"Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)" - читать интересную книгу автора (Капков Сергей)

Нина Гребешкова Быть женой Гайдая

В Нину Павловну Гребешкову невозможно не влюбиться. Красивая женщина, талантливая актриса, мудрый человек. Общаться с ней – огромное удовольствие. Ее дом – воплощение уюта и умиротворения, ее мысли и оценки поражают своей глубиной и остротой. Нина Гребешкова появилась на экранах страны в начале пятидесятых и сразу же стала любимой и популярной актрисой. Фильмы «Честь товарища», «Испытание верности», «Беспокойная весна» открыли юной очаровательной блондинке дорогу в большое кино. Но волею судьбы ей суждено было стать женой гениального человека – Леонида Гайдая, тем самым отодвинув себя на второй план.

– Честно говоря, я хотела быть учительницей первых классов, – вспоминает Нина Павловна. – Я очень любила детей, и мне казалось, что общаться с ними очень интересно. Представьте: маленький человечек приходит в класс, садится за парту, и ты начинаешь ему что-то объяснять... Но все сложилось иначе. Будучи десятиклассницей, я пришла на день рождения к своей подруге, и там ее отец меня спросил: «Ну а вы куда будете поступать?» – «Я буду педагогом!» – «А почему именно педагогом?» – «Ну, хочу сеять разумное, доброе, вечное...» Тогда он спрашивает: «А вы знаете, что есть другая профессия, которая тоже сеет разумное, доброе, вечное?» – «Какая?» – «Актриса!» Я говорю: «Ну что вы, для меня это исключено». – «А почему? Вы не хотели бы стать актрисой?» – «Да мало ли чего я хотела бы. Дело все в том – смогу ли я». Да и вообще такого вопроса в нашем доме не стояло. И тогда он сказал своей дочери: «Вот когда вы получите аттестаты, ты обязательно отведи ее во ВГИК». Что такое ВГИК, я даже представления не имела. Но тем не менее получили мы аттестаты, и подруга привезла меня в Институт кинематографии. И, представьте, я поступила. На курс Сергея Герасимова. Мне было 17 лет, сама я была, как мне кажется, очень легкомысленной – ну, в том плане, что все мне нравилось, все казалось прекрасным, возвышенным. А вокруг были люди такого плана, как Лева Кулиджанов, Яша Сегель, Глеб Комаровский, Вася Ордынский, – они прошли войну, и я для них была просто ребенком, который все время улыбается, всему радуется, не очень понимая, что от него требуют. У нас был пестрый курс – пришли люди зрелые, уже знающие что такое жизнь и чего она стоит, и такие легкомысленные, как я, как Алла Ларионова. Мы больше смеялись, нас все развлекало.

– Но при этом вас почти сразу начали приглашать сниматься.

– Да, я начала сниматься уже с первого курса. Помню, был эпизод в «Смелых людях» – я играла девочку с куклой. И достаточно было появиться в этом эпизоде, чтобы весь Гагаринский переулок, в котором я жила, начал считать меня знаменитой актрисой. Фильмов-то было тогда мало, и каждую картину смотрели все и по несколько раз. Потом были еще эпизоды, а на третьем курсе я уехала в Ленинград сниматься в картине «Честь товарища». Это по «Алым погонам» Бирюкова. Там я играла Галю Богачеву. Ну и пошло-поехало. Пришлось перейти на курс ниже, так как съемки мешали учиться.

– Трудно в студенчестве определить свое будущее? Надежды редко оправдываются?

– Конечно. Взять, к примеру, Колю Рыбникова. Я играла в дипломе и у себя на курсе, и на герасимовском курсе, с которого ушла. Играла княжну Буйносову в «Петре I», где Петра как раз играл Рыбников. Как он играл! Я не знаю, может ли быть лучше. Коля был чрезвычайно одаренным человеком, с большим темпераментом, с большим чувством искренности. Трудно дать ему определение. Он был таким, каким был, – и все. Но он так и не сыграл тех ролей, для которых был создан.

