"Время Мечтаний" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)

2

Полин Даунз не могла дождаться брачной ночи. Не успела швея воткнуть последние булавки в элегантный пеньюар, а Полин уже вертелась и так и эдак перед большим зеркалом, любуясь собой. Она с трудом сдерживала волнение:

«Надо только подождать, пока Хью увидит меня в этом!»

Пеньюар был наимоднейшего фасона и если успел устареть, то лишь за время, пока выкройка и ткань совершали путешествие из Парижа в Мельбурн. Бледно-палевый атлас с розовинкой, как у персика, отделанный валансьенскими кружевами, струился по стройному телу Полин, подчеркивая пышную грудь и плавную линию бедер. И без того высокая, Полин выглядела в ниспадавшем пеньюаре, застегивающемся крошечными пуговками высочайшего качества, еще выше и стройнее. Она потратила не одну неделю, чтобы подобрать фасон для одеяния в котором предстанет перед Хью Уэстбруком в их первую ночь.

Пеньюар был лишь малой толикой огромного приданого, тщательно подготавливаемого ею к медовому месяцу. Шкафы в Лизморе и ее дом в Западном районе были битком набиты рулонами тканей, модными журналами и недошитыми платьями. Все это было необычным, так как Полин не относила себя к женщинам обыкновенным. Она твердо решила, что ее свадебный гардероб должен соответствовать последней моде, и помехой этому не могло быть расстояние, отделявшее Европу от колонии на другом конце света, где она жила, и куда новые веяния доходили с некоторым опозданием.

Полин смотрела на наряды, и они неизменно приводили ее в восторг. Совершенно новый стиль вытеснял наскучившие кринолины. Ей не терпелось покрасоваться в платьях с модным новшеством под названием турнюр и смелым покроем юбки, не доходящей до земли на дюймы. А что за прелесть были ткани! Голубые шелка и светло-коричневые атласы дожидались часа, когда их соединят в нарядах с черным или золотистым бархатом и дополнят кружевами у ворога и на запястьях. Как чудесно они сочетались с ее белокурыми волосами и синевой глаз. Наряды были ее страстью, хотя и не единственной. Она старалась ни на шаг не отставать от моды, помогая себе забыть, что она не в Лондоне, а в колониальной глубинке, названной в честь королевы Викторией.

Полин родилась и выросла на одной из старейших и самых крупных в колонии овцеводческих ферм и принадлежала к джентри – нетитулованному дворянству. С детства Полин привыкла к роскоши. Отец называл ее «принцесса» и взял слово с ее брата Фрэнка, что она будет продолжать жить без хлопот в свое удовольствие и тогда, когда не станет старших представителей семейства Даунз. Теперь они жили вдвоем с братом на ферме площадью 25 тысяч акров в двухэтажном особняке с полным штатом прислуги. Полин занимала себя охотой на лис, разъезжала по балам и бывала на всевозможных светских празднествах.

Ее образ жизни отличался очень незначительно от жизни в богатом английском поместье. Фрэнк с сестрой задавали тон для верхушки общества. Под них подстраивались другие представители их класса. Полин твердо верила, что человек не должен отрываться от цивилизации, даже в колониях.

Только в одном Полин отставала от моды: в свои двадцать четыре года она все еще была не замужем. И не то чтобы возможностей для этого не появлялось. Многообещающих поклонников находилось немало, но большинство из них разбогатели быстро на овцах и золоте. Эта грубая публика нажила свои богатства в пустынном захолустье, а когда новоявленные богачи обосновались в благодатной Виктории, то стали изображать из себя господ-помещиков. Состояние некоторых было даже больше, чем у ее брата. Но ее отталкивала их невоспитанность и грубые манеры. Они играли в азартные игры, пили пиво прямо из бутылок, речь их приводила в ужас. Но хуже всего было то, что ничего менять в своей жизни они не собирались, не видя в этом необходимости.

Хью Уэстбрук от них отличался. Правда, и он происходил из глуши, составил небольшое состояние на золоте и теперь относился к классу скотоводов, которые поднялись, начав на пустом месте. И все же он во многом отличался от остальных. Десять лет назад он стал владельцем фермы «Меринда». Тогда же с ним познакомилась Полин, и что-то в нем привлекло ее с первой встречи. В то время ей было четырнадцать лет, а Хью – двадцать. Но влюбилась она в него не только за красивую внешность. Она считала, что крепкие мускулы и обаятельная улыбка не главные его достоинства. В первую очередь он был честным, а для большинства выходцев из глуши такое определение подходило мало. А еще она чувствовала в нем особую силу и достоинство в отличие от жителей глубинки – бушменов, любивших похваляться. Сила Хью, как представлялось Полин, укоренилась в нем глубоко, надежно и прочно, что позволяло ей предвидеть, каким он способен стать.

