"Семейная тайна" - читать интересную книгу автора (Каннинг Виктор)

Глава 5

Солнце опускалось все ниже. Оно выглядывало из-за гряды облаков, высящейся на западе. В призрачном холодном воздухе Мартин Шубридж отчетливо видел в десяти милях к северу отливающее свинцом море, высокий скалистый остров Стип-Хольм и дальше – плоский остров Флэт-Хольм. Через час в лучах заходящего солнца заблестит устье реки Северн. Еще через два часа пора будет ехать в школу, уик-энд на исходе. Мартин любил бывать дома, но при мысли о возвращении в школу не чувствовал сожаления. Любые обстоятельства он принимал как должное, независимо от того, радовали они его, или он только стоически их переносил.

Свистнув бежавшему следом рыжему сеттеру, мальчик зашагал вверх по крутому известняковому склону; рука в перчатке была сжата в кулак, на ней сидел ястреб-тетеревятник в клобучке: под ногами шелестела примятая овцами трава; на боку болтался старый парусиновый ранец. Взгляд Мартина ловил малейшие перемены в освещении, слух отмечал каждый звук, нарушавший однообразие шума северо-западного ветра. Он любил бродить вот так, один с ястребом и собакой. Любил еще и потому, что это любил его отец. Они никогда об этом не говорили, но оба одинаково ценили возможность побыть наедине с собой, стать самим собой.

На гребне холма ветер ударил ему в лицо и взъерошил на спине сизые перья ястреба. Взору Мартина открылась долина с дорогами, селениями, фермами и тускло поблескивающей гладью озер возле Блэкдона и в долине Чу. Там они с отцом часто ловили выращенную в живорыбных садках форель. Ему это нравилось, но еще больше любил он удить в стремительных валлийских горных речушках. На середине склона была буковая рощица. У него еще осталось время, и прежде чем повернуть к дому, он решил пройти через эту рощицу. Не доходя до нее ярдов пятьдесят, он остановился, свободной рукой и зубами распустил ремешки клобучка, снял его с головы ястреба и птица слетела с руки. Мартин обучал птиц и охотился с ними по-своему. Он был в этом деле не такой педант, как отец. Он следил, как ястреб пролетел низко над землей, потом взмыл вверх – длиннохвостый, с короткими крыльями – и уселся в отдалении на сук дерева.

Собака Мартина заскулила. Он успокоил ее, потрепав по влажному носу. Он не любил следовать общепринятым правилам. Каждый должен искать свой путь в жизни. Если он терял птицу, выпуская ее при сильном ветре, он не жалел об этом и никогда не надевал птицам на ноги ремешки-опутенки. Они летали свободными. Мартин вошел в рощицу, не оглядываясь на ястреба, который будет перелетать следом с дерева на дерево под тонкий звон бубенчика. Мартин пустил собаку вперед, чтобы она прочесала кусты и высокую сухую траву под деревьями.

Ярдах в пятнадцати собака подняла кролика, и мальчик крикнул, подражая клекоту ястреба – не для того, чтобы напустить птицу, – просто надоела тишина. Ястреб устремился с дерева вниз, забил крыльями. Завертелся на месте и, упав на кролика, вцепился в него, так что несколько ярдов они прокатились сплошным клубком шерсти и перьев. Мартин подозвал собаку и пошел вперед. Кролик был уже при последнем издыхании: ястреб вонзил длинные когти ему в горло. Мартин принял птицу на руку, дал ей в награду кусочек мяса из ранца, потом поднял кролика за задние ноги и прикончил, с размаху ударив о гладкий серый ствол дерева.

Засунув кролика в ранец, он снова поднял ястреба в воздух. Птица взлетела на дерево у него над головой, и Мартин двинулся с собакой дальше.

Они спустились по склону через рощицу. Взяли еще одного кролика, отощавшего за зиму, упустили дикого голубя, спугнув его с дерева, и подняли из кустов сороку, на которую ястреб тут же набросился, пустив по ветру фонтан черных перьев. Мальчик убивал не потому, что кролики ему были нужны на корм ловчим птицам, и не потому, что сороки опустошали птичьи гнезда. Он, его ястреб и собака просто охотились. Это занятие никогда не надоедало Мартину – занятие, подобающее хищной птице, зверю и мужчине. Всякий раз, когда ястреб вскакивал ему на руку, чтобы получить вознаграждение за добычу, Мартин сам чувствовал себя вознагражденным за дни и недели терпения и труда. У него были и будут птицы лучше этой, но сейчас эта птица была для него единственной.

Выходя из рощицы, мальчик подозвал ястреба, и тот, как всегда, дважды описав в воздухе круг над хозяином, опустился ему на руку в ожидании награды. Мартин надел ему на голову клобучок и зашагал по склону, постепенно поднимаясь на длинный высокий уступ холма к тропинке, ведущей к дому.

Через час, поев и переодевшись, готовый к отъезду в школу, он возле машины прощался с отцом. Обычно отец и мачеха вместе отвозили его в школу за пятьдесят миль. На этот раз его отвозила одна мачеха. Отец был занят. Мартин понимал: значит так надо. Отец, как всегда пошутил насчет отверзающихся ворот тюрьмы. Мартин улыбнулся. Он хорошо относился к мачехе, но любил во всем мире только отца. Он сел в машину рядом с мачехой, на заднее сиденье вспрыгнул сеттер. Мачеха включила радио, машина тронулась, и Мартин, откинувшись на сиденье, стал думать о своих хорьках. Придется найти для них другое место – держать их в школе ему запретили. Надо будет пристроить их где-нибудь на ферме или в деревне, а в конце учебного года забрать домой. Мартин хотел попробовать охотится на кроликов с хорьками и ястребом. Поэтому необходимо приучить к ним ястреба, иначе он мог их перебить. Мартин решил потом поместить клетку с хорьками рядом с ястребом, чтобы он видел их и привыкал к ним.

Эдвард Шубридж проводил взглядом удаляющуюся машину, пока она не исчезла за поворотом, и ушел в дом. Он запер за собой входную дверь, прошел по широкому коридору к маленькой дубовой двери в конце и, открыв ее, опустился вниз по каменным ступенькам. Слева была еще одна дверь, ведущая в аппаратную.

Он вошел и запер за собой дверь.

