"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)

Глава 46

– Судя по всему это случилось недалеко отсюда?

– То не, проще дана клирика, – счастливой особенностью Зенека было осваиваться в любом обществе. Племянник

Красотки Гвенды рядом с коронованными особами и высшими клириками чувствовал себя так же легко и просто, как с почтенным войтом Белого Моста. Кстати, ни Рене Арроя, ни кардинала Максимилиана это нисколько не шокировало.

Кони шли ходкой рысью по лесной дороге навстречу осени. Чем ближе к Эланду, тем прохладнее становились ночи, а в зеленой листве все чаще мелькали рыжие, алые и золотистые пряди. Да и деревья менялись. Буки, каштаны и дубы уступали место соснякам, перемежающимся чернолесьем и березовыми рощами. По обочинам дороги появился можжевельник, а кое-где в низинах стали попадаться хмурые серебристые ели. Никогда не бывавший в этих местах, Максимилиан с любопытством встречал каждое незнакомое дерево и, будь его воля, останавливался бы каждую ору, чтобы осмотреться. К сожалению, время поджимало, и кардинал приносил в жертву свою природную любознательность жесткой необходимости.

Еще недавно он и не думал расставаться с величественной Кантиской. Подающему большие надежды, но очень молодому по церковным меркам клирику предстоял долгий путь по иерархической лестнице туда, где на немыслимой высоте стоял, опираясь на посох, Архипастырь. И вдруг – головокружительный взлет. Ему еще нет сорока, а он стал сначала кардиналом без территории, затем членом Конклава, помощником исповедника самого Архипастыря и, наконец, получил кардинальскую шапку трех территорий – Эланда, Таяны и Тарски! Правда, эти земли вот-вот заполыхают в пламени чудовищной войны, но даром ничего не дается. Если ему удастся сплотить свою паству против узурпатора Годоя и убедить герцога Рене принять корону из рук Церкви, он, Максимилиан, войдет в историю как один из самых удачливых клириков, и, кто знает, возможно, именно он наследует Феликсу. Впрочем, новоиспеченный кардинал таянский и эландский искренне восхищался новым Архипастырем и, если и позволял себе иногда помечтать о Великом посохе, то только потому, что Феликс был старше его на двенадцать лет.

Разумеется, Максимилиана безумно интересовал адмирал Рене, про которого он и расспрашивал Зенека. Тот, по-юношески влюбленный в своего герцога, взахлеб рассказывал как о том, чему сам был свидетелем, так и о том, что слышал в Таяне и Эланде. Максимилиан мысленно делил рассказы восхищенного аюданта на пять и даже на десять, но даже то, что оставалось, производило впечатление.

Сейчас, проезжая через Северную Фронтеру, посольство Архипастыря проходило не столь уж далеко от Белого Моста, и кардинал, воспользовавшись этим, вновь и вновь заставлял Зенека пересказывать историю его встречи с Рене Арроем, пытаясь понять, что же все-таки произошло во время Божьего Суда. Именно от этой поучительной беседы их и оторвал один из всадников эскорта.

– Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство, но впереди на дороге рысь!

– Насколько я помню, рыси в этих местах встречаются довольно часто. Хотя это ведь, кажется, ночные звери?

– Да. И очень осторожные, – обычная рысь никогда не будет сидеть на дороге!

– Давайте посмотрим, – кардинал тронул шпорами нарядного рыжего иноходца – несмотря на свою принадлежность к Церкви, Максимилиан был отменным наездником и большим ценителем лошадей. Красавец-конь нетерпеливо фыркнул и перешел в легкий кокетливый галоп. Зенек послал своего буланого следом.

