"Рыбья плоть" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 18

Новичкам везёт. Скважина на Мутном Материке была для Рафа, как самостоятельная, первой в жизни. Поэтому, а может по другой причине, проходка шла без всяких осложнений. Из-за острой нехватки кадров помощника мастера ему не дали. Раф уже полгода работал без отгулов, Вера слала ему письма все в том же темпе, а он, всё в своём темпе отвечал ей, через десять — одно. Однако Вера не обижалась, она в каждом письме писала о своей любви к нему и подробно описывала всё о своей работе в лаборатории. О продвижении своей диссертации она предпочитала умалчивать, что, в общем-то, не являлось ложью. В аспирантском общежитии она жила уже на «коммерческой основе», то есть платила за проживание комендантше. Так делали многие бывшие, как и Вера, аспиранты, которые не желали по разным причинам покидать казавшимися родными стены. Свежий человек, вошедший в эти стены, обычно кричал: «Клоповник!» — а им общежитие казалось родным. Раф мог бы и приехать, только главный инженер нащупал больную точку Рафа и пророчил на подмену Дурыкина. Кроме этого сдерживающего аргумента, Раф боялся вскрытия несоответствия координат нахождения буровой установки. Вертолётчики, всё время ошибавшиеся при подлёте, уже запустили слух, что на Мутном Материке есть аномалия для компаса. Этот слух интенсивно циркулировал в местном аэропорту, и всё время достигал ушей новых прикомандированных пилотов. Те всегда брали поправку. Ещё возникло осложнение с траекторией скважины. Главный геолог, для чистоты эксперимента, заложил среднюю часть ствола скважины под зенитным углом тридцать два градуса, азимутом на северо-восток. Раф сам проводил кривление ствола скважины. Он упорно вывел её траекторию близко по координатам к точке стояния установки. Ствол скважины как бы сделал спираль и вернулся на место. Геофизики сделали заключительную инклиномограмму скважины, перед самым спуском эксплуатационной колонны. Раф для этого случая заказал большой «фикус» у Галана на бурскладе. Взгретые большим магарычом присланной Галаном водки, геофизики нарисовали инклиномограмму «как надо» и даже Голован, подписывающий акт, ничего не понял. Он был изрядно подшофе. Здоровье его стало сдавать позиции и его лукуллово пьянство постепенно переходило на другой рубикон.

Официально банкет был в честь того, что проектный забой был достигнут. Еще гораздо выше по стволу при бурении был резкий провал инструмента. По всем канонам Раф знал, что это был пройден интервал, который содержал какой-то флюид. А по своему разумению Раф был уверен, что этот флюид — нефть!

Чёрная собака теперь, вроде как, жила постоянно в окрестностях буровой. Помбуры перестали гоняться за ней с ружьями и ножами, поняв безуспешность своих попыток. Поварихи подкармливали её. Вернее, они думали, что подкармливают. Возле буровой завелась росомаха, которая всю пищу съедала. Вначале, увидев след росомахи, помбуры закричали:

— Медведь!

Лишь рассудительный Нахим растолковал, что это росомаха. Он рассказал:

— Ростом она с большую собаку, а лапы, как у медведя-пестуна. Это чтобы в рыхлый снег не проваливаться. Морда у неё противная, с широкой пастью. И не дай бог её убить и снять шкуру! Воняет, как в плохом морге! Ещё — зверь она опасный. Если охотник ослабнет и задремлет, враз бросается на спящего человека! И в полярную ночь идёт за человеком, видно, зачастую, как жёлто-голубой огонь идёт за человеком, это оба глаза как бы в один сливаются…

