"Рыбья плоть" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 19

Наутро, едва продрав глаза, Корней и Лаптюшин стали опохмеляться. Вася присоединился к ним, с видом сочувствующего. Раф пить спирт наотрез отказался, он и так, выпив с утра воды, вдруг почувствовал резкое опьянение. Такой эффект бывает после обильного употребления неразведённого спирта с вечера. Называется этот эффект: «На старые дрожжи!» После коротких уговоров, направленных на Рафа, чтобы тот выпил всё-таки спирт, Лаптюшин подытожил:

— Эх ты, студент! Голубые яйца!

Раф в спор не полез. Как-никак его доставка в аэропорт зависела от обидчика. А как если он откажется везти? Опоздаешь к вертолёту. Поэтому Раф пошёл на сделку с совестью и проглотил обиду. Вся троица выпила и на закуску закурила «Беломор». От противного запаха табака, который и так стоял всю ночь в избе, Рафу стало ещё более дурно. Он вышел на улицу. Чай Вася поутру не подавал. Да и какой чай? На столе были разбросаны мерзкие ошмётки рыбы, которую в конце застолья уже не чистили в тазу, а рвали прямо на столе, оставляя слизь и кишки на подстеленной газетке, промокшей от жира и слизи. Устройств, вентилирующих избу, не было. Вентиляция изб осуществляется через печь. Воздух втягивается в поддувало, а выходит в трубу. Вася днём печь вытопил, и закрыл две вьюшки. От этого случился полный застой воздуха в избе, ещё он был сдобрен снятой путниками на ночь обувью. Кроме, всех этих озонаторов, Вася где-то хранил поставленную «гулять» брагу, от которой исходил тяжёлый дух квашни, который перемешался с запахом разворошённой рыбы, когда выбирали из бочки крупняк. Рафа от всего этого запаха просто перекосило. Он стоял обречённо на улице, не решаясь войти в избу, в которой шёл тяжёлый спор. Если залезть в кабину — получится, что он их поторапливает. Раф и так был тут на птичьих правах. Корней, одуревши от пьянки, опять плохо узнавал его. Собутыльники допили спирт, налитый в стаканы, а начатую бутылку Корней забрал с собой.

С криком «Поехали!» он забрался в кабину «КрАЗа», все потянулись за ним. Вася провожать их не вышел. Пока ехали — царило молчание. Раф не выдержал и спросил отвлечённо:

— А зачем мы приезжали-то?

Корнея «прорвало» и он стал жаловаться:

— За Васину подлянку я опохмелиться ему не оставил! У Васи ощенилась лайка. Он обещал мне щенка, а теперь говорит: «Всё разобрали!» Я ему: «Как разобрали? Один-то был мой!» Он теперь говорит: «Со следующего помёта!» Это что, я опять его полгода буду спиртом поить? Я пригрозил ему, что дом спалю вместе со щенками!

За этими воплями доехали до аэропорта. Раф побежал в диспетчерскую, где спросил:

— Как там сто семьдесят пятый борт?

— Разогревают! Пилоты пошли к борту! — ответила симпатичная диспетчерша, какими казались здесь все девушки моложе тридцати лет.

Раф помчался по лётному полю. На него никто не обратил внимания. Он даже не попрощался с Корнеем и водителем. Бортмеханик, вместо приветствия, набросился на Рафа с упрёками:

— Где ты ходишь? Мы тебя обыскались?

Раф, пребывавший в плохом настроении, огрызнулся:

— А, что я вам? Летели бы себе, раз такие умные…

— Так без тебя нам как бы «порожняк» запишут, а с тобой, вроде, как по заданию!

— Вот и не пи…ди, раз я такой важный! — огрызнулся Раф.

Взлетели. Через какое-то время вертолёт приземлился на базе экспедиции. На Рафа сразу обрушились со всех сторон:

— Тебя где носит?

— Почему ты не на буровой! — кричали разные люди.

— Что вы до меня до…бались? Что случилось?

— Он ещё спрашивает! Авария самая страшная у тебя! Открытый выброс! Неуправляемый фонтан нефти! Как ты допустил этакое! — орал главный инженер.

— Как — открытый выброс?! — опешил Раф.

Он искренне думал, что страшнее падения вышки аварии не бывает.

— Да так! Скважина заработала нефтью, с огромным давлением. Открытый фонтан! Спустили бригаду испытателей, свой «испытатель пластов», создали депрессию, ну, может, что и просчитались. Но она заработала на открытый фонтан!

— Не загорелась?! — вспомнил Раф учебники.

— Пока нет, только что дальше будет, не знаем. К тебе вылетает главный по «Газовому надзору» генерал Прохоров, из округа прилетит, прямо на буровую. Да, кстати! Ты же знаешь, он без горючего не может совсем! Ты организуй. Я дам команду на бурсклад, чтобы пару ящиков водки отгрузили тебе. Вообще, генерал любит спирт. Да где его взять?

Вся организация вылета происходила в суматохе. Раф уже не фиксировал, кто-то грузил ящики с водкой, кто-то сунул ему в руку пачку конвертов. Он так с конвертами и погрузился в вертолёт «Ми-8», который не глушил турбины и крутил без перерыва свои винты-лопасти. Уже когда взлетели, Раф разглядел, что это были письма от Веры. Он, чтобы скоротать время и отвлечься от дурных мыслей, стал их вскрывать и читать все подряд, не разбирая по датам. В результате такого чтения у него в голове образовался сумбур, из которого запомнились обрывочные тезисы: «…Папа, по мере как я росла, обводил мне ножку, стопу карандашом, на бумагу переносил все пальчики. На память, чтобы наблюдать, как я расту. Когда его хоронили, я обвела свою стопу на лист бумаги и положила ему с собой, в гроб …положила ему на память свои часы, которые он подарил мне на день окончания института… Мне снится один и тот же сон, что папа зовёт меня в лодочку, держа вёсла приподнятыми из воды …и говорит мне, что батарейка в часах уже закончилась…»

Раф отложил всю эту писанину, в голову больше информация не умещалась. Он лишь подумал:

— Бред какой-то!!!

