Калужанин ВасилийНе бойтесь свободы

ВАСИЛИЙ КАЛУЖАНИН

НЕ БОЙТЕСЬ СВОБОДЫ

(исторические диалоги в двух книгах)

Жизнь дается партийцу один раз,

И надо прослужить ее так,

Чтобы умирая,ты мог сказать:

"Велика Россия,а жить негде"

Устав внутренней службы КПСС

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПОВОДЫРИ

Медынь - 1989

Диалог Тысяча Первый

9 января 1982 года.14 часов 15 минут.

Москва.Кремль.Комната отдыха членов

Политбюро.Действительные члены лежат.

Недействительные бродят с "утками"в

руках,угадывая желания старших товари

щей. Самый лысый из недействительных са

дится на краеешек самой действительной

раскладушки.Раздается треск и звон пада

ющих медалей.Безволосый вскакивает и пы

тается поднять орденоносца.Обслуживающий

персонал бросает уссатую дичь и спешит

на помощь.Отдыхающие просыпаются и мудро

смотрят на молодежь.

ЧЕРНЕНКО. В чем дело? Я тебя спрашиваю, Михаил, в чем дело? МИХАИЛ. Он сам упал, Константин Устинович. ЧЕРНЕНКО. Кто Упал? МИХАИЛ. Он! ЧЕРНЕНКО. Кто Он? МИХАИЛ. Сам! ЧЕРНЕНКО. Не понял. Выражайся яснее, ты же на Пленуме, здесь почти все свои. МИХАИЛ.Он сам упал, Константин Устинович. ЧЕРНЕНКО. Кто сам? МИХАИЛ. Да он же, Он! Ну понимаете Он! ЧЕРНЕНКО. Юрий Владимирович, вы что-нибудь понимаете? Может быть вы мне обьясните , что произошло? АНДРОПОВ. Если я правильно понял нашего юнгу, то упал он, а не она. ЧЕРНЕНКО. Кто она? АНДРОПОВ. А это вы у него спросите. Он что-то скрывает.Видите как глаза бегают. МИХАИЛ. Ничего я не скрываю. ГРИШИН. А что это вы там под раскладушку запихнули? МИХАИЛ (оглядывается) Это не я, это они. (показывает на недействительных). НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ. Это не мы, это он(показывают на лысого) ЧЕРНЕНКО. Ничего не пойму. МИХАИЛ. Это он сам туда залез. ЧЕРНЕНКО. Может кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? АНДРОПОВ. Можно я? ЧЕРНЕНКО. Ваше обьяснение я уже слышал. Желательно поконкретнее. АНДРОПОВ. Куда ж конкретнее. И так ясно. ЧЕРНЕНКО. Это вам ясно, а мне нужно конкретно. Вспомните, чему нас учит Леонид Ильич - истина конкретна. Кто у нас специалист по конкретике? ГРИШИН. Я! ЧЕРНЕНКО. Так что же вы молчите? Обоъясните мне, что случилось? ГРИШИН. Ничего особенного, Константин Устинович. Просто Леонид Ильич упал. ЧЕРНЕНКО. Как упал! ГРИШИН. Медалями вниз. ЧЕРНЕНКО. Какими медалями? ГРИШИН. Пять серпов с молотками, три за освобождение Парижа, двадцать ввосемь за ......... ГРОМЫКО (обращаясь к Гришину) Да он не этом спрашивает. ЧЕРНЕНКО. Кто он? ГРОМЫКО. Вы. ЧЕРНЕНКО. Продолжай, Виктор Васильевич. Остальных прошу не перебивать. ГРИШИН.Двадцать восемь за оборону ГИБЛАТАРА .... ЧЕРНЕНКО. Погибла тара? Какая тара? ГРИШИН. Да не тара, а Гиблатара. ГРОМЫКО. Да не Гиблатара, а Гиблалтала. ЧЕРНЕНКО. А при чем тут Гиблатал? ГРОМЫКО. Залив есть такой. ЧЕРНЕНКО. Ну и что? При чем тут разливы и недоливы? Вы же не в пивной, Андрей Андреевич. ГРОМЫКО. Я и говорю, что ни при чем. Я и говорю, что вы его не о том спращиваете. ЧЕРНЕНКО. Кого его? ГРОМЫКО. Гришина. ЧЕРНЕНКО. А вы знаете, о чем я его спрашиваю? ГРОМЫКО. Догадываюсь. ЧЕРНЕНКО. Ну, так и обьясните, пожалуйста, этому специалисту по конкретике, что я от него хочу. ГРОМЫКО. Он не поймет. Ваши мысли, Константин Устинович, доступны лишь узкому кругу славян. ЧЕРНЕНКО. Ты хочешь сказать, что он из хороших славян? ГРОМЫКО. Не, я хочу сказать, что он из жидов. ЧЕРНЕНКО. Как? ГРИШИН. Я протестую. ГРОМЫКО. Его настоящая фамилия, Константин Устинович, Ваксман. ЧЕРНЕНКО. Значит, он тоже Константин Устинович? Странно, почему же он это скрывал? ГРИШИН. Я не скрывал. Это отец мой был Ваксман, а я - Гришин. Дети за родителей не отвечают, Константин Устинович. ЧЕРНЕНКО. То есть, ты хочешь, чтобы я тебя усыновил? ГРИШИН. Да, если можно. ЧЕРНЕНКО. А почему же нет? Оформляй ходатойство и сегодня же на подпись Ильичу. АНДРОПОВ. Нет больше Ильича! ЧЕРНЕНКО. Вы хотите сказать, что Ильич тоже хочет, чтобы я его усыновил? АНДРОПОВ. Он уже ничего не хочет. Погиб наш Ильич. ЧЕРНЕНКО. Как погиб? АНДРОПОВ. При исполнении служебных обязанностей. Расшибся на боевом посту. Ушел из жизни крупнейший политический и государственный деятель середины ХХ века. ЧЕРНЕНКО. Кто ушел? АЛИЕВ. Ушел верный продолжатель дела Ленина, пламенный патриот Маленькой земли. ЧЕРНЕНКО. Куда ушел? РОМАНОВ. Скончался выдающийся революционер, борец за ... ЧЕРНЕНКО. Замолчать! Всем замолчать! МИХАИЛ. Вы меня извините, Константин Устинович, но я тоже скажу. Вечная память величайшему прорабу нечерноземного коммунизма, гениальному кормчему, выведшему нас из тупиков абстрактного изобилия на необъятное распутье между развитым и зрелым социализмом.

Диалог Тысяча Второй

12 ноября 1982 года 12 часов 35

минут.Москва.Кремль.Зал ожиданий

указаний Политбюро.Москвичи и гос

ти столицы пристально смотрят на

сцену,пытаясь угадать,когда можно

аплодировать.На сцене идет цент

рально-демократический процесс:

один говорит - остальные понимающе

моргают.

ЧЕРНЕНКО.На повестке дня сегодняшнего Пленума у нас два вопроса: 1. О выборах Генерального секретаря, и 2. О похоронах Генерального секретаря. Будут ли замечания по повестке дня, товарищи? ЩЕРБИЦКИЙ. Есть предложение объединить оба вопроса в один и сформулировать его так: О выборах и похоронах Генерального секретаря. ЧЕРНЕНКО. А что это дает? ЩЕРБИЦКИЙ. Очень многое. Во первых, мы этим подчеркиваем преемственность нашего курса, а во-вторых, экономим время на голосовании. ЧЕРНЕНКО. Молодец! Кто за предложение товарища Щербицкого? Прошу голосовать. ЭДИК. Мне кажется, что предложение украинского вождя требует некоторого уточнения. ЧЕРНЕНКО. Что ты имеешь в виду? ЭДИК. Дело в том, что мы выбираем одного Генерального секретаря, а хороним другого. Поэтому я предлагаю следующую редакцию: О выборах и похоронах Генеральных секретарей. ЧЕРНЕНКО. Умница! ЩЕРБИЦКИЙ. Я не согласен с грузинской поправкой. ЧЕРНЕНКО. Почему? ЩЕРБИЦКИЙ. Потому, что могут подумать, что у нас несколько Генеральных секретарей. А это не так. ЧЕРНЕНКО. Правильно. Так что же будем делать? СОЛОМЕНЦЕВ. Предлагаю на этом Пленуме рассмотреть только первый вопрос: О выборах Генерального секретаря, а второй вопрос отложить до следующего съезда. ЧЕРНЕНКО. Еще лучше! Кто за это предложение? МИХАИЛ. Я конечно, человек маленький и могу сказать что-то не то. Но мне почему-то кажется, что сначала надо похоронить, а потом выбирать, Извините, если что не так сказал. ЧЕРНЕНКО. Интересное предложение. АНДРОПОВ. По-моему, в этом предложении нет ничего интересного, кроме того, что этот юноша предлагает оставить нашу страну без руководства. ЧЕРНЕНКО. Не может быть! АНДРОПОВ. Судите сами. Одного уже зароем, а другого еще не изберем. Народ нам этого не простит. ЧЕРНЕНКО. А партия этого не допустит! МИХАИЛ. Вы меня не поняли, Юрий Владимирович, я просто хотел намекнуть, что до съезда похороны откладывать нельзя. Могут украсть. АНДРОПОВ. Кого украсть? Леонида Ильича? МИХАИЛ. Шапку Мономаха. АНДРОПОВ. А при чем же тут шапка Мономаха? МИХАИЛ. Не знаю(глазами показывает на Черненко). АНДРОПОВ. Константин Устинович, какое отношение имеет Шапка Мономаха к похоронам Леонида Ильича?

ГРИШИН. С каких это пор, Юрий Владимирович, вы стали интересоваться чужими шапками? АНДРОПОВ. И все-таки, при чем тут Мономах? ЧЕРНЕНКО. Видите ли, друзья мои, в своем политическом завещании Леонид Ильич просит похоронить его или в Шапке Мономаха, или в Кепке Ильича. АНДРОПОВ. Шапка Мономаха - это народное достояние, и хоронить в ней можно только Народ. ЧЕРНЕНКО. То есть вы предлагаете Кепку Ильича? ГРИЩИН. Кепка Ильича - это партийное достояние, и хоронить в ней будем только партию. ЧЕРНЕНКО. Вот видите, Юрий Владимирович. Что вам дороже, народ или партия. АНДРОПОВ. Народ и партия едины! ЧЕРНЕНКО. Я тоже так думаю. Но что-то придется уступить. Не можем же мы невыполнить последнию волю покойного. Мнения разошлись, придется голосовать. КУНАЕВ. По-моему, торга тут не уместен. И было бы из-за чего. Из-за какой-то шапка. Покойник оставил нам в наследство целая страна, а вы его без головного убора закопать хотите. Как некрасиво! Я против кепка. Во-первых, холодно, а во-вторых, она ему мала. АЛИЕВ. Прежде всего надо решить, что для нас дороже-шапка или кепка.Решить им отдать самое дорогое. Мне лично кепка дороже, потому, что носил ее не царь, а самый человеческий человек сегодня дороже царя. ЩЕРБИЦКИЙ. Мне кажется, что кепку зарывать нельзя. Нельзя потому, что она еще может пригодится. ЧЕРНЕНКО. Кому? ЩЕРБИЦКИЙ. Партии. Недалек тот час, когда у нее кроме этой Кепки ничего не останется. ЧЕРНЕНКО. Правильно! Кепку надо сохранить. Без нее мы как без головы. АНДРОПОВ. Я против. ЧЕРНЕНКО. Тогда я не буду Генеральным секретарем. Раз вы меня не слушаетесь - не буду. ГРИШИН. Вы же обещали! К тому же это воля покойного. ЧЕРНЕНКО. И не уговаривайте. Я соглашался только при условии полного единодушия. Не буду! ГРОМЫКО. А кто будет? ЧЕРНЕНКО. А это вы у товарища Андропова спросите. Раз ему даже шапки для Ильича жалко, пусть сам и становится Генсеком. АНДРОПОВ. Ни за что Бог с ней, с шапкой, Константин Устинович, извините вы меня. Ничего не могу с собой поделать. Принципы так и прут из меня. Нутром чую, что глупо поступаю, но как вспомню, что не все еще решения выполнены, так сатанею. ЧЕРНЕНКО. Какие решения? АНДРОПОВ. Наши, Решения съездов, конференций, Пленумов. ЧЕРНЕНКО. Каких пленумов? АНДРОПОВ. Партийных. Представляете, Константин Устинович, из всех решений на сегодня полностью выполнены только решения Пражской конференции. ЧЕРНЕНКО. Да ну? АНДРОПОВ. Точно. Я их все на контроле держу. ЧЕРНЕНКО. Кого держите. Где? АНДРОПОВ. Решения. Все держу на контроле. ГРИШИН. Зачем? Что же вы, партии не доверяете? АНДРОПОВ. Как зачем? Чему нас учит партия? ЧЕРНЕНКО. Чему? АНДРОПОВ. Принял выполняй. ГРИШИН. Но ведь многие решения уже устарели. АНДРОПОВ. Это мы с вами можем устареть. Партийные решения не стареют, со временем они только обоснованней становятся. Я так считаю: раз, например, решили жить при социализме, то и живите. Трудно-терпи. Совсем невмоготу-назовись развитым или спелым, но держись. Иначе никакой диалектики, сами понимаете, к коммунизму не прорвешься. МИХАИЛ. Давайте голосовать, а то народ в зале уже расходится стал. ГРИШИН. Кто за то, чтобы Генеральным секретарем избрать товарища Черненко К.У.? ЧЕРНЕНКО. Я снимаю свою кандидатуру. ГРИШИН. Почему? Опять двадцать пять! ЧЕРНЕНКО. Я не знал, что у нас столько невыполненных решений. И я не знаю, как их выполнять. ГРОМЫКО. Успокойтесь, Константин Устинович, и я не знаю. Никто не знает. АНДРОПОВ. А я знаю! На основе повышения боевитости и инициативности первичных партийных организаций. ЧЕРНЕНКО. Вот вы и попались! Как мы вас подловили! МИХАИЛ. Да здравствует самый большой Генсек! Ура! СЦЕНА. Ура! ЗАЛ. Ура! Ура! Ура!

Диалог Тысяча Третий

16 апреля 1983 года.14 часов 20

минут.Москва.Сандуны.Парилка.В

центре-рабочий ЗИЛа.В левой руке у

него пропуск,в правой-справка об

отгуле.Вокруг автозавода бродит

ткачиха из Орехова-Зуева,предлагая

почухать спину в обмен на справ

ку.На верхних ступеньках коллектив

одной из сфер обслуживания доказы

вает доценту ВПШ,что в бане все

равны.Доцент работает сразу двумя

вениками,получая от каждого клиен

та по глотку пива.В правом углу

лежит строитель из Медведково.На

нем импортные кроссовки,отечест

венные трусы и новая фуфайка.Слы

шится приближающийся топот.Входят

2 подполковника,4 майора и 12 прапо

рщиков.Все без веников.Ткачиха

прячется за коллегу по классу.

МАЙОР. Проверка документов. Всем оставаться на местах. Приготовить справки и паспорта. АВТОЗАВОДЕЦ. Товарищ генерал, разрешите доложить. МАЙОР. Докладывайте. АВТОЗАВОДЕЦ. Вот моя справка, вот мой пропуск. МАЙОР. А паспорт? АВТОЗАВОДЕЦ. Я думал, что пропуска достаточно, там же моя фотография. МАЙОР. Да, но на фото ты в майке, где твоя майка? АВТОЗАВОДЕЦ. Я ее оставил в раздевалке, товарищ генерал. МАЙОР. Погорячился, дружок. Нас не проведеш. Кто может поручится, что ты не подделал эту бумажку? ТКАЧИХА. Я? МАЙОР. А это кто такой? ТКАЧИХА. Я его жена! МАЙОР. Как ты сюда попала? Здесь же мужское отделение. ТКАЧИХА. Товарищ милиционер, мой муж инвалид, плохо жару переносит. Вот я его и сопровождаю. МАЙОР. А зачем он тогда в баню ходит? Да еще в рабочее время. ТКАЧИХА. Он уже давно не работает, он инвалид. МАЙОР. А откуда справка об отгуле? ТКАЧИХА. Это моя справка. АВТОЗАВОДЕЦ. Она врет, товарищ генерал. Никакая она мне не жена, справка эта-моя. МАЙОР. Совсем заврался мерзавец. Тоже мне холостяк нашелся, откуда может быть справка об отгуле у инвалида? Сказать нечего? Забрать его. АВТОЗАВОДЕЦ. За что? МАЙОР. За попытку ввести в заблуждение внутренние органы. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. А это что там за компания? ПОДПОЛКОВНИК МВД. Сейчас выясню, товарищ полковник. Всех ко мне! ПЕРВЫЙ ПРАПОРЩИК. Они не хотят спускатся. МАЙОР. Что значит не хотят? ВТОРОЙ ПРАПОРЩИК. У них справки. МАЙОР. Какие справки? ТРЕТИЙ ПРАПОРЩИК. Четвертак. ПОДПОЛКОВНИК МВД. Но если мне не изменяет зрение, их там шестеро, а не пятеро. ЧЕТВЕРТЫЙ ПРАПОРЩИК. Так точно, товарищ подполковник. Их здесь шестеро. ПОДПОЛКОВНИК МВД. Так в чем дело? ПЯТЫЙ ПРАПОРЩИК. У шестого нет справки. МАЙОР. Почему? ШЕСТОЙ ПРАПОРЩИК. Говорит, что доцент нищим прикидывается. МАЙОР. А, ну-ка, тащите сюда этого жида. СЕДЬМОЙ ПРАПОРЩИК. Не дается, вениками отбивается. МАЙОР. Что значит не дается, вас там тринадцать человек - с одним справится не можете. ВОСЬМОЙ ПРАПОРЩИК. Во первых не тринадцать, а всего двенадцать, во вторых ... МАЙОР. Это кто сказал? ДЕВЯТЫЙ ПРАПОРЩИК. Это доцент сказал, товарищ майор. МАЙОР. Вот сволоч! Сейчас я до него доберусь (забирается на верхнию ступеньку) Попрошу предъявить документы. ДОЦЕНТ. В баню документы носить не обязательно. Это мое конституционное право. ДЕСЯТЫЙ ПРАПОРЩИК. Грамотный, видать. МАЙОР. Ты нашу Конституцию не трожь, не про тебя писана, не тебе о ней вякать, паскуда очкастая. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. Товарищ майор, постарайтесь поспокойней. Гражданина надо убедить, Вы спросите его, в какой статье Конституции записано, что в баню можно без документов ходить? МАЙОР. А ну, отвечай чучело гороховое. ДОЦЕНТ. Не помню. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. Вот видите, не помните, а общественность в заблуждение вводите. ОБЩЕСТВЕННОСТЬ. Вводит, вводит, да еще пиво клянчит! ПОДПОЛКОВНИК КГБ. А знаете, чем это пахнет? Антисоветской агитацией и пропагандой. ПОДПОЛКОВНИК МВД. Да еще за распитие алкагольных напитков добавим. ОДИННАДЦАТЫЙ ПРАПОРЩИК. Хватит кудахтать, пошли. ДОЦЕНТ. Куда? ОДИННАДЦАТЫЙ ПРАПОРЩИК. Куда, куда? На лубянкину гору. Докудахтался. Здесь недалеко. ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРАПОРЩИК. Гражданин начальник, а со свидетулями что делать будем? ПОДПОЛКОВНИК КГБ. С какими свидетелями? А, с этими. Скажи им, чтобы впредь разборчивее были в своих связях. А если они нам понадобятся, мы их найдем. Вы ведь каждый день здесь бываете, не так ли? СВИДЕТЕЛИ. Так точно, гражданин начальник, каждый день. Все что надо засвидетельствуем. ВТОРОЙ МАЙОР. Товарищ подполковник, смотрите, что я нашел. ТРЕТИЙ МАЙОР. Это я первый нашел! ЧЕТВЕРТЫЙ МАЙОР. Нет я! ПОДПОЛКОВНИК МВД. Прекратить споры. Что вы там нашли? МАЙОРЫ. Вон лежит. ПОДПОЛКОВНИК МВД. Это, наверное, строитель. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. Какой строитель? ПОДПОЛКОВНИК МВД. Строитель коммунизма, а может, социализма. Без документов сразу не разбереш. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. А что он здесь делает? ПОДПОЛКОВНИК МВД. Наверное готовится к строительству. ПОДПОЛКОВНИК КГБ. Ну, тогда пошли, не будем ему мешать, есть указание Юрия Владимировича: строителей и лифтеров до 5 мая не брать. (уходят). ПЕРВЫЙ ПРАПОРЩИК. А ты, тетка, своего инвалида можешь забрать через час в 38 отделении. Без бутылки не приходи. ТКАЧИХА. Спасибо, служивый, закусочку прихватить? МАЙОР. Ни в коем случае. Не поминки же (уходят). СТРОИТЕЛЬ. (садится). Ушли? (снимает фуфайку) фарооны проклятые! Эй, ты вдова соломенная, почухай спинку. ТКАЧИХА. Никакая я не вдова, никакой он мне не муж, это я так, чтобы не забрали. Незамужняя я! СТРОИТЕЛЬ. Зачем врала? Филониш, что ли? ТКАЧИХА. Да нет, у меня обеденный перерыв. СТРОИТЕЛЬ. И у меня. ТКАЧИХА. Значит, вместе пообедаем. Хрен им, а не бутылку. Сами выпьем. Правильно я говорю? СТРОИТЕЛЬ. Правильно, а вот за то, что органы обманула, на полстакана тебе меньше будет. ТКАЧИХА. А ты ведь тоже их обманул. СТРОИТЕЛЬ. Чухай, чухай, а то через 20 минут снова придут. ТКАЧИХА. Чтобы я еще в эти Сандуны еще пошла. Пропади они пропадом. Нервотрепка одна. ЗАВСЕГДАТАИ. Правильно. Работать надо, а не по баням ходить. Да звравствует аргументированное обоснование разбитного социализма.

Диалог Тысяча Четвертый

9 февраля 1984 года.16 часов 10 минут.

Москва.Кремль.Приемный покой имени

Л.И.Брежнева.Посреди комнаты на горшке

сидит Совесть партии - законный наслед

ник малоземельного Генсека.Справа от нее

друзья народа и родственники покойно

го.Слева - безволосый юрист с агрономи

ческим уклоном.На нем голубая майка и

красный галстук с недоделанной вышивкой

Главный друг народа поправляет салфетку

на груди Совести и обращает ее внимание

на вышитое желтым по красному:"Коммунизм

это молодость мира".

ЧЕРНЕНКО. Ты что это сегодня вырядился, Михаил? МИХАИЛ. Так праздник на носу, Костантин Устинович. ЧЕРНЕНКО. Какой праздник? МИХАИЛ. День Советской Армии. ЧЕРНЕНКО. Так это когда еще будет! До него еще дожить надо. МИХАИЛ. Доживем. А это (показывает на галстук) - подарок от Раисы Максимовны. Она у меня страсть как вышивать любит. ЧЕРНЕНКО. Это хорошо, когда баба вышивать любит. Самое бабье дело. МИХАИЛ. Она и вам вышила. Поглядите (достает из-за пазухи, читает). "Нам не страшен Змей Горыныч, если с нами наш Устиныч". Здорово, да? ЧЕРНЕНКО. А откуда у ней мои плавки? МИХАИЛ. Ума не приложу. Она у меня такая затейница - лучше не спрашивать. ЧЕРНЕНКО. А насчет Горыныча, это она зря. Узнает Юрий Владимирович, что вы его так величаете-рассердится. МИХАИЛ. Не рассердится (смеется). Уже не рассердится, Константин Устинович. ЧЕРНЕНКО. (поворачивается к другу народа). Ну что ты меня все дергаешь. Галстук как галстук. Скажи своей бабе и тебе вышьет. ГРИШИН. (шепчет) А вы спросите его, что там написано. ЧЕРНЕНКО. Где? ГРИШИН. Шепчет на галстуке. ЧЕРНЕНКО. А ну, покажи вышивку! МИХАИЛ. Пожалуйста, Константин Устиныч. Хотите примерить? Помочь? ЧЕРНЕНКО.Да не плавки, галстук покажи (читает): "Ком-му-низм-э-то мо-ло-дость-мира - и" (поворачивается к Гришину). Ну и что? Все правильно. ГРИШИН. (шепчет) А вы спросите его, что значит "и" ЧЕРНЕНКО. Какое "и"? ГРИШИН. В конце вышивки. ЧЕРНЕНКО. Я и сам знаю. Ты что меня совсем за дурака держишь? "И" - это буква. Отстань. А ты, Михаил, с огнем играешь. Это надо же! Генерального Горынычем обозвать. Забери свои плавки. Под монастырь меня подвести хочешь. Он хоть и незаконный наследник, а тряхануть может, будь здоров. Вчера, вот, бани и парикмахерские приказал закрыть. МИХАИЛ. Не тряханет (смеется) Уже не тряханет, Константин Устинович. И бани откроем, и парикмахерские. ЧЕРНЕНКО. Что ты все хихикаешь? Дохихикаешся. Что значит откроем? Кто откроет? МИХАИЛ. Вы, Константин Устинович.

ЧЕРНЕНКО. С ума сошел. Ты соображаешь, что говоришь? Поссорить нас хочешь? МИХАИЛ. Не с кем ссорить, Константин Устинович, не с кем. Нет больше товарища Андропова. ЧЕРНЕНКО. Чего-чего? ГРИШИН (шепчет). Юрий Владимирович застрелился. ЧЕРНЕНКО. Что ты сказал? Сейчас же повтори! МИХАИЛ. Ушел из жизни верный ученик товарища Черненко, крупный специалист по упорядочению быта и досуга советских масс. ГРИШИН. (шепчет) Врет, никуда он не ушел. Застрелился, подлец. Два часа назад. ЧЕРНЕНКО. Кто сказал? ГРИШИН. Галина Леонидовна. ЧЕРНЕНКО. А она откуда знает? ГРИШИН. Говорит, что сама видела. ЧЕРНЕНКО. Как сама? ГРИШИН. Она у него в это время на приеме была. ЧЕРНЕНКО. На каком приеме? Я же говорил ей: со всеми просьбами ко мне! ГРИШИН. Она не с просьбой была. По делу: письмо из Омска привезла. ЧЕРНЕНКО. Какое письмо? ГРИШИН. От партийной организации ЖЭКа имени Карла Маркса и Леона Брежнева. ЧЕРНЕНКО. Чертовщина какая-то. При чем тут Галина? ГРИШИН. Она курирует все жэковские и цирковые парторганизации. ЧЕРНЕНКО. Она же беспартийная. ГРИШИН. На общественных началах. ЧЕРНЕНКО. Ну и что, дальше? ГРИШИН. А дальше: он прочел письмо и застрелился. Прямо при Галине Леонидовне. ЧЕРНЕНКО. А что в письме-то было? ГРИШИН. Омские коммунисты написали письмо Генеральному, что никак не могут найти человека, который взял бы на себя выполнение решений пятого съезда РСДРП. ЧЕРНЕНКО. Так и написали? ГРИШИН. Так и написали. ЧЕРНЕНКО. Не может быть! ГРИШИН. Может, сам видел. ЧЕРНЕНКО. И застрелился, говоришь? ГРИЩИН. Да, Галина Леонидовна пыталась его своей грудью прикрыть не успела. ЧЕРНЕНКО. Неужели грудью? ГРИШИН. Сразу двумя навалилкась, еле оттащил. ЧЕРНЕНКО. Так ты что, тоже там был? ГРИШИН. Да с письмом от пограничников Сенегала. ЧЕРНЕНКО. Удивительный ты человек, Виктор, всюду поспеваешь! ГРИШИН. У вас учусь, Константин Устиныч. МИХАИЛ. Да здравствует верный продолжатель длел и задумок Ильича! Ура! ЧЕРНЕНКО. Ты что мои плавки натянул? МИХАИЛ. Так вы же отказались. ЧЕРНЕНКО. Давай взад, я передумал. Значит, Горыныч, говоришь.Молодец-не в бровь, а в глаз ГРИШИН. И Галстук, молодой человек, тоже снимите. Рано нас в старики записывать. Думаете, я не знаю, что там дальше за буковкой "и". ЧЕРНЕНКО. Не ссорьтесь. Не ссорьтесь. Такой день, а вы ссоритесь. А тебе, Михаил без галстука даже лучже. Ты в нем на Винни-Пуха похож. Так что? Опять Пленум собирать будем? ГРИШИН. Зачем? ЧЕРНЕНКО. Ну как же, надо же решить, кто дальше державой секретарить будет. МИХАИЛ. Так и так ясно, зачем собирать? ЧЕРНЕНКО. Что тебе ясно, Винни-Пух? МИХАИЛ. Да здравствует основоположник... ЧЕРНЕНКО. Не шуми. Выражайся конкретнее. МИХАИЛ. Я за конкретику не отвечаю. ЧЕРНЕНКО. А за что ты отвечаешь? МИХАИЛ. За продовольственную программу. ЧЕРНЕНКО. За продовольствие значит. МИХАИЛ. Не за продовольствие,а за продовольственную программу. Обеспечиваю комплексность и поступательность грядущего изобилия. ЧЕРНЕНКО. Виктор, это ты мне вчера докладывал, что в стране жрать нечего? ГРИШИН. Я! ЧЕРНЕНКО. А откуда у тебя эти сведения? ГРИШИН. Информация получена от нашего резидента в Монако. Ему удалось проникнуть на заседание ихнего казино, где обсуждался вопрос об оказании помощи голодающим Нечерноземья. ЧЕРНЕНКО. Так это же вмешательство в наши внутренние дела. ГРИШИН. Мы уже отреагировали: послали телеграмму протеста и двенадцать вагонов черной икры. ЧЕРНЕНКО. А икру зачем? ГРИШИН.Чтобы подавились от нашего изобилия. ЧЕРНЕНКО. А может лучше было эту икру отдать товарищам из Нечерноземья? ГРИШИН. Не берут. У товарищей она и так есть, а остальные ее не любят. МИХАИЛ. Они потому и Нечерноземьем называются, Константин Устиныч, что ничего черного не любят. ЧЕРНЕНКО. Ну, так что будем делать? Кого Генсеком назначим? ГРИШИН. Константин Устинович, вы же обещали! ЧЕРНЕНКО. Я передумал. Вы тут без моего ведома икру вагонами вывозите,а я за вас отвечать буду. В такой стране я управлять не хочу. ГРИШИН. И не надо, Константин Устинович, неуправляемой державе нужен не управляющий, а ласковый, все понимающий руководитель. ЧЕРНЕНКО. Ты так думаешь? ГРИШИН. Уверен. И не только я, все так думают. МИХАИЛ. Нет, не все! ДРУЗЬЯ И РОДСТВЕННИКИ. Что? МИХАИЛ. Я думаю, что Родине нужен не управляющий, а Константин Устинович Черненко - великий наставник зрелой молодежи. ГРИШИН. Фу ты, ну ты. Ну, конечно, же великий. О чем речь. ЧЕРНЕНКО. Ну что ж, воля партии для меня закон. Но чтобы потом никаких претензийй. Поклянитесь, что... ХОР. Клянемся! Клянемся!

Диалог Тысяча Пятый

24 июня 1984 года.12 часов 05 минут.

Москва.Кремль.Реанимационная.На

барокамере плакат"Все на выборы".

Члены коллективного руководства

свободными от бюллетней руками об

меряют пациента.Входит лысый сани

тар.В руках у него коса,на голо

ве-урна для тайного голосования.