Многие слушатели омерзительно передёрнули плечами. Они помнили, как горел сбоку в кустах загадочный жёлто-голубой огонёк, когда они выходили в тундру. Все эти рассказы проходили под мерный грохот роторной цепи, трансмиссии и рёв дизелей. Эти байки травят, когда бурильщик тихонько майнает инструмент, вслед за вырабатывающим породу долотом, на глубине трёх с лишним километров. Раствор весь приготовлен в помещении, где трудятся буровые насосы, и на глинохозяйстве всё прибрано. А что лёд вокруг ротора, так что его долбить? Всё равно нарастёт! Есть способ, который применяют перед посещением буровой комиссией. Сыплют помбуры на лёд химреагент —хлористый калий. Но от таких новаций разъедает обувь и от присутствия этого калия нога кажется всё время сырой. Вот и препираются помбуры при каждой передаче вахты: «Кому лёд выдалбывать на полу буровой?» В один из таких моментов и произошёл резкий провал инструмента. Бурильщик сразу доложил Рафу, послав в бурдомик помбура:

— Проходка резко увеличилась!

Прибежавший на буровую Раф увидел, как в циркуляционных желобах и в приёмных емкостях поднимается уровень. Он на уровне подсознания понял, что пройденный пласт «проявляет» — в буровой раствор переходит из пласта нефть и газ! Раф лично дал команду дизелисту пустить второй насос, в скважину поступил свежий раствор из запасной ёмкости, и постепенно ситуация стабилизировалась. До закрытия превентера дело не дошло. Только лишь дегазатор недовольно долго пыхал выделенным газом. Но со временем и его фырканья стали всё реже и реже. Раф спросил у бурильщика:

— Сколько примерно метров прошёл с увеличением скорости проходки?

— Ну-у-у… — начал закуривать «Беломор» Олег, невзирая на запрет курения на буровой вообще, и факт выхода свободного метана, — что-то в районе сорока метров, три раза наростился двенадцатиметровыми трубами, плюс заход квадрата!

Раф лихорадочно мысленно ликовал: «Вот она фортуна, бог не щепка, он правду знает!» Он даже не сделал замечания Олегу про курение, только спросил:

— А перед провалом хорошо шло?

— Не-а, стояла, зараза, как вкопанная, уж думал, что шарошки оставил. А потом как рванёт! Как в говно пошло!

Раф продолжал соображать: «Покрышка» пласта была — значит, залежь есть, и мощность хорошая, толщина продуктивной части не менее тридцати метров!». Он дал Олегу несколько распоряжений:

-= Пока дальше не углубляйся, а то прихватить может, или опять проявлять начнёт. Промойся до прихода другой вахты. Выровняй раствор как следует. Инструмент пошевеливай не реже чем через десять минут, иначе — прихватит!

Придя в свою конторку, Раф не стал спешить докладывать об успехах в экспедицию. Он имел врождённую привычку, прежде что-либо сделать, крепко подумать. Как его давно учил старый сиделец: «Вначале посчитай минуса!» Вот он и принялся обдумывать перспективы. Была одна не решаемая дилемма. Вот, допустим, доложит он о вскрытии продуктивного пласта. Сделают корреляции, привязки. Могут легко раскопать, что установка стоит не на месте, отбитом геодезистами. За тем колышком-репером Раф давно сходил. Один, на лыжах, привязав вешку верёвкой за спиной, как ружьё. Он притащил эту вешку с табличкой-номером и хранил её в кандейке. На случай, если предъявят преступление с переносом точки, он решил, что скажет:

— Вот, тащили вышку, вдруг — репер: «Вот он стоит!» Может, кто перенёс, подите, узнайте! Или геодезист пьяный был, я почём знаю!

Отмазка, конечно, была детская, но говорить что-то можно было, всё не молчать. А если снимут с должности — то дадут «волчий билет», в лучшем случае. Большая вероятность, что и к уголовной ответственности привлекут «за халатность». В любом случае, поставят на должность другого мастера, тот при испытании скважины «найдёт» нефть, ему и награды! А Раф будет сидеть в говне по самую ж…пу! Этого боялся молодой авантюрист. Он, дав распоряжение Олегу, скрыл такую ударную проходку, потом закрыл этими метрами последующие прогалы: ремонты, простои. Всё стало шито-крыто. И скважину закончили в срок и получили премию за досрочно сделанную работу.

