"Русь и Орда Книга 2" - читать интересную книгу автора (Каратеев Михаил Дмитриевич)

Глава 51

Князь великии Дмитрий Ивановнчь собра вои много и поиде к Тфери, а с ним князи мнози со своими полки. А князь Михаила затворися в городе. А после прикатиша к городу туры и примет приметаша и зажгоша стрельницу, тверичи же огонь угасиша, туры разсекоша, а сама бишася добро. Устюжская летопись

С юго– западной башни тверского кремля, возвышавшейся па повороте крепостной стены, весь город был виден кап на ладони. Он, не теснясь, занимал обширный угол суши, образуемый впадением в Волгу реки Тверцы, разливавшейся тут сажен на шестьдесят вширь. В самой высокой его части, ближе к Тверце, стояли княжеские хоромы, не уступавшие своим великолепием дворцу Московских князей. Чуть в стороне, на краю широкой площади, окруженной хоромами бояр, высился белокаменный собор святого Спаса,-усыпальница и гордость тверских государей: по отделке и по внутреннему убранству не было в ту пору на Руси другого столь богатого храма. Величествен и красив был также собор святого Микулы.

От Соборной площади во все стороны лучами разбегались неширокие улицы, сперва прямые, но чуть дальше начинавшие причудливо извиваться и петлять среди беспорядочной россыпи деревянных домов и изб. Над бесчисленными гребнями и спадами тесовых крыш, будто скалы из волн разбушевавшегося и разом одеревеневшего моря, тут и там вырывались верху острые, увенчанные крестами верхушки церквей, которых насчитывалось в городе около сотни.

Тверь, стоявшая на западном рубеже Руси, связанная с Литвой и с Ганзой множеством бытовых и торговых уз, не избегла идущих оттуда влияний; зелени тут было меньше, чем в Москве, улицы были чище, крыши круче, линии прямее, украшения вычурнее. Показной стороне здесь явно отдавалось предпочтение над добротностью.

*Устюжский летописный свод в числе участников этой коалиции называет даже князя Туровского.

Город окружала поставленная на земляном валу пятисаженная стена из заполненных землею бревенчатых срубов – городниц, снаружи, для предохранения от огня, обмазанных толстым слоем глины. Над стеной, по всему ее протяжению, через каждые тридцать – сорок сажен высились приземистые плосковерхие башни, с прорезанными на все стороны бойницами.

На одной из таких башен и стоял сейчас великий князь Михаила Александрович, окруженный группой своих бояр и воевод. Но он смотрел не на город, – сегодня такой же, как и всегда,– а на то необычное и жуткое зрелище, которое открывалось с внешней стороны стен; вокруг городского кремля, охватывая его почти замкнутым кольцом, бушевало море огня,– то горел подожженный москвичами тверской посад. Когда временами налетавший ветер на мгновение рассеивал дым, но ту сторону пожарища, всюду, куда ни глянь, виднелись неприятельские станы, раскинувшиеся вокруг города.

Спереди, между крепостной стеной и берегом Волги, где построек было сравнительно мало, пожар уже кончился; лишь чуть правее, у речных причалов, догорало несколько больших стругов. Огромные лошадиные и птичьи головы, завершающие их высоко поднятые носы, будто искаженные болью и яростью, иногда показывались из облаков зеленоватого дыма. С этой стороны, на расстоянии, чуть превышающем дальность полета стрелы, кипела работа: пользуясь сложенным на берегу лесом и другими материалами, которые воины носили сюда со всех сторон, тут мастерили тараны, сколачивали туры, лестницы и передвижные щиты – заборала. Чуть поодаль наводили наплавной мост через Волгу, которая в этом месте была не шире восьмидесяти сажен.

*Гнза – торговый союз вольных германских городов, интенсивно торговавший с западными областями Руси, в особенности с Новгородом и Псковом

**Струги – большие гребные суда. Тогда их делали с высоко поднятой кормой н носом, причем последний завершался обычно бушпритом из головы какого-нибудь животного или птицы.

