Глава Четырнадцатая

Чехия.

Дар

Проснувшись поздним утром, Фридрих после принятого душа и чашечки кофе заглянул в кабинет управляющего. Он удивился застав в нём Ваню, всего в делах. Секретарша доложила, шепотом:

— Он вчера уехал с вашем другом, — она имела ввиду Гюнтера. — Рано утром уже вернулся на базу. И уже дал длинный список телефонных переговоров с абонентами из Германии, Польши, и еще из нескольких стран.

Вообще, ощущение революционного штаба было на лицо.

Немецкий Ваня увидел в приоткрытую дверь Фридриха, прервал разговор с посетителем, и кивком головы предложил ему зайти.

— Присаживайтесь, герр Корбер, у меня от вас теперь не будет тайн. И первая "Не тайна", — вчера, когда я мирно почивал на этой базе, какой-то господин, очень на меня похожий и мной представившийся, нагло, при свидетелях, убил в кафе Александера Йенса.

Фриззи почесал нос и, глянув на посетителя, уже примелькавшегося господина, по имени "Гелли", кажется, решился спросить:

— А ваша секретарша в курсе, что вы ночевали здесь, на базе? А то она мелет черте что. Не выспалась наверно?

— Что мелет?

— Что вы приехали сегодня рано утром.

— Н-да…

— Я и говорю: не выспалась. И это именно вы мешали бедной девушке выспаться своей неумеренной прытью, герр Ваня.

— Точно. Совсем девушка заморочилась. Кстати- вы, как раз и не забудьте ей напомнить: с кем она провела время сегодня ночью.

— Всенепременно…

Ваня о чем-то задумался, постукивая авторучкой по столу.

— Фридрих…. а с вами удобно работать. Даже просто — удобно, когда вы рядом. Я знаю, что вы не имеете своего офисного помещения и назначенные встречи проводите по всяким забегаловкам. Я предлагаю вам устроить кабинеты во всех зданиях принадлежащих мне и дружественным мне организациям.

— Спасибо. Согласен. Надо будет выбрать.

— Нет, вы не поняли, — во всех зданиях, в которых я преимущественно работаю, должен быть ваш кабинет или хотя бы стол. Стол — напротив моего — если нет других кабинетов.

Фридриха это почему то рассмешило. Он представил себя мотающегося по Германию с одной целью — присесть и посидеть минутку на своем очередном рабочем стуле.

— Нет, вы не смейтесь. Вы не представляете — я добился на всех предприятиях, где больше пяти работающих, своего питания, пусть по договоренности с ближайшей закусочной, но — своего. И какая во всех местах одинаково вкусная, но такая разная, разных народностей кухня! Впору проводить кулинарные туры не по ресторанам Парижа, а по обеденным столам моих работников…

Тут Ваня прервался и указал рукой на сидящего перед ним человека:

— Вот, Фридрих, послушайте. Вы, конечно знакомы с Гелли? Вот он просит отпустить его на вольные хлеба. В Америку, музыку играть. И это старый школьный товарищ…. Я, что — рабовладелец? Я никого не держу. Просто у всех людей в обществе есть обязательства — они держат. — И, выйдя из-за стола Ваня подошел к Гелли и опустившись передним на корточки взял его за руки и заглянул в глаза:

— Что главное в людях, Гелли?

— Что они делают. Как с людьми поступают, наверно…

— Но как это оценить? Меняются времена, меняются и оценки.

Главное в людях — что они НЕ делают. Не делают сознательного зла. Не лгут, не предают. А высшее это, когда Люди — Верят. Вера тоже из категории НЕ делать. Она пассивна — изначально, должно быть. Не домысливать, Не пошлеть, Не выдумывать, Не сочинять, Не представлять — а Верить. Иначе — Фанатизм. Фанатизм — это активная "Вера". Его следствие — Зло!