Опять запахло весной. Помбуры сидели и травили свои нескончаемые байки. Большинство их начиналось так: «А вот у нас на зоне!..» Валера-слесарь, тот продолжал свой сериал «про шары», которые надо было непрерывно катать, чтобы не приросли к мясу, находясь в покое, их надо было пошевеливать. Лист побаловал рассказом, как приходит вертухай в барак, в котором живёт отряд и зовёт всех на работу. А зэки сидят на нарах, мошонки прибили свои к доскам гвоздями и кричат:

— Всё начальник, на работу не идём, «на якоря встали»!

В этот момент появился Раф с громкой репликой:

— Вы чего не работаете?

Все дружно заорали:

— На якоря встали, начальник!

И захохотали все. Раф, впервые, на памяти буровиков, сорвался и стал на них истерично орать:

— За…бали вы своими кониками!

Помбуры стали успокаивать его, говорить, что они хотели так пошутить! Они понимали, что он парень молодой, больше полгода сидит безвылазно на буровой, а там где-то в городе у него есть молодая невеста! Буровики видели, сколько она Рафу писем пишет, значит — любит! Раф тоже на буровиков не злился. Все сидели в простое, ждали решения, спускать эксплуатационную колонну, или нет. Другими словами: «Обсадить скважину трубами или оставить открытый ствол?» Если скважина «сухая», то не стоит тратить дорогостоящие обсадные трубы. Её надлежит просто ликвидировать, как выполнившую свою геологическую задачу. Таких скважин по тундре было много сотен. Соотношение скважин, нашедших газ или нефть и «сухих», характеризовалось коэффициентом удачи.

Решения по скважине всё не было. Более того, главный инженер дал распоряжение демонтировать противовыбросовое, устьевое запорное оборудование. Раф тянул со снятием запорного оборудования, главный инженер уже угрожал ему отдать под суд за саботаж, так как где-то простаивала буровая в ожидании этого устройства. А превентерам ещё надо было сделать профилактику на базе. Здесь ещё вмешалась в натянутую напряженность бытовуха. По закону подлости, в неурочный час у дизелиста Золушкина случилась белая горячка. Он приехал с выходных, пять ночей не спал из-за абстиненции, на шестой день паранойя проявилась у него. Он вспомнил, что он служил в армии танкистом. На почве этого он запустил силовые дизеля, которые стояли заглушенные, в простое, без охлаждающей жидкости. Золушкин дал им газу, на шум прибежали бурильщик и старший дизелист. Он же отгонял их струёй пара из шланга и орал, как оглашенный:

— Танки, вперёд!!!

Старшему дизелисту стало жалко, что дизеля без охлаждения заклинят, бросился прямо под пар и повалил «танкиста». Дизеля заглушили, Золушкин сбежал в тундру. Через три часа он вернулся и стал жаловаться Рафу, что он хотел утопиться, но черти ему не дают. Раф посоветовал ему идти спать. Тот пришёл в вагончик, там стал кипятить воду вёдрами и чайниками. Если бы его не трогали, он, может быть, успокоился бы. Люди, близкие Золушкину по духу, всё время следили за ним и докладывали Рафу через каждые двадцать-тридцать минут:

— Он воду кипятит! Он молится!

Всё это очень докучало Рафу. Он пошёл в вагончик к Золушкину. Тот был мужик здоровый, «мясного» типа, весь в мускулах, даром что дурак. Увидев Рафа, Золушкин схватил чайник с кипятком и хотел огреть Рафа, стал замахиваться. Тот не стал ждать порции кипятка и ударил нападающего точно в челюсть. Взгляд параноика стал вдруг чистым и ясным. Он преданно смотрел на ударившего его и повторял:

— Всё, больше не буду!

Раф велел отключить электричество в вагончике Золушкина и вызвал санрейс.