На повороте дороги действительно сидела большая рысь и не думала пугаться или уходить. Более того, в пасти она сжимала какую-то тряпку, которой энергично затрясла при виде приближающихся всадников. Максимилиан не успел удивиться, как Зенек с радостным криком: “Проше дана, то ж наш Преданный!” – соскочил с коня и бросился к рыси. Дикий кот с достоинством коснулся головой чуть ли не обнимавшего его Зенека. Как показалось Максимилиану, зверь многозначительно обвел глазами кавалькаду, медленно, все время оглядываясь, перешел дорогу и скрылся в кустах.

– Что это значит, Зенек? – осведомился растерянный клирик.

– Это, проше дана, наша рысь. То его, то он, кот, то бишь. Это дан Роман, ну той, что либр Роман Ясный, он в Кантиске вашей бывал...

– Что-что? – нетерпеливо перебил Максимилиан.

– То он его принцу Стефану подарил, а потом, как принца убили, так он в замке на цепи жил. А потом, видать, удрал как-то. Та вы ж не видите разве, он нас кличет?! Может, он с кем-то... – И Зенек, не вдаваясь в дальнейшие подробности, бросился в кусты вслед за Преданным. Трое охранников двинулись следом. Максимилиану ничего не оставалось, как ждать. К счастью, недолго – среди темной можжевеловой зелени засверкала рыжая голова Зенека.

– То Шандер! То бишь граф Гардани! Он жив! Проше дана! Он тут, я его нашел! – заорал беломостец и вновь нырнул в заросли. Кардинал, торопливо сунув поводья солидному беловолосому клирику, бросился на голос.

Шандер полулежал на земле, опираясь плечами на поросший ярко-зеленым мхом большой пень. При виде человека в малахитовых кардинальских одеяниях, он предпринял неудачную попытку подняться. Максимилиан этого не позволил, опустившись рядом с графом на колени. Зенек, сделав над собой усилие, тактично отошел в сторону, где, скрестив руки на груди, стоял высокий воин с непроницаемым неимоверно чужим лицом. Все еще находясь под впечатлением увиденного, аюдант герцога Рене протянул гоблину руку.

– Клянуся, что всегда прийду на помощь к тебе, как ты помог другу моего господаря.

На неподвижном темном лице что-то дрогнуло, и пришелец отозвался низким голосом:

– В груди этого человека настоящее сердце. Я рад, что помог ему. Твой господин – эльф Рамиэрль или герцог Аррой?

– Адмирал Рене Аррой, проше дана...

– Я поклялся Роману довести больного до Эланда, а он мне обещал, что мне будет позволено передать письмо госпожи моей Иланы в руки герцога Арроя или же его доверенного лица. Если ты поклянешься, что передашь письмо, то мне никто более ничего не будет должен.

– Разумеется, проше дана? – Зенек вопросительно взглянул на Уррика, и тот коротко назвался, – проше дана Юрика, я отдам письмо моему господарю.

– Благодарю тебя, человек, – гоблин вынул из потайного кармана футляр с письмом. – А теперь прощай. Я возвращаюсь туда, где меня ждет долг. – Уррик мягко повернулся и исчез в лесу. Один из охранников Максимилиана выхватил было пистоль, но Зенек схватил вояку за руку:

– Не трогайте его, он спас Шандера...

Около графа хлопотал пожилой клирик, известный своими лекарскими познаниями. Шани улыбался, но в глазах его стояли слезы. Максимилиан громко и радостно распоряжался перегрузить вьюки так, чтобы двух лошадей можно было отдать под носилки. Воины, весело переговариваясь, спешили выполнить приказ. Зенек, присев под деревом, не мог оторвать глаз от словно бы прозрачного лица Шандера, рядом с которым вновь опустился кардинал, принесший больному свой плащ. До аюданта долетали обрывки фраз: “Когда уже не ждал... Роман, ... непонятная магия... всю дорогу нес на руках... гоблины... у них такая же душа”.

