"Семейная тайна" - читать интересную книгу автора (Каннинг Виктор)

Глава 4

Во время последнего посещения Чилболтона с целью сбора информации о пристрастиях местных читателей газет и журналов Джордж напал на настоящую золотую жилу в образе некой миссис Грэдидж. Эта дама с внешностью Мафусаила (хотя по ее собственным подсчетам ей было всего шестьдесят девять), седовласая, с крупным носом, болтливая и хитрая, в будние дни читала «Дейли миррор», а по воскресеньям – «Ньюс оф зе уорлд», кроме того она читала еженедельник под названием «Пикантные новости». «Пикантные новости» были отрадой миссис Грэдидж на старости лет. Ничто не ускользало от ее внимания – ни одна деревенская девчонка на первом месяце беременности, ни один намек на скандал или ссору, ни одна сплетня, ни один просроченный взнос за телевизор или машину, приобретенные в рассрочку, хотя она редко выходила из своего домишки с тростниковой крышей, где большую часть дня проводила в кресле, покрытом лоскутной накидкой, перед большой вазой с искусственными розами, стоящей на подоконнике. Это была отвратительная старуха с грязным воображением, обожавшая копаться в чужих грехах. Она встретила Джорджа радушно. Хихикая и шамкая плохо пригнанными вставными челюстями, рассказала, что в молодости у нее отбоя не было от парней. О, она своего не упускала, а теперь некоторые здешние мужчины забывают с ней поздороваться, хотя когда-то с удовольствием тискали ее в амбаре. Джордж, преодолев приступ тошноты, принялся разыгрывать этакого прелестника и был сполна вознагражден. Ее муж, который давно умер – на свое счастье, подумал Джордж, – был егерем в Рид-Корте у Рейнбердов. Сама миссис Гредидж время от времени работала у Рейнбердов судомойкой, а потом – поденщицей. То, чего не знала она, знал ее муж. В незримой войне классов для нее было так же естественно подслушивать под дверью или совать нос в лежащее на столе письмо, как для ее мужа – во время охоты незаметно приближаться на расстояние слышимости к господам, когда те закусывали на свежем воздухе, или стоять в старой куртке маскировочного цвета где-нибудь в кустах и сравнивать поведение человеческих особей с брачными играми животных, рыб и птиц, чьи повадки он хорошо знал. Миссис Грэдидж поведала Джорджу, как Шолто вел себя с женской прислугой, с заезжими дамами, посещавшими усадьбу, и местными матронами. Шолто не настаивал на droits de seigneur, но частенько его получал. И неутомимо пил с половины одиннадцатого утра до самого отхода ко сну. (Джордж, жаря гренки на кухне и припоминая разговор с миссис Грэдидж, был совершенно уверен, что сказал Бланш о падении старика в пьяном виде с лестницы. Неужели он ей все-таки не говорил? А ведь собирался. Наверное забыл, пока выкладывал другие сведения. Господи, до чего отвратительная ведьма эта миссис Грэдидж! Только бы Бланш не дала ему нового задания, для выполнения которого пришлось бы снова отправиться к старухе.) Самой многообещающей жилой, которую стоило разрабатывать, были обстоятельства, связанные с младшей сестрой мисс Рейнберд, Гарриет. После разговора с миссис Грэдидж Джорджу не составило труда собрать разрозненные сведения в единую картину, заполняя пробелы при помощи собственного богатого воображения.