ГРОМЫКО. Как, уже? МИХАИЛ. Пора, пора, Андрей Андреевич. Народ заждался. Вся страна застыла у экранов телевизоров. ГРОМЫКО. Будем будить? МИХАИЛ. Вам виднее. ГРИШИН. Надо будить, а то что люди подумают. ГРОМЫКО. При чем тут люди? Надо же думать и о руководителях. И потом, мы ж его уже 9 мая будили. Не бережем мы наши кадры, не бережем. ГРИШИН. Причем тут 9 мая? Сказано же, народ ждет. СОЛОМЕНЦЕВ. При чем тут народ? С каких это пор вы народником стали, Виктор Васильевич? ГРИШИН. С вами станешь. Я же предлагал купить у японцев электронного Устиныча. Не захотели-теперь сами выкручивайтесь. СОЛОМЕНЦЕВ. Ваше предложение противоречит партийной этике: мы не можем тратить партийные деньги не на членов Политбюро. А ввести электронного Устиныча в состав партийного руководства может только Пленум. ГРИШИН. Ну и ввели бы давно. СОЛОМЕНЦЕВ. Пленум же может созвать только Константин Устинович, а ему некогда, сами видите. Вот и получается, что ваше предложение неэтично. ГРИШИН. Все равно придется будить. ГРОМЫКО. Это почему же? ГРИШИН. А кто за него голосовать будет? Я, что ли? Или Вы? ГРОМЫКО. Я не буду, это было бы нарушением конституционных прав товарища Черненко. ГРИШИН. Вот-вот, и я не буду! МИХАИЛ. Ну, пусть не голосует. СОЛОМЕНЦЕВ. Ты что, с ума сошел? Хочешь лишить партию, народ самого важного голоса. Как председатель партийного контроля, я этого не допущу. ГРОМЫКО. Что же ты предлагаешь? СОЛОМЕНЦЕВ. Перенести выборы на 10 марта 1985 года. ГРОМЫКО. Почему именно на 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Видите ли, Андрей Андреевич, за 13 лет сидения в Политбюро я установил удивительную закономерность. ГРИШИН. Какую? Леонидовы штаны во все стороны должны? Это я ещераньше тебя установил, но молчу. Молчу потому, что в Политбюро, товарищ Соломенцев, надо не закономерности устанавливать, а Родиной руководить. СОЛОМЕНЦЕВ. Что вы такое говорите? При чем тут штаны Леонида Ильича? И эта ваша ирония насчет наших интернациональных долгов? Не понимаю я вас, товарищ Ваксман. ГРОМЫКО. Ну, ну не ругайтесь. Так почему же именно 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Теперь уже не вспомню, о чем это я хотел сказать. Сбили меня с мысли.

МИХАИЛ. Я помню, Михаил Сергеевич. Вы мне об этой закономерности в марте говорили, когда Юрий Владимирович неожиданно на заседание Политбюро явился. СОЛОМЕНЦЕВ. Ах, да, вспомнил! Так вот я установил, что где-то за неделю до Дня Парижской Коммуны все настоящие генеральные секретари оживают, взбадриваются, что ли. ГРОМЫКО. Неужели? СОЛОМЕНЦЕВ. Очень устойчивая закономерность. Проведено 4 раза на Леониде Ильиче и один раз на Юрии Долгоруком. ГРОМЫКО. Как на Юрии Долгоруком. Он же не был Генсеком. СОЛОМЕНЦЕВ. Не может быть! ГРОМЫКО. Посуди сам: если бы Юрий Долгорукй был Генсеком, то мы его похоронили бы на Красной площади. А он стоит на улице Горького, значит никакой он не Генсек. СОЛОМЕНЦЕВ. Да ну, что вы мне такое говорите? Бред какой-то. МИХАИЛ. Андрей Андреевич, вы с Михаилом Сергеевичем о разных Юриях говорите: вы о князе, который напротив Моссовета торчит, он о товарище Андропове, который... ГРОМЫКО. А причем тут Долгорукий? МИХАИЛ. Это народ Юрия Владимировича так прозвал. ГРОМЫКО. Понял. Так, значит, говоришь за неделю до Парижской коммуны. Почему же тогда Леонид Ильич помер? СОЛОМЕНЦЕВ. Я думал об этом. И пришел к выводу, что мы сами виноваты. ГРОМЫКО. Ты кого-то подозреваеш? (обводит взглядом избирателей). АЛИЕВ. Я Ильича не убивал, клянусь матерью. ГРИШИН. У меня алиби: я в это время спал. СОЛОМЕНЦЕВ. Вы меня не так поняли. Мы все виноваты, поторопились с выборами. ГРИШИН. Что значит поторопились? Мы все варианты рассмотрели, как сейчас помню: 1. Закопать старого и избрать нового. 2. Избрать нового и закопать старого. 3. Избрать нового и не закапывать старого. 4. Закопать старого и не избирать нового. Ты что, забыл? СОЛОМЕНЦЕВ. Все, да не все. Самый главный вариант проглядели: не избирать и не закапывать. АЛИЕВ. Как это? СОЛОМЕНЦЕВ. А вот, так. Если бы мы не поторопились с выборами и оставили бы Генсеком Ильича, то в марте каждого года, он был бы с нами, с партией, с народом. АЛИЕВ. Что же ты раньше молчал? Получается, что ты убил Ильича. Это ты, я помню, предложил третий вариант, хотя знал, что избирать нового нельзя. У, убийца! СОЛОМЕНЦЕВ. Я не убивал! ГРИШИН. У него алиби. У него тогда паралич левого полушария был, а при левом параличе партийный руководитель имеет право не отвечать за свои слова. Вот если бы правое... СОЛОМЕНЦЕВ. Левое, левое. Правое у меня еще к 60-летию Великого Октября удалили. РОМАНОВ. Так это же прямой путь в бессмертие, если мы будем не избирать нового и не закапывать старого, то у нас будет вечный настоящий Генсек. У меня есть идея! ГРИШИН. Раскопать Леонида Ильича и вновь избрать его Генеральным секретарем. Угадал? РОМАНОВ. Угадал! Если парижская закономерность справедлива, то... ГРИШИН. Поздно, раньше надо было думать об Ильиче. РОМАНОВ. Что поздно? ГРИШИН. Раскопками заниматься поздно.. Тоже мне,археологи нашлись. РОМАНОВ. Почему поздно?

ГРИШИН. Почему, почему. Забыл что ли, как его хоронили? Мало того, что грохнули со всего размаху, так еще крышкой не закрыли, я ее вчера за Мавзолеем нашел. МИХАИЛ. А может Владимира Ильича Генсеком изберем? И раскапывать ничего не надо. ГРОМЫКО. Блестящая мысль! ГРИШИН. Да вы что, серьезно? ГРОМЫКО. А что? Давайте попробуем? Вдруг получится. ГРИШИН. Что получится? Вы в своем уме? А кто в Мавзолее лежать будет? Вы, что ли Андрей Андреевич? Или ты, Михаил? РОМАНОВ. Да, действительно, кто? Миллионы людей со мира едут в Москву на Ильича посмотреть, посоветоваться с ним - и смотрят. А вы хотите лишить их этого. Нет, этот номер не пройдет! Партия этого не допустит. А вам, товарищ Соломенцев, надо и левое полушарие удалить, чтобы были как все, без закономерностей. АЛИЕВ. Правильно! Тоже мне, Пифагор нашелся! СОЛОМЕНЦЕВ. Попрошу не оскорблять. Левое полушарие, если партия прикажет, я, конечно, удалю, но с беспартийным Пифагором на одну доску меня ставить не позволю. РОМАНОВ. А тебе, Михаил, тоже лечиться надо. У тебя мания величия. Ишь чего захотел: Ленина оживить, а самому вместо него в Мавзолей влезть. МИХАИЛ. Вы меня не так поняли. ГРИШИН. За дураков нас считаешь? МИХАИЛ. Что вы, Виктор Васильевич. Все знают, что после Константина Устиныча в партии самый умный вы. Мне до вас расти и расти еще. ГРИШИН. Хорошо, хоть это понимаешь. А про воскресение, Михаил, забудь. Ильичи свое дело сделали. Теперь наше время. А там, смотришь, и твое подойдет. МИХАИЛ. Спасибо, Виктор Васильевич. Я так думаю: при вас бы быстро коммунизм построим. ГРИШИН. С чего ты взял, что быстро? МИХАИЛ. Мне позавчера Раиса Максимовна сказала, что у нас все материальные и идеальные предпосылки для коммунизма есть. И народ давно готов. Только вот подходящего руководителя не хватает ГРИШИН. А что, Константин Устинович разве не подходящий? Ты, брат, говори, говори, да не заговаривайся. Смотри - ожил. МИХАИЛ. Так это не я говорил. Баба моя. Вечно пустое болтает. Может, мне с ней лучше развестись, Виктор Васильевич, а? Как вы считаете? ГРИШИН. Тихо, спугнешь. ЧЕРНЕНКО. Кто? ГРОМЫКО. Мы Константин Устинович. ЧЕРНЕНКО. Что? ГРОМЫКО. Выборы сегодня, голосовать пора. ЧЕРНЕНКО. Давай. ГРОМЫКО. Чего давай? ЧЕРНЕНКО. Бюллет. ГРОМЫКО. Где его бюллетень? ГРИШИН. Не знаю. ГРОМЫКО. Миша, где бюллетень N 1 ? МИХАИЛ. Вот, пожалуйста (достает из-за пазухи) ГРИШИН. Поздно, опять отключился. ГРОМЫКО. Какие вы неповоротливые! Такой момент прозевали. ГРИШИН. Так разве уследишь? МИХАИЛ. Виктор Васильевич, так может развестись мне, а? ГРИШИН. Неторопись, Баба твоя дело говорит: ходящего руководителя не хватает.

Диалог Тысяча шестой.

8 марта 1985 года.11 часов 00 минут.

Москва.Октябрьский район.Комната.

На кровати лежит тетя с французс

кой грацией.В левой руке у нее

Достоевский,правая удерживает му

жа. Супруг пытается одной ногой

дотянуться до телевизора.Другая

делает вид,что слушает класси

ка.Вытянутая нижняя конечность до

тягивается до выключателя.Раздают

ся позывные"Утренней почты".Чтица

прицеливается и бросает Федора Ми

хайловича.Слышен трекск порванной

грации.Голубой экран с грохотом

гаснет.

МИХАИЛ. Что ты наделала? РАИЛЯ. Сам виноват. Товарища Достоевского на Николаева променять хочешь? Не позволю! Я из тебя интеллигента сделаю. МИХАИЛ. Так праздник же. Могу я хоть в праздник расслабится? РАИЛЯ. У тебя каждый день праздник. Я из-за тебя опять грацию порвала. МИХАИЛ. Меньше Дармоевского читать надо, тогда и грация не нужна будет. Все нормальные бабы без граций давно ходят - с плавающей грудью. РАИЛЯ. А ты откуда знаешь? МИХАИЛ. Эдик сказал. РАИЛЯ. Какой Эдик? МИХАИЛ. Шеварднадзе. РАИЛЯ. Нашел кого слушать. Это у него-то нормальная баба? МИХАИЯ. Нормальная, по крайней мере классиками в него не швыряется. А ты чуть что, сразу за Ильичей хватаешся. РАИЛЯ. Ага, она нормальная, а я, значит ненормальная? (тянется к пятому тому БСЭ). МИХАИЛ. Э, э, ты что? Мы же договорились, энциклопедию не трогать, убьешь же! РАИЛЯ. Вот и иди к этой нормальной, а я и без тебя проживу. МИХАИЛ. Так она же в Тбилиси живет. РАИЛЯ. Вот и езжай в Тбилиси, лимита несчастная. МИХАИЛ. Ты что, белены обьелась? Какая я тебе лимита? РАИЛЯ. Вот скажу дяде Андрею, он тебя живо в Ставрополье выпишет.Зря я с тобой связалась: как был помощником комбайнера, так помощником и остался. МИХАИЛ. Ну ладно не будем ссорится. РАИЛЯ. Ты что мне обещал, забыл? Генсеком буду, Генсеком буду... МИХАИЛ. Успокойся, Раиса Максимовна, успокойся. И ничего дяде Андрею не говори, не время сейчас сор из избы выносить. РАИЛЯ. Сколько же можно терпеть. У меня уже сил нет ждать. Лучше бы я за Романова пошла, а с тобой Генсекшей никогда не станешь. МИХАИЛ. Станешь, станешь. Подожди, немного осталось. Через семь лет будешь первой бабой СССР! РАИЛЯ. Почему именно через семь? МИХАИЛ. Это меня Соломенцев нодоумил. Он у нас специалист по закономерностям. Вот и я закономерность установил. После Черненко будет Гришин, после Гришина - Кунаев, после Кунаева - Щербицкий, а после Щербицкого - Романов, а потом я. Если в среднем на каждого по 1,5 года кинуть, то получится, что через семь лет быть тебе Генсекшей. РАИЛЯ. А дядя Андрей, а Алиев, а Тихонов? И с чего ты взял, что на каждого по полтора года. Романову всего 62 года - он еще тебя переживет. МИХАИЛ. Навряд ли. РАИЛЯ. Уверена. Эх ты, Аристотель долбанный. Здесь не закономерности устанавливать надо, а действовать, если бы точно знать, когда этот доходяга помрет. МИХАИЛ. Устиныч, что ли? Послезавтра. Послезавтра уйдет из жизни великий лени... РАИЛЯ. А ты откуда знаешь? МИХАИЛ. Есть решение Политбюро. Гришин предложил - остальные поддержали. Неопределенность надоела. Виктор Васильевич так и сказал: "иерархическая неопределенность для партии страшнее чумы". РАИЛЯ. Единогласно решили? МИХАИЛ. Почти. Виктор Васильевич воздержался. РАИЛЯ. Как? Сам предложил и сам же воздержался? МИХАИЛ. Диалектика, мать. Он у нас единственный диалектик остался. РАИЛЯ. Я бы этого диалектика утопила как Муму. Жаль, что я не Герасим. МИХАИЛ. Остынь, остынь, Рая. Начитаешся классики, а потом тебя на подвиги тянет. РАИЛЯ. Жаль, что тебя нукуда не тянет. И что же вы еще решили? Кто вместо Устиныча будет? МИХАИЛ. Ничего еще не решили. Да и так ясно кто. Гришин,конечно. РАИЛЯ. А дядя Андрей? МИХАИЛ. Дяде Андрею 75 лет. Он только об одном думает, чтобы его у стены похоронили. Не будет он из-за пустяков ссорится с Гришиным. РАИЛЯ. Ничего себе пустяки! У стены, говоришь? Наверное, все хотят у Стены? МИХАИЛ. Все. РАИЛЯ. Все. Вот на этом и сыграем. МИХАИЛ. Что-нибудь придумала? РАИЛЯ. Ты как-то мне говорил, что Виктор Васильевич - жид. МИХАИЛ. Ну, говорил. РАИЛЯ. Прекрасно. Надо подготовить и широко распространить среди руководства проект секретного постановления "О закреплении за Кремлевской стеной статуса еврейского клабища". МИХАИЛ. Зачем? РАИЛЯ. В этом постановлении указать, что захоронение лиц нежидовского происхождения у Стены категорически запрещено. МИХАИЛ. Такого постановления Политбюро никогда не примет. РАИЛЯ. Правильно. Главное, чтобы автором этого постановления все считали Гришина. Понял? МИХАИЛ. Понял, но Гришин не согласится написать такой проект. РАИЛЯ. Вот ты и напишешь и ты же распространишь. МИХАИЛ. А что это дает? РАИЛЯ.Гришин окажетсяв изоляции,а на пост Генсека дядя Андрей предложит тебя. МИХАИЛ.Почему же меня,а не Кунаева,или Щербицкого? РАИЛЯ. Да потому,что никто из них не догадается предложить выделить и закрепить за оставшимися в живых членами руководства участки у Стены. МИХАИЛ. Что же мне их, живых хоронить? РАИЛЯ. Да нет,пусть живут.Но каждый будет заранее знать свое место и поэтому не будет суетится. МИХАИЛ. Здорово,но все равно ничего не получится. Гришин, Кунаев, Романов и Щербицкий будут против моей кандидатуры. РАИЛЯ. Так, а за тебя будут дядя Андрей, Алиев, Тихонов. Четыре четыре. Ничья. Кого-то надо переманить на нашу сторону. Вот что, пообещай Кунаеву предоставить право первой ночи в его вотчине. МИХАИЛ. Скажешь тоже Он же коммунист, ни за что не согласится, это ж нагрузка на организм какая. А право первого червонца ему еще Леонид Ильич даровал. РАИЛЯ. Что значит "первого червонца"? МИХАИЛ. По этому праву каждый житель Казахстана из каждого своего аванса первый червонец должен отдать ялдашу Кунаеву. РАИЛЯ. Это же грабеж! МИХАИЛ. Никакой это не грабеж. Грабеж - это когда из зарплаты отбирают, а когда из аванса - это не грабеж, а безвозмездный взнос в фонд спасения Арала и Урала. РАИЛЯ. Тогда вот что, пообещай Щербицкому назначить его королем АФССР. МИХАИЛ. Чего-чего? РАИЛЯ. Аф ССР: Афганской советской социалистической республики. МИХАИЛ. А разве может в республике быть король? РАИЛЯ. Когда столько лет, Миша, огромная держава прет по неизведанному пути, все может быть: и республиканская монархия и монархическая республика и Генсек - комбайнер. Все может быть. И нам этот шанс никак упускать нельзя. МИХАИЛ.Мне кажется,Владимир Васильевич не согласится стать королем. РАИЛЯ. Почему? МИХАИЛ. Ты представляешь, какие ему партвзносы платить придется? РАИЛЯ. Ну и что? МИХАИЛ. Так кто же по доброй воле согласится такие деньги отдавать. Никто! Нет, он не согласится. РАИЛЯ. Тогда Романову пообещай Эрмитаж подарить. МИХАИЛ. На кой он ему? Все, что хотел,он еще при Ильиче оттуда вывез. Вот что я лучше сделаю: попробую на свою сторону Устиныча перетащить. РАИЛЯ. Так он же... МИХАИЛ. Как раз Этим я и воспользуюсь. РАИЛЯ. Молодец! Ты мне сейчас чем-то Соню Мармеладову напоминаешь: такая же святая невинность и такая же профессиональная хватка. Хочешь я тебе что-нибудь почитаю. МИХАИЛ. Конечно, что-нибудь из Дармоевского. Так хочется интеллиген том стать. РАИЛЯ. Слушай(читает) "Я спрашиваю у тебя совета: "что мне попросить у аллаха?" Скажи: "О боже, увеличь мне член!" посоветовала ему жена. И человек сказал это, и его член сделался как тыквенная бутылка, та что этот человек не мог стоять, а его жена,когда он хотел ее познать,бегала от него с места на место". МИХАИЛ. Как некрасиво, сама же посоветовала, а теперь бегает, как неинтеллигентная баба. Читай, читай. Очень душевная вещь. Это ж надо, как тыквенная бутылка ! Сразу видно, классика.

Диалог Тысяча Седьмой

10 марта 1985 года.13 часов.15 минут.

Москва.Кремль.Холл у входа в Реани

мационную имени К.У.Черненко.Двое

политбюрян изучают замочную скважину.

На полу лежит лысый соискатель в

желтом фраке.В руках у него полевой

бинокль,на спине - два сослужив

ца:пытаются придать наблюдателю

размер щели и засунуть его под дверь.

Остальные читают проект сообщения о

безвременной кончине.Раздается

скрип открываемой барокамеры и крик,

постепенно переходящий в дружескую

беседу.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС.А-а-а ! ВТОРОЙ ГОЛОС.У у-у ! ПЕРВЫЙ ГОЛОС.Господи помилуй,прости меня,грешного ВТОРОЙ ГОЛОС.Ты что здесь делаешь? ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Дежурю ВТОРОЙ ГОЛОС. Как ты меня напугал. А крышку зачем открыл? ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Проветрить немного. ВТОРОЙ ГОЛОС. Врешь. Небось завещание ищешь? ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Какое завещание? Бог с ним, Константин Устинович, вы еще нас... ВТОРОЙ ГОЛОС. Зря ищешь, я еще поработаю. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Вот здорово-то ВТОРОЙ ГОЛОС. Вот только сон досмотрю и сразу за работу ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Какой сон? ВТОРОЙ ГОЛОС. Сон прямо надо сказать, пророческий. Леонида Ильича видел. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Да ну? ВТОРОЙ ГОЛОС. Вот тебе и ну. Говорит, смену надо готовить. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Какую смену? ВТОРОЙ ГОЛОС. Предлагает перевести Политбюро на трехсменку. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Это как же? Что же у нас теперь, три Политбюро будет? ВТОРОЙ ГОЛОС. Да и три Политбюро, и три Генеральных секретаря. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Где же мы столько толковых руководителей наберем? ВТОРОЙ ГОЛОС. Я о том же у него спросил. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Ну и что он ответил? ВТОРОЙ ГОЛОС. Говорит, молодым дорогу давать надо. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Что? Еще одну дорогу? Мы и так и БАМ дали. А где, не сказал? ВТОРОЙ ГОЛОС. Что где? ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Где новую дорогу молодежи давать будем, не сказал? ВТОРОЙ ГОЛОС. Нет. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Это плохо. Надо точно узнать. ВТОРОЙ ГОЛОС.Хорошо,я уточню.спокойной ночи,крышку закрой,а то дует. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Спокойной ночи. Закрою, закрою (закрывает крышку, перекрывает все краны). Чтоб не дуло. Я покажу тебе три генеральных секретаря. ГРОМЫКО. Ну что там? МИХАИЛ. Ничего не вижу, тапочки Гришина всю панораму перекрывают. ПЕРВЫЙ ГОЛОС (поет) Мы одни, никто не узнает, пока светает, члены заходи. ГРОМЫКО. Это условный сигнал. Можно заходить (заходят в реанимационную). Ну как, Виктор Васильевич, дежурство прошло? ГРИЩИН. Плохо! Опять партия осиротела. МИХАИЛ. Ушел из жизни выдающийся деятель международного коммунистического движения. ГРОМЫКО. Как осиротела? ГРИШИН. Не приходя в сознание СОЛОМЕНЦЕВ. А с кем это вы тут разговаривали? Мне показалось, что я слышал голос Константина Устиновича. ГРИШИН. Когда кажется, крестится надо, Сергеич. Не получилось из тебя Пифагора: и День Парижской богоматери не помог, помер, не приходя в сознание. МИХАИЛ. И я слышал! ГРИШИН. Что ты слышал? МИХАИЛ. Как Константин Устинович меня в Генеральные рекомендовал. ГРИШИН. Ты брешешь, Михаил. ГРОМЫКО. Не надо грубить, Виктор Васильевич. Лично я ничего не слышал, но вот Гейдар Алиевич очень интересную пластинку нашел. Ну-ка, Гейдар, включай (Алиев включает патефон). ВТОРОЙ ГОЛОС. Молодым дорогу давать надо ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Это плохо. ВТОРОЙ ГОЛОС. Хорошо. ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Я тебе покажу! ГРИШИН. Чушь какая-то. ГРОМЫКО. Это как посмотреть. Ну и что ты ему показал? ГРИШИН. Вы что, мокруху мне шьете? Не выйдет, всех за собой потяну. ГРОМЫКО. Ну, мокруха тут ни причем - ты выполнял партийное поручение. А вот то, что последнию волю вождя от партии хочешь скрыть это плохо. ГРИЩИН. Какая воля? Бред это был, бред,честное слово. РОМАНОВ. Эх ты, нашел время разговаривать, все дело испортил! КУНАЕВ. Такая человека партия потеряла. Опят начальника нет (плачет). ЩЕРБИЦКИЙ. Не плачь, Дин Мухамедович. Будет у тебя начальник. Предлагаю Генеральным секретарем избрать верного ленинца, крупнейшего диалектика 1985 года товарища Гришина Виктора Васильевича. РОМАНОВ. Правильно! КУНАЕВ. Ура! ГРОМЫКО. А я предлагаю выполнить последнию волю покойника - дать дорогу молодежи. Предлагаю Генсеком избрать Горбачева Мишу. ТИХОНОВ. Кто это такой? МИХАИЛ. Это я, Николай Алексендрович. ТИХОНОВ. Ты же - Михаил! МИХАИЛ. Правильно. Зовут меня Михаил, а фамилия Горбачев. ТИХОНОВ. Как же так? Ты же сам мне вчера говорил, что у тебя кроме партии родни нет, что ты сын ЦК. Значит и фамилия должна быть соответствующей: Цекин или Политбюров. Ничего не понимаю. ГРОМЫКО. А что вас смущает дядя Коля? ТИХОНОВ. А то, что сыну ЦК негоже с такой фамилией ходить. Что народ про ЦК подумает? РОМАНОВ. Действительно, что народ подумает? А народ подумает, что плохо у партии дело, если Генсеком опять лысого выбрали. Лысого да Горбатого. АЛИЕВ. Не лысый он! РОМАНОВ. Сам ты не лысый. АЛИЕВ. И ты не лысый! Контра недобитая. Долой Романовых! Долой Григория Второго!

ГРОМЫКО. Тихо, вы, ироды окоянные. Это вам не февральская революция. АЛИЕВ. Да здравствует мартовская революция! ГРОМЫКО. Не спеши, Гейдар, не спеши. Мы еще Генерального не выбрали, а ты уже о революции кричишь. АЛИЕВ. И правда, что это я разорался. Самому даже смешно. Ха-ха-ха. ГРОМЫКО. Итак, голосуем: кто за кандидатуру, предложенную товарищем Черненко, кто за товарища Горбачева? Прошу голосовать! Так, четверо. РОМАНОВ. Трое Михаил двумя руками голосовал. ГРОМЫКО. Ну и что? Генеральный секретарь всегда двумя руками голосует. ЩЕРБИЦКИЙ. Так он еще не Генеральный секретарь. ГРОМЫКО. В самом деле. Тогда трое. Дядя Коля, а ты что не голосуешь? ТИХОНОВ. Пусть даст слово, что фамилию свою сменит, тогда проголосую. МИХАИЛ. Сменю, дедушка, Завтра же сменю. ТИХОНОВ. Тогда и тоже за товарища Политбюрова. ГРОМЫКО. Итак, четверо. ЩЕРБИЦКИЙ. Кто за последнего диалектика? Четверо! АЛИЕВ. Ничья Ура! ГРОМЫКО. Чему радуешься - ничья. Придется учитывать мнение кандидатов в члены Политбюро. ГРИШИН. Еще чего. Может, мы еще с тараканами советоваться будем? ТИХОНОВ. Да, это не солидно. ГРОМЫКО. Придется жребий бросать. КУНАЕВ. Правильно! Жребий! Давай жребий! МИХАИЛ. А что бросать будем? АЛИЕВ. Все должно быть в соответствии с инструкцией. Вот она! ГРОМЫКО. Читай АЛИЕВ. 1 В случае, если члены разделились пополам, бросается жребий. 2. ГРОМЫКО. Знаем, знаем. Общую часть опусти, про то, что и как бросать читай. АЛИЕВ. Ага, вот. 194. Жребием может служить Председатель КПК или лицо, исполняющее его обязанности (Соломенцев прячется в барокамеру). РОМАНОВ. Так, так, дальше, дальше давай. Здорово написано: лицо исполняющее. Видать Сам писал. АЛИЕВ. Так, что там дальше. Ага N 967. Если жребий падает на спину или на живот, то остается прежний Генеральный секретарь. РОМАНОВ. Это не актуально, нет прежнего - читай дальше. АЛИЕВ. N 983. Если жребий случайно упадет на ноги, то Генеральным секретарем считается избранным старший из претендентов. ГРИШИН. Вот это ближе к делу. КУНАЕВ. Давай жребий бросай, столько ждать нельзя! АЛИЕВ. Тихо! Не ори, еще не все. N 1007 Если жребий упал на голову и удерживается в таком положении 8 часов, то назначаются перевыборы. МИХАИЛ. Странно. А где же дорога молодежи? ГРОМЫКО. Да, где? Ищи лучше, Гейдар, должна быть. ЩЕРБИЦКИЙ. Чего зря, искать, все ясно, надо жребий бросать. АЛИЕВ. Есть, нашел! Примечание, N 8743. Допускается в качестве жребия использовать младшего претендента. При этом, если при трех бросаниях подряд жребий удерживает равновесие на левом полушарии, несмотря на пинки соперника, то временно и.о.Генерального секретаря считается молодой. ГРОМЫКО. Придется, Михаил, тебе самому за себя постоять. МИХАИЛ. Постою. Меня не собьешь!

Диалог Тысяча Восьмой

13 марта 1985 года.10 часов 25 минут.

Москва.Старая площадь.По двору сло

няется безволосый слуга народа в бе

лом халате.В левой руке у него кви

танция об уплате членских взно

сов,в правой-сдача.Сзади к нему под

крадываетя дед с ведром на голо

ве.Окунает в краску палец и пишет

черным по белому.Тюбик опрокидывает

ся и падает на налогоплательщика.

МИХАИЛ. Ты, что, рехнулся? На кого баллоны катишь? Я же... ГРОМЫКО. Ты лучше посмотри, что я тебе там написал. МИХАИЛ. (снимает халат,читает)... и его возводить молодым! ГРОМЫКО. Ну вот, ты и Генсек. Доволен? МИХАИЛ. Что значит доволен? Наследие, сам видишь, аховое. Проще было бы по прежнему, не надоело клоуном быть. Ох как надоело! ГРОМЫКО. Что делать собираешся? МИХАИЛ. Пока не знаю. Сначала хочу попробовать научится в глаза людям смотреть. ГРОМЫКО. Нервничаешь? МИХАИЛ. Страшновато. Опереться не на кого. В любой момент слететь можно. ГРОМЫКО. А ты не гони лошадей. Тише едеш - дальше будешь. МИХАИЛ. Ну да от места назначения. Это я еще в школе проходил. Да я и не собираюсь гнать. Но что-то ведь делать надо, иначе... ГРОМЫКО. Не фантазируй. А вот людей своих на ключевые позиции немедля расставлять надо. МИХАИЛ. Где же их взять-то, своих? ГРОМЫКО. Ищи, без этого ты нуль без палочки. Поначалу можно и не особенно своих - раз нет, а любых, лишь бы новеньких. А из них, смотришь, и свои появятся. МИХАИЛ. Простой перестановкой ничего не изменишь. Мы же все одним миром мазаны: новенькие, старенкие - один черт. ГРОМЫКО. А что ты собираешься менять? Рекомендую ограничится только сменой руководства, иначе так увязнешь в переменах, что сам потом не рад будешь. Вспомни Никиту Сергеевича - нормальный мужик был, не чета святой троице, а утонул, от собственных же фантазий и утонул. И тебя утопят, если рыпаться будешь. Ты не думай, это они только с виду,как ты говоришь, клоуны, а на самом деле они - сила, за спиной каждого из них своя империя. Вот и тебе надо свою создавать. МИХАИЛ. У меня тоже есть! ГРОМЫКО. Есть, есть. Но разве это империя. Вот у Гришина или у Дина Мухамедовича - вот это да! МИХАИЛ. Что ж мне на них теперь богу молится? ГРОМЫКО. Зачем молится. Пример, говорю, брать: сначала убрать, а потом все их наследие к своим рукам прибрать. МИХАИЛ. Так и замараться можно. Наследие - то их сам знаешь, не на партвзносы куплено. ГРОМЫКО. Кто не без греха? МИХАИЛ. Грех греху рознь, Андрей Андреевич.

