"Голубая ниточка на карте" - читать интересную книгу автора (Чаплина Валентина Семеновна)

Глава 14. Это ещё не главное

В Волгограде экскурсия была автобусно-пешеходная. Половина туристов сначала ехала на автобусе, а потом должна была идти пешком. Другая половина — наоборот. Сначала пешком, потом на автобусе. Разбухшая седьмая группа оказалась во второй половине.

Гидом здесь была молоденькая девушка в ярко-голубых босоножках. При взгляде на неё сразу бросались в глаза именно эти босоножки, а потом уже голубые глаза и тонкая фигурка в белом, куда-то летящем платье. Это платье было из такого лёгкого, скользящего материала, что всё время шевелилось. Кругом сборочки, оборочки, а рукава и вовсе — крылышки. При малейшем ветерке платье начинало весело улетать со своей хозяйки. Девушка всё время одёргивала и даже держала рукой непокорный подол. В другой руке у неё была сумка, блокнот и несколько фотографий.

Глаза удивлённые, даже немного испуганные. Она оглядывала огромную толпу вокруг себя и всё никак не могла начать. Когда начальник маршрута объяснил ей, почему вокруг так много людей, она совсем смутилась и растерялась.

Действительно, было странно, что вот эта тонкая девчушка, похожая на школьницу, будет сейчас рассказывать про войну людям, которые прошли эту войну с начала и до конца.

Вот что-то залепетала себе под нос, тихо и невнятно:

— Я… я не знаю… я теперь не знаю, как… и говорить… Ой, забыла, я же не представилась. Гм… гм… Меня зовут Екатерина Валерьяновна…

Ромка и Шур прыснули. Валерьяновна! Лекарственное создание. Ей бы в аптеке работать. Они переговаривались между собой тихим шёпотом.

— Катенька, вы просто Катя-Катюша, — выкрикнул Оська из толпы. Потом вывинтился вперёд и брякнул:

— О-ой, где вы достали такие шикарные босоно…

Крепкая рука Никиты Никитича железно сдавила ему плечо. Оська, не кончив слова, быстро опять ввинтился в толпу.

— Извините, Екатерина Валерьяновна, — сказал Никита Никитич, — мы все вас внимательно слушаем.

И всё как-то сразу стало на свои места. Голоса смолкли, движение прекратилось. Толпа замерла в ожидании.

— Спасибо, — сказала девушка Никите Никитичу.

После его слов ей стало легче. Она, наверно, в сотый раз одёрнула подол, глубоко вздохнула и начала первую заученную фразу. Потом вдруг остановилась, не кончив её…

— Когда мы дойдём до Сталинградской битвы, может быть, кто-то из вас, из участников, сам расскажет… более подробно… И я послушаю, поучусь.

Все посмотрели на Елену Ивановну, а она смущённо молчала.

— Продолжайте, Екатерина Валерьяновна, там видно будет, — сказал Никита Никитич.

Шур не очень слушал, что говорила эта тоненькая девушка в летящем платье. Он всё вертел-вертел головой, ища глазами Лилию. Даже шея заболела. Он никак не мог поверить, что Лилия здесь, в Волгограде, бросила бабушку. Ведь для Елены Ивановны именно сейчас так нужна была поддержка родного человека. Но Лилии не было.

Что же, что же она за девчонка после этого? До сих пор он видел её недостатки (в ком их нет?) и легко прощал их ей. Но сегодня… Пока толпа шла по широченной лестнице вверх от Волги в город, он всё ещё надеялся. Задержалась в каюте, выбирала, что сегодня надеть, чем удивить окружающих. Он не поверил, что она с Фанериной мамой куда-то собралась. Куда? На базар? В магазины? Странно и дико. Не могло этого быть. Но… это было.

Широченная лестница кончилась. Толпа оказалась высоко над Волгой. Впереди лежал город, пока ещё незнакомый, но уже волнующий и давно любимый.

Разбухшая седьмая группа стояла сейчас вокруг фонтана.

— Мы с вами находимся на центральной набережной города-героя Волгограда.