Обе сестры в молодости были недурны собой, но в отличии от Грейс Рейнберд, миниатюрной и похожей на птичку, ее сестра была несколько долговяза и, в противоположность самоуверенной Грене, страдала почти патологической робостью и неуверенностью в себе. Когда Грейс исполнилось тридцать (у миссис Грэдидж была феноменальная память на даты, она помнила в какой день и какого числа произошли события многолетней давности), сестры примирились с мыслью о том, что им уже не выйти замуж. Грейс, с ее резкостью суждений и разборчивостью, всем кавалерам давала от ворот поворот, а тех, кто ей более или менее нравился, подозревала в стремлении завладеть ее богатством. Что касается Гарриет, то у нее право первой ночи (франц.) непреодолимым препятствием на пути завязывания любовных отношений стали робость и неуверенность в себе. Если же какой-нибудь решительный мужчина, побуждаемый расчетом или сердечной склонностью, замечал ее, то Шолто (желавший, чтобы сестры жили только ради него, вели хозяйство, давая ему возможность вволю пить и путаться с женщинами) тут же использовал все свое влияние, чтобы отбить у поклонника желание бывать в Рид-Коте. Под личиной внешней благовоспитанности Шолто был грубым неотесанным эгоистом.

Но за три года до Второй мировой войны Шолто угодил в больницу с почечной коликой и пролежал там три недели. И за эти три недели Матушка Природа, улучив момент, сыграла одну из своих злых шуток. Грейс и Гарриет одни отправились на благотворительный бал в ближайший гарнизон (обычно их везде сопровождал Шолто). Грейс провела вечер как обычно. Гарриет же пригласил поужинать слегка подвыпивший офицер-танкист, ирландец. За ужином она, поддавшись уговорам, выпила лишний бокал вина, почувствовала в себе силы и желание насладиться жизнью, и пока Грейс танцевала «Пол Джоунс», офицер увлек Гарриет на заднее сиденье своей машины и совратил. Гарриет держала это в тайне от Грейс, отдаваясь новым, доселе неведомым переживаниям, и три недели встречалась со своим дружком в лесу у речки, о чем Грейс не подозревала, но зато знал добрейший Гредидж, у которого было чутье на любое совокупление в радиусе двухсот ярдов. За день до возвращения Шолто офицер вместе со своим дивизионом отбыл на Ближний Восток. Больше Гарриет его не видела и никаких известий от него не получала. Она ничего не сказала Грейс, но когда поняла, что должно с ней произойти, посвятила в свою тайну Шолто, который выбрав момент, пока Грейс отсутствовала, спешно собрал Гарриет, отвез ее в Нортумберленд и оставил в доме своего верного друга. Здесь в положенный срок Гарриет родила сына, которого через сутки у нее забрали навсегда, и она никогда не узнала, где он и у кого.

Только много лет спустя она рассказала Грейс эту историю. К тому времени офицер-ирландец уже погиб, смертельно раненый в танковом сражении под Тобруком.

Вот об этом и поведала Джорджу миссис Грэдидж, а он пересказал все Бланш. С особым удовольствием миссис Грэдидж сообщила, что хотя полгородка знало о происшедшем в Риц-Корте и в Нортумберленде, ни Шолто, ни миссис Грейс Рейнберд не догадывались, что их семейная тайна просочилась за пределы дома.

Миссис Грэдидж дала понять, что может еще о многом порассказать, если это интересно. И вовсе не потому, что любила сплетни и скандальные истории. Иногда, например, любовники встречались в старой рыбачьей хижине, где Грэдидж держал тростник для крыш сколько парочек прошло через эту хижину!… Джордж не выдержал и сбежал в «Золотую митру», где залпом проглотил три порции виски, чтобы отбить мерзкий привкус во рту, оставшийся после беседы.

Теперь, жуя подгоревший гренок с джемом, потягивая кофе и думая о Гарриет и о том, сколько ему по заданию Бланш пришлось копаться в грязи, он чувствовал непреодолимое отвращению ко всему этому предприятию. Его счастливая звезда, как видно, сбилась с пути. Такая работа и образ жизни явно предназначались не ему. Нет, кому-то другому любителю хихикать и шушукаться со всякими миссис Грэдидж. Какой-то чертов болван там, наверху, спутал все карты, и ему, Джорджу, здесь на земле выпал совсем неподходящий жребий. Если бы Джордж мог выбирать, он предпочел бы что-нибудь более романтичное и достойное мужчины… Он бы не возражал против роли офицера-танкиста, ирландца, – только чтобы не погибнуть – или тайного агента разведки с блестящими манерами и утонченным вкусом по части континентальных красавиц, старинного фарфора, каких-нибудь японских нэцкэ и прочих редкостей. Он видел себя в роли спасителя прекрасных героинь, вознаграждаемого по заслугам; защитника слабых и бедных, который сражается с тиранией и сокрушает зло.