ГРОМЫКО. Ну не скажи. Грех, он и есть грех. Масштабы только разные. Ты думаешь, что если понемногу приворовывать, то это - служение народу, а если с размахом - грех? Нет Михаил Сергеевич, народу ведь все равно, кто с него шкуру снимает - начинающий гумманист или отьявленный разбойник. Да и не царское это дело о чистоте думать. О величии надо заботится. Да, да, о величии! Народ все простит, все поймет, если царь его не только о своей утробе думает, но и о величии державы печется. ГОЛОС. Устала Россия от временщиков. МИХАИЛ. Тоска по сильной личности: "Вот придет Сталин, Сталин нас рассудит",- так, что ли, по-вашему получается? ГОЛОС. При чем тут Сталин? Как раз он и был главным временшиком на Руси, а остальные лишь робкие последователи. МИХАИЛ. Но он же не о своей утробе думал - скромность его общеизвестна. ГРОМЫКО. С кем это ты разговариваешь? ГОЛОС. Сталинская скромность - это скромность трусливого палача, который боится быть узнанным и поэтому стремится превратить людей в стадо баранов, где нет ни виновных, ни виноватых, а есть только страх быть человеком. ГРОМЫКО. Ты что, того? МИХАИЛ. Но он же сделал Россию великой - этот же факт. Если сравнить... ГРОМЫКО. С 1913 годом... ГОЛОС. Россия стала "великой не благодаря Сталину а вопреки ему. А что касается 1913 года, то давайте лучше сравним себя с Финляндией и Польшей. И та и другая до революции были в составе России, поэтому производительные силы и уровень жизни в них были не лучше, скажем, московского или петербургского. Финляндии удалось вырваться из большевистского маразма, а Польше, в конечном счете, пришлось составить компанию по несчастью с СССР. И вот результат: посмотрите, как сегодня живут финны и поляки с русскими. МИХАИЛ. Некорректное сравнение - Финляндия не воевала. ГОЛОС. Ну, положим Финляндия тоже воевала. Другое дело, как воевала. Она же вела войну на два фронта: с чужими и со своими. Но ведь и в России никогда не было Великой Отечественной войны. Здесь, начиная с октября 1917 года, идет Великая Антиотечественная бойня, а Гитлер только внес свой вклад в копилку своего брата по духу - товарища Сталина. ГРОМЫКО. Сейчас же прекратить! МИХАИЛ. Да, но ведь Сталин победил Гитлера! ГОЛОС. Народ наш выиграл войну, народ! Зарубите это себе на носу. Если бы не "гениальное" руководство коммунистов, во главе со Сталиным, то Победа была бы достигнута с гораздо меньшими жертвами, с гораздо меньшими. МИХАИЛ. Ну, это уже гадание на кофейной гуще. ГОЛОС. Гадание? Нет, никакого гадания здесь нет. Англичане недавно смоделировали столкновение между гитлеровской Германией и Сталинской Россией. Причем в модель закладывались самые неблагоприятные для СССР условия. И знаете, что выдала ЭВМ? МИХАИЛ. Ну, что она там наэвээмкала? ГОЛОС. А выдала она странный результат: те потери, которые понесла Россия теоретически невозможны при самом неблагоприятном ходе событий. МИХАИЛ. Что значит невозможны? Но они же были на самом деле - мы же их не придумали. Значит модель плохая. ГОЛОС. Модель-то как раз нормальная. Но вот одного она, действительно не учитывала. ГРОМЫКО. Чего ? Сейчас же прекратить. ГОЛОС. А того, что гитлеровское истребление русского народа шло по сталинскому сценарию. МИХАИЛ. Но это же самый настоящий бред. Мы же в конце концов победили. ГОЛОС. Победили потому, что ни Сталин, ни Гитлер не учли одну маленькую деталь - русский народ, который и предаваемый, и истребляемый с с обеих сторон сумел принести на своих плечах и свободу Европе и рабство себе, провозгласив сидевших на его шее убийц и предателей вождями и организаторами победы. МИХАИЛ. Ну, это преувеличение, одни эмоции. Вождей не судят. Они могут нравится или нет, они могут совершать подвиги или ошибки, но их не судят. ГОЛОС. Даже если ошибки - не ошибки, а преступления? МИХАИЛ. Опять громкие слова. Преступления? Что такое преступление? Когда прешь по неизвестному пути, то любые преступления История выдает за творческие искания, или, в крайнем случае, за трагическую ошибку. ГРОМЫКО. Правильно! Сейчас же прекратить! ГОЛОС. Очень не удобно. Поэтому-то вы и не хотите сходить с неизведанного пути. МИХАИЛ. Да, с избранного пути мы не свернем. ГРОМЫКО. Никогда! Замолчать! Да не ты сам же только что сказал: простой перестановкой ничего не изменить. Значит, ты хочешь что-то изменить? МИХАИЛ. Да но не сходя с ленинского пути! ГРОМЫКО. А! Ну, тогда я спокоен. Ну и напугал же ты меня. С кем это ты? МИХАИЛ. С Барабашкой. ГРОМЫКО. Это что, твой новый помощник! Гони его в три шеи, что о тебе народ подумает. МИХАИЛ. Пробовал - не получается. ГРОМЫКО. Врачу говорил? МИХАИЛ. Чтобы все подумали, что Генсек ненормальный? ГРОМЫКО. Но так и действительно можно свихнуться. МИХАИЛ. Не свихнусь. Раиса Максимовна говорит, что ничего страшного нет. Она считает, что это - Голос Народа. ГРОМЫКО. Что ж, ты теперь с него петь будешь? МИХАИЛ. Нет! Она считает, что слушать можно сколько угодно, ну чтобы живую связь с массами не терять, а прислушиваться или как она говорит, в голову брать, ни в коем случае, чтобы с верного пути не сбится. ГОЛОС. Да здравствует русский народ! Вся власть Советам, Земля крестьянам. ГРОМЫКО. А он у тебя ничего. Слышь, прям по-нашему шпарит. МИХАИЛ. В том-то и дело, что слова вроде правильные говорит, а думает совсем не по-нашему - двурушник какой-то, А не Голос Народа. ГРОМЫКО. А может этого Барабашку лучше Чебрикову сдать! МИХАИЛ. А как ты его сдашь? Голос Народа в КГБ не спячешь. ГРОМЫКО. Не скажи. МИХАИЛ. Народ можно, а Голос - нет. Это мне супружница моя разобъяснила.А то ведь я тоже сначала хотел к Чебрикову бежать. Да бог с ним, пусть говорит. Поговорит, поговорит и перестанет. ГРОМЫКО. Ты прям как Ленин, он тоже поговорить с народом любил. МИХАИЛ. Бери выше. Владимир Ильич не знал, что такое гласность, а я знаю. ГРОМЫКО. А что это такое? МИХАИЛ. Доживешь и увидишь. ГОЛОС. Доживешь до пенсии - увидишь по телевизору. ГРОМЫКО. До какой пенсии? МИХАИЛ. Т-с-с. Шутит он, Андрей Андреевич.

Диалог Тысяча Девятый.

21 марта 1985 года.16 часов 15 минут.

Москва.Старая площадь.Около подьезда

N 2 сидит лысый член КПСС с 1952 го

да в ластах .На нем маскхалат,под

ним - вчерашняя "Правда".Из подьезда

выходит работяга в шляпе.В левой ру

ке у него синяя майка,в правой

плакат"БОРИС - ТЫ НЕ ПРАВ".Пытается

перешагнуть через безволосого,не

наступая на центральный орган.Споты

кается и падает на морского пехотинца. ЕГОР. Во, задница, расселась! МИХАИЛ. Я тебе сейчас покажу задницу! ЕГОР. Покажи, покажи (смотрит на показанное). Ах, это вы, извите, Михаил Сергеевич, сразу не признал. Богатым, значит, будете. МИХАИЛ. А, Егор Кузмич. Я тебя уже второй день здесь караулю. ЕГОР. А чего ж меня караулить - вызвали бы, и пришел бы. МИХАИЛ. Как все у вас просто: вызвал - пришел. По старинке работаешь Кузьмич, по старинке. Перестраиваться надо. ЕГОР. Как скажете, наше дело телячье. МИХАИЛ. Опять не то говоришь. Да ты садись, в ногах правды нет. ЕГОР. А может, ко мне подымемся. Неудобно как-то на проходе разговаривать. МИХАИЛ. Мне, значит, удобно, а тебе нет. Чудной ты Егор, садись, говорю, и майку надень - замерзнешь. ЕГОР. (ложится) Спасибо, Михаил Сергеевич, не замезну. Мы - сибиряки, народ крепкий. У меня в Томске весь выборный актив зимой без рубашек и трусов ходил. МИХАИЛ. Это же неприлично. ЕГОР. Ну в брюках, конечно, при галстуках, как положено, но без нижних излишеств. МИХАИЛ. Что за блажь? ЕГОР. Это не блажь, Михаил Сергеевич. Во-первых, этим мы выбили почву у критиков, утверждавших, что для нас "своя рубашка ближе к телу", а во-вторых ,... МИХАИЛ. А трусы тут при чем? ЕГОР. Вот и я говорю: во-вторых, чтобы шаги шире были. МИХАИЛ. Какие шаги? ЕГОР. К коммунизму. МИХАИЛ. Ты что же это, хотел раньше всех к коммунизму прийти? ЕГОР. Угадали! Я еще когда в ВПШ учился, теорией увлекался и до того дошел, что если, как говорил Ильич, социализм можно построить только в одной стране, то коммунизм можно устроить только в одной области. МИХАИЛ. То есть, ты углубил учение марксизма-ленинизма. Так ты-теоретик? ЕГОР. Так точно! МИХАИЛ. Здорово! Мне как раз зам. по идеологии нужен. А тут готовый теоретик. Здорово! Слушай, ты вот Ленина цитировал: "социализм можно построить только в одной стране" А как же быть с другими социалистическими государствами? Выходит, Ленин ошибся? ЕГОР. Я этого не говорил.

МИХАИЛ. Не так получается... Здорово! Здорово! Значит, говоришь, коммунизм в одной области? А потянем? ЕГОР. Что потянем? МИХАИЛ. Ну, коммунизм для одной области - потянем? Не лучше ли сузить до района? ЕГОР. Сужать нельзя! МИХАИЛ. Почему? ЕГОР. Теории простор нужен. На практике можно и несколькими домами ограничится, а теории простор нужен. МИХАИЛ. Наверное, это правильно. А почему ты именно Томскую область для теории выбрал? ЕГОР.А это чтобы единство было - единство теории и практики. Я тогда в Томске сидел. МИХАИЛ. А теперь в Москве. Это не отразится на единстве? Может тебя туда вернуть? ЕГОР. Ни в коем случае! МИХАИЛ. Правильно! Ты здесь нужнее. Будешь моим теоретиком. Но учти: придется перестраиваться. ЕГОР. Как скажете, мое дело телячье. МИХАИЛ. Опять! Что это тебя все время в животноводство тянет? До него, Кузьмич, еще дорасти надо. Сельское хозяйство - вещь тонкая. Для начала идеологом поработай, А там посмотрим. ЕГОР. А что я должен делать? МИХАИЛ. Палки в колеса вставлять. ЕГОР. Кому? МИХАИЛ. Мне! ЕГОР. Что вы такое говорите, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Да, да! Не удивляйся. Я же тебе говорил: придется перестраиваться. ЕГОР. Но не настолько же... МИХАИЛ. Будешь делать, как я скажу. Никакой самодеятельности. Народ устал от единогласия, народу нужна борьба мнений и идей. ЕГОР.Не может быть. МИХАИЛ. Может. Голоса слушать надо. ЕГОР. Так это они, наверное, про свой народ говорили. МИХАИЛ. Нет, про наш. Сам два раза слышал "русский народ чочет свобод". ЕГОР. Совсем обнаглели. Сколько же можно свобод? Лагеря и так полупустые стоят. Что же мы их зря строили, что ли? МИХАИЛ. Выходит, что зря. ЕГОР. Но вы же сами говорили: экономика должна быть экономной. А тут столько жилья под хвост коту выходит. МИХАИЛ. Во-первых, я этого не говорил. ЕГОР. Все говорили, и вы говорили, я сам слышал. МИХАИЛ. Во-первых, я этого никогда не говорил, а во-вторых, я этого не мог говорить в принципе. ЕГОР. Что ж в этом плохого? Звучит вроде правильно: экономика экономной. МИХАИЛ. Плохо звучит. Экономика в принципе не может быть экономной. Не может потому, что мы не имеем права экономить на экономике. Доэкономились - в стране, говорят опять перебои с мясом начались. ЕГОР. Врут. Никаких перебоев. Все как было. Это самая стабильная отрасль народного хозяйства. МИХАИЛ. Все равно на экономике экономить нельзя! ЕГОР. А на чем тогда экономить будем? МИХАИЛ. На человеческом факторе. Помнишь у Горького: "Человек это звучит гордо". ЕГОР. Помню.

МИХАИЛ. Так вот, теперь нужна другая формула, которая выдвигала бы фактор на первый план, чтобы было видно, где резерв открыт. ЕГОР. Может так: "Человек звучит это гордо". МИХАИЛ. Нет, слабоват акцент на факторе. ЕГОР. Тогда так: "Гордо звучит это человек"! МИХАИЛ. Хорошо, но так нельзя: у Горького "это", а у тебя "этот". Перестройка ничего не должна изменять, понимаешь? Только переставлять, только переставлять. Иначе совсем запутаемся. ЕГОР. Понятно, а вот так: "Гордо звучит - это человек". МИХАИЛ. Молодец! Но мы отвлеклись от основной темы. О чем это мы с тобой говорили? А Народ устал от единоблудия и хочет борьбы мнений. И мы эту борьбу должны ему дать. ЕГОР. Поясните, пожалуйста. МИХАИЛ. А тут и пояснять нечего. У меня будет одно мнение, у тебя другое - вот тебе и борьба. ЕГОР. А если? МИХАИЛ. Чего нет? ЕГОР. Другого мнения. МИХАИЛ. Что ж у тебя своего мнения нет, что ли? ЕГОР. Свое есть. МИХАИЛ. Ну? ЕГОР. Свое есть, а другого нет. МИХАИЛ. Запутал ты меня совсем: свое, мое, другое. Что-нибудь придумаем. Сейчас мы должны в принципе вопрос решить: как тебе лучше нападать: слева или справа? ЕГОР. Лучше из-за угла МИХАИЛ. Ты не понял. На меня как ты будешь нападать, ну, спорить со мной? ЕГОР. Что я ненормальный - с Генсеком спорить? МИХАИЛ. Будешь, как миленький будешь. Народ борьбу увидеть хочет, а ты в кусты. ЕГОР. Я всегда за правое дело выступал и лукавить не смогу. МИХАИЛ. Ага, значит, за правое? Прекрасно. Будешь "правым"! А кого левым назначим? У тебя нет кого-нибудь на примете? ЕГОР. Откуда! МИХАИЛ. Вон у тебя на плакате написано: "Борис,т ы не прав". Кто этот Борис? ЕГОР. А! Это один чудак на букву "Е". На ХХVI съезде познакомился. Я его в буфете приметил. Понимаете, Михаил Сергеевич, смотрю все делегаты, как делегаты. А этот под столом разливает и ни скем не чокается. Ну, думаю, наверняка шпион. Подхожу и свой стакан под стол ставлю. Налил и себе и мне. Выпили молча. Опять ставлю. Опять молча. И так четыре стакана. На пятом я не выдержал и тост сказал. А сам думаю: от ответного тоста ему не уйти, начнет говорить не понашему, тут я его и разоблачу. А он звонок услышал и на чисто уральском говорит: "Борис Николаевич Ельцин приглашает вас доклад слушать". Я чуть не упал! А он меня подхватил и в зал тащит. Тут я ему всю правду-матку в лицо и высказал "Борис, ты не прав"! МИХАИЛ. Да, да, припоминаю. Ты так орал, что Леонид Ильич срочно комиссию создать велел, чтобы выяснить, как на съезд мог попасть человек, который не прав. Елцин, говоришь? А где он сейчас? ЕГОР. Все там же, на Урале. МИХАИЛ. Судя по твоим отзывам, это самый подходящий для нас "левый". Под столом, говоришь? И не чокается? Это даже не просто "левый", это "новый левый".

Диалог Десятый

23 марта 1985 года.15 часов 25 минут.

Москва.Кремль.Дворец съездов.По па

рапету ходит лысый член ЦК КПСС с

1971 года.В правой руке у него сче

ты,в левой белый платок.На сцене

сидит дед,похожий на министра инос

транных дел с 1957 года.При каждом

взмахе платка он встает и кричит:"Я

здесь!" На балконе стоит бывший

студент Днепропетровского металлур

гического института и в подзорную

трубу следит за результатами сче

та.Металлург чихает,труба пада

ет,счетчик последний раз взмахивает

платком и валится в кресло.

ГРОМЫКО. Я здесь! ЧЕБРИКОВ. И я здесь, Андрей Андреевич. ГРОМЫКО. Вы? Как вы сюда попали, Виктор Михайлович? ЧЕБРИКОВ. По долгу службы - обеспечиваю безопасность высшего руководства. А вы что тут делаете? ГРОМЫКО. Я? Помогаю Михаилу Сергеевичу кресла считать. Скоро съезд - надо точно знать сколько здесь мест. ЧЕБРИКОВ. Так они же все пронумерованы. ГРОМЫКО. Михаил Сергеевич говорит, что один раз доверь, семь раз проверь. А потом, вы же знаете, что товарищ Андропов в в свое время приказал все арабские цифры заменить на римские. А у нас по римски никто дальше ХХVI считать еще не может, а здесь вон сколько мест. ЧЕБРИКОВ. Да, Юрий Владимирович настоящим римлянином был, а сейчас снова власть к арабам перешла. ГРОМЫКО. Вы чем-то недовольны? ЧЕБРИКОВ. А Чему радоваться, Андрей Андреевич? Вы-то себе место у стены, небось, уже обеспечили, а мне еще и на Новодевичье загреметь можно. ГРОМЫКО. Да, с вашей работой можно еще и не туда загреметь. Работу менять надо, Виктор Михайлович. ЧЕБРИКОВ. Я уже думал об этом. Хочу стать председателем Комиссии по правовым вопросам. ГРОМЫКО. Профиль не тот, зато диапазон какой! Вы только вдумайтесь: чекист - металлург. ГРОМЫКО. Да, да, помню. Это Леонид Ильич, как узнал что Феликс Эдмундович железным был, так и приказал: КГБ только из металлургов комплектовать. Еле отговорили. ЧЕБРИКОВ. Зачем же вы его отговаривали? Мне из-за вас теперь в своей конторе и поговорить не с кем. ГРОМЫКО. Видите ли, Виктор, когда наши ученные провели расчеты, то оказалось, что для укомплектования вашего ведомства металлургами пришлось бы закрыть черную и цветную металлургию страны, и все равно осталось бы 80% вакансий. Так что от этой красивой идеи пришлось временно отказаться. ЧЕБРИКОВ. Вы сказали временно? ГРОМЫКО. Да, временно. Решили подождать до тех пор, пока наша металлургия не сольется с нашенским сельским хозяйством. ЧЕБРИКОВ. А когда сольется?

ГРОМЫКО. Тогда, когда на каждый килограмм выращщеного сельскими тружениками зерна будет приходится не менее одного комбайна, сделанного из отлитого нашими металлургами металла. По моим прикидкам лет через 12. ЧЕБРИКОВ. Нет, такой срок меня не устраивает. Через 12 лет мне 75 будет. Тогда я уже о пенсии подумывать начну. ГРОМЫКО. А почему вы хотите заниматься именно правовыми вопросами? ЧЕБРИКОВ. Трудно объяснить. Но я кишками чую, что любого юриста за пояс заткну. ГРОМЫКО. Так и затыкайте, для этого вас партия на вашем месте и держит. ЧЕБРИКОВ. Вы меня не поняли, Андрей Андреевич. Здесь я по долгу службы затыкаю, а там буду делать это по призванию. ГРОМЫКО. А без призвания не можете? ЧЕБРИКОВ. Могу, но надоело. Согласитесь, что после 60 лет партиец имеет право сделать что-нибудь по призванию. ГРОМЫКО. Сочувствую, но ничем помочь не могу. ЧЕБРИКОВ. А вы замолвите за меня словечко Михаилу Сергеевичу. ГРОМЫКО. А вы сами попросите, вон он сидит, о чем-то задумался. ЧЕБРИКОВ. Это он не задумался, это его трубой придавило. ГРОМЫКО. Господи боже мой, так что же вы стоите, помогите ему! ЧЕБРИКОВ. Мне с балкона неудобно. Вы его в Генсеки предлагали - вы и помогайте. ГРОМЫКО. Так я же один не справлюсь. ЧЕБРИКОВ. А может, не будем помогать? ГРОМЫКО. Это как же? ЧЕБРИКОВ. Не будем, и все. Скажем, что нас здесь не было. ГРОМЫКО. А так можно? ЧЕБРИКОВ. Можно! ГРОМЫКО. Честно говоря, он мне тоже надоел. Главное, не поймешь, чего он хочет. ЧЕБРИКОВ. Ясно чего. Всех нас клоунами выставить и на этом фоне вождем стать. ГРОМЫКО. Так он и так Генсек, чего ему еще надо? ЧЕБРИКОВ. Народ жаждет козлов отпущения, причем не усопших, как раньше, а здравствующих. Вот он и хочет из партии козла сделать, а сам овечкой прикинуться. ГРОМЫКО. Как же так? Ведь он мне слово дал, что меня у Стены положит. МИХАИЛ. Хоть сегодня, Андрей Андреевич, хоть сегодня. ГРОМЫКО. Ай! ЧЕБРИКОВ. Ой! МИХАИЛ.(смеется) Здорово я вас разыграл, козлы! ГРОМЫКО. И я тоже разыграл - на откровенность этого металлиста вызвал. Ха-ха-ха! ЧЕБРИКОВ. И я! МИХАИЛ. Что и ты? ЧЕБРИКОВ. И я тоже разыграл - проверил этого иностранного министра. Хе-хе-хе. МИХАИЛ. Молодец! Я сразу понял, что ты его проверяешь. ЧЕБРИКОВ. Он сказал, что вы и партия ему давно надоели. МИХАИЛ. Слышал, слышал. ГРОМЫКО. Неправда! Это он сказал, что козлы и партия едины. МИХАИЛ. Не будем ссорится. Это даже хорошо, что вы спорите. Народ любит, когда руководство спорит. А ты, Виктор, значит хочешь на право перекинуться? А бесправием кто заниматься будет? ЧЕБРИКОВ. Желающих, Михаил Сергеевич, пруд пруди. МИХАИЛ. Ну хорошо, я тебя сейчас проверю: скажи-ка что такое демократия? ЧЕБРИКОВ. Демократия - это когда все все про всех знают и не боятся сообщить об этом куда следует. МИХАИЛ. Нет, это не демократия. То, о чем ты говоришь - это социалистический плюрализм. Демократия - это когда начальники спорят, а народ поддерживает самого главного. ГРОМЫКО. А как же я? А меня кто будет поддерживать? МИХАИЛ. Тебя я в обиду не дам, Андрей Андреевич. И не потому, что ты мне помагаешь, а потому, что ты нашему народу дорог, дорог, как историческая достопримечательность: через два года тридцать лет будет, как ты МИДом руководишь. Такого в истории человечества еще не бывало. Так что два года и тебя любой ценой в Бюро продержу. ГРОМЫКО. Спасибо. А потом к Стенке? МИХАИЛ. Ну, это ты сам захочешь - к Стене или на пенсию. ГРОМЫКО. К Стенке,к Стенке! ЧЕБРИКОВ. А со мной что? МИХАИЛ. А тебе, Виктор Михайлович, придется пока на старом месте поработать. Не дорос ты еще до права. ЧЕБРИКОВ. Не хотя бы из кандидатов в члены переведите, а то людям в глаза стыдно смотреть. МИХАИЛ. Это почему же стыдно? ЧЕБРИКОВ. Народ у нас темный и малообразованный, Михаил Сергеевич, и слово "кандидат" чаще всего связывают с ученной степенью. МИХАИЛ. Так это же хорошо. ЧЕБРИКОВ. Чего же хорошего? Подчиненные ко мне с разными вопросами идут, как к ученому, а я окромя своей анкеты никаких ответов не изучал. Я же политик, а не гимназист какой-то! МИХАИЛ. Хорошо. У меня как раз три вакансии. ГРОМЫКО. Какие вакансии? МИХАИЛ. На ближайшем Пленуме всех двурушников выведу. ГРОМЫКО. Каких двурушников? МИХАИЛ. А тех, кто против меня двумя руками голосовал: Гришина, Кунаева, Романова. ГРОМЫКО. Тогда и Щербицкого надо выводить. МИХАИЛ. Володя извинился передо мной. Его, оказывается, Гришин в заблуждение ввел: сказал ему, что я кубанский шпион, а он и поверил. Кубу с Кубанью спутал, чудак. ЧЕБРИКОВ. Грищин просто так не уйдет. МИХАИЛ. Что значит "не уйдет"? ЧЕБРИКОВ. Ему не разрешат. МИХАИЛК. Кто не разрешит? ЧЕБРИКОВ. Дело в том, что Виктор Васильевич как председатель местной жидомасоннской ложи по должности обязан быть членом Политбюро. МИХАИЛ.Откуда ты это знаешь? ЧЕБРИКОВ. Все знают, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Я его все равно выгоню! ЧЕБРИКОВ. Боюсь, что в этом вопросе Пленум вас не поддержит. МИХАИЛ. Где же выход? ЧЕБРИКОВ. Можно попытаться договорится заменить Гришина на Шеварнадзе. МИХАИЛ. Шеварнадзе? А он то тут при чем? ЧЕБРИКОВ. Он первый зам.Гришина по ложе. МИХАИЛ. Ты хочешь сказать, что Эдик тоже... ЧЕБРИКОВ. Я ничего не хочу сказать, но то, что он зам - это точно. МИХАИЛ.И ты сможешь об этом договорится? ЧЕБРИКОВ. Я лично нет, - у меня при таких переговорах руки чешутся, не люблю я их, ох не люблю. Думаю, что лучше всех это сделает сам Шеварнадзе. Во-первых, он там свой человек, а во вторых личная заинтересованность. Вы же сами учите нас, что человеческий фактор каждой бочке затычка. МИХАИЛ. Я учу этому? ЧЕБРИКОВ. Да, я тут вашу с Раисой Максимовной февральскую переписку листал. Там вы о новом мышлении пишите и об этом факторе. МИХАИЛ. Ну и как? Понравилось? ЧЕБРИКОВ. Очень! Только вот о новом мышлении не понял. Что это такое? МИХАИЛ. О, это мое секретное оружие против Дикого Запада и Ненашенского Востока. ГРОМЫКО. Секретное оружие? Раскажите,пожалуйста. ЧЕБРИКОВ. Ни в коем случае не расказывайте, Михаил Сергеевич. Разглашение государственной тайны карается по закону. МИХАИЛ. Но ведь здесь все свои, Виктор Михайлович. ЧЕБРИКОВ. Сегодня свои, после ХХVII съезда - чужие. Всякое бывает. Нет, до съезда молчок. МИХАИЛ. Не растраивайся, дед.Виктор прав: а вдруг ты завтра к массонам переметнешься. Шучу, конечно. Ну хватит болтать, давайте считать, и ты Михалыч подключайся, работы на всех хватит.

Человек - это куча дерь

ма, из которой торчит го

лова. Голова - это тоже

дерьмо, Но оно затвердело

давно.

Устав внутренней службы КПСС

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

В О Ж Д И

Диалог Тысяча Одиннадцатый

23 апреля 1985 года.8 часов 10 минут.

Барвиха.Дача с часами.Группа отды

хающих режется в подкидного.На ми

нутной стрелке висит тетя с немец

кой грацией и правым сапогом пока

зывает с чего ходить.Игрок ходит по

своему .На грацию садится го

лубь.Консультант читает телеграмму

и с криком"Я так и знала" падает на

бубнового короля.Раздается треск

порванной ткани.

МИХАИЛ. Что ты наделала? Опять все карты спутала! АЛИЕВ. Не беда, Михаил Сергеевич, если бы не Раиска, мы бы снова остались в дураках. МИХАИЛ. Это ты бы остался, а я ни за что. АЛИЕВ. Так мы же с вами в паре. МИХАИЛ. Чего? Это я-то тебе пара? Сапог Кунаева тебе пара! РАИЛЯ. Тише вы, срочная телеграмма. МИХАИЛ. А ну дай сюда. РАИЛЯ. Да че дай, че дай. Все равно не поймешь - здесь по масонски написано. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, читай. РАИЛЯ. (читает) "Согласны на замену московского секретаря начальником МИДа". МИХАИЛ. Ничего себе! Что же получается, дед, ты тоже жид? ГРОМЫКО. Скажете тоже. Я такой же жид, как Егорь Кузьмич - эфиоп. МИХАИЛ. Кузьмич, ты случайно не эфиоп? ЕГОР. Нет. МИХАИЛ. Значит тогда дед не масон? ЕГОР. Вроде так получается. МИХАИЛ. Вроде так, вроде так. А как тогда понимать эту депешу? ГРОМЫКО. Я думаю, что они решили интернационализовать свой клуб, вот меня и предлагают. АЛИЕВ. Везет же людям! РАИЛЯ. Вы не поняли, дедушка. Это они требуют на твое место Шеварнадзе посадить. ГРОМЫКО. А меня куда? МИХАИЛ. Куда, куда - а я откуда знаю? Приедет Эдик - спросим. Да, что-то его долго нет. Завтра Пленум, а еще столько нерешенных вопросов. АЛИЕВ. Главное решено! МИХАИЛ. Что именно? АЛИЕВ. Как нашу революцию назовем. МИХАИЛ. Ну и как же мы ее назовем? АЛИЕВ. Раз революционный Пленум в апреле, будет, то и революция, значит, апрельская, Великая Апрельская Коммунистическая Революция. Сокращенно ВАКР. МИХАИЛ. А почему коммунистическая? У Ленина ведь социалистическая была.