Ферма «Меринда» находилась в плачевном состоянии, когда Хью ее купил: развалюха вместо дома, да несколько овец-заморышей. Хью решительно взялся за дело и один стал поднимать ферму своими руками, создавая хозяйство, которым можно было бы гордиться. Десять лет назад Фрэнк предсказывал, что этот парень из Квинсленда все распродаст не пройдет и года. Но Фрэнк поторопился с прогнозами. Хью доказал ему и другим скотоводам, что они сильно ошибались. И теперь уже не оставалось сомнений, что Хью Уэстбрук далеко пойдет.

«Мы вместе далеко пойдем, дорогой», – думала Полин. Пусть другим бросались в глаза его огрубелые мозолистые руки и запыленные башмаки. Она же, глядя на него, видела утонченного джентльмена, каким он со временем должен стать, и она была готова не жалеть для этого усилий. И возможность такого превращения делала его для нее еще желаннее.

– Пока достаточно, сделаем перерыв, – сказала она швее. – Можешь отдохнуть и выпить чаю. И передай, пожалуйста, Элси, что я прошу приготовить мне ванну.

Полин долго таила свои надежды в отношении Хью Уэстбрука. Знать Западного района ожидала, что она выберет себе в мужья кого-либо из своего класса: богатого и образованного. Однако Полин твердо решила выйти замуж за Хью. Она не упускала случая увидеться с ним, будь то ежегодная животноводческая выставка, сельские гулянья, праздники на фермах или скачки. Она всегда старалась встретиться с ним в своем собственном доме, когда Хью заходил к Фрэнку обсудить фермерские заботы. Ее страсть разгоралась с каждой новой встречей. Иногда они встречались случайно. Он вдруг появлялся верхом и, проезжая мимо, улыбался и махал рукой. Такие неожиданные встречи заставляли ее сердце биться чаще. А после ночью Полин не могла сомкнуть глаз, представляя себя его женой, в постели с ним…

Она не могла бы сказать точно, когда решила для себя, что выйдет за него замуж, но на протяжении почти трех лет она осторожно исподволь обольщала его и добилась интереса с его стороны, причем проделала все так искусно, что Хью был в полной уверенности, что ухаживать за ней начал он. Полин знала, как играет лунный свет в ее волосах, и в лунные ночи устраивала прогулки в саду. Ей было хорошо известно, как красиво она смотрится, когда стреляет из лука, и поэтому старалась, чтобы Хью не пропускал соревнований с ее участием. Узнав о том, что Хью обожает кекс с цукатами, орехами и пряностями, и карри из крутых яиц, Полин также пристрастилась к ним. А после того, как Хью сказал ей, что его любимый поэт Байрон, она не пожалела времени, чтобы познакомиться с его творчеством.

Наконец, Хью стал подумывать о женитьбе. Ему перевалило за тридцать, и он начал произносить: «Когда я женюсь» и «Когда у меня будут свои дети». Полин поняла, что час ее настал. Но другие женщины тоже проявляли интерес к Хью, и хотя она знала, что он к ней не равнодушен, но пока никакими обязательствами связывать себя с ней Хью не спешил. И тогда у Полин появилась тайна. Если бы ее поступок стал известен в местном обществе, все были бы шокированы. Она сама сделала предложение Хью – ни больше, ни меньше. Ее знакомые назвали бы такой шаг унизительным для дамы, роняющим ее достоинство и, по их мнению, ни один мужчина не заслуживал, чтобы ради него совершался такой «низкий» поступок. А Полин считала, что поступает практично.

Время шло, женщины то и дело приглашали Хью на чай, на прогулку верхом, и не оставляли его без внимания на вечеринках. Практические соображения руководили Полин, когда она пригласила Хью на пикник у реки, выбрав день, грозивший дождем. Верхом они вместе отправились к реке, расположились на берегу, и за кексом и карри вели разговор об овцах, колониальной политике, о Дарвине, ставшем повсеместно знаменитым, и о новом романе Жюля Верна. И тут, как по заказу Полин, тучи оправдали ее ожидания и пролились потоками дождя. Им с Хью пришлось искать укрытия под растущими неподалеку деревьями. Но они успели изрядно промокнуть, пока добежали туда, и, споткнувшись по пути, так хохотали, что ухватились друг за друга. Тогда Полин и сказала: «Знаешь, Хью, нам надо пожениться». Он ответил ей страстным поцелуем. И когда Полин после вспоминала этот поцелуй, ей казалось, что пылкостью он затмил блеск сверкавшей над ними молнии. Поцелуй был единственным, но его оказалось достаточно. Хью предложил: «Выходи за меня замуж». Полин оказалась победительницей.

После официальной помолвки Полин обнаружила, что добиться от Хью, чтобы он назвал день свадьбы – ничуть не легче, чем ловить ветер в поле. Ферма и ее нужды всегда стояли у него на первом месте. Зима для свадьбы не подходила, потому что в это время надо было подстригать шерсть на хвостах и задних ногах овец, которым вскоре предстояло ягниться, и требовалось обеспечить максимальную чистоту. Весна – время появления на свет ягнят и сезон стрижки. Летом у овец уничтожали паразитов и занимались их разведением, а осенью… Но Полин поторопилась заметить, что как раз осень на фермах самая спокойная пора, и они выбрали для свадьбы март – осенний месяц в Австралии.

