Дно колодца

Берязев Владимир Алексеевич родился в Прокопьевске (Кемеровская обл.) в 1959 году. Автор нескольких лирических сборников. Заместитель главного редактора журнала “Сибирские огни”. Живет в Новосибирске.

                           *      *

                               *

Если песок и вода —

Значит, вернулся туда,

Где от воды до воды

Тянутся ветра следы...

Пасмурна серая гладь,

Серая пасмурна высь...

И вне возможности лгать,

Выше и больше, чем жизнь, —

Каждая горстка трухи,

Каждый прибрежный откос.

...Не отпускают грехи.

И остается вопрос:

В чем благодать пустоты

И одиночества лик?

И от воды до воды —

Только любви материк.

                           *      *

                               *

Дно колодца и неба рядно,

И полет в золотом промежутке:

Словно тает в соломенной грудке

Соловьиного смеха зерно.

Любо-дорого, лепо-красно

В новобрачных прозрачных покоях.

Никнет ветер на чистых покосах,

Льется в озеро света вино...

Тихо пей все, что Богом дано,

Причащайся последнему счастью,

Благодати земной причащайся,

Завтра — поздно,

Потом — все равно.

Там — потом, даже днями темно,

Лихо там без любви и поруки...

Вон и листья от счастья и муки

Золотые — ложатся на дно.

                           *      *

                               *

По Телецкому озеру

             рябь, рябь.

А по гребням и скалам —

             туман, туман.

Проступает из воздуха

             дождь-хлябь

Да курится за мысом

             гора Шаман.

Где стеклом вулканическим

             гладь вод,

Черным-черного зеркала

             глубина,

Словно лоб запечатал мне

             хлад-лед,

А душа и не знает

             о дне дна...

Переплыть, переплавиться

             след в след

За алтайской наядою —

             ждать, жить! —

В ту страну, где неведома

             власть лет,

И в двойном одиночестве

             знать-быть...  

                           *      *

                               *

Спелой россыпью рдеет ранетка.

Тронул иней до ржавчины лист

у малины.А в глянцевых ветках —

сквозняков нескончаемый свист.

Лишь сирень зелена до морозов.

Лишь под вечер с чернеющих туч

обрывается остро и косо

одинокий блуждающий луч.

Он скользнет по сараям и крышам.

Груду дров обольет желтизной.

И дрова, словно кожа, задышат

и пахнут смолянистой весной.

И выхватывает без разбора

в тишине, где сыреют дворы, —

как тревожно

над ветхим забором

все цветут

золотые шары...

Романс

А на левом берегу —

Все в снегу,

Все упрятано, укрыто, укромно.

Черным-черную возьми кочергу,

Белым-бело все вокруг,

Ровным-ровно.

Черным-черным ты коснись

До снегов.

Растревожь мою пустыню пустую.

Если нету ни друзей, ни врагов,

Значит, мимо все летит —

Вхолостую.

Значит, кончилось большое жнивье,

Значит, заново тужить

И томиться...

Не проси любви во имя Свое,

Умолить бы душу к дому

Прибиться.

Снег засыплет нас до самой трубы...

Запоют огонь и лед

На перине.

Мы едины, ангел мой, без борьбы,

Ни грозы, ни страха нет

И в помине.

                           *      *

                               *

Грошика, медного грошика

Недоставало душе.

Прожито, все уже прожито,

В опорожненном ковше —

Только слезинка заветная,

Долгой любови исток.

Где ж моя денежка медная?

Что ли опять на восток

Катит сиротской дорогою

В сторону щедрой зимы —

Меж алтарем и треногою,

Мимо сумы и тюрьмы.

                           *      *

                               *

В пимах, в полушубке раскрытом

И простоволос

Я выйду к ветлам и ракитам

На зимний откос.

Столпы вертикального снега,

Как души сквозя,

Восстанут от неба до неба,

А глуше — нельзя...

Ни тише, ни выше, ни ближе.

Но можно — светлей.

Скрываются белые крыши

В распахе полей.

Восходит как ббы по ступеням

В белесый зенит

Безмолвия снежного пенье.

И сердце — звенит.

Пуховые две рукавицы —

Подобье ковша.

И родина, словно синица,

Лежит не дыша...