"Поезд" - читать интересную книгу автора (Штемлер Илья Петрович)Глава четвертаяСвиридов проснулся. Соседняя кровать была пуста. Он резко приподнялся и сел, продев ноги в новые, по-сибирски опушенные мехом домашенки. В номере никого не было. И если бы не чемодан в прихожей да яркие склянки, расставленные на полке ванной комнаты, можно было подумать, что он по-прежнему один в этом царском номере. Часы показывали половину восьмого, обычно машина ждала его внизу без четверти девять… Свиридов подсел к телефону. Вчера, когда они с Елизаветой вернулись в гостиницу, ему сообщили о сходе с рельсов двух вагонов на главном пути семеновской тяги. Выезжать он не стал, но приказал держать в курсе дел. Ночью его не тревожили, стало быть аварию ликвидировали, но надо проверить. Дежурный подтвердил – да сход устранен, главный путь уже открыт и, более того, скорый шестичасовой проследовал участок по графику… Свиридов сделал еще несколько звонков. Его беспокоил порт. И предчувствие не обмануло: не хватало рефрижераторов для отгрузки скоропортящейся продукции. Надо срочно собрать холодильные секции по отделениям, у кого сколько есть, и гнать в порт. Он знал психологию начальников отделений – главное, чтобы не болела голова за свои участки. Никакие просьбы портовиков их не проймут, а если прикажет начальник дороги, то… Дверь в прихожей скрипнула. Придерживая плечом телефонную трубку, Свиридов обернулся. На пороге стояла Елизавета. Водяные разводы покрывали ее плащ. – Алеша, дождь идет, такой дождь. А мочить некого, все спят, выходной. Свиридов совершенно выпустил из виду – сегодня выходной, и шоферу было приказано подать машину на два часа позже обычного. – Сейчас устроим пир! – крикнула Елизавета из прихожей. – У вас в городе отличные молочные продукты. – Тише, Лиза, – Свиридов прикрыл трубку ладонью. – У меня серьезный разговор. – Ты соткан из серьезных разговоров, Алеша, как ткань из ниток. – Елизавета подошла к столу и нажала рычаги телефона. Свиридов онемел, представив, в каком шоке сейчас находится его собеседник – решил, что разговор прерван гневом начальника дороги. – Я специально приехала к выходному, думала, хотя бы первый день проведем вместе. Работай, как все, Алеша. Я не только жена, я – врач и знаю, что говорю. И потом – это непрофессионально, Алеша. В нижнем белье, у телефона. Фу! Надень хотя бы фуражку с молоточками! Елизавета сорвала с вешалки черную фуражку, вернулась к столу и нахлобучила ее на голову Свиридова. – Генерал! На кого вы похожи?! Ха-ха… В трусах и фуражке! – Елизавета, не переставая хохотать, присела на тахту. – И трубка в руках… Ох, не могу! Свиридов насупленно молчал. Он не помнил, когда так бы смеялись над ним. Вероятно, все дело в интонации, непривычной и обидной. Он чувствовал раздражение и… испуг. То же самое он испытывал вчера, в ресторане гостиницы, куда они спустились поужинать… Елизавета поднялась, подошла к Свиридову и сняла фуражку. – Не сердись, Лиза, – проговорил Свиридов и тронул телефон, вызывая зуммер. – Ты уже отвыкла… Я и там, в Чернопольске… – В Чернопольске ты не сидел по выходным в трусах у телефона, – перебила Елизавета. – В Чернопольске был налаженный механизм… – Господи, о чем мы с тобой говорим? В первый день моего приезда! – Елизавета резко повернулась и ушла в спальню. «Действительно, нелепо», – думал Свиридов, набирая телефон коммутатора. Телефонистка соединила его с Березовской. Далекий голос начальника отделения звучал виновато, он заранее был готов во всем покаяться. – Послушайте, Глымба. Приказываю гнать в порт все свободные рефрижераторы. К вечеру я должен забыть об этом. Свиридов положил трубку. Он был собой недоволен. Сознание недовольства изматывало, он знал по опыту. И почему он накинулся на этого Глымбу? Наоборот, надо