Иди, Гелли, я тебе верю. Просто останусь жить, делать свои не праведные дела, и тихо бездейственно верить. И ты тоже, Гелли, — тихо бездейственно верь мне! И ни чего не делай. Не обманывай действием мою веру — не предавай меня, Гелли…

Ваня пожал обе руки старому другу и тот вышел из кабинета, со слезами в глазах. Тут по Телекому раздался голос секретарши, он сообщила, что на проводе ЮАР и Россия — Ваня попросил соединить его с Южной Африкой.

— Привет, старый Воин! Не хочется говорить с тобой по телефону, потому что говорить надо много. На твоё имя забронирован и проплачен билет на авиарейс Йоханнесбург — Берлин, через два дня. Не отговаривайся, сворачивай дела и посети Европу, хотя бы на пару дней. Давай, старик, жду.

— Россия на связи.

— Давай… Сергунёк! Не буду растекаться словами, я пересылаю тебе по факсу список и координаты людей. Сообщи им, что я приглашаю их в Германию. Пусть скажут: кому нужны официальные приглашения и визы. Ты так же им посодействуй, купи билеты конечно, — ну, во всяком случае, предложи. А то я тебя, "экономиста", знаю…

— Герр Бергер с вами пытается связаться Китай, но постоянно срывается.

— И это бесполезно, постарайтесь сообщить им…. Ну, как то сообщить, что бы позвонили вечером, тогда будет проще. Я буду ждать. А пока я буду на складе посылок.

Сказал Ваня секретарше и жестом позвал Фридриха за собой. Но тут Корбер сам придержал Ваню.

— Господин Руководитель. Если они позвонят вечером, это опять будет наше утро. Скажите просто, что б позвонили через десять часов.

Ваня сходу обернулся и сказал секретарше:

— Скажите просто, что б позвонили через десять часов.

А сделав несколько шагов по ступенькам, обернулся к Фридриху и, беспомощно разводя руками, улыбнулся:

— Вот я и говорю, что вы должны быть рядом.

Пока они спускались во двор, пока пересекали его, Ваня увлеченно делился сокровенным:

— … Весь ХХ век немцев пиздили, выбивали немецкую дурь. Дурь Исключительности. В итоге, кажется, вместе с дурью выбили и много других качеств, не всегда сугубо отрицательных.

Вытравили Самоуважение, до исключительности: из, — для всех остальных непреложных, — правил существования. Задавленно до уровня футбольной гордыньки. Если собрать рекламу немецких продуктов за рубежами Германии и пустить их друг за другом одной лентой, то меня, русского, начинает тошнить и полнить Злоба на весь мир… А каково немцам, — хотелось бы знать?

Неужели они лишь подхихикивают над этим образом себя? Образом отупевшего, бездумного самодовольного бюргера опившегося пива, обожравшегося сосисок, в подтяжках, коротких штанишках, гольфах и флажком Германии в руке?

Таким, и только таким мир хочет видеть немца.

Франция, чьи войска в июле 40-го года просто отказались сопротивляться, и то имеет более боевитый образ в мире. Но там был Де Голль — это его удачный проект, и он гений — французы должны молится на него. Ведь в нашем мире: как оно видимо, как оно кажется, так оно и есть. Великая Франция? Что, — видно, да? Да, великая. Но и Италия, и Испания, уж кому бы молчать, или, — как делали раньше: переводить тему на другое, — какие мы делаем машины! А Яхты, видели? А как мы поем! А сейчас тоже распушились, — на войну они ходют, петухи.

И что бы почувствовать себя человеком немцы бегут в Канаду, бегут в Южную Африку, не боясь черного равноправия. Бегут в Латинскую Америку, наконец, не боясь местных Мачо и Наркодельцов. Остаются кто — турки, черные жмурки, да наши. Наши приехали сюда надолго.

Наших в России…. не знаю как в послевоенные годы, наверное поначалу ненавидели- просто одних контуженных на это хватало, и на разные гадости. Но уже с 60-х немцев выдвигали на ответственные дела, порой просто за одну Немецкую фамилию! Да, тяжко некоторым приходилось! А ты выдюжи, и за тебя потом глотку люди порвут любому. За тобой будет негласное, но всесильное — Мнение, которое не только сверху, оно и снизу, с боку, оно со всех сторон, оно пропитывает общество как спирт — насквозь.