Все шло по намеченному плану, но вдруг от властей колонии Южная Австралия пришло письмо на имя Хью, и в нем сообщалось о ребенке дальнего родственника, Аламе Уэстбруке. В радужных представлениях Полин об их совместном будущем внезапно обнаружился изъян. Они с Хью теперь не смогут в полной мере наслаждаться друг другом. Они лишатся свободы предаваться любви со всей страстью, без всяких ограничений и груза забот. Их супружеская жизнь будет отягощена бременем забот о ребенке – сыне другой женщины. Полин даже думать не хотелось, что Хью может вернуться с каким-нибудь полудиким буйным созданием.

– Ты не обязан заботиться о нем, – сказала она и сразу же пожалела о своих словах: глаза Хью вспыхнули гневом.

Полин поспешила уверить его, что будет рада мальчику, а сама ужасалась при мысли о грядущей встрече с ним. Она знала, что не готова к материнству. Ей вначале хотелось освоиться в роли жены. Она хорошо понимала, что приходилось идти на определенные жертвы, и новый образ жизни потребует отодвинуть свои потребности на второй план. Полин не представляла, что значит быть матерью. Ее мать давно умерла во время эпидемии гриппа, прокатившейся по колонии Виктория. Две сестры Полин и младший брат также стали жертвами этой болезни. Полин и Фрэнка, оставшегося в живых брата, воспитывал отец и вереница гувернанток. Она понятия не имела, какими могут быть отношения между матерью и детьми, и в особенности, как они складываются у матери с дочерьми. Ей хотелось, чтобы у нее родилась дочь. Часто она представляла, как учила бы ее ездить верхом, охотиться и быть «особенной». Полин часто думала, что учить дочь и растить ее по избранному образцу, должно быть, очень благодарное занятие. Но за пределами ее понимания оставались чувства, связывающие мать и дочь: любовь, преданность, долг.

– Ваша ванна готова, – прервала череду ее мыслей горничная.

День утомил, но прошел в приятных занятиях. Она рассматривала выкройки, выбирала ткани, терпеливо стояла смирно, пока две ее портнихи работали с булавками и ножницами. И после всех этих хлопот Полин решила побаловать себя и подольше понежиться в ванне. Она была женщиной чувственной и получала наслаждение от ласки жемчужного ожерелья, нежного прикосновения к обнаженным плечам горжетки из перьев, роскоши атласных простыней и мягкости кружев ночных рубашек. Ей доставляли удовольствие ткани, даже драгоценные камни в золотых и серебряных оправах своей твердостью приносили ощущение радости ее пальцам. Она мало в чем себе отказывала, и оставались считанные ощущения, еще ею не испытанные. Состояние Фрэнка позволяло ему снабжать сестру шампанским из Франции и признавать только изысканные кушанья. Полин могла часами сидеть за роялем, услаждая себя музыкой Шопена и Моцарта. Охотясь верхом с собаками, она нарочно выбирала путь через самые рискованные препятствия: изгороди и канавы. Ей доставляло наслаждение чувствовать, как послушна лошадь ее воле. Она упивалась ощущением полета и дерзостью, с какой презирала опасность. В свои двадцать четыре года Полин Даунз успела испытать немало острых ощущений, лишь одно главнейшее удовольствие оставалось пока ей неведомо: она еще не знала близости с мужчиной.

Полин блаженствовала в горячей воде, медленно гладя себя губкой. Она бросала взгляд в запотевшее зеркало, где отражалась раскладывавшая чистое белье горничная Элси. Эта хорошенькая молодая англичанка встречалась, как было известно Полин, с одним из конюхов, из конюшен в Лизморе. Элси закончила свое дело и вышла. Провожая ее глазами, Полин попыталась представить, чем занимались Элси со своим молодым человеком, когда они оставались одни. Внезапно она почувствовала зависть. Она смотрела в зеркало на свое, несомненно, красивое лицо в обрамлении белокурых локонов и думала: «Полин Даунз, чей род один из самых богатых в колонии Виктория, завидует собственной горничной!» И тем не менее это была чистая правда. Она гадала, близка ли Элси с ее кавалером? Встречаясь, они, вероятно, бросались друг другу в объятия, а затем спешили уединиться в каком-нибудь укромном уголке и там вволю обнимались и целовались, чувствуя жар, твердость и мягкость тел друг друга.

Полин закрыла глаза и поглубже окунулась в горячую воду. Она провела руками по бедрам, и желание отозвалось в теле томящей, почти физической болью. Ей нестерпимо хотелось предаться любви с Хью Уэстбруком. Воображение рисовало ей брачную ночь. Снова и снова она переживала их единственный поцелуй у реки в тот памятный дождливый полдень. Ей вспоминалось ощущение от близости его тела, и она предвкушала их будущие любовные утехи. Ждать уже оставалось недолго, говорила она себе. Пройдет всего лишь полгода, и она будет в постели с Хью и, наконец, познает тот восторг, который так давно представлялся ей в мечтаниях.