было не приказывать ему, а просить, ведь тот, как говорится, должен стоять на ушах, чтобы наскрести эти чертовы рефрижераторы. И что за манера распинать подчиненных за несуществующие грехи. Не мешало бы извиниться перед Глымбой. Но так ли поймет? Мнение о начальнике дороги как о человеке мягком и отходчивом можем сыграть плохую услугу, это точно… Окончательно расстроенный, он отодвинул телефон и увидел оставленную на кушетке фуражку. Из-под высокой тульи ехидно высунулся черный лакированный язык. Сознание обожгла короткая мысль: а что, если Елизавета с той же легкостью уйдет от него, как ушла от архитектора? Эта мысль придавила Свиридова к креслу своей обнаженной ясностью. – Лиза, – проговорил Свиридов. – Ты больше не любишь меня? Копошение в спальне оборвалось. В долгой томительной паузе стучали о жесть подоконника дождевые капли. – Лиза, – еще тише повторил Свиридов вялыми губами. – Ты меня больше не любишь? В дверной проем из глубины спальни выплыло лицо Елизаветы. Неясные черты, казалось, были погружены в замутненную воду, лишь волосы четко распадались на лбу. – О чем ты, Алеша? – Ты не ходила в магазин… Ты ходила звонить по междугородному, да? Магазин открывается в восемь, Лиза. – Ну вот еще, – растерянно проговорила Елизавета. – А кто купил творог, сметану… – В буфете, на этаже… Ты не умеешь врать, Лиза. И вчера, в ресторане, когда мы ужинали. Мне вдруг показалось… – Тебе лишь показалось, – сухо прервала Елизавета. Она вновь скрылась в спальне. Слышался шелест застилаемой постели. Скрип шкафа. Какие-то еще звуки, гнетуще тревожные… Вчера в ресторане гостиницы Свиридов заказал особый ужин. Было малолюдно, несмотря на субботний вечер. Оркестр играл с большими паузами, а к десяти, слава богу, вообще исчез. Свиридову не часто приходилось сиживать в ресторанах, но здесь, в Северограде, возвращаясь с работы поздно, он захаживал в ресторан. Ему поставили специальный столик, в дальнем углу. Руководство гостиницы старалось завязать с начальником дороги более тесные контакты. Свиридов вел себя доброжелательно, но в доверительные отношения не вступал. И нередко просил доставить ему ужин прямо в номер… Поэтому появление начальника дороги в ресторане с дамой было встречено с любопытством. Официанты, да и сам метрдотель, незаметно пытались разглядеть Елизавету, как-никак они уже считали Свиридова близким человеком. Елизавета пила шампанское, много и возбужденно говорила. Или вдруг умолкала, бездумно глядя в сторону… Свиридов поначалу не обращал на это внимания. Но равнодушие, с каким Елизавета встретила весть о предстоящих «квартирных смотринах», озадачило Свиридова. Ужин был скомкан, настроение испорчено… Ночью он долго ворочался без сна, вслушиваясь в ровное дыхание Елизаветы. Конечно, он понимал, Елизавета устала с дороги, и их торопливая близость имела оправдание. Но все равно, странной была их нынешняя встреча, не такой она представлялась Свиридову. Все началось с пустяка, Елизавету… не удивило, что он пришел на вокзал без цветов. Она просто не обратила на это внимания. И Свиридов, приготовив к упрекам Елизаветы виноватую улыбку и оправдательные доводы, почувствовал смятение и неясную тревогу. В гостинице, когда Елизавета принимала душ, он спустился в холл и купил прекрасные хризантемы, лохматые, точно мордочки терьера. И потом, в ночной белесости спальни, он с враждебностью поглядывал на цветы, перекладывая на них давящее предчувствие дурных вестей… Свиридов остановился в дверях спальни. Елизавета разглядывала содержимое шкафа. Она собрала в узел волосы и накрепко стянула лентой, что придавало лицу сухое, настороженное выражение. Шея вытянулась и в широком вороте халата казалась беззащитной и нежной… – Что-то не вижу твоего несвежего белья, – проговорила