Часть дальней стены занимал экран. Вдоль левой стены стояла низкая скамья и около нее самодельный пульт. Правую стену занимали ряды книжных полок и шкаф. За шкафом была скрыта дверь, которая вела в потайные подвальные помещения.

Шубридж сел боком к пульту и включил проектор. В течении пятнадцати минут он просматривал фильм, состоящий из разрозненных отрывков, иногда останавливая пленку и делая какие-то записи в блокноте. Фильм был снят скрытой камерой, в основном с заднего сиденья автомобиля или из какого-то другого укрытия. Иногда с довольно близкого расстояния, иногда с помощью телеобъектива. На экране почти все время был один и тот же пожилой человек, лет шестидесяти пяти, благородной внешности, с величественной осанкой и умным, выразительным лицом. Закончив просмотр, Шубридж развернул перед собой топографическую карту крупного масштаба и листок с расчетами времени и расстояния. Он закрепил поверх карты листок кальки и принялся не торопясь, аккуратно переносить на него систему дорог. И хотя был очень поглощен своим занятием, не забывал при этом чутко прислушиваться, готовый реагировать на первый же непривычный звук, на любую неожиданность. На пальцах его не было следов никотина: он не курил. Он был светловолос, голубоглаз, среднего роста. Под домашней одеждой угадывались сила и мускулистость тела. В свои тридцать с лишним Шубридж легко пробегал двадцать миль по гряде местных холмов. Он выработал в себе равнодушие к боли и телесным потребностям, подчиняя всего себя рассудку. Единственной его привязанностью были сын и вторая жена. Его первая жена умерла, когда сыну едва исполнилось три года, и ее смерть была для Шубриджа облегчением. Он был невысокого мнения о современной цивилизации и через две недели собирался сделать решающий шаг на пути обретения полной от нее независимости. Теперь ничто не могло его остановить. Если бы потребовалось лишить кого-то жизни, он не задумываясь пошел бы на убийство. Это был опасный, умный, безжалостный человек, одержимый идеей ухода от действительности, мечтавший любой ценой обрести свой собственный рай на земле. Если бы кто-то, узнав о его мечте, назвал его безумцем, он согласился бы с этим, сказав, что предпочитает жить по законам своего собственного безумия, отвергая безумие, которое называется цивилизацией. Но он ни за что бы не признал – хотя это была чистая правда – что сам всего лишь одно из многих проявлений искажения человеческой психологии, благодаря которой тюрьмы по всему миру никогда не пустуют. И убедить в этом Шубриджа не смог бы даже человек, который был на экране – при всей его мудрости и способности к состраданию.

За последние пять лет десять человек в тот или иной период были членами одновременно обоих гольф-клубов – Тивертонского и Кроуборо-Бикон. Четверо из них были женщины.

Шестьдесят восемь человек, не являясь членами, посещали клуб в качестве гостей. Из них – двадцать восемь женщин.

Адреса членов клубов были известны. Адреса гостей редко записывались в книгу. Иногда указывался город, но чаще – название гольф-клуба, постоянными членами которого они являлись.

Буш передал полученные сведения Сэнгвиллу, чтобы тот выделил людей для тайной проверки всех членов обоих клубов и как можно большего числа гостей. Буш знал, что это займет не одну неделю, и потребовал, чтобы ему ежедневно докладывали о ходе проверки.

Он пообедал в служебной столовой, решая за столом кроссворд из «Дейли телеграф».

Джордж перекусил в «Красном льве»: хлеб с сыром и маринованным луком. Он отлично провел утро, прогуливаясь вокруг Солсберийского собора и размышляя о новой жизни, которую собирался начать.

Джордж решил открыть свое дело. Эта идея пришла ему в голову, когда он в задумчивости стоял над надгробием сэра Джона де Монтакьюта, участника битвы при Креси, умершего в 1390 году. Изваяние благородного рыцаря частично разрушилось: меч был обломан; лев, лежащий у ног сэра Джона, утратил хвост. Крылатая колесница времени, подумал Джордж, промчалась, оставив рыцаря позади, и он сделался добычей тлена и разрушения.

И тут ни с того, ни с сего в голову Джорджа пришла замечательная идея. Сотни новых домиков строятся по всей округе – ив Солсбери, и в Уинчестере, и в Саутгемптоне, и в их окрестностях. А при каждом доме должен быть сад. Что если стать садовником и заключать контракты со съемщиками домов, слишком занятыми или слишком ленивыми, чтобы копаться в земле? Ему понадобится фургон, садовый инвентарь и дюжий помощник. Позднее можно будет нанять несколько работников и купить несколько фургонов, расширить дело и стать преуспевающим предпринимателем. А пока – трудиться наравне со своим работником. Это полезно – скинуть лишние килограммы и приобрести хорошую форму.

Сидя в пивной и записывая расчеты на обороте конверта, Джордж прикинул, что на все это потребуется сумма в пятьсот фунтов. Подержанный фургон, подержанный инвентарь, на первых порах самому себе жалование не выплачивать – ведь родители высылают ему содержание – а контору открыть у себя же в доме. Очень удобно. У него есть полтора акра земли – запущенный сад, но если дела пойдут в гору, можно будет открыть там настоящий центр садового искусства. Всего в нескольких милях от Солсбери, на оживленной трассе. Он сколотит себе целое состояние. Чтобы начать дело и надо-то всего пятьсот фунтов. У него есть несколько акций, их можно продать. Это будет фунтов двести. Значит, надо раздобыть еще три сотни. А где? Бланш ничего не стоило бы одолжить ему такую сумму. Хотя кто ее знает. Иногда она бывает очень прижимиста. В конце концов, если не она, то найдется кто-нибудь другой. Он начал составлять список знакомых, к которым можно было бы обратиться с подобной просьбой. Он записал на конверте пять имен, но подумав, четыре из них вычеркнул. Подумал еще – и вычеркнул пятое. Пятый человек мог одолжить небольшую сумму, но не триста фунтов. Нисколько не унывая, Джордж купил два гамбургера, вышел к машине и, скормив их Альберту, поехал к Бланш. Просить надо у Бланш. Минуту-другую он размышлял, не лучше ли подождать, пока она сама приедет к нему, тогда она будет в подходящем настроении… Нет, не стоит с этим тянуть. Зачем терять время? Весна-то уже началась. Самая пора для садовых работ. Он принялся насвистывать, думая о том, в какой цвет выкрасить фургон и какую сделать на нем надпись: «Сады Дж. Ламли»? «Дж. Ламли, садовник»?