Он даже не мог найти в этой суматохе, где его портфель, и сунул письма в коробку с водкой. Тут он обратил внимание, что водка именуется «Любительская». И градусов у неё, судя по этикетке, всего тридцать. Раф про себя сказал:

— Да-а-а! Водка-то жидковата. Не по аварии!

Только разгрузили вертолёт и всё распределили по кладовкам, как «упал» следующий борт. Раф даже не успел как следует рассмотреть фонтан и опросить испытателей, как всё это произошло. Фонтан нефти бил сквозь ферму вышки, рассекаемый оснасткой, выше кронблока. Уже диспергированная нефтяная пыль коричнево-жёлтым дождём падала, уносимая ветром, на тундру, образуя озерца и лужи. Свежескопившаяся нефть имела консистенцию сварившейся крови, выпущенной из подстреленного оленя или лося. Раф подумал: «И, правда — кровь Земли!» Самое опасное было в этой обстановке, что подвешенные на тросах вспомогательные инструменты внутри буровой, которые мотало струёй нефти, как кисточки на упряжи скачущей лошади, высекут искру от удара о металл вышки. Тогда весь этот гигантский, под сто метров высотой, фонтан загорится и станет ещё более грозным! Раф не успел оценить, проанализировать всю катастрофу как следует. Надо было бежать встречать генерала «Службы тушения и предупреждения фонтанов».

Он вышел из вертолёта, как сноп падает с копнителя комбайна при уборке хлеба. Все подивились: «Как подвесная лесенка выдержала такой груз!» Весил генерал вместе со всеми своими позументами не менее семи пудов. Лицо его было как гигантская тыква синюшного цвета, приукрашенная сверху каракулевой шапочкой, с кокардой. Кокарда очертаниями напоминала архитектурные украшения фронтонов административных зданий, построенных в сталинские времена. Раф подумал: «Зачем в шинели ехать на фонтан? Неудобно же самому, чисто физически?»

Но он не знал реалий. Эта форма была пошита хитрым портным, чтобы заказчик не докучал переделками, с запасом на дальнейший рост живота. А любую другую одежду купить в магазине генерал просто не мог. Не существовало такого размера! Он пошёл по досточкам, брошенным в грязь, специально по этому случаю. Досточки жалобно скрипели и гнулись. Усевшись в вагончике бурдомика, и заняв как бы всё пространство балка, генерал вместо «здравствуйте!» спросил (при этом Раф насторожился, ожидая специальных вопросов по выбросу):

— Сколько у нас спирта?

Раф, на ходу переключая сознание, пролепетал:

— Два ящика водки «Любительская».

— Мало!!! — сокрушённо выдохнул генерал, приподняв и хлопнув по колену, упёртую в него руку. — Закажи канистру спирта, для протирки приборов и противогазов!

— Есть! — по военному среагировал Раф и бросился к рации. Генерал задумчиво поглядел в окно на фонтан и изрёк:

— Кубов примерно двести даёт нефти в сутки! Отличное месторождение ты нашёл!

— А как вы определили? — удивился Раф.

— Опыт, сынок, опыт! Есть такой прибор, «Дикт» называется. Так он определяет менее точно, чем хороший практик, по интервалу отрыва пламени на факеле!

Раф с уважением смотрел на всю эту гору мудрости, сидевшую на табуретке. Ноги у генерала были расставлены и казались коротенькими из-за свисающего между коленями огромного шара — живота. Раф впал в задумчивость, после обзора этого затянутого в мундир чрева. Он вспомнил, как они студентами, повинуясь чьей-то идее, пытались налить кондом водой и сбросить на голову прохожему из окна четвёртого этажа. Идея была в том, что кондом должен был одеться прохожему на голову и облечь её! Этот живот генерала, теперь напоминал Рафу, как они несли налитый водой латексный пузырь, он так же перекатывался, и казалось, жил своей непонятной жизнью. И только одно беспокоило Рафа, чтобы табуретка выдержала. Он мучился мыслью: «Как бы предложить генералу сидеть на двух табуретках сразу?» Генерал опять пробулькал всей своей отдышкой:

— Когда у нас обед?

— Сейчас распоряжусь.

Генерал не стал протестовать, что график обеда меняют из-за него. Уже позже, Раф убедился, что режим «обед» идёт всё время, пока генерал не спит, что тот делал со страшным храпом. После недолгих переговоров срочно прибывшей Гражины и генерала, на столе у последнего в бурдомике оказалась огромная миска, размером со средний тазик, с варённым говяжьим выменем. Генерал булькнул голосом, исходившим из жерл серии подбородков:

— Ты будешь?

Раф на мгновение взглянув на грязно-жёлтую массу блюда, вымени, в омерзении замотал головой и стал наливать водку в гранёный стакан.

— Это тебе! — проклокотал генерал и подвинул к себе для водки — полулитровую банку.

Раф не стал вносить ремарки, что он с помощью этой ёмкости бреется, а налил в неё водку до краёв. Потом эта банка станет любимой ёмкостью генерала, он в том же темпе будет пить из неё спирт. А пока, вымахав две поллитровки водки и уев тазик вымени, он косо завалился на дежурную кровать со вздохом усталости:

— Уф! Закурить!

Раф подал ему беломорину, которая скрылась в складках и округлых рельефах лица генерала, как гвоздик, вбитый в доску объявлений, выкрашенной суриком. Через минуту он захрапел, как трактор с прогоревшим клапаном. Рафу повезло, что рация находилась в смежной комнатке. На неё вскоре стали поступать циркуляры, исторгнутые «штабом по ликвидации открытого выброса». Последний циркуляр гласил:

— Найти добровольцев, отобрать у них письменные заявления, для работы на устье фонтанирующей скважины.