она. – Отдаю дежурной, она стирает, – Свиридов снял со спинки стула брюки и пиджак. Галстук сполз на пол и свернулся у ножки. Елизавета подняла его, встряхнула и протянула Свиридову. Тот поблагодарил и направился в другую комнату, одеться. – Послушай, Алеша… ты так мне ничего и не рассказал – виделся ты со своим институтским приятелем, нет? – С Савелием, что ли? – Да. С бывшим начальником этой дороги. – Нет. Еще не виделся. Болеет он, за городом отлеживается. Еще предстоит беседа нам, – ровный голос ничем не выдавал волнения Свиридова, словно и не он сейчас задавал Елизавете печальные вопросы, выяснял какие-то обстоятельства. Теперь он был совершенно уверен, что Елизавета спозаранку ушла на междугородную телефонную станцию. – Думала, у тебя уже позади объяснение с этим Савелием. Ты так переживал, – продолжала Елизавета. – Переодевайся здесь, я пойду накрывать на стол. – Едва уловимым движением она отстранилась и обошла Свиридова. Зеркало в шкафу отражало долговязую фигуру незнакомого существа, повторявшего его движения и гримасы. Свиридов оделся и вплотную приблизился к зеркалу. – Ну что, брат? – произнес он, глядя на свое отражение и, помолчав, вздохнул: – То-то, брат… В конце концов, почему он связал свою судьбу с Елизаветой? Стечение обстоятельств, влечение, любопытство? Дальнейшая жизнь без этой женщины теряла смысл? Он мог вспомнить и других женщин там, в Чернопольске, хотя бы Настеньку Названову – преподавательницу английского на курсах высшего руководящего состава. В яркой куртке поверх глухого белого свитера, почему-то именно такой она запомнилась Свиридову. Правда, в ее обаянии было что-то искусственное. Это забавляло, как.детская шалость. Но у него и в мыслях не было, что эта или другие связи могут закончиться браком. Чем же от них отличалась Елизавета? Почему именно она стала женой? Нашла тот единственный ключик, который распахнул его сердце, пробудил не только страсть, но и желание иной близости. Да, ему нравилось общение с Елизаветой, ее раскованность, гибкость ума, в то же время какая-то наивность суждений, прямота… Но ведь и у других все это было, однако почему-то именно Елизавета, почему?! – Алеша! Завтракать, – Елизавета заглянула в спальню. – Все уже на столе… Овальный стол в гостиной был покрыт прозрачной пленкой, на которой раскинулись тарелочки с сыром, колбасой. Бутылка с кефиром, творог, пакет со сметаной. Свиридов потер ладони, выражая полное одобрение, и сел за стол. Елизавета расположилась напротив и придвинула к себе стакан молока. – Ну? Как спалось? – рассеянно спросила она. – Признаться, не очень. Уснул поздно… Еще этот сход. – Сход? Что это такое? – Сход? Ну когда колеса вагона соскальзывают с рельсов на шпалы. Как у человека, подвернувшего ногу. Не опасно, но приятного мало. А главное – останавливается магистраль… Елизавета смотрела в сторону, поглаживая пальцем ямочку на подбородке. Изредка она подносила край стакана ко рту, но не отпивала, а лишь смачивала губы. – У тебя плохой аппетит? – спросил Свиридов. – Да. Неважный, – кивнула Елизавета. – Нам надо поговорить, Алеша… Свиридов окинул взглядом бледное лицо Елизаветы. Ему мучительно захотелось оставить завтрак и увести ее в спальню. Всего несколько шагов… Он чувствовал горячие токи. Возникшие в глубине, токи крепчали, накатывались волной к голове, туманили глаза. Он отодвинул тарелку, пытаясь справиться с ломающимся дыханием… Елизавета тронула Свиридова за плечо. – Алеша, Алеша… Успокойся, – прошептала она. Но Свиридов ничего не слышал, не желал слышать. Он встал из-за стола, шагнул к Елизавете, положил немеющие ладони на ее покатые плечи и заронил, упрятал подбородок в прохладные, пахнущие дождем волосы. – Алеша… Не надо… Я не хочу… Я не хочу тебя, пойми. Не хочу… Она не договорила. Свиридов