Он посмотрел на Альберта, лежащего на коврике на кухне, и сердито крикнул:

– Ты что это делаешь, черт этакий?

Альберт жевал утреннюю «Дейли Мейл». Джордж выхватил у него газету, помятую и мокрую, и встряхнув ее, принял решение. Он должен изменить свою жизнь. У него есть способности, обаяние, ум и свои представления о чести. К черту эту мышиную возню. От таких, как миссис Грэдидж, его тошнит. И если уж быть откровенным, он иногда чувствует себя неловко с Бланш. Непонятно, то ли она наполовину, то ли окончательно спятила с этим своим спиритизмом. В любом случае, он не создан для того, чтобы морочить голову старым дамам и вытряхивать у них чеки на осуществление таких бредовых идей, как храм Астродель. Кем Бланш себя возомнила? Дочерью Соломона? А этот паршивец Генри? Где она его выкопала? Наверное, прочитала о нем в детской книжке «Рассказы о железной дороге Британии». Нет уж, хватит, он достаточно поработал на Бланш. Друзьями они могут остаться – и добрыми друзьями, но он больше не намерен играть в эти игры. Он поедет в Солсбери, прогуляется вокруг собора и спокойно поразмыслит о новой жизни. Лучшего места для этого не найдешь. Потом перекусит в «Красном льве», а после этого отправится к Бланш и все ей выскажет. А может, удастся уговорить ее начать новую жизнь вместе…, там видно будет. Взглянув на Альберта он произнес:

– Теперь, черт возьми, все пойдет по другому. Альберт приподнял седые брови и вильнул хвостом. В то время как Джордж завтракал и строил планы новой жизни, Рейнберд тоже завтракала – совсем без аппетита, она чувствовала себя разбитой после беспокойной ночи. Гарриет снова приходила к ней во сне и была очень настойчива. Странно – иногда она являлась такой, какой была в молодости, иногда старой. И этим приводила Рейнберд в замешательство. Но чего она хочет было совершенно ясно. «Найди моего мальчика. Найди его и возьми к себе. Он Рейнберд!»

Когда она произнесла «Он Рейнберд!», ее голос звучал, как потустороннее эхо.

Мисс Рейнберд провела ужасную ночь – Гарриет завывала словно плохая актриса в плохой мелодраме. Найти ее мальчика, как же! Взять его в Рит-Корт, чтобы после ее, мисс Рейнберд, смерти все досталось ему… Если бы даже она разыскала его, неизвестно еще, что бы это оказался за тип. Взять его в дом означало бы обнародовать всю эту историю, опозориться на весь Чилболтон, на всю округу. Конечно, она не настолько глупа, чтобы не понимать: кое-кто в городке мог знать о случившемся. Какая же дура была Гарриет! Не потому, что влюбилась – если это была любовь, а не просто физическое влечение, – а потому, что вела себя, как безмозглая деревенская девчонка. Свидания в рыбачьей хижине! И как она допустила…, ну, то есть любой полупорядочный мужчина принял бы меры предосторожности. И что за сын может быть у такого человека? Не трудно себе представить! Ну хорошо. Предположим она его разыщет – совсем не обязательно, чтобы он об этом знал. Можно тайком взглянуть на него, и если он совсем никуда не годится, спокойно о нем забыть. Можно анонимно сделать ему какой-нибудь подарок, чем-то помочь – лишь бы Гарриет успокоилась.

