"Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)" - читать интересную книгу автора (Капков Сергей)

Евгений Моргунов Человек в маске Бывалого

Его биография мало кому известна. Евгений Моргунов был скрытным человеком. Он любил компании, друзей, посиделки, но предпочитал либо слушать, либо балагурить. Откровенничать он не любил. Интервью давал крайне редко, мемуары не писал, глубоких статей о своем творчестве не дождался. Поэтому все, что мы знаем о Евгении Моргунове, основано на слухах, байках и анекдотах. Портрет при этом возникает настолько противоречивый и неординарный, что разобраться, где правда, а где вымысел, весьма сложно. Людей, которые относились бы к нему безразлично, практически нет, его или любили, или ненавидели. Но портрет любого человека нельзя писать одной краской, каждый из нас многогранен. А уж актер – тем более...

Студентка Московского авиационно-технологического института Наташа встречала новый 1962 год не в самом лучшем настроении – ее не отпускала мысль о несданном зачете. Без него получить допуск на экзамены было невозможно. Поэтому уже второго января Наташа «села на телефон» и начала звонить на кафедру: К-7-16-71. Занято. К-7-16-71. Снова занято. К-7-16-71... Так прошел битый час. Наташа решила позвонить подружке, но и у той оказалось занято. И девушка решила набирать поочередно номера телефонов кафедры и подружки. Прошел еще час. Наконец свершилось чудо – на противоположном конце провода раздалось официально-представительное «алло!».

– Это кафедра? – спросила Наташа.

– Да, кафедра.

– Я должна сдать зачет.

– Пожалуйста, сдавайте.

– Извините, а когда можно подъехать?

– А вы оставьте номер своего телефона, я посмотрю свое расписание и перезвоню.

Наташа так и сделала. И действительно, через какое-то время ей перезвонили и назначили день. Но не знала тогда юная студентка МАТИ, что, набирая телефон кафедры, она перепутала номера и вместо К-7-16-71 набрала Б-7-16-71. И дозвонилась вовсе не в институт, а в обычную московскую коммуналку. И трубку снял вовсе не профессор, а уже ставший знаменитым на всю страну киноактер Евгений Моргунов.

Из института Наташа приехала в ужасном настроении. Никакого зачета, естественно, не сдала – там ее попросту не ждали. Больше того – на кафедре ее уверяли, что никто с ней не общался, и вообще профессора никогда не перезванивают своим студентам, даже если они такие симпатичные.

Вечером того же дня в Наташиной квартире раздался телефонный звонок, и знакомый голос извинился за злую шутку. И даже представился: «Евгений Моргунов, артист кино». Но, к ужасу своего собеседника, Наташа не знала никакого артиста по фамилии Моргунов. Да, она видела только что вышедших на экраны «Пса Барбоса» и «Самогонщиков», но думала, что там снимались просто типажи, а не профессиональные артисты. Когда же Моргунов стал напоминать ей свои предыдущие фильмы – «В шесть часов вечера после войны», «Молодую гвардию», «Мексиканца», «Черемушки» и так далее, – она никак не могла вспомнить, чтобы в каком-либо из них видела этого смешного здоровяка. «Но я тогда был совсем другим! – не унимался обескураженный актер. – Я был юным и стройным!» И все же телефонное знакомство имело продолжение – у Моргунова Наташа вызвала неподдельный интерес. Он все чаще звонил, приезжал к ней в Тушино, назначал свидания. Мама ругалась: «Что за бесцеремонный кавалер? Звонит в любое время дня и ночи! Причем отовсюду, куда бы его не заносило!» Но вопреки родительским отговорам Наташа через год вышла за Евгения замуж. Было ему тогда 35 лет.

Свадьбы как таковой не было. Моргунов постоянно разъезжал: то на съемки, то на концерты, то еще в какие-то творческие командировки. Пришли в ЗАГС. Стали выбирать день регистрации, но ему все не подходило. «Что ж вы никак не поймете – я уезжаю! Надо побыстрее!» Женщина перевела взгляд на невесту: «Девушка, зачем вы за него замуж выходите? Ему даже жениться некогда». Он и на саму свадьбу потом опоздал – помогал своему товарищу, актеру Георгию Светлани, устанавливать ограду на могиле его жены.

Наталья Николаевна и Евгений Александрович прожили вместе тридцать шесть лет, воспитали двоих сыновей. Но дома Моргунов по-прежнему бывал редко. Концерты, премьеры, творческие встречи, актерские посиделки, а затем – фестивали, презентации и пресс-конференции были продолжением его творческого существования, которого ему явно не хватало в кино и театре. Хотя вслух Моргунов об этом не говорил. Всю жизнь он играл роль благополучного актера и человека.