прикрыл губами ее мягкий рот, Елизавета обмякла, не в силах отвернуть в сторону лицо… Свиридов задел стол, звякнула посуда и, кажется, что-то свалилось на пол. Он уже ничего не видел, кроме огромных и блестящих от слез глаз Елизаветы… Елизавета отвернулась к стене и водила пальцем по обоям, повторяя зигзаги замысловатого рисунка. Мягкое плечо совсем охолодело, и Свиридов прикрыл его одеялом… В дверь номера постучали: – Убираться будем, нет? – Не надо. Чисто у нас, – громко ответил Свиридов, приподнявшись на локте. И напряженные стены, усилив, прогнали звук его голоса сквозь казенные комнаты. – Ну и ладно, – согласились из коридора. – Чего это они? Сегодня же выходной, – вяло обронила Елизавета. – Ко мне особое внимание, – усмехнулся Свиридов. – Покоя нет от забот, – он опрокинулся навзничь, расслабился и задышал ровно, глубоко. Елизавета лежала тихо, не шевелясь, казалось, она таит в себе еще какие-то вести и ждет подходящего момента. – Что же делать мне? – помедлив, Свиридов вернулся к разговору, что так некстати был прерван из коридора. – Не знаю, Алеша, – вздохнула Елизавета. – Сама от слез извелась… Когда я пришла к нему домой… – Слышал уже, слышал! – резко оборвал Свиридов. – Я о другом, Алеша… Помнишь, у нас был пес Пафик. Он так меня любил… А когда я появилась в квартире, Пафик бросился на меня. Лаял как на чужую… Словно укорял, что хозяин дошел до жизни такой… – Ну… с псом, думаю, ты поладишь, – глухо, в подушку, проговорил Свиридов и впервые с того момента, как узнал о предстоящей перемене в его жизни, сорвался, пнул кулаком подушку. И еще раз, и еще… – О, черт! – прохрипел он. – Пытаюсь вспомнить его внешность и не могу. Так! Какая-то тень с тусклыми глазами. Единственно, что вспомнил, – глаза, черные, неживые, без блеска. – Ты бы видел его сейчас, Алеша… – Не хочу! Почему я должен его жалеть, Лиза?! Свиридов вскочил с кровати и забегал по комнате, ничуть не заботясь о том, как он сейчас выглядит. Елизавета продолжала лежать, отвернувшись к стене. Лишь палец замер на изгибе обойного рисунка. – Ты моя жена. Мы поженились, оттого что не могли быть друг без друга… – Быть друг без друга, – подхватила Елизавета. – А он не может жить без меня. Если что с ним случится, Алеша… Свиридов прислушивался к звучанию ее голоса. Ни фальши, ни кокетства, ни позы. Он приблизился к окну и прильнул к тяжелой шторе, ничуть не заботясь о том, что с улицы на него могут сейчас показать пальцем. За двойными стеклами стояла непробиваемая тишина утра. Редкие дождевые капли стекали нервными зигзагами. Внизу, по мокрой площади, гнались друг за другом воскресные автомобильчики. Троллейбус голубым жуком нерешительно сворачивал с круга. Куда он потом направится, Свиридов не знал. Вообще Свиридов почти не знал этого города. У него был строго обозначенный маршрут. А дома выглядят совсем не так из окна автомобиля… Он приехал в этот город из-за нее. Если бы не Елизавета, он пытался бы отбиться, тем более история с Савкой Прохоровым саднит, точно старая рана. А теперь? Оставаться здесь одному? – Что же это такое, на самом деле?! Люди расходятся, сходятся. Ну и что?! Никто не кончает с собой. И он не кончит. Это ж надо! Позвонили какие-то кумушки тебе по телефону, подняли панику. А ты и уши развесила… Может, он специально их подговорил, зная твое сердце. Уловкой тебя вернуть хотел! – Уло-о-овкой? – удивленно протянула Елизавета. – Погляди на его теперешнее жилье. Даже не верится, что я столько лет провела в тех стенах. Пыль, пустые бутылки, окурки, грязная посуда… На работу не ходит. А ведь какой был человек, Алеша. Ты не простишь себе, Алеша, если с ним случится что-нибудь страшное. – Слова, одни слова! – воскликнул Свиридов. Решаешь за меня… Ты не любишь его! Хочешь вернуться к нему