Когда он приехал к Бланш, оказалось, у нее двое клиентов. Джордж прошел на кухню, чтобы, пока она не освободилась, поболтать с миссис Тайлер – Бланш жила вместе с матерью, и хотя та придерживалась весьма широких взглядов, Бланш, ссылаясь на нее, никогда не позволяла Джорджу оставаться у себя на ночь, при этом она говорила еще, что сильные? чувственные вибрации в доме нарушат эфирную атмосферу, необходимую для работы с клиентами. Сам Джордж считал, что это только отговорки, а на самом деле Бланш не хочет давать пищу для сплетен соседям.

Миссис Тайлер была наполовину цыганкой. Будучи в свои шестьдесят восемь весьма энергичной хозяйкой, она содержала дом Бланш в безупречном порядке, но все еще скучала по вольной кочевой жизни, по ярмарочным балаганам и ночевке в кибитке возле привязанной снаружи лошади. Миссис Тайлер сварила кофе, и Джордж, потягивая из чашки дымящийся ароматный напиток, выложил на стол пятидесятипенсовик и протянул ей ладонь для гадания. Этот ритуал повторялся всякий раз, когда они оставались вдвоем на кухне. Джордж не переставал удивляться разнообразию поворотов судьбы, которые предсказывала ему миссис Тайлер.

Сегодня, занятый мыслями об открытии своего дела, он едва слушал ее гадание. Ему предстоит путешествие. Он отправится за море и встретит высокого темноволосого незнакомца, который сообщит ему новость…, плохую новость. Ему следует избегать лошадей. Они принесут ему неприятности. (Джордж терпеть не мог лошадей и, если подходил к ним ближе, чем на ярд, у него начинался приступ сенной лихорадки, и старая обманщица прекрасно об этом знала). Впереди у него счастливая жизнь, много детей, но один из них долго не проживет. Джордж закурил и, не мешая ей вещать, задумался о своем. Надо будет дать рекламу да угостить приятелей в «Красном льве», чтобы заручиться их рекомендацией. Завтра же он просмотрит каталоги по механическому садовому инвентарю. А потом надо заключать контракт с каким-нибудь владельцем питомника на покупку рассады и саженцев. И потом можно заработать хорошие комиссионные. Поглощенный такими мыслями, Джордж вдруг обратил внимание на слова миссис Тайлер.

– Что-что вы сказали, мамаша? – переспросил он.

– Да ты совсем не слушаешь меня, – проворчала та.

– Как это не слушаю? Стал бы я бросать деньги на ветер. Так что вы сказали о новом деле?

– Я сказала, что ты откроешь какое-то дело. Новое.

– Само собой, если учесть, что до сих пор я не открывал никакого, то любое будет новое, правда? Так какое дело?

– Что-то связанное с посещением домов. Встречи с разными людьми.

– Да ну? Может, я подамся в сборщики налогов? Или в страховые агенты? Нет уж, спасибо, мамаша.

– И остерегайся высоты. Не нравится мне твоя линия сердца. Вот здесь, прямо под бугорком Луны. Да-да, остерегайся возвышенностей.

– В каком смысле? Что, уже и подумать ни о чем возвышенном нельзя?

– Ты зря смеешься.

– Да ведь у меня ладонь – та же самая, что и неделю назад. Почему же в прошлый раз вы мне ничего подобного не говорили? А кстати, цветов и ухоженных садиков у меня на ладони не видно? Или желтого фургона с зеленой надписью?

Миссис Тайлер смерила Джорджа уничтожающим взглядом, отпустила его руку и сунула монету в карман. Потом пристально глядя на него, произнесла:

– Я вижу фургон, но не желтый, а темный, почти черный. В нем сидишь ты, но лучше бы тебе там не сидеть. Джордж рассмеялся – Все может быть. Тюремная карета?

В это время он услышал, как хлопнула входная дверь, – значит, Бланш проводила клиентов. Джордж встал и вышел в прихожую ей навстречу. Он отвел ее в гостиную, усадил в кресло и, наклонившись, поцеловал:

– Посиди и послушай, что я тебе скажу. Я собираюсь начать новую жизнь, дорогая. Для этого мне нужно всего-навсего пятьсот фунтов. В долг, конечно, и под проценты. Или, в крайнем случае, четыреста фунтов. Понимаешь, у меня возникла великолепная идея.

И Джордж принялся с энтузиазмом излагать свой план. Бланш терпеливо слушала. Джордж нравился ей всегда, но особенно, когда его захватывала какая-нибудь невероятная идея и он начинал об этом говорить. Тогда из взрослого мужчины он превращался в мальчишку. И Бланш чувствовала, как в ней поднимаются волны любви и нежности и трогательная вера в то, что это навсегда останется только мечтой. Милый, добрый Джордж – как это на него похоже. Пока у него есть свой домик и он получает свое содержание, он таким и останется. Бланш вдруг подумала, что, если бы у нее был храм Астродель, она, возможно, вышла бы за Джорджа замуж. Заботилась бы о нем… Нет-нет, так не годится. Она должна стать жрицей. Хороша жрица, если при ней околачивается муж. Держать Джорджа на стороне, не афишируя связь с ним, – это другое дело. Но муж ей ни к чему. Джордж закончил излагать свой план:

– Ну, что ты скажешь? Я посчитал, что почти с самого начала буду получать в месяц от сорока до шестидесяти фунтов чистого дохода. Очень скоро затраты окупятся, я выплачу долги. И тогда денежки потекут рекой.

Он снова поцеловал ее, и Бланш поняла, что он ел маринованный лук. Скорее всего в «Красном льве». С двенадцати до половины второго его всегда почти наверняка можно было застать там. «Сколько с меня, куколка? Ну я полетел!»

Бланш некоторое время молча смотрела на него, потом, заметив тень сомнения и разочарования, пробежавшую у него по лицу, почувствовала новый прилив нежности.

– Подай-ка сумочку, – попросила она. Джордж взял со стола сумочку и подал ей. Бланш вынула чековую книжку и ручку, выписала чек и протянула Джорджу.