В 1997 году мы записали с ним на радио программу. Тогда Евгений Александрович сказал: «Я прожил, слава Богу, прекрасную жизнь. Чем она была прекрасна? Тем, что в самом начале она была подкреплена изумительными учителями, которые дали мне основу умения наслаждаться жизнью. Не просто ходить на дискотеки и танцевать под гнусную, шершавую музыку, а именно наслаждаться музыкой, наслаждаться живописью, спектаклями, фигурным катанием. Я видел все постановки Таирова и Коонен, в театре которых начинал свою студенческую жизнь в 1943 году. Меня поражали эта сцена, эти люди, этот храм искусства. Поражали своей гостеприимностью и потрясающим отношением к зрителю. А сами зрители приходили в Камерный театр, ну, как на важнейшее торжество: в красивых туфлях, в аккуратно поглаженных костюмах, причесанные, нафуфыренные. Если мы сейчас перекинем взгляд на наши дни, то увидим в Большом театре толстопопых теток в здоровых сапожищах, которым безразличны не только их фигуры, но и культура как таковая.

Я горд тем, что учился у Сергея Герасимова, к которому перевелся во ВГИК в 1944 году. Он проводил с нами эксперимент, казалось бы, личного характера: покупал нам билеты на свои деньги в консерваторию. Он давал нам возможность знакомиться с величайшими достижениями музыкальной культуры всего мира, мы присутствовали на концертах австрийского дирижера Крипса, наслаждались искусством знаменитого Шарлетти. Я видел на сцене Турчанинову, Гоголеву, прекрасную Яблочкину, знаменитого Царева, Мордвинова, который поражал меня своей эмоциональностью, обаянием, умением красиво носить костюм. Сейчас я обращаю внимание на актеров, выходящих на сцену: у них то воротничок не выглажен, то рубашка без пуговицы. Все это маленькие детали, но они огорчают. Я помню иное отношение к публике. И мой зритель – это тот зритель, которого, к сожалению, больше не будет...»

Евгений Моргунов родился в 1927 году в Москве, как писали тогда в анкетах, в простой рабочей семье. Ему было всего два года, когда из дома ушел отец. Все заботы легли на мамины плечи. Жили Моргуновы крайне бедно в небольшой комнате в доме 23 на Матросской Тишине. Мама работала уборщицей на фабрике «Буревестник», где шили обувь. Когда Евгению исполнилось четырнадцать лет, началась война. Надо было идти работать – помогать фронту, кормить семью. Он пришел на Сокольнический вагоноремонтный строительный завод, где стал учиться и работать слесарем-электросварщиком, а закончив курсы, вытачивал болванки для артиллерийских снарядов, отправлявшихся на фронт.

«...Однажды, в общем-то случайно, я принял участие в самодеятельности, – рассказывал Моргунов. – Меня пригласили в Клуб имени Русакова и предложили участвовать в любительских постановках. Одновременно я начал выступать со своими номерами в Московском военном пересылочном пункте на Стромынке. И мне понравилось. Понравился успех, аплодисменты, понравились эти лица, на которых отображалось удовольствие от рассказанных мною смешных историй. И я захотел посвятить себя сцене. Сначала я даже не думал, что буду актером. Я просто сел за письменный стол и написал письмо товарищу Сталину. Наивное письмо, где говорил, что люблю Утесова, люблю Русланову, люблю все те песни, которые поют наши любимые артисты. И я тоже хочу посвятить себя искусству, хочу учиться... И что вы думаете? Через пятнадцать дней на завод генеральному директору Хорикову Пал Палычу пришел ответ: „Направить тов. Моргунова Е. в распоряжение Комитета по делам культуры. Сталин“. Я пришел туда. Все, конечно, были немножечко встревожены, возбуждены – как же, через самого вождя получено разрешение! Ну и послали меня к Таирову в Камерный театр на Тверской бульвар, где я учился до 1943 года. Конечно, меня не приняли бы без письма Сталина – 16 лет всего! А потом, опять же случайно, я попал во ВГИК. К нам на спектакль „Раскинулось море широко“ пришел ассистент Герасимова, посмотрел и пригласил меня к Мастеру на собеседование. Сергей Апполинариевич очень тепло меня встретил и сказал: „Парень ты фотогеничный, интересный и, мне кажется, будешь неплохо смотреться в кинематографе“. Беда Герасимова состояла в том, что в военное время у него во ВГИКе почти не было ребят. Лишь один узбекский парень Акмаль Акбарходжаев. Зато училось много замечательных девушек: Клара Лучко, Инна Макарова, Ляля Шагалова, Муза Крепкогорская. Я перешел к ним на третий курс, и мы счастливо зажили вместе. Играли этюды, разучивали пьесы, ходили в театры. Герасимов организовывал нам встречи с Образцовым, Вертинским, Товстоноговым. Это было так увлекательно, что постепенно становилось нашим собственным „я“. Все наши впечатления и уроки мы пронесли через жизнь. Но вот в чем проблема... Не знаю, могу ли называть себя актером, но когда я смотрю фильмы со своим участием, понимаю одно – как мало сделано! И не только мной, но и всеми моими друзьями и сокурсниками...»

В послевоенные годы советский народ как никогда хлынул в музеи, театры, консерватории, библиотеки. Фронтовики тянулись наверстать упущенное. Институты и университеты наводнили молодые люди в шинелях и с медалями на груди. Тогда казалось, что молодежь отвоевала право именно на культуру и образование и надо как можно скорее воспользоваться этим правом, пока не помешало что-то еще. Расти! Расти над собой – вот главный лозунг конца сороковых.