Генерал во всех переговорах не участвовал. Он лежал на боку и при взгляде сзади-сбоку, походил на обрубок слона. Раф пошел в вагончик помбуров, в котором он когда-то сам спал под шлёпанье игральных карт по неопрятному столу. Когда он вошёл в балок, то подумал, что с ним случилось дежавю. На панцирных сетках кроватей, на скатанных в рулон постелях, сидели раздетые по пояс помбуры, обнажив свои доблестные наколки. На самодельной печке — «козле», бурлила в цинковом ведре собачатина. Некоторые помбуры, держа в руках алюминиевые вилки, уже пробовали недоваренные кусочки мяса, комментируя его жёсткость.

— Здорово, гладиаторы! — поприветствовал их Раф.

— О-о-о! Начальник! Наше почтение! Не везёт вам, то есть нам. Заварились мы, виноваты!

Эта категория людей, которые работали у Рафа помбурами, почему-то охотно признают свою вину. Оттого, видимо, они сидят по тюрьмам чаще других…

— Свежатинку пробовать будете? — предложил по-братски Лист.

— А вы что, оленя колхозного опять подстрелили?

— Бери выше! Вон, погляди в тамбуре, за ящиками!

Раф не поленился, приоткрыл дверь и за ящиками увидел шкуру и голову чёрной собаки. Той самой! «Ну, и звери!» — подумал он о своих работягах. — «Неужели у них голова не сработала, что это не простая собака?»

Однако на лирику у него люфта времени не было, он пришёл просить своих работяг… Он обратился к ним:

— Мужики!

Те давно поняли неисправимость Рафа. Они давно уже не поправляли его. Не разъясняли ему в который раз, что среди тех, к кому он обращается, кроме «мужиков», есть «пацаны» и «авторитеты второго стола» и так далее. Но они ему прощали, как «студенту».

— Говори, начальник, что надо делать? Уже соскучились без работы, а к буровой не подойдёшь!

— Нужны добровольцы для работы на фонтане!

— Ну, все мы добровольцы, пиши всех! — ответил бурильщик Вася Охотник.

— Так вам надо написать, что пошли к фонтану добровольно.

— Надеюсь, не ты это придумал? — на всякий случай не деликатно спросил Нахим.

— Начальство заставляет, хочет ж…пу прикрыть! — доверительно сообщил Раф.

— Ну, мы чё, писатели, что ли? Ты давай, нам примерно напиши, чё надо писать, а мы перепишем! — принял Нахим соломоново решение.

Все пошли в бурдомик и заняли позицию в помещении, где бурильщики записывали свою вахту в вахтовый журнал. Наиболее любопытные заглянули в отсек, где храпел генерал, и прокомментировали, особенно распирало Васю верхового:

— Ну, у тебя и кабанчик завёлся, А звук какой!

Обертоны генерала набирали темп, наконец, он взревел последний раз и проснулся. Он протопал в туалет типа сортир, который стоял на отшибе. Жалкий скворечник заходил ходуном от дивергенций «кабанчика». Он вернулся и задал риторический вопрос:

— Инструкция по технике безопасности?

— Да, в некотором роде! — уклончиво ответил Раф.

— Хорошо проинструктируй, как следует! — наставил он Рафа. — А вы, чтобы сейчас же все прекратили курить!

— Это как же без курева!? — загомонили буровики, — Без курева нам никак нельзя!

— Вон туда! За триста метров от буровой, сейчас же! — бесновался генерал, входя в раж.

Буровая публика, в основном, была из сидельцев. Они, повинуясь рефлексам, очень побаивались генерала, который был весь украшен эмблемами и загадочными значками. Пуговицы у него тоже были не штампованные, а литые, очень солидные. Раф, защищая своих подопечных, заверил генерала:

— Да, будут они, будут!

Он стал выпроваживать буровиков, собирая у них корявые записки, с клятвами, что они добровольно пошли работать на устье фонтанирующей скважины. Генерал, довольный проведенной работой с коллективом, в своей голове записал, что на сегодня объём его работ перевыполнен! Он задал Рафу вопрос, который потом, впоследствии, задавал синкопически, без всяких девиаций:

— Ну, что у нас там с обедом?

«Да, у него ещё и склероз!» — подумал Раф, а вслух сказал:

— Сейчас, активизирую!

Гражина быстро, с комментарием «О, то добрый дядько!», доставила тазик макарон с оленятиной. Пока пирующий отправлял в жерло, открывающееся среди серии подбородков, нехитрое блюдо Гражины, запивая всё поллитровыми банками водки, Раф принял с буровиками вертолёт со снаряжением. Это были сапоги и прорезиненные костюмы химзащиты. Наиболее охочих из добровольцев, а добровольцами были все, нарядили в эти костюмы. По инструкции, спущенной со штаба по ликвидации аварии, ещё необходимо было одеть противогазы. Генерал тоже внёс свою лепту. Он комиссарским тоном пробулькал:

— Всем! Одеть противогазы, щас же! Немедленно! — потом он обвёл мутным взглядом глаз с жёлтыми белками всех буровиков и остановил взгляд на Рафе, указав на него толстым пальцем-сарделькой. — Об исполнении доложить! — подытожил он…

Но первые же шаги добровольцев к скважине показали, что противогазы противопоказаны. Стёкла этих резиновых масок моментально покрывались плёнкой от нефтяного тумана, который висел в воздухе, как неисчезающая субстанция. Вытирать эту плёнку со стёкол противогазов прорезиненными грязными рукавицами было бессмысленно. Решили идти к скважине без масок. Очнувшийся от очередного сна генерал выдавал вердикты, разнообразные по редакции и всегда не связанные с предыдущими его же выкриками. Вместе с амуницией прибыли инженерно-технические работники всех рангов из экспедиции и головного предприятия. Вначале они были блокированы шоу, которое демонстрировал генерал, поглощая еду, которую подтаскивала Гражина, словно подносчик снарядов орудия форта Манзут, держащего атаку двух эскадр противника. Спирт подвезли в двадцатилитровой канистре, которую генерал ревниво содержал подле себя, доверяя отливать из неё лишь Рафу, утвердившись в нём, как в малопьющем и честном человеке. Тем временем первые двое добровольцев — это были два бурильщика, Олег и Вася Охотник — подошли к устью, из которого била струя с рёвом Ниагарского водопада. Когда они вернулись, тяжело ступая по грязи, образованной глиной и нефтью, преобразованной в липкий, буквально, пластилин, им еле оттёрли глаза. Лица их были покрыты сплошной коричневой эмульсией, которая обильно стекала ручейками вниз.