– За годы учебы вы из легкомысленной девочки не превратились в мудрого, рассудительного человека?

– Нет. Эти годы меня не изменили. Изменил меня Леонид Иович Гайдай. Он был очень серьезным человеком, несмотря на то, что снимал такие веселые, добрые комедии. Он был требовательным, не выносил, когда человек радуется без причины, изображает телячий восторг.

Он был старше меня на восемь лет. Я думала, что надо с ним советоваться в каких-то семейных вопросах, а он отвечал: «А я не знаю». – «Ну как же? Ты же постарше, ты должен понимать лучше меня». – «Ты знаешь, если человек дурак, то это надолго». Эту фразу он даже сам взял в одну из картин. И вообще очень много наших семейных выражений шли в его фильмы.

Леня умерил мой пыл, мое легкомыслие. Я поняла, что в быту он еще легкомысленнее меня и надо все брать на себя. Конечно, вначале я не понимала, какого человека послал мне Бог, и как-то пыталась вести все по норме: муж, жена, обязанности, кто что должен и что не должен. Ну а потом я поняла, что это бесполезно

– Когда вы встретились?

– Мы встретились на белокуровском курсе в 49-м году. Больше того, я у него играла госпожу де Несюнжен в отрывке из «Отца Горио». Это трудно было себе представить, но он, видимо, очень хорошо ко мне относился, раз видел во мне госпожу де Несюнжен. 1 ноября 1953 года мы поженились и прожили вместе 40 лет. Все было. Все должно быть в жизни. Но, в общем, это было счастье.

– Нина Павловна, Гайдай сделал из вас по большому счету актрису комедийную. Но начинали-то вы с героинь?

– Нет, вначале были пионерки и комсомолки! А когда мне исполнилось тридцать лет, стали поговаривать: «Ну какая она комсомолка? Все-таки тридцать лет уже. Так не годится». «Все, – подумала я. – Моя творческая биография закончилась». Я очень переживала. Мне казалось, что у меня больше ничего не будет. Но тут повезло. Эйсымонт снимал картину «Приключения Толи Клюквина» и взял меня на молодую маму. А потом Гайдай пригласил на «Бриллиантовую руку» – тоже в какой-то степени на молодую маму. И так я продержалась до сего дня.

И что интересно: собралась я сниматься я в «Кавказской пленнице» в роли врача-психиатра – ну что это за роль, сами понимаете. А в это же время меня пригласили в Киев на какую-то большую работу. Леня болел, очень просил меня приехать к нему на съемки, и я подумала: «Ну что ж делать? Придется ехать на этот эпизод и отказываться от большой роли». В итоге «Кавказская пленница» идет до сих пор, а ту картину ни я не помню, и никто не помнит. Так что не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– У Гайдая любой эпизод становился хитом. Фразы из его фильмов стали крылатыми, и порой даже не помнишь, откуда они.

– Леня, когда снимал фильм, не думал, чтобы послать его на какой-то фестиваль или оставить его на века. Он получал сам колоссальное удовольствие и доставлял его другим. Он проигрывал все сам, он же был потрясающий актер! На дипломе был водевиль «Бархатная шляпка», и он играл там главную роль. Так, как он играл, я никогда больше не видела, чтобы так играли актеры. Он был Богом данный комедийный актер! Пырьев на том спектакле развалился в кресле, вытянув ноги, и не мог даже смеяться. Уже шли только вздрагивания. Рядом – такой же Барнет. Это было очень смешно.

– Как вы относились к тому, что в нашем кинематографе постоянно связывали воедино три фамилии – Гайдай, Данелия, Рязанов? Их сравнивали, ругали, хвалили, но варили в одном котле. И, что самое обидное, обсуждали, кому что можно доверить для следующей постановки.