АЛИЕВ. Так это когда было. И потом, Ленин капитализм гробил, а мы с социализмом кончаем. А после него ничего кроме коммунизма не должно быть. МИХАИЛ. Егор, а ты что по этому поводу думаешь? ЕГОР. Практически Гейдар прав, а теоретически его взгляды несостоятельны. ГРОМЫКО. Это Гейдар-то несостоятельный? Да у него в одном цюрихском банке... ЕГОР. Я не о том, Андрей Андреевич. Я о связи теории и практики. Практически после социализма должен быть и будет только коммунизм. Но для теории мы должны оставить неопределенность, теории простор нужен. Помните, чему учил на Ильич? ГРОМЫКО. Какой Ильич? ЕГОР. Первый. Так вот, он учил, что сначала надо в дело ввязаться, а потом уже думать, что делать и как назвать. Поэтому я предлагаю нашу революцию назвать Великой Апрельской Революцией. А потом посмотрим, куда народ загонять будем: снова в коммунизм или временную отсрочку дадим. АЛИЕВ. Тогда сокращение получается ВАР. МИХАИЛ. Не пойдет. ЕГОР. Почему? МИХАИЛ. Нехорошие ассоциации могут у народа возникнуть, раньше времени догодаются, что с ними делать собираются. РАИЛЯ. По-моему, лучше Первая Апрельская Революция. АЛИЕВ. Сокращение получается ПАР. МИХАИЛ. Отлично! Воздушно и романтично! ЕГОР. Да, но тогда мы берем на себя очень серьезное обязательсво все последующие революции делать только в апреле,чтобы с нумерацией не запутаться. АЛИЕВ. Ну и что? В апреле, так в апреле. ГРОМЫКО. Правильно, ближе к пасхе. МИХАИЛ. О пасхе ни слова, товарищи коммунисты. ГРОМЫКО. Доживете до моих лет, тоже одуше думать начнете. Это ж надо, на старости лет заслуженного человека любимой работы лишить задумали. А ведь мне обещали, что два года меня с места не тронете. МИХАИЛ. Я обещал, что в Политбюро тебя продержу, а насчет места я ничего не говорил. Михалыч свидетель. ЧЕБРИКОВ. (из кустов) Не говорил, не говорил. ГРОМЫКО. А кем же я тогда буду числится? МИХАИЛ. Я же сказал, Эдик приедет - режим. ГРОМЫКО. А может и не приедет, возьмет да и останется за бугром. ЧЕБРИКОВ.(из фонтана) Не останется, не останется. ГРОМЫКО. Все равно обидно. РАИЛЯ. Да не хнычь ты. Сделает он тебя президентом, вот и все дела. МИХАИЛ. Ты что, Раечка? Это место забронировано для тебя, ты же сама хотела. РАИЛЯ. Хотела, да и расхотела. Я еше молодая - успею, а деда обижать нельзя. МИХАИЛ. Ну смотри, как знаешь. РАИЛЯ. Поздравляю тебя, дед. Будешь Председателем Президиума Верховного Совета. МИХАИЛ. Ну хорошо, с названием определились, а дальше что? ЕГОР. А дальше лозунги нужны. МИХАИЛ. Так у нас же есть "Вперед к победе коммунизма", "Пусть всегда будет солнце", "Пятилетку за три субботника". ЧЕБРИКОВ (из-за пионерки) "Бей жидов, спасай Россию", Миру-мир". ГРОМЫКО."Хрен посеешь, хрен пожнешь" ЕГОР. Все правильно, но за старыми лозунгами народ не пойдет. МИХАИЛ. Ну и что ты предлагаешь? ЕГОР. Моя бы воля, я бы все эти дачи перестроил. Кому, спрашивается, нужны эти фонтаны и эти гипсовые пионерки. Бассейны надо строить и живых девочек в них купать. МИХАИЛ. Не улавливаю связи, при чем тут пионерки. ЕГОР. Пример надо показать, Михаил Сергеевич. Живой пример. Начать надо с самих себя. Тогда и трудящиеся поймут, что перестраиваться надо. Живой пример заразителен. МИХАИЛ. А не получится у нас анархии: каждый начнет свое перестраивать. ЕГОР. Никакой анархии! Все по плану. Очередь установим. МИХАИЛ. Еще одна очередь! ЕГОР. Не просто очередь, а много, много очередей под лозунгом "Перестройка - дело всенародное" Пусть стоят и своей очереди ждут. И никаких обещаний насчет изобилия. МИХАИЛ. Ну это ты загнул. Кто же без обещаний стоять будет? ЕГОР. Будут у них нет другого выхода: либо стоять, либо бежать. МИХАИЛ.Так побегут же. ЧЕБРИКОВ. (из трубы) Не побегут, граница на замке. ЕГОР. Это во первых. А во вторых, мало кто и побежит. Там ведь работать надо, а у нас никакой эксплуатации: всю жизнь можно в очередях стоять и ничего не делать.Народ наш не дурак, он все понимает. МИХАИЛ. Так, может тогда и перестраивать ничего не надо, если все так гармонично. ЕГОР. Нет, без перестройки не обойтись. Когда народ в одной очереди долго стоит, у него возникает ощющение, что нет поступательного движения к светлому будущему. Поэтому партия и должна переодически народ перестраивать, очереди менять. Короче, на практике применять теоретический принцип заменяемости поступательного движения на вращательное. МИХАИЛ. Что-то я об этом у Маркса и у Ильичей ничего не читал. ЕГОР. Ничего удивительного, Михаил Сергеевич.Этот принцип я открыл совсем недавно, когда в Томске социализмом увлекался. АЛИЕВ. Так это же ревизия марксизма-ленинизма. ЕГОР. Почему же ревизия? АЛИЕВ. Раз у Маркса нет, значит ревизия марксизма, а раз у Ленина тоже нет, значить ревизия ленинизма. Михаил Сергеевич, да его гнать надо, он же ревизионист! МИХАИЛ. Не торопись, ишь какой шустрый. А ты, Егор, объсни, как ты до ревизии родного учения докатился. ЕГОР. Нет никакой ревизии. Фактически этот принцип открыл и заложил в нашу практику Ильичь 1. Помните его знаменитое "Учится, учится и еще раз учится". МИХАИЛ. При чем тут это? ЕГОР. А притом, что это круговое движение порождает другое движение по окружности: Работай, работай и еще раз работай". Товарищ Сталин довел его до совершенства. ГРОМЫКО. Да, богатыри не вы. ЕГОР. А этот круг, в свою очередь, порождает следующую триаду. АЛИЕВ. Какую? ЕГОР. Аты сам подумай. Что после работы полагается делать, а? АЛИЕВ. Не знаю. Никогда не думал об этом, такая последовательность событий мне не знакома. ЕГОР. После работы полагается отдыхать, то есть не работать. Ильич 2 инстинктивно нащупал эту триаду и широко использовал ее в строительстве новой жизни: "Не работай, не работай и еще раз не работай". МИХАИЛ. А дальше что? ЕГОР. А дальше все начинается сначала. Круги деалектически смыкаются. МИХАИЛ. Опять учится? ЕГОР. Да, но не просто учится, а учится на своих ошибках. Так что никакой ревизии в моем принципе нет, я просто обобщил, или правильно сказать, окузьмичил Ильичей. АЛИЕВ. Ну, ты голова! МИХАИЛ. Значит перестройка? ЕГОР. Другого выхода нет. РАИЛЯ. Одной перестройкой не отделаешся. У людей язык чешется, надо им дать возможность поговорить. МИХАИЛ. Пусть говорят, но только в пределах гласности. ГРОМЫКО. Опять гласность? Что же это все-таки такое? Вы в тот раз не объснили. МИХАИЛ. Гласность - это когда всех критикуют, но никого не наказывают. ГРОМЫКО. А зачем тогда критиковать? МИХАИЛ. Отстал ты, дед. Раньше как было? Начальство критики боялось и поэтому рот народу затыкали. А при гласности руководителям боятся нечего, поэтому и к критикам у них претензий нет. Вот и получается, что и волки сыты и овцы наговорились. АЛИЕВ. Ну вы голова! МИХАИЛ. У тебя все голова, один ты головка. АЛИЕВ. Не, не все. Вы и Кузьмич, но вы головастей, в два раза. РАИЛЯ. А может в три? АЛИЕВ. Да, в три, точно в три. МИХАИЛ. Ну, ты, мозгомер, хватит арифметикой заниматься.Посмотри-ка лучше, кто это там к нам летит? АЛИЕВ. Где? МИХАИЛ. А вон там на дирижабле. АЛИЕВ. Никак Жюль Верн? ЧЕБРИКОВ. Нет, не Жюль не Верн. Это Эдуард Амвросиевич из командировки возвращается. МИХАИЛ. Наконец-то. ЭДИК. Здгавствуйте, товарища. ТОВАРИЩИ. Здравствуйте. МИХАИЛ. Спускайся, гостем будешь. ЭДИК. Некогда гостить, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Куда торопишься? ЭДИК. На Пленума. МИХАИЛ. Так Пленум же завтра, без нас не начнут. ЭДИК. Начнут, Михаил Сеггеевич, еще как начнут. Геноцвали Гришин без васа гешил его сегодня откгывать. МИХАИЛ. Без меня? Сегодня? ЭДИК. От Ваксмано все можно ожидать. Я за вами (бросает веревку). Залезайте по очегеди и побыстгей, через 20 минут откгытие. МИХАИЛ. Ничего не понимаю. РАИЛЯ. Лезь, лезь, потом поймешь. Гейдар, помоги Генсеку - один он не залезет, а ты, Кузьмич, деда не забудь - все лишний голос. ЭДИК. Извините, Раиса Максимовна, но баба на богт не бегу. РАИЛЯ. Не ори, я и сама не полезу. Что я тебе, Клара Цеткин, что ли? ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛИ. До свидания. РАИЛЯ. Летите, голуби летите.

Диалог Тысяча Двенадцатый.

1 июня 1985 года 15 часов 20 ми

нут.Богом забытое Нечерноземье.Рай

центр.Внимание собравшихся прикова

но к центру круга, куда здоровенные

ребята пытаются впихнуть лысого

гостя.Приезжий упирается,стараясь

пропустить вперед себя тетю с ново

зеландской грацией.Толкачи бдительно

по секторам осматривают все

шевелящееся.В секторе N 114 раздается

треск чем-то доморощенном и

неразлучная пара выпадает на гостевую

площадку.

НАРОД. Давайте руку, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Вы сначала леди помогите. НАРОД. Давайте руку, Раиса Максимовна. РАИЛЯ. Каждый раз одна и та же история: сначала грацию порвут, а потом руку им подавай. МИХАИЛ. Да, тепло встречают, ничего не скажешь. Ну что, начнем? НАРОД. Начнем ! МИХАИЛ. Мужики! Работать будем? МУЖИКИ. А как же! МИХАИЛ. А бабы? БАБЫ. Да мы завсегда! МИХАИЛ. А почему раньше не работали? НАРОД.Так застой был,некогда было. МИХАИЛ.Значит, не зря я приехал? НАРОД. Не зря! Самый раз! Спасибо! МИХАИЛ. И вам спасибо. НАРОД.А нам-то за что? МИХАИЛ. За откровенность,за урок общения с массами. НАРОД. Приезжайте к нам еще. МИХАИЛ. Обязательно приеду. НАРОД.Вот здорово! МИХАИЛ.А чему вы удивляетесь? НАРОД. ну как же, будет вспомнить о чем. Теперь и помирать не жалко. МИХАИЛ. Помирать вам рановато, пятилетку еще не выполнили. НАРОД. Да мы шутим. МИХАИЛ. И я шучу. Хах-ха-ха. НАРОД. Ха-ха-ха7 МИХАИЛ. Вот здорово! НАРОД. А чему вы удивляетесь? МИХАИЛ. Ну как же, живой голос народа слушаю, такое ощущение, будто сплю. НАРОД. А вы ущипните себя. Раиса Максимовна, ущипните его. РАИЛЯ. Куда? НАРОД. Куда-нибудь. РАИЛЯ. Я его на нос ущипну. НАРОД. Правильно! РАИЛЯ. Ну как, проснулся? МИХАИЛ. Да, но все равно здорово. Народ-то какой у нас душевный. НАРОД. Михаил Сергеевич, вы начальство наше потрясите, а то оно совсем не перестраивается. МИХАИЛ. А вы откуда знаете? НАРОД. Мы все знаем. РАИЛЯ. Какой грамотный народ у нас, Михаил Сергеевич. Можно я вон той бабушке цветы подарю? МИХАИЛ. О чем речь. Все для народа! Правильно я говорю, товарищи? НАРОД. Правильно! БАБУШКА. Ты бы лучше, дочка, мне рублик дала. РАИЛЯ. Это еще зачем? БАБУШКА. Пенсия кончилась, а до следующей 16 днев осталось. РАИЛЯ. Не расчитала, что ли бабуля? БАБУШКА. Не расчитала, дочка, сама не заметила как все 50 рублей истратила, внучата одолели - всем дай. РАИЛЯ. Не по средствам, бабушка живешь. Экономить надо. БАБУШКА. Так рублик-то дашь? РАИЛЯ. Милостыня унижает советского человека. На, держи ромашку и иди себе с богом. НАРОД.Вот, здорово! РАИЛЯ. А что вас удивляет? НАРОД. Здорово вы бабку отшили. Пусть знает, как унижать советского человека. МИХАИЛ. Какой гордый народ у нас, Раиса Маиксимовна! А ну-ка, подари мою шляпу вон тому трактористу. РАИЛЯ. Не берет. МИХАИЛ. Почему? РАИЛЯ. Говорит, что не положено. НАРОД. Не положено. У нас с этим делом строго. РАИЛЯ. А бабушка взяла. НАРОД. Она не из охраны, она дружинница. Среди них встречаются попрошайки. А у нас не положено. МИХАИЛ. Здорово! РАИЛЯ. А что тебя удивляет, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Как все хорошо организованно. НАРОД. Рады стараться! МИХАИЛ. На что жалуетесь? НАРОД. Праздников многовато - отдыхать некогда. МИХАИЛ. Что предлагаете? НАРОД. Объеденить день породненных городов и Днем Парижской Коммуны. МИХАИЛ. Правильно. а еще что? НАРОД. Да вроде все. МИХАИЛ.Значить, за работу, товарищи! НАРОД. Ура! РАИЛЯ А это кто? Почему он не кричит "Ура"? НАРОД. Это Герасим, он не из нашей дивизии, его из сельсовета прислали. МИХАИЛ. А почему он молчит? НАРОД. Он немой. РАИЛЯ.А, это тот, который Муму утопил? НАРОД. Не знаем.Вряд ли,здесь и топить-то негде. МИХАИЛ. А на карте здесь Дон показан. НАРОД. Был Дон. Мелиораторы осушили. РАИЛЯ. Теперь я понимаю, почему Герасим такой грустный, кругом столько Муму бегает, а топить негде. Непорядок. МИХАИЛ. Непорядок! Где министр водного хозяйства? МИНИСТР. Здесь я! МИХАИЛ. Чтобы завтра здесь вода была, понял? МИНИСТР. Понял. Мы как раз собирались сюда воды Печоры перекидывать. МИХАИЛ. Это уж твое дело, Печоры или Миссиссипи, а чтоб завтра вода была. МИНИСТР. Сделаю, Михаил Сергеевич, о чем речь. РАИЛЯ. Посмотри, Михаил Сергеевич, к нам пионеры бегут. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, что это они там нам несут? НАРОД. Наверное, галстук Павлика Морозова. РАИЛЯ Того самого? НАРОД. Того, того. МИХАИЛ. А откуда у них его галстук? НАРОД. В каждой школе такой галстук есть, а откуда берут не знаем - пионерская тайна. РАИЛЯ. А зачем они его сюда несут? НАРОД. Хотят вас принять в пионеры. МИХАИЛ. Я уже вышел из пионерского возвраста. РАИЛЯ. Он шутит. Хи-хи-хи. НАРОД. Он шутит. Ха-ха-ха. ПЕРВЫЙ ПИОНЕР. Пионер всем ребятам пример! ВТОРОЙ ПИОНЕР. Взвейтесь кострами синие ночи! ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Партия - наш рулевой (повязывает галстук Михаилу) МИХАИЛ. Спасибо, ребята, а это что за бумага? ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Это прошение о досрочной реабилитации всех детей лейтенанта Шмидта. МИХАИЛ. А что, их разве тоже? НАРОД. Естественно. МИХАИЛ. Хорошо, а это что? ПЕРВЫЙ ПИОНЕР. Это стих (читает).

На пороге перестройки

Двойки переправь на тройки

На прополке не халтурь

И гони из мозга дурь. РАИЛЯ. Такой маленький мальчик, и такой большой поэт! ВТОРОЙ ПИОНЕР. Это не он написал, это он (показывает на третьего). РАИЛЯ. Вы? ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Да, люблю гармонию, а в партию не принимают. РАИЛЯ. Теперь примут, дедушка, обязательно примут. МИХАИЛ. Ну, вроде все. Устал я. НАРОД. Нельзя по стольку работать. Вам больше отдыхать надо. МИХАИЛ.Сам знаю, что надо. Да сами видите, народу у нас тьма,с каждым поговорить надо. НАРОД. А вы через одного. МИХАИЛ. Нельзя. Тогда половина трудящихся работать не будет. ГЕРАСИМ. Это точно. Причем лучшая половина. МИХАИЛ. Как?! Ты же немой. НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. РАИЛЯ. В самом деле? Скажите еще что-нибудь. ГЕРАСИМ. Работать не буду! НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. МИХАИЛ. Это почему же? ГЕРАСИМ. Не хочу. МИХАИЛ. Но ведь надо, перестройка же. ГЕРАСИМ. Вам надо, вы и работайте. МИХАИЛ. А тебе, значить, не надо? ГЕРАСИМ. Не хочу. МИХАИЛ. Не хочешь - заставим. НАРОД. Заставим. ГЕРАСИМ. А я вас не боюсь! НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. МИХАИЛ. Меня не боишься - народ постыдись. ГЕРАСИМ. Я сам народ. ПИОНЕРЫ. Заткнись сейчас же, тато, мамка ругаться будет. МИХАИЛ. Одумался? Ну, будешь теперь работать? ГЕРАСИМ. Му-му. РАИЛЯ. Скажите еще что-нибудь. ГЕРАСИМ. Му-му. МИХАИЛ. Что он сказал? НАРОД. Он сказал, что будет работать. Чудо свершилось, чудо свершилось.

Диалог Тысяча Тринадцатый

1 июля 1985 года. 17 часов 10 минут

Москва, Старая площадь. Кабинет. Во

главе стола сидит лысый начальник

перестройки. В левой руке у него

ворона с сыром, правая протянута для

приветствия. В дверях сгрудились

прорабы. Ворона каркает.

Приглашенные бросаются к сыру.

МИХАИЛ. Попрошу всех занять свои места. ЕГОР. А Эдик на мое место сел. МИХАИЛ. Эдуард, сядь по левую руку. ЭДИК. Как же так?! МИХАИЛ. Я понимаю твое негодование, но у великороссов тоже есть своя гордость. ЕГОР. И еще какая! (показывает кулак). ГРОМЫКО. А мне куда садиться? МИХАИЛ. А ты, дед, зачем пришел? Ты же теперь - Председатель Президиума Верховного Совета, мог бы и дома посидеть. ГРОМЫКО. А дома что делать? МИХАИЛ. Ну, как знаешь. Раз пришел - садись около Соломенцева, ему тоже дома не сидится. Борис, а ты что там воюешь? Оставь деда в покое. БОРИС. Пусть отсядет подальше - от него застоем пахнет! МИХАИЛ. Придется потерпеть. У нас этих осколков от старого режима еще вон сколько. БОРИС. Рядом с осколками сидеть не буду. МИХАИЛ. Куда ж тебя тогда посажу? БОРИС. А вон рядом с Егором Кузмичем. ЕГОР. Борис, ты не прав. Михаил Сергеевич, я с ним рядом сидеть не буду. Я член Политбюро, а он даже не кандидат, ерунда какая-то получается. МИХАИЛ. Ладно, ладно. Не в этом сейчас дело, кто член, а кто не член. Главное, что вам действительно рядом нельзя, потому что Егор - правый, а ты Борис, - левый. Так что садись рядом с Никоновым. БОРИС. У него галстук в навозе. НИКОНОВ. Да, а что? Я вчера на ферме буренку рекордсменку осматривал. БОРИС. Тогда я лучше постою. ЕГОР. Борис, ты не прав. Сядь сейчас же! МИХАИЛ. Ладно, пусть стоит. ЕГОР. Тогда я тоже стоять буду. А то что это он возвышаться - надо мной будет. МИХАИЛ. Ну ладно, возвышайтесь оба. Начнем заседание Политбюро. Вопрос один: о темпах перестройки. Какие будут мнения? ЕГОР. По-моему, надо тормозить, пока не поздно. Сама по себе перестройка идет нормально, плавно, без рывков, но с Гласностью явный перебор. МИХАИЛ. А что тебя тревожит, мы же никого не наказываем? ЕГОР. Всне равно противно. Вы только послушайте, что про нас в народе говорят. БОРИС. Правильно говорят, значит заслужили. ЕГОР. Это ты заслужил, а я не заслужил. БОРИС. А очереди за винищем кто устроил? Это твоя работа. ЕГОР. Так ты же сам за Указ голосовал. БОРИС. Все голосовали. А голосовали потому, что ты нас обманул. Кто кричал, что если наш народ такими темпами пить будет, то через три недели в стране исчерпаются все запасы спиртного? Тут любой проголосует. У нас из-за тебя парфюмерный баланс нарушился - самолеты без топлива стоят. Весь спирт на лосьоны уходит. Одеколон теперь только в академических кругах достать можно, мыло исчезло. МИХАИЛ. А мыло-то причем? БОРИС. Самая прямая связь, Михаил Сергеевич, Мыло - лучший закус после шампуня и политуры, запах здорово отшибает. Особенно хозяйственное. ЕГОР. Борис, ты не прав. Народ хозяйственное мыло не любит - после него исжога. БОРИС. Не знаю, не пробовал. ЕГОР. А чего тогда зря говоришь! И вообще, что ты здесь развыступался. Я народ лучше твоего знаю, и народ в целом за Указ. БОРИС. Врешь! ЕГОР. Не вру! Академики подсчитывали, чтос помощью Указа наши советские люди на вине будут экономить 40 млрд.рублей ежегодно. БОРИС. Так он эти деньги теперь на парфюмерию тратит. ЕГОР. Не скажи. Парфюмерия у нас гораздо дешевле зеленого змия. БОРИС. Проще было бы на спиртное цену снизить. МИХАИЛ. Ни в коем случае. Это означало бы спаивание трудящихся. БОРИС. Так пить же меньше не стали, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. А мы такой цели и не ставили. БОРИС. А зачем тогда было огород городить? ЕГОР. Тебе не понять. Это чисто идеологическая акция. Михаил Сергеевич, можно я ему наш секрет раскрою? МИХАИЛ. Раскрывай. ЕГОР. Надо проверить, Борис, как новая историческая общность - советский народ поведет себя в экстремальных условиях. БОРИС. Так это еще Иосиф Виссарионович проверил. МИХАИЛ. Во-первых, при нем новой общности еще не было, а во-вторых, у него был нечистый эксперимент, - он рукам волю давал. А у нас чистый - чистая идеологическая акция. БОРИС. И долго еще эксперементировать будем? МИХАИЛ. До XIX партконференции. БОРИС. А заче до конференции ждать, и так вроде все ясно. МИХАИЛ. Сегодня все надежды народа связаны с конференцией. Если мы что-нибудь конкретное до нее предпримем, население нам этого не простит. Веру в партию и съезды люди уже потеряли, а конференциям еще верят. И веру эту надо беречь. ЕГОР. Так что, приняв Указ, а потом позабыв про него, мы сразу двух зайцев убиваем: и общность проверим, и веру возродим. БОРИС. Убедили, согласен. А как насчет спецпайков для руководства? Народ по этому поводу сильно гудит. МИХАИЛ. А о чем гудит? БОРИС. Тоже спецпайков хочет. МИХАИЛ. Это несерьезно. Где же мы столько съедобных продуктов найдем? БОРИС. Съедобность-несъедобность - это массы не интересует. Им главное, чтоб равенство было. А то свободы и братства сейчас во сколько, а равенства не хватает. МИХАИЛ. Твои предложения. БОРИС. Я предлагаю оберточную бумагу делать с водяными знаками. ЕГОР. Зачем? БОРИС. А затем, что если эту бумагу на свет посмотреть, там можно было бы увидеть вас, Михаил Сергеевич, и надпись "Спецпаек". Народ увидит, прочтет и равенство почувствует. МИХАИЛ. Неплохо придумано. ЕГОР. Не слушайте его, Михаил Сергеевич. Это провокация. Народ же нас после этого уважать перестанет. МИХАИЛ. Меня не перестанет. ЕГОР. Сегодняшнее уважение трудящихся к нам только и держится на этих спецпайках. А если они вдруг решат, что мы не то же жрем, что и они, то последнее уважение к нам потеряют. МИХАИЛ. Тоже правильно. Ну и что ты предлагаешь? ЕГОР. Я предлагаю Бориса спецпайка лишить. Пусть будет ближе к народу, он же левый. МИХАИЛ. А что это меняет? ЕГОР. Все! Народ сохранит к нам уважение, а Борис равенство будет обеспечивать. МИХАИЛ. А если он от такого равенства помрет? ЕГОР. Народ бессмертен, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. На не народ - Борис. ЕГОР. Не помрет. Мы его во время заседаний подкармливать будем. МИХАИЛ. Чем же это, интересно знать? ЕГОР.Остатками от наших пайков. ГРОМЫКО. А у меня не бывает остатков. СОЛОМЕНЦЕВ. И у меня. ХОР. И у меня. МИХАИЛ. Я, кажется, нашел выход. Раиса Максимовна японскую грацию достала и никак в нее не влезет. Так она теперь решила,пока не влезет, только полпайка съедать. Я уговорю ее остатки отдать Борису. ГРОМЫКО. Здорово! Такого альтруизма у нас уже 26 лет не было, с тех пор как Никита Сергеевич свои ботинки в ООН забыл. БОРИС. Я не согласен. МИХАИЛ. Объясни. БОРИС. Раиса Максимовна не член ЦК, и при всем моем к ней уважении, я за не членов ЦК подъедать не буду. ЕГОР. Борис, ты не прав. Раиса Максимовна для нас больше, чем член ЦК, больше чем член Политбюро. Она, если хочешь знать - член Генерального секретаря. МИХАИЛ. Ну, это ты преувеличиваешь. Но то, что она сегодня больше любого члена Политбюро, это да. А если еще вьетнамские каблуки наденет, вообще ... БОРИС. А почему только меня спецпайка лишаете? МИХАИЛ. Ты же левый, тебе и карты в руки. БОРИС. Да, но Никонов тоже левый, и Шеварднадзе с левой стороны сидит. МИХАИЛ. У Никонова своя задача. Его время еще не пришло. Он пока лично каждую буренку не общупает и на каждом тракторе не прокатится, не может считаться ни левым, ни правым. Мы из него центриста сделаем. Что же касается Эдика, то настоящее его место у меня на коленях, а он весит 8 пудов. ЭДИК. Семь, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ.Ну, семь, вот и посуди сам, могу я восемь часов подряд держать 120 кг на вытянутых ногах? ЭДИК. Сто семнадцать, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Ну 117. Могу? Ты бы смог? БОРИС. На вытянутых нет. МИХАИЛ. И я не могу. Справа его рядом с собой посадить я тоже не могу - Егор обидится. Вот и приходится идти на компромиссы. Так что держись, ты у нас пока один по настоящему левый. До декабря аклимаешся - Москвой руководить поставлю. ГРИШИН. А я? МИХАИЛ. А ты сиди. Скажи спасибо Эдику, ма то бы вместе с Романовым на пенсию пошел. Кстати, я же тебе запретил ходить на Политбюро. ГРИШИН. Но я член. Только Пленум или съезд ... МИХАИЛ. Я тебе покажу Пленум. Егор! Почему ты у Ваксмана до сих пор пропуск не отобрал? ЕГОР. Не отдает, говорит, что потерял. БОРИС. Можно я отберу, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Хорошо, Борис, только не здесь. А ты, Егор, меня удивляешь, больно робок, мне такие правые не нужны.

Диалог Тысяча Четырнадцатый

5 марта 1986 года. Москва. Кремль.

Сауна имени М.И.Калинина. По верхней

полке ходит лысый писатель и

корректирует список делегатов с

правом посещения Дворца Съездов. На

полу сидит лимитчик с Урала. Левой

рукой он прикрывает татуировку:

"Пионер - всем ребятам пример",

правой чешет сибирскую грудь. На

сибиряке желтые кальсоны и кепка из

музея революции, в руках - глобус. С

полки на полку в поисках своего места

мечется улыбчивый премьер-министр.

МИХАИЛ. Ну, слава богу, съезд провели. Можно и первые итоги подвести. БОРИС. Подводить-то особенно нечего. Кунаев как был в Политбюро так и остался. Долгих с Демичевым как сидели, так и сидят. Даже Зимянина турнуть не смогли. МИХАИЛ. Не гони лошадей, Борис, всему свое время. Кунаев - крепкий орешек. Если бы мы его шуганули, он бы Алиева заложил, а от Нейдара цепочка такая тянется, что не приведи господь. А Зимянина Кузьмич попросил оставить на годик. Зачем он тебе, Егор? ЕГОР. Мне кажется, что он от меня что-то скрывает. Вот я и хочу дознаться, где. МИХАИЛ. Что-нибудь ценное? ЕГОР. Спинным мозгом чую, что в нашей идеологии какого-то звена не хватает. А куда он его спрятал, ума не приложу. БОРИС. Какого звена? ЕГОР. Ты не поймешь. МИХАИЛ. Ну мне тогда объясни. ЕГОР. Я его как-то раз спросил: почему, когда Петербург в Петроград переименовали, все организации поменяли вывески, стали петроградскими, а социал-демократы нет - как был петербургский комитет РСДРП, так и остался петербургским? МИХАИЛ. Интересно, почему? И что он тебе ответил? ЕГОР. А ничего! Сказал что-то невнятное про завещание Ильича. МИХАИЛ. Завещание гораздо позднее было. ЕГОР. То-то и оно. Значит, было еще одно завещание. Его нам и не хватает. От этого и неувязки: шутка ли, за 69 лет Мороко по производству огурцов догнать не можем. МИХАИЛ. Ты лучше об огурцах не думай, а то свихнешся. Я раньше тоже думал: как же так комбайнов в три раза больше, чем крестьян, а техники на селе все равно не хватает. Потом понял, что думать об этом нельзя, потому что все равно ничего не придумаешь. Помнишь в Тютчева: умом Россию не понять. Россию можно только драть. ЕГОР. Не помню, я троцкистов по фамилиям не различаю. МИХАИЛ. Ленин его очень любил на ночь читать. А про огурцы забудь. ЕГОР. Завещание это никак из ума не идет. БОРИС. Ротозеи, такой документ потеряли. Без ленинского конспекта работать не буду. ЕГОР. Борис, ты не прав. Работать придется, несмотря ни на что. БОРИС. А чего же делать, когда не знаешь, что делать? ЕГОР. А ты думай, думай, дерзай. БОРИС. Думать должны центристы, терзают, как правило, правые, а я левый, мое дело заодно с народом быть. А народ работать не хочет. МИХАИЛ. Опять не хочет? Они же мне обещали. А ты, премьер, чего улыбаешься? У нас тут говорить положено, свои соображения высказывать, а ты, уже скоро год, ни одного слова не проронил. РЫЖКОВ. Не знаю, что и сказать, Михаил Сергеевич. Одного послушаю - все правильно. Другого послушаю - еще более правильно. А они меж собой еще спорят. Оторопь берет: вроде одно и то же говорят, а спорят. МИХАИЛ. Привыкай, нюансы учись различать. Это тебе не на Уралмаше: право руля, лево руля, от винта. А улыбаться брось. Такое впечатление, что ты всегда всем доволен. РЫЖКОВ. Это меня во время первоапрельской революции контузило. Когда вы пошутили, что я буду Председателем Совета Министров, я здорово расхохотался, помните. А Ментешашвили мне в это время Указ о назначении показал. С тех пор улыбка на лице и застыла. МИХАИЛ. Помню, помню. Что я тебе могу посоветовать, думай о чем-нибудь грустном, о нашем народном хозяйстве, например, смотришь - улыбка и пройдет. РЫЖКОВ. Пробовал - не проходит. МИХАИЛ. Значит, надо еще о более грустном. РЫЖКОВ. Да уж куда грустнее. Я последнее время постоянно думаю о том, где мы вас хоронить будем, и все равно не помагает. МИХАИЛ. Интересные мысли. И где же ты решил меня хоронить? РЫЖКОВ. В могиле Неизвестного Комбайнера. МИХАИЛ. Издеваешься?! РЫЖКОВ. Ну что вы, наоборот. Я так рассуждал: народ наш в своих привязанностях очень непостоянен и имеет огромную тягу к перетаскиванию покойников с места на место. Тем более сейчас, когда его из правды-матки за уши не вытянешь. Не далек час, когда кремлевское захоронение перенесут на Куликово поле, а там ищи свищи. Вот я и подумал, что сегодня самое надежное место для верного Ленинца это могила неизвестного рабочего, колхозника, шахтера и тому подобное. По крайней мере, покой будет гарантирован. До перезахоронения неизвестных народ еще долго не дорастет. МИХАИЛ. Логично. А Егора Кузмича, где? РЫЖКОВ. В центре ГУМа, под фонтаном. ЕГОР. Чего-чего? Ах ты ... МИХАИЛ. Погоди, пусть объяснит. ЕГОР. Ах ты ... МИХАИЛ. Говори, говори, Николай, это он только с виду такой свирепый, а сам даже клопа раздавить не может - бабу заставляет. РЫЖКОВ. Егор Кузмич, вы меня извините, но не могу же я не ответить на вопрос Генсека. Дело в том, что Егора Кузмича в могиле неизвестного технолога не спрячешь. На его эксгумации будет настаивать не только творческая интеллигенция, но и весь агропромышленный комплекс. А от этих, сами понимаете, не скроешся - все перероют, а найдут. МИХАИЛ. М-да. ЕГОР. Молодец, Коля, дай я тебя поцелую (плачет и целует) МИХАИЛ. Да ладно тебе плакать. Когда это еще будет. Бери пример с Бориса. Он хоть и не прав, как ты любишь говорить, а нос не вешает. БОРИС. Мне боятся нечего. Я - левый. Меня народ полюбит. А помру в Мавзолей лягу. МИХАИЛ. Ты что? БОРИС. А че? Вот если меня из партии исключите, тогда точно - в Мавзолей! ЕГОР. Не дождешься. Дешевой славы захотел. У, контра! МИХАИЛ. Не ругайтесь вы, шутит он. Шутишь, Борис? БОРИС. Шучу. Не об том речь. Ну, ладно, с Кунаевым ясно, с Зимяниным вроде тоже разобрались. А почему Демичева и Долгих оставили, почему Гришину с почетом дали уйти? МИХАИЛ. Тебе дай волю,ты бы всех разогнал. Гришин, при всей своей никчемности, человек был заслуженный. Под его руководством Москва стала крупнейшим импортером отечественной и зарубежной продукции. Суди сам: на одну кормежку столицы сегодня работают 129 областей. А раньше это право имели только 96 областей. Таким образом, Виктор Васильевич, лично оживил сельское хозяйство и пищевую промышленность более чем в 30 областях. А Москва как преобразилась! Раньше любой дурак, попав в столицу, сразу узнавал - это Москва, а сегодня? А сегодня каждый приезжий принимает ее за свою родину. Калужанину кажется, что он в Юхнов попал, горковчанину чудится, что он в Сормове, а туристы из Израиля думают, что их в Биробиджан привезли. Так что наследие тебе, Борис, богатое досталось. Тебе практически и делать ничего не надо: главное, чтобы на Новодевичьем порядок был и ВДНХ вовремя открывалось. БОРИС. Да я ничего и не собираюсь делать. Руководство для порядка разгоню раза три-четыре и все. Главное, чтобы не поняли, за что их разгоняют, не то враз мафию организуют. Я этот метод на Урале отработал. ЕГОР. Борис, ты не прав! Столица - это не Урал. Здесь мафию не после разгона создают, а до. БОРИС. Пустяки! Я их одной левой. Кто там хромает правой? Левой! Левой! ? Левой!