Все эти нервотрёпки очень напрягали Рафа. Наконец, одним утром привезли испытатель пластов с набором уплотнителей, для испытания в открытом стволе. Это был приговор: «обсаживать» скважину не будут! Раф, инсценировав, что он едет сопровождать больного Золушкина, решил лететь на базу экспедиции, чтобы продавить вопрос со спуском эксплуатационной колонны. Он-то был уверен, что продуктивный пласт большой мощности был вскрыт. Но он скрыл этот факт, а геофизики во время проведения вертикального зондирования, при электрометрических работах, как-то упустили этот пласт. Такие случаи с геофизиками бывали. Раф всем своим сознанием понимал, что при испытании скважины может случиться страшная авария, тем более что запорную арматуру с устья скважины давно сняли, она понадобилась на другой скважине, которая начала буриться гораздо позже скважины Рафа. Беда одна не приходит. Беда ходит «косяком», как сардины. Как только вертолёт взлетел, бортмеханик, пообщавшись с пилотами, сообщил, что пункт назначения не принимает по погоде, и они идут на запасной аэродром в Нарьян-Мар. Раф обеспокоено подумал:

— Вот это съездил на денёк!!! Куда я теперь дурика Золушкина девать буду?

Он спросил о последнем у бортмеханика. Тот уверенно ответил:

— Вызовем «скорую помощь», а они пусть разбираются что, куда. Наше дело сторона!

Такая решительность подбодрила Рафа, который озабоченно глядел постоянно на больного. Тот, видимо от ощущения полёта и вибрации совсем сбрендил. Он стоял посередине салона (вертолёт был грузового типа) и, расставив руки, с абсолютно довольным лицом непрерывно кричал:

— Кончаю! Кончаю!

Очевидно, это был у него способ выразить удовольствие. Под эти вопли и визг турбин приземлились в Нарьян-Маре. Неотложка подрулила прямо к вертолёту. Золушкин весь светился удовольствием. Его привела в восторг такая честь — машина встречает прямо у трапа! Он снимал шапку и кланялся на три стороны, санитарам, пилотам и вертолёту. Раф же оказался в незнакомом городе никому не нужным. Пилоты спешили в столовую и в гостиницу для лётного состава. Он договорился с ними о завтрашней встрече, первый пилот заверил его:

— До завтрашнего дня погода точно не уляжется. Не бойся, без тебя не улетим. Главное, ты не «потеряйся!» У тебя знакомые в Нарьян-Маре есть?

— Нет у меня здесь друзей.

— Ну, в нарьянмарском аэровокзале можно кантоваться только до восьми. Аэропорт здесь смешанный.

— Как это, смешанный?

— Военно-гражданский. Принадлежит воякам, а ГВФ арендует полосу и построили этот барак, — с этими словами он махнул рукой в сторону неказистого, двухэтажного бревенчатого дома.

Раф удивлённо подумал: «И это аэровокзал? Всё же столица Ненецкого округа и такой вокзал?!» Он вспомнил такую же непредвиденную посадку в Амдерме. Городишко заштатный, а вокзал подходящий! Раф вспомнил, как они с геофизиками коротали ночь на втором этаже. Там было теплее, чем на нижнем этаже. На четырнадцать человек у них была одна бутылка коньяка. Один старый геолог выдал тезис, что надо капать коньяк на сахар и держать его под языком, тогда всем хватит! И они, взрослые дядьки, полночи рассасывали коньячный сахар и делились впечатлениями. От этого аттракциона всем было хотя бы весело.

Теперь он побрёл по продуваемому лётному полю в этот страшноватый барак, из которого его ещё через три часа выгонят! На крыльце топтался человек неопределённого возраста, это когда что-то между парнем и мужчиной. У него были длинные, до плеч волосы. Раф подумал, что это «свой парень», приверженец хард-рока. Он смело обратился к нему:

— Здорово, дружище!

Парень пристально поглядел на него, а потом протянул руку для пожатия:

— Что-то не припомню, мы с тобой в Воркуте встречались?