Девушка-гид говорила, не заглядывая в блокнот. Её слушали внимательно, с интересом. Не шумели. Сейчас она рассказывала о фонтане «Искусство», перед которым они все стояли.

Оказывается, это какой-то знаменитый фонтан. Скульптор за него даже получил премию. Шур стал разглядывать это «Искусство».

Вверху три девушки. Это ничего, красиво. А под ними, как бы из их постамента, с четырёх сторон выпирают четыре горельефа. Головы людские… То ли маски, кого-то изображающие (Шур прослушал, кого именно). Но и это ничего бы (пусть себе изображают), если бы не открытые рты. У этих четырёх голов рты шире варежки. Но они ни о чём не кричат, нет. (Если б кричали, тогда ещё ничего бы.) А из этих ртов… льётся вода. Её струи красиво переливаются на солнце. В них цветёт радуга. На воду было бы приятно смотреть, если б лилась она не из ртов. А из ртов… ой… Начинает тошнить где-то под ложечкой. Неужели этого скульптора не тошнило? Чудно.

«А может быть, я просто ничего не понимаю… в фонтанах и в искусстве?» — подумал Шур.

— Чего они в нас плюются? — спросил его Ромка и погрозил фонтану пальцем.

— Да не плюются они, — сказал Шур, — это просто болтуны.

— Почему?

— Они же сейчас что-то говорят нам и воду льют. Потоки. Значит, лишние, ненужные слова говорят.

— Точно, болтуны, — заулыбался Ромка.

Шур начал опять думать о своём. Он чувствовал, что все эти слова девушки в летящем платье — ещё не главное. Это только введение в то, что будет впереди.

— Сейчас мы находимся с вами в сквере на площади Павших борцов, — сказала Екатерина Валерьяновна.

И Шур подумал: «Вот оно, начинается главное». Вдруг он увидел, как пожилой мужчина с другого теплохода, тоже участник войны, с наградами, положил цветы к подножью… нет, не памятника, не к Вечному огню, до которого они ещё не дошли, а к подножью… ой… большого старого дерева.

— Это вы — ему? — широко открыв глаза, тихонько спросил Шур.

— Ему, — просто и естественно ответил мужчина, будто в этом не было ничего особенного. Потом добавил: — Здравствуй, дружище, — и похлопал рукой по толстенному шершавому стволу.

И тут Шур увидел, что у этого дерева лежало много цветов. Прямо на стволе (как держатся?) и на земле. Нет, не на земле, а на мраморе. Коричнево-красный мрамор (а может, гранит?) с пёстрыми крапинами квадратом охватывал кряжистую ножищу этого старого дерева. Почему ему такой почёт и уважение? Шур первый раз в жизни увидел, чтобы люди дерево мрамором окружали и приносили ему цветы. И прочитал тут же на мраморе: «Тополь этот пронёс жизнь сквозь битву великую».

Так вот в чём дело! Он жил во время войны. Он видел всё, что творилось тогда. Видел всю Сталинградскую битву. Сколько пуль в его тело вошло! Сколько осколков! А он выстоял! Сколько страшного пережил! И живой! Ах ты, дорогой мой!

Шур погладил ладонью ствол, шершавый, толстокорый. Ствол был тёплый, видно, солнце нагрело, но Шур представил, что это под корой бежит тополиная горячая кровь, которая помогла ему выжить в войну. Тополь, будто услышал Шуровы мысли, слегка шевельнул веткой и бросил ему с высоты листок. Шур поймал его на лету. Сказал ветке «спасибо» и сначала приложил листок к щеке, а потом осторожно, чтоб не помять, сунул в карман. Вынул из своего букета три астры и положил на мрамор.

— Елена Иванна, вы не помните это дерево?

— Нет, Шурик, не помню. Не до деревьев было тогда.

— А… как вы… сейчас себя чувствуете?

— Ничего, — спокойно сказала бабушка. — Наверно, если бы одна тут оказалась, не знаю, что было бы со мной. А когда столько людей хороших рядом… то… ничего. Выдерживаю… пока.