"Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией" - читать интересную книгу автора (Соколов Дмитрий)

Глава 1. Мистерия как психотерапевтическая практика.

Я вызываю слово "мистерия" для обозначения способа взаимодействия с – и здесь я вынужден, перебрав множество плохих заменителей, вызвать еще одно необходимое слово – с богами. Для целей моего рассказа мне важны два свойства богов: то, что они "сильны", то есть несут огромное количество энергии; и то, что они "правят", в том смысле, что обозначают целостные системы смыслообразования, не требующие для своего оправдания и функционирования никаких "более основных" законов и сущностей. Другими словами, каждый бог обладает сам и дает "своим людям" огромные залежи смысла, которые связывают психические феномены и "реальные" события с великими (нуминозными) ценностями и порядком устройства всего мира.

Для простой иллюстрации того, как я понимаю слово "боги" (на самом деле, очень "кондово", примитивно), я позволю себе привести здесь отрывок из своей статьи приличной давности , когда я, стараясь остаться в рамках своей материнской культуры, стыдился употреблять это слово: "…Если сказать, что двумя влюбленными управляют гормоны (неживые) – это один способ описания; а можно сказать, что ими управляет Афродита, и это примерно то же самое… Не слишком высокопарный язык? (Все боюсь.) Вот Афродита, это такая идея, называется – богиня. Она обозначает сюжет, это такой процесс, в который попадают люди. Этот процесс описуем, он вполне определенен. Известно, что служащего ей она наделяет сверхценной привязанностью к другому человеку; плюс очень большой энергией для преодоления преград между собой и этим человеком. Известно, как ей служить: в жертву приносится здравый смысл. Известны границы ее власти: она правит недолго, от вспышки до остывания."

В своей обыденной жизни мы не сталкиваемся с богами, примерно так же, как наши зрение и слух не сталкиваются напрямую с мозгом и скелетом. Мы познаем их, осознавая собственное поведение и события окружающего мира. Мы познаем их как линии напряжения, вдоль которых движется жизнь; как источники неподвластных нашему контролю энергий; как нити, на которые нанизываются бусины самых случайных событий, связывающие их в узор обыденной жизни. В "нормальной", обыденной ситуации бессознательного существования определенное божество или фрагмент мифа "несут" человека, то есть определяют его ценности, мысли, эмоции, стили и цели поведения, сами (отдельно от ситуаций) почти не осознаваясь. В ходе психотерапии, особенно аналитической, происходит познание мифов и сил, знакомство с их качествами и историями, прощупывание связей между непосредственными феноменами психической жизни и их корнями в вечности и в истории. Сразу же, с первыми инсайтами (а на самом деле, гораздо раньше, в фантазиях жадного и торопливого "простого" сознания) возникает вопрос: что же делать с этими знаниями. Ответ, как и все остальное, диктуется основополагающими мифами. Одни способы "что-то с этим делать" отыгрывают миф о контроле, сознательных манипуляциях "новооткрытыми" энергиями; это, безусловно, дело воинственных детей героического мифа, то есть сказки об успешном бунте сына-героя против Великой Матери. "Проводить" такие способы будут люди энергичные и не "отягощенные" мудростью (еще и потому, что обычно молоды, "годами не зрелы"). Другие способы вращаются вокруг "ничего не делать", осознавать и осознавать, "ибо так мир есть"; здесь правит архетип старца, "сенекса", обычно близкого, с одной стороны, к депрессии, с другой – к смерти, концу своей жизни либо своей культуры.

Целью настоящей работы является описание "третьего пути" построения взаимоотношений с богами (на самом деле, четвертого, считая первым такой распространенный способ бессознательного подчинения, некритичного "растворения" в "воле" божества).

Это – "мистерия", путь, исторически выверенный. Огромное количество людей совершенно разных народов и времен практиковали участие в мистериях, посвященных самым различным богам. Замечу, что мой нынешний рассказ очень мало обусловлен формальной историей; я готов ошибиться в каждой исторической детали, но надеюсь верно отразить дух и психологическую значимость великих ритуалов мне все равно каких стран и времен. Я – и скорее всего, любой мой читатель – наглухо отрезаны от исторических традиций мистерий, но никоим образом не от вечных стремлений души, которая вызывала их в прошлом и продолжает вызывать во времени present indefinite.

Мистерия – это приобщение. В слове "приобщение" прекрасна приставка: это не общение равного с равным, это приход к вечной силе, которая не изменится от нашего прихода. Это выход к божеству, подпадание под его власть, служба ему наиболее адекватным (милым) ему способом. Это – сознательное согласие на проявление его сил и вовлеченность в его действо.

Мистерия – это приобщение малого человеческого существа своим великим основам, и делание этого не в фантазии (сколь угодно интеллектуальной), не тупым acting-out, не символически (типа съесть торт в честь победы над Наполеоном), но максимально живым и непосредственным образом. Как практика, мистерия образуется в особом, выделенном, очерченном заранее известными рамками, времени (насколько я понимаю, в среднем, несколько суток) и пространстве (удаленные от постороннего присутствия "места силы" на природе). И то, и другое мне кажется похожим на окошки – через которые можно вылезти из социального мира в "мир иной". Мистерия не предполагает постоянного "перехода" наподобие монастырской практики, это не "путь длиною в жизнь". Может быть, в этом смысле это не "дверь". Это выход, за которым обязательно следует возвращение.