В общих чертах план ликвидации был полуфантастическим. Первыми шагами, которые необходимо было сделать — это подвязать бешено болтающиеся вспомогательные инструменты, чтобы они не высекли искру. Если рассказывать дальше, то (минуя всякие промежуточные технологические операции, последним этапом) было решено накинуть перевёрнутый превентер, со смонтированными на нём задвижками, на муфту бурильной трубы и превентер закрыть. План был на грани полной фантасмагории, только все надеялись, что по прошествии нескольких дней пласт поутихнет, порода, слагающая призабойную зону, обвалится, уж очень сильная была пласту дана депрессия! Время работало на ликвидаторов.

Но все эти фантастические планы были осуществимы, только если фонтан не загорится. Если он загорится, то тот, кто не дай бог, будет подле устья, сгорит заживо! И в полной мере за это будет отвечать тот, кто самый главный по рангу находился на буровой, а, значит, генерал. Возможно, поэтому он так сильно пил спирт. Когда первая суматоха среди прибывших инженеров улеглась, то они ему сообщили, что начальник экспедиции умер. Умер прямо за рабочим столом от сердечного приступа. Как сказали сообщившие: «Разрыв сердца!» Раф понял только в этот момент, как всё серьёзно! Для него, имел он в виду. С этой секунды, он жил весь в ожидании. Чего — он сформулировать не мог. Засыпая в первую ночь подле ревущего фонтана, он радостно думал: «А всё-таки, я нашел нефтяное месторождение! Ну, и что, что всё сложилось так трагически. Он ведь не виноват! Не он же разоснастил устье, начальник экспедиции лично дал распоряжение перебросить устьевое оборудование на другую буровую. Его господа геологи уверили, что в этой треклятой скважине ничего нет! Даже пластовой воды!»

Утром Раф проснулся тоже с чувством ожидания. Оно его не подвело. Ему передали по рации, что его ждут в конторе экспедиции для снятия показаний. Кто будет снимать их и долго ли, загадочно умолчали. Повинуясь внутреннему чутью, он собрал все вещи и документы, которые он считал наиболее ценными. Особенно тщательно проверил в забираемом им журнале радиограмм, номер той радиограммы, в которой ему приказали снять с устья запорное оборудование. Инженеры из конторы экспедиции поутихли. Они вчера вечером, за чаем, наперебой рассказывали «аналогичные» истории о том, как вот так же был выброс и бурового мастера посадили на пять лет. Другие рассказывали аналогичную историю, и что на бурового мастера завели уголовное дело, по которому присудили платить пять тысяч рублей государству. Правда, утешительным было, когда они говорили, что эти случаи были в постсталинские времена. Но — были! Поэтому Раф собирался, как навсегда, безвозвратно. Слух, что Рафа вызывают на допрос, как-то быстро разнесся по буровой. Вечером перед вылетом к нему подошёл Нахим. На правах, что он был у него первым помбуром, когда Раф был ещё бурильщиком, пригласил прийти и попить чаю. Раф пришел к нему в вагончик, вскоре в тесное помещение набилось буровиков с большим избытком. Вопросов Рафу не задавали, больше молча курили. Иногда, подавали бесценные советы:

— Раф, если будут допрашивать под протокол, то скажи, что пусть не стараются. Скажи: «Всё равно расписываться не буду!»

— А меня не подтянут за сопротивление?

— Нет. Ты спроси: «Какой номер уголовного дела, по которому меня допрашивают?» Следак сразу умоется. Объяснительную тоже не пиши. Твоё право. Им, главное, сейчас окучить бумажек, а потом вокруг них начнут дело шить.

Дальнейшие советы шли в том же темпе, консультанты были очень опытные, и Раф им беспредельно доверял. Нахим напоследок очень сурово сказал:

— Я от всех скажу: Если надо будет лжесвидетельствовать — рассчитывай на любого из нас. Только кинь «маяк»!

Последний совет был от старшего дизелиста Горденко:

— Если будут паспорт отбирать, то скажи: «Забыл на буровой!», а сам — рви когти!

Легче на душе у Рафа от таких разговоров не стало. Однако он был очень признателен буровикам, они прощались с ним как с другом. Все в искреннем стремлении помочь. Даже те, кого он в своё время преследовал по административной линии, наказывал, притеснял, не таили зла и не злорадствовали, что ему придётся отвечать перед законом. Всю ночь он не засыпал, слушая рёв фонтана и пересиливающий его храп генерала. Наутро первым вертолётом Раф прибыл на базу экспедиции. Настроение в конторе стояло гнетущее. Не столько из-за траурно оформленного холла конторы с портретом почившего начальника экспедиции в черной рамке, все конторские люди ходили в ожидании бури. Все боялись, что новый начальник экспедиции устроит перестановку кадров. Самым часто встречающимся выражением здесь было: «Новая метла по-новому метёт!» От этих ожиданий все относились к Рафу как к виновнику. Даже Мария Павловна, начальник АХО, высказала ему: «Натворил делов! Вы всегда так мужики, от вас только горе одно!» Раф не стал уточнять, какое от него горе Марии Павловне? В бывшем кабинете начальника экспедиции, теперь, в ожидании нового хозяина, восседал следователь прокуратуры. Когда Раф вошёл, он сразу попросил у него паспорт. Но, Раф, памятуя последние наставления своих буровиков, сказал:

— Забыл на буровой, я обычно на день-два в экспедицию езжу без паспорта!