— Да, да! — стал цепляться за удачу Раф, — Вместе пили в ресторане!

— А-а-а! То-то я гляжу знакомый, а вспомнить не могу! Я все дела, что по пьянке творю, начисто забываю. Вот лицо твоё что-то напоминает, а подробности — не помню!

Раф, чтобы не разрушить полоску возникшего доверия, сам стал задавать вопросы:

— А ты сейчас где?

— Да я из взрывников от сейсмиков ушёл. Платить перестали. Сейчас устроился здесь в СМУ прорабом.

— А ты как?

— Да на буровой, бурмастером. Вот, по непогоде завезли в эту дыру. Ты не знаешь, где здесь гостиница?

— Но-о-о! Ты загнул! Есть тут одна гостиница, возле ресторана «Красный Чум». Но там все места забронированы райкомом, на года. Остальные гостиницы — ведомственные, все принадлежат экспедициям, каждая! А тебе ночевать негде?

— Да, так получается!

— Так поехали со мной! Сейчас моя машина подойдёт, посидим, попьём, вспомним старые походы!

— А далеко ехать? — просто так, для сотрясения воздуха, спросил Раф, всё равно выбора у него не было. Никакой дилеммы.

— В село Красное, там один мой кореш живет. Яркий представитель коми-народа. Сига солит: ешь рыбину, которая полгода назад посолена, а она — как малосол! Как-то он её в гальке солит… Рыба с галькой речной перемешана…

— Село — это дыра какая-нибудь?

— Село — не деревня. Село, по нынешним масштабам, это сити!

— А что, он только сигов солит? — спросил Раф, чтобы заполнить прогал молчания и чтобы приглашающая сторона не опомнилась и не отменила решения взять Рафа в компаньоны.

— Так, думаешь, тебе в Сыктывкаре, в кабаке «Вычегда», сунут ржавую рыбу и назовут чир или нельма, то так оно и есть? Да это тот же сиг. Все здесь рыбы хорошие, породы сиговых. Кроме сёмги.

— А сёмга у твоего друга есть?

— Есть, но он её на продажу держит, сволочь! Вот бери спирта с собой побольше, мы споим его и раскрутим на сёмгу!

-Да, я-то — завсегда! А чё спирт? Водку нельзя, что ли?

— Можно. Но где ты спиртику питьевого ещё попьёшь? Только в Нарьян-Маре! А водка здесь — сплошь воркутинская! Завтра голову не поднимешь!

— Вот сволочи! А как они сюда воркутинскую завозят? Кривун ведь большой?

— А до Печоры железкой, а там — на баржи и по реке, по Печоре, гонят в навигацию!

Наконец, за разговорами, подошёл «КрАЗ».

— А, вот и наш лимузин! — воскликнул длинноволосый, — Я забыл, тебя как зовут-то?

— Раф. Я тоже твоё имя подзабыл, Сашка, что ли?

— Да нет! Корней. Меня так все кличут!

Водителем «КрАЗа» оказался здоровый с виду мужик. Одет он был странно для этих мест и моды: тёмно-синий костюмчик, из ткани типа шевиот, летние кожаные туфли на тонкой подошве, на голове картуз, этакая кепочка с лакированным козырьком. «Таксист, что ли, бывший!» — подумал Раф. Мужик, вместо «здравствуйте» начал орать густым, сиплым басом:

— Заправляться ездил! На «Факеле» не дали, пришлось ехать в «Искатели»!

Водитель в объяснениях перечислял названия посёлков, из которых собственно и состоял город. Так называемый «центр», являл наиболее убогую часть города. Экспедиции, которые были побогаче, те отстроили себе жилфонд, в старину это поселение назвали бы «слобода». Водитель, имя которого, как потом оказалось, состояло, собственно, из его фамилии Лаптюшин, нещадно дымил папиросиной. Когда тронулись в путь, стало понятно, почему он разговаривал всегда «ором». Чтобы в кабине было тепло, была проделана дыра в моторный отсек. Из этой дыры при увеличении оборотов дизеля веяло жарой и страшным шумом. Всем повезло, что дизель был новый, и с клапанных люков не тянуло отработанным маслом. Только выхлопными газами попахивало.