– Помогай лучше, а то у тебя сейчас уши, как у собаки, торчком станут, – добродушно окликнул Зенека коренастый воин, и парень торопливо вскочил на ноги. Он уже не увидел, как Преданный, оттеснив кардинала, прижался лобастой башкой к Шандеру, провел мягкой лапой по щеке графа, а затем, хрипло мяукнув, мощным прыжком перелетел через поляну и скрылся в тех же кустах, что и покинувший поляну встречи на четверть оры раньше молодой гоблин.

Усилием воли я открыла глаза – вокруг все еще застилал проклятый туман, но в нем проглядывало что-то розоватое. Все кружилось и качалось, но я упрямо заставляла себя смотреть, и мои старания были вознаграждены – мгла стала отступать, карусель замедлила свой ход, а розоватое оказалось склоненной надо мной добродушной круглой физиономией, смотревший на меня с явным одобрением и гордостью. Лицо это с торчащими дыбом слабенькими волосиками и крупным пористым носом казалось таким милым и забавным, что я улыбнулась.

– Она пришла в себя, – возвестило это смешное лицо нежданно густым низким голосом. Его слова имели успех – надо мной немедленно склонились еще двое – непередаваемо красивый и столь же непередаваемо бледный молодой человек и худенькая женщина с золотисто-зелеными глазами. Вся честная компания в один голос выражала радость от того, что мне стало лучше, и нарочито бодрую уверенность в том, что уж теперь-то все пойдет хорошо. Усилием воли я попыталась вспомнить, кто они такие (лица были мне определенно знакомы, но не вызывали у меня никаких эмоций) и где я, но толстенький поднес к моим губам чашку с каким-то отваром. Это был не тот случай, когда стоит спорить, и я послушно выпила горячее горько-сладкое пойло. Видимо, туда подложили снотворное, так как я почти сразу провалилась в сон.

Второй раз я пришла в себя ночью. Слава богу, на сей раз я лежала в полном одиночестве. За маленьким окошком виднелась неуютная холодная луна, в комнате остро и приятно пахло сушеными травами. Небольшая масляная лампа слегка разгоняла темноту, но не более того. Я приподнялась на локте – голова закружилась, но достаточно терпимо. Я предприняла еще одно героическое усилие и сумела сесть. Это было чертовски странно. Я помнила все, но мне было все равно, словно свою собственную историю я прочитала в скучной книжке, да и прочитала-то не по своей воле, а по настоянию нудного учителя. Даже то, что я чуть не умерла и, видимо, потеряла ребенка, меня не волновало.

Зато я великолепно помнила кошмары, вернее не сами кошмары, а то тягостное ощущение, которое они, кем-то отогнанные, оставили в моей плохонькой памяти. Я попыталась сосредоточиться на чем-то конкретном и не смогла. Спать больше не хотелось, а лежать, смотреть на луну и пытаться вспомнить то, не знаю что, было выше моих сил. Короче, я решила встать и для начала добраться до лампы и подкрутить фитиль, чтобы стало светлее. Я готовилась к этому подвигу так, как будто собиралась переплыть море. Ноги меня держали плохо, как только я встала, меня повело в сторону, со всех сторон наплыла какая-то муть, но я удержалась на ногах Голова потихонечку переставала кружиться, и я, держась за спинку кровати, сделала первый шаг. Второй дался легче. Теперь предстояло отпустить деревянную спинку и попробовать перейти комнату. Это мне удалось не сразу – я грохнулась на четвереньки, но это, как ни странно, меня развеселило – я представила себя со стороны – раскорякой, на полу, в чужом доме – и засмеялась. Немного посидела посредине комнаты и предприняла новую попытку встать и пойти; похоже, мое тело пришло к выводу, что с такой упрямой бабой лучше не спорить, и честно донесло меня до старого кресла, стоящего перед столиком, на котором горела лампа и лежала всякая всячина.

