой и справлялся праздник двенадцатой луны.

В первую же ночь в Урлиноре Эсса проделала опыт. Она сняла для Тора отдельную комнату, пришла к нему после молитвы, поцеловала его, он ответил, и она с удовлетворением заметила, что вроде бы ему не было особенно противно, для него этот поцелуй даже как будто приятный сюрприз. "Как мои грехи?" — прошептала она. "Намного меньше, чем раньше" — ответил Тор и еще раз ее поцеловал. Эсса с радостью приняла его поцелуй, а потом сказала ему: "А теперь омой грехи. Я пришлю Ангтун к тебе", и, прежде чем Тор успел что-то сказать, ушла. Утром она с радостью восприняла объятия и поцелуй мужа: видно было, что теперь ему не противно, а, наоборот, он рад помочь жене. И за ночь у нее грехов не накопилось, тем более, что утром она тоже искренне помолилась. Эсса похвалила себя за ум и находчивость.

Урс Ликарин, бывший есаул славной ватаги атамана Желтого Ворона, а ныне беглый преступник, крестьянин, изгнанный собственным отцом и своей деревней, шел по дорогам разоряемого мятежом королевства, перебиваясь поденными заработками. У него был припрятан кошель, в котором даже золото водилось, но он его никогда не доставал, чувствуя, что, как только возьмет в руки эти деньги, его душу станут жечь воспоминания о жестокостях, которые сотворил их отряд. Урс по-прежнему считал, что в принципе дело Желтых благое, да и атаман у них был незаурядной личностью: сам не стремился к обогащению, лишних жестокостей не допускал, отнятое у богатых в значительной степени раздавал крестьянам. Но первое же столкновение с высшими руководителями секты Желтого Неба вызвало у Урса отторжение.

В очередной деревушке Урс бродил по улицам и спрашивал, кому нужен работник за еду и ночлег? К нему подошел человек городского вида, пощупал его мускулы и предложил наняться на ближнюю каменоломню за четыре медяка в день. Поторговавшись немного, Урс сошелся на пяти медяках, ночлеге и харчах.

Харчи были отвратительные: рис подпорченный, полутухлая рыба. мясо только по праздникам. У крестьян работников кормили намного лучше. Работа, как и ожидал Урс, оказалась тяжелая: выколачивать из стены каменоломни мраморные глыбы и помогать их грузить на волокушу, запряженную быками. Надсмотрщик ругал беспощадно за лишние отколотые куски мрамора при выемке глыбы, а когда один из рабочих случайно отколол кусок так, что отлетела часть мрамора внутри нарисованного размера, его немедленно поколотили (пороть не стали, так как гражданин) и выгнали, засчитав ему в качестве очередной платы стоимость испорченной глыбы. После чего эту глыбу все-таки выломали, и, поскольку Ликарину выпала очередь легкой работы: сопровождать волокушу в мастерскую, что давало пару часов передышки перед тем, как с нее сгружать — он увидел, что мастер, поглядев на выбоину, недовольно прищелкнул языком, но, смерив ее глубину, глыбу принял. Размеры давались с допуском на последующую обработку.

Через полтора месяца заказ на камень для строительства храма был выполнен, и лишних работников, в том числе Урса, рассчитали. Подрядчик вычел у него из жалования за харчи и ночлег, посмеявшись, что Урс не оговорил бесплатные харчи и ночлег, и получилось по два медяка за рабочий день. Это было меньше стандартной платы чернорабочего, а такая жратва и ночлег в халупе три медяка в день не стоили.

Другие рабочие немедленно пошли пропивать денежки, а Урс двинулся куда глаза глядят, далее на восток. Зайдя в лес, он разжег костер, подстрелил трех голубей и хоть раз поел мяса досыта, приправив его лесными травами и щепоткой соли и перца, которых он немного прикарманил во время кормежек. В лесной тиши он вдруг стал петь еще одну песню своего предка:

Песня покаяния

Я в лес бежал из городов,

В пустыню от людей бежал,

Теперь молиться я готов,

Рыдать, как прежде не рыдал.

Вот я один с самим собой…

Пора, пора мне отдохнуть,

Свет беспощадный, свет слепой

Мне выпил мозг, мне выжег грудь.

Я страшный грешник, я злодей:

Мне Бог бороться силы дал,

Любил я правду и людей;

Но растоптал свой идеал…

Я мог бороться, но, как раб,

Позорно струсив, отступил

И, говоря: "Увы, я слаб!",

Свои сомненья задавил.

Я страшный грешник, я злодей…

Прости, Господь, прости меня,

Душе измученной моей

Прости, раскаянье ценя!..