Село Красное оказалось недалеко, но дальше, чем посёлок «Искатели», где путешественники затарились спиртом. Спирт продавался не в магазине, а через прорубленное окошечко с бока здания. Стоил он шесть рублей пятьдесят четыре копейки за пол-литровую бутылку. Взяли по три бутылки каждый. Раф спросил:

— Может, взять больше?

Но Корней сказал:

— Не, хватит, будет в самый раз!

Когда Корней наклонялся к окошечку, то Раф заметил, что под волной свисающих волос у него отсутствует ухо. Он подумал: «Может, отморозил и ампутировали?» Спрашивать постеснялся. Когда залезли в кабину машины, Раф присмотрелся и увидел, что второго уха у Корнея тоже не было! Тогда он уже подумал: «Наверное, на зоне отрезали, как лицо бритвой режут за приписку себе не соответствующего воровского чина!»

Красное имело «притяжание» к городу. Даром что ли «Нарьян» по-ненецки значит — красный. «КрАЗ», на котором ехали, был с ведущим передком, за это он в народе был прозван «Лаптёжник». Дорога до Села была после метели, которые здесь каждый вечер, это в перерывах между буранами. «Лаптёжник» шёл ходко, трассу дороги водила угадывал по вешкам. Эти прутики заботливо воткнула дорожная служба. Очевидно, на этом их миссия закончилась… Зато не было мотоциклистов. Мотоциклисты — это самое большое удивление Рафа, когда они только отъехали от аэропорта. Многие жители Нарьян-Мара разъезжают на этих колесницах, причём с жёнами, по магазинам и другим делам, прямо по заснеженным дорогам города. Все мотоциклы, обязательно «Уралы» с коляской, причём задние колёса у всех мотоциклов самодельные! Эта зимняя езда по морозу на мотоциклах — отличительная, фирменная метка города Нарьян-Мар.

Вскоре подъехали к большой избе на краю села. У входа в дом стояли аж две лодки, вытащенные на зиму из Печоры. Из избы вышел небольшой мужичок, очевидно, на рёв «КрАЗа». Вскоре все оказались в горнице, за одним столом. Все перезнакомились. Хозяина звали Вася. Причём он представился полным именем, как на допросе: «Василий Иванович Коданёв!» Спирт сразу выставили весь на стол. «Это на Севере обычай такой!» — объяснил Корней, — «А то, бывает, в какой компании, некоторые несознательные собутыльники ныкать поллитровки начинают. Потом поутру не найдёшь. А здесь — всё прозрачно: актив на столе, а выпитое — под стол!»

Хозяин чистил в тазу рыбу. Чистил не как, на материке: с солёной рыбы шкуру не снимают, — а счищал чешую крепкими ногтями. Нарезали хлеб и стали ужинать. Хозяин пытался украсить стол какими-то консервами, очевидно привезёнными предыдущими гостями, но Корней остановил его:

— Кончай, Вася, херню разводить! Мы этой изжоги наелись вперёд, внукам хватит!

Потекла мужская беседа. Говорили, конечно, про работу и пили неразведенный спирт. Вася хозяин, правда, себе разводил. По этому поводу Лаптюшин кричал через раз:

— Как ты его пьёшь разведенный, он же от смешения с водой становится горячим?!

— А у меня горло болит, мне и надо тёпленькое!

— Ты это брось, — уверял его Корней, — что спирт, что водку можно пить ледяной! И ничего не будет!

Первый не выдержал Корней, когда открыли третью бутылку, он уже упал головой на стол, лбом в рыбьи головы. Лаптюшин прокомментировал:

— Всё, скапустился начальник!