В спальне прозвонили часы, возвращая Полин из мира грез к реальности. Замечтавшись, она не заметила, что засиделась в ванне. Полин решила для себя, что ее свадьба должна быть такой, какой в Западной районе еще не видывали. А потому она попросила Фрэнка, чтобы он, используя свое влияние, как владелец «Мельбурн таймс», постарался убедить оперную знаменитость с мировым именем петь на ее свадьбе. Исполнитель из Австралии ее не устраивал. Если бы даже местная знаменитость обладала чарующим голосом, Полин отказалась бы ее пригласить. А все потому, что колониальный талант свел бы свадьбу до уровня местного события. Но в феврале в Мельбурне предстояли выступления труппы солистов Королевской оперы, и с ними должна была приехать Лидия Мичем. Чистота голоса и мастерство исполнения этой певицы-англичанки были известны от «Ковент-Гардена» до Петербурга. Полин сообщила Фрэнку, что спит и видит, как госпожа Лидия поет на ее свадьбе.

Фрэнк идею не приветствовал и в первую очередь потому, что его отношение к составу Королевской оперы было далеко от восторженного.

– Они смотрят на нас, как на лишнего пасынка или падчерицу, – сетовал он всякий раз, когда театральная труппа после долгого путешествия из Англии прибывала в австралийские колонии. – Они привозят сюда свое высокомерие вместе с жеманством и держатся так, будто делают нам большое одолжение.

– Но как же может быть иначе, ведь колонии находятся так далеко, – не соглашалась Полин.

Она вспомнила, что ей пришлось пережить в Англии, куда она приезжала для своего первого «выезда в свет» много лет назад. Это был почти провал! Она чувствовала себя безнадежно старомодной, когда разодетые по последней моде девицы в Лондонской академии музыки и театрального искусства дивились, что она появилась в обществе в платье, вышедшим из моды. Но, заметив ее недоумение, смешанное с ужасом, они постарались ее утешить и убедить, что расстраиваться не стоит, и ее наряд не так уж и плох, если учесть, из какой дали она приехала. Держали они себя с ней покровительственно. Такое же отношение в Англии Полин встречала всегда, когда становилось известно, откуда она родом. Ее с братом называли «жителями колоний» и, по всей вероятности, не воспринимали серьезно ни их самих, ни края, где они жили. Девушки на балу совсем не стремились ее обидеть. В их поведении отразилось общее отношение к человеку, прибывшему из отдаленных мест, из какой-то колонии, о которых англичане думали крайне мало, а если и удостаивали вниманием, то считали отсталой глушью.

Девушек из богатых колониальных семейств всегда отправляли для обучения «домой», имея в виду Англию. В свое время путешествие в Британию совершила даже мать Полин, выросшая на ферме в Новом Южном Уэльсе. Полин намеревалась и своих будущих дочерей, как полагалось, послать в Англию, когда им придет пора «выезжать в свет».

Элси подала ей полотенце и, закутываясь в него, Полин подумала, что совсем скоро должен прийти Фрэнк. Ей не терпелось услышать новости. Удалось ли ему договориться о выступлении на свадьбе госпожи Лидии? Потому что идеально должно быть все: свадебная церемония, прием после нее, медовый месяц. И вся ее жизнь. На лице Полин заиграла улыбка, когда она вернулась мыслями к предстоящей брачной ночи с Хью, приятных неожиданностях для себя и для него, которыми она надеялась ее наполнить.

– Фрэнк! – окликнул друга Джон Рид, присоединяясь к нему у стойки в пабе Финнегана. – Когда ты вернулся?

Фрэнк поднял голову, чтобы встретиться взглядом с другом. Рид, как и многие, превосходил его по росту.

– Привет, Джон. Я приехал сегодня. Но решил по пути домой сначала зайти сюда, – ответил Фрэнк и мысленно продолжил: «И прежде чем появиться перед Полин с неприятными новостями». – Как дела на «Гленхоуп»?

– Лучше не бывает. В этом году настриг будет хорошим, я надеюсь. Есть вести об экспедиции в глубь материка?

Приобретая захиревшую газету «Таймс», Фрэнк рассчитывал таким образом отвлечься, получить занятие для души. Но вскоре новое дело из забавы переросло в нечто более серьезное. Некоторые из его друзей считали, что увлечение уже граничит с одержимостью, поскольку Фрэнк горел желанием и был полон решимости добиться того, чтобы его издание могло составить достойную конкуренцию любой газете, издававшейся в колониях. Пока «Таймс» была еще далековата от этого, но влияние газеты росло главным образом благодаря фантазии и энергии ее тридцатичетырехлетнего владельца. Фрэнк постоянно искал способы увеличить тираж газеты. Когда ему стало известно, что некто Стенли по заданию «Нью-Йорк геральд» отправился в Африку на поиски затерявшегося там доктора Ливингстоуна, Фрэнк выдвинул идею снарядить экспедицию во внутреннюю часть Австралии, чтобы узнать, что скрывает великое сердце материка, носившее название Никогда-Никогда.