– Я считаю, что сравнивать вообще никого нельзя. Но у нас, действительно, всегда говорили – Гайдай, Данелия, Рязанов, три комедиографа. Но они же все разные! Абсолютно! И меня удивляет наше киноведение, которое всегда выстраивало их в ряд и периодически меняло местами: то один впереди, то другой. Гайдай есть Гайдай! И когда он выступал перед зрителями, то никогда не говорил: «Объявите, что я народный артист Советского Союза, лауреат такой-то премии...» и так далее. Он просил просто назвать его фамилию – и все. Когда мы приходили домой, я ему говорила: «Ну почему ты отказываешься от этого? Ведь ты все это заслужил». А он отвечал: «Понимаешь, звания – они у многих. А у меня есть имя, и мне этого достаточно». Ему не было нужно ничего лишнего.

А с Гией Данелия у них были замечательные отношения. Они уважали и очень высоко ценили друг друга. Данелия сыграл в жизни Лени весьма значительную роль. Взять хотя бы тот факт, что Гия добился разрешения снимать «12 стульев» и отдал эту возможность Гайдаю. Он знал, что Леня мечтал об этом.

– Данелия часто снимал вас в своих картинах.

– Да, у меня была чудная роль в фильме «Слезы капали». Мы сняли хорошую сцену объяснения любви с Леоновым. Когда Данелия показал ее своему другу Таланкину, тот даже удивился: «Ну надо же, Гребешкова-то какая актриса!» А потом всю эту сцену вырезали. Гия долго извинялся и говорил, что наша линия уводит от главной темы.

С тех пор Данелия стал звать меня во все фильмы. Давал мне сценарий и говорил: «Выбирай что хочешь». Однажды Леня даже вспылил. Я должна была сниматься у него и в то же время дала согласие Гии. Леня тогда кричал своей ассистентке: «Ах так? Ну хорошо! Гребешкова идет сниматься у Данелии, а вы ищите другую актрису!»

– Я редко встречал до 70-летия Гайдая какие-либо его интервью, статьи о нем, не видел, чтобы он мелькал на телевидении, выступал с рассказами о своем творчестве, вел какие-либо передачи о кино. О Леониде Иовиче в полную силу заговорили лишь в последний год его жизни...

– А вы знаете, как он мучился? Вот ему позвонят, пригласят, он всегда отвечал: «Хорошо, приду». А потом начинал мучиться и говорить: «Ну зачем я согласился, ну что я буду говорить? Пусть смотрят кино, там же все сказано, что я из себя представляю. Есть же киноведы, пусть они все разъясняют...» Для него это было мучительно, а еще тяжелее, когда в газете печатали все наоборот. «Ну я же не это говорил!» – восклицал он. Его иронические, иносказательные фразы переносились на лист буквально, тем самым меняя весь смысл сказанного.

Он не любил интервью, не любил всякие должности и не любил много говорить. Он был человеком из разряда слушающих. У него все откладывалось в памяти. Очень любил людей с юмором. Но больше всего любил актеров. Постольку, поскольку по своей природе он был сам актером.

– А были у него любимые комедии, над которыми он от души смеялся?

– В детстве он посмотрел впервые фильм Чарли Чаплина, в Иркутске. И бегал на чаплинские сеансы по три-четыре раза. И это в него вошло. Эксцентрика Чаплина перемешалась с эксцентрикой самого Гайдая, преломилась в нем. Но он продолжал смотреть ранние фильмы Чаплина до конца своей жизни. Перед началом работы над каждой своей картиной он обязательно заказывал в Госфильмофонде, в Белых столбах, Чаплина и смотрел. Не пропускал и телепоказы. Очень любил Питкина, одно время очень увлекался алогизмами, как, помните, в «Бриллиантовой руке»: Никулин входил в дверь к женщине легкого поведения и выходил неожиданно из другой двери. Ему казалось, что это здорово.