К сожалению, этот порыв был недолгим. Поколение, видевшее войну детскими глазами, не разделило рвения отцов и старших братьев. Однако были и исключения. Женя Моргунов, например. Если дворовые мальчишки бежали на стадион или в кино, Женя прорывался в консерваторию: находил лазейки на заднем дворе, в туалете, знакомился со швейцарами или гардеробщиками. Денег на билеты у него не было. Все это в полной мере он получил только, прийдя во ВГИК, и уже через год на казенном фортепиано играл Первый концерт Чайковского. На слух!

На герасимовском курсе Евгений Моргунов был самым молодым. Фронтовик Сергей Бондарчук был старше него на семь лет. Они подружились и не разлучались до окончания альма-матер. Еще одним представителем сильной половины человечества на курсе был Глеб Романов, необычайно одаренный человек по части песен и танцев народов мира. Герасимов не стал устраивать им экзаменов – поверил. Он просто попросил ребят почитать или спеть что-нибудь. Моргунов читал главы из «Василия Теркина» – и читал, по воспоминаниям сокурсников, замечательно. Да и внешне он очень напоминал обаятельного русского солдата, такого как Алеша Скворцов – герой фильма «Баллада о солдате». Стройный, подтянутый, белобрысый, вечно улыбающийся, он не умолкая сыпал анекдотами и не уставал разыгрывать всех и вся, невзирая на возраст и должности. Он шел в консерваторию под руки с Лялей Шагаловой и Музой Крепкогорской, а вперед выталкивал узбека Акмаля и заявлял билетеру: «Это сын Хачатуряна, а остальные – со мной». Другая известная всем проделка юного Моргунова связана с троллейбусной остановкой. В час пик и тогда было весьма трудно втиснуться в общественный транспорт. Моргунов брал тумбу с надписью «Остановка» и относил ее метров на сорок дальше. У тумбы выстраивалась очередь. Водитель троллейбуса останавливался, естественно, на постоянном месте, где его поджидал один Моргунов. Он преспокойно занимал самое удобное место, а люди с авоськами бежали обратно, ругая ничего не понимающего водителя.

Моргунов предпочитал удивлять и восхищать именно в быту, а не на площадке или сцене. В образах он почему-то замыкался. Его энергия иссякала. То ли потому, что ему было неинтересно; то ли потому, что не чувствовал себя столь уверенно рядом с более старшими коллегами; то ли были какие-то другие причины. Но он предпочитал выкладываться «за кадром», оставаясь все тем же мальчишкой, каким его узнали вгиковцы в 44-м. Даже когда на курсе стали возникать романы, когда то и дело игрались свадьбы и случались размолвки, Женя Моргунов смотрел на это с присущей ему иронией и непосредственной юношеской улыбкой. Он сторонился глубоких и неглубоких чувств. И лишь со временем сокурсники разглядели в нем нечто большее, чем балагура и весельчака. За кажущейся легкомысленностью, как оказалось, скрывались нежные сыновнии чувства. Женя с необычайным трепетом заботился о своей матери, отдавая ей все свое свободное время и силы.

Он потеряет ее в тридцать три года, и только потом создаст свою новую семью. И скажет: «Теперь мама была бы спокойна, что я наконец осел, что я в семье...»

Конечно, Моргунов не ходил бобылем до тридцати лет. После ВГИКа он познакомился с женщиной, много старше его. Вава, Варвара Рябцева, была балериной Большого театра, жила в огромной, роскошной квартире на Кузнецком мосту, где преспокойно помещался даже рояль. Евгений любил водить своих друзей в эти хоромы, но больше его привлекали близость к Большому театру и круг знакомых любимой женщины, так сказать богема. Этот гражданский брак просуществовал больше десяти лет, причем и она, и он считали себя людьми свободными и не связывали себя какими-либо жесткими обязательствами. Евгений Александрович не порвал отношений со своей первой женщиной и тогда, когда создал свою семью. Они дружили, ходили друг к другу в гости, а когда Вава умерла, Моргунов взял на себя организацию ее похорон.

Но вернемся во ВГИК. Учеба была недолгой, уже в 45-м Герасимов вывез весь свой курс в Краснодон. Начались съемки «Молодой гвардии».

Роль предателя Почепцова была в фильме одной из центральных. Съемки шли несколько лет. Ребята жили непосредственно в том месте, где совсем недавно разворачивались трагические события, где земля еще не остыла от ран и слез матерей. Многие квартировались прямо в семьях своих героев: Любки Шевцовой, Ульяны Громовой, Сергея Тюленина... Приезжали молодогвардейцы, выжившие в той чудовищной мясорубке. Все болели за общее дело, переживали, были воодушевлены идеей и вдохновлены недавней Победой. Работали буквально на пределе – отсюда и пафос, и излишняя патетичность, и неестественность. Это потом, спустя много лет, войну будут показывать более приземленно, через отдельно взятую личность, уделяя внимание бытовым деталям и разговорам. И все же «Молодая гвардия» осталась одним из лучших кинопроизведений о войне и народном подвиге. Горящие глаза юных актеров и их рвущиеся сердца стали своеобразным памятником их ровесникам, погибшим, как выяснилось полвека спустя, ни за что ни про что.