Джордж увидел, что это чек на пятьсот фунтов. Он заметил так же, что чек без подписи. Джордж привык проверять чеки, так как сам в затруднительном положении, бывало, выписывал недействительные чеки.

Джордж посмотрел на Бланш, и она почувствовала угрызения совести. Ей было искренне жаль, что приходится идти на подобные улочки. Но ведь надо же было подумать и о храме Астродель, а она не хотела впутывать в это дело постороннего. Помочь ей мог только Джордж.

– Джордж, миленький, – сказала она, – ты получишь пятьсот фунтов – в подарок, а не в долг. Но прежде, чем я подпишу чек, ты должен оказать мне еще одну услугу. У тебя это так хорошо получается, и я не могу просить об этом никого, кроме тебя.

Джордж с напускным простодушием, чтобы скрыть разочарование (до чего же хорошо он знал свою Бланш!), сказал:

– Я и так не отказываю тебе в том, что у меня хорошо получается, радость моя. Никого другого тебе и не нужно просить.

– Ты неисправим, Джордж. Не люблю, когда ты говоришь так в этой комнате. Ведь здесь…

– Ладно, Бланш, ладно. Так чего ты хочешь?

– Мне надо, чтобы ты еще кое-что выяснил в отношении мисс Рейнберд.

– Опять?! Нет. Только не это!

– Прошу тебя поступить по-христиански, Джордж. Женщина страдает. А я хочу, чтобы она радовалась жизни.

– Я тоже хочу радоваться жизни. Разбивать цветники и подстригать газоны. Сажать, сеять, полоть. Делать горки и выкладывать дорожки из кирпича.

– Все в твоих руках. Я считаю, это отличная идея, и у тебя превосходно получится. Но если хочешь получить от меня пятьсот фунтов – а я не знаю кто, кроме меня, может тебе их дать, – тогда придется еще немного поработать.

Джордж не собирался сдаваться без боя:

– Мне это претит, Бланш. Что-то вынюхивать, копаться в грязи…

– Какая грязь? Это просто акт милосердия. Мисс Рейнберд за семьдесят. Я хочу, чтобы оставшиеся годы на этой земле она прожила счастливо.

– Ничего не понимаю, – сказал Джордж раздраженно. – Ты же сама говоришь, что только там, наверху, человек обретает настоящее блаженство. Да тебе просто нужен этот храм Астро-чего-то. Вот пусть твой свистун Генри и пошевелит своей толстой задницей и поможет тебе.

Бланш вздохнула:

– Джордж, твоя аура совсем потускнела. – Бланш улыбнулась– Ты – как капризный мальчишка, который хочет получить подарок, не дожидаясь Рождества. – Она подошла к нему и поцеловала в щеку. – Будь же благоразумным, милый.

Джордж пожал плечами:

– Извини, Бланш. Но пойми же, черт возьми, не хочу я иметь дело с такими, как миссис Грэдидж!

– И я тоже, Джордж. Это заблудшие души. Но они могут быть нам полезны. Подумай о мисс Рейнберд. Ей надо помочь, это было бы так благородно. И заняло бы у тебя совсем немного времени. Неделю, самое большое – две.

Все, что от тебя требуется, это выяснить, где ее племянник, сын ее сестры Гарриет. И как только ты это сделаешь, – Бланш указала на чек, который был у Джорджа в руке, – ты получишь то, – чего хочешь. Тебя ждет новая жизнь, любимое дело, которое принесет красоту и радость в дома многих людей. Ну так как?

Некоторое время Джордж молчал. Потом неожиданно улыбнулся:

– Ты потрясающая женщина, Бланш. Самого дьявола уговоришь. Согласен.

– Спасибо, Джордж. Я тебе так благодарна. Бланш протянула руку и взяла у него чек.

– Эй, куда! – Запротестовал Джордж. – Это мое!

– Ну, конечно, милый. Но пока чек побудет у меня, чтобы ты не мучился искушением подделать мою подпись и получить по нему деньги.

– Да у меня и мысли такой не было! Помолчав, он рассмеялся и добавил:

– Хотя…, может, я и пошел бы на это, учитывая нынешний цвет моей ауры…

На следующее утро Джордж снова поехал к миссис Грэдидж. Ему не составило труда придумать предлог для второго посещения. У него был богатый опыт по части оправданий своим поступкам. Он предупредил Бланш, что эта работа, возможно, потребует более высокой оплаты, чем обычно. Он все еще был несколько огорчен результатом разговора с Бланш и решил запросить с нее на десять процентов больше. Тогда можно будет купить не подержанный, а новый фургон. И прослужит он дольше.

Миссис Грэдидж удивилась его приходу, но се удивление сразу улетучилось, когда Джордж, бодро осведомившись, как насчет чашечки отличного чаю, которым она, помнится, поила его в прошлый раз, выложил на стол рядом с ее «Пикантными новостями» десятифунтовую бумажку.

Миссис Грэдидж взглянула на купюру горящими глазами.

– Я добавлю еще десять фунтов, – сказал Джордж, – если вы поможете мне. Но все должно остаться между нами.

– А при чем тут газеты и журналы, молодой человек? – осведомилась миссис Грэдидж.

– Ни при чем. Просто…, так было легче с вами познакомиться. Вообще-то я частный агент.

– Что-что?

– Ну вроде сыщика.

– Э-э, послушайте, я не хочу неприятностей.

– Какие неприятности? Наоборот, миссис Грэдидж. Может быть, вы все-таки напоите меня чайком, а я вам расскажу, в чем дело.

Выпив три чашки крепкого душистого чаю, он полностью все объяснил и сам остался весьма доволен результатом. Когда надо, он умел разливаться соловьем. Он щедро угощал миссис Грэдидж сигаретами и расположил ее к полной откровенности почтительным обращением. Молодого офицера, отца ребенка, звали Меган – об этом Бланш узнала от мисс Рейнберд. Джордж сказал, что богатая ирландская семья давно разыскивает ребенка, теперь уже ставшего взрослым. Молодой Меган, умирая от ран, полученных в танковом сражении, признался исповедовавшему его католическому священнику, что соблазнил невинную девушку из хорошего дома и она родила от него сына. Заветным желанием умирающего было, чтобы ребенка взяли в семью и вырастили его Меганом. К несчастью, офицер умер, не успев назвать священнику имя девушки.