из жалости… А я? Мне-то как жить? Елизавета утирала кулаком слезы, точно ребенок… – Алеша, Алеша, – беспрестанно повторяла она. – Зачем ты сразу не взял меня с собой? Я ведь просила, я чувствовала… Алеша… При тебе телефон молчал. И все было хорошо… – Как же?! – Свиридов не мог унять нарастающего бешенства. – Там, когда молчал телефон, ты места себе не находила. Переживала, что все от тебя отвернулись. Тебе главное – быть в центре внимания. Ты просто повивальная бабка. Да! Конечно, я не пропаду, если ты от меня уйдешь, не пропаду. И не сопьюсь, уверяю тебя! Елизавета поводила головой из сторону в сторону и приговаривала: – Ругай меня, ругай, Алеша. Только не пропадай, понимаешь… Будь хотя бы ты настоящим мужчиной. Не таким, как тот тюфяк. Хотя бы ты мне сердца не рви, Алеша… Поначалу, в гневе, он даже и не расслышал ее причитаний. Но уловив, оторопело вгляделся в ее бледное, измученное лицо. Вся сущность натуры предстала в ее невнятных последних словах… – Вот ты какая, Лиза-Лизанька, – растерянно и счастливо приговаривал Свиридов. – Вот ты, оказывается, какая… у меня, – он вернулся к кровати, сел, опустив плечи и сжимая коленями локти. – Я никому тебя не отдам, запомни. Я люблю тебя… Мне жаль его, того алкаша, но не потому, что он такой несчастный, а потому, что ему никогда не быть с тобой… После пестроты плацкартного вагона пустующий коридор купейного казался подслеповатым ночным переулком. Неспроста пассажиры попрятались в купе… Лишь у самой служебки, на откидном стуле, уныло сидел какой-то тип, придерживая в ногах чемоданчик. Заметив Елизара, он вскинул голову и бросил тревожный взгляд в дверной проем служебного отделения. Поднялся, придерживая пружинящее сидение, и отвернулся к окну, услужливо сдвинув с прохода свой чемодан. «Успела уже, подхватила». Елизар боком втиснулся в служебку и сел на устланную матрацем полку. Магда собиралась разносить вечерний чай. В чистом синем фартуке и белой куртке, она хлопотала у мойки, ополаскивая стаканы узкой струйкой воды. Магда стояла спиной, тщательно расчесанные волосы, раздваиваясь к плечам, приоткрывали на затылке светлеющую полоску, что стекала по смуглой шее к родимому пятнышку на бугорке позвоночника. Правда, пятнышка сейчас не было видно, но Елизар-то знал о его существовании. – Темновато у тебя в вагоне, – проговорил Елизар. Конечно, вагон, взятый из запасных под горячую руку, мог преподнести и не такую неприятность, как поломка генератора. А ведь вначале он вроде бы и работал. Главное, чтобы не подвел контроль нагрева букс, но ему хватало и той энергии, что гнали аккумуляторы. А что темновато – не беда. Наоборот, пассажиры раньше спать лягут, спокойней будет. Выпьют чаю и залягут, чего еще делать в полутьме. Елизар предлагал попросить электрика подключить электропитание от своего вагона. Но Магда отказалась. Ей и так видно, сколько соды подсыпать к заварке, чтобы цвет стал густым, насыщенным, словно она целую пачку чая вбухала. Елизар, к примеру, никогда не добавлял соды, чем вызывал нарекания Магды. Она утверждала, что с содой чай даже полезнее, неспроста врачи прописывают соду от изжоги. «Покажи хотя бы одну столовую, где брезгуют содой заправлять чай! – говорила Магда. – Недаром же соду называют чайной, подумай сам…» Поэтому Елизару, как правило, в рейсе не хватало заварки. Особенно на южном направлении, где пассажиры пили чай с особой истовостью, не жалея денег. И еще одно, к чему Елизар не мог привыкнуть за годы работы проводником, так это к вопросу о цене одного стакана чая. «Ну и болван же ты, – укоряла Магда, – все равно пассажир платит не меньше гривенника. А ты в смущение их вгоняешь четырьмя копейками. Всю коммерцию ломаешь своей принципиальностью. Сам подумай, кому помешает лишняя десятка за рейс!». Но