— Молодой человек! Без паспорта нельзя даже в туалет выходить! — стал наставлять его следователь. — Давайте, организуйте, чтобы вам переслали ваш паспорт, и будем разговаривать с вами по полной форме!

Раф вышел из конторы и холодок могильный прошёл по его спине. Он вдруг отчётливо понял, что он последний раз вот так вот свободно выходит из официального учреждения. Он пошёл в сторону аэропорта, никто не заострил внимания, куда он пошёл. В аэропорту стоял после разгрузки вертолёт «Ми-6». Он привёз продукты для ОРСа, и теперь орды страждущих улететь на Большую Землю одолевали его. Вертолёт был грузовой, официально пассажиров не брал. Так, если вдруг бортмеханик или пилот кого-нибудь по знакомству прихватят. А официально — нельзя! Страждущие улететь штурмовали входной люк, вертолет уже свистел турбинами. Ещё у этого типа вертолёта, от лопастей идёт звук, очень схожий с щелчками гигантского кнута. Несколько человек уже одолели барьер и находились в салоне вертолёта. Бортмеханик не закрывал люк, явно кого-то ждал из знакомых. Раф прорвался к люку, закинул рюкзак и, несмотря на то, что бортмеханик отпихивал его ногой, обутой в мягкие унты, он проник во чрево вертолёта. Закон был таков: «Если преодолел барьер — то летишь!» Вертолёт направлялся в тот город, где жила Вера. Рафу надо было со страшной силой, очутиться рядом с близким человеком, осмыслить происходящее, успокоиться. Мысли его были разорваны. Может, он не прав, возможно, он это зря сбежал от правосудия. Вдруг всё не так страшно, а просто его буряги-зэки нагнали ему жути, про лагеря, про лишение свободы. Хотя, если присудят пять тысяч ущерба возмещать, считай — жизнь потеряна! Будешь с клеймом, да ещё материальные стеснения испытывать лет пять-шесть. Занятый такими мыслями, он приземлился в аэропорту, и пошёл на остановку автобуса. Ехать на такси, в его ситуации — это плохо. Таксист может запомнить. До общежития, где жила Вера, он добрался быстро. На пути его встала незнакомая вахтёрша:

— Вы к кому?

— Я к Вере, я здесь живу! — стал буянить Раф.

На крики вышла комендантша. Она узнала Рафа и провела его к себе в кабинет. Там она его огорошила:

— Вера-то твоя умерла, недавно!

— Как умерла?! Где она?

— Мать её забрала, в свой город. И вещи все забрала. Даже нам не раздала… — обиженно пожаловалась комендантша. — Умерла, дали диагноз врачи, от сердца. Разрыв сердца, — и от себя добавила, — невзапная (комендантша спутала буквы), невзапная смерть!

Раф на протяжении всего повествования молчал, ему говорили что-то ещё, но он шел уже к выходу. Лишь напоследок он услышал, когда слух вернулся к нему:

— Евонная мать вещи забрала. Твои вещи тоже забрала, ехай к ей!

Дальше он действовал автоматически. Не помнил, как оказался на вокзале. В этом городе ему идти было совершенно не к кому. Когда он вновь как бы очнулся, стал анализировать: «Если я в розыске, то на вокзале меня арестуют, прежде всего!» Он, подгоняемый страхом, пришёл на перрон. На первом пути стоял поезд, идущий в Москву. Проходя вдоль вагонов, он взглядом зафиксировал, как взор одной юной, весёлой проводницы надолго остановился на нём. Раф смело подошёл к ней и спросил:

— Сестричка. До Котласа за наличные возьмешь с собой?

— Так иди, в кассе билетов полно!

— Да я уже не успею! Просто я хочу с тобой, а в кассе сама знаешь, куда дадут — там и поедешь!

— Ну, ладно, заходи, располагайся на свободном каком-нибудь первом месте!

Когда поезд тронулся, Раф пошёл рассчитываться с новой знакомой. Звали её Люда, и она заправляла всем вагоном одна, без напарницы. Раф дал ей денег с избытком, она хотела дать ему сдачу, он отказался категорически, и она вынесла решение:

— Тогда я буду тебя в дороге кормить!

— Согласен, — ответил Раф. — Полный пансион!

К ужину Люда выставила бутылку холодной водки. Когда ночью начался длинный перегон, они оказались в купе для отдыха проводников. Вначале Раф комплексовал, думал:

— Вот, Вера умерла, а я уже прелюбодействую!

Только выпитая водка сделала своё дело. Долго говевший на буровой беглый бурмастер стал снимать с Люды одежду. Та бормотала всем женщинам слова присущие: «Не надо!» Сама в это время стаскивала с себя многочисленные одежды. Секс разгорелся бурный. Может, стук колёс и покачивание вагона возбуждали, но Раф гонял своего конька, как стайер. Под конец, вспотевший в душном купе, он отвалился на казённом топчане. Люда оделась гораздо быстрее, чем раздевалась, чмокнула его в щёку и сказала:

— Скоро узловая, надо вагон открывать!

Профессиональные часы работали у неё даже во время оргазма. Потом были длинные посиделки в рабочем купе, нашествия контролёров. Раф признался Люде, что его могут искать официальные сотрудники, она сказала:

— Я всё поняла!

И стала прятать его во время всяких рейдов на верхней полке, что над коридором, за кипами белья. Человек она была понятливый. И даже призналась:

— У меня жених сидит на Харпе!

— У-у-у! — понятливо произнёс Раф. Это за Лабытнангами, «особняк». Там подолгу сидят, пока дождёшся — климакс грянет!

— В том-то и беда, — жалобно всхлипнула Люда, — Не дождусь — приедет и прирежет. А пока дождусь — детей рожать уже поздно будет! — пожаловалась она и на душе ей легче стало!