Фильм ожидала тяжелая участь. Он не лег на полку, но был безжалостно изрезан цензурой. Причем дважды. Практически вся роль Моргунова легла в корзину. А там были две огромные сцены, которые наверняка запомнились бы зрителям. В одной из них он блистательно вел концерт молодогвардейцев перед фашистами, а другая сцена – сцена допроса – была снята на предельно трагическом нерве. Жаль, что зрители не увидели «Молодой гвардии» в первоначальном варианте. И больше всего обидно за Евгения Моргунова. Его судьба, как и судьбы всех участников съемок, во многом зависела от этого фильма. И если исполнителям центральных ролей премьера принесла успех, награды и путевки в большое кино, Моргунову пришлось ждать своего звездного часа еще добрый десяток лет.

Что же было в эти годы? Были фильмы «Смелые люди», «Вихри враждебные», «Заговор обреченных», «Мексиканец», «Рожденные бурей», «Аннушка», «Василий Суриков», «Евгения Гранде», «Алые паруса», где Евгений Моргунов играл крошечные роли, в общем-то, не влияющие на ход основных сюжетных линий. Его не заметила там не только Наташа, но и бывшие соученики по ВГИКу. Когда в 1961 году Моргунов появился в «Псе Барбосе», девушки-согруппницы даже ахнули: «Что с Женей?!» На экране был огромный, тучный, лысый дядька, целиком соответствующий своему малоприятному образу. На самом же деле это было началом долгой, изнуряющей болезни.

Итак, год 1961-й. Рождение великой троицы Трус – Балбес – Бывалый. Ее создателем стал Леонид Гайдай. На роль Труса он сразу же пригласил своего любимого артиста Георгия Вицина, который снимался у него в злосчастном «Женихе с того света». Балбеса он нашел с пятой попытки – кто-то посоветовал режиссеру сходить в цирк, посмотреть на очень смешного клоуна Юрия Никулина. С Бывалым начались проблемы. Гайдай видел в этом образе Михаила Жарова, но мэтр не мог сниматься из-за занятости, да и по возрасту. Иван Любезнов тоже отказался: он не мог столько бегать, сколько предполагалось по сюжету. Дальше предоставим слово самому Евгению Моргунову:

«...Многие считают, что Моргунова пригласил в знаменитую троицу сам Гайдай. Все было по-другому. Иван Александрович Пырьев, будучи директором „Мосфильма“, образовал на студии объединение комедийных фильмов и запустил там сразу несколько короткометражек. Я тем временем снимался в Ленинграде у Лукова в фильме „Две жизни“ и в один прекрасный день столкнулся в павильоне с Пырьевым. „Ты что здесь делаешь?“ – спросил он. „Снимаюсь у Лукова“, – честно признался я. „Это хорошо, но я хочу, чтобы ты отправлялся в Москву. На „Мосфильме“ Леня Гайдай начинает снимать короткометражный фильм „Пес Барбос и необычайный кросс“. Ты нужнее будешь там“, – заявил Иван Александрович и тут же подошел к телефону, вызвал свою секретаршу и прокричал ей: „Завтра передайте Леониду Иовичу Гайдаю, что я утверждаю Евгения Александровича Моргунова на роль Бывалого! Пусть время не тратит, средств не тратит, пусть больше никого не ищет, я лично его утверждаю!“ Таким образом совершенно случайно я попал в эту троицу...»

О съемках «Пса Барбоса» и «Самогонщиков» написано очень много. Особенно в книге Юрия Никулина «Почти серьезно». Успех троицы был грандиозным, актеры поистине проснулись знаменитыми. Повсюду продавались их фотографии, плакаты, календари и даже игрушки. Троицу приглашали в свои фильмы другие режиссеры (правда, в их руках и сюжетах Трус – Балбес – Бывалый становились, мягко говоря, чужеродным телом), троица появилась даже в мультипликации! Режиссер Инесса Ковалевская и художник Макс Жеребчевский долго ломали голову над образами разбойников в фильме «Бременские музыканты». И однажды кто-то в задумчивости бросил взгляд на настенный календарь с Вициным, Никулиным и Моргуновым и воскликнул: «Эврика!»

У Евгения Моргунова началась иная жизнь. Он уже не мог проказничать, как раньше. Например, бесплатно питаться в ресторанах под видом работника НКВД. В былые времена он подходил к администратору, быстренько совал под нос красную ксиву и грозно шептал: «Поставьте мой столик так, чтобы я мог видеть тех двоих, а они меня – нет». Администратор растерянно кивал, и через минуту Моргунов уютно располагался в тихом уголке, а у него на столе возникала самая изысканная закуска. На вопрос, что принести из горячего, артист пренебрежительно отвечал: «Мне все равно, я же не есть сюда пришел» – и доставал из кармана маленький блокнотик, пристально глядя в сторону так называемых объектов. Теперь его знала вся страна. И это, как оказалось, тоже неплохо. Он заходил в любую дверь, и ему неизменно улыбались и старались угодить. Артистов в стране Советов любили как родных. А розыгрыши... Розыгрыши никуда не делись. Их он оставил исключительно для коллег, которые и в глаза и за глаза называли его везунчиком. Как же! Вложено-то было совсем немного, а получено в сто раз больше, чем у других!