Диалог Тысяча Пятнадцатый (радиоперехват)

1 июня 1987 года. Работают все

радиостанции Советского Союза и

гудит взволновано эфир.

ПЕРВЫЙ. Мама,над границей пролетаю. Кто-то снизу машет рукой. Ну, конечно, тем же отвечаю - я ж не невоспитанный какой. ВТОРОЙ. А ну слазь сейчас же, твою мать! ПЕРВЫЙ. Головой приветливо киваю, те ж от счастья начали кричать. Я на ихнем мало понимаю, но запомнил слово "твоюмать" ТРЕТИЙ. Что-то летит! ЧЕТВЕРТЫЙ. Где? ПЯТЫЙ. Над Эрмитажем, квадрат 60-86 ШЕСТОЙ. Сообщите параметры цели СЕДЬМОЙ. Скорость так себе, высота - курам на смех. ВОСЬМОЙ. "Утка, утка", я "лапоть". Ты меня слышишь? ДЕВЯТЫЙ. "Лапоть, лапоть", я "Утка", слушу тебя хорошо. ЛАПОТЬ. Все еще летит? УТКА. Летит ДЕСЯТЫЙ. Куда летит? ОДИННАДЦАТЫЙ. В направлении двадцатого меридиана с уклоном к 50 параллели. ПЕРВЫЙ. Вот уж подо мной Невы красоты: мостики, фонтаны и дворцы. Зря меня стращала ПВО ты мам: у них ребята молодцы! ДВЕНАДЦАТЫЙ. Что-то летит ТРИНАДЦАТЫЙ. Где? ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. В треуголнике 148/469, прямо над дубом N 8457. ПЯТНАДЦАТЫЙ. Сообщите расчетные параметры цели. ШЕСТНАДЦАТЫЙ. Скорость курам на смех, высота так себе. СЕМНАДЦАТЫЙ. "Саламандра, саламандра", я "Гусь". Ты меня слышишь? ВОСЕМНАДЦАТЫЙ. "Гусь, гусь", я "Саламандра". Слышу тебя, перехожу на прием. ГУСЬ. Все еще летит? САЛАМАНДРА. Все еще. ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. Куда летит? ДВАДЦАТЫЙ. Туда же. ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Пролетел? ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Пролетел! ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Отбой! ПЕРВЫЙ. Мудрые у них, маман, вояки: знают, скоро кончится бензин. А в тот год, ты помнишь, меня сбили дикари в республике Бенин? МАМАН. Помню, сынок, помню: смотри, на дерево не напорись. ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Что-то летит. ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Где? ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. В параллелепипеде 218-6467, прямо над ракетной установкой N Г8/94к ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Воздушная тревога! ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. Сообщите расчетные параметры цели. ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Скорость 20 узлов, глубина погружения 18 метров. ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Что за чушь! ТРИДЦАТЫЙ. Это у нас моряк сверхсрочник на радаре сидит. ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Пусть слезет с радара. МОРЯК. Слез! ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. Приказываю срочно сообщить расчетные параметры мишени. ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Не успел, улетел уже ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. "Звезда, звезда", я "Лом", ты меня слышишь? ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ. "Лом, лом", я "Звезда". Чего надо? ЛОМ. Все еще летит? ЗВЕЗДА. А куда он денется. ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Куда летит? ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. Вроде на Калугу ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Фу ты, пронесло! Отбой! ПЕРВЫЙ. Над Калугой пролетаю, мама, до Кремля осталось полчаса.Сотоя от них радиограмма, жаль не понимаю ни шиша. МАМА. Осторожно, сынок, в Медынь, смотри, не залети, а то ребетня за кукурузника примет - рогатками сшибут. ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Что-то летит. СОРОКОВОЙ. Где? СОРОК ПЕРВЫЙ. В кубе 31А/64В, над минным полем N 2456-АГ. СОРОК ВТОРОЙ. Срочно разминировать поле N 2456-АГ. СОРОК ТРЕТИЙ. Зачем? СОРОК ВТОРОЙ. А вдруг сядет? СОРОК ЧЕТВЕРТЫЙ. Не сядет. СОРОК ВТОРОЙ. Ну, тогда ладно. СОРОК ПЯТЫЙ. Сообщите точные динамические и геометрические параметры цели. СОРОК ШЕСТОЙ. Скорость 2000 км/сек, высота 10000 км. СОРОК ПЯТЫЙ. Что?! СОРОК ШЕСТОЙ. Вношу поправку на кориолисово ускорение. Скорость 20 км/час. Высота 14 метров 24 сантиметра. СОРОК СЕДЬМОЙ. Он еще над полем? СОРОК ВОСЬМОЙ. Уже над раисполкомом. СОРОК ДЕВЯТЫЙ. Срочно примите меры по эвакуации раисполкома. ПЯТИДЕСЯТЫЙ. Есть принять меры. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. Эвакуировали? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Нет еще. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. В чем дело? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Не хотят эвакуироваться. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ. Почему? ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. Ссылаются на то,что он уже пролетел. ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. "Камыш, камыш", я "Штопор", Ты меня слышишь? ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТЫЙ. "Топор, штопор", я "Камыш" ШТОПОР. Все еще летит? КАМЫШ. Как заведенный. ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЫЙ. Куда летит? ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ. Вдоль Киевского шоссе прет. ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ. "Пятый, пятый", я "сто второй". Мишень вышла из куба 32/64. ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ. Отбой. Списки особо отличившихся представить не позднее 14.00 ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ - 115ый. Есть не позднее 14.00! ПЕРВЫЙ. Добрая у них, маман система. Я лечу уже четвертый час, воробьи вокруг летают смело, но никто не обижает нас. СТО ШЕСТНАДЦАТЫЙ. Что-то тарахтит. СТО СЕМНАДЦАТЫЙ. Где? СТО ВОСЕНАДЦАТЫЙ. В Тропарево. СТО ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. Что? СТО ДВАДЦАТЫЙ. Трудно различить - сильный фон. СТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Остановить движение на дорогах. Всем прислушаться. СТО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Вон он. СТО ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Да нет, вон там! СТО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Вижу. СТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. И я вижу! СТО ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Молодцы! Не выпускать из поля зрения.

ПЕРВЫЙ. Кажется я над Арбатом, мама. Очередь! Меня наверно ждут. Опустился ниже, ноль внимания - мыло из Парижа продают. Добрые у них, маман, ребята, жаль что я тебя с собой не взял. Жаль, что не летит со мной папа, он бы путь покороче показал. ПАПА. Бери левее, сынок, а то в Боровицкие ворота врежешься! ПЕРВЫЙ. Вот и Кремль, народу многовато. Трудно сесть, кругом пар "кирпичи". ПАПА. На мост, на мост садись. ПЕРВЫЙ. Сел на мост, немного страшновато - вдруг нарушил правила ГАИ? ПАПА. А вот этого не надо, с этим у них строго. Базукой по Блаженному попробуй. И автомат, автомат не забудь, он у тебя в левом баке. ПЕРВЫЙ. Не сработала базука, не стреляет автомат. Мама, во какая штука, мне уже цветы дарят. СТО ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. "Кран, кран:, я "Фуникулер". Оцепите мост, перекройте реку. КРАН. Вас понял, враг не пройдет. СТО ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Дорогие Москвичи и гости столицы,через семь минут наш автобус отправляется по маршруту "ГУМ-ЦУМ-Детский Мир-ГУМ". Желающие принять участие в экскурсии "Здравствуй, Москва" спешите занять место в автобусе. Молодой человек, уберите самолет с дороги. До отправления автобуса осталось 5 минут. Спешите, дорогие друзья! СТО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Патронов не жалеть! Приготовить противогазы. СТО ТРИДЦАТЫЙ. Отставить! Брать живьем! ГОЛОСА. Ура! МАМА. Улыбайся, сынок, больше улыбайся и кричи "Миру-мир"! СТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. "Главный, главный", докладывает "Основной" СТО ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. Докладывай Сергей Леонидович. СТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Михаил Сергеевич, враг не прошел. Десант задержан на подступах к Спаской башне. МИХАИЛ. Молодец, Соколов. Готовь дырку в мундире, герой! СОКОЛОВ. Служу Советскому Союзу!

Диалог Тысяча Шестнадцатый

От площади от одного колодца к

другому ходят слои советского народа.

Передовой слой показывает главному

союзнику, как вскрывать люки. Союзник

вскрывает, прослойка заглядывает,

пионеры стаскивают металлолом к

трибуне. Трудящиеся подходят к самой

большой крышке. На ней выгравировано

на не латыни "Подрабатываю,

следовательно существую". Гегемон

становится на изречение, крестьяне

цепляются за края и пытаются

разогнуться. Раздается подземное

бульканье. Негегемоны разбегаются,

крышка приподнимается, пролетариат

сползает на свежий асфальт. Из люка

вылезает тетя с кубанской грацией под

руку с лысым первопроходцем.

МИХАИЛ. А вот и я, заждались, небось. НАРОД. Не то слово, последние два дня совсем невмоготу стало. МИХАИЛ. А что случилось? Так соскучились? НАРОД. С настоящим партийцем поговорить охота. МИХАИЛ. А у вас здесь что, ненастоящие, что-ли, партийцы-то? (смеется). НАРОД. С виду вроде настоящие, а придешь к ним насчет мыла узнать - зверем смотрять. МИХАИЛ. А что мыла все нет? Исчезло или как там у Мойдодыра: "Ускакало как стрела" (смеется). НАРОД. Не то слово. Если бы оно исчезало или ускакивало, то мы бы успели в запас набрать, а то совсем не было. МИХАИЛ. Так уж совсем не было? НАРОД. Не, при этом проклятом застойце еще было, и при простой перестройке тоже немного было, а вот как коренная началась - все не было. МИХАИЛ. То есть, жить стало трудней, но веселей. Труд и трудности от одного корня идут. Чуете, куда я клоню? НАРОД. Чуем. Чем больше трудишься тем больше трудностей. МИХАИЛ. Ну, а настроение, вижу, хорошее, боевое. Работать-то, небось, хочется? НАРОД. После работы помыться хочется, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Не мылом единым чист человек. Главное, что жить лучше стали. Смотрите, как вся страна зашевелилась. Все пошло, поехало. В такой суматохе не только мыло, голову можно потерять. НАРОД. Вы ее берегите, Михаил Сергеевич, головку-то. У нас ведь одна надежда на вас. МИХАИЛ. Постараюсь оправдать ваше доверие. А что это там за плакат висит: "Каждому образцовому дому - по сахарному талону". НАРОД. Это новый почин. Раньше каждому дому давали талон на сахар,а теперь только образцовым. МИХАИЛ. Социалистическое соревнование, значит? Это хорошо. Состязательность при социализме чем дальше, тем больше нам нужна будет. Без нее трудно учет наладить. Понимаете о чем я говорю? НАРОД. Понимаем. Еслм каждый может купить что захочет, то трудно учесть, а если не каждый, то легче. МИХАИЛ. Правильно. Еще Владимир Ильич говорил, "учет - это и есть социализм". А учетчиков у нас пока не хватает. Всего 20 миллионов на такую огромную страну. Вы доклад мой читали? НАРОД. Читали! МИХАИЛ. Помните главную задачу партии по коренной перестройке управления экономикой? НАРОД. Ну как же! Созвать XIX Всесоюзную конференцию КПСС 28 июня 1988 года. МИХАИЛ. Правильно! Без конференции народ работать не хочет. НАРОД. До того неохота, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Знаю, знаю. Поэтому я к вам и приехал, посоветоваться нужно. НАРОД. Вот это с удовольствием. МИХАИЛ. Как достойных делегатов выбирать? Вот в чем вопрос. НАРОД. Кто за народ, того и выбирать. МИХАИЛ. А как узнать, что за народ? НАРОД. Кто беспартийный, тот и за народ. МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А я ведь партийный. По-вашему получается, что я ... НАРОД. По-нашему получается, что никакой вы не партийный, вы - Генеральный секретарь, а значит, за народ.

МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. По-вашему получается, что все Генеральные секретари за народ? НАРОД. Не все. Последние только. А все предпоследние против народа шли. МИХАИЛ. Но ведь конференция партийная, так что без партийцев не обойтись. Что же делать? НАРОД. Делайте, как знаете. Нам все едино. МИХАИЛ. Во-во. Вот и вы поняли, что народ и партия едины. Как орел и ряшка. НАРОД. А кто орел? МИХАИЛ. Конечно народ! НАРОД. Лучше бы наооборот. МИХАИЛ. Вы меня удивляете: народ и вдруг ряшка. Нет, наша партия этого никогда не допустит. Еще Короленко говорил, что народ рожден для счастья, как птица для помета. Это он при царе говорил, когда у народа крылья подрезаны были. А сегодня! НАРОД. Надоело летать, Михаил Сергеевич. Хоть немного пожить хочется. МИХАИЛ. Жить потом будем. Я вам, товарищи, вот что скажу: если мы сейчас все вдруг жить станем: ничего хорошего из этого не выйдет. Поэтому постепенно надо: сначала одни, потом другие. НАРОД. А другие когда? МИХАИЛ. Не торопитесь, друзья, еще надоест. Вы лучше скажите как вам моя гласность? Пришлась по душе? НАРОД. Надоело уже: говоришь, говоришь, а толку никакого МИХАИЛ. А какой толк вы хотите? НАРОД. Мясо, мыло, сахар, мас... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А кто же тогда работать будет? Вы только представьте себе: вдруг завтра все появится. Это же тогда не СССР будет, а столовка какая-то. А рабочий класс, и крестьянство, а трудовой энтузиазм? На сытое пузо никто ничего делать не будет. Мне кажется, что и перестройка так медленно идет, что едим много и моемся часто. Сейчас ведь что главное? Качество жизни повышать, а не количество. А Гласность - она как раз на качество налегает. НАРОД. Михаил Сергеевич, а почему при капитализме люди лучше живут? МИХАИЛ. Это кто вам сказал? НАРОД. Так и ежу понятно. МИХАИЛ. Вы себя с ежом не равняйте. Ему что? Понял и ползи себе дальше. А вам коммунизм строить надо и не где нибудь, а здесь, на исторической Родине. При капитализме ведь как? Там индивидуализм насаждается. Да, каждый индивидуум в отдельности там живет неплохо в роскоши купается, зато в целом народ живет плохо. Плохо потому, что коллективистского отношения к работе нет. А у нас наоборот: для того, чтобы народ наш хорошо жил, приходится индивидуумов впроголодь держать. Если у нас каждой жрать от пуза будет, народу ничего не достанется. НАРОД. А может, проще отменить народ, и пусть каждый сам по себе будет. Мы согласны. МИХАИЛ. Не так-то все просто, друзья. Во-первых, партия народ в обиду не даст и отменить его не позволит. Не позволит потому, что без народа партии трудно будет осуществлять свою руководящую роль, которая гарантирована нашей Конституцией. А во-вторых, ваше согласие несерьезно: для того, чтобы граждан в народ превратить, достаточно одной революции и пяти-шести лет воздействия сознательного авангарда, а чтобы народ на личности растащить ста лет не хватит. В чем сила марксизма-ленинизма, а? В необратимости революционного процесса! НАРОД. Что же нам теперь, век мучится? МИХАИЛ. Это было бы негуманно. В последнее время вы, наверное, уже заметили, партия взяла неуклонный курс на снижение средней продолжительности жизни. Так что век мучится никто из вас не будет. Это я вам могу точно гарантировать. НАРОД. Спасибо! Ура! МИХАИЛ. Я рад, что мы нашли общий язык. НАРОД. А у вас есть хобби, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Ничто человеческое мне не чуждо. А насчет хобби - это вы у Раисы Максимовны спросите. РАИЛЯ. Есть, есть. Письма ваши читать любит. НАРОД. Неужели пишем? РАИЛЯ. Пишите, пишите. Один письмо прислал, а в нем фотография: Михаил Сергеевич с Леонидом Ильичем целуются. НАРОД. А письмо откуда? РАИЛЯ. Из Ливерпуля. НАРОД. Этого не может быть! РАИЛЯ. Вы тоже не верите? И я не поверила. НАРОД. Да кто ж поверит, что из Ливерпуля письмо до Москвы дошло. А вы не ревнуете, Раиса Максимовна? РАИЛЯ. Экспертиза показала, что письмо написано в Сыктывкаре, а фотографии сделаны в Рязани. Так что у Михаила Сергеевича алиби в Рязани он еще не был. НАРОД. Неужели? А к нам уже второй или третий раз приезжает. МИХАИЛ. Вы путаете, друзья мои. Я у вас в первый раз. НАРОД. Значит, кто-то еще приезжал. У нас тут как проходной двор. Приезжайте к нам еще раз, Михаил Сергеевич.

Диалог Тысяча Семнадцатый

20 октября 1987 года. Москва. Кремль.

Колольня Ивана Великого. На желтом

куполе лежит лысый некоренной москвич

с парашютом и пытается

сориентироваться на местности. Вокруг

ИВАНА бегает бывший агроном колхоза

"Кубань" и сигналами вышележащего

товарища наносит изменения на карту

столицы.

МИХАИЛ. Всю Москву загадили. А ведь был же Указ ничего выше этой колокольни не строить. РАЗУМОВСКИЙ. Что вы говорите? Не слышу. Говорите громче. МИХАИЛ. Ты че разорался? (спускается). РАЗУМОВСКИ. Я говорю, Михаил Сергеевич, у меня такое впечатление складывается, что товарищ Алиев не ходит на заседания Политбюро. МИХАИЛ. С чего ты это взял? РАЗУМОВСКИ. Вот уже восемь месяцев, как я его там не видел. МИХАИЛ. Ну, это не довод. Гейдар такой скрытный стал, что может все заседание за портьерой на подоконнике просидеть. РАЗУМОВСКИЙ. Так мы никогда не достигнем 100% посещаемости. МИХАИЛ. А зачем? РАЗУМОВСКИЙ. Во время перестройки, Михаил Сергеевич, каждый человек должен быть на особом учете.

МИХАИЛ. По-моему ты не своим делом занимаешься. Учетом перестройщиков у нас занимается Чебриков, а ты должен следить, чтобы одноименных Пленумов не было и чтобы протоколы високосного года с невисокосными в одну папку не подшивались. РАЗУМОВСКИЙ. Мне кажется, что я мог бы потянуть все партийное строительство и кадровую политику. МИХАИЛ. Опять не в свое дело лезешь. Партийным строительством Раиса Максимовна занимается. Представляешь, что придумала? РАЗУМОВСКИЙ. Представляю. Построить дачу без нашего кирпича и без единого неимпортного гвоздя. МИХАИЛ. А ты откуда знаешь? РАЗУМОВСКИЙ. Она меня просила воды из Японии для бассейна привезти. МИХАИЛ. Привез? РАЗУМОВСКИЙ. А как же! и воду из Японии и ракушки с Мадагаскара. МИХАИЛ. Как она отечественный материал экономит,заметил? Ничего у нашего народа брать не хочет - все сама, все сама. РАЗУМОВСКИЙ. Любовь к народу - это у нее наследственное, от вас. МИХАИЛ. Чтоя ей отец что ли? Или мать? РАЗУМОВСКИЙ. Этого я не знаю. Но судя по вашим родословным и это не исключено. МИХАИЛ. Какие родословным? РАЗУМОВСКИЙ. Они на каждом заборе вывешены. Судя по одним - вы внучатый племянник Раисы Максимовны, а если другим верить - вы любимый сын товарища Громыко. МИХАИЛ. Ерунда какая-то. Откуда они взялись, эти родословные? РАЗУМОВСКИЙ. Повсюду ссылки на солидные журналы "Штерн" и "Шпигель". А они врать не будут. МИХАИЛ. И народ верит этой галиматье? РАЗУМОВСКИЙ. Верит! Верит потому, что знает, что на случайную связь с Раисой Максимовной вы бы не пошли. МИХАИЛ. А ты? РАЗУМОВСКИЙ. До вчерашнего дня тоже верил. А теперь думаю, что это дело рук товарища Громыко. Чебриков вчера сам видел, что Андрей Андреевич эти родословные в ГУМе продовал. МИХАИЛ. А зачем ему это? РАЗУМОВСКИЙ. Ну как же! Если вы действительно его любимый сын, а Раиса Максимовна - его сестренка, тогда можно говорить о целой династии: Андрей Андреевич - Мыко II, вы Мыко I, а Раиса Максимовна - Мыко III. МИХАИЛ. А почему Мыко, а не Громыко? РАЗУМОВСКИЙ. Настояшая фамилия нашего президента Мыко, Мыко Андрей Андреевич, а Гро - это его партийная приставка. МИХАИЛ. Ишь ты. А почему я Первый, а он Второй, а не наоборот? Ведь если верить "Штерну", тоАндрей Андреевич - основоположник династии. РАЗУМОВСКИЙ. Он никак не может быть основоположником, потому что вы раньше его стали Генсеком. МИХАИЛ. Что значит раньше? Он что, тоже расчитывает Генсеком стать? РАЗУМОВСКИЙ. Если верить нумерации, то да. Сразу после вас. МИХАИЛ. Так он же старый, а я молодой - не дождется. РАЗУМОВСКИЙ. Это не аргумент, Михаил Сергеевич. Андрей Андреевич на 12 лет моложе Хомейни. В его годы аятола даже министром не был, а Мыко уже президент. МИХАИЛ. Ты прав. Обложили, со всех сторон обложили.

РАЗУМОВСКИЙ. Я ведь не случайно о товарище Алиеае заговорил. По этим родословным получается, что Гейдар Алиевич - ваш отец. МИХАИЛ. Еще один отец?! РАЗУМОВСКИЙ. Вот выходит, что они с Громыко кровная родня, то есть заодно. А на заседания Алиев не ходит потому, что ему стыдно вам в глаза смотреть. МИХАИЛ. Стыдно? Почему? РАЗУМОВСКИЙ. Потому, что он тоже хочет Али II стать. МИХАИЛ. А я, получается, опять Первый. РАЗУМОВСКИЙ. Слишком много претендентов на ваше место. И главное все законные, не подкопаешься. МИХАИЛ. Что же будем делать? РАЗУМОВСКИЙ. Надо их по очереди нейтрализовать. МИХАИЛ. Ну, это без меня. На родных отцов у меня руки не подымаются. РАЗУМОВСКИЙ. Хотя бы одну одну придется поднять, Михаил Сергеевич, чтобы из Политбюро вывести. С кого начнем? МИХАИЛ. А кто опасней? РАЗУМОВСКИЙ. Думаю, что Гейдар Алиевич. Его трудно найти, а раз человек прячется, значит он чего-то замышляет. МИХАИЛ. Я знаю где он прячется. У Чебрикова. РАЗУМОВСКИЙ. У Виктора Михайловича? Зачем? МИХАИЛ. Пытается убедить Чурбанова в том, что он его первый раз видит. РАЗУМОВСКИЙ. Кто кого? МИХАИЛ. Алиев Чурбанова. РАЗУМОВСКИЙ. А Чурбанов что? МИХАИЛ. А Чурбанов уперся и просит Гейдара вернуть ему 12 миллионов долларов для покрытия судебных издержек. РАЗУМОВСКИЙ. 12 миллионов долларов?! Зачем же он их брал? МИХАИЛ. В том-то и дело, что не брал, а ему давали. А он такой скромный, никому отказать не мог. РАЗУМОВСКИЙ. Скромный, говорите. Значит с него и начнем. МИХАИЛ. Завтра Пленум, на нем этот вопрос и решим. Только надо сделать так, чтобы все тихо было, по-родственному: в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. РАЗУМОВСКИЙ. Тихо не получится. Но удар отвести можно. Нужна отвлекающая операция, чем-нибудь другим внимание публики занять. Поговорите с Ельциным, пусть какой-нибудь фокус выкинет. А то он левым называется только, а ничего толком не делает. Народ уж разочаровался, опять слухи пошли о единстве в партийном руководстве. МИХАИЛ. Твои предложения. РАЗУМОВСКИЙ. Пусть Ельцин ударит по правому крылу товарища Лигачева. МИХАИЛ. Борис не согласится, у Кузьмича, видал, какой кулак волосатый. РАЗУМОВСКИЙ. Да вы только пообещайте, чтобы он не боялся, а на Пленуме мы ему такой дружный отпор дадим, что про Алиева никто и не вспомнит. МИХАИЛ. Хорошо, так и сделаем. А ты, Жора, и впрямь кадровую политику потянуть сможешь. РАЗУМОВСКИЙ. Смогу, и не только кадровую, я с вами еще такое устрою!

Диалог Тысяча Восемнадцатый.

21 октября 1987 года. Москва. Старая

Площадь. Зал заседаний ЦК. На сцене

перед трибуной лежит старая калоша.

В ней уральский левша с московской

пропиской. Младшие товарищи стоят,

обхватив головы руками, потеряв дар

речи. Товарищи постарше выстроились

в очередь к микрофону. Остальные

стараются доплюнуть до мокроступы.

МИХАИЛ. Кто еще хочет выступить? ЗАЙКОВ. Я! Тут вот товарищ Ельцин хотел выступить, но почему-то молчит. Но мы-то знаем, что он хотел сказать. Я, как бывший ученик лекальщика, не могу с ним согласится в оценке роли и значения предпоследних указаний Егора Кузьмича. А как бывший начальник производства на заводах Москвы и Ленинграда я согласен, что с такими мыслями Борису нельзя руководить столичной партийной организацией. Короче, говоря, словами Егора Кузьмича, "Борис, ты не прав", и нож в спину партии, который ты точишь накануне великого праздника, спрячь в ножны до лучших времен. (аплодисменты). МИХАИЛ. Кто еще хочет вступится за правду-матку? Вадим Андреевич? Давай и покороче, а то записался весь зал. МЕДВЕДЕВ. Я секретарь ЦК без года неделю работаю. Но даже я заметил, что Борис не прав, а Егор прав. В отличие от товарища Зайкова, я речь Ельцина не читал еще и не знаю, что он хотел сказать. Но одно знаю точно:

Михаил и Кузьмич одним шиты лыком.

Кто бабушке перестройке более мил?