Какое-то время я тупо смотрела на стену, пережидая, когда перестанет колотиться сердце, а затем занялась содержимым стола. Первое, на что я обратила внимание, был графин с какой-то темной жидкостью, в которой я без труда узнала настойку из зеленых орехов. Решение пришло незамедлительно – для того, чтобы почувствовать себя человеком, мне просто необходимо было выпить. Этот чудесный напиток немного разогнал окружавшую меня муть, и, хоть я по-прежнему не могла выжать из себя даже слезинки, я ощутила некое нездоровое любопытство к тому, что со мной тут сотворили. Разумеется, они сейчас все сидели внизу – Лупе, Симон, красавец Роман... Интересно, где Преданный? Почему его от меня прячут? Надо бы спустится к ним и поговорить...

Тут, впрочем, меня осенило, что не стоит ночью пугать людей и для начала надо привести себя в порядок. Я привычно подняла руку к голове и нащупала какие-то обрезки – моих кос (а я совершенно твердо помнила, что они у меня были) не было и в помине. Я провела рукой по лицу – нет, вроде других изменений не произошло. Наверное, волосы обрезали, когда я валялась без сознания, ну и прах с ними. Мне было нужно зеркало. Если я действительно была королевой, как мне услужливо подсказывала память, то я точно бы отдала полкоролевства за зеркало и расческу...

Рене-Аларик И-Рьего герцог Аррой внимательно читал сидуллу[99] Архипастыря. О решении Конклава адмирал и так знал, однако сообщить об этом другим не мог – слишком уж странным путем пришла добрая весть. Другое дело теперь.

Максимилиан мог быть доволен: его появление в сопровождении пяти дюжин воинов произвело должное впечатление как на гарнизон Идаконы, так и на соглядатаев Михая, буде такие оставались в Эланде. В последнем клирик не сомневался, именно поэтому (а также потому, что заранее знал содержание) он и прочел послание Архипастыря вслух прямо на плацу цитадели, сразу же после того, как благословил выскочивших из казарм идаконцев. Правда, боевой дух защитников крепости был высок и без церковного благословения. Эландцы не знали поражений на море, а войну на суше и вовсе никогда не вели – герцогство самой природой было надежно защищено от вторжения: болота, горы, непролазные дебри отрезали Эланд от Таяны, к тому же Таяна всегда считалась надежным союзником. На этом утверждении эдаконские Волинги строили и внешнюю политику, и военные приготовления. Эланду могли сколько угодно грозить Ортодоксы или морские силы империи, но Гнездо Альбатроса с моря защищал лучший флот Благодатных земель и прихотливая система островов и подводных скал, миновать которые без лоцмана был способен разве что безумец и везунчик вроде самого Рене.

Именно таким и был мятежный принц Руис, несколько столетий назад приведший в Идаконский залив арцийских изгнанников, смешавших затем свою кровь с местной. Конечно, захоти вольные маринеры уничтожить пришельцев, корабли принца очень быстро оказались бы на дне.

Нет, со стороны моря Эланду ничего не грозило, но Максимилиан прочитал достаточно книг по истории, политике и стратегии, чтобы понимать: взбесившаяся Таяна представляет серьезную угрозу. Если Михай заставит или убедит своих новых подданных выступить против Эланда, если к ним присоединятся горцы и нелюдь, которую предпочитают не называть собственным именем, тем более к ночи, то соберется армия, в несколько раз превосходящая возможности Эланда. Моряки на суше могут доблестно погибать, но вот победить превосходящего по численности противника, привыкшего драться на суше... Один маринер в ближнем бою стоил пяти, а сам Рене в одиночку справился чуть ли не с двумя дюжинами опытных убийц, но битва сильно отличается от поединка, здесь преимущество достается тем, кто действует более слаженно. Армии же, способной действовать на твердой земле, у Эланда никогда не было, она просто была не нужна. Предполагалось, что с суши Альбатроса защищает таянская Рысь. Эланд же, в свою очередь, стоит на страже побережья. Союз казался вечным, а распался за одно лето...