На том берегу Воши тоже было немало строений, но их осаждающие не жгли: там разместился их главный лагерь. Со стены был хорошо виден поставленный на пригорке и окруженный шатрами других князей большой белый шатер великого князя Дмитрия. Возле него, на высоком древке развевался желтый стяг с изображением святого Георгия Победоносца.

Правее, у моста через речку Тьмаку, будто вылизывая небо языками оранжевого пламени, факелом пылала стоявшая здесь сторожевая башня. Она была хорошо укреплена, и засевшая в пей полусотня тверичей успешно отбивала все приступы, покуда озлобленные столь упорным сопротивлением москвичи не подожгли ее, обложив предварительно сухой соломой. Черные фигурки защитников метались теперь по единственной стене, еще не охваченной пламенем, как муравьи, выползали из бойниц и прыгали вниз.

Самого кремля штурмовать еще не пробовали,– мешал полыхавший вокруг огонь. Но к Волжским воротам, вокруг которых уже все выгорело,– под прикрытием нескольких сот лучников теперь начали подводить законченные туры и таран. Однако князя Михаилу больше беспокоило сейчас другое: с западной стороны пламя бушевало у самых стен, от жара их глиняная обмазка местами растрескалась и начинала опадать,– того и гляди загорятся городницы!

– А ну, Гаврила Юрьевич,– обратился князь к стоявшему рядом боярину Бороздину,– пойди-ка туда да пригляди… Вели поднять на стену, какие вблизи сыщутся, чаны и кадки да подавать наверх воду, чтобы, чуть где займется, тотчас и залить. На тебя полагаю.

Бороздин, поклонившись, ушел, а князь и остальные снова обратили взоры в сторону Волжских ворот. К ним по-черепашьи медленно, но неуклонно приближался огромный таран, подталкиваемый сотней воинов, скрытых под передвижным дубовым навесом, а по бокам двигались две туры, верхушки которых достигали уровня городских стен. Пока остановить их было невозможно, ибо катившие их люди были надежно защищены от стрел. Оставалось ждать, когда расстояние позволит проломить навес, прикрывающий таран, заготовленными наверху тяжелыми камнями, а туры попытаться опрокинуть, упираясь в их верхушки длинными шестами. На стене, под личным наблюдением самого тысяцкого, боярина Тараса Шетнева, ужо готовились к действиям: к тянувшемуся вдоль внешнего края деревянному заборалу подкатывали каменные валуны и бревна; четыре десятка дюжих молодцов стояли наготове с крепкими пятисаженными шестами,– по четыре человека на шест; у бойниц заняли места воины в кольчугах и шлемах, вооруженные кто луками, а кто черпаками на длинных рукоятках, чтобы поливать осаждающих горячей смолой, которая тут же, на стене, кипела в нескольких железных котлах.

* Тура – высокая деревянная башня, передвижная и полая внутри, на особых катках или колесах находящиеся внутри люди подкатывали ее к крепости, перебрасывали на стену мостки и бросались на приступ.

Москвичи, со своей стороны, придвинули шагов на тридцать к стене переносные щиты-заборала, готовясь из-за этого прикрытия поражать стрелами всякого, кто покажется наверху.

– Пойди, Афоня, скажи там, чтобы получше были готовы,– сказал Михаила Александрович находившемуся при нем сыну боярскому Коробову.– Тарас Никитич пусть прикажет, чтобы подали наверх десятка три соломенных снопов да побольше пакли. Как подойдут туры ближе, – метать в них стрелы с горящей паклей да валить солому,– авось подожжем.

– Тура что? – заметил боярин Вельяминов, сопровождавший князя.– Она хоть и присунется, пусть даже мост перекинет на стену,– людей с него посбрасывать не столь уж трудное дело. А вот ежели учнет эдакий таран бить по воротам, им, пожалуй, не устоять. Они у тебя как, каяже?