– Бедный, бедный, – вздохнула миссис Грэдидж. Джордж тоже вздохнул и продолжал: много лет семья пыталась разыскать ребенка, но – безуспешно. В конце концов все попытки были прекращены. Но в последнее время отец Мегана, теперь уже очень старый человек, которому жить осталось совсем недолго, все больше и больше стал беспокоиться, что последняя воля сына не выполнена.

– Да, у них, у католиков, с этим очень строго. Но вот никогда я не могла понять, как это: блуди всю неделю напролет, а потом исповедался – и греха на тебе никакого. Хотя, конечно, некоторым такое очень удобно.

Джордж энергично закивал головой. Он объяснил, что его наняли для возобновления поисков. Ему повезло. Он нашел друга Мегана по службе, который знал историю с Гарриет. «И вот я здесь», – сказал Джордж. Однако (это был гениальный ход, который он придумал, пока жарил утром гренки), когда старый Меган, уже одной ногой стоявший в могиле и мечтавший перед смертью увидеть внука, узнал, как Шолто Рейнберд поступил с ребенком, он пришел в ярость. Он не желает ничего общего иметь с Рейнбердами. Он хочет найти мальчика, то есть теперь уже взрослого мужчину, так, чтобы Рейнберды ничего не знали. Его внук – Меган. В Ирландии его ждут обширные угодья и огромное состояние.

Миссис Грэдидж вздохнула:

– Прямо, как в книжке, да? Старик не хочет умереть, пока не увидит внука. Нет, правда, очень трогательно!

Джордж согласился. Действительно трогательную историю сочинил он для старой карги. А теперь – и об этом не должна узнать ни одна живая душа – он просит миссис Грэдидж рассказать все, что ей известно. В этом деле важна любая мелочь. Подумать только, какая радость была бы для старика, если бы с помощью миссис Грэдидж удалось найти его внука и – Джордж знал чем потрафить старой ведьме, – какой урок для таких людей, как мисс Рейнберд, которые живут только для себя, не думая о других. А кроме того, он не сомневается, если поиски увенчаются успехом, старик, узнав о помощи миссис Грэдидж, конечно, щедро ее отблагодарит. Джордж был у него в замке в Ирландии и уверен, что старик скупиться не будет. Он хоть и ирландец, а хороший человек.

Старуха клюнула. Заглотала и крючок, и леску, и грузило. И слушая ее, Джордж думал о том, какая наивность – надеяться, что живя в маленьком городке, можно сохранить что-то в тайне. Такие, как миссис Грэдидж и старый Грэдидж, ее покойный муж, обходятся без всяких спиритических сеансов. Они просто наблюдают, сопоставляют – и могут предсказать любое событие. Миссис Грэдидж подробно рассказала Джорджу все, что знала, и как перед Богом поклялась, что никто не узнает о поисках, которые он ведет. Джордж сильно в этом сомневался, но это мало его беспокоило. Если что-нибудь когда-нибудь и дойдет до мисс Рейнберд – хотя вряд ли – то очень не скоро.

Прежде чем уехать, Джордж сходил на кладбище убедиться в достоверности одного факта, о котором упомянула миссис Грэдидж. В дальнем конце кладбища, выходящем на берег реки, он отыскал маленькое скромное надгробие. Здесь был похоронен Эдвард Шубридж, умерший в 1937 году в возрасте шести месяцев, единственный сын Марты и Рональда Шубриджей. На могильной плите были выбиты слова: «Пустите детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царство небесное».

На другой день Джордж поехал с Альбертом в Уэстон-сьюпер-Мэр, предвкушая приятный денек на берегу Бристольского залива под свежим ветерком, дующем при отливе с затянутых тиной отмелей.

А Бланш, вооруженная сведениями, которые сообщил ей Джордж, отправилась под вечер в Рид-Корт. По дороге она обдумывала, на каком этапе последующих встреч с миссис Рейнберд (в расчете на дальнейшую помощь Джорджа) она даст старушке понять: Шолто и Гарриет считают, что Бланш более чем достойна доверия, и ее выдающиеся способности заслуживают щедрого вознаграждения. Только наводить старушку на эту мысль надо осторожно и подождать, пока Генри подаст знак. Ему храм нужен не меньше, чем ей, и он выберет подходящий момент.

Бланш сразу заметила в мисс Рейнберд перемену. Старушка была необычно оживлена. На щеках ее появился слабый румянец, она сменила помаду, на ней была коричневая бархатная юбка и такого же оттенка жакет поверх кремовой блузки – все это ей очень шло. В молодости она, видно, была недурна собой – странно, что она не вышла замуж, подумала Бланш. Мисс Рейнберд выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Значит, эти последние ночи спала хорошо.

Мисс Рейнберд без обиняков заговорила о своем решении. Она хочет найти сына Гарриет и устроить его судьбу. Она всецело доверяет Бланш. Отныне у нее нет сомнения относительно того, в чем состоит ее долг.

Бланш, ликуя в душе, приняла это заявление спокойно. Когда человек полностью преодолел сомнения, с ним легко иметь дело и помогать ему.

– Ну что ж, – сказала Бланш, – я уверена, ваши близкие по ту сторону бытия будут рады узнать об этом. Посмотрим, что они скажут. Но должна предупредить вас, мисс Рейнберд: было бы удивительно, если бы сегодня или в следующий раз они так прямо и назвали его имя и сообщили, где он. Они могут этого пока не знать. Не забудьте, что прошло более тридцати лет с тех пор, как его забрали у вашей сестры. Но могу вас уверить, он наверняка жив, иначе Гарриет не приходила бы к вам во сне.

– Но почему они не могут сказать все как есть? – тихо спросила мисс Рейнберд.

– Значит, пока им это не известно, – ответила Бланш. – Сколько на свете живет людей, мисс Рейнберд? Миллионы и миллионы. Ваши брат и сестра знают многое, что неизвестно вам, но они не могут найти его сразу. Глядя сверху на землю, даже при их возможностях это очень трудно. Отошедшие находят своих родных и близких на земле, улавливая исходящие от них волны духовного эфира. А как найти в толпе незнакомого человека, который, как я подозреваю, в данном случае ничего не знает о тех, кто его ищет? Но не волнуйтесь, они будут искать, и Генри им поможет. Ну что же, посмотрим, как обстоят дела?