Еще одним важным условием существования мистерий является таинственность; само слово прямиком отзывается в "mistery" (и "мистика", кстати, растет из того же корня). Тайна, секрет, "оберегание сокровища" обязательны для "мистов", "посвященных". Четкое разделение практик на "открытые" и "тайные" (и, соответственно, разделение определенных слов, сюжетов, изображений, песен) существовало и у греков времен Элевсина, и у папуасов. Эта система – не символична, а совершенно реальна. Меня восхищает, как за две тысячи лет существования Элевсинских мистерий со многими тысячи посвященных, в гуще болтливых, скептических и записывающих все подряд философов и прочих интеллектуалов, тайна Элевсина была сохранена так прочно, что по сей день едва восстановима.

(Что же собираюсь делать я, описывая мистерии? Никоим образом не "бросать жемчуг свиньям". Жемчуг останется надежно защищен, святую святых и не опишет мое тупое перо, и не уловит ваш рыскающий глаз. Как в альпинистском походе или психеделическом трипе, любые части снаряжения или места могут быть показаны постороннему; но что происходит, зачем и почему, для него навеки останется тайной.)

Безусловно, та же таинственность заложена в практике психотерапии. В самых "народных" и "попсовых" ее вариантах присутствует тайна, рожденная хотя бы только огромной трудностью передачи "внутренних" событий практики вовне. Почему так часто столь важные события и переживания происходят в простом кругу разговаривающих людей или в таких сценически бедных психодраматических или гештальтистских постановках?

Болтуна ждет наказание. Казнь – в древнегреческие времена (есть интересное исследование о том, что Сократ был казнен как раз за разглашение тайн Элевсина). Даже избегнув социальных наказаний, нынешний болтун неизменно поражается на поле психологическом. Интересно, что обычно за разбалтыванием следует не только (почти 100% ) непонимание, но именно наказание. Самый обычный пример: участник "Дионисийской мистерии" сразу после возвращения попытался поделиться со своей девушкой богатством своих переживаний "оргии", телесного общения с несколькими женщинами и мужчинами. Явного секса не было там, но это не помогло "наивному юноше" избегнуть скандала – да какого!

Дойдя до десятой главы этой книги, вы увидите еще один пример правильности этой леммы про болтунов и наказания.

_________

В каком смысле мистерию можно назвать психотерапевтической практикой? Вообще говоря, это не очевидно. Выше я подошел к описанию мистерий как продолжения психотерапии, аналогичной какой-нибудь "поддерживающей группе". На самом деле, когда я думаю о взаимоотношениях мистерии и психотерапии, на ум мне просятся любовь и медитация – они обе очень терапевтичны, но это лишь один из их неглавных эффектов. В сказке о психотерапии все-таки сильно ощущается запах больницы, причем даже "неотложки", какой-то резкой борьбы за жизнь, целебного вмешательства, кардинальных перемен. И любовь, и медитация, и мистерия – гораздо шире, глубже и значительнее для человеческой души. Это нисколько не умаляет огромной важности каждой из них в процессе реальной психотерапии.

Мистерия очень явственно связана с вдыханием жизни, одушевлением омертвелых, недоразвитых, забитых, а потому больных частей личности. Это безусловно терапевтическое воздействие. Патологизация психики происходит "согласно купленным билетам", когда личность искажается чрезмерным отождествлением со своей ролью (семейной, социальной или любой другой). Те части личности, которые не вмещаются в это "прокрустово ложе", мертвеют, бунтом рвутся в проявленность, прозябают в недоразвитом состоянии, воспаляются. Часто "луч сознания", проникающий в их "темницы", то есть осознавание, символическая интерпретация, покровительственное или робкое признание вовсе не достаточны для исцеления. Очень часто, уже поняв в какой-то мере необходимость заботы о недоразвитых сторонах собственной души, человек пытается накормить ее примерно тем же фуфлом, которым его кормит общество: обещаниями, размытыми угрозами, лозунгами, "программами развития" или "реальностью третьего порядка" вроде телевизора. Это тоже обычно не работает, то есть не исцеляет; телевизор не терапевтичен, как ни крути. Мистерия же выводит человека на реальную встречу с собственными комплексами, причем в той специальной обстановке, где его обычные стили поведения (поддерживающие его невротические шалости и горести) невозможны или неадекватны. На этой встрече действия просты и навязчивы, как на низкопробной дискотеке. Вместо болтовни, фантазий или запутанной символики, я приношу (например, Марсу или Дионису) всего себя, когда бегу, ночью, голый, по дороге, и вместе со всеми кричу: "Эвоэ!" При этом я не лечу себя – но выздоравливаю.

Выздоровление следует за проработкой "коллективных" или "архетипических" тем (к которым, так или иначе, сознательно или (чаще) бессознательно, все равно сводится индивидуальная психотерапевтическая "проработка"). Выздоровление наступает потому, что соответствующая часть моей души получает свою "порцию крови" и оживает. Выздоровление, в конечном итоге, является всего лишь вопросом практики – так происходит. Почему рождению детей так часто предшествуют поцелуи? Так задумали боги.