В 1964 году Евгений Моргунов пробует свои силы в режиссуре – снимает короткометражную комедию «Когда казаки плачут» по рассказам Михаила Шолохова. Фильм замечательно смотрится и сегодня. Изящный, остроумный. Все сказано, и ничего лишнего. Артисты вспоминали, что и сами съемки проходили легко и весело.

«С Шолоховым я встретился опять же случайно, – вспоминал Моргунов. – Однажды он пришел в наш театр, и мы с ним разговорились во время антракта. Речь зашла о рассказе „О Колчаке, крапиве и прочем“, и Михаил Александрович предложил мне повнимательнее с ним ознакомиться. И так получилось, что когда я снимался в Донбассе у Леонида Лукова, то посетил концерт Сергея Лукьянова. В его репертуаре было много рассказов Шолохова, которые он читал всегда очаровательно, взахлеб. И аудитория очень хорошо их принимала. Среди этих рассказов был и „О Колчаке, крапиве и прочем“. Я набрался смелости и написал Шолохову в станицу Вешенская письмо, где изложил свои соображения на попытку поставить фильм. А потом приехал к нему сам и прочел собственный сценарий „Когда казаки плачут“. Шолохов остался доволен и написал на сценарии „одобряю“. Получился незатейливый фильм о том, как казачки на Дону проучили своих нерадивых муженьков за то, что они над ними издевались, оскорбляли и лупили. У меня снимались замечательные артисты Эмма Цесарская, Владимир Емельянов, Ирина Мурзаева, Георгий Светлани, Николай Горлов, Зоя Василькова. Но больше я за режиссуру не брался, потому что понял, какой это жуткий замкнутый круг, какая ужасная финансовая надгробная плита висит над каждой постановкой, как тяготит неизвестность – получится фильм или нет. Это не для меня...»

К режиссуре Евгений Александрович больше не обращался. Вернувшись из экспедиции в Москву, он снимается в фильмах «Сказка о потерянном времени», «До свидания, мальчики!», «Дайте жалобную книгу», «Операция Ы и другие приключения Шурика», «Три толстяка». В 1966 году Леонид Гайдай приступает к съемкам самой кассовой комедии советского кинематографа – «Кавказская пленница». Пожалуй, ни одного фильма так не ждал зритель, ни на одну ленту не возлагалось столько надежд, как на новые приключения Шурика и эксцентричной троицы. Гайдай оправдал эти надежды. Но больше троицу не снимал. Причин было много. Одной из них считают ссору режиссера с Моргуновым. Однажды артист привел на съемки своих поклонниц и стал громко делать замечания Гайдаю. Тот разозлился и порвал сценарий с недоснятыми эпизодами, в которых участвовал Бывалый. Конечно, это не причина для того, чтобы ставить крест на столь успешном и столь кассовом творении, как троица комических масок. Тем более что уже готовился очередной сценарий приключений Труса, Балбеса и Бывалого. В одном из последних интервью Евгений Александрович утверждал, что они с Вициным стали чувствовать, как Гайдай все больше и больше внимания уделяет Юрию Никулину, делает ставку на его героя. Это их обижало. Леонид Иович действительно строил много планов относительно Никулина и свой следующий фильм «Бриллиантовая рука» снимал исключительно «под него». Сам же Юрий Владимирович порядком устал от маски Балбеса и отказывался даже от съемок «Кавказской пленницы».

Так или иначе, но эпопея с троицей пришла к логическому концу. И тут растерялись все. Артисты сами не ожидали, что заскучают по своим героям, иначе как объяснить их согласие сниматься не в самом удачном телепроекте под названием «Семь стариков и одна девушка» и участие в бесчисленных концертах все в тех же образах. Шлейф гайдаевских комедий будет преследовать их всю жизнь, несмотря на то, что это были люди очень разные по характерам и судьбам.