Мисс Рейнберд слегка вздрогнула, поймав себя на том, что думает о Гарриет, как о живой, и воспринимает ее как некую силу, которую надо умиротворять. Все это было очень странно, очень.

Она закурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, налила себе еще кофе и предалась мыслям о своем одиночестве. На всем белом свете у нее нет ни единого близкого человека. Знакомые – да. Глупые женщины вроде Иды Куксон, и здравомыслящие мужчины, такие, как ее врач, биржевой агент и поверенный. Но ни единого друга. Некому раскрыть душу. Мисс Рейнберд долго размышляла о своей жизни, о себе и наконец приняла решение.

Она позвонила, и когда вошел дворецкий, сказала:

– Сайтон, через полчаса мне нужна машина. Я еду в Солсбери.

Буш завтракал у себя дома: стакан натурального виноградного сока, кукурузные хлопья с молоком без сахара, а после яблоко, которое он не доел, потому что оно оказалось безвкусным, как вата. Настроение было паршивое, и наедине с самим собой Буш дал волю раздражению. Он не спеша взял со стола оставшуюся половинку яблока и швырнул ее через всю кухню, яблоко ударилось о дверцу холодильника и разлетелось на мелкие куски.

Это не принесло Бушу облегчения. Воспоминание о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде по-прежнему причиняло боль. Они вдоволь поиздевались над ним – заместитель комиссара столичной полиции, два его помощника и еще несколько крупных полицейских чинов. Как же, ведь перед ними был человек Грандисона – многомудрый Буш из ублюдочного ведомства, негласно стоящего над полицией, – который просил их, как сладчайшим голосом пропел кто-то, «установить, из какой подушки в южной Англии вылетело перо, которого нет!» Были шуточки и похлеще, и более справедливые. Впервые за время работы у Грандисона Буш попал в такое дурацкое положение. Все они прекрасно понимали, каково ему терпеть все это, и наслаждались его унижением, вымещая на нем всю свою ненависть к ведомству Грандисона. Когда Буш сказал, что хотя следствие в значительной степени ведется на ощупь, ввиду чрезвычайной серьезности дела всякие попытки умыть руки должны быть исключены, какой-то остряк осведомился: «А какой водой? Жесткой или мягкой?»

При воспоминании об этом Буша передернуло от возмущения. Конечно, они выполнят все, что от них требуется. Это их долг. Но они втайне уверены, что ничего не выйдет. И безумно рады. Он неплохо развлек их, скрасил им серый мартовский день.

Буш прошел в комнату и сел за письменный стол. Недовольство собой корчилось в нем как змея, пытающаяся сбросить кожу. Он написал письмо жене – холодное и сухое, сообщая ей, что не намерен давать ей основания для развода и тем более затевать бракоразводный процесс на основании доказательств ее неверности. Если она не собирается возвращаться, размышлял Буш, пусть сидит и ждет пять лет, чтобы получить развод и снова выйти замуж. Или вымаливает у него согласия на развод. Пусть уходит, но не скованный узами брака, ее дружок, возможно, скоро остынет, и тогда пусть поживет одна, пока не найдет замену.

Буш дописал письмо, запечатал в конверт и сидел неподвижно, глядя на него. Где-то Коммерсант готовится к третьему удару – хладнокровно, расчетливо, с уверенностью в успехе. А он, Буш, пребывает в полной растерянности. Сегодня утром к его приходу в офис должны поступить сведения из гольф-клубов, которые необходимо проанализировать. Только вряд ли от них будет много пользы.

Прежде чем ехать в Солсбери, мисс Рейнберд позвонила Бланш, чтобы узнать не занята ли она. Бланш жила в северо-западной части города в тихом богатом квартале, расположенном на холме. Из окон второго этажа открывался вид на спортивные площадки и далее – на утопающее в зелени городище Олд-Сарум и долину реки Эйвон. Слева виднелся тонкий шпиль знаменитого собора, возвышающийся над крышами Солсбери. По ночам на верхушке шпиля зажигался красный огонь для безопасности пролетающих самолетов.