Магда не особенно давила на Елизара. То ли жалела его – не могла вынести, как при очередном поучении Елизар виновато хлопал ресницами своих ясных гляделок и краснел, то ли видела в нем нечто такое, что заставляло ее затихать, смирять норов. Они познакомились года три назад, когда Елизар попал на южное направление. Первый год ездили по одному маршруту, но с какой-то прохладцей друг к другу. Елизар и предположить не мог, что заинтересует такую женщину, как Магда… Все началось после заурядного случая. Они встретились на остановке такси. Елизар стоял в начале очереди, и налегке. Он почти всегда возвращался из рейса налегке. Чего нельзя было сказать о Магде. Ее вообще не было видно среди вороха коробок. Елизар уступил Магде свою очередь, помог загрузиться. И вызвался сопровождать – мало ли что? Как она дома управится с грузом? Все равно ему спешить некуда. С тех пор и началось… Примечательным в их отношениях было то, что вне рейса они почти не виделись так, как хотелось этого Елизару. Только в кино ходили, по телефону уговариваясь о встрече. Правда, Магда после кино ходила к нему в гости. Иногда и ночевать оставалась. Но как-то украдкой. А к себе и вовсе не приглашала. Отрезала даже самые робкие попытки Елизара проводить ее до подъезда. Елизар покорно сносил все капризы, живя ожиданием очередной поездки. Он никак не мог взять в толк: почему им нельзя открыто продолжать свои отношения в городе? В последний раз Елизар всерьез взбунтовался. Дело дошло до ссоры. Но наступил очередной рейс, и все покатилось по-прежнему. – А все оттого, что ты добрый человек, Елизар, – произнесла Магда не оборачиваясь. – Другой бы мне никогда не простил. Как убежала я в тот раз и не оглянулась. Елизар молчал. Его бледное лицо улыбалось в подслеповатом свете плафона. Он мог бы еще напомнить, что и дома Магды не было, сколько он ни звонил ей, ни тормошил замок… – Напрасно ты ко мне ломился, Елизар, – Магда словно читала его мысли, продолжая полоскать стаканы. – Просила же тебя ко мне домой не приходить. – А откуда ты знаешь? – встрепенулся Елизар. Магда прикусила язык. Не станет же она выкладывать то, что начальник поезда поведал ей об этом. Действительно, язык что помело… – Соседи доложили, – вывернулась Магда. – Сказали, мужчина заглядывал. Ушастый. В мятой кепчонке. Кому же быть, как не тебе. – И неправда. Я был вовсе без кепки. И костюм румынский надел. Новый почти, – простодушно пояснил Елизар, показывая в улыбке крупные и какие-то особо белые зубы. – Ну?! Жених, – и, помолчав, Магда добавила лукаво. – Интересно все же, каков ты с мытой шеей? – А то не видела? Вместе и костюм тот покупали. В Харькове. – И галстук повязал? – А как же! – воодушевился Елизар. – Правительственный. Синий в горошек. – Ну еще куда ни шло… Стало быть, врут соседи, что ты в дверь ломился спьяну. Елизар сник. Виновато скосил глаза на столик, где под чистым полотенцем угадывались очертания приготовленной к ужину еды. У окна стояла бутылка, прикрытая полотенцем… – Не могу я без тебя больше, – произнес Елизар. – Сама знаешь. И мучаешь меня. Магда повернула голову. Ее губы, брезгливо приспущенные в уголках, плотно сжались, словно сдерживали слова, в искренности которых она и сама сомневалась. И, не выдержав настороженного взгляда Елизара, вскользь обронила: – Нам надо поговорить, Елизар… Но позже, позже… И Елизар поежился. Еще утром он радовался, увидев Магду. И то, что она в знак примирения соблаговолила провести с ним предрейсовые часы. – Оказывается, это ничего не значит. Просто отсрочка перед важным и малоприятным признанием… Елизар злился на себя. Он глупо себя ведет – все время он старается подвести ее к какому-то ответу, требует решения. Надоест он ей со своей ревностью. Уйдет она от него, плюнет и уйдет… – Ну