С Моргуновым, конечно, проще. Кроме Бывалого, в его творческой биографии больше ничего и не случилось. Но то ли у артиста был такой характер, то ли он ни на что больше и не рассчитывал, он извлек из этого образа максимум пользы. Даже самые высокие чиновники при встрече с ним расплывались в улыбке и шли навстречу любимому артисту. Достать продукты, лекарства, другой дефицит, повернуть на машине там, где не положено, решить квартирный вопрос – все что угодно. Он искренне удивлялся, когда уже взрослый сын говорил, что не может чего-то добиться. «Как же так? Я могу, а ты, молодой и энергичный, нет?» Евгений Александрович даже не мог себе представить, что есть другая жизнь, обычная, «без лица», где никто тебе навстречу не пойдет. Он воспринимал свое положение как должное. Он мог войти в любую дверь и преспокойно начать говорить с кем угодно как со старым знакомым. Со стороны кем-то это воспринималось как нахальство, а Моргунов, используя это свое качество, очень многим помогал. О себе он заботился не так часто, как о других. Стоило при нем только заикнуться о своих проблемах, как он незаметно вставал, уходил в другую комнату и набирал номер нужного телефона. А потом сообщал обескураженному знакомому, куда и во сколько тому надо подъехать. Он мог устроить попавшую в беду администраторшу театра в хорошую больницу и организовать ежедневное дежурство у ее койки, причем привлекши к этому всех своих родственников. Он мог кинуться в районный суд, чтобы выступить в защиту слесаря из ЖЭКа, которого обвинили в том, чего он не делал. А уж если кто-то когда-то выручил самого Моргунова, для этого человека Евгений Александрович мог сделать все. Хорошее он не забывал никогда. Поэтому знакомые не удивлялись, если он вдруг останавливался посреди Тверской и кричал через всю улицу: «Я тебя люблю!» – значит увидел дорогого ему человека на той стороне и не смог сдержать своих эмоций.

В то же время слава расслабила Моргунова. Он совершенно не заботился о своей карьере, не теребил режиссеров, не навязывался, не кричал: «Я сыграю короля Лира, как никто!» Он не хотел работать в театре, хотя поступали заманчивые предложения из Малого и Театра сатиры. Моргунов уже привык к вольной жизни, к экспедициям и бесчисленным поездкам с концертами по стране. Причем график этих поездок он составлял для себя сам и при желании мог остаться дома на диване. А в театре требуется железная дисциплина, к которой Евгений Александрович не привык. Его не шибко заботил уровень фильмов, в которые его приглашали. Он принимал и это как должное, не хотел играть – отказывался. А если бы режиссер смог заинтересовать Моргунова каким-либо непривычным для него образом, зажечь, включить в свою игру, уверен – родился бы интереснейший герой, может быть, затмивший самого Бывалого.

Допустим, Евгений Моргунов вполне мог бы сыграть того же Аркадия Велюрова в «Покровских воротах». Это был бы совсем иной Велюров, нежели его сыграл блистательный Леонид Броневой, но он бы состоялся. И Михаил Казаков именно тот режиссер, который сумел бы его раскрыть. Ведь даже в роли поэта Соева Моргунов непривычен. Он впервые никого не пугал, не выпучивал глаза, ни за кем не бегал. Обычный московских интеллигент 50-х, в пенсне, береточке, плаще, под руку с пышной супругой. Но, к сожалению и здесь играть ему было почти нечего, негде было развернуться. И так всегда.

И к старости Евгений Александрович заскучал. Он опять-таки никому этого не показывал, но нотки отчаяния стали проскакивать в тех немногочисленных интервью, которые он давал: «...Я очень хорошо знал и Довженко, и Пудовкина, и Пырьева. Эти люди целиком отдавали себя делу. Пусть в их фильмах была фальсификация, пусть там было слишком много дыма и, наоборот, ярких красок, но они стремились оживлять своего чуть помрачневшего соотечественника этим лучезарным светом, давать ему надежду на будущее. Для меня эти люди прекрасны, как и те годы, которые я провел рядом с ними. Я наслаждался Эйзенштейном, который, несмотря на почести и все правительственные признания, оставался скромнейшим человеком. Он приходил в мосфильмовский буфет и становился в общую очередь. Однажды я оказался впереди него в очереди за пончиками, я впервые стоял рядом с этим гигантом, о котором так много слышал и читал. „Сергей Михайлович, разрешите, я вас угощу!“ – вырвалось у меня. Он помялся и ответил: „Ну если из рук студента – тогда я готов. Спасибо за такой щедрый дар“.

Я никогда не был комедийным актером и относился к этому амплуа не то чтобы с нелюбовью... Скорее, самокритично. Ведь каждый актер старается быть немножечко выше, чем есть на самом деле, ему кажется, что он самый главный. Это порок многих актеров. Они забывают, что есть и другие люди, которым не дана звездная судьба, которые находятся в тени. А зрителям все равно, что о себе мнят звезды, зрители хотят видеть настоящее. Вы обратите внимание, какой спрос идет на нашу троицу! Где бы мы ни выступали, куда бы ни приезжали, нас спрашивают об одном: «Когда мы увидим новые фильмы с вашим участием?» Ну что мы можем им сказать? «Нет денег»? Но это же ужасно! Мы же можем заработать эти деньги! Дайте нам такую возможность! Дайте возможность выпустить спектакли с любимыми актерами, по которым соскучилась сцена, которых ждут зрители! Дайте возможность возродить на телевидении фильмы-концерты с участием Зельдина, Баталова, Самойловой. Никто никого не вспоминает. Тот же Глеб Скороходов неплохо рассказывает об актерах и режиссерах, но как-то бегло, торопливо. Все куда-то торопятся, а хотелось бы подумать, порассуждать...»