Корнея за руки, волоком, уронив скамью, утащили на лежанку. Волосы его откинулись и обнажили дырки в голове вместо ушей. Раф, сделав вид, что только заметил такой парадокс, спросил Лаптюшина:

— Наверное, на зоне отрезали?

— Да ты что?! Он на зоне никогда и не был! — и подозрительно спросил Рафа, — а чё, он цинковал, что чалился на зоне?

Это был большой грех, по понятиям, что если не сидел по приговору, нельзя себе приписывать такие подвиги. Хотя Корнею рисковать уже было нечем — ушей не было. Раф внес конструктивную идею:

— А что, — сказал он, — в Институте красоты, за деньги, уши можно новые пришить, допустим, от усопшего!

— Бесполезно! — как отрезал Лаптюшин.

— Это почему же? — полез в пьяный спор Раф.

— Я тебе расскажу на примере. Сидел у нас на зоне один кавказец. У него была дочка, бл…довитая — страшно! Ну, пришла пора её замуж выдавать. Он за пять тысяч рублей вшил ей целку, у хитрого врача.

В разговор вмешался Вася:

— Это сколько же бутылок спирта, или того страшнее — водки, можно купить за пять тысяч?

Все стали переводить пять тысяч в бутылки, ужасно путаясь с нулями. Лаптюшин продолжил рассказ на тему «случай на зоне». Впрочем, большинство рассказов в этих местах начиналось так: «А вот у нас на зоне…»

— Ну, значит, — Лаптюшин выпил полстакана и понюхал хлеб, — эта коза, с новой целкой, опять взбл…днула, не утерпела до свадьбы, а батя её и задушил. Раскрутился на червонец и чалился у нас на Чиниворике. Вот так и Корней. Пришьёт лопухи, а его «за метлу» припутают и опять отрежут. Плакали филки!

— Это буват! — подытожил Вася. Он все истории этой фразой подчеркивал. Вроде, как конец абзаца.

Раф прокомментировал по своему:

— Беда русских людей в максимализме! — он хотел намекнуть, что не стоит пить далее спирт, не повторять падение Корнея.

Но Лаптюшин вскинулся и прокричал:

— Каких русских! Я же говорю, кавказец он был!

Раф по обыкновению на буровой себе полемики не позволял, а тут вдруг грянул речь. Выпитый спирт выключил весь контроль:

— Национальность нельзя даже определить по генотипу. Расу, может быть, и можно!

Собеседники из его фразы ничего не поняли и подумали: «Заговаривается спьяну!»

Лаптюшин по пьяному упрямо повторял:

— Ну, не скажи! Нас, русских, сразу видно!

— А где они, русские? Ну, были полтора тысячелетия назад: Русичи, Кривичи, Вятичи и другие. Так где ты сейчас найдёшь, кто от Русичей произошёл? Вот те — они будут Русские? Или ещё говорят, что от скифов мы произошли. А единственные осколки скифов — это осетины. Так что, выходит, осетины — это самые русские из русских? Все мы, получается, русские! Вон возьми Вася, он коми, я — Раф. А ты кто?

— Я мордвин!

Раф сразу смекнул, что мордвины драчливые спьяну, поэтому он стал обнимать собутыльников и кричать:

— Так русские мы, братья все!

Особенно обрадовался Вася. Он подскочил к зеркалу, тускло мерцавшему на комоде довоенного толка, и стал щебетать:

— Вот. Я сам коми, а лицо у меня, как у русского! Правда, ведь?

За это выпили, за Русский народ. Лаптюшин стал бить себя кулаком в грудь и орать:

— Нет крепше русской стали!!!

Раф это воспринял как сигнал, раз уже себя в грудь бьёт кулаком, это значит, разогревается, скоро драться полезет! Предвосхищая бой, он предложил:

— Пойдём, дизель посмотрим!