как там, у людей? – Магда резко перевела разговор. – Ты составом шел от Зюмина? – Составом, – поддержал ее уловку Елизар. – Вроде все в порядке. Тетя Валя кофту вяжет. Серега Войтюк давление меряет пассажиру. Кто еще? Яшку не видел, купе закрыто. Гайфулла с пассажирами сидит, пиво пьет. А Судейкин с Аполлоном Николаевичем что-то обсуждают… Господи, что ты на самом деле? Разве всех запомнишь? Что я, участковый? – Не о том я, – допытывалась Магда. – Стоят у них тени в вагонах? Или ясные едут? – Вроде не видно. Не то что у тебя, – Елизар повел головой в сторону коридора, где маячил мужчина с чемоданчиком. – Где ты его подобрала? – На разъезде. Да толку что? «Короткий», на три перегона. – Копейка рубль бережет, – Елизар умолк, уловив усмешку Магды. – Ладно. Разнеси чай по купе. – Я-то разнесу, куда денусь, – распустил губы Елизар. – А ты? Обещала служебное купе на замок замкнуть. Только нам.вдвоем там и быть, что желание у тебя такое. Забыла? – Говорю тебе: «короткий» он, на три перегона. Через час сойдет, – нетерпеливо пояснила Магда. – Делом займись. В хрустально-чистых стаканах свежезаваренный чай смотрелся особенно красиво. Да еще в плетеных подстаканниках. Это позже заварка от соды потемнеет, как деготь станет… Елизар разом подхватывал четыре подстаканника. Так и разносил по купе, тренькая ложечками, шикарным жестом извлекая сахар из кармана. Жест этот он подсмотрел у одного старого проводника, дяди Семена, вот был проводник так проводник. Люди просили чай специально – поглядеть, как тот достает из кармана палочку сахара. Не то что некоторые – встанут и копошатся в карманах, пить не захочешь… – А ты как насчет чая? – спросил Елизар у «короткого» пассажира, что жался к окну, всякий раз пропуская Елизара. Пассажир застенчиво развел руками: нелегальный ведь он, какой чай? – Ладно, ладно, – подбодрил его Елизар. – Такие же деньги платишь! – И вручил безбилетнику тяжелый подстаканник, достал сахар. Пассажир довольно зажмурился и сиротски, бочком присел на свою катапульту. Елизар еще раз хозяйски оглядел пустующий коридор и глухие двери купе, за которыми сейчас сочно причмокивал и посасывал горячий чаек бездомный вагонный люд. Кажется, всех ублажил… В дверь нервно постучали. – Да! – крикнула Магда. На пороге возник пожилой пассажир в пижаме. – Девушка, – проговорил он сурово. – Нельзя же так… Ни газетку прочесть, ни в домино сыграть. Темновато у нас в купе. Деньги-то мы и за освещение платим, не только вам за чай, – с намеком закончил он. – Спать крепче будете! – но Магда упрямиться не стала. – Ладно, скажу электрику. Пусть нас поставит на подачу от плацкартного соседа. Дашь нам свет, Елизарушка? – улыбнулась Магда, желая поскорей избавиться от пассажира в пижаме. – На ближайшей станции и подключимся… Если отыщем электрика. – Извольте уж отыскать, – непреклонно произнес пассажир. – А то и сообщить недолго куда следует, сейчас на вас управу найдут, не те времена. – Ох, ох… Испугалась! – Магда всплеснула руками и показала язык ему вслед. – Схожу попозже к Гавриле-электрику… Что он, на самом деле? – Елизар скинул надоевшие туфли и влез в мягкие тапочки, что держал у Магды. И, стараясь развеять дурное настроение от визита пассажира в пижаме, проговорил весело: – Эх и поедим мы сейчас с тобой! – Руки помой, чучело, – мягко ответила Магда. Не могла она себе объяснить, чем привлекал ее Елизар. И лицом не взял, и фигурой особенно не отмечен. Муж ее бывший, Константин, куда внушительней выглядел. А ведь ушла от него, с дочерью, не побоялась. До сих пор сожаления не испытывает, как вспомнит его пьяную рожу… Конечно, Елизар ей удобен: всегда под боком, надежный человек, мало ли что бывает на такой работе, как-никак, а кататься в одиночку несколько суток не просто. Но не только это толкало Магду к Елизару. Здесь, в вагоне, в своем втором доме, она чувствовала себя женщиной, которую любят. А в том, что Елизар любит ее, она не сомневалась… – Что так глядишь на меня? – с напускной грубоватостью обронила Магда и убрала полотенце со столика. – Соскучился, – вздохнул Елизар. – Вот и гляжу. – И я соскучилась, – призналась Магда. – Правда? – Глаза Елизара засветились. – Обманываешь… Тогда зачем ты?