– Известно, что Леонид Иович был очень суеверным: разбивал тарелки перед съемками или в каждый фильм включал эпизод с черной кошкой...

– Да-да. А кошек он вообще любил. В общем-то, я виновата перед ним, так как не разрешила ему при жизни иметь в доме кошку. Но зато сейчас внучка меня уговорила, и мы взяли в дом кошку. Как бы в память о Лене.

И вообще во всем он любил игру. Ну как бы вам сказать – он не любил вот так вот разложить все по полочкам и, согласно реестру, потом выполнять. Для него обязательно должна была во всем быть игра. С внучкой ли, с тещей, с друзьями обязательно должна была быть какая-нибудь игра. С тещей, например, он любил играть в карты, хотя всегда проигрывал. Не мог пройти мимо игровых автоматов. И так во всем. Причем включался он в игру моментально, естественно. И не поймешь, шутит он или говорит всерьез.

– Из-за этого легко было с ним работать на съемочной площадке?

– Мне было работать с ним очень тяжело. Лично мне. Потому что он сидел за аппаратом и проигрывал все то, что я играю. Уж вроде ты и не смотришь на него и не видишь этого, но у меня постоянно возникало несколько странное чувство: ну что вот он там за меня играет?! «Если бы его не было, все было бы нормально». Другим актерам, по-моему, было легче.

Знаете, как он работал? Вот идет сцена, ты отговорил положенный текст и вроде как уже пора останавливаться. А он не говорит «стоп». Почему? Потому что для него важна импровизация. Если актер живет в образе, он знает, что ему делать. «Продолжай жить, как ты нормально живешь! Ну текст кончился, но что-то ведь должно продолжаться!» В этом отношении был, конечно, незаменим Георгий Михайлович Вицин. Леня его боготворил. Вицин никогда не терялся – полное спокойствие. Приехал на съемку – лежит, отдыхает где-нибудь за декорациями, ждет съемку. Он всегда готов, всегда знает текст и на сто процентов включается в импровизацию. Уникальный актер. Слава Богу, у него есть популярность, но он все равно недооценен критиками, почестями. Хотя ему это и не надо. Он получал удовольствие от работы.

И вообще человеческий фактор играл в нашей жизни большую роль – в работе, в семье, в быту. Наш человек или не наш человек, порядочный или непорядочный. Вот это как-то определяло круг людей. Мы не дружили с кем-то очень близко, не ходили в гости, не собирали застолья. Но многое выяснилось после того, как Леня ушел. Оказалось, что есть много людей – истинных друзей, которые не причисляли себя к друзьям дома, ни на что не претендовали, а просто поддержали в трудную минуту. Вокруг меня оказались и Леня Куравлев, и Юрий Волович, и Наташа Варлей, и Дима Харатьян – они меня просто спасли. Без них бы я пропала. Тогда все навалилось сразу – беда же не приходит одна – ушел Леня, нашу квартиру затопило, потом сгорела дача... Они меня просто спасли.

– В тот же год Леонида Гайдая назвали человеком кинематографического года. Как это принято в нашем обществе, художнику дали приз после смерти.

– Вообще 1993 год был удивительным. 30 января ему исполнилось семьдесят лет. 20 марта – пятьдесят лет его ранению на фронте – он считал это вторым днем своего рождения. 1 ноября – сорок лет совместной жизни. И 19 ноября он умер.

А все призы и премии он называл «цацками». Он к ним не стремился. «Ну что эти цацки будут стоять, пылиться? Зачем они мне?» Зато каждое утро, отправляясь за сигаретами, он подходил к афишам и искал свои фильмы. А дома сообщал, что три его картины идут. Четыре картины идут. А им уже по 20-30 лет! И ему этого было достаточно. Конечно, Леня был бы доволен, если бы его фильм послали на Каннский кинофестиваль и там бы чего-то дали. Каждый человек был бы доволен. Ну не посылали, не давали – и ладно. Короче говоря, своими картинами Гайдай собирал деньги для Госкино и «Мосфильма». Все на эти деньги жили. Не зря же, когда «Мосфильм» растаскивали на независимые объединения, Армен Медведев пришел на студию и сказал: «Не забывайте, что двадцать лет вас кормил Гайдай!» Леня тогда пришел домой гордый и с удовольствием пересказывал всем слова председателя Госкино. «Ну а ты-то сам взял себе объединение?» – спросила я его. «А зачем? Руководить? Я умею только снимать кино...»