– Дубовые ворота, обшитые железом,– ответил князь Михаила.– Все помышлял заказать литые, из цельного Железа, да, вишь, не успел.

– Эх, Михаила Александрович, не гневайся, а только все у вас в Твери так… Прежде портков пояс покупаете, да не какой-нибудь, а золотом шитый! Ну, что бы тебе сперва скрепить свой город, как подобает, а уж тогда поделать медные с серебром двери для твоего дворца и для Спасова храма да повыкладывать мрамолем полы? У Дмитрея не так.

– Думал я тоже каменный кремль поставить, да ведь времени не улучишь: всякий год война. Начнешь разбирать старую стену, новой еще не подымешь, а тут Москва и нагрянет!

– Вот она и нагрянула. И коли Тверь против нее не выстоит, сам знаешь, что будет.

– Небось выстоит! – бодрясь, ответил князь Михаила.– Людей и запасов, в городе много, коли надобно будет, в месяц, и два продержимся. Но еще прежде того беспременно подойдет Ольгерд Гедиминович, а может, и Мамай на Москву ударит. Ачи-ходжа обещался о том просить.

– Дай-то Бог, чтобы так,– вздохнул Иван Васильевич, у которого скверно делалось па душе при мысли, что он может попасть в руки Дмитрия.

Между тем Коробов успел передать приказание князя, и вскоре со стены, над воротами, полетели стрелы, обернутые возле острия просмоленной и зажженной паклей. Но крыша тарана и обе туры былп густо обмазаны мокрой глиной и не загорались. Орудия москвичей медленно ползли вперед, но, приблизившись к стене саженей на пять, вдруг остановились. До тарана, стоявшего прямо против ворот, теперь уже долетали со стены камни, но недостаточно тяжелые, чтобы проломить его крышу,– они отскакивали от нее, как горох, не причиняя вреда. До тур тоже нельзя было дотянуться шестами.

Так прошло довольно много времени. Осаждавшие не двигались с места, и только их лучники метко били снизу по бойницам, едва в них кто-нибудь показывался. На стене уже было несколько убитых и раненых,– первых значительно больше: почти все бойцы были в кольчугах и единственным уязвимым для стрелы местом оставалось лицо.

– Что за притча? – промолвил наконец князь Михаила.– То не просто они остановились. Видать, чего-то ждут.

Кажись, я знаю, чего они ждут,– отозвался Вельяминов, уже несколько минут не отрывавший глаз от берега,– Погляди сюда, княже – видишь, разбирают они поделанные утром лестницы? А вон, сбоку, угадываешь, что подымают?

– Вроде бы заборало, только больно уж велико…

– То не заборало, а другая крыша на таран! Вот как они ее сюда поднесут, он и пойдет вперед. Покуда мы ему первую крышу разобьем, они по воротам раза три ударить успеют, а после прикроются второй крышей,– которая, видать, будет покрепче, да и доконают ворота! Много ли им, деревянным-то, надо? и туры придвинутся к стенам, когда подбегут воины с лестницами и повсюду разом полезут наверх,– ведь тогда, в сумятице, опрокинуть их будет куда труднее.

– Ах, дуй их пузырем! – вскричал князь Михаила.– И в самом деле? Но только не на таких напали. Беги вниз, Андрей Ярославич,– обратился он к стоявшему рядом воеводе Яхонтову,– готовь людей к вылазке. Сам поведу! Три головных сотни поставишь с копьями и мечами, а сзади две с топорами и с огнем. И при этих ты находись. Лишь оттесню москвичей, ты за нашими спинами круши и жги не мешкая все, что они тут понаставили. Да чтобы со стен не жалели стрел, когда мы ворота отворим!