Немало смельчаков пытались пересечь континент с юга на север. Начиная свое путешествие на юге из Мельбурна или Аделаиды, они направлялись на север к Индийскому океану. Но неизменно непреодолимой преградой для них становились бескрайние равнины с засоленными почвами без капли воды и убийственная жара. А те, кто все же отваживался вступить в этот ад кромешный, поплатились жизнью. По мысли Фрэнка, где-то далеко за колеблющейся завесой зноя находилось большое внутреннее море, и он на свои средства собрал экспедицию из десяти человек и шестнадцати верблюдов, надеясь, что им удастся отыскать это море. Участники похода захватили с собой установленную на салазки огромную лодку в надежде достичь моря. В обмен на финансовую поддержку, оказанную Фрэнком, они собирались назвать море его именем, если им удастся его отыскать. Периодически в «Таймс» публиковались сообщения об их продвижении на основании телеграмм, присланных ими с дороги. Но уже в течение продолжительного времени от них не поступало никаких известий, и все громче звучали предположения, что этих храбрецов, как и всех других до них, погубила Большая пустыня.

– Они пропали, как считаешь? – спросил Рид. Фрэнк вырос на легендах об аборигенах, обитавших в этих устрашающе суровых неведомых краях. Это были невероятные рассказы о песенных линях и заповедных Местах Мечтаний, где волшебство и чудеса происходили сплошь и рядом. А в легендах говорилось о духах и предках, боровшихся с мифическими созданиями, такими как ночное чудище Яуи и Змея-Радуга. Для белого человека такие истории казались просто невероятными. И все же Фрэнк всегда исходил из того, что эти поверия возникли не на пустом месте. Если аборигенам удавалось выжить в том диком краю, то такая возможность не исключалась и для белых.

– Они еще дадут о себе знать, Джон, – заверил приятеля Фрэнк. – Можешь не волноваться.

Рид отхлебнул из кружки пиво и поинтересовался:

– А как тебе новая официантка?

Фрэнк заметил ее с порога, как только вошел в паб Финнегана. Он находился на краю Камерон в том месте, где главная улица соединялась с проселочной дорогой, называвшейся «Большая дорога Камерона». Подъехавшего Фрэнка поразило обилие привязанных во дворе лошадей и двуколок. Цены у Финнегана были выше, чем в других пабах, и особого оживления здесь обычно не наблюдалось. В этом месте собиралась публика с достатком: состоятельные овцеводы и владельцы крупного рогатого скота заходили сюда посидеть и выпить в тиши и спокойствии. А через дорогу у Фейси торговля шла бойко. Там проводил время рабочий люд: работники ферм и стригали. Двор Финнегана был полон не часто, но только не на исходе октябрьского дня. Фрэнк удивился еще больше, когда обнаружил, что внутри полно народа.

– Все из-за нее, – пояснил Рис, кивая в сторону официантки. – Она начала здесь работать шесть недель назад. И с тех пор у старины Джо Финнегана от посетителей нет отбоя.

Фрэнк присмотрелся к ней. Женщине было далеко за тридцать. Лицо приятное, но неброское. Фигура не отличалась стройностью. Довольно простое платье едва ли могло разбудить воображение мужчины. Она подавала напитки и принимала деньги без обычных для официанток шуток и кокетства. И Фрэнк не мог понять, что в ней могло быть необычного и такого уж привлекательного, чем она могла поразить публику.

– Это из-за нее здесь столько народа? – спросил Фрэнк.

– Ее зовут Айви Дирборн, – ответил Рид. – Она рисует.

– Да что ты?

– Когда свободна, она делает зарисовки. Рядом с кассовой книгой лежит блокнот с карандашом, видишь? Теперь понаблюдай за ней. Скоро она возьмет их и нарисует кого-либо из посетителей.

– Они платят ей за это?

– Она делает это не ради денег и рисует не по чьей-либо просьбе, а по своему выбору. И никто не знает, кого она решит нарисовать и что за рисунок получится. Она рисует карикатуры, и они не всегда приятны. По ее словам, на ее рисунках люди получаются такими, какими они ей видятся. Посмотрел бы ты, как она меня изобразила! Толстым и ленивым коалой!

– Значит, она рисует правду, верно, Джон? – рассмеялся Фрэнк.

– Подожди веселиться. Сейчас она рисует тебя.

– Меня?

– Я заметил, что она на тебя поглядывает.