И сейчас на фильмах Гайдая продолжают делать деньги. Только теперь прокатчики и видеопредприниматели.

– Помню, как Андрей Кончаловский сказал, что, если бы Леонид Гайдай делал свои фильмы в Америке, он был бы самым богатым человеком в мире.

– Но так не случилось. Он не жил там и не хотел. Хотя, когда впервые побывал в Америке, по возвращении сказал: «Нинок, тебе обязательно надо съездить туда». А я-то как думала – там стреляют, убивают, грабят. Я туда не хотела. Леня сказал: «Ну что ты, это ХХI век. Тебе обязательно надо туда съездить-посмотреть». И вот после какой-то картины он получил постановочные и тут же пошел за путевкой только ради того, чтобы я съездила и посмотрела с ним Америку. И подобралась очень интересная группа: Толя Папанов с женой, Ефим Березин. Все меня спрашивали: «Ну как? А это тебе как?» – «Ну ничего особенного», – отвечала я. Такая патриотка была!

– Нина Павловна, не жалеете о том, что с определенного времени посвятили себя исключительно кинокомедии?

– Да вы ошибаетесь! У меня шестьдесят картин! Гайдай снял пятнадцать-шестнадцать, а у меня – шестьдесят! Другое дело, что те картины, в которых я снималась, практически умерли. Я не хочу обижать режиссеров, они тоже вкладывали в свой труд душу, но эти фильмы не выдержали времени. А гайдаевские выдержали. И я счастлива, что где-то сбоку принимала в них участие. По существу ведь у меня только «Не может быть!» и «Бриллиантовая рука» – более-менее центральные роли, а в остальных – эпизоды.

– Вас это не задевало?

– Нет, не задевало. Дело еще в том, что эксцентрика вообще была для меня неведомым материалом. Я могу сыграть женщину любой профессии, маму, тетю, деревенскую старушку – самые разные роли. Я же человек с образованием. Но комедия для меня – самое трудное. А потом я всегда видела, как Леня метался в поисках нового материала, как он мучился, страдал, и я очень переживала за него и так же радовалась, когда он, наконец, находил нужный сценарий. Поэтому о себе я уже не думала. Главное, что успокаивался он. Единственный фильм, за который он взялся без души, – это «Опасно для жизни». Так сложилось, что он должен был его снять. Поэтому Леня этот фильм недолюбливал.

Я вам вот что скажу: дело все в том, что я не сразу поняла, с кем живу. Я всю жизнь считала, что Леня ничего не понимает, все делает не так, как надо. И в какой-то определенный момент я устала бороться и решила: пусть он живет так, как хочет. И мы продолжали дружно жить. Все было нормально, но я уже ни на что не реагировала, не протестовала. А сейчас произошла странная вещь – оказалось, что Леня был очень мудрым человеком. Не учителем, не назидателем, который бы формулировал свои позиции, – нет. Он просто своей жизнью и своим отношением к любым вещам был весьма определенен: да – нет, нравится – не нравится, хочу – не хочу. И он всегда оказывался прав. Теперь я часто думаю: «А что бы сказал Леня?»

Его фильмы – подтверждение его мудрости. Казалось бы, какие-то пустяки – «надо, Федя, надо», «жить хорошо, а хорошо жить – еще лучше», еще что-то... Вроде расхожие фразы. А по существу-то мудрые, общечеловеческие.