На севере дизель у машин и тракторов на ночь не глушат, тосола в этих краях отродясь не бывало. Да и запускать холодный дизель — морока большая, аккумуляторы все были, у всей техники, дохлые. Вышли на улицу, погазовали дизель, заодно и из себя выпустили струи, прямо в белый снег за оградой. Вернувшись, поостывшие, стали спокойно вести разговор. Лаптюшин поведал историю с ушами:

— Корней, он уехал от красавицы жены, из Москвы, чтобы сгоношить денег на кооператив, на жилуху. А жена у него малость сбл…довалась. Так она ещё, лярва, на алименты подала! Нашла себе красивого тунеядца. Тот не работает, тунеядец, только деньги Корнея проедать нацелился. Корней взрывником хорошо зарабатывал. Судом присудили ему за двоих детей, которых он к тому же усыновил, тридцать три процента отсылать, с каждой зарплаты. Корней в одночасье допился до белой горячки, ему что-то почудилось, он и отрезал себе уши! Застали его в общаге ребята. Он стоит, весь в крови, тычет вилкой себе в член и кричит: «За тебя! За тебя!»

— А что — «за тебя»? — вставился Раф с вопросом.

— Ну, за алименты, вроде, как его х…й виноват!

— Это буват! — подытожил Вася.

— Ну, значит, — продолжал Лаптюшин, — белая горячка-то быстро кончилась, а из взрывников его уволили. Нельзя, дескать, с такой психикой взрывником состоять на должности! А ты, к примеру, какую должность имеешь?

Раф подумал, как бы доходчивее объяснить импульсивному мордвину про свою должность. Он сказал:

— Институт я закончил больше года назад. Вот, теперь вроде как начальник на буровой.

В России к инженерам многие десятилетия относились с сожалением. Народ рассуждал: «Вот, учатся пять лет, а потом всё также в нищете живут, как студенты!»

Даже существовала общенародное шутливое проклятие: «Чтобы ты, как инженер, всю жизнь жил на одну зарплату!» Поэтому Лаптюшин с жалостью сказал:

— Эк, как! Друг, тебе не повезло! А что, на водителя или на тракториста выучиться не смог?

— Да я знаю, трактористы и бульдозеристы впятеро, а то и больше, зарабатывают, чем инженеры. Но не всем же быть трактористами? Мама моя очень хотела, чтобы я был инженером.

— Мама-мама! Сопли развесил! Стал бы шофёром — жил бы как человек! Вон, у меня шуряк в Саратове. Таксистом вкалывает. Работа не пыльная, девок дрючит — как за просто так! И кооператив трёхкомнатный купил, и дачу строит. На работу в кожаной куртке ходит, как лётчик! А денег — больше лётчика-испытателя имеет!

— А ты чего в таксисты не идёшь?

— Я здесь на поселении. Шесть срока, пять «по рогам», без права выезда из района.

— Это буват! — подытожил Вася.

Спирт как-то не кончался. Главный боец Корней азартом питья сдулся, упал настроением. Раф пил вяло, Вася спирт разводил водой, оттого и у Лаптюшина азарта поубавилось. Он ещё рассказал, к слову:

— Вот, у нас на зоне. Был один, фортовый. Он себе от усопшего подушечки пальцев пытался приклеить.

— А это зачем? — поддал азарта Раф. — На гитаре играть?

— Да ты совсем дикий! — подытожил Лаптюшин. — Ментов с панталыку сбить, отпечатки пальцев изменить себе!

Но разговор уже увядал. Раф ещё раз показал неосведомленность, переспросил:

— Фортовый, это значит — фарт ему идёт?

— Ну, ты совсем дикий! — повторился рассказчик. — Фортовый, это значит — спец по форточкам! Он щуплый телом и его «подают» в форточку.

В голове Рафа, одурманенной спиртом, стало представляться, как фортового подают в форточку, как свёрток. Но переспрашивать он не стал, а сослался на усталость и предложил идти отдыхать. Все разошлись спать. Лишь сходили проверить, как работает дизель, брошенный одиноко на ночь.