А Фрэнк в свою очередь мало что замечал, кроме своей порции виски. Его мысли были заняты экспедицией, ее возможной судьбой, а еще теми новостями, что он привез Полин. Кроме того, у него из головы не шла случайная встреча в Мельбурне с Хью Уэстбруком и знакомство с девушкой, которая, как сказал ему Хью, будет помогать ему заботиться о мальчике. Молодая женщина поинтересовалась мнением Фрэнка о документе тридцатисемилетней давности, закреплявшем право собственности ее дедушки и бабушки на участок земли. Он не мог сказать ей, сохранил ли документ силу, но интерес к себе эта особа у Фрэнка разбудила. Он постоянно выискивал материал для своей газеты, чтобы привлечь читателей, и теперь гадал, получится ли что-нибудь стоящее из этой истории с давним документом.

– Ну, давай же, – подзадоривал его Рид, – попроси Айви показать твой портрет. Разве тебе не любопытно взглянуть, каким она тебя увидела?

Фрэнк догадывался, каким она могла его изобразить. Он не питал иллюзий на свой счет, прекрасно зная, как выглядит: небольшого роста, с лысиной, начинавшейся со лба, лицо невзрачное, на нем женщины дважды взгляд не задерживают. Когда-то, еще в молодости, на карнавале на него нарисовали карикатуру. Художник изобразил его самодовольным какаду с сигарой во рту.

А Рид тем временем продолжал.

– Она не замужем. Снимает комнату с пансионом у Мэри Смит. Многие мужчины пытались за ней приударить, но она ни с кем не захотела встречаться. Я спросил у Финнегана, может быть, он спит с ней тайком. Но он поклялся, что связывает их только дело. Для кого она только себя приберегает, хотел бы я знать!

Фрэнк смотрел, как порхает по бумаге карандаш в руке женщины. Она работала очень сосредоточенно и без тени той застенчивости, что могла бы навести на мысль об ожидании вознаграждения. Занятие, как видно, захватило ее целиком.

Но вот наконец был поставлен последний штрих, и она передала свежую зарисовку Пэдди Маллою, чей портрет только что закончила. Его тут же обступили любопытные, и сразу же послышались возмущенные вопли:

– Ты что это сотворила! Это же безобразие! Форменное оскорбление!»

– Боже правый, – воскликнул Джон Рид. – И вправду, что она там такое изобразила, если бедняга так возмущается.

Фрэнк с Джоном подошли к толпе, кольцом окружавшей разгневанного ирландца.

– Я этого не потерплю! – кричал он.

Фрэнк взглянул через его плечо на рисунок. Рослая птица, журавль, в котелке и с моноклем удивляла разительным сходством с Маллоем.

– Ладно, Пэдди, не стоит так распаляться, – пытался урезонить ирландца один из его приятелей. – Она ничего плохого не имела в виду.

– Я хочу, чтобы ее уволили! – не желал униматься Маллой. – Я требую, чтобы эту женщину сию же минуту вышвырнули отсюда вон!

– Успокойтесь, мистер Маллой, – говорил подошедший Финнеган, вытирая руки о фартук. – У мисс Дирборн и в мыслях не было вас оскорбить. Это всего лишь добрая шутка.

– Финнеган, будь на моей стороне. Если ты сейчас же не избавишься от этой…

– Не горячись, Маллой, – вмешался Фрэнк. – Где твое чувство юмора? Ты не можешь не признать, что сходство есть.

– Ах, вот как ты думаешь? Что же, посмотрим, как ты заговоришь, когда окажешься в моей шкуре, – он взял со стойки кипу листков и принялся их перебирать. – Я уверен, что видел, как она тебя рисовала, – бормотал он. – Она всех тут нас понарисовала.

Фрэнк перевел взгляд на официантку. Казалось, ее мало волновало происходящее: не забавляло и не огорчало. И вдруг совершенно неожиданно для себя он подумал, как ей удавалось так уложить красивые рыжеватые волосы, что они не рассыпались, и не нарушали аккуратную прическу. Взгляды их встретились, и Фрэнк почувствовал, как запылали его щеки. Ему почему-то вдруг не захотелось смотреть, каким она его нарисовала.

– Оставь, Маллой, – сказал он, отворачиваясь. Но тут со смехом вмешался Джон Рид:

– Фрэнк, постой, будь молодцом. Давай взглянем, каким тебя видит леди.

Кто-то в дальнем конце зала подпустил шпильку, чем вызвал дружный смех. Затем мрачный шотландец Ангус Макклауд, сидевший отшельником в углу, заметил:

– Наша девушка, должно быть, обошлась и половинкой листа, чтобы нарисовать тебя, Даунз!

– Ну вот, нашел, – объявил в конце концов Маллой, и лицо его тут же вытянулось.

Фрэнку смотреть не хотелось. Но когда Маллой изменился в лице и примолкли другие, он решился взять рисунок и уставился на него с изумлением.

– Вот так, Даунз, ну и ну! – не удержался кто-то от возгласа удивления. – Это был бы вылитый ты, если бы природа постаралась.

Фрэнку не приходилось еще никогда видеть свой портрет так приятно приукрашенным. Это было его лицо, и в то же время не его. Айви с поразительной точностью передала глаза, а волосы и подбородок преобразила волшебным образом. Фрэнк не верил своим глазам: да он почти красавец.