Есть люди с пламенной душой,

Есть люди с жаждою добра,

Ты им вручи свой стяг святой,

Их манит, их влечет борьба.

Меня ж, Господь, прости, прости.

Прошу я милости одной:

Больную душу отпусти

На незаслуженный покой.

(Н. Гумилев)

Глядя на звезды и на яркую полную луну, на серп малой луны, медленно двигавшейся навстречу главной, Урс вдруг произнес беззвучно:

Покаявшийся революционер

Я думал: Истину узнал,

Я был уверен, что мы правы,

Но Бог сурово покарал

Принявших Дьявола отраву.

Я думал, что мы свет несем,

А мы лишь пламя разжигали,

И стали искрой, что потом

Свои же грубо затоптали.

Я думал, будет идеал,

Когда мы грязь мечом счищали.

В борьбу без страха я вступал,

Ее плоды подонки взяли.

Прости, Господь, меня за то,

Что мир я упростить стремился,

В сосуде видел только дно,

И он в руках чуть не разбился.

Я кровь чужую проливал,

Поскольку не боялся смерти.

И в сеть великую попал,

Которую плели нам черти.

Я, грешник, еретик, злодей

К Тебе в раскаянье взываю.

Готов на кару от людей,

Но душу лишь Тебе вручаю.

И в душе у Урса сформировалось ощущение, пока еще не выраженное в словах, что же дальше делать. Истово помолившись, он впервые за два месяца крепко уснул.

Караван не спеша шел по местам, где прошла война. Ее следы виднелись и как сожженные дома, и как высокие цены на рынках, и как крестьяне, испуганно прячущиеся от грозного военного отряда. Разбойники Тора не побеспокоили: видимо, не хотелось связываться с серьезным противником. И вот, наконец, караван вошел в уездный город Ирсан, занятый небольшим гарнизоном рокошан. Это был последний город перед Колинстринной. Рыцаря-Мастера предупредили, что поблизости рыщет отряд правительственных войск. Поэтому вышли из города в полном боевом строю, и не зря: к вечеру наткнулись на отряд лоялистов. Их начальник, по виду рыцарь, выехал вперед, назвался: "Я благородный Син Трингстронгс из поместья Аркайэ, что в Сахирре. Кто идет?" Тор тоже выехал вперед и ответил: "Я Имперский Рыцарь Владетель Колинстринны Тор Кристрорс. Следую в свои владения. Если тебе будет угодно, готов скрестить с тобою оружие." Рыцарь расхохотался: "Смотрите, ребята, это тот самый знаменитый рыцарь-мастер! Проходи! Мы тебе препятствовать не будем. Ты не враг нам." Рыцарь отсалютовал копьем. Тор ответил на салют. Отряды мирно разошлись. А Тор понял, что его статус действительно стал неопределенным. Одна сторона все еще считает его своим. Но вот вопрос: считает ли он теперь сам себя на этой стороне? Тем более что и другая сторона уже в третий раз демонстрирует, что как врага его не рассматривает.

Следы разразившейся битвы виднелись на пути от Ирсана до Колинстринны. Небольшая деревушка Икосингъэ из его баронства, лежавшая чуть в стороне от дороги и как раз вплотную к границе баронства, была сожжена начисто. Смерды восстанавливали свои дома. Поля были потоптаны армиями, видимо, даже в основном не в ходе самой битвы, а при преследовании после нее. Беседка у родника была разрушена, вся зелень переломана, можно было почти что прочесть, как обезумевшие от жажды воины рвались к воде. В этом месте пришлось остановиться на последний привал.

Раздался топот копыт и выкрики. По дороге скакал одинокий всадник. За ним гнались несколько человек из отряда Трингстронгса, судя по знаменным значкам. Тор с людьми выехал на дорогу и заявил:

— Этот человек под моей защитой!

— Чего ж ты сразу не сказал, что из отряда знаменитого Тора? — заругались всадники на преследуемого. — Только зря коней гоняли! — и преследователи удалились.

— А, так это ты — знаменитый рыцарь-кузнец? Едешь в свои владения? А я как раз скакал туда передать весть гарнизонам. Линья наша! — отдышавшись, сказал всадник.

— Что? — удивился Тор.

Еще в столице Империи, когда в компаниях воинов обсуждали ход рокоша, все были уверены, что Линью-то взять рокошане не смогут: сил мало.