Мисс Рейнберд сидела в гостиной. Входя сюда, она ожидала, что обстановка комнаты, подобно одежде Бланш, будет выдержана в ярких тонах. Сейчас, в одиннадцать утра, Бланш была в длинном пурпурном халате с низким треугольным вырезом. Талию перехватывал красный шелковый шарф. Жемчужное ожерелье на этот раз плотно обвивало шею, а рыжие волосы были распущены по плечам, что делало Бланш похожей на молоденькую девушку (роскошные волосы, подумала мисс Рейнберд, ухоженные и тщательно расчесанные). Гостиная была обставлена со вкусом и выдержана в спокойных тонах. На стене висели две хорошие акварели с видами старого Солсбери.

Бланш сидела, слушая, что говорит мисс Рейнберд. Старушку как подменили, но Бланш это нисколько не удивило. Она не раз наблюдала подобные перемены в клиентках. Мисс Рейнберд с полной откровенностью пересказала ей свои сны про Гарриет, а затем перешла к любовной истории сестры и к роли, которую сыграл в этом Шолто. Бланш было очень жаль бедняжку Гарриет, хотя она уже и умерла. Нетрудно было представить, как все это произошло. Столько лет просидеть взаперти и вдруг вырваться на волю, влюбиться в молодого офицера. Шолто просто негодяй.

Мисс Рейнберд сказала:

– Я понимаю, что эти сны вызваны угрызениями совести. Сыну Гарриет – если он жив – теперь должно быть за тридцать. Он тоже Рейнберд. И мой ближайший родственник. Все, чем владею, должно перейти к нему. Откровенно говоря, мадам Бланш, мысль об этом меня пугала. Не из-за наследства, но разыскать его и ввести в дом значило бы предать огласке историю падения Гарриет.

Бланш понимающе кивнула.

– Вам не хотелось менять привычный порядок жизни. Это естественно. Но теперь из-за угрызений совести вы на это решились?

– Да, именно так. Вот почему я и приехала.

– Вы хорошо все обдумали? Может быть, вам не нужна моя помощь, а надо просто нанять для поисков частного детектива?

– Я думала об этом, но по некоторым причинам это невозможно. Как бы ни был он осторожен, ему пришлось бы наводить кое-какие справки. В том числе – у соседей. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто никто из них ни о чем не догадался в свое время. Ведь не обязательно знать наверняка. Люди просто сопоставляют факты и делают выводы. Мне было бы неприятно, если бы мои знакомые и соседи узнали о моих поисках. Но даже если бы я преодолела себя, есть еще более серьезное препятствие. Когда Шолто умер, я просмотрела все его бумаги в надежде найти сведения о том, как он обеспечил ребенка.

– И ничего не нашли?

– Ничего. Если такие бумаги и существовали, он их уничтожил. Брат был странный человек и совершенно помешан на чести семьи. Единственной его целью было навсегда отсечь ребенка от Гарриет и восстановить статус-кво в Рид-Корте. Он, конечно, так и не простил сестру.

Бланш улыбнулась.

– Теперь простил, я уверена. Вы когда-нибудь говорили с ним об этой истории?

– Нет, можно считать, не говорила. Один раз пыталась, но сразу поняла, что он ничего не скажет.

– А этот его друг из Нортумберленда? Ему что-нибудь известно?

– Теперь жива только его жена. Я недавно побывала у нее. Но она ничего не знает. Гарриет рожала в частной лечебнице как замужняя женщина. На второй день явился Шолто с кормилицей и забрал у нее ребенка. Чудовищная жестокость, но Шолто пошел на это. О том, чтобы воспротивиться, Гарриет и не помышляла. Не такой она была человек. Как же тут можно рассчитывать на частного детектива, если ему даже не от чего оттолкнуться?… По крайней мере…

– По крайней мере, в материальном, физическом мире искать бесполезно, так? – продолжила за нее Бланш. – Поэтому вы и приехали и рассказали мне все это, да, мисс Рейнберд?