Он посмотрел на Айви. Она усердно вытирала стойку. Его взгляд вернулся к наброску. Он вдруг заметил стоявшую в зале тишину и, кашлянув, сказал:

– Не понимаю, Маллой, почему ты так расстраиваешься. Леди, несомненно, очень талантлива.

Маллой швырнул на пол свой «портрет» и вернулся к оставленному стакану виски. Вслед за ним и остальные разошлись по своим местам и вернулись к прерванным разговорам. Не успел Фрэнк взяться за стакан с виски, а неугомонный Джон Рид уже толкал его в бок:

– Ты ей приглянулся, как я посмотрю.

А Фрэнк уже погрузился в размышления, и ему было о чем подумать. Потягивая виски, он пытался сосредоточиться на том, что ему предстоит. Его страшила мысль о разговоре с Полин, когда придется рассказывать обо всех малоприятных для нее новостях. О том, что ему повстречался Уэстбрук, что тот вез с собой хорошенькую няню вместе с малышом Адамом. Не приходилось сомневаться, что весь Западный район будет об этом судачить, не пройдет и нескольких дней. Думал Фрэнк и об экспедиции, прикидывая, следует ли ему послать вслед за ними спасательный отряд.

После всех размышлений он вернулся мыслями к Айви Дирборн и пытался представить, что мог означать ее лестный рисунок.

– Мисс Даунз, прошу извинить, но вернулся мистер Даунз, – сообщила ей вошедшая в ванную Элси.

– Спасибо, Элси, – Полин потянулась за пеньюаром. – Передай ему, что я уже иду.

Фрэнк налил себе выпить и обвел взглядом комнату сестры. Зрелище наводило на мысль о взорвавшемся сундуке с дамскими вещами. Все вокруг заполняла одежда: платья и пеньюары висели и лежали на стульях и диване, вещицами с кружевами и рюшами был усеян турецкий ковер, дамские веши, обильно украшенные лентами, висели повсюду. Фрэнк знал, что все это приданое готовилось для ее медового месяца с Уэстбруком. Счет от швеи обещал быть впечатляющим, но Фрэнк решил, что возражать не станет, если это так радует Полин.

Прежде чем она вышла из ванной комнаты, о ее появлении сообщил аромат и горячий пар. А когда Фрэнк увидел ее, то привычно подумал, какая она красавица. Фрэнку нравились высокие женщины, как, например официантка в пабе у Финнегана. Мысли о том, что и почему она делала, не оставляли его.

– Фрэнк, милый, надеюсь, у тебя для меня хорошие известия, – Полин подошла и поцеловала его в щеку. Она двигалась так плавно, что, казалось, не идет, а плывет.

Предстоящая свадьба сестры с Хью Уэстбруком радовала Фрэнка по многим причинам, в их числе была и уверенность, что Полин сможет быть спокойной насчет верности мужа, как ни одна другая жена во всей колонии Виктория. Хью Уэстбрук не питал слабости к женскому полу, самой главной его страстью была ферма «Меринда».

– Потребовалось пустить в ход дипломатию, пообещать лучший в Мельбурне оркестр, – начал объяснять Фрэнк. – Ну и гонорар, конечно, выше всякой меры. Но твое желание исполнено. Наконец-то пришел ответ из Лондона: госпожа Лидия дала согласие петь на твоей свадьбе.

– Ах, Фрэнк, спасибо! – Полин обняла брата в порыве чувств. – Теперь все будет превосходно. Только ждать еще так долго. Скорее бы шло время и проходили эти полгода.

Фрэнк рассмеялся. Он не сомневался, что Полин не составит труда занять себя до самого дня свадьбы. Приближались конные соревнования «Кубок Мельбурна», а значит, предстоял губернаторский бал, множество званых вечеров, охота, а вскоре за всем этим следовало Рождество и ежегодный бал, который традиционно давало семейство Ормзби в Стратфилде. На подготовку к нему у Полин неизменно уходила уйма времени. А там уже и новогодний маскарад подоспеет. Его устраивали Колин и Кристина Макгрегор в Килмарноке. За карнавалом шли летние пикники и поездки к морю.

Полин подошла к туалетному столику и принялась расчесывать волосы.

– Фрэнк, я пригласила сегодня на обед чету Макгрегор. Надеюсь, ты не помчишься в свой мужской клуб, а составишь нам компанию.

– Мне казалось, ты недолюбливаешь Макгрегоров.

– Верно. Но у них ферма рядом с «Мериндой», и, поскольку они будут моими соседями, я решила, что пора заняться подготовкой почвы для дружеских отношений.

– Кстати. Полин. Ты заговорила о «Меринде», и я вспомнил, что встретил в Мельбурне Хью.

Полин сразу же обернулась к нему. Достаточно было всего лишь упомянуть имя Уэстбрука, и ее щеки зарделись, а в глазах появился блеск.

– Ах, Фрэнк! Так, значит, он едет домой, да?