Мы говорим Миша - думает про пост Громыко,

Мы говорим Кузьмич, верим, что он Михаил. Мне тут перед началом Пленума Егор Кузьмич сказал: выступишь, Вадим, хорошо - будешь через год председателем Идеологической комиссии. А я ему так ответил: выступлю, но бескорыстно. А тебе Борис, лучше сразу во всем признаться: если Кузьмич говорит, что ты не прав, значит не прав. МИХАИЛ. Может быть ты, Борис Николаевич, что-нибудь скажешь? А то как-то некрасиво получается, реакция на твое выступление есть, а выступления самого нет, а? БОРИС. Лучше вы скажите, вы же обещали меня поддержать. МИХАИЛ. Как же я буду тебя поддерживать, если не знаю, о чем ты выступать будешь? БОРИС. Я же вам показывал. МИХАИЛ. Показывал одно, а выступишь с другим. Ты эти трюки Лаврентия Палыча для уральских коммунистов оставь. Давай, не тяни. РЫЖКОВ. Можно я? МИХАИЛ. Давай, пока Борис с мыслями собирается. РЫЖКОВ. Я как бывший начальник пролета понимаю колебания товарища Ельцина - пролететь боится (хохот в зале), но как выпускник Уральского политехнического института имени С.М.Кирова думаю, что Борис не прав. Если он думает, что студенты УПИ его поймут, то он жестоко ошибается. Они и раньше ничего не хотели понимать а теперь им и вовсе не до этого. Все их силы сегодня направлены на то, чтобы Уральскому хребту были переданы почетные функции Кремлевской стены. Если им удастся добится этого, то для всей нашей партии, а не только для высшего руководства, откроются прямо-таки головокружительные переспективы. Так, что Борис, нет у тебя никакой поддержки в народе. Разоружайся, пока не поздно. МИХАИЛ. Молодец! Не ожидал от тебя, Николай Иванович. Как ты его последней опоры лишил. Молодец! Кто следующий? ЭДИК. Я пока еще не понял, о чем тут речь, но чую, что молчать нельзя. И не буду молчать. Не буду, даже если товарищ Ельцин скажет мне: "Помолчи хоть ты Эдик". Да он скажет этого. Ему, судя по всему, вообще нечего сказать. А мне есть что! Я как министр иностранных дел знаю, что когда человеку нечего сказать, то он молчит. И не только человеку. Вы думаете, почему рыба молчит. Да потому, что ей сказать нечего. И не только рыба. Лошадь тоже редко голос подает. А я не лошадь - мне есть что сказать. Я хочу спросить товарища Ельцина: почему молчишь? Ты же не дерижабля, чтобы молчать. Я не думаю, что ты Уральский шпион, как мне вчера Чебриков сказал. Для горца у тебя глаз не тот. У Горцев знаешь как глаз говорит. Я на Урале не был, но говорят там тоже все время что-то горит, а ты не похож на пламенного большевика. Скорее всего ты просто устал. Устал от средне-русской возвышенности. С каждым такое может случится, но надо в руках себя держать. Я в Альпах тоже лучше себя чувствую, но работа есть работа. Признай ошибка, засучи рукава и на стройка. Думаю, Михаил Сергеевич, сажать его рано, а в целом я "за". НИКОНОВ. (с места). А с чего все началось? Все у тебя Борис, с аристократических замашек началось. Вспомни, как ты меня с заседания Политбюро прогонял: навозом, видите ли, от меня пахнет. А невдомек тебе, что у нас в СССР с навоза все начинается и навозом все кончается. Если бы ты в свое время это понял, то не молчал бы сейчас, а честно сказал бы: виноват, исправлюсь, больше не буду. ЯКОВЛЕВ. ( с места). Будет, подлец, еще как будет! Не верьте ему, товарищи. Я еще когда в Канаде работал, понял это, в 1980 году посольство наше письмами из Свердловска завалили. А в письмах заявления с просьбами о предоставлении экономического убежища. Потом, когда разобрались, оказалось, что товарищ Ельцин, ста первым секретарем, заявил, что не пройдет и года, как Свердловская область станет Второй Канадой. А так как со второй не получилось, народ и решил в первую податься. Еле отбились. Спасибо Леониду Ильичу твердо сказал: "Пока с интернациональным долгом не развяжемся, никаких вторых, а тем более третьих Канад заводить у себя не будем". Так что не верьте ему, товарищи. Я вообще предлагаю слово Ельцину не давать" ЧЕБРИКОВ. Можно мне? МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, давай, Михалыч, вали до кучи. ЧЕБРИКОВ. Честно говоря, не хотел я сегодня выступать. Праздники на носу - о порядке думать надо, а не выступать. Но товарищ Зайков тут про нож какой-то сказал и предложил Борису его в ножны спрятать. Вот с этим я никак согласится не могу. Если у кого из членов ЦК есть при себе холодное оружие, то его необходимо срочно сдать, а не в ножны прятать. Мы, конечно, всех обыщем, но лучше самим сдать, товарищи. Ножны можно оставить. Теперь насчет спины партии. Меня вот что беспокоит: почему-то что ни удар по партии, то в спину. Получается, что кроме задней части у партии ничего не осталось. Поэтому я предлагаю следующим выступающим говорить не об ударе в спину, а об ударах в живот, а еще лучше по голове. Я понимаю, что по маленькой мишени трудно попасть. Но как говорит наш народ: "мал золотник и дорог". Что касается Бориса, то я давно знал, что он неправ. Но тогда к компетентным органам не прислушались. И только благодаря принципиальной позиции Егора Кузьмича лозунг "Борис ты не прав" твердо вошел в нашу жизнь. Сегодня по популярности с ним может конкурировать только великая русская аксиома "Бей жидов - спасай Россию". Но это я так, к слову: лично я против России ничего не имею. Разоружайся, Борис, пока не поздно, не то хуже будет. ЩЕРБИЦКИЙ. (с места). Куда уж хуже. Кандидат в члены Политбюро, первый московский секретарь, а ведет себя, как Петлюра. Это ж надо! Партию ударить надумал. Да куда? По самому слабому месту - по голове. Петлюра и есть. Что мы его здесь слушаем? Давайте лучше споем и по домам (поет). Сижу я на съезде тай думку гадаю, чему я ни сокил, чему ни литаю... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Во-первых. ты не на съезде, а во-вторых, перестань кукарекать. Дай другим высказаться. Виталий Иванович, а ты что молчишь? Ну-ка разбудите его. Давай, давай, не тяни резину. ВОРОТНИКОВ. (просыпается) С резиной плохо дело. Не хватает особенно тонкой. Приходится в Индии закупать. МИХАИЛ. Да не про резину речь. Что о выступлении Ельцина думаешь? ВОРОТНИКОВ. Ничего. И думать не хочу. Я в партию вступил в 1947 году, а он в 1961, на 14 лет позже. Пусть он и думает, а мое дело выступать. МИХАИЛ. Не горячись. Сегодня особый случай. Почти все члены Политбюро уже осудили непартийный поступок Бориса. А ты? ВОРОТНИКОВ. И я! МИХАИЛ. Ну вот и хорошо, садись. Следующий! СЛЮНЬКОВ. Вообще-то Борис мужик неплохой (свист в зале, выкрики "Регламент"). Был! Был, да сплыл. Сегодня мы видим, как он из головастого комсомольца превратился в безмозглую контру. (аплодисменты, выкрики "Правильно"!). Мало того, что он нашу родную Свердловскую область хотел в Канаду превраитить, он еще всю Москву в неловкое положение поставил. Вы только посмотрите на москвичей они аж синие. И их можно понять: только вчера они кричали "ура" товарищу Ельцину, а сегодня партийная совесть говорит им о том, что Бориса надо гнать в три шеи. Вообще двурушничество московской партийной организации стало нормой. С одной стороны, это хорошо, потому, что есть определенная стабильность, но с другой стороны, это плохо потому, что москвичи жрать стали столько, сколько вся остальная страна, вернее наоборот: вся остальная страна столько, сколько Москва. Или наооборот? МИХАИЛ. Наоборот. Садись, мог бы на "контре" и закончить. О, вижу и до наших славных Вооруженных Сил дошло всеобщее негодование. Давай, Тимофеич, врежь по фронтовому. ЯЗОВ. Прямо скажу, я бы с этим дизертиром в разведку не пошел. Я и с другими-то никогда не ходил, а с этим и подавно. Это как же понимать? Я на Таймырском фронте жизни своей не жалел тебя гада, защищал, а из тебя вон какое дерьмо вышло. Да если б я знал, что так получится, ни за что бы не стал воевать. Из-за таких как ты придется, наверное, армию сократить: огромная страна не может в мирное время 6 миллионов доблестных соколов прокормить. Ты думаешь почему эти соколы Руста до Кремля допустили. Не знаешь? А тебе скажу. Потому, что боялись промахнуться. А почему боялись промахнуться? Потому, что руки дрожат, дрожат от негодования, что в тылу плохо работают. А из-за этого на фронте уже 3 месяца прибавки жалованья нет. Его, Михаил Сергеевич, надо в рядовые расжаловать или в штрафбат послать. МИХАИЛ. Ну, со щтрафбатом ты, конечно, погорячился, а вот насчет стройбата подумать надо. Ну что, будем подводить черту? Остальные, и ты, Борис, тоже свои выступления могут сдать в Президиум. Все деловые выступления будут опубликованы. Что? Что вы говорите? Дать слово москвичам? Хорошо. Но только коротко и самокритично. Кто будет выступать от имени московских представителей? МОСКВИЧ. Я? МИХАИЛ. Представьтесь, пожалуйста. МОСКВИЧ. Калабасов. МИХАИЛ. Как, ка? Карабас? КАРАБАСОВ. Калабасов МИХАИЛ. Вот здорово. Смотрите, какие у нас москвичи пошли - сплошные Калабасы-Балабасы (смех в зале, аплодисменты). КАРАБАСОВ. Мне получено огласить клаткое заявление московской делегации. МИХАИЛ. Постарайся вместо "л" говорить "р", а то товарищи могут вас не так понять. КАРАБАСОВ. Холошо, Михаир Селгеевич. Итак, заяврение московской дерегации. Пелвое, Болис - ты не плав! Втолое: Болис - ты гнида. Тлетье: Москва не хочет плохого Болиса, дайте ей холошего Леву. МИХАИЛ. Мородец! Тфу ты, пристала зараза. Садись. С первыми двумя тезисами московской декларации трудно не согласится. А вот что касается третьего, то тут вы сами решайте. ЦК не будет вам навязывать свою волю. Это было бы недемократично. А это кто там плачет? МИРОНЕНКО. Это я,Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Тебя кто-нибудь обидел? МИРОНЕНКО. Да, Борис Николаевич Елцин своим выступлением обидел. Как я теперь комсомольцам в глаза буду смотреть, что я им скажу? МИХАИЛ. Правду-матку скажи. МИРОНЕНКО. Спасибо за совет, Михаил Сергеевич. Партия - наш рулевой! Ура! МИХАИЛ. Что у нас там еще? РАЗУМОВСКИЙ. От товарища Алиева поступило заявление с просьбой об освобождении его от обязаностей члена Политбюро в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. Есть предложение удовлетворить просьбу пенсионера. АЛИЕВ. Я никакого заявления не писал. РАЗУМОВСКИЙ. Товарищ Алиев хочет сказать, что он так устал, что ему трудно даже заявление написать. Есть предложение уважить стариковскую причуду. Кто "за"? Единогласно. У меня все. МИХАИЛ. Какие будут замечания по ведению Пленума? ЕГОР. У меня есть замечание. Почему мне слово не дали? МИХАИЛ. Ну, говори. ЕГОР. Борис, ты не прав! (бурные продолжительные аплодисменты, все встают). МИХАИЛ. С наступающим праздником, вас, дорогие товарищи!

Диалог Тысяча Девятнадцатый

1 июля 1989 года. Москва. Кремль.

Дворец съездов. Фойе. Плотная группа

делегатов старается не уронить

Честь Партии. Остальные в очереди

ждут своего часа. Честь,

изловчившись, встает на четвереньки.

ДЕЛЕГАТЫ. Ура! МИХАИЛ. Осторожно, не уроните.

ДЕЛЕГАТЫ. Вы поудобнее там располагайтесь, Михаил Сергеевич. Лягте лучше. Мы вас еще долго держать будем - каждый хочет под вами сфотографироваться. МИХАИЛ. Ну, как вам понравилась конференция? ДЕЛЕГАТЫ. У-у-у ! МИХАИЛ. А как люди говорить научились, заметили? ДЕЛЕГАТЫ. После вашего доклада немой заговорит. Так все по полочкам разложено, что остается только звуки разучить. МИХАИЛ. А откровенность какая, а смелость! Как этот из Комической республики про Громыко с Соломенцевым врезал? Не побоялся! ДЕЛЕГАТ. Это вы его своим вопросом вдохновили, а так он ни в жизнь не решился бы. МИХАИЛ. Конечно, не решился бы ДЕЛЕГАТЫ. Вы когда его спросили: кто из нынешнего руководства ответственность за застой несет? - весь зал аж замер. МИХАИЛ. А чего испугались? ДЕЛЕГАТЫ. Боялись, что он и вас назовет. МИХАИЛ. А я не боялся. Мельников - мужик дисциплинированный, он эти фамилии еще в марте со мной соглосовал. ДЕЛЕГАТЫ. А все-таки жалко товарища Громыко. Столько лет в руководстве промидел - за одно это уважать надо. МИХАИЛ. Правильно. Будем выводить его из зоны критики. В конце этого квартала обязательно выведем. ДЕЛЕГАТЫ. Народ его очень любит. МИХАИЛ. Хватит об этом. Давайте лучше об основных итогах конференции поговорим. ДЕЛЕГАТЫ. Давайте! МИХАИЛ. Ну, начинайте. ДЕЛЕГАТЫ. Лучше вы. Этих итогов столько, что можно что-нибудь не то ляпнуть. МИХАИЛ. Смелее, смелее. Ну-ка скажите, какой главный итог конференции? ДЕЛЕГАТЫ. Они все главные! МИХАИЛ. Нет, самый, самый главный! ДЕЛЕГАТЫ. Самый главный - это то, что все вопросы успели рассмотреть. МИХАИЛ. Так, так, так. ДЕЛЕГАТЫ. Время-то в обрез было, а тут Ельцин со своей политической реанимацией пристал. Если бы не вы да не Егор Кузьмич, в регламент вряд ли уложились бы. МИХАИЛ. А вас не смущает то, что все вопросы рассмотрели, а ответа ни одного не дали? ДЕЛЕГАТЫ. Вы нас, Михаил Сергеевич, Совсем за неформалов принимаете. Разве мы не понимаем, что если на одной конференции и вопросы рассмотреть и ответы дать, то никакой это тогда не партийный форум, а базар один. МИХАИЛ. Да, постановка вопросов - это самая трудная задача. Поэтому партия этот груз на себя и взвалила. А ответы народ должен искать. Именно так Ленин понимал живое творчество масс. Помните, он любил говорить: Мы, то есть коммунисты,кащу заварим, а народ пусть хлебает. ДЕЛЕГАТЫ. Расхлебывает. МИХАИЛ.Нет, именно хлебает. Потому, что расхлебать до конца невозможно будет - такое крутое варево. ДЕЛЕГАТЫ. Что же это получается? Опять народ на готовенькое придет. Он и так у нас дерьмоедом стал. МИХАИЛ. Народ у нас хороший, товарищи. Я его частенко вижу. Причем не через решетку с ним общаюсь, а прямо в клетку захожу.

ДЕЛЕГАТЫ. Так нельзя рисковать, Михаил Сергеевич. Надо беречь себя. Первый раз пронесет, второй раз пронесет,а на третий - возьмут да и рявкнут: "Мяса давай". МИХАИЛ. Плохо вы наш народ знаете. Про мясо он давно и думать забыл. Теперь ему мыло подавай. ДЕЛЕГАТЫ. А зачем оно ему? МИХАИЛ. Говорят, что после работы помыться хочется. ДЕЛЕГАТЫ. Ничего себе! С жиру бесятся! Раньше при царе после работы мылись, чтобы эксплуататорский пот смыть. Это понятно. А теперь, когда в основновном социалистический, его ж беречь надо. МИХАИЛ. То-то я смотрю, во Дворце съездов социализмом отовсюду так и несет. Но среди делегатов, я смотрю, тоже штучки попадаются. ДЕЛЕГАТЫ. А что такое? МИХАИЛ. Ну как же, опять кричат о каких-то наших привелегиях. ДЕЛЕГАТЫ. Это не настоящие делегаты, это лазутчики. Настоящий делегат знает, что никакие это не привелегии, а обычное лечебное питание и другие благотворительные мероприятия по оказанию помощи нашему авангарду. МИХАИЛ. И откуда только эти сплетни берутся? Я лично никакими особыми услугами не пользуюсь: ем, что дают, ношу, что надевают, еду на чем везут. ДЕЛЕГАТЫ. И мы тоже: едим, что берем, носим, что приносят, едем, куда в путевке написано. МИХАИЛ. Откуда такое отношение к активу? У этих рабочих на каждом заводе буфет есть, продукты по талонам раздают. Все культурно. А здесь на весь ЦК ни одного талона, представляете! А у крестьян? У каждого свой огород, все под рукой. А у нас ни одной своей грядки. Представляете? на фронте у коммунистов только одна привелегия была - первым в атаку идти. И сегодня партийцы должны быть впереди. ДЕЛЕГАТЫ. На фронте проще было, Михаил Сергеевич. Мы и сейчас стараемся без очереди, но народ какой-то дикий стал. Приходится через задний ход руководящую роль обеспечивать. МИХАИЛ. Распустили мы население. Я еще могу понять, когда Сталина ругают или Леонида Ильича. Когда про социализм неприлично выражаются, тоже можно понять. Но вот когда начинают кадры обижать, этого я понять не могу. В правовом государстве, по-моему, руководителей критиковать нельзя. После смерти или после ухода на пенсию пожалуйста, а при исполнении обязанностей - ни-ни. Законодательство наше в этом отношении никуда не годится. За абстрактную антисоветскую агитацию и пропаганду 10 лет схлопотать можно, а за конкретные нападки на конкретного руководителя только с работы критиков увольняем или даже на лечение направляем. Как юрист я теперь буду лично совершенствовать наше законодательство. ДЕЛЕГАТЫ. Спасибо. С праздничными митингами и демонстрациями тоже что-то делать надо. МИХАИЛ. Обязательно! У нас лежат заявления от широких слоев нашего населения. Многие требуют, чтобы горлопанов и неформалов лишить паспортов и всех их на подъем Нечерноземья бросить. Но и на это мы пойти не можем. ДЕЛЕГАТЫ. Почему? МИХАИЛ. Во-первых, потому, что демократизация еще не окончена: НЕ ВСЕ УСПЕЛИ ВЫГОВОРИТСЯ. Компетентные органы просят продлить процесс на годик - другой. А во-вторых, нельзя нам столько придурков в Нечерноземье концентрировать - они здесь такую черноту устроить могут, что потом не отмоешься ДЕЛЕГАТЫ. Что-то делать надо. МИХАИЛ. Надо! Учится надо, вот что. ДЕЛЕГАТЫ. Опять учиться? МИХАИЛ. Да не в школе, а на практике. На практике развитых стран. Вы видели, как они там демонстрантов разгоняют? ДЕЛЕГАТЫ. Видели. По программе "Время" часто показывают. Брандсбойтами и слезоточивыми газами. Но это ж негуманно. МИХАИЛ. Если мы слепо будем копировать их опыт, то это будет не очень гуманно. А если проявим творчество, то может не только догнать, но и перегнать западную демократию. ДЕЛЕГАТЫ. И восточную тоже надо перегнать. МИХАИЛ. И западную, и восточную, и южную. ДЕЛЕГАТЫ. А где мы столько воды возьмем, чтобы из брандсбойтов? У нас на питье не хватает. МИХАИЛ. Воду будем беречь, Вместо воды саперных лопаток побольше надо. ДЕЛЕГАТЫ. Лопаты? МИХАИЛ. Сперная лопатка двух зайцев, товарищи, убивает. Во-первых, лопата - это не автомат и не пушка, никто не скажет, что на мирных демонстрантов напали вооруженные гвардейцы. Все будет выглядеть, как встреча экстремистов с землекопами. А во-вторых, ликвидация последствий будет происходить более оперативно: хрясть - и сразу закопал. ДЕЛЕГАТЫ. А как насчет слезоточивого газа? Ведь что могут там сказать, они же повсюду орать будут, что при социализме люди плачут. МИХАИЛ. Да, социализм и слезы - это несовместимо. Мы тут со специалистами посоветовались и решили слезоточивые газы не применять. ДЕЛЕГАТЫ. Правильно! Лучше танки и ракеты. МИХАИЛ. Никаких танков, никаких ракет. Для начала попробуем ОВ использовать. ДЕЛЕГАТЫ. Отравляющие вещества? МИХАИЛ. Нет, особые вещества! То есть, те ОВ, у которых срок хранения истек. Эксперты считают, что очень здоровый человек от них не помрет. ДЕЛЕГАТЫ. А не очень здоровый? МИХАИЛ. Не очень здоровые на несанкционированные митинги не ходят. ДЕЛЕГАТЫ. Да, но что на это Запад, Восток и другие скажу. Ведь применение отравляющих веществ запрещено международными соглашениями. МИХАИЛ. Международные правовые документы запрещают использовать ОВ против возможного противника. Наши же советские люди нам не враги и поэтому эта конвенция на них не распространяется. Я эти юридические тонкости в университете хорошо изучил. Все должно быть по закону. ДЕЛЕГАТЫ. Но у нас нет такого закона, чтобы своих людей травить. МИХАИЛ. Есть такой закон! ДЕЛЕГАТЫ. Это Указ, а не Закон. МИХАИЛ. Не было еще такого Указа, который не становился бы потом законом. Не было и не будет! Вы думаете, зачем я предложил объединить Генсека с Президентом? ДЕЛЕГАТЫ. Чтобы социальная справедливость толще была. МИХАИЛ. Не только для этого. А главное, чтобы народная воля всегда опру имела: если партия мной недовольна вдруг станет, всякое бывает, то беспартийцы вокруг Президента сплотятся, А если несознательные граждане захотят другого, то партия на Генсека оперется може. Я - связующее звено между партией и народом. Даже если они в разные стороны тянуть будут, я всегда буду на стороне тех, кто за правду и социализм!

Диалог Тысяча Двадцатый

16 октября 1988 года. 12 часов 05

минут. Дальний Восток. Аэродром. Люди

переходят от одного прожектора к

другому, стараясь не потерять своего

участкового. Головы их подняты в

ожидании. На табурете, покрытом

кумачем, лежит передовая стюардесса с

биноклем на груди. Левой ногой она

показывает откуда прилетит, правой

отбивается от желающих пощупать

оптический прибор. Раздается шум

отечественного двигателя внутреннего

сгорания. На взлетную полосу выезжает

велосипед c моторчиком и налетает на

наблюдательный пункт. Стюардесса

вылезает из под лысого велосипедиста.

На ее глазах появляются слезы

радости.

СТЮАРДЕССА. Добро пожаловать, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Здравствуйте, товарищи. НАРОД. Здравствуйте! МИХАИЛ. Зачем собрались? НАРОД. Вас встречаем! МИХАИЛ. А кто вам сказал, что я здесь проезжать буду? А? А если бы я другой дорогой поехал? НАРОД. Вас и там встречают! МИХАИЛ. Вот как, значит, есть желание пообщатся со мной? НАРОД. Есть! МИХАИЛ. Ну что ж. Я это тоже люблю. Мне тут товарищи сказали, что после встречи со мной народ работать начинает с удвоенной энергией. НАРОД. Врут! С утроенной! МИХАИЛ. И чем вы это объясняете? НАРОД. По работе соскучились! МИХАИЛ. Так кто же вам раньше мешал работать? НАРОД. Никто! МИХАИЛ. Так в чем же дело? НАРОД. Никто не мешал, но никто и не говорил, что надо работать. МИХАИЛ. А без уговоров разве нельзя обойтись? НАРОД. Без живого партийного слова разве это работа - морока одна. МИХАИЛ. Правильно! Вот где собака зарыта. НАРОД. И не одна. Здесь их столько зарыто, что деревца посадить негде. МИХАИЛ. А что для вас важнее? Живое слово партийца или живой партиец? НАРОД. Живое слово! МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Живое слово важнее живого коммуниста? Как же так? НАРОД. Просто живых партийцев намного больше живых слов. МИХАИЛ. Разве? НАРОД. На 20 миллионов членов КПСС от силы 20 живых слов. МИХАИЛ. Разберемся. А что вас еще беспокоит, что мешает работать? НАРОД. Работы много. МИХАИЛ. Так этоже хорошо, есть куда руки приложить. НАРОД. Хорошо-то хорошо, да вот боимся, что не успеем всю работу до коммунизма переделать. МИХАИЛ. Это ж не сташно, при коммунизме доделаете. НАРОД. А наше начальство торопит. Пугает нас тем, что в светлоь будущем грех будет работать. МИХАИЛ. Ну это они что-то нето говорят. При коммунизме, какя его себе представляю, самая работа начнется. НАРОД. А как вы его представляете? МИХАИЛ. Долго рассказывать. НАРОД. Ну, пожалуйста. МИХАИЛ. Хорошо. Только очень коротко, а то мне сегодня еще 16 ферм объехать надо и в 9 шахт спуститься. Так, вот, человечество в своем развитии проходит три этапа. На первом этапе человек и палка существуют независимо друг от друга.Челолвек сам по себе, палка сама по себе. Это период дикости. На втором этапе человек находит палку и пытается с ее помощью заставить работать тех, у кого палки нет. Это эпоха гуманизма. И, наконец, на третьем этапе палка становится основным орудием производства. На этом этапе труд превращается в естественную потребность человека и каждый, уважая чужую потребность, будет стремится отдать свою палку кому-нибудь другому. Это и есть коммунизм! Понятно? НАРОД. Понятно, это как на субботнике, когда на 400 работяг 12 граблей и пять лопат, и каждый ждет, чтобы ему не хватило. МИХАИЛ. Правильно, для этого мы праздники коммунистического труда проводим, навыкам учим. НАРОД. Ясно. а когда зарплату повысят? МИХАИЛ. А на сколько вы хотите чтобы вам ее повысили? НАРОД. Рублей на 15-20. МИХАИЛ. 15-20 рублей, так. а вот мои товарищи по руководству хотят, чтобы их зарплата возросла на 400-500 рублей. НАРОД. Ого! МИХАИЛ. Вот вам и ого. А теперь сравните ваши 20 рублей с их 500 рублями. На свою недополученную двадцатку вы максимум две поллитровки не докупите. А они сколько теряют каждый месяц? В среднем 450 рублей! Вот и судите сами, кто больше теряет от того, что зарплата не повышается? НАРОД. Конечно они. На 430 рублей больше. Вот бедолаги МИХАИЛ. Сами видите, пока руководству не повысим, о вашем повышении думать нельзя. НАРОД. Как все связано! Недаром в нас Маляр говорил, что народ и партия едины. МИХАИЛ. Надо, же, простой маляр, и такое говорит. НАРОД. Да, Маляр Абрам Ильич. Он у нас массовиком-затейником работал. МИХАИЛ. А почему работал? Он что, на пенсию ушел? НАРОД. Не на пенсию, а за кордон. МИХАИЛ. Странно, такие правильные слова говорил и сбежал. Что ему здесь не нравилось? НАРОД. Мы сами виноваты. Раньше, когда он говорил нам что-нибудь вроде: "народ и партия едины", "планы партии - планы народа", мы смеялись. И он был доволен. А после XXVII съезда его шутки уже никого не смешили. Вот затосковал и сбег. МИХАИЛ. Почему смеятся перестали? НАРОД. Поняли, что так оно и есть. Это все равно, что над собственной грыжей смеятся. МИХАИЛ. Да, некрасиво получилось. А что-то женщин не видать. Куда вы их подевали? НАРОД. В бане они. Сегодня ихний день. МИХАИЛ. Что у вас и баня есть? НАРОД. Есть, все есть: и баня по субботам и в удовольствие работа, одного только нет - счастья. МИХАИЛ. Счастье в труде, товарищи. Нельзя нам об этом забывать. НАРОД. Помним! Поэтому и счастья нет, что мало трудимся. МИХАИЛ. Вижу, и до вас дошло. НАРОД. Дошло. Спасибо, Михаил Сергеевич, Приезжайте к нам еще раз. До свидания. МИХАИЛ. Так у меня еще есть время. Еще 25 минут могу с вами советоваться. НАРОД. Да ладно, отдохните лучше, а с нас и того хватит! МИХАИЛ. Вижу уже подзарядились, так и рветесь на работу. Здорово я вас воодушевил? НАРОД. Здорово! Послезавтра товарищам раскажем - тоже подзарядятся. МИХАИЛ. А почему послезавтра? Сегодня же и раскажите. НАРОД. Сегодня не получится. Подумать надо и разрядится. Начальство так и сказало: поговорите с Михаилом Сергеевичем по хорошему - по отгулу получите на обдумывание и разрядку. МИХАИЛ. То есть творчески хотите подойти к моим словам. НАРОД. Конечно, чтоб все по уму было. МИХАИЛ. Спасибо вам. НАРОД. Не за что. До свидания, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Как не за что? Да вы сами не знаете, какой вы замечательный народ. НАРОД. Знаем. Мы - новая историческая общность. МИХАИЛ. Какая общность? НАРОД. Ну как же, вы нас сами так обозвали: Советский народ МИХАИЛ. Это не я. НАРОД. Да мы не обижаемся, Михаил Сергеевич. А почему вы сегодня без Раисы Максимовны? МИХАИЛ. Что, обратили внимание? НАРОД. Ну а как же! Непривычно как-то. Она не померла? МИХАИЛ. Да вы что! Типун вам на язык! Сплюньте три раза через левое плечо (плюет). А вы почему плюете? НАРОД. Неудобно как-то. МИХАИЛ. Да вы не стессняйтесь, по рабоче-крестьянскому. НАРОД. Тьфу, тьфу, тьфу! МИХАИЛ. Что же вы наделали? Как же я теперь в таком виде в шахту спущусь? НАРОД. А вы сначала на ферму зайдите - буренки оближут. До свидания, Михаил Сергеевич, приезжайте к на еще раз. МИХАИЛ. Стойте, куда же вы? Остановите их сейчас же, я еще с ними не попрощался! КОМАНДИР. Бесполезно, Михаил Сергеевич, у них смена кончилась. МИХАИЛ. (кричит) До свидания, товарищи! НАРОД. (кричит) Спасибо! МИХАИЛ. За что они меня благодарят? КОМАНДИР. За вашу веру в народ, за то, что верите, что еще раз с нами втретитесь. МИХАИЛ. А как же иначе? КОМАНДИР. Иначе нельзя, но они этого не понимают. Второй раз на такие мероприятия их разве зарубежной путевкой заманить можно. МИХАИЛ. Зарубежной, говорите. А что их так тянет за рубеж? КОМАНДИР. Любознательность. Каждому хочется от Эйфелевой башни или пирамиды Хеопса кусочек домой привезти. МИХАИЛ. Какой любознательный народ у нас! КОМАНДИР. Даже слишком. Многие в поисках тамошних достопримечательностей так увлекаются, что теряются. В прошлом году половина не вернулась. МИХАИЛ. Так надо же отыскать товарищей, помочь вернуться. КОМАНДИР. Помогаем, но таможня не пропускает - все мешки проверяет. МИХАИЛ. Жаль. Такое население теряем.

Диалог Тысяча Двадцать Первый

29 сентября 1988 года 13 часов 15

минут. Москва. Старая площадь.

Кабинет. Над столом в гамаке

покачивается бывший помощник

комбайнера. Бывшие технологи,

лекальщики, мичуринцы и ветераны

других мирных профессий пытаются

попасть в резонанс с колебаниями

руководителя. От окна к двери туда

сюда бегает генерал и пытается грудью

заслонить штатских от сквозняка.