Максимилиан не торопил адмирала. Отец церкви понимал, что от их первого разговора зависит слишком многое. Если ему удастся стать для герцога Арроя тем, кем он хочет – другом, советчиком и соратником, то это не только укрепит позиции Церкви в строптивом Эланде, но и поможет им всем в борьбе с непонятным, но от этого не менее опасным врагом. Именно поэтому клирик гнал коней, передвигаясь со скоростью, более приличествующей гонцам, нежели важному лицу Церкви Единой и Единственной.

В Идакону они въехали ранним утром, но герцога в городе уже не было. Оставив измотанных дорогой приближенных и графа Гардани на попечение старейшины Совета Паладинов и наспех благословив жителей столицы, Максимилиан вместе с Зенеком и взявшимся их сопровождать Диманом бросился догонять Рене. Солнце стало клониться к закату, когда они настигли его в небольшой крепости, перекрывающей Малый Приморский тракт. Стража знала Димана и Зенека в лицо, и их сразу же пропустили.

Максимилиан не раз имел дело с коронованными особами, но в ожидании встречи с Арроем его сердце колотилось, как у мальчишки. Герцог, еще издали заприметив белобрысую шевелюру своего аюданта, быстро шел навстречу. Клирик готовился объяснить, кто он такой, но Рене поразил его в самое сердце, тепло приветствовав его Высокопреосвященство, кардинала Эландского и Таянского. Он уже все знал! Не прошло и четверти оры, как Максимилиану казалось, что этот стройный седой человек с юными глазами знаком ему всю жизнь.

– Не буду скрывать, святой отец, – Рене тщательно скрутил сидуллу и вновь вложил ее в футляр, – как мы рады поддержке Церкви Единой и Единственной. Мы готовы к бою на Побережье, но, боюсь, ход войны будет определяться не только здесь. Мы не можем пустить врага во внутренний Эланд.

Кардинал понимающе кивнул – эландцы слыли людьми отчаянными и бесшабашными, однако таковыми были только жители Старого Эланда, каменистого полуострова, напоминающего очертаниями затаившуюся кошку. Во внутреннем же, материковом Эланде селились ремесленники, земледельцы, пастухи. Они не знали, что такое оружие, ведь с моря их надежно защищали клинки маринеров, а за спиной были леса и болота, за которыми к тому же жили друзья! Рождались, разумеется, и во Внутреннем Эланде юноши, мечтающие о подвигах и неизведанных странах. Эти, рано или поздно, уходили из глубинки на Побережье, а в селах оставались те, кто не вышел норовом. Сейчас же все они с чадами и домочадцами оказывалась под ударом. Хорошо хоть, дорога во Внутренний Эланд из Таяны была непростой – болота, комарье, чернолесье, по которому не то что на коне, пешком не продерешься. А вот рукотворная крепость на таянской границе была всего одна – Варха, – странная цитадель, воздвигнутая незнамо когда и, казалось, щадимая самим временем.

...Они сидели в маленькой, но уютной комнате в надвратной башне, и Его Высокопреосвященство с удовольствием хлебал знаменитый эландский рыбный суп, одновременно слушая то, что рассказывал герцог Аррой Кое-что Максимилиан знал, но многое для него было внове.

– Цитадель Варха, – Рене подлил гостю местного ягодного вина, – несмотря на свою неприступность, а может быть, именно поэтому, долгое время оставалась полузаброшенной. Туда ссылали, чтоб поостыли, излишне шаловливых молодых нобилей, там дотягивали служебную лямку бессемейные ветераны, которым здоровье и возраст уже не позволяли выходить в море.