— Вот то! — Расхохотался всадник, который с удовольствием спешился, пил вино и чистую воду и закусывал. — Принц Крангор больше месяца стоял под городом и не выходил в открытый бой. Мы лишь по временам грабили окрестности и караваны, идущие в Зоор, да все лучше укрепляли свой лагерь. Принц полушутя-полусерьезно говорил нам, что соберет канцлер еще одну армию, и мы превратимся в осажденных сами. Вот он и собирал припасы на такой случай. Но потом прибыли в Линью врачеватели из Империи. Дело в том, что объявлена эпидемия дурной болезни. Говорят, что она пришла откуда-то из Валлины, а поймали ее на Имперском Острове, где знаменитый поэт от нее погиб. Вы сами знаете, что творится при эпидемии. Начали резать по указке асклепиадов линьинских красавиц и мужиков, сажать в кельи знатных, заподозренных в болезни, все линьинцы восприняли это как дурной знак, тем более что в нашем лагере этой гадости не водилось, и два дня назад принц Крангор отдал приказ штурмовать город. Пока мы ломали северные ворота, его впустили через восточные и город сдался. Принц из-за свирепствующей болезни не впустил почти никого из солдат в город и запретил грабеж. А цитадель оказалась к обороне не готова. Да и флот, стоявший в гавани, перешел на нашу сторону почти целиком. Единственно, что жаль, что армию почти всю немедленно отвели в лагерь, войдем в город, когда закончат чистку от дурной болезни. Это обидно, но правильно. Лучше недельку потерпеть, чем подхватить дурную болезнь и быть убитому по слову врача. Тем более за неделю местные женщины уже разохотятся, будут с нетерпением ждать тех, кто придет их ласкать по праву победителя. Так что я завтра же поскачу к своим.

— Только возьми мой значок. Его уважают в обоих партиях, — сказал Тор.

— Возьму, лишь если ты передашь со мной послание принцу либо Совету Старейшин Линьи, — гордо ответил воин.

— Передам, — сказал Тор. Воин сменил значок, вскочил на коня и исчез в сумерках.

Эсса сидела у родника и вспоминала, как в этих местах собирала травы, как встретилась с принцем. "Надо будет возобновить травничество. Муж у меня — Мастер-Рыцарь, а я буду Владетельница-Целительница. Возьму себе пару сообразительных девушек и буду с ними опять ходить в горы и в луга." — размечталась Эсса. А ребенок в последнее время стал менее активным, то ли устал от переживаний дороги, то ли… Лишь бы довезти его до замка, чтобы он родился уже в своем родовом гнезде!

На следующий день Тор со всеми своими людьми торжественно вступил в свой замок-мастерскую. Он сразу же послал Линногана с капитаном Тустарлоном и тридцатью воинами занять замок барона своим именем. Гарнизон рокошан он попросил перейти в замок-мастерскую. Своим людям он велел собирать продовольствие для прощального пира, поскольку теперь рокошан он намеревался отослать из своих владений (конечно же, с честью и с благодарностью). Он написал поздравление принцу Крангору со взятием Линьи, тщательно выбирая выражения.

"Принц, недостойный Владетель Колинстринны, Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс выражает восхищение тем, как ты с минимальными жертвами взял великий и знаменитый город Линья. Я уверен, что это последний гвоздь в гроб тех, кто притесняет нашего короля, и рад, что подданные королевства почти не пострадали при штурме. Теперь я надеюсь на скорый конец рокоша, на восстановление порядка и власти нашего доброго короля, напутствуемого честными и мудрыми советниками. Пусть удача и слава всегда сияет над нашим королевством и пусть наша Империя будет благословлена Победителями и нерушимо стоит против варваров и дикости."

Второе краткое письмо было Совету Старейшин.

"Достопочтенные старейшины славного, великого и знаменитого древнего города Линья! Я, Владетель Колинстринны Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс, вступил в свои права и надеюсь на взаимовыгодную торговлю и сотрудничество между нами."

Третье письмо он послал с гонцом Косъатира, который сообщил в Карлинор о прибытии Мастера Тора.

"Достопочтенные старейшины славного и процветающего города Карлинор! Я с сожалением слагаю с себя обязанности члена Совета Старейшин и руководителя ополчения города Карлинора, поскольку подданство, гражданство и знатность я буду платить отныне в своих владениях. Я благодарен городу за поддержку в трудную минуту и всегда буду вашим лучшим другом. Моя мастерская в вашем городе отныне будет платить налоги в полном объеме, поскольку, выйдя из городского гражданства, я утратил привилегии, которыми вам угодно было меня наделить в своем городе.

Владетель Колинстринны Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс."

Словом:

Жертвой невинной

Часто порок предстает

Чтобы сбить с толку.

Зло порождает

В душах порою добро.