Фрэнк завидовал Уэстбруку. Он сомневался, что от его имени у женщин когда-либо загорались глаза. Ему снова на память пришел лестный портрет. Почему она ему польстила, сделала для него исключение, а всех других изображала в смешном виде? Перед уходом он попытался поговорить с ней, но зал переполняли посетители, не желавшие ждать, и у нее не нашлось свободной минуты. К тому же Фрэнк знал, что Полин его ждет, не дождется.

– Да, Полин, – подтвердил он. – Хью едет домой.

– В таком случае, он должен вернуться завтра. Я устрою пикник…

– Возможно, у него не получится приехать сюда в ближайшие два-три дня. Я ехал один, верхом, а Хью – в повозке, да еще с ребенком.

– Так, значит, ребенок все-таки приехал.

– Да, – подтвердил Фрэнк. Ребенок показался ему немного странным и смотрел как-то затравленно. – И еще я хотел сказать тебе кое о чем.

– О чем же?

– В повозке с ним ехала женщина.

– Женщина?

– Да. Хью нанял няню присматривать за мальчиком. Она приплыла на одном из кораблей с переселенцами.

Полин уставилась на брата с искренним недоумением. Когда Хью настаивал, что со свадьбой после помолвки надо повременить, он называл свои причины и в том числе объяснял ей, что «Меринда» в нынешнем состоянии мало подходит для жизни женщины, а потому ему требуется время подготовиться к приезду Полин. А теперь вдруг он вез туда другую женщину! Ревность больно кольнула Полин, но она вспомнила о женщинах-переселенках, которых ей приходилось видеть. Многие радовались любой крыше над головой, и для них не имело значения, что пристанище могло оказаться далеко не приветливым.

– Знаю, о чем ты думаешь, моя дорогая, – сказал ей Фрэнк. – Но винить тебе следует только себя. Если бы ты вызвалась заботиться о ребенке, Уэстбруку не пришлось бы нанимать няню.

– Ты прав, конечно. Но, может быть, это и к лучшему. Когда мы отправимся в свадебное путешествие, за ребенком нужно будет кому-то присматривать. Напомни, как его зовут?

– Адам, – Фрэнк повернулся к подносу наполнить снова свой стакан.

Наблюдавшая за братом Полин усмотрела в этом повод не встречаться с ней взглядом.

– Фрэнк, в чем дело?

– Ты о чем?

– Фрэнк, ты что-то не договариваешь. Я вижу это так же ясно, как будто читаю твою газету. Так в чем же дело?

– Хорошо, я скажу, – повернулся к ней Фрэнк. – Рано или поздно тебе об этом расскажут, так лучше тебе узнать от меня. Эта няня молодая.

– Молодая? И сколько ей лет?

– Ну, мне трудно судить о возрасте.

– Фрэнк, сколько ей?

Он пожал плечами.

– На мой взгляд, ей нет и двадцати.

– Так она совсем девочка?

– Нет, Полин, молодая женщина.

– Понятно, – Полин аккуратно вернула гребень на туалетный столик. – Опиши мне ее.

– Как тебе сказать. Она, понимаешь, не совсем такая, как ты можешь предположить. Я имел в виду, что выглядит она не так, как обычные девушки-переселенки. Стоит отметить, что и одета она очень хорошо.

– Что еще?

Фрэнк сделал глоток.

– Некоторые нашли бы ее хорошенькой.

Среди нарядов, кружев и рулонов тканей повисло гнетущее молчание.

– Ты сказал некоторые, а сам ты как думаешь? – допытывалась Полин. – Тебе она показалась хорошенькой?

– Да, – признался Фрэнк. – Думаю, что так.

– А может быть, ты и красивой бы ее назвал?

– Ясно, – заключила Полин, не дождавшись ответа. – А как ее зовут?

– Джоанна Друри.

«Джоанна Друри, – размышляла Полин. – Молодая и красивая Джоанна Друри. Несколько дней она будет ехать вместе с Хью по дороге из Мельбурна». Полин почувствовала, как по телу пробежал неприятный холодок.

– Ну, все, – сказал Фрэнк, отставляя стакан. – Теперь я могу принять ванну и переодеться. Надеюсь, ты меня извинишь, дорогая, но сегодня встречаться с Макгрегорами мне никак не хочется. Колин со своими вечными разговорами о родословной скучен до невозможности, а бедняжка Кристина только и знает, что вздыхать. Так ты не возражаешь?

Но сестра его не слушала.

– В общем, я ухожу на весь вечер, – направляясь к двери, говорил Фрэнк. – Я договорился встретиться с Джоном Ридом у Финнегана…

Полин даже не слышала, как за ним закрылась дверь. Глядя на себя в зеркало, она думала: «Фрэнк прав. Это моя ошибка. Я виновата, что Хью нанял няню. Но моими стараниями она может и уехать. Скажу Хью, что мне хочется, чтобы ребенок пожил со мной в Лизморе до свадьбы. И поэтому услуги няни не понадобятся».