– Откровенно говоря, да.

– И все-таки вы не верите, что я могу вам помочь? Мисс Рейнберд замялась.

– Не знаю. Понимаете, трудно преодолеть предубеждения всей жизни. Но если что-то можно сделать, сохраняя полную тайну, я бы хотела…, я готова попробовать. – Неожиданно она улыбнулась. – Мне не нравится, что Гарриет изводит меня во сне, мадам Бланш. Я люблю спокойно спать по ночам. Если ребенка – теперь уже взрослого мужчину – можно найти, я готова принять его и выполнить свой родственный долг. Если, конечно, он окажется более или менее приличным человеком.

– Итак, – Бланш встала, – давайте приступим. Посмотрим, что нам скажет Генри.

Заметив растерянное выражение на лице мисс Рейнберд, Бланш тронула ее за плечо.

– Вы должны привыкнуть к тому, что я делаю, мисс Рейнберд. Для меня это просто часть жизни. Мой дар, может быть, кажется вам удивительным, странным, даже пугающим. Но в нем нет ничего необычного. Каждый человек в этом мире обладает способностью преодолевать свою телесную оболочку и соприкасаться с незримым миром. Но лишь немногие из нас развили в себе эту способность, потому что тут нужна безоговорочная вера. Генри для меня такая же реальность, как и вы. Мы с ним беседуем, как все люди, смеемся, шутим, спорим друг с другом и так далее. Сейчас мы немного поболтаем с ним и послушаем, что он нам скажет. Он уже давно здесь.

Преодолев искушение оглядеться, мисс Рейнберд спросила:

– Откуда вы знаете? Бланш улыбнулась и откинула назад длинные волосы.

– Я его нюхом чую, мисс Рейнберд, – она засмеялась. – Да не смотрите вы на меня с таким изумлением. Если бы вы завязали себе глаза и заткнули уши, а в комнату вошла сильно надушенная женщина, вы, конечно, почувствовали бы это. Иногда я определяю присутствие Генри по эфирным вибрациям, иногда по его ауре, которую я различаю внутренним взором совершенно отчетливо, а иногда – по тонкому аромату, который может сопутствовать его появлению. В последнем случае это что-то вроде смешанного запаха вереска и дыма костра. Такой запах ассоциируется с мужественностью и природой.

Бланш подошла к окну и задернула полупрозрачную занавеску.

– С противоположной стороны улицы видно, что делается в комнате, нам не нужна темнота, но необходимо уединение. Со временем…, когда у меня будут деньги, я построю храм…, храм для общения с миром духов, чтобы оттуда приходила к нам любовь, утешение и помощь.

Повинуясь внезапному порыву, мисс Рейнберд сказала:

– Мадам Бланш, вы просто удивительная женщина. В полумраке комнаты Бланш покачала головой.

– Нет это вы удивительная женщина, мисс Рейнберд. Я самый обычный человек, я лишь использую способности, дарованные мне Богом. Вы наделены теми же способностями, и все люди ими обладают, но, как ни странно, никогда не вынимают их из своего рождественского чулка; они с восторгом и жадностью набрасываются на другие подарки, которые, как им кажется, побольше и покрасивее. Ну вот, теперь поступим так же как в прошлый раз. Сядьте свободно, расслабьтесь, и давайте послушаем нашего Генри. Надеюсь, он сегодня не ударится в лирику.