Максимилиан с пониманием дела кивнул. Кардинал смолоду зачитывался описаниями разных земель и хорошо помнил рассказ знаменитого монаха-географа Люциуса Фальхонита о старинной крепости, стоящей на мощном скальном выступе чуть ниже места, где короткая, но необыкновенно полноводная Гана, совершив четыре гигантских прыжка, успокаивалась и далее плавно несла воды к Ганскому заливу. Серые мощные стены словно бы вырастали из базальтового основания и казались несокрушимыми, к тому же глубина фарватера позволяла пройти к крепости самым большим кораблям, что решало вопрос подвоза припасов и людей. Другое дело, что защищать в Вархе было нечего. Водопады и так надежно запечатывали реку для кораблей, а что до единственной сносной сухопутной дороги из Таяны в Идакону, то она проходила много выше крепости между вторым и третьим водопадами. Гана разливалась так широко, что течение почти останавливалось, а в сухое время года отдыхающую перед новым скачком реку можно было перейти вброд.

Никаких укреплений там, разумеется, не было. Торговый и ремесленный люд несколько столетий селился ло обе стороны Переправы, где и вырос изрядный город, в котором бок о бок жили арцийцы, таянцы и эландцы.

– Все они теперь оказались в положении заложников, и что с ними делать, – Рене привычным жестом откинул спадавшую на лоб седую прядь, – не представляю. Поверить, что вчерашние друзья и соседи вдруг стали врагами, всегда тяжело, людям же свойственно рассчитывать на то, что “пронесет”...

– Я понимаю вас, герцог, – кардинал мягко взял Арроя за руку, – согнать жителей с насиженных мест, запереть их в крепости или насильно отправить в глубь страны вы не можете. Не стоит вызывать ненависть там, где может понадобиться любовь. Но Церковь обличает Михая, как убийцу, узурпатора и еретика, и предает его Великому Проклятию, вы же, герцог, как послушный сын Церкви обязаны принять меры. Для начала вам придется закрыть границу.

– Я никогда особенно не задумывался над богословскими вопросами, но сейчас готов преклонить колени перед Святейшим Престолом, – откликнулся герцог.

– Пустое, сын мой. Но Божия помощь Божией помощью, а забот лично у вас все равно остается куда больше, чем мне хотелось бы. И еще одно. Я говорил со старейшиной Совета Паладинов. Он рассказал мне про Башню Альбатроса.

– Надеюсь, вы все же не предадите меня анафеме за союз с... несколько непривычными силами.

– Напротив. Ваше своевременное появление было, несомненно, чудом, свидетельствующим о том, что Творец в беспредельной милости своей заботится о тех, кто ему угоден...

Рене представил себе угодных Творцу Сумеречную, Прашинко и Гиба и не смог сдержать усмешки...

– Охотно допускаю, дан Рене, – кардинал также улыбнулся одними глазами, – что помощь Творца может принимать самые неожиданные... гм... формы, но я вовсе не собирался говорить о вашей странной, скажем так, лошади. Дело в том, что во главе любого достойного дела должен стоять человек, облеченный доверием Церкви и любовью народа. Вы и есть такой человек.

Я согласен со старейшиной Совета Паладинов. Рикаред низложен, вы должны принять корону Эланда, и лучше, если она будет вам принадлежать не по решению нескольких, пусть весьма достойных людей, но по воле Творца нашего.

Его Святейшество уполномочил меня передать вам, что был бы весьма доволен, если бы Эланд наконец признал освященный Церковью обряд миропомазания. Вы должны принять корону, Рене. И вы должны согласиться на обряд коронации. Это условие, на выполнении которого настаивает Церковь.

Рене долго молчал, а затем поднял на собеседника ясные голубые глаза:

– Это не условие, Ваше Высокопреосвященство. Это судьба. Если я доживу до следующего Светлого Рассвета, я приму корону. Но не раньше. Эланд не поймет, мы все еще не такие, как большинство народов Благодатных земель.

– Да будет так, мой принц, – откликнулся Максимилиан, скрыв вздох облегчения, – но предварительное благословение я оглашу в Идаконском Храме не позже, чем на третий день, считая от этого...