Раз уж компаньонка попалась ему такая боевая, Раф поехал с ней до Москвы. В Москве они сердечно распрощались. Он обещал писать ей на Главпочтамт в Микунь, где Люда была приписана по работе, и вышел на площадь трёх вокзалов. На высоком крыльце он огляделся. Внизу на ступеньках так же стояли мужчины вроде него, в раздумье. Один из них, при взгляде сзади, привлёк внимание Рафа. Из-под шляпы у него выбивались живописные локоны. Раф подошёл к нему с бока и обомлел, это был Корней!

— Здорово, чертяка! — бросился он к нему.

Корней тоже неслыханно обрадовался и даже полез обниматься. Последовали взаимные вопросы:

— Ты чего здесь?

— Ну, ты как?

Ответы и друг друга они почти не слышали. Тем паче, что Корней начал балагурить, и заявил:

— Приехал в Институт красоты уши пришивать, инплантанты!

Через двадцать минут они уже сидели в пивной, где гул голосов доходил до пятидесяти децибел и воспринимался как шум прибоя. Раф поведал Корнею свою историю, сильно не акцентируя на своём вольнодумстве, а сваливая всё на невезуху. Корней оказался человеком более серьёзным, чем как воспринялось при первом свидании его реноме — охотник за щенками лайки. «Того щенка лайки, из-за которого затируха вышла, я хотел подарить одному чиновнику!» — прояснил обстановку Корней, развивая пересказ событий далее:

— Вышла незадача. Изба коми-засольщика рыбы сгорела. Зашаила — на притчу! Я не при делах! Он, наверное, самогон гнал, напробовался и сгорел, вместе с избой. Подозрения пали на меня. Я же ему угрожал «красным петухом». Теперь я в бегах!

— Так ты, наверное, документы себе новые выправил?

— А то! Если ты решился на это, подскажу человечка! Есть один надёжный фармазон.

Корней поведал, как надо обзавестись надёжными легитимными бланками. Ночевать они поехали к Корнею, на Первую Ямскую улицу. Своё местожительство тот охарактеризовал так:

— Есть у меня ключ от одной коммуналки. Там с подселением один алкаш-хронь. Ему, как в топку, надо каждый день кидать пузырь водки или два портвейна. Иначе он буянит: «Позову участкового!» Давай так: день ты кидаешь в топку, день я. Идёт?

— Идёт! — обрадовался Раф.

Наутро, следуя инструкции Корнея, Раф пошёл на Новый Рынок. Там была «биржа труда». Разный люд нанимался на работу: ремонт квартир, возведение дач и прочее другое строительство. Раф присмотрел подходящего мужичка. Ему повезло с первого раза. Раф предложил:

— Водителем, грузчиком-экспедитором пойдёшь?

— Да-да! — обрадовался мужичок.

— Документы с собой?

— Все с собой! Я знал, что мне повезёт. Найду работу шофёром, так не хотел малярить, я всё-таки водила. А на стройке грязь таскай, струмент таскай. Тьфу, проера! Правда, тебе только сознаюсь: у меня в трудовой книжке увольнения за прогулы.

Раф про себя переводил: «Грязь — раствор, проера — фраера…» — и успокоил нового знакомого:

— Ничего. Я за тебя поручусь. Надеюсь, не подведёшь?!

— Да я за вас молиться буду!

— Молиться не надо. Документы давай!

Раф, не вчитываясь, полистал документы, все были в комплекте, включая военный билет.

— Ну, поехали оформляться! — сказал Раф, кладя документы мужичка в карман, он уже считал их своими.

По дороге, на переходе в метро, Раф как бы невзначай растерялся с мужиком. Толпа мешочников, прибывших за колбасой, была страшная. Раф ещё крикнул поверх голов:

— Друган! Я тебя жду в центре зала!

После этого он пригнулся, протиснулся к поезду и уехал в малопонятном ему направлении. Уже в вагоне по схеме он сориентировался, куда он едет. Через полтора часа он был уже в коммуналке на Первой Ямской. Первым делом он погасил пожар внутри соседа бутылкой водки. Чем прекратил атаки того на Корнея:

— Я — коренной москвич, а ты откуда? Лимита, подзаборник!

При виде бутылки за два рубля пятьдесят копеек он полностью угомонился, пошебуршал в своей комнате и, видимо, уснул. Раздухарившийся от такой лёгкой удачи в казавшейся невыполнимой операции, Раф посоветовался с Корнеем:

— Давай ему какого-нибудь дихлорэтана нальём, чтобы нам не мешал, навсегда!

— Не-е!.. Он наш мандат, его надо беречь. За квартирой явно охотятся в ЖЭКе. Как помрёт — налетит вороньё. Отобьют квартиру. Это мы им дело облегчим, а себе на душу грех навалим!

Раф в очередной раз убедился в мудрости Корнея. Тот, со смехом полистав трофейные документы, спросил его:

— А ты обратил внимание, какое имя в документах у мужика-донора?

— Нет!

— Рафаил!

Оба товарища стали хохотать и хлопать друг друга ладонями в плечи. Сняв смехом нервное напряжение, они сразу отнесли документы фармазону. Тот жил неподалеку, здесь же, в Марьиной Роще. Освободившись, они засели в знакомой пивной, гудящей как улей. Вроде как со знанием дела, ожидать, когда документы «спекутся». Потёк мужской разговор. Первым делом Раф спросил:

— А как фармазон выведет старые имена с документов?

— Ну, ты хочешь знать ноу-хау! Человек этим кормится всю жизнь и отец, и дед этим ремеслом кормились! Ещё при Гиляровском.

— Ну, всё-таки! Я же чувствую, ты знаешь!

— Смотри! Никому ни гу-гу!

— Я — человек-могила!

— Есть у этого фармазона в квартире несколько аквариумов со стасиками.

— Какими Стасиками? — наивно спросил Раф.

— Стасики — это рыжие домашние тараканы. В одних аквариумах они плодятся. А в главном — самые голодные! Фармазон обводит надписи на документах сладкой водой — сиропом и кидает в аквариум с самыми голодными стасиками. Те за ночь выедают все буквы с документов. Он потом бумагу глянцует и пишет то, что ему надо!