И не надо русский, — не политкорректный с национальностями, юмор приравнивать к европейскому планомерному методичному злопамятливому Унижению. Унижению — с большой буквы и по всем статьям- это европейцы так привыкли бороться со страхом. Глупость, чисто европейская, даже еврейская по сути! Сильного надо уничтожать, а не гнобить, — выращивая своим детям большие проблемы.

Ваня зашелся, Ваня развивал тему. И напрочь забыл, что он то и есть: самый что ни на есть немец. С обоих — с маминой, и папиной сторон.

— … Ухали они от голода и вечной разрухи. Разгребай, разгибай её, проклятую, а придет какой мудак и враз все опять порушит, загадит, а ты — все сызнова. Заебало их. Ну, нет в немцах — даже в наших — русского долготерпения и слезливого всепрощения!

Я, говорю тебе: они быстро раскусят европейские правила, увидят модель унижения, и не побегут дальше. Нет! Наши немцы — пуганные и ломанные, но не сломанные — они скоро будут устанавливать свою власть. Конкретно, подкорректируют политику Германии, а следовательно и Евросоюза. Это европейских тюхтяев можно пугать Русской угрозой. Наши немцы знают за "угрозу", они знают, что русские не хотят войны. Хотя любят подраться, особенно с пьяну, и особенно со своими. А больше всякой войны русские не хотят еще раз воевать с немцами.

А сколько Германофилов развелось в России! Особенно во власти это модно. Тут еще метаморфоза с Американской мечтой случилась! И вот немцы возвращаются в русское сознание, но новое, более обширное, свое место. Даже более — потеснив Францию и Италию в их традиционных нишах Русской положительной комплиментарности. С завистью к немецкому порядку и методичности. С любовью к немецким инженерам и музыкантам… Правда те певцы поют больше на английском… А зря, — русские уже готовы воспринимать немецкий и не вздрагивать, отмахиваясь от померещившихся овчарок и расстрельной эсесовской команды.

Фридрих слушал Ваню с оторопью: он уже не понимал — с кем он разговаривает. Образ Вани плыл и менялся прямо перед глазами.

Они находились уже в подвальном помещении, среди стеллажей и столов. Ваня подошел к одному из них и принялся копошиться в двух стоящих отдельно коробках.

— ….Мне жаль этого говорить, но вам Фридрих придется уехать. Гюнтер звонил и обещал заехать за вами. С вашим делом улажено, насколько можно, но все равно придется давать показания, — но это ваш святой долг, — не прятаться от общих врагов. А я жду бригаду различных следователей — будут меня допрашивать, допрашивать моих сотрудников, в общем — дела.

Но на прощанье я хотел подарить вам это, — и Ваня протянул ему тяжелые янтарные, то ли бусы, то ли четки, — это из редчайшего археологического сибирского янтаря. Там чуть ли не в каждой бусине по мошке, по камарику, — приглядитесь.

А это передайте герру Кугелю. На его имя пришла посылка из России, не ожидал что у него и там связи. Вот, возьмите.

С этими словами Немецкий Ваня протянул Фридриху нечто цилиндрическое в зеленой оплетке и золотого цвета ободками, поясняя:

— Наверно как-то новейший китайский фонарик. По крайней мере, был запакован в китайскую упаковку. Представляете: в этот раз таможенники потрошили посылки, а мы уже более года возим без экссесов. Наш сортировщик посылок, всё вернул по раздолбаным ящикам, сверил с описями. Пусть герр Кугель извинит, что без ящика. Там были еще кедровые орехи, но они рассыпались, уж извините. Но ничего не пропало, — тут строго, тут головы полететь могут.

Так вот, сортировщик куда-то там нажимал — говорит, яркий тонкий, толщиной в мелкую монету, луч. Без рассеивания, что-то близкое к лазеру, только белому. Странно, — но я не знаю о таких. Вот что значит, закрутился. А так я стараюсь быть в курсе всех научно-технических достижений. Берите.

И удачи Вам.