Мисс Рейнберд кивнула. В какой-то момент у нее возникло искушение усомниться в логике пояснений мадам Бланш, но она воздержалась от комментариев. Необходимо было принять условия этой игры…, хотя бы на время. Отречься от привычки искать во всем логику и от природного скептицизма.

Мисс Рейнберд почувствовала волнение, когда мадам Бланш откинулась на спинку кресла и в ней начали происходить уже знакомые изменения. Наблюдая, как напряжено у нее лицо, как учащается дыхание и пальцы перебирают жемчуг ожерелья, мисс Рейнберд вспомнила, как мадам Бланш остановилась у подножия лестницы, где упал Шолто. Мисс Рейнберд мысленно увидела мальчика с птицей на руке… В душе она молилась о том, чтобы все это, не оказалось обманом. Было бы глупо цепляться за свои предубеждения и отвергать существование неких непознанных форм жизни и общения.

Медленно, с трудом мадам Бланш произнесла:

– Это ты, Генри?

– Да, это я, Бланш, – произнес откуда-то изнутри мадам Бланш уже знакомый мужской голос.

– Боже мой, Генри! Не часто приходится видеть у тебя на лице такую лучезарную улыбку. Ты обычно такой сдержанный.

– Я улыбаюсь, – отвечал Генри, – потому что меня переполняет радость. Разве ты не чувствуешь, как она разливается вокруг? Она исходит через тебя от твоей подруги мисс Рейнберд. На душе и в мыслях у нее мир и покой, она выбрала путь, по которому идти. Скажи ей, что мы все очень рады за нее.

– Вы слышите, мисс Рейнберд? – спросила мадам Бланш.

– Да, слышу, – отвечала мисс Рейнберд, которая вовсе не была уверена, хочет ли она, чтобы ее называли подругой мадам Бланш.

К ее удивлению, мадам Бланш сказала:

– Генри, не надо называть мисс Рейнберд моей подругой. Я всего лишь ее посредник. Дружба требует полного доверия с обеих сторон.

Генри добродушно хмыкнул:

– Отсюда, Бланш, все эти ваши социальные различия кажутся нам такими смешными. Но вы будете друзьями.

– Может быть, Генри. Но сейчас надо думать о другом. Почему тебя вдруг стало так плохо видно, Генри? Ты стоишь в полумраке.

– Потому, что Слово всемогущее, Бланш. Чтобы оно наполнилось смыслом, свет не нужен.

– Ты хочешь сказать, они не появятся?

– Нет, не появятся, Бланш. На этот раз – нет. Истинная мера любви мисс Рейнберд к ним – в ее поступках. Ее деяния будут мерилом ее искренности. Она получит помощь, если потребуется, но внезапного чуда не произойдет. Настоящие чудеса творит только вера и выстраданное стремление выполнить волю наших близких.

Мадам Бланш засмеялась:

– Ты выражаешься слишком туманно, Генри. Ты хочешь сказать, что они сами ничего не знают наверняка, но сообщат мисс Рейнберд то, что им известно, и то, что выяснят в будущем?

– Ты права, Бланш. Видишь ли, – в его голосе появилась особая серьезность, – оба они еще не достигли Высшей Просветленности. Поэтому им пока не все открыто. Но пусть мисс Рейнберд не огорчается. Если она придет к ним, они ей помогут.

– Генри, – сказала мадам Бланш укоризненно. – Перестань говорить загадками. Как она может к ним придти?

– На место их успокоения, Бланш. Поблизости она найдет имя ребенка, хотя ребенок жив. Весной она приносила туда желтые нарциссы, а летом – белоснежные розы. Пустите детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царство Небесное. Спроси ее, знает ли она, о чем я говорю.

Несмотря на то, что в комнате было тепло, мисс Рейнберд почувствовала, как по ее телу пробежал озноб.

– Вы понимаете, о чем речь, мисс Рейнберд? – спросила мадам Бланш.

У мисс Рейнберд внезапно пересохло в горле.

– Да-да, – произнесла она, – насчет цветов – да. Но этот ребенок умер. С тех пор прошло уже…

– Один умирает, другой живет, – сказал Генри твердо. – Тело погибает, но имя живет. Ты видишь этого человека, Бланш?

– Ничего не вижу. Генри, – отвечала Бланш с неожиданным раздражением.

– Смотри внимательнее.

Мадам Бланш сжала виски, и мисс Рейнберд увидела, как подрагивают ее пальцы.

– Да, я вижу, Генри – не то вскрикнула, не то всхлипнула мадам Бланш.

– Что ты видишь?

– Какого-то человека, но очень неотчетливо, Генри. Он то приближается, то удаляется, и что-то виднеется рядом с ним. Ага, вот теперь лучше видно, – она улыбнулась. – Это легковой автомобиль, Генри. Похоже, немного старомодный.

– Говори не об автомобиле, а об этом человеке.

– Он в военной форме, Генри. Темного оттенка…, шоколадного. И в гетрах. Ах, он очень элегантный. Ему чуть больше тридцати. А машина белая…

– Спроси мисс Рейнберд, блондин он или брюнет. Он без фуражки. Ты же видишь. Спроси.

Неуверенно, как вспоминают давно забытое, мисс Рейнберд сказала:

– Если это тот о ком я думаю, то волосы у него должны быть темные.

Мадам Бланш воскликнула с оттенком страдания в голосе:

– Что случилось, Генри? Изображение пропало, и сам ты куда-то исчезаешь. Генри… Генри! Почти шепотом Генри ответил:

– Как грозовая туча заслоняет солнце, не давая ему светить на поля и цветы, так и гнев в человеческом сердце изгоняет любовь и понимание… Любовь, а не гнев освещает дорогу к настоящему пониманию…

Его голос, постепенно слабея, затих.