— А прописку-то он реальную поставит?

— Не ссы! Конечно же! Он знает с десяток адресов в Марьиной Роще, где живут хронические алкаши. Те сами не помнят, кто у них прописан, отродясь! Так что не ссы в компот, там повар ноги моет!

Пили за разговором разбавленное пиво с кислинкой, жигулёвское. В этой пивной пиво хотя нещадно разбавляли, но его цена была по 22 копейки за кружку. В других пивных так же, как и здесь, со столиками, такими же грязными, пиво стоило 35 копеек. И тоже — разбавленное! Только товарищей эта пивная привлекала не низкой ценой, а контингентом посетителей. Публика здесь была надёжная. Вероятность, что среди пьющих пиво посетителей и обслуги роятся стукачи — была минимальной! Корней у продавца-немого купил два вяленых подлещика. У немого на обрывке гофрокартона было на писано «вобла». Когда товарищи очистили каждый свою рыбку и распробовали, то рыба оказалась пахнущей нефтью. Очевидно, была где-то выловлена вблизи порта. Немой продавец к этому времени бесследно исчез. Очевидно, уже «окучивал» покупателей в другом пивняке. В конце концов, закончив громко возмущаться по поводу запаха рыбы, пахнущей ГСМ, но продолжая её вкушать, Раф, наконец, задал мучивший его вопрос:

— Вот я открыл «в одну харю» огромное месторождение нефти. А в результате — в бегах! А как же, на предмет утверждения, что победителей не судят?

— Ну-у, — отвечал ему мудрый Корней, — Оглянись, во всех НИИ молодёжь реализует свои свежие идеи, пришедшие в их свежие головы. А результаты открытий пожинает академик-старпёр. Он и не стесняется этого. Процесс напоминает возврат долга родителям, так сказать, перманентно. Вот, допустим, ты. Тебя родители такого лба вырастили. Прикинь, сколько они даже просто матсредств на тебя потратили. На один только откорм! Это, вроде как, они отдали долг за то, что их самих твоя бабушка и дедушка вырастили. И так далее… А ты их не содержишь.

Но Раф не дал ему развить мысль о его долге родителям:

— Да хер с ним, с этим вновь открытым месторождением. Но ведь я, как я тебе рассказывал, могу абсолютно точно сказать на местности, без всяких геологических карт, где есть залежь нефти, а где её нет, понимаешь!

— Кому нужны твои знания? Ты помалкивай про это. Ещё в «дурку» загремишь. Их здесь, знаешь, сколько — ожидающих клиентов? «Кащенко», «Белые Столбы», «Пятнашка» и ещё куча! Ты всегда смотри, надо ли тебе это? Вот, допустим, ты придёшь к директору пивной. И расскажешь ему, где бесплатно воблу брать. Думаешь, освоив источник воблы, он отблагодарит тебя? Член в ж…пу! Он станет ненавидеть тебя и ещё натравит на тебя бакланов за ведро пива, чтобы они тебе п…здюлей наваляли и отвадили от его пивной! И вся игра!

— Ну, так почему так? — долдонил Раф, слегка отупевший от пива. Вдобавок, он испугался количества в Москве «дурдомов».

— Жизнь — она состоит из парадоксов, полностью! Муж бьёт жену — она его любит! Перестанет п…здить, станет ласкать — она пойдёт бл…довать напропалую! Плюс, ещё учти, «закон джунглей» — он существует! Помножь на это осложнение и получишь примерную относительную разгадку: «Как жить!»

Через десяток лет Раф как-то пребывал на переговорах в одном частном офисе, владелец которого занимался перепродажей чужой товарной нефти. Для пущей важности хозяин кабинета украсил стену огромной картой «Полезные ископаемые Северо-Западного Региона России», свежей, выпущенной год назад. Раф заинтересованно рассматривал закрашенные буро-зелёной краской поля болот тундры «Мутный Материк». Ориентируясь по речкам, озёрам и сопредельным площадям, он нашёл точно то место, где стояла ЕГО буровая. На этом месте красовалась крупная клякса чёрного цвета, обозначающее крупное месторождение нефти. Оно названо было именем умершего за рабочим столом начальника его экспедиции.

Ничего не шевельнулось в душе Рафа. Это была прошлая, бывшая жизнь. Досадного разочарования в душе также не было. Напротив, Раф был удовлетворён, а потому спокоен. Ведь цель, поставленная им в юности, была достигнута и задача выполнена! А чьим именем было названо месторождение нефти — дело двадцатое! Всё одно: это было в копилку его Родины, России. Если рассмотреть с материальной точки зрения — с названия дивидендов не выдрочишь, это же не название песни?! Если даже абстрагироваться и представить, что он сумел приватизировать это месторождение, то в одно мгновение с него прибыль не получишь. Один лишь нефтепровод будет стоить один лимон зелени за один километр. Хорошо тем, кто приватизировал обустроенные советские месторождения, все остальное — один «головняк»! Налоги, роялти, поборы с новичка будут сдирать, как и с владельцев советских месторождений…

После таких рассуждений у Рафа осталась лишь гордость за себя! Он смог доказать свои заявки и он был горд за себя! А это — самое главное в жизни, быть перед собой самим — гордым, не стыдящимся за своё прошлое.

Вечером этого же дня Раф сидел дома. Компанию его разделял лишь друг Корней. Они к этому времени уже снимали вполне приличную двухкомнатную квартиру. Попытка сэкономить и снимать однушку у них провалилась, по причине неуёмного нрава Рафа по части женского пола. На все попытки Корнея, который страдал от этого, из-за частых просьб соседа «предоставить хату для факингтайма», чтобы Раф умерил свой пыл, последний отвечал:

— Я в поиске. Вот найду ту, единственную — и прекращу опыты. Физики нас учат, что чистота опыта зависит от количества опытов!

Корней понимал, что если его друг-сосед найдет «ту, единственную», ему, Корнею, придется еще хуже. Одно его спасало, он был уверен, что Раф свою единственную во второй раз уже не найдет никогда.