МИХАИЛ. Все бы ничего, да вот национальные окраины словно ошалели - все отсоединится хотят. ЯЗОВ. Если так дело дальше пойдет, придется войска из Афганистана отзывать для усмирения этих недотыкашей. МИХАИЛ. Какие войска? ЯЗОВ. Ограниченный контингент, 250 тысяч красноармейцев. МИХАИЛ. Ого! А что он там делает, контингент этот? ЯЗОВ. Долг какой-то отдают. ЕГОР. Не какой-то, а интернациональный, и не отдают, а выполняют. МИХАИЛ. А как он туда попал? ЯЗОВ. Не знаю. МИХАИЛ. А кто знает? Ты же министр обороны и не знаешь? ЯЗОВ. Они до меня еще начали долг отдавать, я ткт ни при чем. МИХАИЛ. А кто при чем? Кто этим вопросом владеет? ЕГОР. Я! Все знаю: и сколько мы туда продовольствия и техники ввозим, и сколько медалей и орденов оттуда вывозим, знаю даже имена двух последних вождей ихней апрельской революции, а вот как этот ограниченный туда попал, не знаю. МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Я кажется начинаю понимать. Ты сказал, что знаешь ихних вождей апрельской революции. Мне кажется тут и разгадка кроется. Мы, наверное, ввели туда войска, чтобы защитить завоевания нашей апрельской революции. ЕГОР. Наверное. ЯЗОВ. Вряд ли. Судя по письмам матерей и жен невернувшихся оттуда воинов, ограниченный находится там лет восемь, а то и десять. А наша апрельская революция 3 года назад была. ЕГОР. 3 года 4 месяца 8 дней МИХАИЛ. Вот видишь. ЯЗОВ. Все равно нестыковка получается: 3 + 4 + 18 = 34+8, а там всего 8-10. ЕГОР. По моему, Тимофеич прав. Ведь если это была бы наша апрельская революция, то зачем им своих вождей заводить. МИХАИЛ. А можеть самозванцы? ЕГОР. Но если самозванцы, то какой долг у нас перед ними? МИХАИЛ. А может ты с долгом напутал что-нибудь? ЕГОР. Нет, про все мог напутать, а про долг точно помню. Да в любой газете про этот долг каждый день пишут. Здесь все точно! МИХАИЛ. Вот что значит преемственность нарушать. Был бы жив Леонид Ильич, он бы что-нибудь вспомнил. ЯЗОВ. А может быть у Наджибуллы спросить? У нынешнего афганского главаря? ЕГОР. А он откуда знает? Их, этих главарей, уж сколько сменилось. МИХАИЛ. Да и неудобно как-то, подумают еще, что мы не знаем, как Ограниченный к ним попал. ЭДИК. Вот именно. А это уже дипломатический скандал. Нет, надо своими силами обойтись. ЯЗОВ. А может взять и потихоньку его оттуда вывести? ЭДИК. Ты что! А вдруг он там наши жизненно важные интересы охраняет? ЕГОР. Все может быть. Тут горячится нельзя. Надо за Громыко послать, может он что-нибудь вспомнит. МИХАИЛ. Правильно. Николай, давай по-быстрому смотай за дедом. Все равно ты человек сугубо штатский и в наших разговорах ничего не понимаешь. РЫЖКОВ. Я мигом, Михаил Сергеевич (убегает). МИХАИЛ. Ну ладно, пока деда не привели, поговорим о наших внутренних проблемах. Что будем делать с этими бузотерами: С прибалтами, кавказцами, белоруссами и прочей окраиной? ГОЛОС. А может быть ничего не делать? Взять и предоставить им их законное право на самоопределение? ЯЗОВ. (хватается за кобуру) Стой кто идет? МИХАИЛ. Успокойся, Дмитрий Тимофеевич, его все равно не подстрелишь. С ним надо по-хорошему, он ласку любит. ГОЛОС. За каждой союзной республикой сохраняется право выхода из СССР. Статья 72 Конституции СССР. МИХАИЛ. Все правильно, но с русским языком у тебя слабовато. Что такое "сохраняется право"? Это значит, что право остается таким каким оно было. А было то, что было на самом деле. а теперь скажи мне, когда это было, чтобы что-нибудь из нас наше выходило? Входило - да, а выходило только инородное, не наше. И вот эту исторически сложившуюся реальность наша Конституция и сохраняет. ГОЛОС. Словоблудие все это. Все равно рано или поздно ваша империя развалится. Не лучше ли для вас самих же сделать этот процесс более или менее управляемым. МИХАИЛ. Допустим что ты прав. Но как ты себе представляешь - управляемый развал империи? ГОЛОС. А вы снимите идеологический обруч и попытайтесь удержать империю одними экономическими объятиями. МИХАИЛ. Наша экономика без нашей идеологии не просуществует и недели. В этом сила нашей идеологии. ГОЛОС. В этом слабость вашей экономики. Экономика на идеологических костылях - это все равно, что писатель, которому велено создать шедевр, а разрешено пользоваться только тремя буквами. Как ни крути, кроме "Ура" ничего не получится. МИХАИЛ. Ну, хорошо. А как ты предлагаешь снять этот идеологический обруч? Ведь на этом обруче миллионы орлов сидят. У каждого власть, у каждого желание сохранить ее любой ценой. ГОЛОС. Для начала надо создать видимость того, что обруч остается целым и невредимым, не трогать этих орлов: республиканские компартии сделать самостоятельными, но КПСС упразднить, как в свое время был распущен Коминтерн. МИХАИЛ. А что это меняет? Царь и без партии держал всю империю под своим троном. ГОЛОС. Царская империя держалась не на силе царской власти, а на экономической недоразвитости России. Вообще эксплуатация колоний выгодна метрополии только до того момента, когда встает вопрос о социально-экономическом развитии колонии. А этот вопрос рано или поздно обязательно вырастает, так как без его решения колония превращается из плодоносящего источника в бездонное болото. МИХАИЛ. Правильно. И мы этот вопрос решили. ГОЛОС. Еще ни одной метрополии никогда не удавалось решить этот вопрос. И вы не исключение. Не удавалось потому, что невозможно быстро бежать самому, таща за собой тех, кто только-только ползать научился. Выбор один. Либо ползти вместе, что вы и делаете, либо отвязаться. Именно поэтому все колониальные империи благополучно распались. Только вы и остались. МИХАИЛ. Что же ты предлагаешь и нам отвязаться, оставить в беде зываться должен. Раньше при царе, Россия была лидером, а теперь у нее, кроме "метро" от метрополии ничего не осталось. Она сама сегодня самый тяжелый камень в этой связке. МИХАИЛ. Вот видишь, ты сам себя опроверг. С какой стати мы будем отвязываться от более шустрых республик? ГОЛОС. Смысл самый прямой. Сечас в этом имперском клубке никто не бежит и не ползет даже. Идет какое-то волокообразное движение по кругу. А если бы вы развязались, то каждый начал бы двигаться по-своему. Кто-то попытался бы бежать, кто-то пробовал бы просто идти, а кто-то начал бы самостоятельно ползать, а это уже немало. Главное, что все стали бы двигаться вперед, один быстрее, другие медленнее, но вперед. И Россия от этого только выиграла бы. Может быть, даже больше всех - русские, быстро умнеют, если их не бить за это. МИХАИЛ. А что будет с республиканскими компартиями? они же без центрального руководства пропадут. ГОЛОС. Не пропадут, а займут подабающее им место. Они будут поставлены в такие условия, что им придется доказывать на деле свою самостоятельность как государственных партий. МИХАИЛ. Без московского кулака местные коммунисты не удержаться у власти. ГОЛОС. Правильно. Но переход от идеологизированного общества к подобию демократического в этом случае может произойти более или менее безболезненно. С одной стороны вроде бы сохраняется целостность империи, а с другой стороны, создаются условия для превращения ее в гражданское государство, оставшиеся части которого будут связаны между собой экономическими цепями, а не идеологическим колпаком, под которым, как ни крути, все клоуны. МИХАИЛ. А что, если все разбегутся? ГОЛОС. Для России это не вопрос. Лучше быть господином своего положения, чем товарищем по несчастью. России не нужны сети, ни капканы для того, чтобы удерживать экономически необходимых ей партнеров. Снимите коммунистический колпак и Россия превратится из нищенстствующего бодрячка в богатую страну, сотрудничества с которой будет добиваться весь нормальный мир. МИХАИЛ. А может есть другой выход? Уж очень жалко такие пространства терять. ГОЛОС. Империя обречена. И вопрос только в том, как она распадется: с треском и кровью в результате бесконечной серии гражданских войн, либо более или менее мирно в результате постепенных реформ. ЕГОР. А ты нас гражданской войной не пугай. Выиграли мы одну и если нужно, еще несколько выиграем, но землю свою никому не отдадим. Хватит нам того, что Польшу с Финляндией прошляпили. Как их вернуть? Вот о чем думать надо. ДА что с ним, дураком, разговаривать? А ну, Тимофеич, шандарахни из своей пушки вон в тот угол. Мне кажется, этот подлец за Бориса спрятался. МИХАИЛ. Ты куда, Борис? ЯЗОВ. Не бойся, боря, оно у меня не заряжено. Генералам патранов не выдают. ЕГОР. А чего ж тогда целишся? ЯЗОВ. Чтобы форму не потерять. ЕГОР. А почему генералам не выдают? ЯЗОВ. Леонид Ильич так велел. Узнал, что эфиопские товарищи на своем Политбюро друг друга перестреляли, и приказал - не выдавать. ЕГОР. Да,толковый мужик был. Помню как хотел меня Героем труда сделать. БОРИС. Ну и почему же не сделал? ЕГОР. Да как назло к этому времени он уже букву "т" не выговаривал и моя Звезда в Омск уплыла. МИХАИЛ. Я об этом не знал, что же ты раньше молчал? ЕГОР. Боялся, что вы меня за это в Политбюро не возмете. Вы же как Генсеком стали, новый кадровый лозунг выдвинули: "Без царя в голове, без Звезды на пиджаке". У нас теперь тех руководителей, у которых звезды есть, меченными называют, и дни их, я думаю, сочтены. ЭДИК. А я свою пятиконечную сдал. ЧЕБРИКОВ. Скажи лучше, поменял на шестиконечную. ЭДИК. Чья бы мычала, а твоя молчала. ЧЕБРИКОВ. У меня чистая награда, мне ее Михаил Сергеевич дал. ЕГОР. Все равно меченный. Это тебя проверяли - возьмешь или не возьмешь. Взял - значить меченный. ВОРОТНИКОВ. И я не отказался. ЕГОР. Ну и дурак. А я отказался: Два раза отказался: один раз когда в Омск награду сплавил, а второй раз, когда Михаил Сергеевич в 1985 году испытать меня решил на мое 65-летие. МИХАИЛ. Молодец! Здорово ты тогда меня разыграл: недостоин, недостоин. Пришлось твою звезду Виталику отдать. А тот сразу клюнул. Клюнул, Виталий Иванович? ВОРОТНИКОВ. Клюнул. простите меня ради Бога. ЕГОР. Бог простит. И тебя, и Зайкова, и Слюнькова. ЗАЙКОВ. Я свою честно заработал, я тогда директором завода был. ЕГОР. Знаем, знаем, 1971 год. Тебе медаль за то дали, что ты свой завод в производственное техническое объединение переименовал. Мы тогда всем, у кого такая вывеска была Героя давали. Славные времена - научно-техническая революция по кабинетам так и шастала. Я тоже было вывеску сменил на "Томский Областно-технический комитет КПСС", да уже поздно было. Эта самая революция за кордон переметнулась. Так что насчет честного зароботка, Лева ты не заливай. По-честному свои звезды из нынешних руководителей только один Щербицкий зароботал: купил у Галины Леонидовны за свои карбованцы и носит, не стесняясь, как некоторые. СЛЮНЬКОВ. А откуда они у Галины взялись? ЕГОР. У отца брала. У него на каждом пиджаке и каждой майке всегда полный комплекс наград был. а Галина эти майки штопать любила, такая рукодельница была: после ее штопки майки как новые - ни одного прокола, ни одной медали. МИХАИЛ. А вот и Громыко. Заходи дед, заходи. Ложись, в тазу правды нет. ГРОМЫКО. Хи-хи-хи. Ох и шутник вы, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Станешь тут с вами. Отвечай как на духу, зачем и кто наши войска в Афганистан направил? ГРОМЫКО. Впервые слышу. А что они там делают? ЯЗОВ. Интернациональный долг отдают. ГРОМЫКО. Долг? Долг, дубленки, дубленки. Вспомнил. В 1979 году это было. Как сейчас помню: зима и снег за окном кружится белый, белый такой. Да вы, Михаил Сергеевич, там тоже были, вспомните. Сидим, вдруг Тараки вбегает, весь аж дрожит и кричит: "Долг давай, долг давай". Леонид Ильич успокоил его и спрашивает: "Какой долг?" А тот: "Мы вам дубленки поносить давали, теперь долг давай". А в те дубленки мы делегатов последнего съезда одели, такой раньше обычай был. Леонид Ильич ему и обьясняет: "где я тебе их найду, по всей стране разьехались". А он опять: "Долг давай, долг давай"! Гаагским судом грозить стал. Еле уговорили его за дубленки тулупами расплатиться. Согласился, но при условии: чтобы при тулупах люди были, преданные апрельской революции. Так за каждую дубленку пришлось 100 тулупов отдать с полным боекомплектом. А так как количество тулупов у нас было ограниченным, то и интернациональный долг назвали Ограниченным контингентом. ЕГОР. И на какой срок вы их туда направили? ГРОМЫКО. До тех пор, пока они под афганским солнцем в дубленки не превратятся. МИХАИЛ. И много превратилось? ГРОМЫКО. МИД этим вопросом не интересовался. Для нас главное, чтобы дипломатического скандала не было. ЯЗОВ. Тысяч 20 будет, Михаил Сергеевич, а сучетом раненых все 200. МИХАИЛ. Да, наделал ты, дел, Председатель Президиума Верховного Совета. ГРОМЫКО. Да вы тоже за это решение голосовали, Михаил Сергеевич. Как сейчас помню, двумя руками. МИХАИЛ. Это я не голосовал. Этоя у-шу занимался. Как раз в этот момент я отключился, а вы в это время, видно, дров и наломали. ГРОМЫКО. Но вы же речь произнесли! Параллель еще с Испанией провели! МИХАИЛ. Правильно. А я и сейчас могу сказать, что с Испания и Афганистан на одной параллели расположены. А вы из этого чисто географического факта сделали грязные политические выводы. Вот и Эдик может подтвердить, он там тоже тогда был. ЭДИК. Могу. Я тогда сразу понял, что Михаил Сергеевич географию лучше Леонида Ильича знает. ЕГОР. А из-за чего, собственно говоря, сыр-бор разгорелся, Михаил Сергеевич? Главное выяснили, остальное - неважно. МИХАИЛ. Тебе все неважно. А кто отвечать будет за это преступление? ЕГОР. Вон как вы вопрос ставите. Понял.Действительно, кто? По-моему, деда надо гнать из президентов. С почетом, но гнать. Преступники нам в Политбюро сегодня не нужны. ЯЗОВ. А кто же тогда Президентом будет? МИХАИЛ. Как кто? ЕГОР. Сразу видно, генерал - совсем ничего не соображает.

Диалог Тысяча Двадцать Второй.

28 октября 1988 года. Москва,

Музей. Центральный зал. Левая

половина зала заставлена полками с

"Новым мышлением", правая - лесами

перестройки. Лысый агроном-юрист

раскладывает в порядке важности

завоевания первой апрельской

революции: мыло, стиральный

порошок, сахар и другие реликты. Из

кладовой выходит профессиональный

революционер со значком "153

квартала в партии". На нем шинель

Ф.Э.Дзержинского и шляпа

И.И.Бухарина

МИХАИЛ. Чего нос повесил, Егор Кузьмич? ЕГОР. Нинка письмо прислала. Обижается, что мало ее печатаем. МИХАИЛ. Какая Нинка? ЕГОР. Ну эта, Андреева. Я ведь ей тогда пообещал все передовицы в "Пионерской правде" для ее стихов зарезервировать. МИХАИЛ. Она что, и стихи пишет? ЕГОР. Только стихи и пишет, такая романтическая девушка. Она мне целый ямб посвятила. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка. ЕГОР. (читает) "Беспринципных я не люблю,

Беспринципных всех удавлю.

Днем и ночью ору сгоряча,

Что давно хочу Кузьмича! МИХАИЛ. Везет же тебе. Постой, ты говоришь: "только стихи и пишет" А кто же тогда ту статью написал? ЕГОР. Вы что, забыли? Как и договаривались - камраде Медведев. МИХАИЛ. Ты что-то напутал. Вадим ответную статью в "Правде" писал. ЕГОР. И в "Правду" и в "Советскую Россию" - все он писал. МИХАИЛ. А Нинку зачем мы в это дело впутывали? ЕГОР. Ну как же? Вы же сами просили, чтобы все выглядело демократично, чтобы голос масс слышен был. МИХАИЛ. Да, демократия - это мой конек. ЕГОР. Как бы на этом коньке шею нам не сломать, Закон о выборах никак из ума не идет. По-моему, мы с ним переборщили. МИХАИЛ. А что такое? ЕГОР. Да по этому закону верных коммунизму людей на съезд можно только через общественные организации протащить. МИХАИЛ. Ну, это ты преувеличиваешь. Я думаю, что этот закон сильно увеличит партийную группу в высшем органе Советской власти. ЕГОР. Да причем тут партийная группа! Я про верных ленинцев говорю, а не про партийную группу, это разные вещи. Если бы все члены партии настоящими коммунистами были, мы бы уж давно до светлого будущего дошли. МИХАИЛ. А что такое, по-твоему настоящий коммунист? ЕГОР. Настоящий коммунист - это член партии, который не может прожить более 12 часов без руководящего указания. МИХАИЛ. Надо работать с теми, кто есть. ЕГОР. Про то и речь. Я и говорю: хорошо бы всех депутатов от общественных организаций выбирать. МИХАИЛ. Ты слишком прямолинеен, Егор. Не забывай, что на нас смотрит весь мир. И оттого,что он видит, зависит многое. Запад должен увидеть у нас то, что он так хочет увидеть: де-мо-кра-ти-за-ци-ю. Иначе он с нами разговаривать серьезно никто не станет. ЕГОР. Обойдемся. У нас своих собеседников хватает. МИХАИЛ. Ты, может и обойдешся, а я нет. Страна в глубочайшем кризисе. Того и гляди, народ сам начнет действовать. Сам понимаешь? Без тебя, без меня, без партии. ЕГОР. Это из области фантастики. Народ наш без нас и сопли-то подтереть не сможет. МИХАИЛ. Ты на периферии зациклился. Томскими категориями мыслишь. Пора понять, что Европа - это не Сибирь. Москва, Ленинград, Литва, Эстония - вот наши болевые точки, вот откуда следует ждать удара. А здесь ударят, по всей стране круги пойдут. И тогда уж тебе прийдется собственные сопли дегустировать. Да и Сибирь долго спать не будет. ЕГОР. Я не думаю, что все так серьезно. МИХАИЛ. Очень серьезно! Кредиты нам нужны. Товары ихние, ширпотреб, чтобы народ хоть немного успокоить. Ты думаешь мне охота клоуна из себя строить: ездить повсюду и людей работать уговаривать, причитать, что жизнь лучше стала. Эту пластинку первые два-три года крутить можно, а потом все равно придется платить по векселям. Так что с выборами вопрос непростой. Надо отвлечь народ. Карнавал ему устроить. Пусть в демократию поиграет. Да и Запад, глядя на игрища, подобреет. Ты думаешь, зачем мы Ельцина на октябрьском Пленуме заклевали? ЕГОР. Честно говоря, до сих пор не пойму. Как-то спонтанно получилось. МИХАИЛ. Спонтанно только птицы галдят. После этого Пленума Борис получил статус обиженного партией. А в народе это все равно, что национальный герой. Октябрьский Пленум для Бориса - это начало его предвыборной кампании. Мы его еще раза два так "обидим" и он нам такое шоу устроит, что все ахнут: "Вот это демократия!" Вся шушера вокруг него сплотится, все неформалы и крикуны на него молится будут. ЕГОР. А партии-то какой навар от этого шоу будет? МИХАИЛ. Ну, во-первых, левое крыло нашего парламента будет возглавлять наш человек. Во-вторых, наши потенциальные кредиторы из-за океана подумают, что лед тронулся, в-третьих, люди воспримут депутатство Бориса как свою историческую победу и это отвлечет их хоть немного от пустых прилавков. Да, кстати, как там твоя "Память поживает? Эти ребята скоро могут понадобится. ЕГОР. Шумят понемногу. На большее их не хватает. А зачем они могут понадобится. ЕГОР. Шумят понемногу. На большее их не хватает. А зачем они могут пригодится? Разве что стекла в магазинах бить и взрывпакеты в метро забывать. МИХАИЛ. И стекла тоже. Нам нужны собственные резервы для наведения порядка. Армия хочет оставаться чистой. ЕГОР. Ишь какие чистюли нашлись! МИХАИЛ. Это требование армии и сним, я думаю, надо согласится. Без нее мы ничто. ЕГОР. За нами партия и народ, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Ах, оставь! Они действительно за нами ... гонятся. Пока нам еще удается маневрировать, но даже мои способности не безграничны.

Диалог Тысяча Двадцать Третий

Москва. Кремль. Зал заседаний

Президиума Верховного Совета. Над

председательским местом висит еще

раз отреставрированная картина

"Три богатыря". На лошади Ильи

Муромца сидит лысый джентельмен.

В левой руке у него "Новое

мышление", правой он упирается в

грудь волосатого богатыря в юбке,

который пытается дотянуться до

авторского экземпляра. Третий

батыр звездно-полосатым лассо

удерживает железную леди,

предлагая ей попробовать СОИ.

Конь ковбоя маленьким глазом

неодобрительно косит на своего

всадника, а большим

заинтересованно смотрит в зал.

МИХАИЛ. Сегодня у нас один вопрос. Как случилось так, что горный Карабах совсем никого не слушается? Давайте послушаем для начала товарищей оттуда, может они нам объяснят, почему они не могут справится с положением на месте. СЕКРЕТАРЬ. Я думаю, что ... МИХАИЛ. А вот этого не надо. Я не против того, чтобы руководители вашего ранга иногда задумывались, нов условиях пролетарского интернационализма надо выражаться более конкретно. СЕКРЕТАРЬ. Дело в том, Михаил Сергеевич... МИХАИЛ. То, что я Михаил Сергеевич об этом вся страна уже три года знает. А то, что дело совсем не в том, о чем вы хотите сказать, ЦК и Президиум тоже знают. Ты давай по существу вопроса и не стесняйся признавать ошибки. СЕКРЕТАРЬ. Конечно, если вспомнить историю этого ... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Историю с географией мы все в школе проходили. Где и как все было, об этом другие товарищи лучше тебя раскажут. А тебе надо больше упор на специфике делать. Истина конкретна. Специфичность безобразий, которые ты там допустил, так и бьет в глаза, а ты скрываешь. СЕКРЕТАРЬ. Я еще ничего не успел сказать, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Опять Михаил Сергеевич. У тебя время в обрез, а ты все Михаил Сергеевич, Михаил Сергеевич. Сегодня, когда вся страна хочет по-быстрому перестроится, вы у меня как кость в горле (кашляет. Егор подходит и бьет по спине). Спасибо, Егор Кузмич. Перестройка - это общенародное дело, а вы хотите это дело под откос пустить. СЕКРЕТАРЬ. Мы тоже на пере... МИХАИЛ. Слушай, что-то я тебя не пойму. Я тебе про Фому, ты мне про Ерему. Может, тебе легче на азебарджанском доклад делать, так сразу и скажи. СЕКРЕТАРЬ. Я армянин, Михаил Сергеевич, и на азербайджанском говорить не буду. МИХАИЛ. Вот, вот. С этого надо было начинать. При чем тут армянин? У нас, может все армяне, а говорят на том языке, на котором положено. Чем тебе азербаджанский не нравится? СЕКРЕТАРЬ. Я этого не говорил. МИХАИЛ. Я вас всех насквозь вижу. Дай вам волю, вы все начнете на армянском говорить, а о последствиях подумали? СЕКРЕТАРЬ. Но каждый имеет право... МИХАИЛ. Право, право. Научились говорить. Ты знаешь, где твое право? Твое право вон у тебя около правой руки. А лево - это право? Твое право вон у тебя около правой руки. А лево - это там, где ты партбилет носить должен. А ты небось, его дома забыл. СЕКРЕТАРЬ. Нет вот он (достает из заднего кармана брюк) МИХАИЛ. Так я и знал. Теперь все ясно. Вы видите, товарищи, где он партбилет носит? Он ему, оказывается, не сердце греет, а жо... трусы греет. Так, так, так. А я удивляюсь, что он два слова связать не может. СЕКРЕТАРЬ. Могу, но вы не ... МИХАИЛ. Опять Михаил Сергеевич виноват, ха-ха-ха. ПРЕЗИДИУМ. Хи-хи-хи. Здорово вы его, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Ты мне вот лучше что скажи: ты сам лично где жить хочешь: в Азебарджане или в Армении? СЕКРЕТАРЬ. В Армении, но это не значит... МИХАИЛ. Все ясно. О чем с ним можно разговаривать? СЕКРЕТАРЬ. Но все-таки, я хотел бы, чтобы вы поняли, что все не так просто. МИХАИЛ. Ты нас сложностями не пугай. Сложностей боятся - при социализме не жить. Без сложностей нам нельзя. ПРЕЗИДИУМ. Правильно. Что же мы без них делать будем! Регламент! У него время вышло. МИХАИЛ. И точно вышло. Ишь как разговорился. Кто следующий? Товарищ Амбарцумян, давайте, давайте, только поконкретнее, пожалуйста. РЕКТОР. Я буду говорить... МИХАИЛ. Для этого мы вам и слово дали. Давайте так, товарищи, договоримся, чтобы зря время не тратить, без вводных слов, пожалуйста, а то мы до ночи не кончим. А у нас и дома еще дела есть. Воспитание подрастающего поколения нельзя откладывать в долгий ящик. А дома, небось у каждого что-нибудь подрастает. Иначе нельзя.. Надо думать о будущем. Наша перестройка, по всему видать, так народу понравилась, что его теперь от нее лет сто-двести за уши не оттянешь. Так что нужны целые поколения перестройщиков, чтобы перед историей не краснеть. Да и перед ботаникой тоже. РЕКТОР. Я буду говорить о тех... МИХАИЛ. И о тех и об этих. Постарайтесь ничего не упустить. А то у нас, знаете, как бывает: вроде бы есть о чем человеку сказать, а он как раз об этом и промолчит. А про то, что можно и не говорить пока, кричит почем зря. Меня вот что тревожит, товарищи. Советские люди понимают, что наши достижения - это их достижения. Но они иногда ставят вопрос: а почему сегодня хуже чем вчера, несмотря на планомерное улучшение. Правильный вопрос, товарищи, но сегодня я попрошу вас об это не говорить, потому что об этом мы будем говорить на Мартовском Пленуме, а сегодня у нас... ПРЕЗИДИУМ. Декабрь, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Как быстро время летит. Нельзя терять ни минуты. Что же вы молчите товарищ Амбарцумян? РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях... МИХАИЛ. Правильно, именно о сложностях. Все простые задачи уже решены: коллективизация, индустриализация. Все, что на "ция" кончается, уже решено. Будем откровенны, товарищи, в Нагорном Карабахе люди потеряли чувство времени, а самое главное - пространства. В Армении им жить захотелось. Среди нас тоже есть товарищи, которые в Париже хотели бы жить. Есть? ПРЕЗИДИУМ. Есть! Есть! МИХАИЛ. Но, однако, живут и работают в Москве. И неплохо, надо сказать, живут (долгие продолжительные аплодисменты). Вот и вам надо работать, больше работать. О чем вы задумались, товарищ Амбарцумян? РЕКТОР. Вас слушаю. МИХАИЛ. А че меня слушать? Это мы вас слушаем. Давайте поконкретнее, а то время идет. РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях, которые... МИХАИЛ. Мы это, кажется, уже говорили. Что-нибудь новенькое, посвежее. Вы вроде ученый. И работы я ваши вроде читал. Так что давайте что-нибудь из последней статьи. Как там у вас: "В Омской области производство мяса в личном подворье за последние 70 лет возросло с 27 до 25 тысяч тонн или почти в 2 раза". Здорово это вы проанализировали. РЕКТОР. Это не я. Я в Омской областью не занимаюсь. МИХАИЛ. А зря! Омская область, она побольше вашей Армении будет. Вот вам куда просится надо. Это нас, товарищи, и губит - национальная ограниченность. Если вы думаете ведомственные барьеры заменить нп республиканские заборы, то у вас ничего не получится. Во-первых, древесины не хватит, а во-вторых, народ не позволит на личное подворье все ваши ограды разберет и правильно сделает. Советский народ - это вам не фуникулер. А судя по статьям, ты мне умнее казался. А тут слова из тебя не вытянешь. РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях, которые были... МИХАИЛ. Молодец! Наконец-то! Правильно: были и сплыли, благодаря решительной постановке вопроса. РЕКТОР. ... были и остаются нерешенными. ПРЕЗИДИУМ. Регламент! МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А ну, повтори, что ты сказал. РЕКТОР. Мы с вами, Михаил Сергеевич, на брудершафт не пили. МИХАИЛ. И не буду! Я с тобой, извините, с вами, на одном гектаре заседать не буду. РЕКТОР. Так вот, я эти сложности решил. ПРЕЗИДИУМ. Регламент! МИХАИЛ. Цыц! Как решил? Ну-ка, ну-ка. РЕКТОР. Надо ввести во всех Нагорных Карабахах особое правление. МИХАИЛ. Что значит во всех? Разве он у нас не один? РЕКТОР. Скоро таких карабахов в каждой республике столько расплодится, что лучше заранее меры принять. МИХАИЛ. А что такое "особое управление"? РЕКТОР. Это когда каждым городом или поселком прямо из Москвы управляют (долгие аплодисменты, переходящие в авацию). МИХАИЛ. Сколько у нас городов и поселков? Москвичей не хватит? ПРЕЗИДИУМ. Хватит! Да здравствует перестройка! МИХАИЛ. А как к этому отнесутся республиканские руководители? АЗЕРБАЙДЖАН. Я лично в Москву перееду хоть завтра. АРМЕНИЯ. А я хоть сегодня! МИХАИЛ. Значить здесь единодушие. это хорошо. Я недавно, товарищи побывал во Владимирской области. Там тоже все хорошо. У них большой потенциал. И вообще там,где быстро, по-настоящему поняли смысл перемен, оценили мощный толчок от перестройки - там все хорошо. А где еще не поняли, там скоро тоже поймут. РЕКТОР. Мы уже поняли. МИХАИЛ. Молодец! А насчет гектара я передумал - обязательно будем. Новый поход к делу дает убедительные примеры эффективной работы. В Полтавской районе партийную организацию недавно возглавил молодой секретарь Воробьев Н.Н. С помощью ученных коммунисты в районе разработали меры по подъему экономики хозяйства. В районе после войны было 46 тысяч жителей, сейчас 17 тысяч осталось, а мяса съедают столько же. Такие примеры есть повсеместно. Чтобы их обобщить, нужен ну, догадываетесь? ПРЕЗИДИУМ. Всесоюзная партийная конференция! МИХАИЛ. Я же сказал нужен, а не нужна. Ну, нужен ... ПРЕЗИДИУМ. Мартовский Пленум! МИХАИЛ. Правильно! В марте решим, а на сколько времени продуктов осталось, а летом по национальному вопросу ударим. А то теперь что же получается, товарищи? Раньше все на татар валили, а теперь евреев во всем обвиняем. Оно, кончно, и эти руку приложили, но нельзя так метаться, Нужна какая-то преемственность. Есть у меня одна задумка: ввести единую для всех республик национальность "татей". Улавливаете мысль? В почти каждом из нас либо течет татарская кровь, либо бьется еврейская жилка. Правильно? ПРЕЗИДИУМ. Бьется! МИХАИЛ. Поэтому я и предлагаю "тата" от "татарина" и "ей" от "еврей". ПРЕЗИДИУМ. А кать быть с руководством, которое несмотря ни на что сохранило чисто славянскую породу. Мы же не татареи! МИХАИЛ. А вот это Июльский Пленум и решит. Думаю, что Пленум поддержит мое предложение: для руководителей высшего ранга ввести национальность "ручистый". "Ру" - от русский, а "чистый" от речистый.

Диалог Тысяча Двадцать Четвертый

1 марта 1989 года. Москва. ЦПК и О

имени Горького. На качелях стоит лысый

комбинатор. Два крепыша, засучив

рукава, раскачивают отдыхающего.

Крепыш постарше толкает вправо,

молодой - влево. На лицах толкачей

черным по красному написано: "Сибирь +

Урал = Ставрополье".