… – Елизар спохватился, заметил, как стянулись в линию ее брови. – Молчу, молчу, – пробормотал он и утих. Приподнялся, ополоснул руки под краном, тщательно вытер, покосился, пытаясь разглядеть бутылку. Может, только на этикетке обозначено, что сухое вино, а внутри что-нибудь покрепче? Неспроста же бумажной пробкой горлышко заткнуто. – Не надейся! Что написано, то и налито, – точно прочитала Магда Елизаровы мысли. Впрочем, особой проницательности в данном случае и не требовалось. Магда заглянула в шкафчик, чтобы достать рюмки. – Черт! Все же порешили одну. Дай газету, собрать надо. – Она смела на ладонь тонкие стеклянные осколки. – То-то звякнуло, когда твой Зюмин тормознул. – Почему мой? – Елизар подставил газету. – Твой, а не мой. Рассказывал, как тебя муж ревновал. – Ну?! – засмеялась Магда. – Рассказывал? Болтун старый. Ты меньше слушай всякие сплетни. Про меня и не такое порасскажут… «А что можно про нее рассказать?» – думалось Елизару. Десять лет в проводниках. Разведенная. Дочь в интернате. Есть отец, отдельно живет. Так и мечется между ним и дочерью все резервные дни. И Елизар никак не мог понять, почему нельзя все упорядочить? Вернуть дочь из интерната, съехаться с отцом, уйти из проводников, устроиться где-нибудь, хоть в том же ВОПе – вагонное обслуживание пассажиров. И образование у Магды было, среднее, техникум коммунальный закончила. Не то что у Елизара… А Елизар – вот он весь, свистни, побежит за ней, как пес. Зойку удочерит, будет не слезать с маршрута, деньги зарабатывать. А захочет – и в городе устроится. Диплома нет, так это и лучше по нынешним временам – специалист широкого профиля. Хоть на базе какой, хоть в трансагентстве. Люди не жалуются… – А что можно про тебя рассказать? – Елизар протянул руку, прикрыл ладонь Магды, и было в том жесте столько нежности, что Магда растерялась. Подчиняясь сильным и горячим пальцам Елизара, она ковшиком раскрыла ладонь, улыбаясь и что-то шепча. Но звук слабого голоса поглощал рокот колес… Ах, какое блаженство разливалось сейчас в душе Елизара! И, возможно, неожиданно для самого себя он принялся легонько постукивать пальцами о ладонь Магды, напевая песенку, которую десять раз на день крутили по поездной трансляции: Точнее, Елизар не пел, а только выговаривал слова с таким отдаленным намеком на мелодию, что можно было принять песню за рапорт. Если бы не сияние глаз… Магда засмеялась, приподнимая и опуская в такт «рапорту» плечи, и, не выдержав, присоединилась, вгоняя слова в мелодию грубоватым с хрипотцой голосом: Елизар одобрительно отмеривал коротким кивком каждое слово песенки, выжидая, когда Магда допоет куплет, чтобы не прозевать припева, а дождавшись, он достойно ринулся на подмогу, дергая башкой и горланя на все купе: Магда достала из шкафчика бутылку с остатками водки, граммов сто пятьдесят там плескалось, не более. И поставила на столик. Не упьется от такого количества Елизар. Сюрприз произвел впечатление. И Елизар с еще большим усердием пустился выводить слова беспечной песенки про тучу… – Ладно, хватит, разошелся! – осадила Магда. – Из-за тебя ничего не услышишь… Елизар лишь подмигивал ей разом обоими глазами, продолжая барабанить по столику. Колеса вагона ритмично разгоняли слова скачущей песенки. Казалось, вагон сейчас сорвется с рельсов и взлетит в густую ночь, к мигающим звездам. |
||
|