Мисс Рейнберд поудобнее расположилась в кресле, сказав себе, что на этот раз она действительно расслабилась. Она сделала шаг вперед – приняла решение. Нет, она не собирается отказываться от здравого смысла, но она чувствует в мадам Бланш некую энергию и проницательность, которые никогда ни в ком не встречала прежде. Есть что-то успокоительное в возможности на время отказаться от самостоятельности и на время предаться воле другого человека.

Она наблюдала за мадам Бланш, которая откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Мадам Бланш дотронулась до своего жемчужного ожерелья, потом опустила руку и сжала концы красного шелкового шарфа, перехватывающего ей талию. Некоторое время она глубоко дышала, плечи и грудь ее высоко вздымались, потом дыхание стало ровнее и вскоре, казалось совсем пропало. Мадам Бланш сидела, как восковая фигура: мускулы лица расслабились, рот приоткрылся, и была видна влажная от слюны внутренняя часть нижней губы.

Внезапно мадам Бланш воскликнула:

– Генри?

Последовало долгое молчание, потом она произнесла почти сердито:

– Генри, не упрямься! Здесь сидит женщина, которая нуждается в твоей помощи. Ты отлично знаешь, кто она.

Снова последовало молчание, а потом мадам Бланш повела разговор с кем-то, чьи слова не были слышны:

– Да, да, поняла. Я их увижу? Но почему ты не хочешь объяснить?… Да, понимаю. Им надо подготовиться… Для них это сложно… Да, я их ясно вижу. Молодую женщину и мужчину на берегу реки. Женщина блондинка, в руках у нее шляпа…, соломенная шляпа. А мужчина в военной форме.

Мадам Бланш помолчала, потом заговорила очень быстро:

– Да, я вижу мальчика… Боже мой Генри, ну и вид у него! – Она рассмеялась. – Ох уж эти мальчишки! Но что у него на запястье. Генри?… Да, я вижу какой-то предмет у него в руке. Никак не рассмотрю, что это такое… Ох, Генри, ты как будто показываешь мне семейный альбом и ничего не объясняешь. Кое-что видно совсем смутно… А, вот очень милая картинка… Женщина с младенцем на руках. Она весела, ребенок улыбается. Это Гарриет? Нет, по-моему, не она… Она же была блондинкой… Генри! – в голосе мадам Бланш послышалось раздражение. – Ну почему ты упрямишься? Ну пожалуйста, помоги нам узнать, что случилось с ребенком. Где он сейчас? Ты только вызови их… Спроси у них… Ну почему нет?… Ну ладно, не можешь – не надо. Я не буду настаивать. Но раз они сейчас не появятся, скажи мне вот что… Скажи, у него все хорошо? Да? Ну вот, это уже кое-что. Он женат? – мадам Бланш вдруг вздохнула. – Ну да, понимаю. Ведь такое у нас уже бывало. Но ты мог заранее предупредить меня, что ничего не выйдет… Да, конечно, она поймет…, да, да…, да-а…да-a, – нараспев, сонно протянула мадам Бланш, и голос ее замер.

Мисс Рейнберд не сводила с нее глаз. Мадам Бланш полулежала в кресле и дышала ровно, как будто спала. Но некоторое время спустя она медленно открыла глаза, вздрогнула и очнулась.

Бланш смотрела на мисс Рейнберд, сияя улыбкой.

– Уф, сказала она оживленно, – такое иногда случается. Сегодня Генри не в духе. – Она встала и пошла к журнальному столику. – Пожалуй, надо немного взбодриться. Вы не возражаете?

Мисс Рейнберд кивнула, наблюдая, как Бланш наливает ей и себе по рюмочке хереса.

– Все очень просто. Как неполадки в телефонной линии. Генри всегда извиняется за это, но думаю, я сама виновата.

– Вы помните, что было на этот раз?

– Да, прекрасно помню.

– Может быть вы объясните?