МИХАИЛ. На нас смотрит весь мир. От исхода твоей компании, Борис, зависит очень многое. БОРИС. Все будет нормально, Михаил Сергеевич. Считайте, что депутатское место у меня в кармане. МИХАИЛ. Нужно, чтобы ты сплотил вокруг себя всех диссидентов. Когда они в куче ими легче управлять. БОРИС. Кучу-то я соберу. А вот что дальше с ней будем делать, как ею управлять? Для того, чтобы сохранить свое влияние, я должен находится в постоянном дрейфе влево. Даже если вы меня исключите из партии, я левее уж некуда, они будут требовать все новых и новых поступков. МИХАИЛ. Нужна долгосрочная продуманная программа. Нам нужен свой народный фронт, но без таких генералов, как Сахаров и К^. БОРИС. А не перегнем палку с этим народными фронтами? При определенных обстоятельствах они могут выйти из под контроля. МИХАИЛ. Они и так выйдут. Тут вопрос только времени. Нам нужно время, много времени для того, чтобы очистить партию от старой гвардии. Нам нужна чистая партия. БОРИС. Боюсь, что одной чисткой здесь не обойдешся. Нужна массовая галлюцинация. Нужно, чтобы люди поверили, что это совсем не та партия, что это совсем другая партия. МИХАИЛ. Да, я много думал об этом. По-хорошему нужен грандиозный раскол на два фракции. Раскол с боевыми трофеями. БОРИС. Может быть, мне на этом сосредоточится? МИХАИЛ. Нет, твое дело - выиграть время. Надо превратить наш парламент в народный цирк. БОРИС. Чего-чего, а это сделаем. МИХАИЛ. А я потихоньку буду готовить партию к самоочищению. БОРИС. А может, открытую чистку провести? МИХАИЛ. Рановато. Сейчас, чего доброго, и нас с тобой вычистить могут. БОРИС. Ну, это вы преувеличиваете. Меня, конечно, могут. Тем более сейчас. А вас нет. У вас слишком большой авторитет в народе. МИХАИЛ. Эх, Борис, Борис. Причем тут народ? Ты людям нашим скажи сейчас, что мыла нет, потому, что все на Раису Максимовну уходит, так и задумаются. А после этого смести меня и на следующий день дешевой парфюмерией магазины завали, вот они и поверят. Мой аторитет держится постольку поскольку я от партаппарата себя умудряюсь отделить, создать иллюзию, что он - это он, а я сам по себе. А сам держусь только постольку поскольку я на этот аппарат опираюсь. Вот и попляши тут: одной ногой на партспине стоять надо, а другой делать вид, что бьешь по тому месту, на котором эта спина держится. БОРИС. Сегодня, я думаю, вряд ли кто рискнул бы занять ваше место. МИХАИЛ. Только поэтому и держусь. Старые методы оболванивания масс притупились, а новые еще не отточены. В такие периоды нужны политические юродивые, а не вожди. А мне приходится работать по совместительству. БОРИС. Если вы играете, то вы - гениальный актер. Очень похоже. МИХАИЛ. На кого? На юродивого или вождя? БОРИС. Судя по зарубежным отзывам, вы вождь. МИХАИЛ. Да, а судя по нашим - юродивый. Ты прав. Запад создает мне ореол великого реформатора для того, чтобы плевки нашего народа можно было выдать за неумелое чмоканье. Они думают, что я их отблагодарю за это. БОРИС. А чем вы можете отблагодарить? МИХАИЛ. Ну, например, не трогать Венгрию или Польшу. БОРИС. Но вы же и так их не трогаете. МИХАИЛ. Да, но не в знак благодарности, а потому, что сил нет. Свое того и гляди расползется. Тут уж не до пролетарского интернационализма - свое бы удержать. БОРИС. Если мы будем только защищатся, то проиграем наверняка. Зря вы вывели войска из Афганистана. Уж если выводить их, то тогда в Польшу или в Венгрию надо было. А лучше и там оставить, И туда ввести. МИХАИЛ. И ты туда же. Вас с Егором спаровать, вы бы завтра на всей земле одну большую коммуну устроили. Время не то, Борис, время не то. Сейчас все с оглядкой делать надо, а не то можно и державу развалить, и себя погубить. Вот и выборы эти надо провести так, чтобы и удар по партии нанести и самим уцелеть.

БОРИС. Что-то я совсем запутался. То вы говорите, что без партии нам нельзя, а то удар по ней наносить собираетесь. МИХАИЛ. Здесь нет никакого противоречия. Нужно развалить старый аппарат и на его обломках создать новый, более прочный. И при этом надо самому под эти обломки не угодить. Вспомни Хрущева: головастый мужик был, а вот его и съели. А вот Брежнев был аппаратный генерал гений, но в этой своей гениальности настолько закоснел, что забыл, кто он и зачем. БОРИС. По-моему, вы преувеличиваете роль аппарата. Главное, чтобы лидер подходящий был, чтобы люди ему верили и шли за ним. МИХАИЛ. Ты это на себя намекаешь? БОРИС. И на вас тоже. МИХАИЛ. Спасибо, что в компанию взял. Лидер нужен тогда, когда есть куда вести и причем не очень далеко. А если вести некуда, или если цель, как линия горизонта, все время отступает, то нужен не лидер, а вождь, который один знает куда и как. Но вождь не всесилен. Он может только ослепить на время. А чтобы поддерживать это ослепление более или менее постоянно, и нужен аппарат. В конечном счете любое ослепление проходит и наступает кризис идеологии, что мы сегодня и переживаем. И чтобы спасти идеологию, необходимо пожертвовать старым аппаратом, что я сейчас и пытаюсь сделать. Спасая идеологию, я спасаю партию, я спасу Россию. Многим бы хотелось видеть меня в роли отпевалы последней империи. Шишь вам с маслом, господа хорошие. Вы еще ко мне за благословением приползать будете (кричит). Я ведь и отказать могу! Я вам еще покажу кто такой МИХАИЛ II (плачет). БОРИС. Успокойтесь, Михаил Сергеевич, Черт с ним, с этими вражинами. Со своими давайте лучше разберемся. После того, как вы Егора Кузьмича на сельское хозяйство перевели, он совсем поправел. Дояркам прохода не дает. А ими сейчас все больше мужики работают, вот и получается, что ни поездка на ферму, то конфуз. МИХАИЛ. А Никонов куда смотрит? Я же его специально к Егору прикрепил. А с чем он к мастерам машинного доения пристает? БОРИС. Требует, чтобы от каждого козла не меньше 6000 литров молока в год было. А то, говорит, я вас сам доить буду. МИХАИЛ. И доит? БОРИС. Доит. МИХАИЛ. И даются? БОРИС. Дояры-то разбегаются, так он на секретарях обкомов и райкомов норму выполняет. ЕГОР. Борис, ты не прав. До нормы еще далеко. МИХАИЛ. Мало мы женщин на руководящую партработу выдвигаем, вот что я вам скажу. Если бы у нас секретарями бабы работали, смотришь никакого конфуза и не было бы, одна обоюдная приятность.

Диалог Тасяча Двадцать Пятый

6 апреля 1989 года. 00 часов. 00

минут. Москва. Александровский сад.

Могила Неизвестного солдата.

СОЛДАТ. Неужели ситуация настолько безнадежна, что остается только зубоскалить? ОГОНЬ. Слишком много надо менять сразу, а эта задача не под силу ни одному народу, тем более нашему. СОЛДАТ. Сказочная ситуация: либо все головы разом руби, либо лучше в бой не ввязывайся. И все-таки? ОГОНЬ. Империи не только рушаться, они еще и разваливаются. СОЛДАТ. Да в том-то и беда, что как раз на развалинах коммунисты чувствуют себя, как рыба в воде, это их стихия. Любой развал, любая разруха им только на руку. ОГОНЬ. Ты не учитываешь то, что партия тоже разваливается. И если она будет распадаться быстрей, чем сама империя, то есть шанс на успех. СОЛДАТ. Что-то я не замечаю распада государственной партии. По прежнему очереди на прием, по-прежнему рост ее рядов. ОГОНЬ. Сегодня в партию идут только для того, чтобы обеспечить льготные условия для личного существования. А чем больше членов, при нашей бедности, тем меньше льгот. Рост партии съедает основы ее же существования. Это, собственно, уже и не партия, а что-то вроде клуба любителей игры в жмурки. Любой ее член может исповедовать любую идеологию от фашизма до анархизма. Единственное, что от него требуется, это сохранять инстинкт повиновения, то есть готовность выполнить любую бессмысленную работу по указанию вышестоящего органа. И тогда, когда рост объема такой работы начинает отставать от роста численности желающих ее выполнять, развал становится неминуем. СОЛДАТ. Но это неуправляемый прцес. Получается, что опять надо сидеть и ждать у моря погоды. ОГОНЬ. Зачем ждать. Надо действовать. Развал государственной коммунистической партии можно ускорить созданием негосударственных коммунистических партий. Приче легальных партий. СОЛДАТ. Это утопия. Государство в корне пресечет любую попытку создания других партий. ОГОНЬ. Других, да! Но запретить коммунистические партии им будет не так-то просто. Сейчас складывается такая ситуация, когда некоторые коммунисты выходят из партии, разочаровавшись в ее политике. Вот этим и следует воспользоваться. СОЛДАТ. Но таких людей единицы. ОГОНЬ. Их будет намного больше, если будет куда уходить. Что сейчас пугает тех, кто не считает эту партию своей? Пугает судьба изгоя. А вы дайте ему такую организацию, куда он бы мог перейти не меняя формально свою окраску. И он пойдет в нее. СОЛДАТ. Но ведь от этого реакция государства на его поступок не изменится, даже станет более жесткой. ОГОНЬ. Государственной коммунистической партии очень трудно будет воевать с негосударственными коммунистическими партиями. Трудно хотя бы потому, что Программа и Устав их будут совпадать за исключением некоторых организационных нюансов. СОЛДАТ. А может быть, проще пойти по пути польской "Солидарности"? ОГОНЬ. Это совершенно разные вещи. Одно не может заменить другого. Русскую "Солидарность", равно как и украинскую и грузинскую и.т.п. созавать придется в любом случае. Образование же параллельных коммунистических партий может значительно облегчить процес возрождения профсоюзного движения. СОЛДАТ. А почему сразу не выступить в качестве самостоятельной некоммунистической партии, социалистической, например? ОГОНЬ. Силенок не хватит. Сразу сомнут. Да и народ наш не готов к открытой борьбе. Максимум на что его сегодня хватит, так это на поддержку неформальных коммунистов. Стихийно люди делают это и сейчас. Предвыборная кампания Бориса Ельцина - яркое свидетельство этому. Этот стихийный процесс и надо организовывать. СОЛДАТ. Хорошо, а к чему это приведет? ОГОНЬ. Простые коммунисты, которые не связаны напрямую с преступлениями партии против народа, получают возможность мирно уйти с политической арены, где они вынуждены были играть роль буфера между трудящимися и государственным аппаратом. В государственной партии остануться только те, для которых членство в ней неразрывно связано с иих местом на государственной службе, в основном так называемая интеллигенция. СОЛДАТ. Но этого тоже достаточно много, чтобы сделать вид, что ничего особенного не произошло. Обзовут этот процесс обновлением партии и все дела. ОГОНЬ. Правильно. Но параллельные компартии уже со счета не сбросишь. За ними будет большинство страны. СОЛДАТ. Большинство играет роль только в демократическом государстве. У на же большинство это не политическое, а чисто арифметическое понятие. ОГОНЬ. Согласен. Реальная демократия может быть основана только на реальной собственности и на реальной борьбе масс за свою собственность. Здесь у нас самое тонкое место. Пройдет мнрго лет, прежде чем наши трудящиеся научатся защищать себя от своего государства. Ноучить этому надо уже сейчас. Это самая трудная, но и самая благородная работа. СОЛДАТ. Что же конкретно нужно делать? ОГОНЬ. Во-первых, необходимо государство кооперировать значительную часть государственной собственности. Здесь все средства хороши: и политические, и экономические. Рабочим же надо доказать, что без своей, хотя и полуформально своей собственности их экономическая борьба обречена на провал. Государство предвидит опасность кооперирования и старается всеми средствами дискредитировать кооперативное движение, превратив кооператоров в легальных спекулянтов, и вызывая на них таким образом, гнев населения, чтобы потом по просьбе трудящихся прикрыть кооперацию вообще. Трудно, очень трудно будет доказывать, но надо убедить рабочих в том, что действительная кооперация начинается только тогда, когда начинается конкуренция. Надо не дать им попасться на государственную удочку, надо показать им, что действительная кооперация начинается только тогда, когда рабочие берут ее под свою защиту, берут ее в свои руки. СОЛДАТ. Но в любом случае государство оставит за собой решающее слово: быть или не быть кооперации, быть или не быть конкуренту государственной собственности. ОГОНЬ. С потерей части своей собственности государство попытается чисто политическими средствами сохранить свою долю в общественной кормушке, но сделать это ему будет гораздо труднее, чем раньше, когда владело всей собственностью. На базе крупной кооперативной собственности неизбежно будут создаваться политические структуры, организующие борьбу трудящихся как за свою кооперативную собственность так и за то, чтобы государство не объедало общество. СОЛДАТ. Слишком неравная борьба. ОГОНЬ. Надо учесть, что само государство под действием этого общественного давления начнет постепенно приспосабливаться к новым условиям. Среди гигантского госаппарата начнется конкуренция в рамках этого аппарата. Для того, чтобы справится со своей новой ролью, он вынужден будет сокращатся. СОЛДАТ. Сами себя они никогда сокращать не будут. ОГОНЬ. Да, но тогда оно будет вынуждено само себя кормить. А этого государство никогда не умело. Да и никогда этому не научится. А потом, нельзя смотреть на наше государство, как на какого-то монстра, свалившегося к нам с Луны. Нет. Породило его то самое общество, которое само позволило ему из мальчика на побегушках превратиться в прожорливого тирана. Любое нормальное государство стремится поработить общество, которое его породило. Это - закон развития любого государства. В свою очередь, любое здоровое общество стремится подчинить себе государственный аппарат, сделать его своим послушным орудием. Это тоже закон! И только в непрерывной борьбе между этими противоположными стремлениями рождается и процветает цивилизованная жизнь. Если же общество лишается экономических средств и основанных на них политических структур, которые делали бы государство управляемым со стороны общества, то возникает специфическая общественная болезнь называемая фашизмом. СОЛДАТ. От того, что диагноз поставлен, легче не становится. ОГОНЬ. Легче нет, но яснее. Лечение не из легких. Все взаимосвязано, миллион факторов. На нашей стороне один могучий союзник - национальное движение в союзных республиках и других регионах Империи. Большевики использовали интернационализм, чтобы сколотить гроб для России, а сегодня эти национальные "гвозди" превращаются в мощные пружины освобождения. Фашизм нетерпелив, он будет стремится заткнуть сразу все образовавшиеся бреши, а от этого он сам будет расползаться на куски. Если удастся растащить его по национальным квартирам, он задохнется. Задохнется от своих жертв.

Диалог Тысяча Двадцать Шестой

9 апреля 1989 года. 3 часа

15 минут. Тбилиси. Площадь

у здани правительства.

ВОИНЫ. Когда начнем? Надоело ждать! Весь кайф скоро пройдет. КОМАНДИРЫ. Разговорчики в стою! Без команды не убивать! ВОИНЫ. А что они такого натворили? КОМАНДИРЫ. Разговорчики в строю! Как что натворили! Вам уже сто раз объясняли. Это же грузины. Их Сталин народа нашего много погубил. А они теперь отсоединится решили, чтобы от ответа уйти. Мстить будем, пока не отсоединились! ВОИНЫ. Кому? Здесь же одни бабы да дети. КОМАНДИРЫ. Разговорчики в строю! Бабы, они хуже мужиков. Одна баба двух мужиков родить может. Или трех. Беременных в первую очередь кончать надо. ВОИНЫ. Почему автоматы отобрали? Бабу дубиной разве прибьешь? Да и ребенок увернуться может. КОМАНДИРЫ. Разговорчики в строю! А саперные лопатки на что! Хрясть и нет. Представте, что вы землепашцы, а у вас вашу землю хотят отобрать. ВОИНЫ. Чтобы это представить еще по стакану на брата надо. КОМАНДИРЫ. Разговорчики в строю! Лопаты к бою хрясть! За мной! За Родину! За Сталина! Ура! ВОИНЫ. Ура! (бегут на демонстрантов).

Диалог Тысяча Двадцать Седьмой

10 апреля 1989 года10 часов

05 минут. Москва. Проспект

Маркса. Зал заседаний

Президиума Совета Министров.

Съумочные камеры направлены

на непопулярных артистов

самого популярного жанра.

Председательствующий

пытается сосчитать

присутствующих. С его лица

не сходит улыбка, выражающая

то удивление, то недоверие.

РЫЖКОВ. Зачем столько людей понакнали? У нас же Президиум Совмина, а не КВН. ПЕРВЫЙ ЗАМ. В самую точку попали, Николай Иванович. Сегодня что-то вроде КВН: по телевизору показывать будут. РЫЖКОВ. А какой вопрос обсуждать будем? ТРЕТИЙ ЗАМ. О спасении Байкала. РЫЖКОВ. Так вроде спасли уже. ЧЕТВЕРТЫЙ ЗАМ. Ну, значит, о спасении еще чего-нибудь. Народ хочет видеть в нас спасителей, вот телевизионщики и попросили о спасении позаседать. РЫЖКОВ. Тогда может заслушаем отчет ОСВОДа? ПЯТЫЙ ЗАМ. Рановато, не сезон еще. РЫЖКОВ. Ну смотрите сами. мне все равно, лишь бы вопрос подготовлен был. ДИКТОР. Дорогие товарищи! Сегодня мы с вами присутствием на историческом заседании Президиума Совета Министров СССР, которое является судьбоносным для нашей великой русской реки Волги. Решается вопрос: быть или не быть каналу Волга-Чеграй. РЫЖКОВ. А кто такой Чеграй? Чухрай, что ли? ПЕРВЫЙ ПОМ. (подсовывает газету). Вот здесь написано. ВТОРОЙ ПОМ. (подсовывает листок). Вот здесь все объяснено. РЫЖКОВ. Начнем, товарищи. Времени в обрез. Попрошу поконкретней, и по-деловому. Кто первый? КАЛМЫК. Я! Правду одну сказать хочу. Нет вода, нет калмыка. А вода есть только в Волге и немного в Енисее. Надо у Волга вода брать и калмыку давать. Канал давай строить. Академик Стакан-бегян меня поддержать хочет. Вон рука тянет. АГАНБЕГЯН. Я честно скажу: проект экономически не обоснован. Если мы его сейчас построим, то воду канал начнет давать только при развитом коммунизме, то есть через 118 лет и 4 месяца. Я не доживу, (он показывает на Калмыка) не доживет и вы (показывает на Рыжкова) уже пожилым будете. Кому такой канал нужен? Товарищи из Минводхоза меня знают - я врать не очень люблю. МИНВОДХОЗОВЕЦ. Мы здесь всех знаем. И тех кто против, и тех кто за. Но оставлять народ без воды, двже если этот народ ни одного Льва Толстого стране не дал и ни одного килограмма мяса в общесоюзную копилку не кинул, оставлять его без воды нельзя. Давать калмыкам воду или не давать - это не вопрос. Ясно, что давать. Откуда давать: из Волги или Иртыша - вот вопрос. РЫЖКОВ. А чем вам Иртышская вода не нравится? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Я этого не говорил. Но по переспективному плану, который вы вчера утвердили,Николай Иванович, воды Иртыша будут переброшены в Эгейское море. РЫЖКОВ. Так это вроде не наше море? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Да, не наше. Но зато в обмен на нашу воду мы получим импортные трубы. Импортные! Понимаете, Николай Иванович, почти даром! РЫЖКОВ. А зачем нам эти трубы? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Как зачем? Мы по этим трубам воду будем перебрасывать. РЫЖКОВ. Куда? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Я же сказал уже, в Эгейское море. Представляете, импортные трубы почти даром! РЫЖКОВ. А почему почти? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Я, Николай Иванович, учитываю штрафы, которые нам придется заплатить за несвоевременный пуск канала Иртыш-Эгей. РЫЖКОВ. То, что штрафы заранее планируешь, это хорошо. Как у нас рабочие говорят: без плана нет стакана (симех в зале, аплодисменты). А вот то, что сроки собираешься сорвать - это плохо. МИНВОДХОЗОВЕЦ. Обьект, Николай Иванович, международный. А у них там с планированием туго. Подведут, как пить дать. РЫЖКОВ. Ладно, не отвлекайся. Твое мнение: можно товарищу Чеграю в Волге купаться или нет? МИНВОДХОЗОВЕЦ. Понял ваш юмор, Николай Иванович. Я считаю, что не только можно, но и нужно. РЫЖКОВ. А что наука об этом думает? АГАНБЕГЯН. Так я уже выступал. РЫЖКОВ. Не о тебе речь. Ты не наука, ты-экономика. Я хочу ученых послушать, землепашцев. ВАСХНИЛОВЕЦ. Мы с себя вину не снимаем. Но ведь раньше этим калмыкам почему-то воды хватало. Почему? РЫЖКОВ. Почему? ВОСЬМОЙ ПОМ. (подсовывает газетку). Здесь все написано. РЫЖКОВ. (читает) "Образование большевистской партии стало поворотным пунктом в..." Ты что мне подсунул? ДЕВЯТЫЙ ПОМ. (подсовывает). Здесь все объяснено. РЫЖКОВ. (читает). "Вода - сложное химическое соединение, испаряющееся, если его не накрыть крышкой". ВАСХНИЛОВЕЦ. Дело не только в естественной убыли воды за счет испарения, Николай Иванович. Дело в том, что раньше заводы и фабрики Калмыкии потребляли мало воды, а теперь много. РЫЖКОВ. Почему? ДЕСЯТЫЙ ПОМ. (шепчет) Раньше осталая технология была, Николай Иванович. РЫЖКОВ. Вы что, против передовой технологии? ВАСХНИЛОВЕЦ. Нет, я против того, чтобы строить канал. Этот канал не только лбезводит Волгу, но и заболотит Крымский полуостров. РЫЖКОВ. А Крым тут при чем? У меня там дача - болотить нельзя! ВАСХНИЛОВЕЦ. Если татары попрут из Калмыкии в Крым, и каждый прихватит с собой по бочке волжской воды, то Крыму хана. ИЗРАЭЛЬ. Он врет,Николай Иванович. Он спутал крымских татар с калмыцкими латышами. На мой взгляд, воды на всех хватит, надо только правильно распределить: от каждого по возвышенности, каждому по пруду. РЫЖКОВ. Что-то вы меня совсем запутали. Одни говорят, что надо канал строить, другие говорят, что не надо. Несерьезно как-то получается, товарищи. Что я вам, Чарли Чаплин что ли, вас много, а я один. Вы бы сначала между собой разобрались, а потом уж ко мне лезли. И этот вопрос, я вижу, не подготовлен. Но принимать решение все равно надо, тем более, что нас по телевизиону показывают. Что будем делать? КАЛМЫК. Давай вода, Николай Иванович! АГАНБЕГЯН. Экономисты вас поддержат, Николай Иванович, что бы вы не сказали. МИНВОДХОЗОВЕЦ. Ваше слово закон, а мы все равно копать будем! РЫЖКОВ. Итак, принимаю решение. ЗАМЫ и ПОМЫ. Тихо! РЫЖКОВ. Канал Волга-Чухрай строить будем! Нельзя народ без канала оставлять. ПРЕЗИДИУМ. Ура! РЫЖКОВ. Но воду из Волги пускать в него не будем! Нельзя обижать ученых. ПРЕЗИДИУМ. Ура! РЫЖКОВ. Люди должны постоянно видеть, ощущать великую правду нашей идеологии, принципиальность политики. Развитие общественного сознания - всегда сложный процесс. Отрыв слова от земной, а тем более водной основы не всегда сопровождается активными действиями трудового коллектива. Да здравствует великий калмыцкий край! Спасибо великому русскому народу за то, что он до сих пор не перекрыл истоков Волги на собственные нужды! ДИКТОР. Свершилось, товарищи! Отныне и вовеки веков великая русская река Волга будет течь рядом с каналом братской Калмыкии, не причиняя вреда ни Крыму, ни латышам.

Диалог Тысяча Двадцать Восьмой

1 ноября 1992 года.

Москва. Каширское шоссе.

Недалеко от метро

"Каширская".

ГЕНЕРАЛ. Счет пошел на недели. Если не произойдет чуда, то армии придется брать власть в свои руки. ПОЛКОВНИК. Чуда не произойдет. В России чудес отродясь не бывало, если катимся вниз, так до самого конца. ГЕНЕРАЛ. С сегодняшнего дня никаких отвлечений на гражданские объекты. Армия должна быть чистой в глазах народа. ПОЛКОВНИК. Последние два месяца никаких заявок не поступало. Штатские обходятся своими силами. ГЕНЕРАЛ. Спецвойсками МВД? ПОЛКОВНИК. Не только. Можно сказать, даже не столько. Они все чаще вводят в действие гражданские формирования. ГЕНЕРАЛ. Ублюдков из "Памяти"? ПОЛКОВНИК. Так точно! ГЕНЕРАЛ. И много у них этих бандитов? ПОЛКОВНИК. Около двух миллионов. ГЕНЕРАЛ. Они вооружены? ПОЛКОВНИК. Так себе. Милицейскими игрушками. ГЕНЕРАЛ. Игрушки отобрать при первом же удобном случае. ПОЛКОВНИК. Но вы же сами сказали: никаких отвлечений. ГЕНЕРАЛ. Нейтрализация фашистов - это не отвлечения, а политика. Народ должен привыкать к мысли, что армия единственная сила, которая его может спасти. ПОЛКОВНИК. А стоит ли рисковать преждевременно? Это может послужит сигналом тревоги для партаппаратчиков. ГЕНЕРАЛ. Реакция этих скоморохов меня волнует меньше всего. Проблема не в том, чтобы усыпить их внимание, а в том, чтобы не всполошить мировое сообщество. ПОЛКОВНИК. По-моему, вы недооцениваете возможное сопротивление коммунистов. ГЕНЕРАЛ. Коммунистов? А что это такое? Мы с тобой тоже коммунисты. У нас вся страна в коммунистах ходит. Оттого, что на арестанта напялили красный халат, он от этого не становится коммунистом. Сегодня партийный аппарвт может расчитывать только на себя. ПОЛКОВНИК. А как вы представляете армию у власти? ГЕНЕРАЛ. Как временную меру. По иронии судьбы нам придется сыграть ту роль, которая оказалась не под силу декабристам. Коммунисты сломали хребет нашему народу, и мы должны создать условия для того, чтобы он снова научился ходить с поднятой головой. ПОЛКОВНИК. Долго придется ждать. ГЕНЕРАЛ. Ждать? Сделать из России зал ожидания - это мечта коммунистов. И они здорово в этом преуспели. Нет! Мы должны навязать России активный курс лечения. Я признаю только один способ обучения плаванию - бросить ученика на глубину. ПОЛКОВНИК. А вдруг утонет? ГЕНЕРАЛ. Утонут только те, кому некуда плыть. Рыночная экономика без государственного протекционизма быстро оживит Россию. Другого выхода нет. Либо бесконечная окопная гражданская война, либо короткий штыковой удар. Я предпочитаю шоковую терапию. И дело не в моих симпатиях. Бывают такие ситуации, когда оживить умирающего может только удар молнии. ПОЛКОВНИК. Рискованная затея. ГЕНЕРАЛ. Вы поражены коммунистическим синдромом: считают потение покойника перед смертью хорошим предзнаменованием. ПОЛКОВНИК. Но история не знает подобных прецедентов. ГЕНЕРАЛ. Вот именно. Лучше открыто идти на жертвы во время прорыва, чем под шумок о коммунизме мостить ими бесконечный неизведанный путь, облюбованный этими политическими прохиндеями. ПОЛКОВНИК. Наши первоочередные действия после захвата власти? ГЕНЕРАЛ. Всенародные выборы Учредительного собрания, формирование Временного гражданского правительства, проведение референдумов о статусе национальных регионов. ПОЛКОВНИК. Но это больше походит на гражданскую революцию. Какую роль будем играть мы? ГЕНЕРАЛ. Наша задача - обезапасить демократический процесс от коммунистов и фашистов. ПОЛКОВНИК. (улыбается). Но это же недомократично! ГЕНЕРАЛ. У нас нет другого выхода. Узурпировать самим власть бессмысленно. Из-за смены караула народ работать не будет. Привилегированное положение армии а нашем государстве скоро будет стоить не больше котелка каши. Поэтому нужна не смена одного диктатора другим, а превращение русских в великую нацию, для которой щедрое вознаграждение своих защитников будет нормальным явлением, а не грабежом казны. ПОЛКОВНИК. Ваши планы построены на песке, генерал. Вы исходите из того, что народ ждет нас как освободителей, а ему, между прочим, свобода нужна меньше всего, он не знает, что с ней делать, с этой свободой. А вы хотите заставить тащить на себе эту тяжеленную игрушку. Быть свободным для нашего народа - это значить сидеть дома, а не в лагерях. Никакого другого смысла он в это понятие не вкладывает. Он сво-бо-ден! И самой большой свободой наши люди считают такую свободу, при которой можно свободно работать. Вы недеоцениваете это достижение коммунистов. Они дали людям такую свободу. И сегодня они непобедимы Непобедимы потому, что любое серьезное выступление против коммунистов сегодня это выступление против главной свободы нашего народа. Ваши планы, генерал, построены на песке. Я считаю, что мы должны еще тесней сплотится вокруг нашей родной партии и смело идти вперед к победе коммунизма. ГЕНЕРАЛ. Вы бредите, полковник. Ведь только вчера вы... ПОЛКОВНИК. Вчера было вчера, а сегодня уже сегодня. Партия наш рулевой. ГЕНЕРАЛ. Рулите, только без меня. ШТАТСКИЙ. (выходит из-за портьеры). Конечно без вас. Вы арестованы по подозрению в государственной измене. А вам, товарищ, полковник, необходимо срочно подготовить воззвание к народу. ПОЛКОВНИК. Уже готово! ШТАТСКИЙ. Дайте-ка (читает). "Дорогие братья и сестры! Сегодня утром в стране раскрыт заговор против Советской власти. Благодаря бдительности наших славных органов все трамваи и троллейбусы, а также кольцевая линия метро вовремя разминированы. Классовый враг снова показал свой звериный оскал, который он долго маскировал перестройкой и гласностью. Все как один скажем "Руки прочь от Советской власти". Если хочешь сладко жрать, надо коммунизма ждать! Будьте бдительны! Пользуйтесь только кольцевой линией метрополитена имени В.И.Ленина. Ленин с нами"! А подпись где? ПОЛКОВНИК. Хотел с вами посоветоваться. Если подписать "КПСС", то народ не поверит. ШТАТСКИЙ. Конечно не поверит. ПОЛКОВНИК. Если написать "Друг Народа", то могут вас за Марата принять. ШТАТСКИЙ. Или за собаку. ПОЛКОВНИК. А может вашим именем подписать? ШТАТСКИЙ. Не поймут. Русские, а тем более околорусские фамилии росияне любят читать только на кладбище. Надо что-нибудь восточное. ПОЛКОВНИК. Сталин? Ленин? ШТАТСКИЙ. От стали и лени народ уже устал. Что-нибудь раздумчивое. Какая у русских самая любимая поговорка? ПОЛКОВНИК. Русский мужик задним умом крепок. ШТАТСКИЙ. Прекрасно! Так и подпиши: Разум-заде! Ура! РАЗУМ-ЗАДЕ. (выходит на балкон) С праздником свободы, товарищи! НАРОД. Ура! (поют) Широка страна моя родная, много в ней ...