Моргунов всю жизнь самосовершенствовался с завидной настойчивостью. Он тянулся к прославленным мастерам – композиторам, художникам, писателям – и те в свою очередь с удовольствием брали его в свои компании. Пусть застолье, пусть дым коромыслом, но ни одно слово не проходило мимо Моргунова незамеченным. Он жадно впитывал все услышанное, вникал, спрашивал. Находясь на съемках или гастролях, Евгений Александрович первым делом узнавал, какие в этих краях имеются достопримечательности, исторические места. И если где-то в трехстах километрах оказывался дом, где родился или останавливался такой-то поэт или ученый, он начинал действовать: звонил в какой-нибудь райсовет, добивался машины, выискивал проводника, гнал в эту глушь, там находил какого-нибудь перепуганного старожилу или, еще лучше, столетнего очевидца и требовал рассказов. Ему это было необходимо как воздух. Хотя для всех Моргунов по-прежнему оставался шутом и балагуром, сыпавшим непотребными шутками. Зачем это ему было надо? Опять маска? Защитная реакция на окружающую действительность?

Для него не существовало авторитетов в своей актерской среде. Если в автобус набивался огромный коллектив гастролеров, и каждый второй вносил свое тело с сознанием всей своей весомости, Моргунов мог влететь, как в свой подъезд, и не особо церемонясь отпустить не самую добрую шутку. Смотря какое у него на тот момент настроение. А стремительные переходы от одного настроения к другому оставались загадкой даже для близких родственников. Он любил искренность, непосредственность и ненавидел все ложное. А актеры – люди в масках. Порой за доброй и приветливой улыбкой скрывается гнилое существо, и Моргунова это раздражало. Он мог вывалить в глаза все, что на тот момент пришло на ум, не задумываясь о последствиях, но тут же забыть и продолжить общаться дальше. А другие-то не забывали. Поэтому со временем многие перестали подавать Моргунову руку – в творческой среде обиды редко прощаются. Дипломатии Евгений Александрович был лишен напрочь, и этот факт изрядно подпортил ему творческую биографию. Он так и не сыграл Черчилля – роль, о которой мечтал, на которую даже был приглашен в фильм «Победа». Он так и не получил «народного артиста», хотя ходатайства о звании несколько раз посылались в министерство культуры. Ни одно официальное лицо не появилось даже на похоронах Евгения Моргунова, никто не пришел ни из Союза кинематографистов, ни из Театра киноактера. Не было выделено ни копейки казенных денег. Хотя ушел человек, имя которого знала вся страна.

Тем не менее вся жизнь актера Моргунова проходила среди людей, среди коллег и зрителей. Шла непрекращающаяся работа на публику, и это было продолжением его профессии. И Наталье Николаевне пришлось учиться играть в шахматы, чтобы хоть чем-то мужским заниматься с двумя сыновьями, потому что папа дома бывал редко. Много времени семья проводила вместе только на летних гастролях. Объездили всю страну от Черного моря до Сахалина. Вместе ходили и в театр. Евгений Александрович вопросам духовного воспитания детей уделял первостепенное внимание, так как сам в их возрасте был лишен такой возможности. Ну а куда могут пойти четыре человека разного возраста? Конечно, на балет или в оперу.

Наталья Николаевна вспоминает: «Он был очень хорошим отцом. Но в каком смысле: ему казалось, что главное – накормить, одеть и дать многое увидеть. И он не ленился нас везде с собой таскать. А уж выводы пусть делают сами. Вести душещипательные беседы, откровенные мужские разговоры – это не его. У него самого такого примера не было. „Все должны делать сами!“ И мне порой попадало за чрезмерную опеку. Он и бракам их не препятствовал, не отговаривал. Младший вообще женился сразу после школы. А когда пошли внуки, он и с ними разговаривал очень серьезно: „Ну что, в поликлинике были? Что сказал доктор? А почему мама тебе новую рубашку никак не купит?“ И внуки его даже побаивались.

Дело в том, что Евгений Александрович заимел детей очень поздно, в тридцать девять и в сорок пять лет. И на то, чтобы стать дедом, его уже не хватило. Он был очень больным человеком, хотя никому этого и не говорил. Если надо помочь с врачом или с путевкой на юг – в этом он принимал активное участие. Но чтобы взять внучку за руку и пойти на елку, этого не было. Один раз я его вытолкала гулять с коляской, и то не обошлось без курьеза. Он шел по двору и коляску тащил за собой. И вдруг услышал: «Гражданин, вы ребенка потеряли!» Он даже не заметил, как сын вывалился из коляски. Он важно шел и наблюдал, как прохожие обращают на него внимание.

Когда у нас родился Антон, я еще работала, и с ним сидела нянька. Старая женщина, она очень любила Антона и старалась ему во всем угодить. Помню, мы как-то уехали на Дальний Восток, а сын неожиданно захотел пойти в цирк. Нянька перепугалась, но не растерялась – позвонила Никулину. Юрий Владимирович был человеком добрым, он прислал машину с приглашением. А когда родился Николай, я уже не работала. Жени почти не было дома, а если и появлялся, то это был уже третий ребенок и, пожалуй, самый сложный и капризный. Я становилась и секретарем, и диспетчером, и курьером...»