Мисс Рейнберд сознавала, что ей сделали выговор, она считала его несправедливым, и в ней вновь заговорил характер. Высшая Просветленность, как же! Да если это не выдумка, неудивительно, что Гарриет – и особенно Шолто – до сих пор не достигли ее. И попробуй не разозлись при мысли обо всей этой чепухе с ребенком Шубриджей. Да, она действительно иногда клала цветы на могилу младенца. Но здесь некому было это делать, кроме нее. Она делала это в порыве сентиментальности, когда прибирала могилы Шолто и Гарриет. Чушь, вздор какой-то. Эта мадам Бланш, возлежащая в кресле с закрытыми глазами и симулирующая изнеможение, – всего-навсего шарлатанка. Такое нельзя дольше терпеть. Просто оскорбительно! Эта женщина откуда-то получает информацию и ловко ею пользуется. Гарриет умерла. Все, что когда-то с ней случилось, умерло вместе с ней, и ничего тут не поделаешь.

И в этот момент мисс Рейнберд явственно услышала голос Гарриет:

– Типпи, дорогая…, ты так меня огорчаешь… – Но слова эти слетели с губ мадам Бланш. – Мне больно за тебя, Типпи, милая… Больно за тебя.

Мисс Рейнберд была потрясена, ее словно громом поразило. Она не отрываясь смотрела на мадам Бланш, на ее большое, вульгарно привлекательное лицо. Это был голос Гарриет. О Боже… Неужели это слуховые галлюцинации? Типпи… Так звала ее Гарриет. Откуда могла знать об лом мадам Бланш?

Бланш медленно открыла глаза, выпрямилась в кресле и, облегченно вздохнув, улыбнулась мисс Рейнберд.

– Фу! Ну и задал мне Генри работку! Я совсем без сил. И она посмотрела на графинчик с хересом. Мисс Рейнберд, не обращая внимания на этот намек, спросила:

– Вы все помните?

– 1а, на этот раз все.

– Вы помните то, что было в самом конце?

– Совершенно отчетливо. Генри опять ударился в лирику: «Любовь, а не гнев освещают дорогу к настоящему пониманию…» Но он прав, мисс Рейнберд. Я думаю, вы иногда невольно снова впадаете в скептицизм. Естественная человеческая слабость. И душам ваших близких трудно примириться с этим.

Мисс Рейнберд промолчала. Она встала и налила себе и гостье по рюмочке хереса. Нет, все-таки непонятно, как относиться к этой женщине. Как вообще ко всему этому относиться?

Джордж и Бланш пили темное пиво на кухне у нее дома в Солсбери. Миссис Тайлер ушла спать. Альберт дремал в машине Джорджа, стоящей возле дома. Бланш не пускала пса в дом. Ни в своей земной, ни в своей эфирной жизни собак она не терпела. Время было позднее. Порывы ветра то и дело сотрясали кухонное окно. На столе перед Джорджем лежала большая записная книжка в красной обложке. Он купил ее на другой день после первой поездки к миссис Грэдидж, чтобы записывать все, что касается дела мисс Рейнберд. Хотя память у него была хорошая, он давно заметил, что если сразу после беседы не сделаешь записи, то обязательно что-нибудь да забудешь. А для Бланш была важна любая мелочь.

Заглядывая в книжку, он рассказывал Бланш то, что ему удалось узнать в Чилболтоне и совсем недавно – в Уэстоне-сьюпер-Мэр.

Рональд Шубридж был шофером в Рид-Корте у Шолто. Он был больше, чем просто шофер. Когда нужно было составить хозяину компанию для выпивки, Шубридж нередко оказывал ему эту услугу. Оказывал он ему и другие услуги, особенно если Шолто, затеявшему очередную любовную интрижку, требовалась машина для поездки природу. Шубридж был не из местных, он приехал из Лондона. Его наперсником в Чилболтоне стал Грэдидж, сопровождавший Шолто на охоте и рыбалке. За два месяца (Миссис Грэдидж сообщила Джорджу день и час) до рождения ребенка Гарриет, у миссис Шубрилж умер шестимесячный сын Эдвард. За неделю до рождения ребенка Гарриет Рональд Шубридж взял у Шолто расчет Он поведал своему приятелю Грэдиджу, что получил небольшое наследство и собирается открыть свое дело – собственный гараж. Где, он не сказал Однако через гол – из тщеславия, как предполагал Джордж, – написал Грэдиджу из Уэстон-сьюпер-Мэр, что гараж он открыл, дела у него идут хорошо и что его жена опять родила. Последнее известие удивило Грэдиджа, так как Марта Шубридж в свое время говорила миссис Грэдидж, что после родов у нее были осложнения и врач сказал, что вряд ли она сможет в дальнейшем иметь детей.

Грэдиджи, привыкшие видеть подноготную любого внешне не примечательного факта, пришли к выводу, что никакого наследства Рональд Шубридж не получал, а просто Шолто Рейнберд помог ему открыть свое дело подальше от Чилболтона с условием, что он и его жена возьмут ребенка Гарриет, выдадут его за своего собственного, и мальчик никогда не узнает тайны своего рождения. Рональд Шубридж был из тех, кто готов на любую сделку, лишь бы платили.

Джордж сказал:

– Я нашел гараж, дорогая. По телефонной книге. «Гаражи Шубриджа»: основной – в Уэстоне и филиалы в Бридж-Уэтере и Уэлсе. Во время войны Шубридж был в армии, а гараж остался на жену и управляющего, тот был старше призывного возраста. После войны дела у Шубриджей пошли в гору… (И у меня все будет в полном порядке, – подумал Джордж, – поскорее бы только разделаться с этим заданием Бланш и заняться садами). В конце концов Шубридж выгодно продал свои гаражи и уехал в Брайтон. В уэстонском гараже на складе работает отличный старик, он начинал при Шубридже и хорошо его знал, но давно перестал получать от него рождественские открытки и поэтому считает, что его уже нет в живых. Старик сказал, что Шубридж уехал в Брайтон: собирался купить гостиницу, посадить там управляющего и только получать прибыль. Старик дал мне его брайтонский адрес.

– А как насчет сына? – спросила Бланш.

– Все так, как предполагали Грэдиджи и ты. Мальчика назвали Эдвардом. Наверное, использовали метрику своего умершего ребенка. Расхождение в возрасте должно быть всего в восемь месяцев. К десяти-одиннадцати годам оно уже стало незаметно. Его отдали в маленькую частную школу, там спокойно относились к тому, что поначалу он немножко отставал от других детей. Но он был смышленый мальчишка. Увлекался спортом и очень любил природу, цветы и все такое. Шубриджи сначала жили над гаражом, а потом купили дом в сельской местности. Джордж стал листать записную книжку.