– Постараюсь, хотя непосвященному человеку это может показаться не правдоподобным. Дело в том, что… Как бы это выразить?., видите ли, души людей после смерти пребывают в промежуточном состоянии. В их жизни нет ничего неизменного. Они все время развиваются. Минует немало времени, прежде чем к ним придет понимание Великой Тайны. Возможности их значительны, но не беспредельны. Во всяком случае, поначалу. Вот отчего те, кто оценивает нашу работу с точки зрения науки, – или многочисленные скептики – спрашивают, почему сообщения, которые мы получаем, не содержат ответы на все вопросы о жизни после смерти. Да потому, что многие из отошедших еще не достигли полного познания. Большинство людей здесь, на земле, не может подробно объяснить принцип работы телевизора или радара. Нечто подобное происходит и там. И, кроме того, наши близкие, покинувшие нас, очень чувствительны к нашему настроению и атмосфере вокруг нас. Поэтому сегодня общения не получилось. Для ваших брата и сестры вы неотделимы от Рид-Корта. Увидев вас здесь, они удалились. Думаю, в дальнейшем нам лучше встречаться у вас.

– Если вы считаете что это поможет…

– Да, думаю поможет. Сегодня Генри удалось мне только кое-что показать. Сын Гарриет теперь взрослый, он жив и здоров.

– Тогда почему же эта бестолковая Гарриет не скажет, где он? – спросила мисс Рейнберд раздраженно. Бланш рассмеялась:

– Ну-ну, вы несправедливы к ней. Я же объяснила вам, что их возможности ограничены. Что-то они знают, а что-то должны выяснить. А иногда, даже если они знают, Генри может это не передать.

– Но почему?

– Странный вопрос. Ребенку дают обещанную конфетку, только если он ее заслужил. Не обижайтесь, но честно говоря, я почувствовала, что Генри в вас не уверен. Может быть, он улавливает исходящие от вас волны скептицизма. Может быть сомневается в вашей искренности.

Наверное, то же самое чувствуют Гарриет и Шолто. Ваша сестра при всем желании не в силах помочь вам через Генри, если между вами существует барьер неверия.

– Все это сложно и нелогично.

– Это ведь иной мир, мисс Рейнберд. Там все по другому…

На это мисс Рейнберд ничего не смогла возразить, хотя ей трудно было отделаться от мысли, что Бланш просто ведет с ней ловкую игру. И только одно обстоятельство несколько рассеивало ее сомнения.

Она произнесла:

– Помните вы сказали, что видите мальчика?

– Да-да. Он был такой чумазый, взъерошенный – как всякий мальчишка, вырвавшийся на волю.

– Вы сказали, что у него было что-то на руке, на запястье. Вы так и не разглядели, что это?

– Нет, видимость была очень плохая.

– А этот предмет большой или маленький?

– Довольно большой. Сначала мне показалось, что он держит в руке теннисную ракетку.

Мисс Рейнберд согласилась позвонить Бланш через несколько дней, если она решит назначить ей встречу в Рид-Корте. По дороге домой, покачиваясь на заднем сиденье « Роллс-Ройса», она пришла к выводу, что ей необходима дальнейшая помощь мадам Бланш. Описание мальчика поразила мисс Рейнберд, хотя она и умолчала об этом. Когда мадам Бланш говорила о Гарриет и офицере, прогуливающихся по берегу реки, мисс Рейнберд отчетливо представила себе эту сцену. И тут она вспомнила одну подробность, о которой Гарриет когда-то упомянула, рассказывая ей о своем романе. Офицер-ирландец был страстным любителем соколиной охоты и, по словам Гарриет, как-то принес на свидание птицу, которую сам обучил, – ястреба. На берегу реки они выпустили его поохотиться на скворцов. Сын мог унаследовать увлечение отца. Мисс Рейнберд не сомневалась, что неизвестным предметом, видневшемся у него на запястье, был ястреб. Мальчик, описанный мадам Бланш, так и стоял у мисс Рейнберд перед глазами. Взъерошенный подросток с птицей на руке. Все это было необычно и странно.