Корней по части женщин был не силен, таких в северных краях зовут «конь». Другими словами, все подружки, которые приходили в паре с очередной пассией Рафа, так и не могли сподобить Корнея на сексуальные подвиги, даже в однократном акте. Не то, чтобы он смущался своего физического недостатка — отсутствия ушных раковин, которые он самолично отрезал себе в абстинентном порыве. Раковины ушные ему давно «космические», как он называл косметологов, хирурги пришили, что явилось очередным происшествием в жизни товарищей. Хирург, которого нашел Корней по «сарафанному радио», пришлёпал ему ушные раковины между двумя имплантациями силиконовых прелестей дамочкам. Вырезал он заготовки этих, как он профессионально лихо называл «пельменей», из заготовок, которые отхватил у своей жертвы от лишнего мяса ягодиц, отчего Корней потом ревел белугой, путая мести слова в предложениях:

— Уши — к ж…пе, ж…пу — к ушам!..

Дело в том, что произведения косметолога получились неказистыми — напоминали ушки плюшевого мишки, да и то, если бы тот был необыкновенного цвета. Цвет ушей получился желто-морковный. Такой цвет бывает у трупов, за подготовку которого к похоронам хорошо заплатили. Отчего Корней орал:

— Уши цвета «в последний путь»!..

На все предъявы доктору, основные тезисы которых были типа «убью, зарежу», тот отвечал, что у него одна крыша в Солнцево, а другая — на Петровке! По крыше на каждое ухо, нагло шутил он. Причем от переделки своей работы он не отказывался и резонно обставлял свои заявки:

— Переделаю, без проблем! — Но рассудил Корнея логически: — Ты же бизнесмен! — льстил он своей жертве, — время-то я на тебя потратил. А за каждый час я вставляю по одной сиське. Вот и посчитай, в пересчете на сиськи, сколько я денег теряю на тебе!

У Корнея голова окончательно пошла кругом, от набора «уши-сиськи-ж…па», и он от доктора отступился. Тем более что друг Раф посоветовал:

—Всё равно этот мясник ничего толкового сделать не сможет. Давай подождем, вдруг набежит какой-нибудь умный врач!

Поэтому Корней продолжал носить прическу как у Гоголя. Тем более что он уже к ней очень привык. Боялся лишь, что с годами он облысеет и превратиться из Гоголя в Алексея Толстого, как утешал его Раф: «Ну и что, облысеешь — будешь Толстым! Тоже почётно».

Толстым Корней быть не хотел, поэтому он каждый вечер волосы чем-то мазал. Это превратилось уже чуть ли не в религиозный обряд. Раф его без намаза и не представлял. Вот и сегодня, натирая свои волосы репейным маслом, Корней, выслушав Рафа, что тот видел на карте обозначенное «его» месторождение, но с именем умершего начальника экспедиции, чтобы поддержать друга, спросил:

— А что, вот приехали бы твои архаровцы: помбуры, бурильщики, и сказали: «Раф! Мы тут собираемся бурить тяжелую сверхглубокую скважину. А лучше тебя бурового мастера мы не знаем. Давай, ты возглавишь нашу бригаду, и мы вместе найдем новое месторождение нефти!»

В этот момент из свежеприобретенной друзьями стереосистемы лилась во всю мощь «Californian Dreaming» группы Mamasamp;Papas. Раф вслушивался в музыку. Слов он не знал, перевода с английского не ведал, но чувствовал музыку другим, необыкновенным чувством, с помощью которого он определял, просто знал, есть под породой нефть, или нет. И вместе с тем слышал параллельно великую мощность музыки ушами. Он сам себе переводил на свой лад английские слова. И ему чудилось, что перед ним стоят помбуры, бурильщики, дизелисты и произносят: «Пойдём на новую установку. Мы только тебе доверяем свои судьбы и жизни. Мы только с тобой верим в успешный исход бурения. Мы победим с тобой, с тобой нам придет удача. Мы знаем, что лучше тебя бурмастера на Земле нет!» — душа Рафа в этот момент пребывала в другом измерении…

— Так пошел бы ты со своими архаровцами, или нет? Чего не отвечаешь, третий раз спрашиваю, заснул, что ли?! — уже кричал Корней сквозь музыку.

— Нет, не пошел бы!

— Чего, собздел бы?! Очко жим-жим?!

— Нет, не в этом дело. Далеко не в этом…

— Так в чем же? Объясни! Тебе же интересно побурить, наверное, ты профессионал, скучаешь, наверное, без буровой?

— Скучаю, но не пошел бы. По крайней мере, при этой обстановке с правами на месторождения и буровые установки.

— А причем обстановка? Бздишь, что если сейчас завалишь вышку, с тебя спросят по законам теперешнего времени, по полной?

— Нет, не боюсь ответственности. Нисколько. Я в себе уверен, не буду от тебя таить. Раньше я беззаветно, без оглядки рисковал жизнью. Я был уверен и ничуть не сомневался, что все открытия пойдут на общее дело. Подспудно был уверен, что мне за эти подвиги будет почёт и уважения. А сейчас что? Применю я свой дар. Найду месторождение. А оно достанется мироедам. Они выкачают нефть, купят себе новую яхту, замок.

— А-а-а!.. — радостно заверещал Корней. — Жалко стало… Жабёшка задушила всё-таки, зависть!

— Нет, не жабёшка, как ты говоришь, — дело в том, что это не мое достояние. Дар открывать месторождения — это старый бурмастер мне подарил. А нефть в недрах принадлежит всему нашему народу. За эти территории, где нефть, наши предки воевали. С Кучумским войском. Так пусть она там и покоится. Пока не придумают, как надёжно роялти людям страны, которые здесь живут, передавались бы. А не строителям яхт и замков других государств.

«Californian Dreaming» доиграла. Корней закончил мазать свои измученные аппликациями локоны. Друзья приступили варить чай. Чёрный, как полярная ночь в непогоду.