– Придется тебе поехать в Брайтон, Джордж, – сказала Бланш.

– Знаю, дорогая. Завтра поеду. Хочу довести это дело до конца. Посмотрим, что у меня тут еще, не дай бог, пропущу что-нибудь важное для милого Генри…

– Перестань, Джордж.

– Налей-ка мне еще. Вот ты позволь мне заночевать у тебя, и я никогда больше не упомяну его имя, – и он подмигнул ей.

Бланш налила ему еще пива.

– На чем же я остановился? А, вот: мальчик. Волосы светлые, глаза голубые. По характеру вспыльчивый. Ирландская кровь, ничего не попишешь. Когда Шубриджи уехали из Уэстона, ему было четырнадцать лет. По метрике четырнадцать. Миссис Шубридж преданно заботилась о мальчике, и Шубридж тоже. В Чилболтоне Марта немножко шила для Рейнбердов. Гараж – недалеко от побережья. А это что? А, ну да, чепуха насчет прозвищ.

– Что-что?

– Я уже говорил тебе. Ну, как сестры называли друг друга. Мисс Грэдидж рассказывала.

– Ничего ты мне не говорил. Джордж, это же именно то, что мне нужно. Такие вещи помогают создавать условия для общения.

– Да точно я тебе говорил. Твоя мисс Рейнберд была Типпи, а Гарриет – Флэппи.

– Нет, не говорил. Проверь-ка не забыл ли ты еще чего-нибудь. Мне все важно. Что шила Марта Шубридж для Рейнбердов?

– Работала в бельевой. Черт возьми, представь себе, что у тебя в доме есть бельевая! Подрубала и чинила простыни. Резала посередине прохудившиеся и сшивала крепкие края заново. Старина Шолто не любил лишних расходов по дому. – Джордж перевернул еще несколько страниц. – Ну вот, кажется, все. Кроме моих расходов, но об этом поговорим, когда закончу. – Он поднял стакан и выпил… – Ну, так как? Остаюсь я ночевать? Жалко соседей, им ведь и посудачить не о чем.

Бланш, глядя в пустоту помотала головой и сказала:

– Знаешь, что, по-моему, держал мальчик? Птицу. Да, наверняка. Какую-то бедную птицу, которую спас.

– Ты забегаешь вперед, Бланш. Ты хочешь сказать, что видела этого парнишку?

– Так же явственно, как тебя сейчас.

– Ну тогда, я думаю, он должен был держать дробовик. Он обожал охоту, если верить старику из гаража. Бланш внимательно посмотрела на Джорджа:

– Почему ты мне об этом не сказал?

– Черт возьми, Бланш! Ну забыл – разве все упомнишь! Ты хоть представляешь, каково мне выслушивать всех этих болтунов? Как начнут – не остановить! Знаешь, я подумал, найти его можно очень просто. Это устроило бы и тебя, и меня. Мальчик теперь стал взрослым. Вряд ли он сменил фамилию и имя. Если я завтра не отыщу его в Брайтоне, надо дать объявление в какой-нибудь газете – «Ньюс-оф-зе-уорлд» или что-нибудь в это роде. Дескать, просим откликнуться Эдварда Шубриджа, сына Рональда и Марты Шубриджей, о котором в последний раз слышали в Брайтоне тогда-то и тогда-то. Его ждет приятный сюрприз.

– Нет. – твердо сказала Бланш.

– Но почему?

– Сам подумай, Джордж. Во-первых, это объявление может попасться на глаза мисс Рейнберд. Она не дура и уже поняла, что ребенок отдан на воспитание Шубриджа.

– Да не читает она «Ньюс-оф-зе-уорлд» – ни секс, ни спорт ее не интересуют.

– Кто-нибудь прочтет и скажет ей. Кто-нибудь из ее знакомых: «Шубридж? Так, кажется, звали шофера Шолто?» Представляешь? Но дело не только в этом. Она не хочет, чтобы он знал о поисках. Подумай сам, ведь может оказаться, он вовсе не годится в наследники Рейнбердов. В таком случае – уж я ее знаю – она просто забудет обо всей этой истории. Сейчас она только и ищет подходящий предлог, чтобы ничего не предпринимать. Хочешь верь, хочешь нет. Я начинаю любить эту старушку, и храм Астродель тут ни при чем. Не хочу портить ей жизнь. Если Эдвард Шубридж – нестоящий человек, тогда она узнает, что он умер, и сможет спать спокойно.

Джордж усмехнулся:

– Ох и хитрая ты, Бланш! Как ни крути, ты все в выигрыше. Почему бы тебе не взяться за расследование какого-нибудь преступления, малышка? Ты могла бы отгрохать целый Тадж-Махал.

– Джордж Ламли, – холодно сказала Бланш, – ты выпил четыре бутылки пива, да и перед тем, как сюда явиться, уж, конечно, успел горло промочить. Отправляйся-ка домой. Завтра тебе ехать в Брайтон. И если случайно нападешь там на след Эдварда Шубриджа, не вздумай к нему заявиться.

Джордж пожал плечами:

– Ладно, дорогая. Как скажешь. Ты у нас за главного. Из десяти человек, бывших членами одновременно двух гольф-клубов – Тивертонского и Кроуборо-Бикон, – двое мужчин и две женщины умерли. Осталось четверо мужчин и две женщины. Из двух женщин одна вот уже два года жила с мужем в Родезии, а другая – старая дева пятидесяти четырех лет – по-прежнему жила в Кроуборо, но как только Буш прочел донесение о ней, ему стало ясно, что она вне подозрений. Из четырех мужчин один сейчас жил в Тивертоне, – семидесятипятилетний старик, бывший английский священник; другой сорокалетний член фондовой биржи – жил в Кроуборо, был женат и имел четверых детей до восемнадцати лет. (Буш, решив, что лучше перестраховаться, установил за ним наблюдение, но в глубине души был уверен, что все это впустую). Еще один человек был капитаном танкера, который в это время находился на полпути из Лондона в Бахрейн; во время обоих похищений этот человек также был в море. Четвертый – мужчина под сорок, со скромными, но независимыми средствами – жил один в своем доме в Уилтшире и держал заморских птиц – в основном, золотых и китайских фазанов и волнистых попугайчиков. Звали этого человека Джордж Ламли.