Малое время спустя ворота распахнулись, и вырвавшийся оттуда отряд копейщиков разом кинулся на воинов, приставленных к тарану. Удар был так внезапен и стремителен, что в одно мгновение они были смяты и побежали. Михаила Александрович,– в вороненом немецком панцире и в шлеме с опущенным забралом,– лично руководивший вылазкой, не давая москвичам опомниться, бросился, впереди своих воинов, на засевших за укрытием лучников и тоже обрати их в бегство. Преследованье продолжалось до самого берега, где все заготовленные осаждающими лестницы, щиты и запасная крыша на таран мигом были изрублены в куски.

Только теперь князь Михаила оглянулся и с удовлетворением увидел, что воевода Яхонтов тоже не потерял даром времени: таран и обе туры лежали опрокинутыми и две сотни топоров быстро обращали их в щепы.

«Добро искрошили, не надо и жечь»,– подумал князь, но в эту минуту с полдюжины стрел почти одновременно Ударили в его шлем и панцирь, не причинив ему вреда, но показывая, что обстановка на поле боя изменилась. В самом деле, московские лучники, к которым отовсюду спешила помощь, уже оправились от неожиданности и, обернувшись, начали засыпать стрелами тверичей. Задача последних была полностью выполнена, и Михаила Александрович приказал им отходить к воротам. Но на полпути, явно намереваясь отрезать им отступление, сбоку ударил подоспевший сюда сотни три пеших воинов, которых вел московский воевода Семен Добрынский.

Завязалась яростная сеча, длившаяся, впрочем, недолго: у стены сразу заметили опасность, угрожавшую князю, из ворот на выручку хлынул поток тверичей.

Понимая, что его сейчас оттеснят, воевода Добрынский,– узнавший Тверского князя и вознамерившийся захватить его живым,– вопреки благоразумию, сделал последнюю попытку, во главе десятка воинов, прорубиться к Михаиле Александровичу. Но это было нелегко: воины его падали один за другим и только сам дюжин воевода, мастерски действуя саблей, не глядя ни на что, продолжал ломить вперед. «Взять в полон самого великого князя! Ведь этакий случай однажды в жизни выпал, ужель упущу?» – почти с отчаянием думал он, круша всех на своем пути. До цели ему оставалось каких-нибудь три шага, и князь Михаила, уже заметивший опасность, сам оборотился к нему с саблею в руке, когда вдруг набежавшие от ворот тверичи снова их разделили,

– Аркан! – закричал своим воинам Добрынский, хватаясь за последнюю надежду,– Набрасывай издаля аркан на князя и разом волоки его к себе!

– Покуда еще будет твой аркан, испробуй вот этого! – задыхаясь от бега, крикнул сын боярский Коробов, с ходу пробивая грудь Добрынского копьем.

– Эх, сорвалось,– падая и захлебываясь кровью, прохрипел воевода, и сейчас думавший не о том, что умирает, а лишь о том, что так и не взял он великого князя…

– У тебя сорвалось, зато у меня не сорвалось,– промолвил Коробов, вырывая из груди мертвого копье.– Ты не ранен, княже? – обратился он к Михаиле Александровичу,– Негоже тебе эдак-то не оберегаться. Ведь могли мы и не поспеть!

– Ништо, Афоня, Господь не выдаст. Жаль, что ты его так-то… насмерть. Добрый был воин!

– Чего его жалеть-то, княже? На то война. Погляди, сколько он наших накрошил! Одначе поспешаем-ка теперь назад,– добавил Афоня, – вишь, снова москва подваливает со всех сторон!

Тверичи благополучно отошли в кремль и вовремя успели затворить ворота. Подбежавших во множестве московских воинов со стены встретил град стрел и град насмешек.

Эта вылазка заметно подняла дух осажденных и научила осаждающих действовать осмотрительней. В ближайшие дни они приступа не повторили, но город обложили крепко, со всех сторон, обнеся его тыном и всюду понаставив такое множество шатров и шалашей, будто собирались остаться тут навсегда.