Евгений Моргунов без работы не оставался до последнего дня. Каждый год он снимался, хотя качество большинства фильмов оставляло желать лучшего. В начале девяностых зрители увидели любимого артиста в картинах «Действуй, Маня», «Болотная street, или Средство против секса», «Господа артисты», «Бабник-2», «Новый Одеон», «Имперские сокровища моего дедушки», «Бульварный роман», «Выстрел в гробу» и «Бравые парни». Там он появлялся, порой в крошечных ролях, и снова, как и в начале своей карьеры, не очень-то влиял на сюжет. Два последних фильма, в которых Евгений Моргунов сыграл главные роли, вовсе делались непрофессионалами. Может, задумки были и неплохими, но результаты ошеломляли бездарностью, пошлостью и низким качеством работы режиссеров, операторов, художников, композиторов – короче, это было не кино, а любительское видео. Многие великолепные актеры тогда попросту зареклись сниматься, потому что шлейф бездарности переходил и на них. Но вскоре все утряслось. Откровенную халтуру сменили хорошие фильмы, зрители стали возвращаться в кинотеатры. И пусть количество новых картин резко упало, зато качество их возросло. Евгению Моргунову нашлось место и здесь. Режиссер Ершов снял по сценарию Брагинского фильм «Райское яблочко», в котором семидесятилетний актер сыграл свою последнюю роль...

«Я давно за него боялась, – рассказывает Наталья Моргунова. – Очень давно его жизнь висела на волоске. Ведь диабет постепенно разрушал все: и сердце, и легкие, и ноги. А он в очередной раз сбежит из больницы, сядет за стол и балагурит, балагурит, балагурит – все! „Я здоров и жизнь прекрасна!“ Поэтому, когда его парализовало, он откровенно удивился: „А почему?..“ Он не понимал и до последнего не верил, что это с ним произошло. И ведь никто даже не подозревал, как ему было тяжело. Он никогда не показывал вида и все хорохорился. Выходит из дома, а я наблюдаю в окошко: вот он идет к гаражу, два шага сделает и останавливается – смотрит по сторонам, якобы рассматривает двор. Еще два шага сделает и смотрит на небо. А на самом деле эти два шага ему давались с большим трудом. Мы с ним даже на носках разрезали все резинки, потому что они причиняли ему адскую боль.

Он стал грубее, озлобленнее. Последние три года это был даже не он. Я постоянно боялась, чтобы он не сказал чего лишнего, поэтому категорически отговаривала его давать интервью. Иначе в прессе появлялись такие откровения Моргунова, что я просто хваталась за голову. Он мог разойтись так, что мало не покажется, мог страшно сгустить краски, хотя в жизни так не думал. Это была уже болезнь.

С самого начала меня подкупило в Евгении Александровиче его поразительное жизнелюбие. С ним, конечно, было трудно, с его тяжелым характером надо было мириться, но вместе с тем он с легкостью мог тебя поднять и понести по жизни дальше. Он никогда не показывал, что переживает, не в его характере было жаловаться. Со временем он сам вжился в имидж, что он очень легко идет по жизни. Он давал понять, что ему достаточно любви зрителей, и больше ничего не надо. Если бы он привык к борьбе, если бы жизнь его постоянно клевала, закаляла, он был бы готов к тому страшному удару, который случился с нами в 1998 году, когда погиб Николай. Это срубило его под корень: «Как так? Моя надежда! Мой любимый сын! Какая несправедливость неба! Какое право Он имел отнять у меня сына? За что?..» Ему каждый день хотелось убежать из дома, чтобы не сидеть в этих стенах, чтобы не видеть моей окаменелости. Он бежал на люди, где продолжал играть свою роль. Внешне он не сдавался, строил планы. А физически был окончательно подрублен...»

Евгений Александрович Моргунов скончался 25 июня 1999 года. На следующий день умерла его однокурсница Муза Крепкогорская. В тот же год мы потеряли многих замечательных актеров, среди которых был и блистательный Шурик – Александр Демьяненко. Когда уходят любимые артисты, с которыми прожиты счастливые минуты в кинозале или у телеэкрана, становится особенно грустно. Они нас веселили, облагораживали, они вселяли в нас надежду.

Трудно сказать, был ли счастлив Евгений Моргунов в своей профессии. Такими мыслями он не делился ни с кем. Счастливы были зрители, которые набивались в душные кинотеатры, чтобы от души посмеяться над приключениями трех незадачливых жуликов. Счастливы были домоседы, которые неизменно включали телевизор, если видели в программе кинокомедии Гайдая. Я не раз наблюдал счастливые лица в зале Театра киноактера, когда на сцену выходил Евгений Моргунов и исполнял что-то типа комических куплетов, а потом, в антракте, зрители выстраивались в длиннющую очередь, чтобы сфотографироваться на память с любимым артистом. Дарить улыбку, смешить, радовать одним своим появлением – это редкий талант. И, наверное, счастье.

P.S. Из интервью с Евгением Моргуновым.